Во дворе весной жильцы землю вскапывают, сажают цветы.
— ПО ГАЗОНАМ НЕ ХОДИТЬ —
Двор вдвое меньше делается.
На зеленых скамеечках рассаживаются старушки среди этих цветов. Очень красиво получается. И ребята выходят. Можно уроки поучить. Историю, например.
«Римляне достигли большого искусства в изображении человеческих лиц Скульпторы передавали даже характер человека…»
— Я ей говорю — на что мне твои знакомые? А она: «Не к вам ходят». — Как же, — говорю, — не ко мне, Квартира-то общая. Ну ей и крыть нечем.
Тут история, там история — одна интересней другой.
«Дела божественного Августа». Божественный Август — император…
— Чулочки капроновые носит!
— Это уж от родителей… Не давали б денег…
«Деньги за земли, которыми я наделил солдат…»
— Мой фант! Мой! — Это малыши орут. — Даю тебе в лодочку Нинку, Валерика и Женю. Кого утопишь, кого на берегу, кого с собой…
— Женьку утоплю, Валерика — на берегу…
«Что можно сказать о могуществе Августа?»
Деньги он кому-то дал… На чулочки, что ли…
— Пошли, Володь, — говорит Алька. — Все равно учить не дадут.
— Идем.
Они постояли на тротуаре, в тени дома. Во дворе есть и тень и солнышко — кому что нравится.
Алька закурил.
— Охо-хо, — осудили со скамеечек. — Молодежь!
— Пошли воду пить, — сказал Алька. Он звякнул медяками. У него всегда мелочь в кармане.
— Володя! — Это тетя Лида заметила его с Алькой. Воспитывает.
— Сейчас.
Но тут из Гогиного окна донеслось зычное шипение. Включили, значит, магнитофон. У Гогиного отца, журналиста, чудные пленки есть. И вот не то запел, не то заговорил человек:
Послушай, мой мальчик,
Что скажу я,
Не мучай кошку,
Даже чужую,
Ведь кошка может,
Ведь кошка может,
Может тебя оцарапать.
Володя и Алька переглянулись.
Если даже
Соседей нет около,
Не бей кулаком
Соседские стекла,
Ты можешь руку,
Ты можешь руку,
Ты можешь порезать руку.
— Охо-хо, взрослые люди чем занимаются! — Эта из цветника, где скамеечки. — И дети слушают.
— Потом дивимся, откуда озорство!
— Володя!
— Иду!
Истошный все же голос у тети Лиды. И очень уж содержательный, Вот сколько содержит:
«Я забочусь, заменяю мать.
Я устала.
А он опять с этим хулиганом».
Это не считая обычного «пора обедать».
На скамеечках сочувственно притихли. Там понимают: вот старается женщина, а мальчишка вольничает. Был тихий, теперь грубит. Потому что в плохой компании.
— Володя!
Перекидывается мостик понимания от скамеечек к окошку. Тетя Лида на этом мосту — в мученическом наряде.
— Володя!
Она на виду у всего двора. Для них, для соседок, надрывает она свое дорогое горло. А не для Володи. Что он ей.
У, крикунья!