Бундори

Глава 4

В угрюмом верхнем этаже главной башни замка эхом отдавались шаги охранников, патрулировавших коридоры и лестницы внизу. Сквозь зарешеченные окна просачивалось тонкими пыльными лучами полуденное солнце. Канцлер Янагисава стоял, глядя в окно, высокая, элегантная фигура четко проступала среди игры света и тени.

— Итак, куноиши, — сказал Янагисава с усмешкой, — какие сведения тебе и твоим шпионам удалось собрать о сёсакане Сано?

Аои, стоявшая у него за спиной, вздрогнула, как от удара. Куноиши — женщина-ниндзя, специалист по темным боевым искусствам, происходила, согласно легенде, от демонов, наделенных сверхъестественной силой. Аои не возражала против этого слова, она гордилась тем, кто она есть. Но явное пренебрежение, прозвучавшее в тоне Янагисавы, вызвало у нее в крови медленный злой огонь. Более глубокое, чем презрение мужчины к женщине, начальника — к подчиненному, оно отразило старинное отношение самураев к ниндзя. Самураи презирали ее народ как грязных наемников, пользующихся хитростью, диверсиями, тайными убийствами, шпионажем и обманом вместо открытого боевого искусства. Аои подумала: «Неужели канцлер не понимает, что именно его сословие породило демонов?» Некогда миролюбивые мистики-буддисты, ниндзя выработали знаменитые смертоносные навыки в качестве защиты от правящего сословия, которое сжигало их храмы и убивало верующих, пытаясь уничтожить недоступное разуму.

Тем не менее антипатия никогда не удерживала Янагисаву и ему подобных от привлечения ниндзя к работе, которую они считали подлой. Например, для слежки за каким-нибудь ничего не подозревающим подчиненным.

Спрятав за маской невозмутимости неуважение к хозяину, Аои передала то, что узнала от слуг Сано:

— Сёсакан рано встает каждый день и занимается тренировкой. По многу часов работает в архиве. Ест и пьет умеренно. — Бесконечные упражнения научили Аои искусству убирать из голоса эмоции. — Он никогда не посещает район увеселений Ёсивара, но часто навещает мать. Он не склонен к азартным играм и не тратит деньги на безделицы. Если бывает на вечеринках, то возвращается рано и один и сразу ложится спать.

Докладывая, Аои воображала длинную череду ниндзя, которая начиналась более двухсот лет назад и тянулась через долгие войны, предшествовавшие установлению режима Токугавы. Перед внутренним взором промелькнули Фумо Катаро, устраивавший для правителя Ходзё Одавары тайные ночные нападения на неприятеля из клана Такэда; Саиго Магоиши, непревзойденный мастер в области огнестрельного оружия и взрывчатки; Хаттори, бывший руководитель службы безопасности в замке. В тени этих ниндзя стояли женщины, хотя о них не упоминалось ни в одной летописи. Под видом служанок, проституток, актрис — или настоятельниц монастыря — они, шпионки и убийцы, вредили врагу способами, не доступными агентам-мужчинам.

Когда войны закончились, ниндзя вернулись в горы. Но некоторые стали преступниками или телохранителями у частных лиц в городах. Череда ниндзя, способствовавших правящему сословию в реализации военных и политических замыслов, обрывалась на ней. Она была анахронизмом и служила режиму Токугавы по той же причине, что и ее предки: если откажется подчиняться, Токугава сперва убьет ее, а потом пошлет в горы войска и истребит ее клан. В Японии обычно наказывалась целая семья за проступок одного из ее членов. Аои сумела побороть гнев, вспомнив, что дурные чувства являются источником силы, но только при правильном использовании.

— У Сано нет любовницы, он не соблазняет ни служанок, ни мальчиков из конюшни. Судя по сообщениям моих агентов, он является именно тем, кем кажется: человеком, полностью сосредоточенным на своих обязанностях. Настоящим самураем.

В отличие от Янагисавы. Какое жалкое существо — человек, стоящий к ней спиной!

Шелковое кимоно канцлера шурша заскользило по полу. Янагисава повернулся. Лицо оказалось в тени. Но, обладая острым зрением, Аои заметила, что красивые черты изуродованы злобой.

— Настоящий самурай, — процедил он сквозь крепко стиснутые зубы.

Аои замечала малейшее колебание воздуха. Она улавливала текущий от Янагисавы горьковатый запах дикого страха и ненависти к Сано. Она попробовала определить причину столь сильных эмоций. Канцлер прославился тем, что умел губить людей, которые могли когда-нибудь конкурировать с ним за положение и власть. Сано, спасший жизнь сёгуна, принадлежал как раз к таким людям. Однако дальнейшие слова Янагисавы сбили ее с толку.

— Два месяца наблюдений — и все только для того, чтобы обнаружить: Сано — кладезь добродетелей! — Янагисава принялся быстрыми шагами мерить комнату. — А ведь теперь, когда ему поручили расследовать убийство Каибары Тодзю, как никогда важно найти оружие против него. — Янагисава остановился в полушаге от настоятельницы.

— Ты уверена, безупречный Сано не имеет слабостей, которыми можно воспользоваться?

Аои почувствовала симпатию к Сано. То ли из-за ненависти к человеку, который замышляет что-то против сёсакана; то ли из-за того, что покладистый ум и скромность отличали Сано от обычно жестоких и самовлюбленных самураев. Неожиданная эмоция испугала ее. Она не должна давать волю чувствам. Перед глазами мелькнуло, но всего на мгновение, задумчивое лицо Сано. Аои вспомнила физическое влечение, испытанное к сёсакану. Она точно знала: и он испытал то же самое. Он был мужчиной, который мог бы ей понравиться при других обстоятельствах...

Она отбросила пустую фантазию и сказала:

— Он одинок. А одиночество делает людей уязвимыми.

Как хорошо Аои знала, что такое одиночество! Ее тренированный мозг фиксировал злобные речи Янагисавы, отсылал в память. Но на другом, более глубоком уровне сознания Аои переживала свою жизнь, начиная с того дня, как покинула родную провинцию Ига.

Туманный осенний день пятнадцать лет назад. Четырнадцатилетняя девочка учится в секретной горной школе. Юные куноиши приобретают навыки боевых искусств и шпионажа. Аои бегом преодолевает полосу препятствий из густо посаженных деревьев, валунов, горизонтальных рей и наклонных досок. Это упражнение должно придать ее движениям скорость, ловкость и бесшумность. В конце полосы стоит любимый отец. Он дзёнин — человек, достигший совершенства. Печальное выражение на его лице заставляет девочку замереть на месте.

— Что случилось, отец?

— Аои, пришло время приступать к работе, для которой тебя воспитывали. Сегодня ты едешь в замок.

Аои сжимается, борясь с отчаянием, холодным, как ветер с гор. Неизбежный отъезд всегда казался ей далеким будущим. Теперь будущее наступило. Глаза отца отражают душевную муку, но он только говорит:

— Это необходимо.

С раннего детства Аои знала: спрашивать нельзя. Дзёнин принимает в клане все решения, ему известно больше других, низшие члены клана обязаны подчиняться ему без всяких сомнений. Но она догадывалась: ниндзя, чтобы обеспечить собственное выживание, всегда служат сильнейшему. Ее отец поставил на род Токугава. То, что он посылает в замок свою самую лучшую и любимую куноиши, служит доказательством.

Аои хочется плакать, неистовствовать, отказаться, но ее подготовка позволяет ей лишь сказать:

— Да, отец. Пойду приготовлюсь.

Спасаясь от боли разлуки, до сих пор острой, Аои вернулась из прошлого в настоящее.

— Сано нельзя позволить разгадать это убийство, и он его не разгадает. — Янагисава злорадно рассмеялся. — Как хорошо, что мне удалось заронить мысль о тебе в голову его превосходительства!

То, что он в собственных целях собирается помешать расследованию убийства, показалось Аои преступным. Отчего он хочет, чтобы дело осталось нераскрытым? Потому что стремится уничтожить Сано как будущего соперника? Или у него есть более зловещая причина, непосредственно связанная с убийством? Но не дело Аои задаваться вопросами относительно мотивов хозяина, ни к чему ей задумываться о судьбе его несчастных жертв. В противном случае работа станет совершенно невыносимой. Проверено за пятнадцать долгих лет.

Она начала работу в замке в качестве прислуги на кухне: следила за другими слугами. Аои отчаянно скучала по дому, в душе сторонясь тех, с кем заводила дружбу ради их секретов. Вечерами она лежала на кровати, делая вид, будто спит. Дождавшись, когда соседки по комнате засыпали, она тихо проскальзывала через залитые лунным светом пустые дворики и каменные коридоры в Момидзияму.

— А, Аои. — Голос старой Митико, раздававшийся в темных дверях, стрелял, как дрова в костре.

Согбенная и иссохшая, но с ясными, молодыми глазами, Митико была куноиши из той же деревни, что и Аои. Она исполняла обязанности главной настоятельницы храма и руководительницы дворцовой женской шпионской сети с тех пор, как Иэясу Токугава основал замок.

— Что у тебя есть сообщить сегодня?

— Ночной сторож намерен украсть рис со склада сёгуна, — докладывала Аои. Или рассказывала об иных проступках челяди.

Ответ Митико всегда был один и тот же:

— Очень хорошо, детка. Твой отец может гордиться тобой.

Сегодня, пятнадцать лет спустя, мысль об отце по-прежнему заволакивала слезами глаза Аои. Отец мог бы гордиться ею, однако вряд ли примирился бы с тем, что его дитя несет несчастья: мужчин и женщин пороли или даже казнили за мелкие провинности перед правителем. Как и раньше, Аои утешалась мечтой: однажды она откажется выполнить задание и спасет жертву. А неминуемая смерть за ослушание даст покой, которого она так жаждет. Но отказаться от задания позорно, недопустимо. И Аои внимательно прислушалась к словам Янагисавы.

Его шаги ускорились, запах страха и ненависти стал интенсивнее.

— Ты будешь держать меня в курсе расследования. Больше того, ты направишь Сано по ложному следу, извратишь послания духов. Задействуй весь свой ум, добейся уважения, раздели его одиночество, заручись его привязанностью и доверием.

Аои в совершенстве овладела искусством по завоеванию доверия врага притворной доброжелательностью. За первые три года пребывания в замке, пока росла от простой прислуги до дамы, сопровождающей женщин высших чиновников сёгуна. Хорошие манеры, познания в медицине и массаже сделали ее очень популярной. Не о мелких проступках слуг теперь она докладывала Митико — о безумствах, прелюбодеяниях, извращениях, царивших в верхушке бакуфу. Со временем смирение заменило печаль, тоска по дому превратилась в непрерывную, но терпимую боль. Аои даже стала получать удовлетворение от применения своих талантов. Она, как и ее предшественницы, располагала большей свободой и способностью передвигаться, чем простые женщины, правда, только тогда, когда выполняла приказ хозяина. Она жила одним днем, погруженная в текущие заботы и не позволяя себе задумываться о будущем.

Так же она должна поступать и сейчас. Она поможет Сано ровно настолько, чтобы убедить его в своих добрых намерениях и в том, что ее советам стоит следовать. Затем она, воспользовавшись его доверием, уничтожит Сано и больше никогда о нем не вспомнит.

— У меня родилась идея. — Черные глаза Янагисавы сверкнули, вернув лицу живость. — Если тебе удастся соблазнить Сано, то сёгун отстранит его от расследования... или удалит из замка за пренебрежение обязанностями. А расстройство его брачных переговоров станет приятной наградой. — Янагисава расхохотался. — Надеюсь, тебе не нужно рассказывать, как превратить мужчину в тряпку, а, куноиши?

Внешне Аои сохранила спокойствие, дыхание осталось ровным. Но в крови у нее начали образовываться кристаллики льда при намеке на технику удара по слабому месту врага.

Когда ей исполнилось двадцать лет, она приступила к работе непосредственно с людьми сёгуна. Аои развлекала высоких чиновников бакуфу, ложилась с ними, чтобы добыть факты неверности и коррупции или использовать тайные слабости, пока чиновники сами не уничтожат себя. Она презирала их слабость и глупость и никогда не думала о крахе карьеры, ссылке или самоубийстве — последствии своих трудов. Избирательное сознание стирало каждую жертву из памяти наподобие того, как ядовитые травы избавляли тело от ненужной беременности. Так продолжалось до тех пор, пока она не убила мужчину, который очень много для нее значил. Это случилось шесть лет назад.

Фусэй Мацугаэ, влиятельный член Совета старейшин, вдохновил нового диктатора Токугаву Цунаёси на реформу правительства и пресек попытки Янагисавы узурпировать власть. Ум, честность и поразительная внешность Фусэя увлекли Аои. В нем она наконец увидела самурая, достойного ее. С ним она впервые в жизни испытала сексуальное наслаждение. В отличие от других, относившихся к ней с нескрываемым презрением, Фусэй был добр. Он скрасил ее тоску по отцу и дому.

Она думала, счастье — это бесчувственность, когда жестокость работы не трогает. Видя страсть, которая растет у Фусэя к ней, она считала получаемое удовольствие чисто профессиональным достоинством. Сексуальный экстаз рождал некоторую растерянность, которую она преодолевала, стремясь познать новую радость. Она никогда раньше не любила и потому осознала опасность только тогда, когда было уже поздно.

Чувство вины и ненависти к самой себе сдавило горло, когда намек Янагисавы воскресил в воображении последнюю ночь с Фусэем. Тусклый свет ламп, освещавших спальню, не мог скрыть следов его физической деградации: поджарое, тренированное тело Фусэя стало слабым и вялым, некогда зоркие глаза покрылись кровяными прожилками, руки и губы тряслись. От него сильно пахло сакэ. Аои всегда могла определить человека, имеющего пагубную склонность к алкоголю, по характерному запаху тела, и она намеренно поощряла пьянство Фусэя. Но однажды ночью вдруг поняла, что тоскует по тому человеку, каким он когда-то был, и что любит его.

— Нет, — прошептала она, осознав, насколько бесцветной станет ее жизнь, когда она завершит уничтожение единственной живой души в замке.

Сидя на полу, Фусэй смотрел на нее остекленевшими глазами, в них зарождалось слабоумие.

— Аои, соверши обряд вызова духов, — заплетающимся языком попросил он.

Она часто пользовалась религиозностью своих жертв, их почтительностью к родителям, вызывала для них духов умерших близких. Для этого нужно только сконцентрировать волю, услышать голос давно не существующего человека, а затем проявить свой актерский талант и воссоздать его облик — и все, можно управлять слабовольными людьми вроде Фусэя. Но сердце Аои восстало против спектакля, который окончательно погубит любимого.

— Не сегодня, милый, — промурлыкала она, гладя его по лицу.

Фусэй не обратил внимания на попытки Аои заманить его в постель. Дрожащими руками он зажег ароматическую палочку и поставил на алтарь.

— Меня покидают союзники, — пожаловался он, не понимая, что именно его пьяные выходки отдалили друзей. Еще меньше он осознавал, что она способствует его самоуничтожению. — Весь Совет старейшин перешел на сторону клики Янагисавы. Я не знаю, как остановить это безумие. Аои, я должен испросить совета у матери.

В дыму благовоний он достал пояс, некогда принадлежавший его матери, и застыл в таком же предвкушении, какое прежде испытывай перед занятиями любовью.

— Беги, — хотелось крикнуть Аои, — пока не все потеряно! И возьми меня с собой. Только подальше от этого жуткого места.

Она подумала о людях из своего клана, чьи жизни зависели от ее постоянного послушания. Скорбно вздохнув, она положила руки на пояс матери Фусэя.

— Слушай, сын мой, — заговорила дребезжащим голосом старой женщины и уподобилась образу, который извлекла из памяти Фусэя.

— Да, мать. — Он выжидательно подался к ней.

— Сын мой, ты должен поднять меч на своих врагов.

— Нет, я не могу! — Затуманенный взор Фусэя прояснился, его потрясли слова матери. — Это будет изменой! — Однако чем дольше он глядел на ту, кого считал матерью, тем больше преисполнялся решимостью. — Но если я должен, то так тому и быть.

Собрав волю в кулак, Аои осталась спокойной.

— Да, сын мой, — прошептала она.

Спустя два дня Фусэя убили во время позорного скандала, который затеял он сам — и Аои. Янагисава стал канцлером. Долгими ночами Аои лежала с открытыми глазами и тихо плакала, ненавидя себя и долг, который связал ее по рукам и ногам. А затем судьба нанесла очередной удар: Янагисава вызвал ее на тайную встречу.

— Митико умерла. Теперь ты будешь руководить шпионской сетью и подчиняться непосредственно мне.

Новость словно громом поразила Аои. Многие годы она лелеяла мечту о свободе, эта мечта поддерживала ее в самые трудные минуты. Втайне Аои надеялась: вернувшись в деревню, она начнет трудиться во имя добра, а не зла, найдет человека, который поможет ей заполнить пустоту в душе, образовавшуюся после смерти Фусэя. И вот — она никогда не будет свободна. Как Митико, она проведет остаток жизни изгнанницей, обреченной выполнять презренную работу для ненавистных людей. Ей захотелось выпрыгнуть из окна с пятого этажа и навсегда покончить с привязавшимся кошмаром.

Но старая угроза оставалась в силе. И она прошептала:

— Да, досточтимый канцлер.

— Ну как, куноиши, — произнес сегодняшний Янагисава. — Тебе понятен приказ?

Аои покорно опустила голову. Шесть лет прошло с тех пор, как она довела до гибели возлюбленного и разбила себе сердце. Теперь она уже не молоденькая глупышка, но зрелый профессионал, она знает, как выполнить приказ. Нет нужды вступать с Сано в интимные отношения и подвергаться риску новых сердечных мук. Она так тщательно запутает расследование, что необходимость в уничтожении Сано отпадет. Она удовлетворит требование Янагисавы, не беря на душу новый грех.

Движение за окном заставило их обернуться. Над крышами, зубчатыми стенами, рвами, сверкающими водой, и зелеными садами кружил ястреб. Вдруг он камнем упал на маленькую птичку. Крик боли, брызги крови — и хищник с добычей скрылся с глаз. Аои внутренне содрогнулась.

Янагисава еще с минуту смотрел в пустое небо. Тишину разорвали донесшиеся снизу голоса и звук шагов охранников. Канцлер спросил:

— Ты будешь использовать против Сано темные силы?

Темными силами называлось сочетание повышенной чувствительности, осведомленности о чужом душевном состоянии и хороших знаний физиологии человека. Страшное оружие, находящееся вне понимания какого-нибудь самурая, однако едва ли сверхъестественное. Янагисава понимал, она способна его убить клинком или ребром ладони прежде, чем он сможет защититься или позвать на помощь. До сих пор ей не приходилось лично, собственными руками совершать убийства. Это крайнее, жуткое средство для выполнения задания она приберегала на случай, когда прочие способы окажутся бесполезными. Впрочем, она бы с удовольствием убила Янагисаву, если бы не угроза смерти ей и людям, которыми тот распоряжался.

Аои посмотрела в упор на Янагисаву и поняла: канцлер догадывается, о чем она думает. Улыбка слетела с его губ. Баланс власти между ними сдвинулся — на мгновение. Она опустила глаза и поклонилась:

— Я приму все меры, чтобы достичь ваших целей, досточтимый канцлер.