Был ли Сталин агентом охранки? - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Юрий Георгиевич Фельштинский (ОТ РЕДАКТОРА) #1

БЫЛ ЛИ СТАЛИН АГЕНТОМ ОХРАНКИ? _{Сборник статей, материалов и документов}

Редактор-составитель доктор исторических наук Ю. ФЕЛЬШТИНСКИЙ

ОТ РЕДАКТОРА

Будем откровенны. Ничто не предвещало, что Джугашвили войдет в историю. Иосиф Виссарионович родился в 1879 году в Гори, в семье сапожника, видимо, сильно пьющего, и прачки. Особые медицинские приметы Сталина: с рождения — два сросшихся пальца ноги, с детства — «сухая» левая рука. До 11 лет не говорил по-русски. В 1894 году окончил Горийскую церковно-приходскую школу. Поступил в Тифлисскую православную семинарию. С 1898 года — участник первой грузинской социал-демократической организации «Месаме-даси» («Третья группа»). В 1899-м исключен из семинарии по одним сведениям — за революционную деятельность, по другим — за неявку на экзамен.

В 1901–1902 годах — член Тифлисского и Батумского комитетов РСДРП. После состоявшегося в РСДРП в 1903 году раскола первое время стоял на меньшевистских позициях, затем на большевистских. Участник Первой (Таммерфорсской) конференции РСДРП, проходившей 12–17 (25–30) декабря 1905 года в Таммерфорсе (шведское название города Тампере). В 1906–1907 годах руководит проведением экспроприации (добычей для партии денег нелегальными и незаконными способами) в Закавказье, в том числе знаменитой экспроприации в Тифлисе в июне 1907 года. В те же годы — делегат IV съезда РСДРП. В 1907–1908 годах — член Бакинского комитета РСДРП. Несколько раз арестовывался, ссылался, но вскоре выходил на свободу или легко бежал, давая основания подозревать себя в сотрудничестве с полицией.

Сегодня вопрос о «провокаторстве» Сталина можно считать академическим. Но вскоре после XX съезда партии, подвергшего критике культ личности, многочисленные коммунисты, антикоммунисты, социалисты и либералы пытались объяснить необъяснимое: партийные чистки 1930-х годов и всенародный террор. В те годы академический вопрос: а был ли Сталин агентом Охранки? — вызывал самый живой интерес, так как «многое объяснял». Про архивы Охранного отделения было известно, пожалуй, только то, что они частично сгорели. Еще 17 марта 1917 года газета «Вечернее время» в статье «Дела Охранного отделения» писала:

«Как известно, приказом № 1 министра юстиции А. Ф. Керенского, академику П. А. Котляревскому было предписано вывезти все дела департамента полиции в помещение Академии наук.

П. А. Котляревским вывезена большая часть дел. К сожалению, дела Охранного отделения, помещавшиеся на Мытнинской набережной, почти все сгорели или уничтожены толпой. Точно так же в значительной степени уничтожены так называемые новые дела Охранного отделения, помещавшегося на Пантелеймоновской улице. Зато почти вовсе не пострадали дела так называемого бывшего третьего отделения, сохранявшиеся в папках и не тронутые толпой. Дела эти, представляющие огромный интерес, перевозятся в Академию наук. Ввиду недостаточности помещения Академии наук П. А. Котляревский распорядился о том, чтобы часть дел, преимущественно новые дела, собранные в помещении Охранного отделения на Пантелеймоновской, были вывезены в Петропавловскую крепость. По распоряжению местного комиссариата, у здания департамента полиции и Охранного отделения на Пантелеймоновской выставлен особый караул.

Для разборки дел, вывезенных из департамента полиции и Охранного отделения, по желанию А. Ф. Керенского, будет назначена особая комиссия».

Если свидетельство генерала Спиридовича[1] о том, что из десяти революционеров с Охраной сотрудничало девять, не преувеличение, понятно, что в работе Комиссии было не заинтересовано достаточно большое число людей. Большевистский переворот был не единственной причиной отсутствия интереса к публикации списков «агентов-провокаторов» (секретных сотрудников Охраны). Семитомник «Падение царского режима. Стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 году в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства», опубликованный в двадцатые годы, стал буквально единственным серьезным изданием на эту тему, хотя, по свидетельству директора ЦГАОР СССР Б. И. Каптелова и заведующей отделом докумен-тов ГАФ СССР 3. И. Перегудовой, активная работа по выявлению бывших сотрудников Охраны велась вплоть до 1941 года[2].

Слухи о сотрудничестве Сталина с Охраной ходили давно, но относились главным образом к делу об аресте К. Цинцадзе и С. Шаумяна, на которых донес, как предполагали, Сталин[3]. По воспоминаниям Доментия Вадачкории, из кутаисской ссылки Сталин бежал с удостоверением агента Охранного отделения. Разумеется, Вадачкория считал, что удостоверение «агента» было фальшивым. Речь шла об аресте Сталина после организации батумской демонстрации 1902 года. Сама демонстрация и последовавшие после нее события нельзя расценивать иначе, как провокацию. Вот что пишет Вадачкория:

«На заводе Ротшильда были произведены аресты рабочих. По этому поводу товарищ Coco созвал нас […] и предложил нам организовать забастовку рабочих на всех батумских заводах и выставить требование об освобождении арестованных […]. На другой день рабочие завода Ротшильда под руководством товарища Coco подошли к управлению полицмейстера и потребовали освобождения арестованных. Но в управлении не оказалось арестованных товарищей, и рабочие направились к тюрьме. Узнав об этом, губернатор тотчас прибыл в тюрьму с отрядом войск. Мы потребовали от губернатора либо освободить наших арестованных товарищей, либо арестовать и нас всех. После долгих переговоров губернатор заявил, что арестованные сегодня будут переведены в пересыльные казармы с тем, что завтра в 12 часов они будут освобождены. Действительно, вскоре открылись ворота тюрьмы и оттуда вывели наших арестованных товарищей. Мы их проводили до пересыльных казарм. Вместе с этими товарищами в казармы была заключена и часть демонстрантов (300 человек). Это было 8 марта, приблизительно в три часа дня. В тот же вечер товарищ Coco созвал совещание батумской социал-демократической группы с передовыми рабочими. На этом совещании товарищ Coco сказал: „Нас обманывают, арестованных завтра не освободят, если мы не вмешаемся в это дело; поэтому необходимо, чтобы рабочие пришли к казармам и силой освободили арестованных товарищей“.

В ту же ночь под руководством товарища Coco началась подготовка к утреннему выступлению. На следующий день утром рабочие батумских заводов вышли на демонстрацию и подошли к пересыльным казармам, требуя освобождения арестованных. На это царские палачи ответили пулями. Было убито 14 и ранено 54 рабочих. По предложению товарища Coco похороны убитых рабочих были устроены за счет батумской организации. […] Спустя несколько дней товарищ Coco был арестован. Затем его отправили в кутаисскую тюрьму, откуда выслали в Сибирь. После побега из ссылки товарищ Coco вновь приехал в Батуми. Помню рассказ товарища Coco после побега из ссылки. Перед побегом товарищ Coco сфабриковал удостоверение на имя агента при одном из сибирских исправников. В поезде к нему пристал какой-то подозрительный субъект-шпион. Чтобы избавиться от этого субъекта, товарищ Coco сошел на одной из станций, предъявил жандарму свое удостоверение и потребовал от него арестовать эту „подозрительную“ личность. Жандарм задержал этого субъекта, а тем временем поезд отошел, увозя товарища Coco…»[4]. Таким образом, Сталин сначала спровоцировал «царских палачей» на убийство 14 человек рабочих, ради освобождения арестованных, которых все равно чуть ли не в тот же день должны были освободить, затем был арестован и сослан, но из ссылки бежал с «фальшивым» удостоверением агента Охранного отделения. Проще, однако, предположить, что удостоверение не было фальшивым и что Сталин мог сотрудничать с Охранным отделением на Кавказе уже с 1902 года.

Видимо, тот же эпизод — бегство из ссылки с удостоверением сотрудника Охранного отделения — лег в основу еще одного интересного слуха: о том, что 20 апреля 1940 года грузинская газета «Коммунисти», выходящая на грузинском языке, опубликовала статью Агниашвили о беседе Сталина в 1920 году с грузинской молодежью (молодыми коммунистами и комсомольцами). Кажется, во время этой беседы Сталин подтвердил, что предложил Охране свои услуги и получил удостоверение сотрудника Охранного отделения, с которым успешно бежал из ссылки. Говорили, что выпуск от 20 апреля 1940 года был немедленно конфискован и изъят из всех учреждений. По крайней мере, предпринятые нами попытки найти этот номер газеты не увенчались успехом: в существующем выпуске газеты «Коммунисти» («Коммунист») от 20 апреля 1940 года указанной статьи о Сталине нет.

Видел ли кто-нибудь эту статью своими глазами? Один из авторов утверждает, что да. В декабрьском 1955 года номере эмигрантского издания «Освобождение», выходящего без особой периодичности, на второй странице была опубликована обширная статья Д. Сагирашвили «К третьей годовщине смерти Сталина», где, в частности, говорилось:

«Для характеристики личности Сталина […] достаточно привести беседу его с одной группой грузинских комсомольцев в Тбилиси, приведенной в фельетоне Агниашвили в грузинской газете „Коммунист“ от 20 апреля 1940 г. Сталин вел беседу со своими слушателями на тему „Каким должен быть истинный революционер?“, и, рассказав о своей жизни, между прочим, сообщил в назидание им следующее: „В 1907 году царское самодержавие арестовало меня и, продержав шесть месяцев в тюрьме, выслало в Сибирь. Вот приехал я в назначенное место, обосновался, ознакомился с местностью, хожу туда-сюда, переписываюсь с Лениным, но потом надоело сидеть без живой работы и я решил нелегально выехать отсюда. Что же мне делать? — спрашиваю себя. Немного подумав, захожу я в местное Охранное отделение и предлагаю себя их агентом-сотрудником. Предлагаю свои услуги по розыску и аресту революционных организаций. Конечно, Охранное отделение принимает меня охотно. Я прошу у них удостоверение о том, что я состою их сотрудником. Они выполняют мою просьбу. Получив удостоверение, я на другой же день сажусь в поезд и направляюсь в Москву. Вдруг в вагоне поезда я заметил какого-то подозрительного субъекта, который исподлобья осматривает меня. Я не смущаюсь. Ах ты, „Виришвило“ (грузинское ругательное слово — в дословном переводе — „сын осла“, которым любил выражаться диктатор). Думаю, ты хочешь провести меня. Я тебе покажу. Не долго думая, схожу на ближайшей станции, захожу в жандармское отделение, предъявляю свое удостоверение, выданное охранным отделением, и указываю на того субъекта, чтобы его задержали и установили его личность, как так, говорю, я подозреваю в нем бежавшего из ссылки революционера. Они, конечно, верят. У меня ведь документ в руках. Жандармы немедленно посылают за этим человеком и арестовывают его. Но пока выясняют его личность, я оставляю их всех, сажусь в тот же поезд и улетучиваюсь. Вот каким должен быть истинный революционер“. Так закончил Сталин свое нравоучение молодым слушателям.

Многие, может быть, и поверили и удивились „сообразительности“ своего учителя, но необходимо в этот рассказ внести существенную поправку и дополнение. Дело в том, что Сталин сознательно пропустил из своего рассказа одно очень важное обстоятельство, а именно в том месте, где сказано, как и почему выдали ему удостоверение в жандармском отделении. Кто хоть мало-мальски был знаком с практикой охранного или жандармского управлений в царской России, тому доподлинно известно, что органы Охраны и политического сыска, умудренные долголетней работой, так легко Сталину такого рода удостоверение ни в коем случае не могли выдать. Они требовали сначала определенной „работы“, доказательств „честного“ намерения быть агентом Охраны. Сначала новый агент должен был предать в руки этим органам революционеров, раскрыть их связи, провалить какое-нибудь революционное предприятие. Вот как обстояло дело. И действительно, по известным сведениям в Грузии, Сталин для своего „побега“ из Сибири выдал организацию социал-революционеров и после этого получил „документ“, о котором сам говорит. Иначе и не могло быть, и это „дело“ не требует дальнейших комментариев»[5].

Пересказы и описания этой статьи сохранились в еще двух независимых источниках: в письме известной в эмиграции политической и общественной деятельницы, жены меньшевика Ф. Дана, сестры меньшевика Ю. Мартова, члена партии меньшевиков Л. О. Дан и в переписке американских историков Дж. Кеннана и Эд. Смита[6]. Дан к слухам о публикации от 20 апреля 1940 года отнеслась резко отрицательно. В письме Н. В. Валентинову-Вольскому от 11 мая 1956 года она писала:

«Дорогой Николай Владиславович,

[…] Дело дошло до того, что сегодня Фрумкин сообщил мне, что из очень серьезного источника ему сообщили, что в грузинской газете „Коммунист“ в номере от 20 апреля 1940 г. (шестнадцать лет тому назад!!) была напечатана речь Сталина, произнесенная им в Тифлисе (враль не сообщает, где именно и по какому поводу), в которой он заявил, что истый большевик должен делать все для блага партии, даже служить в Охранке, „что я и делал“ (понимается — для блага партии). Я спрашиваю, почему же 16 лет такой материал держался в секрете; этого Фрумкин не знает. Если Вы знаете какого-нибудь грузина (не враля — бывают и такие!), спросите, что об этом было известно».

Понятно, что информация о публикации от 20 апреля 1940 года была заимствована из статьи Сагирашвили. В письме без даты отправления, полученном 9 декабря 1966, года о том же эпизоде писал Смиту Кеннан:

«Я слышал историю, что он признался на каком-то студенческом собрании в 1920-е годы, что использовал связи с полицией как средство для побегов из Сибири, но я забыл, где я слышал или читал об этом. У меня такое впечатление, что эта тема становится все более и более горячей и что какие-то научные разработки в этом направлении появятся в этой стране в ближайшие год-два. Я надеюсь поэтому, что мы сможем собраться вместе и обсудить этот вопрос в недалеком будущем»[7].

Специализируясь на архивах Охраны в Гуверовском институте при Стенфордском университете, Смит опубликовал две крайне важные книги: справочное издание «The Okhrana. The Russian Department of Police. A Bibliography» (Hoover Institution, Stanford University, 1967) и биографию Сталина на английском языке под названием «Молодой Сталин. Ранние годы призрачного революционера».

В аннотации к изданию этой книги сказано следующее: «Автор — специалист по делам Охранки — полагает, что двойная жизнь Сталина как полицейского агента и революционера может быть распознана с самой ранней его деятельности. Его свобода передвижений, несмотря на многие аресты, его удивительные „побеги“ и исчезновения в критические моменты, его садизм и недавно обнаруженная переписка с Малиновским[8] — известным царским агентом в рядах партии — все это может служить убедительным доказательством того, что Сталин, виновный в смерти столь многих людей после захвата им власти, оставался тем же самым циничным бунтарем-приспособленцем, каким он обрисован в данной книге»[9].

Вот что писал Смит о возможном сотрудничестве Сталина с Охраной и дружбе его с Малиновским:

«В декабре 1912 года Коба появился в Кракове, затем он переместился в Вену. Еще до этого он вызвал негодование Ленина своим вмешательством в дела „Правды“ в Санкт-Петербурге. 26 декабря 1912 года открылась так называемая „февральская“ конференция большевиков в Кракове, на которой присутствовали Ленин, Зиновьев, Крупская, Малиновский, Петровский, Бадаев, Лобова[10], Медведев, Трояновский и Коба (Джугашвили). Где-то в январе Джугашвили выберет новую партийную кличку „Сталин“. Во второй половине января он будет находиться в Вене и писать по поручению Ленина работу „Марксизм и национальный вопрос“. Не прошло и недели, как Сталин был в Вене. Там он написал письмо Малиновскому в Санкт-Петербург, которое, по всей вероятности, публикуется здесь впервые. Подтекст письма очарователен и в то же время многозначителен. Он адресовал письмо от 20 января 1913 года (в действительности на нем поставлена западная календарная дата — 2 февраля) Роману Вацлавовичу Малиновскому, Пески, Мытнинская, 25, кв. 10, Санкт-Петербург. В письме легко распознается сталинский стиль с ошибками в русской грамматике».

Смит ссылается на «Совершенно секретный доклад № 94182, датированный 28 января 1913 года, начальнику Охранного иностранного агентства в Париже от Особого отдела санкт-петербургского Департамента полиции. Из коллекции Гуверовского института». (Датировка на документе дана по западноевропейскому календарю, с 13-дневным расхождением.) К сожалению, оригинал письма Сталина нам не удалось найти в Гуверовском институте ни в фонде Охраны, ни в фонде самого Смита, где, безусловно, должна была находиться копия найденного Смитом письма. Письмо было обнаружено ассистентом Смита в начале октября 1966 года. 11 октября в письме Дж. Кеннану Смит писал по этому поводу следующее:

«Я думаю, Вам было бы интересно узнать, что всего лишь несколько дней назад мой ассистент и я нашли в фондах Охраны Гуверовского института (где порядок оставляет желать много лучшего) потрясающий документ. Это перехваченное Охраной письмо Сталина Малиновскому, датированное 2 февраля 1913 года, из Вены».

Не исключено, что после публикации книги Смита в США оригинал письма Сталина Малиновскому мог быть попросту кем-то украден. Трагическая смерть самого Смита, последовавшая в 1982 году, наводит на новые размышления, выходящие за пределы исторической науки. Мы вынуждены поэтому привести письмо Сталина в обратном переводе с английского:

«Друг, привет. Я все еще сижу в Вене и… пишу всякую чепуху. Мы увидимся с тобой. Ответь, пожалуйста, на следующие вопросы: 1. Как дела с „Правдой“. 2. Как у тебя дела во фракции. 3. Как группа. 4. Как А, Ш и Би… 5. Как Алексей.

Ильич ничего не знает обо всем и тревожится. Если у тебя нет времени, пусть Б. напишет без промедления. Скажи Ветрову, чтобы не публиковал „Национ. вопрос“, а послал его сюда. Адрес: Вена, Шенбруннер Шлоссштрассе, № 30, Г. Трояновскому. Если возможно, отправь статью в тот же день. Письмо от Б-ой получено в Вене. Галина шлет поклоны ей и тебе. Галина говорит, что отдали Ильичу письмо, которое ты оставил для передачи, но Ильич, вероятно, забыл вернуть его. Я вскоре буду у Ильича и постараюсь взять его у него и отослать тебе. Приветы Стефании и детишкам.

Твой Вас…»[11]

Комментируя письмо Сталина, Смит пишет:

«Как и можно было ожидать, специальный отдел Департамента полиции в Санкт-Петербурге спустя три дня перехватил сталинское письмо. А двумя неделями позже машинописная копия достигла Иностранного Агентства Департамента Полиции в русском посольстве в Париже с сопроводительной под грифом „Совершенно секретно“. Как часто бывало с официальными бумагами старого режима, документ заканчивался неразборчивой подписью офицера специального отдела. Она начинается с „К“ и переходит в затейливую завитушку. Тем не менее это официальный документ за № 94182 от 28 января 1913 года. В примечаниях специальный отдел идентифицирует „Ильича“ как Ленина (Ульянова) и „Ветрова“ как кличку Свердлова, сотрудника „Правды“. К удивлению, ничего не сказано о других лицах, упомянутых в письме, не указывает Охранка и на то, что „Вас“ означало „Василий“ — хорошо известный партийный псевдоним Сталина в то время, ничего не сообщало о его авторстве. Не было никакой необходимости идентифицировать Малиновского, который в то время был главным агентом Охранного отделения, а также представителем большевиков в Четвертой Думе.

Сталин обращался к Малиновскому посредством фамильярного „ты“, которое русские приберегают либо для хорошо известных лиц, либо для друзей. Фамильярность этих обращений вновь поднимает вопрос о возможности того, что агент Охранки Малиновский предложил Ленину на Пражской конференции 1912 года, чтобы благодаря их дружбе Сталин был кооптирован в первый большевистский Центральный Комитет. Ибо это письмо убедительно доказывает, что Сталин считал Малиновского, по-видимому, добрым знакомым, если не настоящим другом, хотя, по всей вероятности, Малиновскому, как и другим, не понравилась навязчивость Сталина.

То, что Сталин отправил письмо Малиновскому по почте, вызывает изумление. По крайней мере, в двух предыдущих случаях его письма создавали огромную опасность для соратников-большевиков. К этому времени, как мы знаем, сталинское чувство конспирации было чрезвычайно обостренным и он хорошо знал, что письмо, особенно представителю в Думе и полученное из-за границы, будет перехвачено, распечатано и с величайшим вниманием прочитано в Охранном отделении. Очевидно, это его нисколько не беспокоило. Замена инициалами или первыми и последними буквами фамилий тех лиц, которых он упоминал в данном письме, была прозрачным указанием на их идентичность и не обманывала Охранку. Когда он спрашивал: „Как дела у А, Ш. и Би…“, Охранка знала, что „А“ было партийной кличкой Андрея, или Якова Свердлова, „Ш“ означало большевистского депутата в Думе Шагова, „Б“, „Би…“ и „Б-на“ относилось к Вере Лобовой, сопровождавшей Сталина из Санкт-Петербурга в Хельсинки и Краков. Когда Сталин спрашивал в том же письме: „Как Алексей“, он осведомлялся о ее муже, другом агенте Охранки. „Стефания и ребятишки“, которым Сталин слал поклоны, были г-жой Малиновской и ее двумя детьми. Охранное отделение знало, что Галина, которая посылала поклоны Вере Лобовой (Б-ной) и Малиновскому, — партийная кличка Елены Розмирович, жены Трояновского…

Во всяком случае, в 1913 году такой революционер, как Сталин, не пошел бы на риск посылки письма, подобного письму Малиновскому, без серьезной цели и многих раздумий. Сталин не был человеком, который действовал глупо или под влиянием момента. Он всегда был и всегда оставался непревзойденным интриганом. За очень немногими исключениями его жизнь была свободна от опрометчивых или легкомысленных действий. Таким образом, его одно-единственное письмо из-за границы в Россию является чрезвычайно важным, тем более что он исключил его из своего официального автобиографического Собрания сочинений и даже забыл упомянуть его. Ни одна из советских работ ничего не сообщает о нем, только невнятные намеки. Например, один советский источник замечает, что, „находясь в Вене, товарищ Сталин продолжал руководить работой в России, и в письме в Петербург от 23 января 1913 года он затребовал подробную информацию о положении дел с „Правдой“ и думской фракцией“[12].

Сталин не только писал агенту Охранки, но также показал интерес в отношении еще одного, а может быть, и двух других. Публикация полного текста письма вскрыла бы прозрачную критику Ленина и привела к убийственному заключению, что его главная работа в области партийной теории, а именно „Марксизм и национальный вопрос“, была, как он выражался, „чепухой“. Два этих дела были связаны между собой. И к тому же Сталин был в Вене, потому что Ленин хотел, чтобы он писал „чепуху“.

В письме содержалось также предположение, что Ленин не знал, что происходит в „Правде“, был обеспокоен. Напротив, Ленин почувствовал облегчение, поскольку Сталин был вне Санкт-Петербурга, где он, по мнению Ильича, вредил газете. Доклады о положении с „Правдой“ поступали более регулярно Ленину в Краков, в то время как Сталин был в Вене. Просматривается то обстоятельство, что в сталинском указании, чтобы Вера Лобова „написала без промедления“ и „ответила на следующие вопросы“, содержалась попытка произвести впечатление на кого-то, какую-то инстанцию, своей значительностью. Легко заключить, что он пытался в 1913 году, за несколько дней до последнего ареста, продемонстрировать свой авторитет в штабе большевиков Департаменту полиции. Может быть, он был убежден, что царское правительство восторжествует над большевиками, и, желая вернуться к своему статусу полицейского агента, выслуживался перед Охранкой. Тайно вредить Ленину и большевикам — это было в его интересах…

Письмо, которое Сталин попытался бы взять у Ленина, могло иметь отношение к „Правде“ или организации партийной школы в Киеве. Настойчивость же, с какой Сталин заявлял о том, что он возьмет письмо у Ленина и пошлет Малиновскому в Санкт-Петербург, указывает на желание Сталина угодить Малиновскому. В любом случае нечто важное для Охранки, для ее агента Малиновского или для Сталина оказалось у Ленина и надо было его вернуть назад. Возможно, что загадочная фраза „письмо получено от Б-ной…“ была уведомлением Сталина, определенным намеком, чтобы его быстро вызвали в Петербург. Также не можем исключить по тону сталинского письма к Малиновскому, что он решил: Малиновский был, как и считал Ленин, больше хорошим большевиком, чем шпионом для Охранки.

Для Сталина характерно, что он убаюкивал своих жертв сладкими речами, перед тем как их убить. Если он даже только подозревал о службе Малиновского в Охранке, то хорошо рассчитал, что может вернуться в Санкт-Петербург и доложить Охранке, что Малиновский не был хорошим агентом и попал под влияние Ленина. Если дела обстояли так, то Малиновского уже нельзя было рассматривать как агента Охранки среди большевиков и как большевистского агента в Охранке, что представляло непреходящий интерес для департамента полиции. Устранив таким путем Малиновского со сцены, Сталин мог претендовать на место главы большевиков в России. Возможно, он увидел быстрый, легкий метод возвыситься и в перспективе завоевать большой авторитет и у большевиков, и у Охранки.

В короткой истории большевизма было и будет еще много случаев, когда царили двусмысленность и таинственность. Будущие диктаторы — лидеры России как бы собирались заставить историю полностью закоченеть. Часто они добивались успеха. Венское письмо Сталина Малиновскому 1913 года является парадигмой конспираторского мрака. Сталин тепло писал Малиновскому, большевистскому вождю в России, законодателю в Четвертой Думе, первому агенту Охранки, позднее, как мы знаем, расстрелянному большевистским взводом, но в тот момент важной политической фигуре в Санкт-Петербурге. Слухи, касающиеся связи Малиновского с департаментом полиции, начали в то время распространяться достаточно широко. И тем не менее сталинское письмо, игнорируя элементарные правила безопасности и конспирации, выставляло напоказ по крайней мере одного из двух агентов Охранки. Его наглая откровенность заставляет задуматься над тем, не были ли лобовы, трояновские и малиновские, как это ни покажется странным, в какой-то мере причастны к сети Охранного отделения.

Не было ли у Сталина и Малиновского какой-то договоренности подставить ножку Ленину? Это выглядит неправдоподобно. Но, во всяком случае, несомненно, что фамильярные и деловые отношения существовали между Сталиным и Малиновским и некоторыми из их общих друзей, к тому же агентов Охранки. По-видимому, наиболее значительным является тот факт, что сталинское письмо всплывает только сегодня. Если бы оно было в руках у Мартова в 1918 году, когда он требовал изгнания Сталина из партии, или о нем знал бы Ленин, или Троцкий мог бы использовать переписку Сталина и Малиновского, история нашего времени имела бы совершенно другой исход»[13].

В черновых комментариях к этому документу Смит записал следующее:

«Почему он пишет Малиновскому такое дружелюбное письмо? Почему вообще он пишет? Почему он осуждает Ленина? Кто такая Галина? Госпожа Трояновская? Если так, то она заподозрила неладное и подстроила Малиновскому эту поездку! В соответствии с письмом Ленина он увидит скоро. Тогда зачем задавать Малиновскому все эти вопросы? Он что, не мог узнать все это у Ленина? Между прочим, вскоре он вернулся в С.-Петербург. Был ли Малиновский женат? Были ли у него дети? Если нет, что означают приветы? Стиль и грамматика письма ужасны. Сталин обязан был знать, что письмо будет перехвачено. Он написал его 2 февраля 1913 года (20 января по старому стилю). Оно было перехвачено, распечатано и тремя днями позже, 23 января, прочитано Особым отделом С.-Петербургского департамента полиции. Важно отметить, что это его единственное письмо, написанное из-за границы в Россию (Малиновский был в Петербурге). Почему он написал Малиновскому? Интересно, что госпожа Трояновская была, кажется, первой, кто вычислил, что Малиновский — агент Охраны (Было ли это в 1912 году или раньше?).

Он описывает свою работу как чепуху, хотя позже именно это сделало его „теоретиком“ по национальным проблемам. Он явно очерняет Ленина, и прежде всего людей, которые послали его в Вену, и очевидно, он не с большим уважением относится к работе, которую делает».

Нужно ли удивляться, что результатом работы Смита над биографией молодого Сталина стала его уверенность в том, что Сталин, как и Малиновский, был агентом Охраны. «Я не ставил себе целью доказывать, что Сталин был агентом Охраны»[14], — писал Смит Кеннану и Суварину, обвинившему Смита в предвзятости[15]: «Я не намеревался доказывать, что он был агентом Охраны. Первоначально мысль эта не приходила мне в голову. […] Но мои научные изыскания наткнулись на такое количество косвенных улик о его связях с Охраной, что я не мог их игнорировать. Я хочу сказать, что я не начинал с имеющейся гипотезы. Я просто писал биографию Сталина о периоде до 1917 года»[16].

Похоже однако, что до конца жизни Смит вместе с Кеннаном и Дон Левиным остались в этом вопросе в одиночестве: «Мы с Вами единственные люди в этой стране, если не во всем западном мире, — писал Смиту Кеннан, — серьезно заинтересованные в этом вопросе — кроме господина Дон Левина, конечно — и я думаю, что нам следует договориться, если это возможно, о координации наших усилий, так как если что-нибудь в этом роде увидит свет, это должно быть преподнесено в таком виде, чтобы произвести максимальный эффект»[17].

* * *

Самым серьезным обвинением против Сталина, видимо, следует считать свидетельство Александра Орлова, ответственного сотрудника ОГПУ-НКВД, резидента советской разведки в Испании, в 1938 году перешедшего на положение невозвращенца, эмигрировавшего впоследствии в США и умершего в Кливленде в 1973 году. 23 апреля 1956 года Орлов опубликовал в американском журнале «Life» («Лайф») пространное письмо, в котором рассказывал о провокаторстве Сталина. Намеки на то, что Орлов посвящен в «самую страшную тайну Сталина», содержались и в его книге, вышедшей тремя годами раньше. Тогда все считали, что этой тайной было «сумасшествие» Сталина, которым многие были склонны объяснять бессмысленные, как казалось, партийные чистки. Теории о том, что Сталин был сумасшедший, придерживались в те годы такие видные публицисты и историки, как Н. В. Валентинов-Вольский и Б. К. Суварин. Противником этой теории был среди прочих Б. И. Николаевский, писавший Суварину в одном из своих писем:

«Относительно сумасшествия Сталина я с Вами не согласен. В 36–39 гг. он был совершенно здоровый человек, проведший систематическое уничтожение противников по заранее обдуманному плану. Врачи-отравители были и, думаю, есть еще и теперь: если нужно, они любого отравят, и никто не узнает. В 52–53 гг. Сталин хотел повторить эту операцию, но не рассчитал, что теперь он хотел ударить по лицам, которые знали его технику, а потому предпочли расправиться с ним сами. Он потерял чутье действительности, которое делало его мастером своего дела, в 36–39 гг. стал самодуром, в то время как тогда у него во всем был точный расчет… Знаете ли Вы, что в годы войны Политбюро не функционировало? Что верховная власть и по линии партии, и по линии правительства, и по линии армии была в руках Государственного Комитета Обороны? Перемен было много и в позднейшие годы. Роль Политбюро, как она сложилась в период борьбы Сталина за власть, после его полной победы (18 съезда) стала меняться. И меняется»[18].

Но Орлов имел в виду совсем другую тайну. Учитывая, что он был буквально единственным разведчиком-невозвращенцем, сумевшим не только сохранить жизнь себе и своей семье, но и оставшимся в СССР родителям, нельзя недооценивать как молчания Орлова до смерти Сталина в 1953 году, так и выступления его с обвинениями Сталина в 1956-м, когда появилась надежда на то, что новое поколение советских руководителей отказывается от продолжения сталинской политики тотального террора. С точки зрения интересов своей семьи, Орлов делал все исключительно вовремя. Не следует считать, что его публикация в «Лайфе» могла состояться до 1956 года. Более того, нет никакой уверенности в том, что «Лайф» согласился бы до 1956 года опубликовать подобную статью. Профессиональному чекисту Орлову должна была быть хорошо известна судьба аналогичной сенсационной статьи Троцкого об отравлении Сталиным Ленина: журнал «Лайф», продержав статью несколько месяцев, так и не посмел ее напечатать. Тогда отчаявшийся Троцкий передал статью в журнал «Либерти». К великой радости Троцкого, «Либерти» напечатал сенсационную статью. А через десять дней после публикации Троцкого убили.

Орлову было важно не столько рассказать правду, сколько остаться в живых. Остановимся на том, что этот далеко не гражданский и не мужественный шаг был не самым аморальным поступком в жизни одного из руководителей советской внешней разведки. Понятно, однако, что ровно настолько, насколько позволяли наложенные на самого себя Орловым ограничения, он был откровенен, что лучше всего продемонстрировано показаниями, данными Орловым в Сенате Соединенных Штатов. Именно потому, что эти показания лучшее свидетельство хорошей осведомленности Орлова, они включены в этот сборник несмотря на то, что не имеют прямого отношения к вопросу о провокаторстве Сталина. По тем же причинам в сборник включены отрывки из воспоминаний С. Э. Эстрина, касающиеся Троцкого и выданного Орловым сталинского шпиона Марка Зборовского, вошедшим в доверие к Троцкому и его сыну Л. Седову.

Ожидая услышать в свой адрес критику со стороны лиц, не доверяющих свидетельству советского перебежчика, популярный журнал «Лайф» подстраховал публикацию А. Орлова еще и публикацией известного и уважаемого советолога, автора одной из первых биографий Сталина, вышедшей в 1930 году, Исаака Дон Левина, опубликовав комментарии Дон Левина к адресованному жандармскому офицеру капитану А. Ф. Железнякову письму полковника А. М. Еремина (а затем и генерал-майора Отдельного корпуса жандармов, в 1910–1913 годах — заведующий Особым отделом Департамента полиции). Из письма следовало, что Сталин являлся агентом Охранного отделения с 1908 по 1912 году. Приведем это письмо полностью:

М.В.Д.

Заведывающий особым отделом Департамента полиции

12 июля 1913 года

2898

Совершенно секретно

Лично

Начальнику Енисейского Охранного отделения А. Ф. Железнякову

[Штамп: «Енисейское Охранное отделение»]

[Входящий штамп Енисейского Охранного отделения: ] Вх. № 65 23 июля 1913 года.

Милостивый Государь

Алексей Федорович!

Административно-высланный в Туруханский край Иосиф Виссарионович Джугашвили-Сталин, будучи арестован в 1906 году, дал начальнику Тифлисского г[убернского] ж[андарм-ского] управления ценные агентурные сведения. В 1908 году н[ачальни] к Бакинского Охранного отделения получает от Сталина ряд сведений, а затем, по прибытии Сталина в Петербург, Сталин становится агентом Петербургского Охранного отделения.

Работа Сталина отличалась точностью, но была отрывочная.

После избрания Сталина в Центральный комитет партии в г. Праге Сталин, по возвращении в Петербург, стал в явную оппозицию правительству и совершенно прекратил связь с Охраной.

Сообщаю, Милостивый Государь, об изложенном на предмет личных соображений при ведении Вами розыскной работы.

Примите уверения в совершенном к Вам почтении

[Подпись: ] Еремин

Фотокопия письма Еремина была в 1956 году опубликована сразу в нескольких источниках, в том числе в журнале «Лайф» и в вышедшей вскоре книге И. Дон Левина «Stalin's Great Secret». Вскоре после выхода журнала «Лайф» издававшаяся в Нью-Йорке газета «Новое русское слово» опубликовала базирующуюся на материалах «Лайф» статью Марка Вейнбаума «Был ли Сталин агентом-провокатором?», сделав достоянием всей русской эмиграции выдвинутые против Сталина обвинения и дав повод для публикации целой серии статей, откликов и свидетельств русских эмигрантов «за» и «против» концепции о провокаторстве Сталина.

Реакция на публикации Левина и Орлова была незамедлительной не только в русскоязычной эмигрантской прессе. Уже 1 мая еще один биограф Сталина — Борис Константинович Суварин (1895–1984), французский социалист, журналист, в годы первой мировой войны — сторонник Троцкого, в 1921 году один из основателей и руководителей французской компартии, исключенный в 1924 году за левую оппозицию, выступил в парижском издании «Восток и Запад» с заявлением, что письмо Еремина — фальшивка, впервые показанная Суварину четыре года назад (т. е. в 1952 году, еще при жизни Сталина). Одновременно Суварин осудил статью Орлова как «набор нелепостей».

14 мая «Лайф» опубликовал адресованное в журнал письмо еще одного биографа Сталина, Бертрама Вольфа — бывшего американского коммуниста, исключенного из партии в 1929 году за фракционную деятельность, секретаря Троцкого в 1937 году, порвавшего затем с коммунизмом, ставшего респектабельным профессором и автором многих книг, осторожно высказавшегося в поддержку публикации.

20 августа «Нью Лидер» опубликовал пространную статью известного меньшевика-эмигранта Г. Аронсона «Был ли Сталин царским агентом?», оспаривавшего, как и Суварин, утверждения Дон Левина. Отвечая на эту критику, Дон Левин ссылался на свою новую книгу — «Величайший секрет Сталина», вышедшую в свет 25 мая 1956 года[19].

Интересно посмотреть, что думали на эту тему менее эмоциональные и более объективные, чем Суварин и Аронсон, современники тех событий. Вот что писал о «провокаторстве Сталина» Николаевский:

«Авеля Енукидзе я хорошо и давно знал, он еще в 1911 г. предупреждал меня против Сталина и рассказывал о конфликте между Сталиным и Шаумяном. Но это длинная бакинская история, в которую вплетаются элементы полицейской провокации (Сталина и тогда подозревали)»[20].

«Самый темный пункт против Сталина теперь для меня следующий. Из большевистской литературы я знаю, что в Департаменте полиции имеется доклад о Таммерфорсской конференции (декабрь 1905 г.), написанный ее участником. Имя — не раскрыто. Делегатов было 41 человек, причем известны имена 36. Как Вы знаете, Сталин был делегатом. Далее известно (из тех же источников), что тот же агент дал отчет о совещании, которое состоялось в Петербурге перед конференцией с участием Ленина, [Ю. О.] Мартова и десятка делегатов. Имена известны, кроме одного (делегат Перми). Сталин тоже был на этом совещании»[21].

«Относительно Сталина: мое мнение приблизительно совпадает с мнением Ю. О., — писал Николаевский в другом своем письме. — Я считаю, что Сталин прибегал к анонимным доносам в борьбе против противников, не только меньшевиков, но и большевиков (в Баку определенно говорили, что провал Шаумяна в 1907 или 1908 г. был делом его рук). Допускаю даже большее, — что он имел какие-то косвенные сношения. Но документ, который напечатан теперь, явная фальшивка. Он был у меня приблизительно с 1945 года, но печатать я его отказался, считая, что он грубая подделка. Таково мое мнение и теперь»[22].

При всем уважении к Николаевскому, следует отметить, что в 1945 году, в период безусловного триумфа сталинской тоталитарной системы, в месяцы, когда популярность Сталина, как руководителя державы, достигла высшей своей точки, вылезать к мировой общественности с сенсационным письмом о Сталине — агенте Охранки было не просто бесполезно, но и опасно. Тем не менее в заключительной статье настоящего сборника 3. И. Перегудова сообщает, что по ее просьбе была проведена графологическая экспертиза, которая показала, что «письмо Еремина» сфабриковано Руссияновым. Если так, то вопрос о подлинности письма Еремина можно считать закрытым.

Было бы несправедливо не рассказать о реакции на публикацию в «Лайф» еще одного человека — Н. И. Седовой (1882–1962), второй жены Троцкого, писавшей старому другу семьи и бывшей секретарше Троцкого Саре Якобс-Вебер:

«Сегодня в „Новом русском слове“ прочла: „Сталин был агентом царской Охранки“. У меня закружилась голова. Нет конца ударам! Все перевернулось. Не о чем говорить, объяснять. Все ясно. Но какая убийственная ясность […] Какое отчаяние за все прошлое, нет, это неправда! Подлая мысль все, — но не это. Потом перечла все „по порядку“. Нет, и это правда, правда! Как пережить этот удар? Как довести его до сведения Л. Т[роцкого] и других погибших? Как все это могло произойти? Непостижимо. Это сильнее атомной бомбы. Его надо было судить! […] И Орлов подлец. Молчал из боязни за свою драгоценную жизнь. Какой позор. В чистую революцию вошел элемент грязи и все запачкано. […] Как произошло, что в архивах были найдены документы о [Р. В.] Малиновском, а о его коллеге они всплыли только теперь?»[23].

Наивно считать, что «провокаторством» Сталина можно объяснить феномен сталинщины. И все-таки вопрос о том, была ли взаимосвязь между политикой Сталина и его сотрудничеством с царской полицией, остался историками недорас-следованным. Публикуемые материалы позволяют расширить круг источников, посвященных теме провокаторства Сталина. Ряд документов заимствован из архива Гуверовского института при Стенфордском университете (США), фонд Б. И. Николаевского, ящик 800, папка 1, и публикуется впервые с любезного разрешения администрации Гуверовского института. Отметим, что в различные исторические периоды авторы писали слова «Охрана», «Охранка» и «Охранное отделение» то со строчной, то с прописной буквы. В целях единообразия в настоящем издании использовано написание с прописной буквы. Примечания в документах и статьях, принадлежащие редактору этого сборника, обозначены как «Примеч. Ю. Ф.». С сожалением мы вынуждены констатировать, что и нынешняя публикация не дает исчерпывающего ответа на вопрос о провокаторстве Сталина.

Ю. Г. Фельштинский,

доктор исторических наук,

Бостон, США