Былины Печоры и Зимнего берега

От того, от моря от синего,

От того, от океана Ледовитого,

Ехал старо́й да Илья Муромец на добро́м кони́.

Едет старо́й, только курева́ стоит, дым столбом вали́т,

5 Из-под копыт прямо летит, прямо за́ версту.

На кони́ Илья сам бел-бело́й,

Бел-бело́й, уж сед-седой.

Приехал старо́й на перво́й застав,

На заста́вы три столбика стоят,

10 Стоят да три столбика дубовые,

На столбики дощечки приколочены,

На дощечках подписи подписаны,

Золотыми нумерами надрезы надрезаны:

«Перву́ дорожку мне ехать — живому не быть,

15 Втору́ — мне богатому быть,

Третью́ — мне женатому быть».

Подумал старо́й своим умом богатырскиим:

«С мо́лоду было богатство не нажито,

На старость мне — душа па́губа,

20 С молоду было не же́ненось,

А на старость жениться — чужа́ коры́сть.

В чисто́м поли́ старо́му смерть не писана,

Поеду в ту дорожку да нее́зжену,

Поеду в ту дорожку прямоезжую».

25 Заросла дорожка эта тридцать лет;

Добрый молодец туда не проезживал,

Ясен со́кол туда не пролётывал,

Добрый молодец туды не прохаживал:

На дороге живет Соловей Рахматович,

30 Не спускат он ни конного, ни пешего.

Лево́й рукой старо́й Илья Муромец коня ведет,

А право́й — ду́бья рвёт,

Ду́бья рвёт и мосты мостит.

Едет старо́й опять вперед,

35 Стоят тут три мужичка, три бога́тыря,

Хотят старо́го схватить за черны́ кудри.

Говорит да Илья Муромец:

«Ой вы еси, мужички, русски бога́тыри,

Бить-то вам меня не́ за что,

40 Взять-то вам у меня нечего,

Только есть на шеи чу́ден крест позолоченый».

На то мужики пуще обзадо́рились,

Хватать стали Илью Муромца.

Разгорелось у Ильи сердце богатырское,

45 Он схватил всех трех во белы́ руки́,

Бросил их о сыру́ землю́,

И тут мужицкам и смерть случиласе.

Едет опять Илья Муромец вперед,

Опять приехал на заставу великую.

50 Сидит тут Соловей Рахмантович

На двенадцати дубах, на двенадцати подду́бинках.

Закричал Соловей по-змеиному,

Заревел Рахмантов по-соловьиному,

Испужался у старо́го добро́й конь, конь богатырский,

55 Припал он на колена.

«Ой ты, конь, ты конь, лошадь добрая,

Не слыхала разве ты крыку соловьиного,

Не слышала разве ты крыку вороньего?»

Справился у старо́го конь.

60 На кони́ сидит, лук принатягиват,

Калёную стрелоцку накладыват,

Сам ко стрелки приговариват:

«Ты лети, стрела моя калёная,

Калёная стрелоцка, перёная,

65 Ты не на́ воду пади, стрела, не на́ землю,

А попади ты Соловью во право́й глаз,

И вылети ты, стрела, ухом левыим».

А на лету́ старо́й был ухватчивой,

Полетел с дубу Соло́вьюшко.

70 Ухватил старо́й его право́й рукой,

Не допустил его до сыро́й земли,

И привязал его к стремени булатному,

Приковал ко стремени лошадиному.

Едет Илья опять вперед в стольне-Киев-град.

75 Увидела Соловья мать родимая, гроза великая:

«Ой еси ты, Илья Муромец,

Почему везешь ты моего сына?

Не пропущу я вас в стольне-Киев-град,

Не спущу к солнышку Владимиру».

80 Говорит Соловей матушке родимоей:

«Не твое теперь, маменька, кушаю,

Не тебя сейчас я слушаю,

Теперь слушаю Илью Муромца,

Почитаю я за родного батюшка».

85 В е́йной дом Илья выстрелил,

Окошечка все выбил до единого.

Едет вперед, не разговариват,

Приехал старо́й в стольне-Киев-град,

Ко солнышку да ко Владимиру.

90 Ставит коня позади двора,

Дал ему пшеницы белоя́ровой:

«Стой, мой бурушко, тихо, смирненько».

Заходит Илья к солнышку Владимиру,

Крест кладет по-писаному,

95 Поклон дает по-ученому,

Молитву творит по-исусову,

Кланяетце на все четыре стороны,

Солнышку Владимиру на особицу:

«Здравствуй, солнышко Владимир-князь!»

100 — «Здравствуй, русский, сильный бога́тырь,

Старо́й казак, Илья Муромец!

Откуль едешь, откуль пра́вишьсе,

Откуль нынче путь держи́шь?»

— «Еду из сторонушки из западноей,

105 Еду дорожкой прямое́зжеей».

Сделал солнышко Владимир-князь

Большо́ пиро́ванье, большо столо́ванье.

Тридцать три, собралось русских бога́тыря,

Собралось много бояр толстобрюхиих.

110 Пировали, столова́ли трои суточки,

Стали все пьянёшеньки,

Стали все веселёшеньки.

Ильюшко стал пьянёшенек,

Стал по полу похаживать

115 И такие речи стал поговаривать:

«Пособил бог добыть Соловья Рахмантова,

Пособи, бог, добыть врага неверного, врага идо́льского,

Еще успокоить думою бояр толстобрюхиих».

Говорит ему тут солнышко Владимир-князь:

120 «Сходи-ко-се на улицу, приведи Соловья Рахмантова

Поглядеть нам всем на посмотре́ньицо».

Тут и вышли все на улицу,

Взял он солнышка Владимира во праву́ руку́,

А матушку его Апраксию во леву́ руку́,

125 И сказал Илья Соловью Рахмантову:

«Зареви ты, Соловей, в полу́крика,

Засвисти ты, Соловей, в полу́свиста».

Заревел Соловей во весь крык,

Засвистал Соловей во весь свист.

130 Па́ли все тут люди на́ землю,

Лежали люди без ума все три часа.

Солнышко Владимир с матушкой

Едва живы в руках Ильи.

Рассердилсе тут старо́й на Соловья,

135 Заскочил старо́й тут на добра́ коня́,

Привязал он Соловья за лошадиный хвост,

Потащил его по чисту́ полю́:

Где руки, где ноги, где буйна голова,

Тут ему и смерть случиласе.

140 Приехал старо́й в стольне-Киев-град;

Насказали на старо́го бояре толстобрюхии,

Насказали солнышку Владимиру,

Что «пособил бог добыть Соловья Рахмантова,

Пособи, бог, добыть солнышка Владимира».

145 Испужался солнышко Владимир-князь,

Приказал слугам верныим взять старого за белы́ руки́,

И вести его в подземелие.

Дали там ему стол дубовый, книгу евангелье, свечи стерлинные,

Посадили тут Илью Муромца.

150 У Солнышка матушка была до сиро́т добра́,

Она носила тайком всё, что хочетце,

Кормила его ровно три года́.

Взволновалась тут земля неверная, силы множество.

Едет она на стольне-Киев-град

155 И шлет она пакет немилослив:

«Весь стольне-Киев-град во полон возьму,

Мелкую силу всю повырублю».

Солнышко Владимир запечалился:

«Кто меня станет охранять-беречь?

160 Нет у меня сильного бога́тыря,

Нет надежного Ильи Муромца».

Послал он слугу верную

К Ильи Муромцу во темно́й погре́б.

Приходила слуга верная к Илье Муромцу,

165 Низко ему поклониласе,

Горькими слезами уливается:

«Ты выходи-ко, старо́й да Илья Муромец,

Выходи-ко ты за святую Русь,

На нас больша́ сила срядилася».

170 Старо́й казак челом не бьет, головы не гнет:

«Не ваше пью и кушаю,

Не вас сейчас я слушаю».

Пришла к князю тут слуга верная:

«Ильюшка нам челом не бьет, головы не гнет.

175 Не ваше, — говорит, — кушаю,

Не вас, — говорит, — и слушаю,

А послушаю только матушку Апраксию».

Говорит тут солнышко Владимир-князь:

«Поди, матушка Апраксия,

180 Сходи к Илье Муромцу,

Пади ему во праву́ ногу́,

Проси у него прощеньица».

Побежала к ему матушка Апраксия,

Отворила двери по́гребны.

185 Бьет челом, низко кланяетце:

«Ой еси, старо́й Илья Муромец,

Ты защита была великая,

Оборона была надейная,

Ведь на наш на стольне-Киев-град

190 Взволновалась орда неверная,

Хочет она взять стольне-Киев-град».

Говорит тут ей Илья Муромец:

«Поди, веди мне бу́рушка,

Дам тебе ключи золоченые».

195 Привела матушка ему бурушку,

Развернул он двери стеклянные,

Вылетел из погреба ясным соколом.

Не видала Апраксия, как он на коня скочил,

Только видела, как в стремена ступил,

200 В стремена ступил булатные.

Пригони́л он в стольно-Киев-град,

По приезде его все встретили,

Сделали ему че́стен пир.

Солнышко стал ему жа́литьце:

205 «Отделились все от нас русски бога́тыри,

Поднялась на нас сила неверная,

Пособи нам с ней справитьце».

Говорит тут старо́й казак Илья Муромец:

«Не хочу с ней ла́дитьце,

210 Не хочу с ней ми́ритьце,

Поеду сам на за́ставу».

Приехал он на за́ставу великую,

Поглядел он в трубочку подзорную,

Увидел силу неверную,

215 Неверную силу многую,

И погони́л к силы неверноей.

Раз пять прокатил и всех срани́л.

По улоцки гони́т, как траву коси́т.

Лучшую силу во полон берет,

220 Плохую силу в пень повырубил,

А красно чи́сто се́ребро ко себе берет,

Красно золото колесо́м кати́т,

Красных девушек гонит стани́цами,

Молодых молодушек всех пленни́цами.

225 Оттуль нынце поворот держи́т,

Приехал в стольне-Киев-град,

Сделали тут нынце веселой пир.

Все на пиру напивалисе,

До́сыта все наедалися.

230 Благодарили стара́ казака да Илью Муромца:

«А сберег ты нам стольне-Киев-град,

Не знаем теперь, чем дарить тебя».

— «Не надо мне ваши подарочки, —

Говорит тут Илья Муромец, —

235 Меня храните да в темницу не сади́те».

Родился Добрынюшка сын Никитич,

Вырос он до семнадцати лет,

Стал у матушки просить добра́ коня,

Со двенадцати цепей, со двенадцати ро́звязей:

5 Приохотилось съездить на чисто́ поле,

Охота съездить на заставу богатырскую,

Стояло на заставы тридцать три бога́тыря.

Говорит ему матушка родимая:

«Ой, дитя мое молодёшенько,

10 Ехать на заставу тебе ранёшенько».

Отвечает Добрыня Никитич:

«Дай коня, матушка, отцовского,

Охота посмотреть заставу богатырскую».

Давала матушка разрешеньицо

15 Выбрать коня, какого хочетца.

Радёшенек побежал на конюшен двор,

Выбрал себе коня доброго,

С двенадцати цепей, с двенадцати ро́звязей,

Наклал на него узду тесмя́ную,

20 Наклал седло булатное,

Обуздал его с двенадцати ремней,

Тринадцату седлал не для красы́, для ради крепости.

Тогда снарядилсе Добрыня Никитич млад,

На коня скочил, в стремена ступил,

25 Распростилсе он с маменькой родимоей,

Погонил он в чисто поле, во раздольицо.

Посмотрел в подзорну трубочку,

Посмотрел в сторонку западну,

Увидел, едет там поле́ница преудалая,

30 Ездит да стрелоцкой постреливат.

На богатырску заставу заехала,

Над заставой насмехаетца,

Над Добрынюшкой улыбаетца.

Разгорелось сердце молодецкое,

35 Расходилась у Добрыни сила богатырская,

Погони́л он на поле́ницу уда́лую,

На ту он Анну Папичну.

Съехались они во чисто́м поли́,

Схватились они дратьца-ратитьца.

40 Бились-ратились двое суточки,

Не пили, не ели и не кушали,

Не ранили друг дружку, не кровавили.

Схватились они на востры́ копья,

Не ранили друг друга, не кровавили.

45 У копей руцки извихалися,

Копья в руцках поломалися;

Схватились они в рукопашный бой,

Боролись они три часа.

Вот дала ему потяпушу,

50 Взяла его в кожа́н мешок поло́жила,

Повезла его на заставу богатырскую,

Не пошел ее богатырский конь:

«Не могу везти две силы богатырские».

Говорит тут Анна Папична:

55 «Кто есть ты, бога́тырь какой?

Если старо́й — отец мне будь,

Если ро́вня мне — возьми в замужество».

Говорит Добрыня Никитич ей:

«Я молода́ детина, лет семнадцати,

60 Будь жена — слуга верная».

Тут отомкнула она кожа́н мешок,

И посватались, и взял он ей в замужество.

Говорит Добрыня Никитич:

«Ой ты, девушка молодёшенька,

65 Замуж итти еще ранёшенько,

Поживи еще три годика,

Погуляй еще по нашей за́ставы,

Друг дружку чтоб не ранити, не крова́вити.

Прошло времецко три года, как три часа́,

Говорит он маменьке родимоей:

Взял благословление женитьца на Аннушке на Папицной.

Говорит он маменьке родимоей:

«Я нашел невесту богосужену,

Во чисто́м поле богаты́рицу уда́лую.

75 Силушкой едва не сильней меня,

Смётушкой едва не сметней меня,

Обещал ей я в замужество взять,

Обручился я золотым кольцом».

Дала матушка ему благословленьице,

80 И женился Добрыня Никитич сын.

Живет с молодой женой уже двенадцать лет.

Вдруг им горе приключилосе,

Поднялся неверный враг,

Неверный враг, силы множество.

85 Пишет им пакеты строгие,

Просит силы от их многие,

Разорить хотят всю святу Русь.

Взял Добрыня у матушки благословленьице

Ехать в бой ему во чисто́ поле,

90 Наказыват наказы строгие

Своей молодой жены.

Говорит Добрыня Никитич:

«Поеду я во чисто́ поле, во раздольице,

Битьце-ратитьце с силой неве́рноей».

95 Сослужил молебен во пятьсот рублей,

Чтобы мог побить врага неверного;

Говорит жены, слуги верноей:

«Останься ты, молода́ жена,

Не приеду, может, три года́,

100 Не ходи ты до меня в замужество;

Не приеду, может, шесть лет,

Тогда можешь итти в замужество,

Ведь ты молодёхонька, зеленёхонька,

Только не ходи за Олешу Поповица,

105 Не ходи за бабьего насмешника».

Распростились с Добрыней, прослези́лисе.

И проездил Добрыня три года́,

Не приехал Добрыня и шесть годо́в,

Не приехал Добрыня и двенадцать лет,

110 Ни вести нет, ни па́вести,

Ни писем нет, ни грамотки.

Приехал Олеша Попович из чиста́ поля́,

Стал на его жены свататьца

И принес ей ве́сти невесёлые.

115 Рассказал он молодой жены:

«Ехал я по чисту́ полю,

Видел Добрыню мертвого.

Лежит он во чисто́м поли́,

Буйна голова его прострелена,

120 Через волосы проросла зелена́ трава́,

Расцвели цветы лазо́ревы».

Стал опеть Олеша свататьца,

Стали отдавать молоду́ жену

За того Поповича хвастливого.

125 Желают рукобитьицо,

Пропивать стали, отдавать.

Стоит Олеша со сватьями за столом дубо́выим,

Получить хоцет молоду́ жену.

Тут народы все скопилисе,

130 Все над ей прослези́лисе,

Добрынюшку всем жалко стало уж.

Вдруг бежит тут скоморо́шина,

Не спрашиват у дверей придверников,

Не спрашиват у ворот привратников,

135 Несет в руках гусельцы верёвчаты,

Сам садитца на порожецок,

Сам говорит таково́ слово́:

«А можно ли сыграть скоморо́шину

Для свадьбы в гу́сельцы,

140 Гу́сельцы да верё́вчаты?»

Говорит тут солнышко Владимир-князь:

«Поиграй при свадьбе, сколько хоцетце».

Заиграл скоморо́шина во гу́сельцы,

Заплясали все до единого.

145 Говорит тут Анна Папична:

«Зано́яло во мне ретиво́ сердцо́,

Заиграл скоморо́шина, как мой муж родной.

Сыграй, скоморо́шина, во второй разо́к,

Подам тебе цару зелена́ вина».

150 Заиграл второй раз скоморо́шина,

Все люди тут заплакали.

Просит она у солнышка Владимира

Подать скоморо́шины цару зелена́ вина.

Дали разрешеньицо, понесли скоморошины.

155 Говорит таковы́ слова́:

«Пей, скоморо́шина,

Ты играл, как мой прежно́й муж,

Прежно́й муж да Добрынюшка».

Попросил скоморо́шина подать цару ей ответную,

160 Разрешили подать ему цару зелена́ вина.

Во цароцки бу́дто огнем горит,

Как клюцом кипит.

Спустил во ца́ру именно́ кольцо

И говорит таковы́ слова́:

165 «Пей до дна и найдешь добра́».

Выпила княгиня зелена́ вина,

Увидела свое именно́ кольцо,

Схватила его за белы́ руки́:

«Не тот жених, кто во́зле меня,

170 А тот мне су́женой, что против меня».

Схватила за белы́ руки,

Поцеловала в уста саха́рные.

Остался Олеша расстроенной,

Расстроенный Олеша, неуспокоенной.

175 Все на пиру взволновалисе,

Взволновалисе все, на его поругалисе:

«Не дай бог свадьбы Олешеньки».

Дал Добрыня Олеше потя́пушу:

«...с тобой, с твоей выслугой,

180 Не бери вперед ты чужих жен».

Олеша пошел едва живой.

Добрыня жил до старости с молодой женой.

Не бела́ ли заря да подымалася,

Красно солнышко выката́лосе.

Сын стоял тут перед матерью,

Просил у матери прощеньице,

5 Просил у матери благословленьица:

«Охота съездить мне в стольне-Киев-град,

Посмотреть князя со княгинею».

Говорит ему маменька родимая,

Чесна́ вдова Офимья Федоровна:

10 «Ой еси ты, молодой сынок,

Молодой сынок, ты Дюк Степанович,

Молодёшенек ты, лет шестнадцати,

Не съездить тебе прямой дорожецкой.

Ехать надо по Волхову,

15 С Волхова надо ехать на Свиру́-реку́,

По Свиры́-реки есть шатёр быстёр,

Есть шатёр быстро́й, поворот крутой.

Слыхала я от твоего родителя,

По тому шатру́ живет змея лютая,

20 Много молодцев повыбила

Много кораблей повывела».

На то сынок ей ответ держи́т:

«Ой еси ты, моя маменька родимая,

Не сказывай мне, не уговаривай,

25 Уж задумал, так поеду в стольне-Киев-град,

Не боюсь я змеи лю́тоей».

Увидела мать, как богатырь на коня скочил скорёшенько,

В стремена ступил крутёшенько,

Молодой детина лет шестнадцати.

30 Говорит второй раз мать родимая:

«Ой еси, мое дитя молодёшенько,

Ты послушай меня, ма́терь родимую,

Честву вдову Офимью Федоровну,

Ты приедешь, дитя, в стольне-Киев-град,

35 Встретит тебя солнышко Владимир-князь,

Сделат тебе поче́стен пир,

Соберет вас тридцать трех бога́тырей,

Соберет на пир тридцать три русских бога́тыря.

Все на пиру будут пьянёшеньки,

40 Будут все веселёшеньки.

Ты на пиру, сынок, не напивайся,

Из рецей не вышибайся,

Не хвастай золотой казной,

Не хвастай могуцо́й сило́й,

45 Не хвастай там добры́м конем».

Поехал Дюк Степанович,

Распростился с ро́дной маменькой,

Поехал по темны́м лесам,

Поехал по чисты́м полям.

50 Ме́лки руцейки перескакиват,

Ме́лки лесы промеж ног берет.

Приехал к реки́ Волхову,

И увидел шатёр быстёр и поворот крутой

И увидел тут змею лютую.

55 Испугался у Дюка добро́й конь,

Припал к земли на коленоцки.

Говорил тут Дюк Степанович:

«Ой ты, конь, мой конь,

Товарищ верный мой,

60 Для цего ты на колена припадывашь,

Не видал разве птицек-пташецек?»

Тугой лук Дюк принатягиват,

Стрелоцку накладыват,

Стрели́л стрелоцкой в змею лютую,

65 Свалилась змея на́ землю,

Тут и змеи и смерть случиласе.

Едет Дюк опеть вперед,

Проехал дорожку прямоезжую

И приходит к обедни в стольне-Киев-град,

70 Поставил коня к столбу точёному,

Привязал к кольцу золочёному,

Сам заходит в све́тлу све́тлицу.

Крест кладет он по-писа́нному,

Поклон кладет он по-учёному:

75 «Здравствуй, солнышко Владимир-князь,

Со своей маменькой Апра́ксией!»

Говорил тут солнышко Владимир-князь:

«Здравствуй, могучий бога́тырь, Дюк Степанович,

Молодой русской сильной бога́тырь!»

80 По приезде сделал чесно́й пир,

Собрал тридцать три богатыря солнышко Владимир-князь

Пили-кушали, что им хочетце,

Напились, стали веселёшеньки.

На пиру бога́тыри стали хвастати,

85 Один хвастает золотой казной,

А другой стал хвастать могуце́й сило́й,

Иной стал хвастать добры́м конем,

Умной стал хвастать отцом-матерью,

А безумный хвастал молодой женой.

90 Дюк Степанович сидит умнёшенько.

Говорит ему тут солнышко Владимир-князь:

«Что же ты, Дюк Степанович,

Могучий бога́тырь, сидишь невесело?

Что же ты ницем не хвастаешь?

95 Ни добры́м конем, ни золотой казной?»

В разговоры с Солнышком не вяжетца,

С калацом сидит да забавляетца,

Ве́рхну короцку на стол кладет,

Нижню короцку под стол мечет.

100 Говорит тут богатырь Васенька Буслаевич,

Говорит ему Олеша Поповиц:

«Что же ты, Дюк Степанович,

Над пиро́м что ли насмешаешьсе,

Над калачиком сидишь, искита́ешьсе,

105 Из серёдки калацек покусывашь?»

Говорит тут им Дюк Степанович:

«Не могу я есть вашего калацика:

Ве́рхня корка пахнет хвойкою,

Нижняя пахнет гнилкою.

110 У меня у матери родимоей,

По́дики были менные,

Помёлышки она держала шелко́вые,

Мо́цет помяло в медо́ву бадью,

Калацик съешь — второй хочетце,

115 Об третьём уж душа болит.

У моей-то маменьки родимоей

Сошьет она, уважит платьицо,

Обволокёшьсе в ём, принаря́дишьсе, —

Как с красно́й девушкой приобо́ймешьсе,

120 Как застёжечки застегнешь, —

Как с красной девушкой да поцелуешьсе.

У моей-то маменьки родимоей,

У чесно́й вдовы Офимьи Федоровной

Про богатырского коня вам цены не сказать».

125 Все бога́тыри на него и рассердилися,

Взяли его во белы́ руки́,

Положили заповедь великую,

Дали ему писце́й десять человек

Описать его́во всё иму́чество.

130 Согласился тут Дюк Степанович,

Взял десять мужицков-бога́тырей,

Как десять мальчиков,

И поехал в свой родимой дом с бога́тырями.

Ме́лки рецки перескакиват,

135 Ме́лки леса промеж ног берет.

Приехали они на Днепр-реку,

Говорит тогда Дюк Степанович:

«Скаците через Днепр-реку́».

Олеша Попович первый через реценьку скочил,

140 На серёдки реки коня угрузи́л.

Скоро́шенько Дюк Степанович через реку́ скоцил,

За кудри́ схватил Олеша Поповича.

Вышли все на высок берег,

Едут ко своему терему.

145 Встретила его матушка родимая,

Испужалось е́йно ретиво́ серцо́,

Выбегала она на улицу,

Схватила во белы́ руки́,

Целовала в уста саха́рные.

150 И зашли все мужицки в палаты белока́менны,

Поздоровались с его́вой матушкой родимоей,

Со чесно́й вдовой Офимьей Федоровной.

«Похвастал, — говорит, — твой сын добры́м конем,

Цена будто ему не изложена».

155 Говорит тогда Офимья Федоровна своим слугам верныим:

«Несите сбрую лошадиную».

Занесли тут сбрую лошадиную,

Стали они со сбруи описывать —

Бумаги, цернила было на пятьсот рублей,

160 Не хватило ни цернил, ни бумаги на одну сбрую бу́рушкову,

Не могли они дать цены.

Посадила матушка писаре́й за стол,

Покушали, поели, попили, что им хоцетце.

Принесли бра́тыни рожков семьдесят

165 И других разных напиточков.

По краям браты́нюшки ключом кипит,

Во середочки — огнём горит,

Пахнет ароматом ужасныим,

От аромата все пьянёшеньки.

170 Не могли той бра́тыни они дать цены́.

Вздумали ехать в обратный путь,

Опустили руки белые,

Повесили буйны го́ловы.

Спровадила со двора их чесна́ вдова,

175 Проводила, с има распростилася,

И поехали писцы ко солнышку ко Владимиру,

Говорят ему таковы́ слова́:

«Трудно нам описывать,

Тяжело с има тягатися,

180 Чесна́ вдова богатырска умная,

Занесла нам сбрую лошадиную,

Не могли мы ей описать и цены дать,

Вся блестит, огнем горит.

Не хватило у нас ни чернил, ни бумаги.

185 Накормила, напоила, что нам хоцетце,

Принесла бра́тыни рожков семьдесят,

От аромату стали пьянёшеньки,

Все стали веселёшеньки,

Не поедем боле описывать».

190 Говорит тут им солнышко Владимир-князь:

«Ой еси вы, русски бога́тыри,

Небывали были посланы неудалые,

Обесчестили меня солнышка Владимира».

С той поры к Дюку не ездили.

195 Дюк женился, живет с молодой женой,

Живет веселёшенько, хорошёхонько,

Пировали, столовали они три месяца,

На том пиру и мы были,

Попили, поели, распростилисе.

Вы́пала поро́ха снегу белого,

А не во пору поро́шица и не вовремя,

О серёдки ле́та, о Петрова дни.

А по той по порохи снегу белому

5 То не зверь-то бежал,

Не горностай рыска́л,

А гони́л Чурило младо́й Пленкович.

Он приехал Чурило к высо́ку терему,

Он ста́вил коня позади́ двора,

10 Привязал коня к столбу точёному, кольцу золочёному.

Уж как по тёмну у́тру, у́тру ра́ннему

Он бежит в светлу́ све́тлицу,

Из све́тлицы проходит в тёплу спаленку,

Он разулся, разделся да по-домашнему,

15 Он платьице све́шал всё на грядочку,

Сафьянны сапожки под кровать,

Сам ложитца на кроватоцку,

Ко чужой жены́ на праву́ ручку́.

Пермяты-то в доме не случилосе,

20 Он ушел богу молитьца во божью́ церко́вь.

Увидела тут девушка служаночка.

Уж как верная была, надёжная,

Уж приходила она во тёплу спальницу,

Сама тут говорила да таковы́ слова́:

25 «Уж ты, Чурило да младой Пленкович,

Ты чужу-то пашню пашешь, а своя так стоит,

Чужу женку любишь, а своя так живет.

А я схожу до Пермяты, скажу,

Пермяты скажу сыну-то Васильевичу»,

30 Говорит Чурило младой Пленкович:

«Не ходи-ко ты, девушка, не сказывай,

Я куплю тебе подарочек на пятьсот рублей».

— «И не надо твои деньги и подарочек».

Побежала тут девушка-чернавушка,

35 Уж тихонько заходит да во божью́ церко́вь,

А сама-то Пермяты говорит таковы́ слова́:

«Ой ты, Пермята да сын Васильевич,

Заскочил в твой зе́лен сад да чужой конь,

Он смял и притоптал всю шелкову́ траву́».

40 Но Пермята был догадливой,

Он скорёшенько выходил из божье́й церквы́.

Крутёшенько бежит к высоку терему,

Он скорёшенько проходит в тёплу спальницу,

А увидел тут Чурила на право́й руки́,

45 На право́й руки́ у своей жены.

Он схватил тут шашку во праву́ руку́,

А лево́й рукой Чурило за черны́ кудри́,

Он сам тут говорит да таковы́ слова́:

«Уж я много тебе раз, Чурило, говаривал,

50 Уж я много тебе раз наказывал,

Не ходи ты по чужим жена́м, по мужниим,

Потеряешь ты свою бу́йну голову».

Уж смахнул тут у Чурилы буйну голову,

Он лево́й выбросил окошком да на улицу,

55 А сам говорит тут таковы́ слова́:

«Ох ты ой еси, моя баба ты глупая,

Уж ты глупая моя баба, неразумная,

Ты пади-ко мне скорей да во праву́ ногу́,

Я прощу тебя не во перво́й вины».

60 На ты слова женка ответ держи́т:

«Уж куды положил ты бе́ла лебедя,

Уж теперь туды клади бе́лу лебёдушку».

Он смахнул тогда у бабы буйну голову,

Он окошком выбросил на улицу.

65 А сам тут думает умом-разумом:

«Уж возьму за ся замуж ту служаночку,

Уж ве́рну слугу да надёжную».

Уж сошлись пиро́ваньем-столо́ванием,

Уж как все тут на пиру да наедалися,

70 Уж как все на честно́м напивалися,

Уж живут теперь со служаночкой хорошёхонько,

Хорошёхонько, да веселёхонько.

Собиралось пиро́ванье, столо́ванье,

Сидели на пиру́ две чесны́ вдовы,

Две боярыны, богаты́рицы преудалые,

Онна́ — Маринка Чусова́ вдова,

5 А втора́ была Овдотья вдова Блу́дова.

На пиру оны стали пьянёшеньки,

Все стали веселёшеньки.

Овдотья наливала цару зелена́ вина,

Небольшую, только полведра вина,

10 Подносила Маринке Чусовой вдовы.

За царой сама рець выговаривала:

«Зачем нам людема заменятисе,

Зачем добрыма засылатисе,

У меня ведь есть одинокой сын,

15 Дорогой сыночек, Фати́нушко,

У тебя есть одинока дочь,

Дорогая твоя Чави́на Чуса́вицна.

Не можно ли с тобой их вмистя́ свести,

Вместе свести, родство́ завести?»

20 Тут Маринке за беду́ стало,

За великую досаду показалося,

На отмашку цару отвела,

По всем дубовым столам разлила,

Разлила по столам дубовыим,

25 По всем столе́сенкам кедро́выим,

По всем скатеркам шитым-бра́нныим,

По яствам-питья́м саха́рныим.

Сама за царой выговариват:

«У меня доць Чавина Чусавицна

30 Во девках — кра́сна девушка,

Во лебедушках — красна лебедушка,

У тебя муж был блу́дной блу́дище,

Уродилсе сын-от чу́дно-чу́дищо,

Он по городу по Киеву шатаетца,

35 Как худа́ собака искитаетца,

Как подслеповата ходит курица,

Где зерна́ найдет — там и сыт живет,

А зерна́ не найдет — живет го́лоден.

Вот Овдотье за беду́ стало,

40 За велику досаду показалосе.

Скорёшенько ставала со чесна́ пира́,

Выбегала скоро вон на улицу,

Садилась скоро на добра́ коня́,

Погони́ла его к своему те́рему.

45 Увидел Фате́нко мать родимую,

Выбегал и встречал ей на улицу,

Встречат и родимую воспрашиват:

«Что ты, маменька, едешь не по-старому?

Конь бежит не по-прежнему?

50 Повеся́ несешь буйну голову,

Оци я́сны держишь во сыру́ землю́?

Наверно пир тебе был не по́ уму,

Место в пиру́ не по разуму,

Але стольники у тя были невежливы,

55 Пристольники были неоче́сливы,

Али винным стаканом тебя обно́сили,

Али пивным стаканом не доно́сили?»

Говорит ему матерь родимая:

«Пир мне был по́ уму,

60 Место в пиру — по разуму.

Мы сидели рядо́м две чесны́ вдовы,

Две чесны́ вдовы, две боярыни.

Взяла я цару зелена́ вина,

Поднесла я цару Маринки Чусово́й вдовы,

65 За тебя у ей доцку посватала,

Она на отмашку отхлеснула мою ца́ру зелена́ вина,

Разлила мою цару по всем столам дубовыим,

По всем столесницам кедровыим,

По всем скатеркам шитым-бра́нныим,

70 По всем яства́м-питья́м саха́рныим,

Сама говорит таковы слова́:

„У тя отец был блу́дно блу́дищо,

Родился у вас сын чу́дно чу́дищо,

По городу по Киеву шатаетце,

75 Как худа собака искитаетце,

Как подсле́па, будто, бродит курица,

Зерна́-то найдет — тогда сыт живет,

А зерна́ не найдет — живет голоден“».

Тут Фате́нке за беду́ стало,

80 За великую досаду показалосе,

Обулся, оделся по-хорошему,

Побежал он скоро на коню́шен двор,

Вывел себе он коня быстрого,

Оседлал коня богатырского,

85 На коня скочил, [в] стремена ступил,

Погони́л к Маринкину терему,

Сам тугой лук принатягиват,

Калёную стрелоцку накладыват,

Сам ко стре́лки приговариват:

90 «Пади́, моя стрелоцка, не на́ воду,

Пади́, моя стрелоцка, не на́ землю,

Попади, стрелка, в Маринкины окошецка».

Стрели́л в Маринкины окошка,

Вышиб дом по окошецкам.

95 Испугалась Маринка, сделалась бе́шена,

Схватила свою Чавину Чусавицну,

Схватила за праву́ руку́,

Выводила скоро на улицу,

Фате́нко да низко кланялась:

100 «Получай невесту, живи как хочетце».

Садила дочку на конец ковра,

Поехал Фате́нко с легкой свадебкой,

Приехал домой, свадьбу добрую сыграл.

До сих пор хорошо поживал.

105 На его свадьбы я была,

Пиво пила, в рот не попадало, мимо бежало.

Как и долга́ дорожецка сибирская,

Широко́й переезд через синё́ море,

Протекала, пролегала мать быстра́ река,

Она устьем па́ла в Волгу-матушку,

5 Волга па́ла во синё́ море.

По синему морю тут корабль бежит,

Корабль бежит, как сокол летит,

Нос-от, корма позолочена,

На серёдке стоит кре́пко дерево,

10 На концы́ на дереве флюга́рка шатаетца,

Как лютая змея извиваетца.

На корабли́ избушка изукрашена,

В избушке не проста́ кровать, а слоновых косте́й,

Слоновых косте́й, зубья рыбьего.

15 На кровати перина шелко́вая,

Две подушецки хрушеной камка́,

Одеяло на ней собо́лие,

Под одеялом лежит добрый молодец.

Корабль бежит в ти́хи гавани,

20 Становитце в ле́тни пристани,

Якоря мецят тут булатные,

Сходни клали концо́м на́ берег.

Вставал, пробуждался добрый молодец,

Ключевой водой он умываетце,

25 Белым полотенцем он обтираетце,

Приутирался, приубрался добрый молодец,

По имени Васильюшко Буслаевич,

Выходит с корабля на крутой бережок

И подходит он к высо́ку терему,

30 Заходит он в нову́ горницу

И бьет цело́м на вси стороны:

«Проходи, удалой добро́й молодец,

Откуль едешь, откуль путь держи́шь?

Торговать ли? Места спрове́дывать?

35 Какой земли, какого городу,

Какого отца, какой матушки?»

На ето Васильюшко им ответ держит:

«Из земли еду Индейской,

Из моего да города Карачанова,

40 От той от матушки Златы́горки.

Я приехал не торги́ торговать,

Не места́ спроведывать,

Я приехал к вам посвататьце

На вашей племяненке любимоей,

45 На вашей Авдотьюшке Папичной».

Говорит ему тут князь Иван Семенович:

«Как ты смел придумать к ней свататьце?

Моя племяненка любимая

Она ста́тным статна́ да полновозрастна,

50 На бело́ лицо румяная,

На погля́доцку пригля́дная,

Она всех красивей, такой в свете нет.

Я посватаю за тебя племяненку любимую,

Только положим с тобой заповедь великую:

55 Поставь ты высок терем в осе́нешню тёмну ноценьку.

Со крутым крыльцом и со божье́й церкво́й,

Чтоб повенчаться тебе во своей церкви́.

Мы тогда сыграем свадьбу веселую».

Тут Васильюшка и запечалилсе

60 И пошел во свой кораблицек.

Вот приходит тёмна ноценька,

Он не пьет, не ест, не может слова молвити.

Вышел на заре он вон на улицу

И крыкнул богатырским голосом:

65 «Ой вы еси, до́бры молодцы,

Тридцать три русских бога́тыря,

Пособите мни, сослужите службу верную,

Постройте мне нов высок терё́м.

Со крутым крыльцом, со божье́й церкво́й».

70 Пригони́ли тридцать три русских бога́тыря,

Построили ему нов высок терё́м.

Утром ранниим невеста пробуждаетце,

Взглянула в окошечко кося́вцато,

Увидела божью́ церко́вь,

75 Говорит своему родителю:

«Видно, тут мне буде богосуженой».

Во двенадцать часов приходит Василий Буслаевич,

Во праву́ руку́ берет лисиц пару,

Во леву́ руку́ берет куниц пару,

80 Сорок берет черных соболей,

Заходит опеть ко князю Ивану Семеновицу

Сватать любиму племяненку.

Тут стали делать столо́ванье-пиро́ванье,

Выдавать стал любимую племяненку,

85 Выдавал любимую красавицу.

Все на пиру напивалисе,

Все на чесно́м наедалисе.

У Васьки, у вора́, у Заха́рова,

На славном месте у кру́жали,

У царёва кабака, как на скатерти,

Собирались тут, съезжались все го́ли кабацкие.

5 Был тут Васька вор Захаровиц.

У Васьки во́ра Заха́рова

Уж не выпито было, не съедено,

Баско́ было не приуно́шено,

Во царёв кабак было сношено.

10 Уж как Василий напиваетце,

Из ума Василий вышибаетце:

«Уж я силушкой сильнее всих,

Уж я смётушкой смышлення́е всих».

Тут гово́рит им солнышко Владимир-князь:

15 «Уж как еси вы, уда́лы до́бры молодцы,

Вы, могучи русски бога́тыри,

Уж кто мне сослужит службу верную?

Кто сможет съездить в землю неверную,

Неверную землю, идо́льскую?»

20 Говорит Василий сын Захарович:

«Уж я съезжу, съезжу в землю неверную.

Уж вы дайте мне-ка коня доброго,

У мня свой-от конь да нынце про́питой,

Цве́тно платье всё заложено,

25 Я лежал сутки под трубны́м окном».

Говорит ему солнышко Владимир-князь:

«Уж дадим тебе, Василий, коня до́брого,

С золотой даем уздой, шелко́вым поводом».

Тут умылсе, приубра́лсе добрый молодец,

30 Русской могучий, сильной бога́тырь.

Говорит он тут солнышку Владимиру:

«Ты подай-ко мне, Владимир-князь, зелена́ вина».

Наливали бра́тыню зелена́ вина,

Не великую, не малую — полтора ведра.

35 Уж тут берет Василий едино́й рукой,

Выпивает братыню с еди́ну ду́ху:

«Взвеселило у меня буйну голову,

Не окатило у меня ретиво́ сердцо́».

— «Уж налейте, слуги, втору́ чару зелена́ вина,

40 Вы подайте Васеньке, Василию Заха́рову».

Уж берет Василий едино́й рукой,

Уж выпил с еди́ну ду́ху:

«Теперь взвеселило бу́йну голову.

Окати́ло мое ретиво́ сердцо».

45 Уж стал на средину добрый молодец,

Он взнуздал коня доброго.

Уж видели уда́лого, как на коня скочил,

Не видали, как в стремена ступил.

Уж ехал Василий тёмным лесом,

50 Уж скоро гони́л чистым полем.

Он как мелкой лесок промеж ног пустил,

Мелки́ ручейки перескакиват.

Он приехал в землю неверную,

Неверную землю, издольскую,

55 Он увидел заставу великую.

Уж черны́м-черно́ стоит,

Силы смёты нет.

Рассердилсе тут Васильюшка Захарович.

Рассердилось тут его ретиво́ сердцо́,

60 Расходилась сила богатырская.

Он как на́чал на ко́ни поеждивать,

Стал метло́й по силушки помахивать,

Уж как раз прого́нит — лежат ли улоцки,

А по другой прого́нит — переулоцки.

65 Тут свалил множество великое,

Скроши́л добрых молодцев.

А ведь лу́чшую ту силу во поло́н берет,

Худшую-то силу в пень повырубил,

Он девушек погони́л всех станицами,

70 А молодых взял нынце пленницами,

А старых старух — короби́цами,

А золото всё домой кати́т,

Чи́сто се́ребро всё везет телегою.

Шурмова́л он, воевал трои сутоцки,

75 А увидел его солнышко Владимир-князь,

Уж как едет Василий со большо́й сило́й,

Он людей много гонит, много золота кати́т.

Тут встретили Василия Захаровича,

По прие́зди ему сделали чесно́й ли пир,

80 И все тут на пиру напивалисе,

Уж как до́сыта все наедалисе.

Уж говорит солнышко Владимир-князь:

«Уж я цем тебя, Василий, да дарить буду?

Золотой ли казной, иль добры́м конем?»

85 Говорит ему Василий тут Захарович:

«Мне не надо зла́то, се́ребро,

Мне не надо на старости золота́ казна,

Мне не надо другого коня доброго,

Ты подай мни только ца́ру зелена́ вина,

90 Ты втору́ подай не ма́лу — полтора ведра».

Уж как выпил Василий зелена́ вина,

Успокоило у Василия ретиво́ сердцо́.

Во сто́льном во граде во Киеве,

У ласкового князя Владимира,

Было столо́ванье-пиро́ванье.

От того от морюшка от синего,

От того от камешка от серого,

От той от мамки от Владимирки

Был у ей сын, маленький воробушек.

5 И стал он тоже поезжать от матушки,

Просится в чисто́ поле погулять.

Отпускает его мамка, наговаривает:

«Ты еси, мое чадо милое,

Не съезжайся ты со стары́м казаком Ильей Муромцем,

10 Он побьет тебя, молодёшенька».

Взял Соко́лик палицу боё́вую,

На право́м плече у него сидит седой голубь,

На лево́м плече сидит сизый сокол,[63]

Впереди его бежит собака его верная.

15 И поехал он, простился с родной маменькой.

И выехал он во чисто́ поле.

Едет он по чисту полю,

По чисту полю, по раздольицу,

Едет он, забавляетца,

20 Вперед палицу помётывает,

На лету́ он палицу подхватывает

И палице он наговаривает:

«Нож ты мой булатный,

Стрелоцка моя калёная,

25 Палица моя боё́вая,

Не выдавайте меня во чисто́м поле,

Во чисто́м поле с неприятелем».

Поехал он прямо на заставу богатырскую.

А было в эту пору, во времецко,

30 Вышел стар казак да вон на улицу,

Вышел он на свою на башню на высокую,

Взял он трубоцку подзорную,

И смотрит он во все четыре стороны.

Под восточной стеной — горы снежные,

35 Под западной — пого́ды великие,

А под северной — горы льденистые.

А с южной стороны он заметил

Во чистом поле неприятеля,

Неприятеля да ма́ла юноша.

40 Едет маленький да забавляетца,

Небылыми речами похваляетца,

Говорит он, изрецает таково́ слово́:

«Я заеду нынче в стольний Киев-град,

Святы́ иконы я сповы́калю,

45 Старо́го казака возьму во конюхи,

Всю заставу его сповы́убиваю».

Едет, просит споединщика.

Зашел стар казак Илья Муромец:

«Ну, ребята, — говорит он, — кого послать нынче нам?

50 Алешеньку рода поповского — не умеет он съехатьца

С Добрынюшкой[64] во чисто́м поли́,

Потерят он свою буйну голову;

Послать Добрынюшку роду богатого,

Так Добрынюшка роду богатого,

55 Не умеет он съехатца во чисто́м поли́;

И послать мне Васильюшка роду християнского».[65]

Вот собрали они Василия,

Посадили его на добра́ коня,

Посадили в седёлешко зерка́льное,

60 Дали ему тугой лук, нож булатный, копьё долгометное.

И видели — мо́лодец в стремена вступил,

А не видели, как на коня вскочил.

Видели в поли не пыль стоит,

Курева́ стоит да дым столбом вали́т.

65 Наехали молодцы во чисто́м поле:

«Што едешь, ворона распугана,

Нас, сорок бога́тырей, ницем зовешь,

Всю нашу заставу, молодец, под ноги стоптал».

Нагони́л Васильюшку с добры́м конем,

70 Схватил Васильюшка за желты́ кудри,

Вытащил его из седёлышка зеркального,

На одну уко́лку дал тя́пушек,

На другую посадил ала́бушек,

И посадил обратно на того коня,

75 Отправил Васильюшка со выслугой.

Поехал Васильюшка, не может сидеть на кони,

Едет Василий не по-старому,

Едет Василий не по-прежнему,

Встречает стар казак да Илья Муромец,

80 И говорит он таково́ слово́:

«Што ты, Василий, едешь не по-старому,

Что ты, сын крестьянский, не по-прежнему?

Ты не умел, видно, съехаться с молодцом во чисто́м поле.

Кого нынце послать нам поединщика?

85 Давай, пошлем нынце Алешеньку, сына поповского,

Отправляют они Алешеньку, сына поповского.

Повыбрали Алешеньке добра́ коня,

Всю приправу молодецкую,

Всю обрую лошадиную.

90 Сел Алешенька на добра́ коня,

Распростился со всема со товарищами.

Поехал во чисто́ поле.

Подъезжает опеть ко добру молодцу

И говорит молодцу таково́ слово́:

95 «Што ты едешь, собака ста́ра,

В цем ты едешь, похваляешься,

Из речей да вышибаешься».

Подгонил Алешенька к добру молодцу.

Не успел Алешенька конём вернуть,

100 Подхватил его добрый молодец за желты́ кудри́,

Вытащил со добра́ коня,

Со добра́ коня, с седла зеркального,

По одну — дал ему тя́пышек,

По другу́ холку дал ала́бушек,

105 Посадил обратно на добра́ коня,

Отправил опять на заставу со выслугой.

Поехал Алешенька не по-старому,

Едет Алешенька, да не по-прежнему,

Встречат стар казак да Илья Муромец:

110 «Что ты едешь не по-старому,

Што ты, сын Попович, не по-прежнему?

Не умел наверно съехатьца с добрым молодцем во чисто́м поли.

Кого нынце нам послать да поединщиком,

Кого станем выбирать да защитника,

115 Защитника всему нашему народу?»

Послали они Добрынюшку, сына купеческа,

Повы́брали ему добра́ коня,

Всю сбрую лошадиную, всю приправу военную;

Дали ему копье долгометное, тугой лук, булатный нож,

120 Дали ему все стрелецки калёные,

Все винтовочки заряженые.

Поехал Добрынюшка во чисто́ поле.

Во чисто́м поле да на раздольице

Наезжает быстро добрый мо́лодец

125 И говорит он таково́ слово́:

«Ты куда-то едешь, куда путь держи́шь,

Нас, сорок богатырей, ницем зовешь».

Он не бился с ним, не ра́тился,

Он взял дал ему тяпышек,

130 На другу холку дал алабушек.

Посадил его на добра́ коня,

И поехал Добрынюшка со выслугой.

Не может сидеть на добро́м коне.

И говорит нынце стар казак Илья Муромец:

135 «Больше неким, ребята, заменитися,

Придетца самому ехать во чисто поле,

Да съезжатьца с добрым молодцом,

Мы съедимся с им — добром да не разъедимся».

Поехал стар казак да Илья Муромец,

140 Помолился он господу богу,

Заходил он да во божьи́ церквы́,

Налаживал он чудный крепкий крест.

Видели, как стар казак в стремена вступил,

А не видели — на коня вскочил,

145 Не пыль в поли, курева́ стоит,

Курева́ стоит, дым столбом валит,

Съезжаютца сейчас два молодца во чисто́м поли́,

На добры́х своих конях да на уда́лыих.

Как подъезжат стар казак да к добру молодцу,

150 Отпускает от себя всех добрый молодец.

Он сымает с права́ плеча сиза голубя,

Сымает с лева́ плеча че́рна соболя,

Отпускает он всех их во чисто́ поле:

«Вы подьте от меня, мы съедимся со стары́м Ильей Муромцем,

155 Нам добром с им да не разъехатьца».

Вот и съехались они и сра́зались,

Они пулями стрелялись — пули их не́ брали,

Копьями бились — копья поламалися,

Бились они тут трои суточки,

160 Некото́рый некото́рого не ранили.

Сбились они с добрыих коней,

Схватились они на рукопашную битьца,

Волочились они тут и билися.

У младо́го у Соколика нога тут подвихнулася,

165 Повихнулась у него права́ нога,

Упал он на колена с ног.

A в пору было, в то времечко,

А стар казак Илья Муромец

Сел ему да на белы́ груди́.

170 И вытащил он булатный нож,

И замахнулся ему во белы́ груди́.

Во плече рука у его да застоялася,

И стал он у его спрашивать:

«Уж ты молодой, юный да сын Соко́лушек,

175 Ты скажи мне всю правду-истину,

Ты с какой земли, какой родины,

Ты какого да отца-матери?»

— «Уж ты старая собака захлынчива,

Уж ты стар, смотри, да стар казак,

180 Ты не спрашивай у меня ни отца ни матери,

Никакого у меня ни ро́ду ни племени,

Коли сидишь на грудя́х, так коли меня».

Во второй раз замахнулся стар казак на него,

Во локти́ рука застоялася.

185 «Ты скажи-ка мне, христианский сын,

Ты какой земли, да какой родины,

Ты какого да отца-матери?»

«Ты коли́ меня, когда сбил меня,

Ты не спрашивай ни роду, ни племени,

190 Ни отца у меня, ни матери».

Он и замахнулся во трете́й нако́н,

По кисти́ рука застоялася.

Он опять спрашивает:

«Уж ты ой еси, Соко́лушка,

195 Ты скажи мне-ко всю правду-истину,

Ты какой земли, какой родины,

Какого да отца-матери?»

Он и сказывать ему стал:

«Я от того от камешка от серого,

200 От той от мамки от Владимирки».

Вставал стар казак на резвы́ ноги́,

Брал его во белы́ руки́,

Целовал его в уста саха́рные,

Называл его чадом милыим:

205 «Ты одно у меня чадо милое.

Есть в чисто́м поле стоит шелко́в шатер,

Мы поедем там, да отдохнем там».

Садились они на добры́х коней,

Поехали они к бело́му шатру да белока́менну,

210 Поехали они во чисто́ поле,

Они приехали столо́ваньем да пиро́ваньем тут,

Ложились тут они с бою отдыхать,

Ложился стар казак, засыпал своим крепким сном.

А молодой этот Соколик не спит,

215 В худом уме всё думает.

Вышел он вон на улицу,

Поехал он ко своей маменьке.

Приезжает он к своей мамоньке.

Встречает его мамонька родимая:

220 Всё-то у него не по-старому, всё не по-прежнему,

Всё-то у него истрепано, всё оборвано.

И говорит ему мамонька таково́ слово́:

«Ты, чадо мое милое,

Ты съехался во чисто́м поле со стары́м казако́м,

225 А старо́му в поле смерть не написана».

Говорит Соко́лик таково́ слово́:

«Я съехался со стары́м казако́м во чистом поле,

Старый казак зовет тебя б....., меня выб......».

Говорит ему мамонька родимая:

230 «Не пусты́м старо́й да похваляетца».

Он взял у матери да голову смахнул.

Когда заспал стар казак да Илья Муромец

Своим сном да богатырскиим,

Тогда забежал Со́кол во бел шатер,

235 Во бел шатер да в белокаменный

Со своим ножом, со булатныим,

Он ткнул стара казака́ во белы́ груди́.

У старого-то казака́ был чу́дный крест,

Во крест нож-то ударился,

240 Разбудился стар казак да Илья Муромец,

Увидел окол себя Соко́лушка,

Говорит ему таково́ слово́:

«Уж ты что делаешь, млад Соко́лушек,

Не гово́рено было больше биться-ратитьца».

245 Вскочил стар казак на резвы́ ноги́,

Хватил его за желты́ кудри́,

Поднимал его выше лесу, выше тёмного,

Выше облака, выше ходяцего,

Опускал его на землю — не подхватывал,

250 Опа́дывал Соко́лик, как камешек, на сыру́ землю́.

«Ты лети, моя стрелоцка калё́ная,

Не упа́дывай ни на́ небо, ни на́ землю,

Залети́, моя стрелоцка калё́ная

Идолищу прямо в правый глаз».

5 Натянул он туго́й лук,

Спусти́л стрелоцку калё́ную.

Не деревья с пней повалилися,

Не звери в ле́си закричали, —

Залетала стрелоцка Идолищу прямо в правый глаз,

10 И свалился Идолище с дуба́ на́ землю.

Он ехал на коне, не останавливался,

Подхватил его себе на коня.

Приковал он его к лошадиной гриве

И поехал с им вперед.

15 «Уж ты будь, моя шуба, счастлива,

И будь, моя шуба, тала́ниста,

Я убил Идолища во чисто́м поли́,

Еще убить бы неприятеля со зятелком со Киршаком,

У его, у собаки, силы множество.

20 «Ты вот подарил нахва́лище шубу,

Он по полу похаживает,

За рукав шубу повола́чивает

И шубы своей наговаривает:

„И быть ты, моя шуба, счастлива!

25 И быть, моя шуба, таланиста,

Я убил Идолище во чисто́м поли́,

Еще убить бы солнышка Владимира“».

И хотела эта калика огня добыть,

И хотела платье высушить.

30 Заметила она в чистом поле маленькую заметочку —

Едет этот неприятель со зятелком, со Ки́ршаком,

Со войском бессче́тныим.

Не удало́ся калики огня добыть,

Не удало́ся платья высушить,

35 Побежала она прямо в стольный Киев-град,

С просьбой она к солнышку Владимиру.

Поклонилася она солнышку Владимиру:

«Заметила я в чистом поли заметочку,

Заметила я неприятеля неверного,

40 У его, у собаки, силы множество,

Переди его идет сорок тысяц,

Позади его идет сорок тысяц,

А по бокам у его цисто смёту нет.

И вот накры́ло то войско немецкое,

45 Кругом обошел он стольний Киев-град».

Запечалился солнышко князь Владимир, закручинился,

Не знает, на кого нынче надеятьца.

И говорит ему Апраксия Андреевна:

«Уж ты еси, солнышко Владимир-князь,

50 Есть у нас надежда с тобой великая,

Есть у нас стар казак Илья Муромец,

Сидит он пятнадцать лет в темном погребе,

Мы попросим его, постоит ли он верой-правдою за божьи́ церкви́».

И говорит Солнышко таково́ слово́:

55 «Уж ты глупая баба, неразумная,

У тя волос до́лог, да ум коро́тенок,

Где же живой будет человек пятнадцать лет

Голоден, в темном погребе?»

А она его упрашиват, может и живой сидит.

60 А неприятель этот подъехал и просит поединщика

И такими словами похваляетца:

«Я Киев-град огнём сожгу,

Святы́ иконы я сповы́колю,

Божьи церкви я сповы́ломаю,

65 Пресвяту́ богородицу во грязи́ стопчу.

Солнышка Владимира возьму во конюхи,

А Апраксию Андреевну возьму во нянюшки.

Запечалился Солнышко, закручинился,

Не знает, на кого нынче надеяться.

70 И говорит Апраксия Андреевна таково́ слово́:

«Уж ты ой еси, солнышко Владимир-князь,

Есть у нас с тобой надежда великая,

Есть у нас стар казак Илья Муромец».

«Глупая ты баба, неразумная,

75 Не в свое дело вмешиваешься».

Не послушался ее солнышко Владимир-князь.

И говорила Апраксия Андреевна в три раза́,

И пошел он смотреть по́гребы высокие.

Идет он нерадостен, неве́сел,

80 По земле несет буйну голову,

Потупя́ он несет очи глупые,

Со своими он боярами большебрюхими.

Открыли они погребы глубокие,

Оттянули эту плиту тяжелую,

85 И говорит солнышко Владимир-князь таково́ слово́:

«Уж ты ой еси, стар казак Илья Муромец,

Ты пособи́ моему горюшку великому.

Нападает на нас сила немецкая

Немецкая она сила, неверная.

90 Послужи ты нам верой-правдою,

Ты не ради меня, а за всю землю́.

За божьи́ церкви́, за святы иконы».

И сидит стар казак Илья Муромец,

Он цело́м не бьет и головы́ не гнет,

95 Никакого он ему ответа не дает.

Пришла Апраксия Андреевна.

Говорит она таково́ слово́:

«Пособи нам горю великому,

Послужи нам верой-правдою».

100 Он только мог дождаться слова Апраксии,

Он вылетел из погреба, как белый ку́ропать,

И сказал он ей таково́ слово́:

«Уж ты еси, Апраксия Андреевна,

Я рад служить и голову сложить для тебя,

105 Только нету у меня коня доброго,

Нету па́лицы боёвой,

Нету у меня долгомерного копья,

Туго́ва лука, стрелоцек калё́ныих».

Привела она его в палаты белокаменны,

110 Посадила она его за трапе́зоньку,

Наносила ему явства саха́рные,

Принесла ему она полштоф воды,

Наливает она ему меру немалую,

Наливает ему чару немалую — в полтора ведра.

115 Стар казак Илья Муромец берет эту чару одной рукой

И выпивает чару за один дух.

Говорит Апраксия Андреевна:

«Уж ты еси, стар казак Илья Муромец,

У меня сохранена твоя боёва лошадь,

120 Сохранены твои припа́сы военные».

Вывели ему добра́ коня,

Вынесли ему всю сбрую лошадиною,

Приправу всю военную.

Он выехал во чисто́ поле,

125 Один на один битьца с неприятелем.

А у него у собаки силы множество,

У него впереди сорок тысяц, позади сорок тысяц,

По бокам числа-сме́ты нет.

И выехал он, и махнет он этой палицей.

130 Направо махнет — целой улицей ва́лятца,

Налево махнет — переулками.

Сколько он бьет, друга́ столько конь убьет: грудью валит их.

И сколько он бился тут, ратился.

И выбил он тут от еди́на до еди́ного.

Старо́й-то Илья Муромец,

По прозванию Илья Ивановиц,

Тридцать лет лежал на пецки на мура́вленки.

Отец-мать уехали пашню пахать,

5 Пришла сиротина убогая, та кали́ка перехожая.

Просит милостыню спасённую:

«Сотвори мне-ка милостыню спасённую».

Говорит-то ста́рой да Илья Муромец:

«Не могу слезть с пецки со мура́вленки,

10 Не могу растянуть свою ру́ку правую,

Не могу сотворить милостыню спасённую,

Бери с прилавка сколько тебе на́добно».

Говорит сиротина убогая:

«Поворотись, слезешь с пецки, Илья Муромец».

15 Он воро́титьца стал и слез с пецки со муравленки.

Говорит сиротина убогая:

«Поди-сходи во по́гребы глубокие,

Налей ты цару зелена́ вина,

Не ма́лу, не вели́ку — в полведра».

20 — «Уж ты гой еси, кали́ка перехожая,

Выпей-ко с того с уста́тоцку тяжелого,

Со той дорожецки со дальнией».

Говорит ему кали́ка перехожая:

«Не пью я зелена́ вина,

25 Не кушаю я сладкой водочки,

Уж ты выпей сам для здоровьица».

Взял едино́й рукой Илья Муромец

Выпил он чару зелена́ вина.

Говорит кали́ка перехожая:

30 «Много ли ты силы чувствуешь?»

— «Чувствую, как изможе́нье есть».

Говорит сироти́на убогая:

«Сходи-поди в по́гребы глубокие,

Налей-ка чару зелена́ вина,

35 Не малу, не велику — в полтора ведра».

— «Уж ты гой еси, кали́ка перехожая,

Уж ты выпей-ка зелена́ вина».

Отвечает калика перехожая:

«Я не пью зелена́ вина, выпей сам для здоровьица».

40 Выпил он полтора ведра.

Говорит калика перехожая:

«Много ли в себе силы чувствуешь?»

— «А чувствую силы в себе —

Была бы в матушке сырой земле кольчужина,

45 Поворотил бы мать сыру́ землю кругом».

Пошел он на конюшин двор,

Выбирал коня себе спеча́нушка,

Седлал, уздал узду тесмяную,

Седлал седло зеркальцато,

50 Двенадцать клал он пруто́в ме́нных,

Тринадцату клал через хребётницу,

Не ради басы́, ради крепости.

Поехал он во чисто́ поле,

Приехал он ко столбам точеныим,

55 На столбах-то надписи написаны,

На столбах подрезы подрезаны:

«Во перву́ дорожку ехать — живому не быть,

Во втору́ дорожку ехать — бога́ту быть,

Во третью́ дорожку ехать — женату быть».

60 Говорит Илья Муромец таковы́ слова:

«На старость женитьца — чужа́ корысть,

А богатства мне не надобно:

Есть у меня золоты́ казны».

Осталась дорожка прямоезжая,

65 Зарасталась прямоезжая тридцать лет.

Он-то по той дорожецке и поехал.

Там сидит Соловей Рахматавиц

На семи дубах, семи поддубацках.

Заревел он своим звонким голосом соловьиныим,

70 Конь пал на коленца.

Соскочил Илья Муромец со добра́ коня:

«Конь ты конь, да травяной мешок,

Не слыхал ты свисту соловьиного?»

Садился опять на добра́ коня,

75 Натягивал он туго́й лучок,

Накладывал стрелоцку калёную,

Выпускал эту стрелоцку калёную,

Залетала стрелоцка в соловьиный правый глаз,

Пал Соловей со семи́ дуба́х, семи поддубушках.

80 Привязал Соловья ко хвосту коню́,

Едет по дорожецке прямоезжией,

Ко тому высо́ку нову́ терему.

Увидала девушка-чернавушка,

Говорит-то матушке родимоей:

85 «Отец-от едет, мужицка ведет».

Взглянула матушка родимая:

«Мужик-то едет, отца ведет».

Выходят на ворота железные,

Хотят жгать-пали́ть до́бра мо́лодца,

90 Говорит-то Соловей Рахматовиц:

«Не сердите вы удала добра молодца,

Не сердите вы да Илью Муромца,

Откупите вы меня золотой казной».

Он зашел к им в комнаты,

95 Увидел платье богатырское.

«Есть у нас во погребе глубокоем

Тридцать три бога́тыря сидят,

А кони их на конюшнях стоят».

Он пошел, этих бога́тырей и выпустил,

100 Отобрали золоту́ казну

И поехали в стольный Киев-град.

Пировали-столовали у солнышка Владимира.

Солнышко Владимир-князь дал Илье Муромцу

Дороги́ подароцки — ку́нью шубу.

105 Старо́й-от по полу похаживат,

Таковы́ слова выговариват:

«Эта шубочка мне в любве́ пришла».

А боярам толстобрюхим завиду́ стало,

За великую досаду показалося.

110 Сказали они князю Владимиру,

Что-то старо́й-то по полу похаживал,

Таковы́ слова выговаривал:

«Эта шубочка мне-ко не в любви́ пришла».

Князь Владимир рассердился,

115 Посадил его в погреб глубокий.

А жена-то, княгиня-мать Апраксия,

Кормит, поит его чем надобно.

Какой ли король поддался, а некому воевать.

Говорит княгиня-мать Апраксия:

120 «Ты еси, Владимир-князь,

Поди ко погребу глубокому,

Нет ли старого живого Ильи Муромца?»

Отвечает солнышко Владимир-князь:

«Ой ты, глу́па баба, неразумная,

125 Какой живой старо́й есть?

Столько лет прошло».

Она опять ему повторила.

Он пошел во по́гребы глубокие.

Там сидит старо́й да книгу читает,

130 Головы не разгибает, челом не бьет.

Пришла к тому погребу княгиня-мать Апраксия.

Говорит она старому да Илье Муромцу:

«Не забудь мое да велико́ добро́,

Не помяни князю зло великое».

135 Тут не бело́й ку́ропать вспархиват,

А старо́й с погреба вскакиват.

Говорит солнышко Владимир-князь:

«Надо — отдам тебе золоту́ казну,

Надо — отдам тебе полцарства,

140 Одну доцку да полцарства дам».

— «Не надо мне золотой казны,

Напиши мне лучше ярлык-грамотку,

Отошли по всей стране-губернии,

Чтобы всюду принимали, кормили Илью Муромца».

145 Поехал тут во чисто́ поле,

Ездил, гулял он во чисто́м поли́,

Приехал он ко терему — нову́ кабаку.

Сидят-то кали́ки перехожие,

Перехожие кали́ки, переезжие,

150 Пьянёшеньки они да веселёшеньки,

Своима кошельками призвякивают,

Узелки свои да приразвязывают,

Насобирали золоты́ казны на полведра.

Взял старо́й одной рукой да и выпил к одну́ духу́.

155 Они бить его хотят. Он и говорит им:

«Бить-то меня не за что, взять-то у меня нечего,

А возьмите мой чу́ден крест,

Несите вина на пятьсот рублей».

Тут они расселись, пить стали.

160 Он и пьян стал и заспал в кабаке.

Они стали его побуживать,

Его богатырское сердце возъярилося,

Могучи плечи расходилися,

Схватил он чумаков-человальников,

165 Бросил во чисто́ поле.

Тут они пошли в подвалы в глубокие,

Выкатили три бочки зелена́ вина,

Одну — ногой кати́т, другу́ — под пазухой,

А третью́ — в руке несет.

170 «Пейте, кали́ки перехожие!»

Тут он поехал на своем на добро́м кони́,

А встречаетца опеть кали́ка перехожая.

Он стал спрашивать у нее, выведывать:

«Шо едете во стольний Киев-град?»

175 Говорит-то кали́ка перехожая:

«Во стольний Киев-град едете,

Пришел И́долище поганое,

Сидит у князя у Владимира за столом,

У княгини-мать Апраксии

180 Руку держит пониже пупа да окол черева»

Он и говорит:

«Ой еси ты, кали́ка перехожая,

Дай ты мне платье, что потрепешней,

Ху́до кушаченко о пяти узлов».

185 Отвечает ему кали́ка перехожая:

«Я облакусь в твое платье хорошее,

Никто не даст мне ничего».

Говорит ей Илья Муромец:

«У меня есть тебе что пить, что есть».

190 Тут они платье и поменяли.

Зашел Илья Муромец к князю Владимиру,

Сидит там Идолище поганое.

Говорит Идолище таково́ слово:

«Несите мне уточку не кушану, не кушану, не рушану!»

195 Принесли ему уточку не кушану, не рушану.

Идолище нож воткнул

Да прямо в рот пихнул.

Говорит-то кали́ка перехожая:

«У меня у та́теньки родимого

200 Была собака волоча́ща,

По сме́тьям собака волочилася,

Костьём собака подавилася,

И Идолищу того не миновать будет».

Говорит Идолище поганое:

205 «Несите мне братыньку пива пьяного».

Принесли ему братыньку пива пьяного,

Взял он одной рукой и выпил к одному духу.

Говорит-то кали́ка перехожая:

«У меня преже у матушки родимоей

210 Была корова завидущая,

Пила по ушату воды, тим она и захлебнулася,

И Идолищу того не миновать будет».

Схватил Идолище була́тов нож,

Бросил он в кали́ку перехожую.

215 На полёте нож калика подхватывал,

Свистнул в Идолище поганое —

Улетели око́нички с простенками.

Кали́ка тут его и убил и выбросил во чисто́ поле.

Поехал Илья Муромец во чисто́ поле

220 Искать кали́ку перехожую.

Нашел на кали́ку перехожую,

Переменили они платьишко,

Скинул с себя потре́бнишко,

Поехал во чисто́ поле.

225 Собрались тут они, стары́ казаки́,

Становили шатры чёрны-ба́рхатны.

Илья Муромец глядел-смотрел во чисто́ поле

Из своей трубочки подзорноей.

Увидел там зверь еси идет, человек ли, кто ли.

230 Посылать стали Олешеньку Поповича.

А он и говорит:

«Послать надо старо́го Илью Муромца».

Старо́й-то таково́ слово́ выговариват:

«Забренчат палицы буёвые,

235 Зазвенять копе́тца долгомётные,

Не утерпеть старо́му во бело́м шатру,

Потеряю вашу золоту́ казну».

Послали тут Олешеньку Поповича.

Олешенька Попович невежлива рода, не отецкого.

240 Приехал и говорит:

«Отколь, какой едешь, отколь ка́тишься?»

Тот дал ему по тяпушу,

Прибавил по алабушу,

Посадил на добра́ коня:

245 «Пришли, — говорит, — старо́го Илью Муромца».

Приехал Олешенька ко белу́ шатру.

Сказывать стал, рассказывать

Старо́му Илье Муромцу:

«Тебя звал во чисто́ поле».

250 Скакал скорей старо́й да Илья Муромец,

Шубу облака́л на одно плечо,

Шапку надевал на одно ухо́,

Седлал коня доброго,

Поезжал во чисто́ поле.

255 Тут видели только, как в стремена ступил,

А не видели, как на коня скочил.

Только видели во чистом поли курева стоит,

Курева́ стоит да дым столбом валит,

То Илья Муромец встречу едет с Соколюшком.

260 «Здравствуй, удалой добро́й мо́лодец,

Откуль едешь, откуль ка́тишься, куда путь держи́шь?»

— «Я, — говорит, — еду-иду со стары́м казаком, с тобой поратитьца».

Тут ткнулись они копельцами бурзамецкими,

У рукояток копья поломалися.

265 Ударились они палицами боё́выми,

А палицы у них загорелися.

Тут скакали они со добры́х коней,

Стали они битьца на рукопа́шицу.

Билися-тягались трои суточки.

270 У старо́го нога лева́ да подвихнулася,

Права́ нога да окатилася.

Пал старо́й на сыру́ землю́.

Тут вскочил Сокольник на белы́ груди́,

Он хотел пороть да гру́ди бе́лые,

275 Он смотреть его да ретиво́ сердцо́.

Взмолился старо́й господу-богу:

«Стоял я за веру христианскую,

Стоял я за церкви православные».

Вдвое старо́му силы прибыло.

280 Он скочил скорей да на резвы́ ноги́,

Хватил Сокольника да за златы́ кудри́,

Упал Сокольник да на сыру́ землю́,

Вынимат старо́й да свой булатной нож,

А хочет пороть его белы́ груди́.

285 Увидел его да чу́ден крест

И говорит Илья Муромец таково́ слово́:

«Какой ты земли, какой родины,

Да какого отца-матери,

Как тебя молодца да именем зовут,

290 Да какого ты роду-племени?»

Отвечал ему Сокольник таковы́ слова́:

«Когда был я у тебя на белы́х грудя́х,

Я не спрашивал ни роду, ни племени,

Я не спрашивал отца-матери».

295 Опеть второй раз стал спрашивать Илья Муромец.

Отвечал ему Сокольник таковы́ слова́:

«Той я матушки Златы́горки сын».

Говорит ему старо́й да Илья Муромец:

«Твоей-то я матушки за руки́ держал.

300 За руки́ держал, уста целу́евал,

На руки сыпал да опочи́н держал.

Опочи́н держал, любовь сердечную,

Тут мы тебя и при́жили».

Ту́ту они и разъехались.

305 Поехал Сокольник ко матушке родимоей.

Ко той ко мамке, ко Златы́горке.

Говорит-то Сокольник своей матушке:

«Я съехался в поли, сратился,

Со теим со старым Ильей Муромцем во чисто́м поли́»,

310 И рассказал всё.

Она и говорит:

«Не пустым старо́й да похваляетца,

То у старо́го было дело».

Во той-то во Нижней Малой Галицы,

Во той-то Корелы пребогатыи,

При чесно́й-то Омелфы Тимофеевны,

Ей сын был да молодой Дюк Степанович,

5 Молодой да Дюк Степанович, лет семнадцати.

Не бывал-то он во граде стольном Киеве,

Задумал ехать во стольне-Киев-град,

Посмотреть князя да со княгинею,

Русских могу́чих да бога́тырей.

10 Пошел он скоро на конюшен двор,

Выбирал он коня троеле́точка,

Седлал-уздал узду тесмя́ную,

Седлал седло зерка́льцето.

Двенадцать клал пруто́в менныих,

15 Тринадцату клал через хребётницу,

Не ради басы́ да ради крепости,

Не ради побежки лошадиноей,

Ради поездки молодецкоей,

Чтобы не разбил, не разметал во чисто́м поли́.

20 Видели только, как в стремена ступил,

А не видели, как на коня скочил,

Только видит мать — в чистом поли курева́ стои́т.

Курева́ стоит, да дым столбом вали́т,

Въехал он да в стольне-Киев-град,

25 Ко тому высоку нову́ терему,

А князя Владимира в доме не случилося,

Ушел он во божью́ церкву́

Служить обедню воскресеньскую.

Он поехал опеть да во божью́ церковь,

30 Становил коня не привязанным,

Не привязанным да не приказанным.

Зашел он во божью́ церкву́,

Запел он своим зычным голосом,

Покрывал он всех попов, дьяко́в,

35 Попов, дьяко́в, малых по́ддьяков.

Боярам толстобрюхиим завиду́ стало,

За велику досаду показалося,

Посылают к нему Олешеньку Поповича.

Олешенька Попович ро́ду невежлива,

40 Невежлива, неоче́стлива.

«Какой ты, — говорит, — откуль пришел?»

Молодой-то да Дюк Степанович

Отказал его на первых словах:

«Не то поют, да не то слушают,

45 Читают обедню воскресеньскую».

Когда отошла служба воскресеньская,

Стали люди расходитися,

Расходитися да растекатися.

Подходит к нему уда́лой добрый молодец,

50 Тот-то старо́й Илья Муромец:

«Меня-то зовут да Илья Иванович».

Тихохонько старо́й да поклоняется:

«Какой, откуль, да каким именем звать?»

— «Из той-то, — грит, — я из Нижней Малой Галицы,

55 Из той-то Карелы пребогатыи,

Пречесной-то Омелфы Тимофеевны сын».

Вынял из кармана подарочки — зла́ты перчаточки.

И пошли они из божье́й церкви,

Идут они под матушку Неву́-реку́.

60 А Олешеньке завиду́ стало,

За великую ему досаду показалося,

Ударились они об велик заклад,

Не во ста рублях, да не во тысяцы,

О своих молодецких буйных го́ловах.

65 Давай скакать да во Неву́-реку́, да на конях,

Вперед скочи́ть да назад отскочить,

У которого конь обрушится,

Да штобы оторвать у него да буйну голову.

У Олеши-то Поповича конь туды и обрушился.

70 Молодой-то Дюк Степанович

Тут схватил его за желты́ кудри́,

Вытащил его да из Нево́й-реки́.

Тут садились они опеть на добры́х коней,

Подъезжали они к высоку́ нову́ терему,

75 Заходили они во гриню во столовую,

Садились все они за дубовый стол.

Пир шел полу́пиром,

Стол стоял полу́столом.

Говорит-то сын да Дюк Степанович:

80 «У нас-то, — грит, — во Нижней Малой Галице,

У нашей Карелы да пребогатоей,

У нашей-то родимой матушки,

Печки-то, — грит, — у ней мура́влены,

Помёлушки у ней шелко́вые,

85 По́дики у ней менные,

Калацы-то, — грит, — ешь — больше хочетца,

По третьему ешь, сердцу проситца,

А печки-то у вас гли́няны,

А по́дики-то у вас кирпичные,

90 Калацики-то ешь — ве́рхню корочку на стол кладешь,

А нижнюю — под стол мечешь,

Одну-то ешь серёдышку».

Олеше Поповичу за беду́ стало,

За великую досаду показалося:

95 «Давай щеголять цветны́м платьем!»

Молодой Дюк сын Степанович,

Написал ярлык да ско́ру грамотку,

Коня послал в Нижню Галицу

Ко матушки родимоей.

100 Матушка увидела из того высо́ка нова́ терема,

Из окошечка косявчата,

Выбегала скоро она на улицу,

Встречала она коня доброго,

Открывала седёлышко зерка́льчато,

105 Вынимала ярлык да ско́ру грамотку,

Направляла ему да платье-шубочку,

Положила в седёлечко зерка́льцато,

Отправляла коня она до́брого.

Встретил коня да Дюк Степанович,

110 Вынимал шубочку цветистую,

В пятьдесят пуговечек вальяжныих,

Кажда пуговка ревёт своим голосом.

«Я, — грит, — думал хорош, пригож стольний Киев-град,

А в стольном Киеве ничего нету».

115 Взе́ли чернил, бумаг на сто рублей,

Стали описывать богатства Киев-града.

Осталось чернил-бумаги на сто рублей.

Опять взяли чернил-бумаги на пятьсот рублей,

Поехали описывать Нижню Галицу,

120 Ту ли Карелу пребогатую.

Поехали они в Нижню Ма́лу Галицу,

Увидел солнце Владимир-князь:

«Солнышко-то, — грит, — лучи мечо́т».

Говорит-то Дюк сын Степанович:

125 «То у моей матушки родимой сарай золотой,

От сарая-то лучи мечо́т».

Увидала матушка родимая

Из того высо́ка но́ва терема,

Из того окошечка кося́вчата,

130 Да таки́ слова да выговариват:

«Мое дитя, верно, захвастался,

Захвастался да захрястался».

Выходит сперва ма́ла служаночка,

Здороваетца князь Владимир: «Омелфа Тимофеевна!»

135 Дюк грит: «Это наша ма́ла служаночка».

Выходит потом больша́ служаночка.

Здороваетца князь Владимир: «Омелфа Тимофеевна!»

Дюк грит: «То больша́ наша служаночка».

Тут выходит матушка родимая,

140 Причестна́ вдова Омелфа Тимофеевна,

В красном золоте она, не по́гнется,

Подол у ней четверы́ несут.

«Видно, мое дитя молодёхонько да захвасталось,

Захвасталось, да захрясталось».

145 Она стала пьянёшенька, веселёшенька.

«Чо, — говорит, — описывать,

У нас есть, — грит, — три погреба глубокие:

Первый погреб с красным золотом,

Второй погреб — с чистым се́ребром,

150 Трете́й погреб — с чистым жемчугом».

Описали-то, описали-то и поехали.

Чурилка пошел стрелятьца вдоль по городу,

Увидел сидят два голуба,

Натягивал он да туго́й лук,

Выпускал он стрелочку калёную.

5 Залетала стрелочка калёная

Во стеклышко во хрустальное,

Идо́лищу да во право́й глаз.

Маринушка взяла стрелочку калёную,

По Чури́лку ходит-просит:

10 «Уж отдам я тебе стрелочку калёную, возьми меня заму́ж».

— «Не возьму тебя, баба, за себя заму́ж».

Она обернула его ту́ром пога́ныим и говорит:

«Ходить тебе в зелено́м саду,

Искать тебе шелкову́ траву».

15 У той бабки у горенки

Были две девушки-черна́вушки,

Ходили они в зе́лен сад,

В зе́лен сад, чи́сто поле малинки брать.

Раньше у Маринки девять туро́в,

20 Нынче стал десятый тур.

Десятый тур к ним приближаетца,

Сам слёзно приплакиват,

Таковы́ слова выговариват:

«Уж вы гой еси, девушки-черна́вушки,

25 Моей вы крёсной матушки дочери,

Вы скажите своей матушке родимоей:

Преж у Маринки было девять туров,

Нынче стал десятый тур,

Десятый тур слёзно приплакиват,

30 Таковы́ слова выговариват:

„Не могу я ходить в зелено́м саду

Не могу есть да шелкову́ траву,

Не хочу я пить да ключеву́ воду“».

Сказали девушки-чернавушки своей матушке.

35 Накладывала шубку на одно плечо,

Накладывала шапку на друго́ ухо́,

Забежалася к Маринке на круто́ крыльцо.

«Уж ты гой еси, Маринка ты б....... гроза,

Ты отверни моего кресника.

40 Оберну я тебя кобылой водовозною,

На тебе чтобы воду возили,

Воду возили, жа́лились».

Она его не отвёртыват.

Она ее сукой обернула. Все псы за ней волочатца.

45 «Возьмет он за себя замуж, так отверну его».

Говорит он ей:

«С поганым татарином обнималася,

С поганым татарином целовалася,

С поганым татарином сплеталася».

50 Взял он ей белы́ руки́ по локтям отрезал ей,

Губы отрезал, ноги разорвал,

Ту́лово ей бросил во чисто́ поле.

Только житья у их молодых было.

Вниз по матушке по Волге, с-по Нево́й-реки,

Што да плыли-выплывали да и два тура́.

Навстречу им тури́ца златорогая:

«Уж вы, дети, были где, погу́ляли?»

5 — «Ах, мы были же в городе во Шахове,

Никакого чуда мы не видели,

Только видели чудо право чудное:

Из того из города из Шахова

Выходила де́вица-красавица

10 В одной рубасецке без пояса,

В одних шиблетках без чулочиков,

Забродила она до колен в воду,

Поглубже того она до пояса,

Ищо поглубже — до белы́х груде́й,

15 Вставала она на сер горю́ч каме́нь,

Горячими слезами обливаласе,

Тоской-кручиной обтираласе,

На все стороны четыре всё крестиласе,

Отворила книжечку евангелье,

20 С листа на́ лист перелистыват,

С конца на́ конец перечитыват».

— «Глупы вы туры́, да дети малые,

Кака вам де́вица-красавица,

То пресвятая божья матерь богородица,

25 Она чуяла над городом несчастьице,

Велико́ чудо, безвреме́ньице».

Подымается Скурла́-царь Сморо́довиц

Со своим со зятиком со Ки́ршаком,

Со своим со сы́нчиком со Конщиком.

30 У их, собак, силы множество.

Церквы хотят взять конюшнями,

Князя Владимира хотят взять во конюхи,

Княгиню-мать Апра́ксию во кухарочки,

И святы иконы менные хотят на огни́ разлить,

35 Древенны — на попла́хины,

Мосты мостят да всё калиновы.

Ходил ка́лика перехожая

У той матки Елисей-реки,

Хотел он тут огня добыть,

40 Огня добыть, право, котла сварить,

Котла сварить, платье повысушить.

Не успелось ему огня добыть,

Вдруг буря-погода подымаетца,

Не туман с моря занимаетца,

45 Куда Ванька-царь накатаетца.

Мосты мостят да всё кали́новы,

Перекладинки кладут мали́новы,

Переносятца они, перевозятца,

Со тиим со зятиком со кривы́м бесо́м,

50 Со тиим со сы́нишком со Ковшиком.

Идет ка́лика перехожая

Ко тому высоку нову́ терему.

Как увидел старо́й Илья Муромец,

Старо́й по полу похаживат,

55 Белыми руками повызмахиват,

Зласлыми перснями приобрякиват,

Такову́ речь да выгова́риват:

«Уж ты ой еси, солнышко Владимир-князь,

Во сегодняшню да ночку тёмную

60 Мне-ка спалось, да много виделось».

Стали кликать ка́лику перехожую:

«Где ты был, да что ты видел?»

Во славном во городе во Ту́исе,

У ласкового князя у Владимира,

Было пиро́ванье-столо́ванье,

Стол шел полу́столом,

5 Пир шел полу́пиром,

А Рахлинско царство полу́царствием.

Собиралося народу сорок царей со царицами,

Сорок королей с короли́цами,

Ту́то все было бога́тыри могучие.

10 Собиралися на думу на великую,

Собиралися они, принапивалися,

Принапивалися, стали пьянёшеньки.

Один мо́лодец по за́столу ходит.

Все молодцы да призахвастались.

15 Умный хва́стат да стары́м отцом, да старой матерью,

Безумный-то хвастат да молодой женой,

Ново́й хвастат молодой сило́й,

Ново́й хвастат своей смёточкой,

Иной хвастат своей храбростью,

20 А иной хвастат золотой казной.

Один молодец по́ полу похаживат,

Таку́ речь да выговариват:

«Все вы молодцы поженены,

Белы лебеди замуж повыданы,

25 Я один, молодец, только холост хожу,

Я холост сижу да не женат живу.

Нада мне молода́ жена,

Чтобы ста́тным-статна́ да полновозрастна,

Волосо́й-косо́й она завесиста,

30 Чтобы сквозь рубашку тело виделось,

Сквозь тело да кости виделись,

Сквозь кости да мозги́ виделись,

Из кости́ в ко́сть да мозг переливаетца,

Скопно́й жемчуг да пересыпаетца».

35 Говорит-то Поташенька:

«За тем морем, морем синиим,

У того царя премудрого

Есть жена, право, хорошая,

Она статны́м-статна́ да полновозрастна,

40 Волосой, русой косой завесиста».

Говорит-то да добрый молодец:

«Если, — говорит, — того дело,

Можно ли у живого мужа жену отнять?»

Поехал он за синё́ море торговать к царю Соло́ману.

45 Приехали они к царю Соло́ману,

Царя Соло́мана дома не случилося,

Уехал он во чисто́ поле.

Стали звать княгиню на корабль в гости:

«Поедем, княгиня, на корабль в гости к нам».

50 Она взяла девушку-чернавушку, куфарочку свою.

На корабль пришли да стали вино пить.

Стали посылать эту девушку-чернавушку домой вскоре́:

«Никуды́ не ходи, никому не сказывай —

Куплю тебе ленту в пятьсот рублей.

55 Дешева кажетца — куплю за тысячу».

Она пошла, они отвалили домой.

Соло́ман-царь пришел домой,

Дома жены не случилося.

Стал поезжать за то море синее.

60 Говорит отец Соло́ману-царю:

«Насидишься ты под бабьей .....

Дам я тебе тридцать три богатыря с собой».

Пошел Соло́ман-царь за женой,

Приехал ко си́ню морю.

65 Васеньки Поповича дома не случилося.

«Гой еси, моя молода́ жена,

Пойдем домой да скоро-на́скоро».

Говорит она царю Соло́ману:

«У вас житьё тяжёлое:

70 Утря́х встают — долго моются,

Утря́х встают — долго богу молятца,

А здесь-то житьё лёгкое:

Утря́х станут — рожу не моютца,

Не моютца, богу не молятца».

75 Говорит у ней царь Соло́ман премудрый:

Гой еси, молода́ жена,

Как придет Васенька, куда я дева́юся?»

Она распорола перину пуховую.

«Уж ты гой еси, Васенька Окулович,

80 Как бы был-то Соло́ман-царь,

Что ты над ним сделал?»

— «Я бы им отсёк буйну го́лову».

Говорит Соло́ман-царь:

«Уж ты гой еси, Васенька Окулович,

85 Не казнят царей, да больше вешают,

Делают рели превысо́кие,

Вешают три петёлки шелко́вые,

Перва́ петёлка — шелко́вая,

Втора́ петёлка — пенько́вая,

90 Третья́ петёлка — липко́вая».

Повели Соло́мана-царя премудрого вешать.

Говорит-то Соло́ман-царь премудрой:

«Уж ты гой еси, Васенька Окулович,

Дай мне поиграть да во ту́рий рог,

95 Во турий рог да во перво́й нако́н,

Проститьца мне да с гусьми́-лебеди,

Проститьца мне да со белы́м свето́м,

Расстатьца мне да с добры́ма людьми».

«Дай мне поиграть во ту́рий рог

100 Да во второ́й нако́н, —

Проститьца мне да с гусьми́-лебеди,

Серы-маленьки утёнышки».

Дай мне поигратьца во ту́рий рог

Да во трете́й нако́н».

105 Говорит-то Васенька Окулович:

«Что это звучит-громи́т да мать сыра земля?»

— «Летят да гуси-лебеди,

Серы да маленьки утёныши прощатьца со мной».

Говорит Соло́ман, царь премудрой:

110 «Ой вы гой еси, люди православные,

У кого есть стары́ отцы,

Стары́ отцы да ста́ры матери,

Кого растить есть да дети малые,

Подьте скорей домой:

115 Моя смерть будет страховитая,

Страховитая да боязливая».

На перво́й-то стал играть во три раза́.

Так играл, те хоромы рассыпалися,

Новы́-то хоромы приклонилися.

120 Тут прилетали гуси-лебеди:

Во-первы́х-то, бежит стар казак да Илья Муромец,

Во-вторых, — Семен да Лехови́тый блад,

Во-третьи́х, бежит Олешенька Попович блад,

Тут всех по имени не вы́читашь.

125 Пехнули Васеньку во петелку шелко́вую,

Молоду́ жену́ в петелку пеньковую,

А Поташеньку хромого в петёлку липко́вую.

Таковы́ слова да говорили им:

«Два милых вместе и сводник тут».

130 Вот они тут и стали и всех убили.

Во том во городе во Ту́исе

У ласкового князя у Владимира

Было пиро́ванье-столо́ванье.

Все на пиру́ да напивалися,

5 Все на чесно́м да наядалися.

Один ключничек сидит неве́селый.

Говорит-то солнышко Владимир-князь:

«Што ты сидишь неве́селой,

Не в чесно́м углу сидишь, не в переднием,

10 Али чары тебе были не доли́ваны,

Подносчички тебе были невежливы?»

Пошла княгиня-мать Апраксия,

Наливала чару зелена́ вина,

Подавала молодцу чару зелена́ вина;

15 Взял онно́й рукой, выпил к онно́му духу.

Стал ключничек пьянёшенек,

Пьянёшенек да веселёшенек,

Говорит он таково́ слово:

«Три года я жил во конюхах,

20 Три года я жил во ключниках,

Нынце три года живу я со княгинею;

Ей-то я на руки́ сыпал,

На руки́ сыпал, уста цело́ивал».

Тут князю Владимиру за беду стало,

25 За великую досаду показалося.

Тут делали рели превысокие,

Вешали петелку шелко́вую,

Повели его наказывать.

Говорит тут ключничек:

30 «Не ведите меня улицей сере́днией,

А ведите улицей переднией.

Пусть видит меня княгиня-мать Апра́ксия».

А княгиня-мать во горнице кончаетца,

Как ключничек во петелке лягаетца,

35 На булатен нож она спускаетца.

Говорит тут ей Долгорукий-князь:

«Прощу я тебе, баба, во-перво́й вину́».

Она таковы́ слова́ тут выговариват:

«Куда летит да ясен соко́л,

40 Туда летит да лебедь белая».

Пошел он за си́не море,

Да он поехал за си́не море,

Проститьца надо, покаятьца.

«Есть там три заставы богатырские,

5 Перво́й застав на во ускок скакну,

Другой застав на уша́г шагну».

Середи пути-дорожечки лежит сер горюч каме́нь,

По праву сторону лежит глава человеческа.

Из речей Чурилка выговариват:

10 «Кака ты лежишь, глава человеческа?

Ру́сска глава — да погрести тя надо,

А пога́на голова — да проклясти надо́».

Говорит глава да человеческа:

«Я лежу подле правый бок камешка,

15 А ты ляжешь под левой бок».

Он ходил во божью́ церкву́,

Простился сходил, покаялся.

Назад пошел да из божье́й церквы́ —

Не пошел он подле правый бок,

20 Не шел он на левый бок,

А скочил на уско́к посередочки,

Права́ нога да прокатилася,

Его у молодца сметочка побилося,

Ударился о камешек своей буйной главой,

25 А тут Чурилке смерть и случилася.

Ездил старо́й да по чисты́м полям,

Холмы ронял да ля́ги спа́лкивал,

Наехали на старо́го станишники,

Бить-де хотят да старо́го, грабити,

5 [С] конем, животом его, да разлучить хотят.

Говорит им старо́й да таковы́ слова:

«Уж вы ой еси, да люди вольные,

Люди вольные да привольные,

Уж вам бить меня да грабить не за что,

10 У меня у старо́го брать вам нечего,

У старо́го есь у меня онна́ бу́на-бу́нушка,

На себе она у меня шу́бишка,

Сама-то шуба стоит во пятьсот рублей,

На этой шубы есть у меня тридцать три пуговки,

15 Тридцати пуговкам у меня цена есть —

Ка́жна пуговка стоит пятьсот рублей,

А трем-то пуговкам цены им нет:

Онна́-то пуговка из зла́та-се́ребра,

А втора-то пуговка — чи́сто зо́лото,

20 А третья-то пуговка — жемцуження».

Не поверили старо́му станишники,

Не поверили его рецам богаты́рскиим,

Сошлись они да сразилисе,

Во чистом поли да во раздольице.

25 Сняли старо́го они со добра́ коня,

И схватились они да во оха́почках.

Бились они, дрались да трое сутоцек,

Попросил старо́й себе в по́мочь да добра́ коня,

Помолил себе он да господа-бога:

30 «Уж ты ой еси, да лошадь добрая,

Лошадь добрая да богатырская,

Помоги-ка-се да моему горю,

Победить этих станишников».

Расходилсе его конь да во чисто́м поле,

35 Помогать стал своему бога́тырю-хозяину,

Бить, ломать копы́тама во́стрыма

Этих он врагов, станишников.

Помог он своему бога́тырю-хозяину,

Повыбил старо́й со своим добры́м конем,

40 Повыбили они станишников

До единого они да во чисто́м поли,

Со своим-то он да со добры́м конем,

Стал товды старо́й да на резвы́ ноги́.

Помолилсе он да господу богу:

45 «Спас меня да свет небесной царь».

Поехал старо́й да из чиста́ поля.

«Ой еси, туры́ да дети малыи,

Де вы, туры́, да были-по́были?»

— «Мы были, матушка, во Ша́хове,

Были мы во Ля́хове,

5 Сорочи́нское поле поперек прошли,

Столен Киев-град да во полно́чь прошли.

Городовые-то двери да отпиралисе,

Выходила тут кра́сна де́вица,

В онно́й рубашецке, без пояса,

10 В онны́х щебле́тках, без чулоциков,

Несет она в руках книгу ева́нгелье.

Забро́дит она да во Пучо́в-реку́,

Забро́дит она ровно до пояса,

Кладет она эту книгу на сер каме́нь,

5 Сколько читат, да вдвое плачет же».

— «Уж ой еси, туры да дети малые,

Ой еси, туры́ да дети глупые,

Тут какая выходила кра́сна де́вица —

Выходила пресвятая мати богородица,

20 Она чует над городом невзгодушку,

Она чует над городом великую».

Подымаетце на нас да Скурлат-царь,

Скурлат-царь, поганое Издолище,

Со любимым сыном, со Коншиком,

25 Со любимым-то со зятелком, со Киршыком.

У его ли, у собаки, силы множества:

Впереди его, собаки, сорок тысячей,

По пра́ву руку собаки сорок тысячей

По ле́ву руку собаки сорок тысячей,

30 Позади его, собаки, числа-сме́ту нет.

Выходила эта сила, проклята́ орда́.

На то ли поле она на турецкое,

На турецкое ли поле Сорочинское.

От того ли от ду́ху от поганого,

35 От то ли от па́ру лошадиного,

От то ли от смо́роду от поганого

Потемнело кра́сно солнышко,

Поблек, бат, све́тел месяц,

Потемнела луна да божая.

40 Расстава́ли тут они шатры да черноба́рхатны,

На то ли поле Сорочинское.

Выбирал тут себе да Скурлат-царь

Могучих же себе да три татарина.

Из трех татарина да одного татарина,

45 Посылает его да ко солнышку Владимиру

Во тот же да во стольний Киев-град,

Дает ему в руки да рукописаньице,

Требует его да на то поле,

На то поле, на Сорочинское.

50 Он ему, солнышко, да ответ держит:

«Будет скоро, будет скоро вас смотреть».

Отправилсе тут татарин в обратный путь.

Собирает солнышко Владимир-князь

Он почестен пир,

55 На весь-то он да стольной Киев-град,

Всех хрисьян да всех бояр:

«Помогите да моему горюшку».

Собрались все бояра да хрисьяне и все бога́тыри

И стали они разговаривать,

60 Кого в поле послать да на заста́вушку,

На заста́вушку великую:

«Послать в поле Василия Касемирова —

Василий Касемир да роду непочётного,

Послать нам Олешечку Поповица —

65 Олешенька Попович да роду невежливого,

Послать нам Потанюшку Хроменького —

Потанюшка Хроменькой охоч с девчатами гулять,

Лучше нам послать нам Илью Муромца,

Илью Муромца да Добрынюшку Никитича».

70 Все приговорили тут бояра и хрисьяна

Послать Илью Муромца и Добрыню Никитича.

Солнышко Владимир-князь

Подавает им да зелена́ вина,

Да турей рог да меду сладкого,

75 На закусочку калач бел крупи́щатой:

«Уж вы ой еси, бога́тыри си́льны, могу́чие,

Постойте вы за веру православную,

Съездите на заставушку великую,

Подьте вы да на коню́шен двор,

80 Выбирайте вы могучих да коней до́брыих».

Пошли си́льны, могучие бога́тыри,

Выбрали себе коней до́брыих,

Оседлали-обуздали их,

Садились на добры́х коней,

85 Взяли они сабли вострые и мечи булатные,

Поклонились на все четыре стороны и на божью́ церко́вь,

Отправились в путь-дороженьку.

Выезжают из сто́льне-Киев-града на то поле Сорочинское.

Встречает их поганое Издо́лище,

90 Поганое Издо́лище да Скурла́т-царь,

Со своим сыном, со Ко́ншиком,

Со своим зе́телком, со Ки́ршаком,

С могу́чима с татарама со свои́ма:

«Що вы куда поехали, — спрашиват

95 Що вы с нами сделаете?

Только на поню́шку табаку вы мне!»

Илья Муромец да выговариват таково́ слово́:

«Что ты, поганое Издо́лище, похваляешьсе,

Выга́нивай свое войско на то на поле Сорочинское,

100 Побитьце с нами, пора́титьце».

Поганое Издо́лище выговариват:

«Сумеем мы с вами побитьце, поратитьце».

Вышла эта сила, проклята́ орда́,

На то поле Сорочинское,

105 Зяли́сь они за работушку,

За тя́жку войну да кроволи́тскую.

Стали Илья Муромец да Добрыня Никитич пое́зживать

По тому полю да Сорочинскому,

Пока́шивать по этому войску.

110 Покоси́ли, прибили всё войско,

Один остался Скурлат-царь,

Он кляня́тьце стал:

«Не воро́шьте меня, робята!»

Поехали они в стольне-Киев-град.

115 Наградил их солнышко Владимир-князь

Орденами да медалями.

Не взяли они ни ордена, ни медали:

«Мы, — грит, — и без их можем жить».

Плыли, выплывали два гнеда́ тура́,

Навстречу тура́м идет мать родна́:

«Где вы, туры́, были-по́были,

Чего вы, туры́, видели, слушали?»

5 — «Были мы, маменька, во Ша́хове

И были во Ля́хове,

Саратынское поле поперек прошли,

В сто́льной Киев-град во полночь пришли.

Городские-то ворота открывалися,

10 А не чудо, право, мы видели, —

Девицу, в одной она рубашечке без пояса,

В одних чулочиках без шыблетиков,

Забродила она во Пуча́й-реку́,

Брала она книгу Голубе́нную,

15 Клала эту книгу на сер горюч каме́нь,

Не читала она, больше плакала».

Говорила ихна тут мать родна́,

Та ли турица злоторогая:

«Ой вы гой еси, туры́, дети малые,

20 Кака ведь вам тут красна́ девица?

И не турица злоторогая —

Пресвята мать богородица,

Она чует над Киевом невзгодушку,

Чует над городом великую».

25 Нападает на Киев етто Скурлат-царь

С большим сыном со Семёнушком,

Со зятюшком Семёнушкой.

А у его-то, у собаки, силы множество:

По пра́ву руку собаки сорок тысячей,

30 По ле́ву руку собаки сорок тысячей»,

Переди́ его, собаки, сорок тысячей,

Зади́ его, собаки, числа́-смёту нет.

От того-то па́ру лошади́ного,

От того-то то́поту кони́нного

35 Не видно было солнца красного.

Они ставили шатры черна бархата,

Ставили столы дубовые,

Што тот-то царь и Скурла́т-царь,

Садился он на стул на ремё́щатой,

40 Писал он ярлык-грамотку

Тому-то солнышку Владимиру

«Кого послать бы к солнышку?»

Выбирали они из трехсот татарина,

Из трех они сот выбрали тридцать татарин,

45 Из тридцати они выбрали три татарина,

Из трех-то выбрали одного татарина,

Татарина они заморского.

Голова-то у его, как пивной котел,

Шо́рища у его, как больши́ ча́шища,

50 Руки у его, как больши́ гра́блища,

Ноги у его, как больши́ кычы́жища.

Говорил тут ему Скурла́т-царь:

«Поезжай, — грит, — ты в сто́льне-Киев-град,

Поезжай, — грит, — ты не дорогою,

55 Заезжай, — грит, — ты не воротами,

Заходи, — грит, — ты в дом не дверями».

Поехали прогуливатьце двенадцать мо́лодцев,

Ездили, гу́лели и стали варить, закусывать.

Постреливат детинка стрелку вверх,

На лету́ простреливат.

5 «Кого послать ко детинке спросить,

Какого роду он племени?»

— «Послать лучше Олешеньку Поповича,

Если послать Добрынюшку Никитича,

Так он роду невежливого, да не оте́чливого».

10 «Уж ты ой еси, уда́лой до́брой молодец,

Ты какого да роду-племени,

Какого да отца-матери,

Как, детинка, тя именем зовут?»

Он: «Фу», да не здраствует,

15 Всё похватыват да постреливат.

«Уж ты, Добрынюшка Никитич,

Жил ты у нас во конюхах,

Ездить да не во впо́л меня,

А стрелять-то не во тре́ть меня».

5 Никитичу-то за беду́ пало,

За доса́душку-то показалосе,

Стоптал-то он право́й ногой кирпи́шат пол:

«Сряжайся, Марья Семеновна, во чисто́ поле,

Снимай перстни да обручальные».

10 — «Уж ты ой еси, Добрынюшка,

Поедем да мы во чисто́ поле

Снимать перстни да обручальные,

Первый раз ты, Добрынюшка, стрели́шь —

Так мне-ка не достре́лишь,

15 А второй раз стрели́шь — перестре́лишь».

— «А я, — грит, — стрельню́, —

Тебя первый раз сойму́».

— «А ты с третьего раза стрельнё́шь —

Залетит стрела во белы́ груди,

20 Размешать ты кровь со печенью,

Погуби́шь меня.

А прижил ты мне два отрока,

По локоть-то руки в золоте,

По колен ноги в се́ребре,

25 Погубишь меня».

Вывел Дюк Степанович коня доброго,

На коня руки накла́дыват — у коня туша гнётца;

Шапочку наложил двадцать пять пудов,

Перчаточки одел тоже двадцать пять пудов,

5 А сапожки одел — те сто пудов.

Накладыват руки на свого коня доброго,

У того туша гнётца.

Проговорил конь, туша добрая:

«Ласковой хозяин, Дюк Степанович,

10 Не сходить будет в Ярослав-город,

Не сносить будет тя, добра молодца,

Широки́ печоры хвостом не вы́крати,

А больши́ моря во скок не вы́брати,

Выкопай погреб в девять саже́нь,

15 Направь ты лестницу в девять ступень,

Насыпь мне пшена белоя́рова и пой, корми меня,

На девятой заре меня прока́тывай.

Слуги те у тя были неверные,

Неверные были да изменные:

20 Сеном-то кормили осо́тенным,

А водой-то поили боло́тенной».

Выкопал Дюк Степанович погреб девять саже́нь,

Направил лестницу девять ступень,

Насыпал пшена белоярого,

25 Кормил, поил, а на девятой заре прокатывал.

Шесть недель кормил, ухаживал,

Вывел своего добра́ коня

Ехать да в Ярославь-город,

Стал коня по спине потяпывать,

30 У коня спина так и здымаетце — бежать хочет.

Садился он да на добра́ коня,

Не видели поездки молоде́цкоей,

Только видели — курева́ в по́ли стоит,

Курева́ стоит, да дым столбом вали́т.

35 Приехал в Ярослав-город.

Дюк Степанович нижнюю корочку под стол кладет,

А верхнюю корочку на стол кладет,

Ест одну середочку.

Князю Владимиру тут нело́вко стало:

40 «Отку́ль, — говорит, — ты приехал, какая ты невежа?»

— «У моей-то, — говорит, — матушки Оме́лфы Тимофеевны

Калачики-то ешь — да пуще хоцетца,

По второму съешь — так пуще хоцетца,

А по третьему — то душа болит».

Всё высмотрел — по́дики медя́ные, а помелышки шелко́вые,

Городом назвать — так мал добре́,

А теремом назвать — так велик добре́.

«Прекрасный Васенька Окулович,

Делай три корабля,

Нос-от делай по-звериному,

А корму делай по-змеиному,

5 Бровеми наклади́ да черных со́болей,

Ресницеми положь да бобров оси́стыих,

Дай нас с собой да черну кошечку,

Черну кошечку с собой ученую,

На вершину кошечка шла — да песенки пела,

10 На кошелёк идет — да сказки ска́зыват».

Направлялись три года́ за сини́ моря́,

Дал бог им ветру попутнего,

Перебежали они за сине море,

Обирали шелко́вы паруса,

15 Пометали больши́ я́кори.

Таракашко купец Замо́ринян

По улицам пошел широ́киим,

Переулочками проведёныим,

Прем царских окон поклоняитце:

20 «Ох ты ой еси, Маринка, лебедь белая,

Приходи-ко ты на царёв корабь

Выбирать товары наши заморские».

Ставала Маринка на резвы́ ноги́

Выбирать товары заморские.

25 Таракашко купец Замо́ринян,

Он догадлив был,

Наливал он цару зелена́ вина,

Не большу́, не ма́лу — полтора ведра.

Принимала Маринка едино́й рукой,

30 Выпивала Маринка за еди́ной дух,

Тут пьяна́ стала да прираспа́далась,

Подымали они шелко́вы паруса,

Убирали они больши́ я́кори.

Царя Соло́мона дома не случилося,

35 Уехал он стрелять гусей, лебедей,

Серых, малыих утёнышков,

Крылистых, пёристых, перелётистых.

Приехал царь Соло́менной домой:

«Ой еси, вы слуги верные,

40 Слуги верные да неизменные,

Де же моя молода́ жена?

Одолело ли ее богачество,

Одолела ли ее скорбь великая,

Ушла ли она за нова́ заму́ж?»

45 «Уж вы ой еси, мои братья-товарищи,

Что мне заставите с женой делать?»

Глупой скажет — «потеряй жену»,

Мудрой скажет — «отступись, жена».

Брал с собой ту́рей рог:

«Ребятушки, братья-товарищи,

50 Первый раз я сыграю — вы на коней садитесь,

А другой раз сыграю — везите мне скорей да саблю вострую».

Пришел он к жены:

«Уж ты ой еси, Маринка да лебедь белая,

Пойдем назад жить домой».

Она и сказала: «Нет, я не пойду домой,

Здесь жить добро́,

55 Да здесь служить легко́:

Среды, пятницы здесь не по́стуют,

А великие говеньица не требуют».

Скакала Маринка на резвы́ ноги,

Хватала перину пуховую:

60 «Ложись, я, — грит, — на тя сяду тут».

— «Есть у меня сабля вострая,

Вострая сабля да не обновлена,

Я обновил бы об его шею да Соломенну».

Скакала Маринка на резвы́ ноги́,

65 Хватала перину пуховую:

«Вот, Васенька, царь Соло́менной у меня здеся лежит».

Побежал он по саблю вострую,

Махнул его, да царь Соломенной

Он увертлив был,

70 Увернулся он под ремё́щат стул.

Говорит Соло́мен да таковы́ слова́:

«Не честь-хвала да молодецкая,

Не выслуга да богатырская,

Не казнят царей при доме,

75 А казнят царей да во чи́стом поле»

«Прекрасен Васенька Окулович,

Казни Соло́мона царя скоро-на́скоро!»

— «Глу́па баба да неразумная,

Волос долог, да ум коротенькой,

80 Сказали, что Соло́мон и хитё́р и мудё́р,

А поглядел я на Соло́мона —

У нас Соло́мона и глупее нет».

«Прекрасен Васенька,

Казни Соло́мона скоро-на́скоро:

85 Уйдет Соло́мон с хитросью,

С хитросью да мудросью».

Соло́мон и говорит:

«Куйте меня в железа крепкие,

Но везите меня в чи́сто по́ле,

90 Выкопайте три ямы глубокие

И поставьте три петли:

Одну петлю шелко́ву,

Другу петлю пенько́ву,

А третью петлю липо́ву;

95 На перекосых петлях меня повесьте».

Повезли царя Соло́мона во чи́сто поле казнить,

Говорит царь Соло́менной таковы́ слова́:

«Уж и што, братцы, за чудо, за дико́вина —

Одно колесо катитце, а друго не оставатце.

100 Вы ю́рзы-му́рзы да вси поганыи,

Вы татары все да кособрюхии,

На моей смертью да вы не радуйтесь,

Моя смерть будет да страхови́тая».

Завезли царя Соло́менна во чи́сто поле,

105 Да казнить хотят.

Ступил царь Соло́менной на перву́ ступень:

Юрзы-му́рзы все распа́дались.

Ступил на втору ступень:

Сыграл — сыры́ боры́ да расшаталисе,

110 Вершинка с вершинкой сплеталисе,

Юрзы-му́рзы все распа́дались,

Прекра́сен Васенька едва на ногах стоит:

«Што у меня, царь Соло́менной, в поле сделалось?»

— «А летят гуси-лебеди со мной, мо́лодцем, да распроститисе».

115 Трете́й раз сыграл в ту́рей рог.

Подвели ему коня доброго,

Подвезли ему саблю вострую.

А сказал он тут таковы́ слова́:

«Два мила́ тешатся, а и сводник тут».

120 — «Прекрасен Васенька Окулович,

Сам-то ты погинул да и меня сгубил».

Заскоцил царь Соло́менной на добра́ коня,

Брал тут да саблю вострую,

Нацал ю́рзов-му́рзов всех покашивать:

125 Куда махнет, туды́ — улоцка,

Поворотитца — туды переулочек.

Во сто́льном во го́роде во Киеве

У ласкова князя, у Владимира,

Собирал свет солнышко Владимир-князь,

Собирал да он поче́стен пир,

5 Почестен пир да похва́лен стол,

Кабы про всех хрисьян да правосла́вныих,

Про них бояр да большебрю́хиих,

Про руських да про бога́тырех.

Да кабы день-то идет да ко вецору,

10 Кабы солнышко идет да ко западу,

Кабы пир-от был да о полу́-пира́,

Кабы стол-от был да о полу́-стола́,

А кабы все на пиру стали пьянёшеньки,

А пьянёшеньки стали да веселёшеньки,

15 Кабы солнышко да Владимир-князь

Он был хмелё́н да полура́достен,

А кабы по полу князь похаживал.

А с ножки на́ ножку переступывал,

Каблук о ка́блук перестукивал,

20 Менным гвоздиком поколачивал,

Белы́ма-то руками приразмахивал,

Могучима плечама пошевеливал,

А и желтыма кудрями перетряхивал,

Тиху-смирну речь приговаривал:

25 «А и то ж мои русски бога́тыри,

Аж вы хрисыяне православныи,

Аж вы бояре толстопузыи,

Аж вы все на пиру да поже́нены,

Де́вицы-красавицы за вас да повы́даны,

30 А я холост хожу да не женат живу.

А и кто ж из вас мне невесту знат?»

Аж и все за столом приумолкнули,

За дубовыми да все приутихнули,

А и старшо́й хоро́нитца за среннего,

35 Аж и сренней-то хоро́нитца за младшего,

А от младшего князь не мог ответ держать.

А за тем столом да за сере́нниим,

Молодой-то Дунай да сын Иванович

А и стал говорить Дунай да таково́ слово́:

40 «Аж как солнышко батюшко Владимир-князь,

А позволь-ко мне слово да вымолвить,

А за то слово да не казнить меня,

А не казнить да не вешати,

Не ссылать меня в ссылки дальнии».

45 Говорит тут ему Владимир-князь:

«Говори-ка-се, Дунай, да не упа́дывай,

Ты не е́нного словечка да не ута́ивай,

Аж не будешь ты казнен, не будешь ве́шаен.

Не будешь выслан в ссылку дальнюю».

50 Говорит Дунай да таково́ слово́:

«Аж и прежде жива́л в земли да в да́льнеей,

В земли дальнеей да в неверноей,

А у князя я жил да у Лиховатого,

А и жил я у князя да ровно три года́,

55 Аж и жил я у князя да конюхом,

Аж и конюхом да и придворником,

Аж и были у князя две дочери:

Аж одна была полянка да преудалая,

А и ездила она по чисты́м полям.

60 А втора́ была дочь Опраксея,

Ай Опраксея была дочь Семеновна,

Она осо́бь жила да во го́ренке,

Она училась только престь и ткать,

Аж и прести́сь да и шелком шить.

65 Аж и полным статна́ да полново́зрастна,

Аж лицом бела́ да волосом руса́,

А коса́ руса́ до до́лга во́лоса,

Аж и было бы кому перед князем стоять,

А и было бы кого княгиней звать».

70 А и говорил Владимир-князь:

«А и ты, Дунай да сын Иванович,

А и съезди-ко ты да посватайся,

Аж и дам тебе товарища по на́добью».

Говорил Дунай сын Ивановиц:

75 «Как не надо мне многи́ товарыщи,

Аж и есть у меня три товарыща,

А и перво́й товарищ — сабля вострая,

А и второй товарищ — копье булатное,

А и трете́й товарищ — конь, лошадь добрая.

80 Аж дай-ко мне еще товарища,

А старого казака да Илью Муромца».

Аж стали уда́лы снаряжа́тися,

А и стали они собиратися,

А не видели поездки молоде́цкоей,

85 А не видели побе́жки лошадиноей,

Только видели — курева́ в поли стоит,

Курева́ стоит да пыль столбом летит.

Как скоро поехали да в поле чистое.

Как приехали они ко князю Лиховитому,

90 Как зашли во гри́ню княженецкую,

Аж у их там богу не молятца,

На все стороны только нонь поклоняютца,

А князю с княгинею да на осо́бицу:

«А и здраствуй, Лихови́той-князь».

95 Говорил тут Лихови́той-князь:

«Уж ты здравствуй, Дунай сын Иванович,

Ты зачем приехал, сын, зачем пришел?»

Говорит Дунай сын Иванович:

«Я приехал тут нонь посвататьца

100 Ко твоей любимой дочери,

А к Опраксии да к Семеновне,

А за солнышко князя Владимира.

Аж и дашь добро́м, так добро́м возьмем,

А не дашь добро́м, так лихо́м возьмем да кроволитием».

105 А недолго думали добры мо́лодцы,

Они не сватались князю, не кланялись,

Они сорвали двери замчё́ные,

Они взяли Опраксею по́д руки,

Посадили на добра́ коня,

110 А старо́й впереди сел,

А Дунай-от позади сидит.

Говорит Опраксея да Семеновна:

«Уж вы есть, уда́лы до́бры мо́лодцы,

Уж вы, руськие могучие бога́тыри,

115 За кого вы меня везёте нонце,

За себя берешь али за товарища?»

Говорит тут Дунай сын Иванович:

«Не за себя беру, не за товарища,

А за солнышко да за Владимира».

В том Но́ве да в Но́вом во городе,

Уж как жил тут Ставё́р да сын Годи́новиц.

Уж придумалось Ста́вру да приохотилось

Ему съездить-сходить да в сто́льной Киев-град,

5 Посмотреть-то князя да со княгинею.

Он стал-да просить да благословеньица

У своей родной матушки:

«Уж ты гой еси, моя ро́дна матушка,

Ай чесна́ вдова Омельфа Тимофеевна,

10 Аж ты дай мне-ка благословеньица,

Кабы съездить-сходить в сто́льной Киев-град,

Посмотреть-то князя да со княгинею».

Говорила ему да ро́дна матушка:

«Ох ты ой еси, мое чадо милое,

15 Молодёшенек ты да зеленёшенек,

Ты поедешь, дитя, да во сто́льной Киев-град,

Ты не хвастай собой да добрым молодцом,

Ай не хвастай своим да конем до́брыим,

Ты не хвастай своей да золотой казной,

20 Ты не хвастай своей да молодой женой,

А похвастай ты да мной, старой матерью,

Старой матерью да ты стары́м отцом».

У Ставра тут сердце да разгорелосе,

Скоро-на́скоро ехать захотелосе.

25 Он-де скоро знуздал да коня доброго,

Он седлал седло черка́льское,

Он подстёгивал двенадцать подпруг шелко́выих,

А тринадцату подпругу через степь мета́л лошади́ную,

А и не ради басы́, ради крепости:

30 Не оставил кабы доброй конь да во чисто́м поли́.

А и не видели поездки да молоде́цкоей,

Не видели побе́жки да лошадиноей,

Только видели в поле курева́ стоит,

Удалой доброй молодец в стремена́х сидит.

35 Кабы скоро проехал да поле чи́стое,

Он приехал-де нонь в сто́льной Киев-град,

Ко той-де ко гри́не княженецкоей.

Он-де ставил коня к дубову́ столу,

Он вязал-де коня да к золоту́ кольцу,

40 Заходил-де во гриню да княженецкую,

Поздоровался со князем да со княгинею:

«Здравствуй, солнышко Владимир-князь!»

Говорил тут ему солнышко Владимир-князь:

«Уж ты здравствуй, удалый доброй молодец!

45 Откуда ты едешь, куды путь держи́шь,

И как тя зовут да нонь по имени,

Нонь по имени да по изво́тчине?»

— «Зовут-то меня да Ставр сын Годинович,

Я живу-де Ставер да в Но́ве-городе,

50 В Но́ве-городе живу да я хозяином,

Я хозяином живу да управителем

И полны́м лицом живу доверенным.

У нас в Нове да праве городе

Добры молодцы живем да мы не старимся,

55 Светло платьице на нас не носитце.

А хоть износитца на нас да светло платьице,

Уж мы купим ново́ да лучше старого;

Золота́ казна у нас не тощитце,

А хоть истощитце у нас золота́ казна,

60 Так накопим казну больше старого;

Добры ко́нечки у нас не ездятце,

Хоть изъездятца у нас да кони добрые,

Мы повы́растим да лучше ста́рыих».

Посадили его да за дубовой стол,

65 Угощали его да сладкой водочкой,

На закуску подносили калачики да белкрупи́щаты.

Выпил Ставёр чару да зелена́ вина,

Он-де закусывал калачиком крупи́тцатым,

Он-де ве́рхню корочку на стол кладет,

70 А нижню корочку под стол гребет.

Серёдку калачика закусыват.

Говорит тут Ставёр да таково́ слово́:

«Калачики у вас пахнут помёлышком,

А у нас-де у маменьки родимоей

75 У ней по́дики-те менные,

А помё́лышки у ей шелко́вые,

А калачики у ей ешь, да пуще хочетца.

А калачик ешь — другой хочетца».

А эти слова князю да не пондравились,

80 А тут-де князю да за беду́ стало́,

За великую доса́ду да показалосе.

«Какая-то неве́жа», — грит, — приехала,

Какая ворона да не жереблёная».

Посадил он Ставра сына Годинова,

85 Посадил в тюрьму каме́нную.

Услыхала там Ставрова да молода жена,

Услыхала там Ставрова да его матушка,

Говорит Ставро́ва ро́нна матушка:

«Кого же послать да выкупить Ставра́?»

90 Говорила тут Ставро́ва да молода́ жена:

«Поеду я сама выкуплять Ставра́ сына Годинова,

Возьму я с собой да золотой казны,

Заплачу я много тысячей да золотой казны,

Уж я выкуплю Ставра сына Годинова,

95 Не возьму золотой казны, возьму сына безденежно».

А и скоро она да снаряжаласе,

Скоро того да собираласе,

Седлала-уздала да коня доброго,

Коня доброго да богатырского.

100 Поехала она да в стольной Киев-град,

Она приехала да в стольной Киев-град,

Она ставила коня к столбу дубовому,

Вязала коня да к золоту́ кольцу,

Заходила во гри́ню да княженецкую,

105 Говорила она да таковы́ слова́:

«Уж ты здравствуй, солнышко Владимир-князь да со княгинею».

Говорит тут солнышко Владимир-князь:

«Уж ты здравствуй, уда́лой доброй молодец,

Уж как тебя зовут, уда́ла добра молодца, по имени?»

110 — «А зовут меня Васенька Акулович,

Еду я да из Нова́-города

Выкупить да Ставра сына Годинова,

Послала меня да Ставрова ро́нна матушка,

Она много дала мне золотой казны,

115 Золотой казны да много тысяци».

Говорит тут-де солнышко Владимир-князь:

«Отдать-де Ставра — да не видать будет,

А не отдать Ставра — да прогневить посла».

Говорит тут княгиня да мать Апраксия:

120 «А это не есть-де Васенька Акулович,

Это есь-де Ставрова да молода жена,

Она по полу ходит — ца́стенько ступа́т,

На лавочку садитце — коленцы жмет,

Коленцы жмет — знать кому берегёт,

125 А это есь-де Ставрова да молода жена,

Я слыхала да про Ставрову да молоду жену,

Кабы будто она поля́нка да преудалая».

Уж как выпустил тут солнышко Владимир-князь,

Выпустил Ста́вра сына Годинова

130 Из той тюрьмы да из каменноей:

«Уж ты ой еси, Ставёр да сын Годинович,

Я отдам тебя, Ставра, на выкуп да нонь безденежно,

Не возьму за тя да золотой казны,

Уж ты быть-ко мне да слугой верною,

135 Охранять да мой да стольне-Киев-град,

Как от тех бога́турей да от неверныих».

Широка́ мать-Волга да под Казань пошла,

Кабы шире того да нонь под Астрахань,

А кабы долга́ дорожечка сибирская,

Широк переезд через сине море.

5 Протекала тут мать быстра́ река,

По названью-то реченька Сморо́дина,

А по этой по речке нонь корабль бежал.

Да сколь кораблик разукрашеной:

Кабы нос да корма-то позоло́чена,

10 На середке стояло жаро́во баско́ деревцо,

О середке стояло баско́ деревцо,

На дереве флюгу́рка мотается,

Кабы лютая змея да извивается;

Аж как место ушей было привязано

15 Аж по красной лисице по гуля́щатой,

Кабы место бровей было прилиплено

По черному бобру да по оси́стому,

Кабы место хвоста было привязано

По серому волку да по рыскучему.

20 Корабль-от бежит, как соко́л летит.

Как да ездил старо́й да по чисту́ полю́,

По тому ли раздолью, по широкому,

Да стрелял он гусей да белых ле́бедей,

Побивал да он малых утёнышок.

5 Наезжают на старо́го всё стани́чники,

Как хотят да старика побить-ограбити

И с конем и с животом разлучить хотят.

Говорит тут старо́й да во перво́й нако́н:

«Ой еси, ребята вы стани́чники,

10 Вы собаки-подоро́жники!

Уж вам бить-то меня да вовсе не за что,

Вам взять-то у меня теперь нечего:

Как дело-то у меня-то здесь зае́зжее,

Хлебы-то у меня заво́зные,

15 Золотой у меня казны́ с собой не́ взято,

Только есть у меня худа́ гу́нишка,

Ху́да гу́нишка да лисья шу́бенка,

А немножечко сто́ит она — восемьсот рублей».

Как тому ли станичники не веруют,

20 Всё поблизёшеньки к старо́му подвигаются,

Хотят старика да бить-ограбити,

С конем, животом разлучить хотят.

Говорил тут старо́й во второй нако́н:

«Ой еси, ребята вы станичники,

25 Вековые вы собаки-подорожники!

Уж вам бить-то меня да вовсе не за что,

Уж вам взять-то у меня нечего:

Уж дело-то у меня-то заезжее,

Хлебы-то у меня все заво́зные,

30 Золотой казны́ с собой не́ взято».

Тому ли станичники не веруют,

Поблизёшенько к старо́му да подвигаются,

А хотят ли старика бить-ограбити,

С конем, животом разлучить хотят.

35 Говорил старо́й да в третё́й нако́н:

«Ой еси, ребята да вы станичники,

Вековые вы собаки-подоро́жники!

Уж вам бить-то меня да вовсе не за что,

А взять-то у меня теперь нечего:

40 Дело-то у меня всё заезжее,

Уж как хле́бы-ти да у меня все завозные,

Золотой у меня казны́ с собой не́ взято».

Тому ли станичники не веруют,

Поблизёшенько к старо́му да подвигаются,

45 Как хотят ли старика да бить-ограбити,

С конем и с животом разлучить хотят.

Берет тут старо́й да как туго́й лучок,

Натягиват тетивочку шелко́вую

И накладыват стрелочку калё́ную.

50 Стрели́л старо́й да всё в сы́рой дуб,

Он разбил, растрепал его в ме́лки дре́безги

Тогда ль станичники приумолкнули,

Приумолкнули они и приужа́хнулись,

Посмотрели они да промежду́ собой,

55 Промежду́ собой много мёртвых есть.

Во славном во городе во Киеве,

Уж как жили на заставе бога́тыри.

Атаманом-то был Илья Муромец,

Полу́таманом Самсон да Колыба́нович,

5 Алеша Поповиц жил во пи́сарях,

Добрыня Никитич жил по по́варах,

А Мишка Торопанец чашки, ложки мыл,

Чашки, ложки он мыл, да повареночки.

Как во славном-то было да Ново-городе,

Собиралося народу да много-множество,

Собиралися купцы-гости торговые,

Собиралися попы-отцы духовные.

5 Они пели заутреню успенскую

И читали обедню воскресенскую.

Отходила заутреня успенская,

Отходила обедня воскресенская,

Выходили народ да все на улицу.

10 Уж как был тут Садо́к купец богатой,

Говорил тут Садок да таковы́ речи́:

«Я в Нове́-граде товары да все повыкуплю

И тридцать кораблей червлённых да я повы́гружу,

И на матушку на Волхов их повы́вожу».

15 Говорил-ле тут поп-отец духовный:

«Уж я бьюсь с тобой о велик заклад,

Как не о ста рублях да не о тысяче,

Уж я бьюсь да о своей о буйной голову,

Те в Нове́-граде товары-то все не выкупить,

20 Тридцать кораблей червлённых те не выгрузить

И на матушку на Волхов их не выводить».

Тут они бились с попом да о вели́к заклад,

Как не о ста рублях да не о тысяче,

Они билися о своих да буйных го́ловах.

Как во той было во нижней малой Га́лице,

От того было от озера Масле́ева,

Из того было из царства да из Ефи́мова

Как вышли да прошли да все сорок кали́к,

5 Да сорок кали́к да со кали́кою.

Выходили они на чисто́ поле,

Клюки-по́сохи в землю все поты́кали,

Присвяты́е сумки они все развешали,

Говорили они да промежду́ собой:

10 «Мы идем нынче, робята, да в стольний Киев-град,

Мы положим-ко за́поведь тяжелую,

Тяжелую за́поведь, нелегкую,

Да кто из нас да завору́ется,

Да кабы кто нынче из нас заблудуется,

15 Или кто еще позволит бабьей прелести,

Мы того будем судить да своим судо́м,

Своим судом мы кале́ческим:

Как глаза-те добудем мы сквозь те́мени,

Язык-говору́н вырвем с ко́реням».

Во сто́льном во городе во Киеве,

Ай у ласкового князя да у Владимира,

Собирался тут поче́стен пир,

Со всех сторон, землей да́льниих,

5 Про всех про русских бога́тырей,

Про всех христиан да православныих,

Про всех бояр да толстобрюхиих.

А все тут робята собиралися,

И все робята съезжалися

10 Ко тому ко солнышку Владимиру.

Пируют-столуют трои суточки,

Третьи-то сутки день до вечера.

День-от идет ко вечеру,

Солнышко катится ко западу,

15 Со той со лавки, дубово́й скамьи́,

Става́ет удалый добрый мо́лодец,

По имени Скопин сын Иванович.

По́ полу Скопин похаживат,

Буйной-то головой он пока́чиват,

20 Желтыми кудрями он потряхиват:

Ти́ху-сми́рну речь приговариват:

«Прежде да я бывал-живал,

Бывал я езжал в земли дальние.

Во той земле да во Турецкие

25 У того я жил Семена Лехови́того.

Три года я жил у него во ко́нюхах,

Три года други жил во ку́черах,

И три года я жил у него во пи́сарях.

Немного прошло да поры-времечка,

30 Прокатилось-прошло-проминовалося,

Ровно как прошло да девять лет.

Были у Семена тогда две дочери,

Больша́я дочь — Авдотья Семеновна,

Злая полени́ца удалая,

35 Ездит-гу́лит всё во чи́стом по́ли,

Бьется-дерется со бога́тырями.

Меньша́я — Афросинья дочь Семеновна,

Не бывала Афросинья на святой Руси,

Не видала она да каменно́й Москвы,

40 Сидит она да в тюрьмы́ крепкоей,

А в крепкой тюрьмы сидит в каменноей,

За семи́ма дверями за железными,

За семи́ма замочками немецкими,

За семи́ма оконенками хрустальными,

45 Не из простого стекла — всё немецкова.

Сидит она за столиком дубовым,

Она шьет-вышиват разны шириночки,

Божьи це́ркови со образами

И со попами, со дьяками и со причетниками».

50 После этого и после этого

Придумалось и приохотилось

Солнышку князю Владимиру

Жениться на Афросинье дочь Семеновне.

Говорит тут князь Владимир таковы́ слова́:

55 «И кого нам послать да в землю дальнюю,

К тому Семену Леховитому,

Посватать Афросинию дочь Семеновну?»

Говорит тут солнышко Владимир-князь:

«А пошлем мы старо́го Илью Муромца,

60 А другого — Чурила Бладопле́нковича».

Говорит тут Добрыня таковы́ слова:

«Уж ты гой еси, солнышко Владимир-князь,

Чурила-то у нас роду невежлива,

Невежлива и неучеслива,

65 Не умеет он с людьми сойтись-съехаться,

Не умеет он как поздороваться,

Не умеет он как им честь воздать,

Пошлем-ка Добрьшю Никитица:

Добрыня-то у нас роду вежлива,

70 Вежлива роду был, учеслива,

Умеет он с людьми сойтись-съехаться,

Умеет он с людьми поздороваться,

Умеет он ровно и честь воздать».

И стали тут робята сряжатися

75 И скоро стали собиратися,

Поезжают во ту землю дальнюю,

К тому Семену Леховитому,

О хорошем деле, о сва́товстве,

За того за солнышка Владимира,

80 Захотелось солнышку пожениться.

После этого скоро робята отправлялися,

Скоро проехали они все болота чистые,

Прогони́ли все леса дремучие,

Подъезжают к тому высо́ку те́рему,

85 Ко тому Семену Леховитому.

Становятся к ограде ко дубо́воей,

Ко тому крылечку ко кося́вчату,

Ко тому столбу и ко дубовому,

И ко тому кольцу золочёному.

90 Слезыва́ют уда́лы до́бры мо́лодцы,

Вяжут своих добры́х коней

За то кольцо золочё́ное

И заходят на крылечко кося́вчато,

Заходят в гридни во столовые.

95 Они богу молятца по-писаному,

Молитву прочитали по-ученому,

И всем кругом поклонилися,

Со всема они поздоровались:

«Здравствуйте, Семен Леховитый,

100 Мы приехали к тебе по добру́ де́лу — о сва́товстве.

Посвататьца вашу дочку Афросинью дочь Семеновну

За того мы за солнышка князя за Владимира,

Вашу дочь Афросинью дочь Семеновну».

Говорит тут Семен таковы́ слова́:

105 «Вы сходите к моей дочке, Афросинье дочь Семеновной,

Во ту во ейну горницу,

За те за двери за железные,

За ти замки за немецкие,

Увида́йте Афросинью дочь Семеновну».

110 Пошли робята к Афросинье дочь Семеновной,

Зашли они — поздоровались,

Низко ей поклонилися:

«Здравствуйте, Афросинья дочь Семеновна,

А мы приехали к тебе о хорошем деле — о сва́товстве

115 За того за солнышка Владимира-князя».

А да Афросинья дочь Семеновна

На это им ответ держи́т:

«Да я такая, может, ему не по ра́зуму?

Он со мною не ви́дался,

120 А только слыхал в таких книгах и ста́ринах,

Что есть такие-то у Семена Лиховитого две дочери —

Одна — Авдотья дочь Семеновна,

Зла поля́ница преудалая,

Ездит-гу́лит всё во чисто́м поли,

125 Другая — Афросинья дочь Семеновна

Живет в тако́м во тереме.

Заперта крепко она, заложена.

Это солнышку Владимиру придумалось-приохотилось

Ему на нас поженитися».

130 Вот они взяли Афросинью дочь Семеновну,

Пошли все к Семену Леховитому,

И порешились они и просватали.

И скоро тут робята отправляютца,

Из того города поезжают в свой стольный Киев-град.

135 И привезли они Афросинью дочь Семеновну.

Выходит скоро солнышко Владимир-князь,

Берет Афросинью за белы́ руки́

И ведет ей во свою во гридню во столовую.

После этого и после этого

140 Сходили они во божью́ церко́вь

И скоро они тут повенчалися,

И стали они тут пировать и столова́ть.

И все на пиру напивалися,

И все на честно́м наедалися,

145 И все на пиру прирасхвастались.

А глупый-от хвастат своей молодой женой,

А средний-от хвастат своим отцом и своей матушкой,

А мудрый хвастат своей золотой казной.

И говорит Искудра дочь Малютина,

150 По полу похаживат,

Ти́ху-сми́рну речь она выгова́риват:

«Уж ты гой еси, солнышко Владимир-князь!

Кого же нам послать Скопина́ позвать?»

Один говорит Чурила Пленкович:

155 «Кого мы пошлем Скопина́ позвать,

Пошлем мы опять Добрынюшку Никитица:

Добрыня у нас был роду вежлива,

Вежлива он был, уче́слива,

Умеет он с ним сойтись и поздороватьце,

160 Умеет он ему честь воздать».

Говорит Добрыня таковы́ слова́:

«Здравствуй, Скопи́н сын Иванович,

Я послан к вам послом ско́рыим,

От солнышка Владимира,

165 Позвать просил он вас на почестен пир».

Скоро Скопин у нас тут сряжаетце,

Скоренько он сподобляетце,

Седлал он уздал своего коня доброго,

Закладывал уздечку-от тесмяную,

170 Накладывал седелышко черка́льчето,

И скоро накладывал на своего коня доброго,

Наложил он на него свой шелко́в пово́д,

И только он в струмена ступил,

И скоро на коня скочил,

175 И отправились робята до́бры мо́лодцы

Ко тому ко солнышку Владимиру на почестен пир.

Стали робята пировать и столовать,

Стали они забавлятися разными играми.

Вставает Скопин на резвы́ ноги́,

180 Говорит Скопин таковы́ слова́:

«Прежде досель я, молодец,

У Искудры-то я на коленях си́живал,

Бе́лы гру́ди у ей в руках де́рживал,

Уста-то у ей цело́вывал».

185 И это Искудры за беду́ стало,

За вели́ку ей досаду показалосе.

Не белая березынька шатаетце,

Не лазо́ревы цветы расстилаютце,

Молодой Дюк сын Степанович поклоняетце,

Падает своей матушке во резвы́ ноги́,

5 Просит у ей благословеньица

Съездить-сходить в стольний Киев-град,

Посмотреть там князя со княгинею,

Посмотреть там бояр большебрюхиих

И посмотреть там богатырей преуда́лыих.

10 Не дава́ет ему мать благословеньица

Ехать-итти в стольний Киев-град:

«Молодёшенек ты, зеленёшенек,

Не умеешь ты с людьми сойтись-съехаться,

Не умеешь с ними поздороваться».

16 Во второй раз падает во резвы́ ноги́,

Во второй раз просит благословеньица

Съездить-сходить в стольний Киев-град,

Посмотреть князя со княгинею,

Посмотреть бояр большебрюхиих.

20 Всё-таки мать не дала благословеньица:

«Молодёшенек ты, чадо милое,

Чадо милое, одинокое,

Не смею я тебе дать благословеньица,

Ты рассоришься с людьми проезжими,

25 Да набьют тебя понапра́сну ведь»,

В третьё́й нако́н в ноги падает,

Таковы́ речи выговариват:

«Если дашь благословеньица, я поеду,

А не дашь благословеньица, я пешком да пойду».

30 Ма́ти родимая заплакала, зарыдала горькима слезами:

«Настойчиво ты, неохотливо».

Дала ему благословеньица:

«Поезжай ты с богом, чем пешком итти».

Мать ему наказывает:

35 «Не пей ты там зелена́ вина,

Не хвастай своей удачей молодецкоей,

Не хвастай богатством превеликиим,

Не хвастай мной да старой матушкой».[67]

Вот дала благословеньица,

40 Пошел Дюк сын Степанович на конюшен двор.

Пошел на конюшен двор,

Повыбрал себе коня до́брого,

Коня до́брого, троелеточка.

Выбрал коня троелеточка,

45 Седлал-уздал добра́ коня́

Во двенадцать войлышков, во двенадцать потничков,

Не для басы́ — для кре́пости.

Наверх клал седёлышко зерка́льчато,

В струмена́ ступил, на коня заскочил,

50 Потом не видели поездки молоде́цкие,

Только видели — в поле курева́ стоит,

Курева́ стоит, да дым столбом вали́т.

Ме́лки речки конь перешагивал,

Кру́пны реки перескакивал,

55 Скакал конь с ука́тистой на ува́листой.

Мелки леса он промеж ног брал,

Крупны леса перескакивал.

Выезжал Дюк сын Степанович

На раздолье поля на великое,

60 Вынимал трубочку подзорную,

Смотрел на все четыре стороны;

По западной стороночке — сер каме́нь лежит,

По северной сторонушке — моря широкие,

Под восточноей сторонушке — леса дремучие,

65 Под летней сторонушке увидел стольний Киев-град стоит.

Подъехал к стольне-Киев-граду,

Заехал в стольний Киев-град,

«Ох вы, ма́лы ребятушки,

Знаете ли, где палаты белока́менны

70 Солнце-батюшки Владимира-князя?»

Подъехал к палате белока́менной,

Вяжет коня за парадное крыльцо,

За парадное крыльцо, за золото́ кольцо,

Заходит безо всякого докла́дица,

75 Безо всякого решения.

Отворя́т двери широкие,

Молится по старой религии,

Кланяется во все стороны.

Мать выходит княгиня Апраксе́ния:

80 «Куда же ты, добрый мо́лодец, направился,

Куда, добрый молодец, путь держишь?»

— «До вас, княгиня великая, посмотреть вас

И посмотреть всех ваших людей по́дданных,

Где же солнышко, бат, Владимир-князь?

85 Не видать его в палатах белока́менных».

— «Ушел он, сегодня день у нас воскресенье,

Ушел он в церковь божию,

Помолиться да господу-богу».

И пошел Дюк Степанович во божию́ церкву́,

90 Стает Чуриле Никитиче (главный генерал) под пра́ву руку,

Солнышку-батюшке под леву руку,

В середину идет, себя не низит мо́лодец.

Господу-богу молиться надо с понятием,

С понятием да с усердием».

95 Отошла служба воскресенская,

И пошел народ из храма божьего

По своим домам, всяк во свой дом.

Вот на пиру стали все веселёшеньки,

Все стали пьянёшеньки.

100 Дюк Степанович от калачика верхню корочку откладывает,

Ни́жню ко́рочку под стол кладет,

Серединку откусыват.

«Верхня корочка пригорелая у вас,

Нижня корочка призады́млена,

105 А у моей матушки — помело́чко шелко́вое, подики серебряны,

Один калачик съешь — по другом душа горит».

«Что ты за невежа, за скотина такой,

Наш пир не во что кладешь, па́ря, ничем считашь,

Всех нас богатых да бояр не тем зовешь!

110 С Чурилой Никитичем они прирасхвастались

Своей удалью великою.

Стали биться о велик заклад:

* Собиралсе старо́й да в путь-дорожочку,

А во ту он субботу да во христовскую,

А к заутренни поспеть во стольнёй Киев-град.

Ах всё прямым-то путем туда пятьсот тут ве́рст,

5 Ах окольниим путем дак восемьсот тут ве́рст.

Прямоезжа-то дорожка да заколодела,

Ах калиновы мосты все разворочены,

Заселилсе там Соловей да сын Рахматович.

Ах сряжалсе старо́й да в путь-дорожочку,

10 Ах как складывал он заповедь великую:

«Как-де бы в пути-то ле мни да во дорожочки

Ах как рук бы ды своих да не кровавити».

Ах поехал старо́й да в путь-дорожочку,

Ах приехал старо́й во Быкето́вец-град.

15 Ах как те ле мужики да быкето́вския

А все ходят во слезах да во великиих,

Ах напала на них литва поганая.

Ах как стал тут старо́й да подраздумалсе:

«Ах как всякий-то заповеди вкладыват,

20 Ах не всякий же заповедь испа́лниват».

Ах начал он тут бити литву поганую,

Не оставил поганыих на се́мена.

Ах как те ли мужики да быкето́вския

Ах таща́т тут они да злато-се́ребро.

25 Говорил тут старо́й да Илия Муромец:

«Мне не надо ведь вашо да злато-се́ребро,

Попросите-ка вы мне да могучё́й силы́».

А поехал старо́й да в путь-дорожочку.

Ах заслышил Соловей да сын Рахматович,

30 Как едёт удало́й да до́брой молодец.

Засвистал Соловей по-соловьинному,

Замызга́л тут собака да по-собачьему.

У Ильи ведь тут конь да на колени пал.

Ах как бил-то Илья да по крутым ребра́м:

35 «Ах ты волчьяя сыть да травяной мешок,

Не слыхал воро́нина да всяка граянья,

Не слыхал ты сорочьего кычи́канья?

Ах от свиста-то ты да на колени пал».

Ах снимал тут Илья с себя туги́й лук,

40 А как вкладывал он стрелочку каленую,

А как вкладывал он стрелку да приговаривал:

«Ах лети-ко, моя стрела каленая,

Ах лети-ко Соловью да ты во правый глаз.

Ах как выйди, стрела, да во лево́ ухо́».

45 Ах свалилсе Соловей да сын Рахматович.

Ах подъехал старо́й да Илия Муромец,

Ах схватил он Соловья да за белы́ руки́,

Пристегнул он ко стремени булатному,*

Ах поехал старо́й во стольной Киев-град.

50 Ах приехал старо́й-то ли ко к обеденке,

Ах отслужили уже службу христовскую.

Говорит тут старо́му да Владимир-князь:

«Ах как что же ты, Илья, да опоздал сегодня?»

Говорил тут Илья да таковы слова:

55 «Получилось две одержки тут великие:

Ах как первая одержка да вот Быкето́вец-град,

Ах напала на него литва поганая,

Ах разбил я их да растоптал да до единого.

А втора одержка да Соловей-разбойничек».

60 Ах говорил тут как солнышко Владимир-князь:

«Ах не ври-ка, Илья, нас не обманывай,

Что Соловей будет у тя да здесь прикованной».

— «Ах идемте со мной вы ко добру́ коню,

Ах увидите там Соловья-разбойника».

65 Ах пошли тут они ко добру́ коню,

Говорит тут да солнышко Владимир-князь:

«Засвисти-ка, Соловей, по-соловьиному,

Замызхай-ка, собака, да по-собачьему».

Говорит Соловей да сын Рахматович:

70 «Не твое я пью-ем, не у тя я кушаю,

Не тебя я хочу да нонь ведь слушати».

Говорил тут старо́й да таковы слова:

«Засвисти-ко, Соловей, да только в полсвиста́».

А как солнышко князь тут на колени пал.

75 Ах как вынул старо́й тогда булатной нож,

А прирезал-приколол Соловья на смерть тогда.

Долга́ дорожечка сибирская,

Как широк-ы переезд через синё́ морё́,

Чрез синё́ морё́, как широка ли мать-Волга да под Казань пошла,

Еще шире того пошла под Астрахань.

5 Тут протекала, пробегала да мать быстра́ река,

По названию-ту реченька Смородина.

Она устьем-то пала да в Волгу-матушку,

Ах как Волга-то пала да во синё́ морё́,

Во синё́-то морё́ да во Каспийское,

10 Во Каспийское морюшко беспроли́вное.

Как по синему-ту морю да нонь корабль бежит,

Ах корабль-от бежит, ровно сокол летит.

Баско-хорошо кораблик да изукрашеной:

Ах как нос-де корма да позолоченой,

15 Как по дорогу камню да самоцветному

Ах как вместо-то очей да было врезано,

Ах по черному соболю по заморскому

Ах как вместо-то бровей было приклеено,

По сизу еще бобру да по осистому

20 Ах да вместо ушей было пришитое,

Ах по серому волку да по рыскучему

А как вместо ле ног да было вдолблено,

Ах по черному моржу да по подлёдному

Ах как вместо-то ли туши да было впилено,

25 Ах по красной лисице да по бурна́щатой

Ах как вместо хвоста было привязано.

Ах у этого черлёна да больша ко́рабля

Ах как нос да корма да по-звериному,

Он и хобот-то мечет да по-змеиному.

30 На середочке стояло жара́во дерево,

Наверх дерева фли́герка шатаетсе,

Ровно лютая змея да извиваетсе.

Ах как скоро добегал да наш черлён корабль

Ах во те еще во летны да тихи гавани,

35 Ах во те еще пристанища корабельные.

Опускали они паруса поло́тняны,

Ах метали они якоря булатные,

Ах как сходни-ти клали да концом на́ берег.

Ах как стал тут Соловей да собиратисе,

40 Ах как стал тут Будимирович сподоблятисе,

А как брал он с собой тогда гостинечки,

Ах гостинечки он брал с собой подарочки,

Во первы́х-то, он брал с собой лисиц пару,

Во вторых-то, он брал с собой куниц пару,

45 Еще сорок сороков да чёрных со́болей,

А княгине-то он брал хрущату́ камку́.

Ах пошел тут Соловей да Будимирович,

Впереди-то Соловья да всё сукна стеля́т,

Позади-то Соловьюшка в трубу катя́т.

50 А зашел он в ограду да княженецкую,

Из ограды-то зашел да на круто крыльцё,

Со крута-то крыльца да во новы́ сени́,

Из новых-то сеней да в нову горницу.

Во перво́й терем зашел, да тут щелчат-молчат,

55 Ах щелчат-молчат, да богу молятсе,

Во второй терем зашел, да тут щелчат-молчат,

Ах щелчат-то молчат, да ествы стряпают,

Во третий терем зашел, да ко князю пришел.

Он поклон-от ведет да по-ученому,

60 Он ведь крест-от кладет да по-писа́ному,

На все стороны Соловей да поклоняетсе,

А князю-те со княгиней да на особину:

«Уж ты здравствуешь, король земли Литовскоей,

Уж ты здравствуешь, княгиня да мать Евпра́ксия».

65 — «Уж ты здравствуешь, уда́лой да доброй мо́лодец,

Я не знаю, как назвать тебя по имени,

Я не знаю звеличать да по отечеству,

Я не знаю тебя, да вы какой земли,

Ах какого вы села, какого города»?

70 — «Ах земли-то ле я буду у Индийскоей,

Ах как города я буду Ростовского,

Ах зовут-то меня да нынче Соловей,

По отечеству зовут да Будимерович».

— «Ты зачем сюда пришел, зачем приехал же,

75 Уж ты то́рги торговать, али житьем пожить?»

— «Я не то́рги торговать да не житьем пожить,

Я приехал сюда да к вам посвататьсе

На любимой-то на вашей да на племяннице,

Ах на той ли на Аннушке Потятичной».

Выпадала пороха да снегу белого,

Ах-ы не пору порошица, не во́времё,

Как серёдь конца лета да о Петро́ва дни.

Ах как по этой по порохе да не ушкан скакал,

5 Не ушкан тут-то скакал, не горносталь рыска́л,

Ах-ы бежал тут-то Чурила да Бладокле́нкович

Ко чужой-то жене да он к Пермякиной.

Увидала его девушка-чернавушка,

Молодая Пермякина служаночка:

10 «Уж ты гой еси, Чурило да Бладокле́нкович,

Ты чужу пашню пашешь, а своя-то стоит,

Ты чужу-то жонку любишь, а своя так живет.

Уж я пойду, схожу да Пермяты скажу».

— «Не ходи-ко, служанка, ты еще не сказывай,

15 Я куплю тебе серёжечки с подвесточкой,

Заплачу я за серёжки да двадцать пять рублей».

— «Мне не дороги да твои златы серёжечки,

Только дорога́ мне да правда да истина».

Ах забралсе Чурила да в теплу спаленку,

20 Ах разулсе, разделсе да по-домашнему,

Ах сафьяны-ти сапожечки ле под лавочку,

Ах как шапочка, рука́вочки на лавочке,

Ах как цве́тно-то платьице на грядочке.

Увидала его девушка-чернавушка,

25 Ах молодая Пермякина служаночка:

«Уж ты ой еси, Чурила да Бладокленкович,

Ты чужу пашню пашешь, своя так стоит,

Ты чужу жонку любишь, а своя так живет.

Уж я пойду-то схожу да Пермяты скажу».

30 — «Не ходи-ко-ся ты еще не сказывай,

Я куплю тебе сапожечки зелё́н сафьян,

Заплачу я за сапожки пятьдесят рублей».

— «Мне не дороги твои будут сапожечки,

Только дорога мне да правда-истина».

35 А пошла же тут девушка-чернавушка:

«Уж ты гой еси, Пермята да сын Васильевич,

Заскочил к тебе конь да в зелены́ сады,

Он ведь топчет твою да шелкову́ траву».

Ах Пермята на это был догадливый,

40 Ухватил он с собой да саблю вострую,

Ах бежит тут Пермята да в теплу спаленку,

Ах лежит тут Чурила да с молодой женой.

Ах срубил он Чуриле да буйну голову.

45 «Уж ты кайсе-ко, баба, да во перво́м грехе,

Я прощу еще твою беду великую».

Говорила Пермяты да молода жена:

«Где бел лебедь лежит, пускай ляжет лебёдушка».

Ах как прежде Рязань да слободой слылась,

Ах как нонь-то Рязань да славным городом.

Ах во той еще во Рязани да славном городе

Ах как жил тут Никитушка, не старилсе,

5 Середи веку Никитушка преставилсе.

Ах осталась у Никиты да молода жена,

Молода его жена, сама беременна.

Ах осталось у Никиты да дорого́ семё́,

Уродилось у Никиты да золото чадо́,

10 Ах как дали ему хорошо имечко,

Ах как имечко дали ему Добрынюшка.

Ах Добрынюшка растет, да точно цвет цветет.

Он достиг-то Добрыня да до двенадцать лет,

15 А и стал он ходить да на конюшен двор,

А и стал он шутить шутки немалые,

Ах немалые шутки да богатырские.

* Как была-то жила да молода вдова,

Молода-то вдова да вдова пашина.

Как у той ле вдовы да было пашиной

А как много было да детей малыих,

5 Ax как девять сынов да вот и три дочери.[68]

А как все ли сыновья у ней повыросли,

А как все у ей дочери были на возрасте.

А как ети да робята да во разбой пошли,

А едину сестру взаму́ж повыдали.

10 А повыдали сестру да за синё́ морё́,

За синё́-то море да красовитое,

За купця-то ей выдали за богатаго,

За хресьянина выдали за хорошаго.*

Она год она жила да не стосну́ласе,

15 Ах на другой год жила да в уме не было,

А на третьем-то году да сына ро́дила,

А на третьем-то году да ей прискучилось,

А у батюшка она да попросиласе,

У свекровушки молодка да доложиласе:

20 «А кабы съездити нам с мужем да за синё́ морё́,

Посмотреть-то на своих родных родителей».

Как поехали они да за синё́ морё́,

А как ехали с утра да день до вечера,

А как стала наставать-то ноченька темная,

25 Как пристали они ко круту бе́режку,

А как стали да тут они ноченьку ночевати,

Как напали на них да разбойнички.

Ах как мужа-то взяли да зарезали,

А как мальчика-то взяли, да в воду бросили,

30 А жену-то бе́дну да пообидели,

А имущество они да всё разграбили.

А как тут же разбойнички напилисе,

А как тут же разбойнички наелисе,

А как тут же разбойнички заснули все.

35 Как один из них разбойничек не спит, сидит.

Говорил тут разбойник таково слово:

«Ты скажи-ка, вдова бедна, обижена,

А какого ты есть да роду-племени,

А какого же есть да отца-матери?»

40 Говорила-то вдова бедна́ обижена:

«А как есть-то ле я из-за синя́ моря́,

А как той ли вдовы я бедной пашиной».

Говорил тут разбойничек да таково слово:

«Вы ставайте, братья да всё разбойнички,

45 А как что же мы, братья, наделали,

А каку ведь мы обиду что нагрезили,

А как зятя-то мы взяли зарезали,

А племянника-то взяли да в воду бросили,

А сестру-то бедну́ да пообидели,

50 А имущество у них да всё разграбили».

Ах как тут же разбойнички проснулисе,

А как тут же разбойнички расплакались,

Во грехах-то своих богу раскаялись.

А как с той же поры, с того ли времечка

55 Ах разбой-то они совсем покинули.

Допьяна́ наш ключник да напиваетсе,

Во хмелюшках-то ключник-то похваляетсе:

«Я у князя-то живу да ровно тридцать лет,

Я с княгинёй-то живу да ровно три года́».

5 Скоро-наскоро дослали да самому князю́,

Приказал-то ле князь его повесити.

Ах как ключника во петелке повесили,

Ах как ключничок во петелке качаетсе,

А княгиня-то во тереме кончаетсе.

10 Ах как ключника во петелке повесили,

А княгиня та сама себя зарезала,

Ах зарезала себя да по белы́м грудям,

Ах не жалко ей было да жисть прекрасную,

Только жалко ей было любови ключничка.

*Как мы сидели на пиру дак две честны́ вдовы,

Две честны́ были вдовы дак две боярины,

Как одна была Маринка да Чусова́ вдова,

Как друга была Овдотия, вдова-то Блу́дова.

5 Наливала тут Овдотия да чару зелена́ вина,

Не велику и не малую — полтора ведра,

Подносила она Маринке да Чусово́ю вдовы,

Как за чарой сама речь дак выговаривала:

«Уж что же нам людьмы с тобой заменятисе,

10 Уж что же нам добры́ма да засылатисе,

Как у мня-то ведь есть дак дорого́ чадо́,

Дорогой у мня есть дак сын Фатенушко,

Как у тя-то ле есть дак дорога́ доче́рь,

Дорога ли твоя Савишна Чусавишна.

15 Как не можно ле с тобою нам их вместя́х свести,

А вместя́х-то их свести дак сватовсьво-то завести?»

Уж как тут нонче Маринке да за беду-то стало,

За велику ей досаду да показалосе.

На отмашку ёна чару-ту отво́дила,

20 Разливала ету чару да зелена́ вина

Как по всем-де по столам, столам дубовыим,

Как по тем-де по столешенкам кедровыим,

Как по тем-де по скатёрочкам шитым-браныим,

Как по тем-де по питья́м-ества́м саха́рныим:

25 «Как у мня-то ведь есть дак дорога́ доче́рь,

Дорога́ ле моя Савишна Чусавишна,

Как у тя-то ведь есть дак сын Фатенушко.

Как отец-от у его был да блудно блудишшо,

Уж как он-то юродилсе дак чудно чудишшо.

30 Он по городу по Киеву шатаетсе,

Будто дикая собака да искитаетсе,

Как вот бродит он под хлёв, под и́збу, как будто курица,[69]

Где зерна́-то ведь найдет, дак и тут и сыт живет,

А зерна́-то не найдет — живет он голоден».

35 Уж как тут нонче Овдотии да за беду стало,

За велику ей досаду да показалосе,

Как ставала тут Овдотия да со честна́ пиру́,

Выходила тут Овдотия дак вон на улицу,

Как брала тут Овдотия своё́го коня доброго,

40 Как садилась тут Овдотия да на добра́ коня,

А поехала Овдотия к своё́му терему.

Как ведь едет тут Овдотья ко своё́му терему,

Повеся́ дёржи́т свою дак буйну голову,

Потопя дёржи́т свои дак очи ясные.

45 Как взглянул ведь у ей Фатенко да вон на улицу,

Как взглянул ведь он в окошечко косявчато,

Как взглянул ведь он в стеколышко хрустальнёе,

Он увидел свою маменьку родимую:

«Уж как едёт моя маменька со честна́ пира́,

50 Уж как едет ведь родима не по-старому,

Уж как едет моя маменька не по-прежнему,[70]

Повеся́ дёржи́т свою дак буйну голову,

Потопя дёржи́т свои дак очи ясные».

Как въезжает тут Овдотья ко высоку терему

55 Выбегает тут Фатенко дак вон на улицу,

Он стречает свою маменьку родимую:[71]

«Уж и что же, моя маменька, едешь не по-старому,

Уж ты едешь со честна́ пира да не по-прежному,[72]

Повеся́ дёржишь свою дак буйну голову,

60 Потопя́ дёржишь свои дак очи ясные?»

Говорит ведь ему маменька родимая:

«Как мы сидели на пиру дак две честны́ вдовы,

Две честны́х были вдовы да две боярины,

Как одна была Маринка да Чусова́ вдова,

65 Как друга была Овдотия вдова-то я Блу́дова,

Я наливала тут Маринке да чару зелена́ вина,

Не великую, не малую — полтора ведра,

Подносила я Маринке да Чусово́ю вдовы,

Как за чарой сама речи да выговаривала:

70 „Уж что же нам людьми с тобой да менятисе,

Уж что же нам добрыми да засылатисе,

Как у мня-то ведь есть да дорогой ведь сын,

Дорогой ли у мня ведь сын да есть Фатенушко,

Как у тя ведь есть да дорога́ доче́рь,

75 Дорога́ ли твоя Савишна Чусавишна,

Дак не можно ли с тобой нам их вместя́х свести,

Как вместя́х-то их свести, сватовство-то завести?“

Уж как тут нынче Маринке за беду стало,

За велику ей досаду показалосе.[73]

80 На отмашку она чару тут отво́дила,

Разливала эту чару да зелена́ вина

Как по тем-де по столам, столам дубовыем,

Как по тем-де по столешенкам кедровыим,

Как по тем-де по скатёрочкам шитым-браныим,

85 Как по тем-де по питья́м-ества́м саха́рныем,

Как за чарой сама речь дак выговаривала:

„Как отец это у его был да блудно блудищо,

Уж как он-то уродилсе дак чудно чудищо,

Как по городу по Киеву шатаетсе,

90 Будто дикая собака да искитаетсе,

Как вот бродит он под хлёв, под и́збу, как будто курица,

Где зерна́-то ведь найдет, дак тут и сыт живет,

Как зерна́-то не найдет — живет тут в голоде“».

Уж как тут нынче Фатену да за беду стало,

95 За великую досаду показалосе.[74]

Выходила тут Овдотия вон на улицу,

Как отвязывала своёго да коня доброго.*

Он заскакивал, Фатенушко, да на добра́ коня,

Погони́л он ведь ко Марине ко высо́ку терему́.

100 Она-то была, Маринка, да нынче хитрая,

Она выскакивала она нонь вон да на улицу,

Подняла она ведь форточку кленовую.

Как на то ведь был Фатенушко догадливой,

Как увидел он ведь форточку кленовую,

105 Как ударил своёй палицей буёвою,

Раскатились ейны форточки на мелки дребезги.

Как приганивал Фатенко к высо́ку терему́,

Как ударил тут Фатенко своей ведь палицей,

Как рассыпалсе у ей терем по окошечкам.

110 Как ведь тут-то выходила Маринка да вон из терема,

Как схватила она свою доче́рь за бело́й платок,

Как вытаскивала она ей на улицу,

Как запихивала Фатенке на добра́ коня,

Называла тут Маринка любимы́м-ле зятё́м.

Как поехал тут Фатенко во божью́ церкву́,

115 Тут ведь нынче Фатенко повенчалсе-то.

Тут поехал наш Фатенко ко своё́му терему́.

Как увидела его маменька родимая:

«Уж как едет нонь Фатенко, да поженилсе-то».

*Уж как ездил Добрыня да по чисту́ полю́,

Он завидел, Добрыня, да там шатер стоит,

Уж как русски-те шатры были белобархатны,

А как тот-то-де шатер дак чернабархатнай.

5 Как поехал Добрыня да ко черну́ шатру,

Он ведь ставил коня да к дубову́ столбу,

Он ведь вяжет коня да к золоту, кольцу.

Он заходит, Добрыня, да во черна́ей шатер.*

Тут стоит нынь бочка да с зелены́м вином.

10 Он напилсе, наелсе, да стал пьянёшенек,

Пьянёшенек стал да веселёшенек.

Он ведь стал по шатру нынче похаживать,

Он стал шатер нонь подергивать.

Уж как вырвал шатер на мелки дребезги,

15 Уж как сам тут упал на мать сыру землю,

Он засыпа́л честны́м богатырским сном...

Недалёко от города от Киева,

Недалёко ли во чисто́м поле за двенадцать верст,

Тут стояла застава богатырская,

Тут стояло тут тридцать уда́лых добрых молодцев,

5 Тут стояло тридцать могучих бога́тырей.

Уж на́больший их был да право стар казак,

Стар казак Илья Муромец.

Выезжал Сокольник во чисто́ полё́,

Ездит на полях у города у Киева,

10 Не приворотил к заставе богатырскоей,

Не спросилсе славныих бога́тырей.

Ездил Сокольник по чисту́ полю́,

Своима утехами забавляетсе:

Подкидыват свою палицу буё́вую,

15 Палица была девяносто пудов,

На полёте-то палочку подхватыват,

На землю ей не ураниват;

Из туга лука стрелочку постреливат,

На землю ее не ураниват,

20 На полете стрелочку подхватыват.

По праву́ руку́ бегат черной медведь,

По леву́ руку́ бегат серой волк,

На право́м плече сидит млад ясё́н соко́л,

На лево́м плече — млад сиз орел,

25 На головушке сидит черной кречеток заморской.

Вставал Илеюшко по утру по раннему,

Вот он брал трубочку подзорную,

Выходил он в одну улочку,

Заходил на заставу богатырскую,

30 Смотрел Илья да на все стороны.

Смотрел в сторонку подшело́нную —

Стоят леса темные, дремучие;

Смотрел в сторонку подзападную —

Под западной сторонушкой грязи черные, болота зыбучие;

35 Смотрел в сторонушку подглубничную —

Под глубничной сторонкой снежны горы непроходимые;

Смотрел в сторонку подсеверную —

Под северной сторонушкой стоят сини́ моря Вохлынские,

Стоят сини́ моря Вохлынские, Ледовитой океан.

40 Смотрел в сторонку подполу́ночну —

Тут стоят ледяны горы непроходимые;

Смотрел в сторонку подвосточную —

Под восточной сторонкой стоят горы превысокие,

Стоят горы превысокие, места претемные;

45 Смотрел в сторонку подобе́дничную —

В подобе́дничной сторонке стоят поля зеленые;

Смотрел в сторону теплую подле́тную —

В подле́тной сторонке стоит славной Киев-град,

По чистым полям ездит Издо́лище поганое.

50 Тогда стар казак зашел да на заставу богатырскую,

Разбудил всех мо́лодцов-бога́тырей:

«Проспали мы Издолище поганое —

Ездит по чистым полям по киевским».

Сказал стар казак Илья Муромец:

55 «Надо ехати проведати.

Снарядить Алешеньку Поповича!»

Уж как стал Алешенька сряжатисе,

Стал Попович сподоблятисе.

Выходил Алешенька на улицу,

60 Обуздал коня уздечкою тасмя́ноей,

Оседлал седёлышком зеркальчатым,

Во седёлышко клал плотны потнички,

На потнички стелил он мягки войлочки,

Застегивал у седла двенадцатую подстего́ленку,

65 Метал тринадцатую через сильну степь,

Через сильну степь лошадиную:

«Это не ради басы́, ради крепости,

Не оставил чтобы конь меня в чисто́м поле́».

На коня скочил, в стремена ступил,

70 Поехал Алешенька ко Издо́лищу.

Подъезжает, ругает речьми непотребныма:

«Ах ты Издо́лище, сорока белобокая,

Ты, ворона пустопёрая,

Уж ты ездишь мимо заставы богатырскоей,

75 Нас, бога́тырей, ничем зовешь,

Нас, бога́тырей, ни во что кладешь».

Едет Сокольничек помимочок, ему не здравствует,

Своима утехами забавляетсе.

Обгони́л его Алешенька вокруг кругом,

80 Встречает Сокольничка, сам ругаетсе:

«Ты, сорока белобокая, ворона пустопёрая,

Едешь мимо нашей заставы богатырскоей,

Нас, богатырей, ничем зовешь,

Нас, бога́тырей, ни во что кладешь,

85 Не отдаваешь нам честь молодецкую».

Едет Сокольник помимочок, ему не здравствует.

Обгони́л Алеша Сокольничка во третьёй раз,

Обгони́л, опять ругаетсе:

«Ты, сорока белобокая, ворона пустопёрая,

90 Едешь мимо нашей заставы богатырскоей,

Нас, бога́тырей, ничем зовешь,

Нас, бога́тырей, ни во что кладешь,

Не отдаваешь нам честь молодецкую».

Это Сокольничку не по уму пришлось,

95 Это Сокольничку не по разуму,

За великую досадушку показалосе.

Подгонил Сокольничек ко Алешеньке,

Схватил его за черны́ кудри́,

Вытащил его из седёлышка,

100 На ж... поло́жил два отяпышка,

На отяпышки положил два олабушка.

Алеша и встать не смог.

Еле-еле взобралсе на добра́ коня

И поехал на заставу богатырскую.

105 Вышел стар казак из за́ставы,

Смотрит он на Алешеньку Поповича:

Уж как едет Алеша не по-старому,

Не по-старому едет, не по-прежнему,

Он лягаетсе на коне, как худа ворона.

110 Зашел старой казак на заставу богатырскую:

«Не надо было посылать Алешеньку Поповича,

Алешенька ведь роду он поповского,

Он поповского роду, собачлива,

А надо было послать Добрынюшку Микитича.

115 У Добрыни отец был Никита Романович,

Он ведь роду был-от вежлива, вежлива роду, оче́стлива,

Умел с людьми сойтись, съехатьсе,

Умел людей именё́м назвать

И величать из отечества.

120 И Добрынюшка Микитич роду вежливого».

Стал Добрынюшка сряжатисе,

Микитич-бат сподоблятисе.

Срядилсе он скоро-на́скоро,

Выходил он вон на улицу,

125 Обуздал коня уздечкою тасмяною,

Обседлал его седёлышком зеркальчатым,

Во седёлышко клал плотны потнички,

На потнички стелил мягки войлочки.

Застегивал двенадцатую подстего́ленку,

130 Метал тринадцатую через сильну степь,

Через сильну степь лошадиную:

«Не ради басы́ — ради крепости,

Не оставил чтобы конь да во чисто́м поле́».

На коня садилсе Добрыня, в стремена ступил.

135 Не видали поездки молодецкоей,

Не видали побежки лошадиноей,

Только видят — в поле курева́ стоит,

Из ушей пар столбом валит,

Из ноздрей искры сыпом сыплютсе,

140 Изо рту пламя-огонь столбом стоит.

Подгонил Добрынюшка к Сокольничку,

Обгонил его вокруг кругом,

Соскочил Добрыня со добра́ коня,

Снял он шапочку пухово́й колпак,

145 Еще кланяетсе понизёшенько:

«Здравствуешь, удалой доброй молодец,

Коя ты села, коя города,

Какого роду, какой племени,

Какого отца, которой маменьки,

150 Как тебя, мо́лодца, именё́м назвать

И величать тебя из отечества?»

Едет Сокольничек помимочок, ему не здравствует.

Заскочил Добрыня на добра́ коня,

Обгонил Сокольничка вокруг кругом,

155 Соскочил со добра коня,

Снял он шапку пухово́й колпак,

Еще кланяется понизёшенько:

«Здравствуешь, удалой доброй молодец,

Коя ты села, коя города,

160 Какого роду, какой племени,

Какого отца, которой маменьки,

Как тебя, мо́лодца, именё́м назвать

И величать тебя из отечества?»

Сокольничек едет помимочок, не разговариват.

165 Тогда заскочил Добрыня на добра коня,

Обгонил Сокольничка вокруг кругом,

Стретаетсе ему во третьёй раз.

Снял он шапочку пухово́й колпак,

Еще кланяетсе понизёшенько:

170 «Здравствуешь, удалой доброй молодец,

Коя ты села, коя города,

Какого роду, какой племени,

Какого отца, которой маменьки,

Как тебя, мо́лодца, именё́м называть

175 И величать тебя из отечества?»

Тут сказал ему Сокольничек:

«Я не спрашивал вас ни отца, ни матери,

Я не спрашивал ни роду, ни племени.

Только надо мне поединщичка,

180 Старого казака Илью Муромца».

Тогда заскочил Добрыня на добра́ коня,

Приехал на заставу богатырскую:

«Что Сокольничек со мною не здоровалсе,

Только просит он, Сокольник, поединщичка,

185 Стара казака Илью Муромца».

Тут и стал Илеюшка сряжатисе,

Стал сряжатьсе, сподоблятисе.

Снарядилсе Илейко скоро-на́скоро,

Обуздал коня уздечкою тасмяною,

190 Обседлал коня седёлышком зеркальскиим,

Во седелышко клал плотны потнички,

На потнички стелил мягки войлочки,

Застегивал у седла двенадцатую подстего́ленку,

Метал тринадцатую через сильную степь,

195 Через сильну степь лошадиную:

«Не ради басы́ — ради крепости,

Не оставил чтобы конь во чисто́м поле́».

И поехал тогда Илеюшка в стольной Киев-град:

«Надо, надо мне-ка покаятьсе,

200 Надо, надо мне с души грехи снести,

Может статьсе — убьют меня».

Покаялсе Илейко, распростилсе с князем и с княгинею,

Тогда уехал на заставу богатырскую,

Распростилсе со бога́тырями.

205 Как сказал Илейко таково слово:

«Коли убьют меня, — схороните во матушку во сыру землю́».

Распростилсе он, садилсе на добра́ коня,

Погонил он в чи́сто поле к Сокольничку.

Не гора с горой скатаетсе —

210 Богатырь с богатырем съезжаютсе.

Ухватили они по палице буё́воей,

Начали один другого бить палицами буё́выми.

От рук их палочки загорелисе,

По насадочкам извихлялисе.

215 Бросали они палочки на матушку сыру землю́.

Схватили тогда по копейцу бурзомецкому,

Начали дратьсе копьями бурзомецкима.

Дрались они копьями бурзомецкима,

От рук у их копейцы загоралисе,

220 По насадочкам извихлялисе.

Бросили они их на матушку сыру землю́.

Схватили они по сабельке по востроей,

Нещарблё́ны, некровавлены,

Начали рубитьсе саблями вострыми.

225 От рук их сабельки загорелисе,

С носка до пяты исщербалисе,

По насадочкам извихлялисе.

Бросили их на матушку сыру землю́.

Соскочили тогда со добрых коней на матушку сыру землю́,

230 Схватились в рукопашной бой.

Дралисе они, помесили матушку сыру землю́ до колена.

У старо́го права нога да прокатиласе,

Лева рука да прохватиласе.

Улетел старо́й на матушку сыру землю́.

235 Взлетел Сокольничек ему на белы́ груди,

Вытащил чанжалище булатен нож,

Хочет распороть у старого белы́ груди́,

Вытащить лёгка, печень и ретиво́ сердцо́,

Предать старо́го злой смерти.

240 Тогда взмолился старо́й богу-господу:

«За что выдали меня поганому татарину на пору́ганье?

Стоял я сорок лет за церкви за соборные,

Стоял за веру за крещеную,

За пресвяту я божью матерь богородицу

245 И за всю силу небесную,

Стоял я за тех младенцев троелётныих,

За тех девиц сорокалётныих,

Не выдавал поганым татарам на пору́ганье».

Вдруг у старого силы при́было.

250 Схватил Сокольника за черны́ кудри́,

Свистнул его с себя на сыру землю́,

Взлетел ему на белы́ груди́,

Вытащил чанжалище булатен нож,

Хочет у него распороть белы́ груди́,

255 Вытащить вон ретиво́ сердцо́.

Замахнулсе, хочет всадить ему булатен нож в белы́ груди́ —

В плече у его рука застояласе.

Стал Илеюшка выспрашивать:

«Кто ой еси, удалой доброй молодец,

260 Коя села, коя города,

Какого роду, какой племени,

Как тебя именё́м назвать, величать по отечеству?»

Говорит Сокольничек таковы слова:

«Когда я сидел у тебя на белы́х грудя́х,

265 Я не спрашивал у тебя ни роду, ни племени,

Ни отца не спрашивал, ни матери.

Пори мои груди белые,

Тащи вон мое ретиво́ сердцо́, лё́гка и печень».

Во второй раз замахнулсе старой казак Илья Муромец —

270 Во локтю у Ильи рука застоялосе.

Опять старой стал выспрашивать:

«Кто ой еси, удалой доброй молодец,

Коя села, коя города,

Какого роду, какой племени,

275 Как тебя именё́м назвать, величать по отечеству?»

Говорит Сокольничек таковы слова:

«Когда я сидел у тебя на белы́х грудя́х,

Я не спрашивал у тебя ни роду, ни племени,

Ни отца не спрашивал, ни матери.

280 Пори мои груди белые,

Тащи вон мое ретиво́ сердцо́, лё́гка и печень,

Представляй меня да злой смерти».

Третьё́й раз замахнулсе старой казак Илья Муромец —

В кисти рука застоялосе.

285 Тогда стал он опять Сокольничка спрашивать:

«Кто ой еси, удалой доброй молодец,

Коя села, коя города,

Какого роду, какой племени,

Как тебя именё́м звать, величать по отечеству?»

290 Тогда сказал ему Сокольничек:

«От того я от моря, моря синего,

От того я от камешка от Ла́тыря,

От той от матушки Золотыгорки».

Соскакивал старой на резвы ноги́,

295 Брал Сокольничка за белы́ руки́,

Ставил его на резвы́ ноги́,

Целовал его в уста саха́рные,

Называл его сыном любимыим.

Говорит Сокольник таково́ слово́:

300 «Как ты мог меня прижить моей маменьке?»

— «Я у твоей маменьки жил в таю три месяца,

Тут я тебя прижил, мой сын».

— «Я съезжу, спрошу у маменьки,

Верно ли ты ею хвастаешь».

305 На коня скочил, в стремена ступил,

Погонил Сокольничек во своё место́.

А старо́й казак поставил шатер белобархатной,

Лег спать с великого побоища,

Захрапел, как порог зашумел,

310 Пригонил Сокольник ко свою́ месту́,

Не приказывал коня, не привязывал,

Как бежал он в палаты белокаменны.

Повстречалась ему маменька родимая.

Говорит Сокольник таковы слова:

315 «Был я на полях на киевских,

Видел старого казака Илью Муромца,

Он тебя назвал б....ю, меня зовет вы....ком».

— «Не пустым старо́й похваляетсе:

Жил со мной в таю три месяца,

320 Тут тебя мне-ка прижил».

Схватил Сокольничек сабельку вострую,

Нещарблё́ну, некровавлену,

Срубил у матери буйную голову.

Схватил копейцо бурзомецкое,

325 Как бежал он вон на улицу,

Как садилсе на добра́ коня,

Как он ехал во чисто́ поле ко ста́рому.

Ста́рой спит, как порог шумит.

Заскочил Сокольник в шатер белобархатный,

330 Ткнул ста́рого копьем бурзомецким в ретиво́ сердцо́.

А у ста́рого погодилсе на груди чуден крест.

В крест взошло копейцо и сломилосе.

Ото сну старо́й прохва́тилсе,

Соскочил старо́й на резвы́ ноги́,

335 Как схватил Сокольничка за черны́ кудри́,

Свистнул его в вышину поверх,

Поднял повыше дерева стоячего,

Чуть пониже облака ходячего,

Не подхватывал его на белы́ руки́.

340 Пал он на матушку сыру землю́.

Тут Сокольничку смерть случиласе.

Поймал Сокольничкова коня старо́й казак,

Привязал Сокольничка к коню за хвост,

Пустил Сокольничка во чисто́ полё́:

345 «Езди, гуляй по чисты́м полям».

Тогда собрал свой бело́й шатер,

Склал в седёлышко зеркальское,

Вскочил старо́й на добра́ коня,

Сам поехал на заставу богатырскую.

350 Собрались тогда русские могучие бога́тыри

И поехали во стольной Киев-град.

Приезжали они в стольной Киев-град,

Сделал тогда князь им почестен пир,

Пировали они, столовали трое суточки.

Из того еще из города да ныне из Мурова,

Из того еще села было Карачагова

Уж жил тут и был Иван сын Тимофеевич,

Кабы было у его едино чадо, едино милое,

Как едино было ро́дно, едино любимое,

Уж звали его Илеюшко сын Иванович.

Как лежал нынь Илейко да право тридцать лет,

У его не было под собой же резвых-де ног,

Уж держал Иван Тимофеевич нянечку-служаночку,

Обирала она едино чадо милое, едино любимое.

По черны́м лесам ходит серым волком,

По пенью, по коренью скачет черным горносталем,

По синёму морю ходит рыбой щукою,

Он возьмет тебя хитростью.

Не дерись и со Святогором,

Он возьмет тебя силою».

* Значит прежде Казань дак слободой стоял,

Кабы нынче Казань дак славной город стал.

Как во том ище в Казани да славном городе

Уж и жил тут и был Никитушка Романович.

5 Он же жил ле Никитушка девяносто лет,

Как состарилсе Никитушка а периставилсе.

Как оставаласи у его дак молода жона,

Молода его жона дак ле, ой ле, люба́ семья,

Как осталась она беременна:

10 Уж носила она сорок неделечок,

Как проносила она сорок неделечок,

Как исполнила она дак девять месяцов,

Уж родила она себе сына да ясна со́кола.

А собирала она себе ль нынче попов и дьячков,

15 Как всех церковныих она дак ныне причетников.

Как задумали имечко назвати мальчика,

А же на́звали его Добрынюшкой.

Ах ты ой еси, Добрынюшка Никитич блад!*

Стал Добрыня растеть, матереть

20 Не по годам, не по месяцам — по неделюшкам.

Вырос Добрыня до трех годов,

Стал Добрыня по улице похаживати,

С малыми ребятками стал поигрывати,

На кого осердитсе — возьмет за руку, рука прочь,

25 Кого возьмет за ногу — нога прочь,

Кого возьмет за голову — голова прочь,

Посередке возьмет — живота лишит.

Стали людишки ходить, на Добрыню жалитьсе:

«Проказит Добрыня, убиват ребят».

30 Не стал больше Добрыня по улице похаживать,

Запретила его маменька родимая.

Стал ходить Добрыня во божью́ церко́вь,

Стал учиться божьей грамоте.

Ходил он, училсе три года́,

35 Выучилсе божьей грамоте.

Тогда вздумал прогулятьсе на добром коне на родительском

По чисты́м полям, зелены́м лугам.

Стал просить у матери благословленьица

Съездить ко синю́ морю́,

40 Пострелять гусей, белы́х лебеде́й,

Побить серых малых уточек.

Не дават ему маменька благословленьица:

«Молодёхонек ты, зеленёхонек,

На расцвете травка шёлкова,

45 На прочи́те листики малиновы».

Падает Добрыня во второй-от раз,

Просит Добрыня благословленьица.

Не дает маменька родимая.

Падает Добрыня в третий раз:

50 «Дашь — поеду, и не дашь — поеду».

Тогда дала ему матушка благословленьице

Со буйно́й головы до сырой земли.

Соскочил Добрыня на резвы́ ноги́,

Он бежал вон на улицу,

55 Он бежал на конюшен двор,

Он имал себе коня по свою плечу́,

Обуздал его уздечкою тасмяною,

Обседлал его седёлышком зеркальчатым,

Во седёлышко он клал да плотны потнички,

60 На потнички стелил мягки войлочки,

Застегивал двенадцать подстего́ленок,

Метал тринадцатую через сильну степь,

Через сильну степь лошадиную:

«Это не ради басы́ — ради крепости,

65 Не оставил чтобы конь меня в чисто́м поле́.

Молодёхонек я, зеленёхонек,

Шести лет я ведь от роду».

Положил в седёлышко он палицу буё́вую шестьдесят пудов,

Положил копейцо бурзомецкое,

70 Положил сабельку вострую,

Положил тугой лук и стрелочки калёные.

Пошел тогда в палаты белокаменны,

Зашел Добрыня к своей маменьке.

Срядилсе Добрынюшка скоро-на́скоро

75 Он во платье во дорожное,

Распростилсе он со всеми нянечками, служаночками

И простилсе с маменькой родимоей.

Вышли спровожать его на крылечушко,

Вынесла маменька его плеточку шелко́вую

80 Семи шелков, семи разныих заморскиих:

«Много людей к морю ездило,

А мало приезживало.

У тя отец с этой плеточки всегда живой приезжал.

Станешь стрелять гусей, белы́х лебеде́й,

85 После — малых серых уточек,

Как приедешь ко синю́ морю́ —

Там тебе и припотеетсе,

Станешь в морюшке купатисе.

Перва струя хороша, а друга́ еще лучше того,

90 А третья струя зла-относчива,

Отнесет тебя во синё́ морё.

Распростилсе Добрыня с родной маменькой,

На коня скочил, в стремена ступил.

Не видали поездки богатырскоей,

95 Не видали побежки лошадиноей,

Только видят — в поле курева́ стоит,

Курева́ стоит, пар столбом валит,

Из ноздрей искры сыпом сыплютсе,

Изо рту пламя-огонь столбом стоит.

100 Начал гонять Добрыня по чисты́м полям.

Вот он приехал ко синю́ морю́,

Стрелял гусей, лебеде́й, малых серых уточек.

Вот задумал Добрыня искупатисе.

Поплыл по первой струе, а друга́ еще лучше того.

105 Тогда придумал поплыть на третью струю.

А третья струя была относчива,

Отнесла молодца на синё морё.

Стал Добрыня по морю поплавывати,

Стал во синё́ морё́ поныривати.

110 Надлетает на него змея лютая,

Небылыми речьми она похваляетсе:

«Хочу я тебя, молодца, теперь в воде стоплю,

Хочу тебя в огне сожгу,

Хочу тебя в смоле сварю».

115 Плават Добрынюшка во синё́м море́,

Плават Добрыня, сам печалитсе.

Собрал он все силы богатырские,

Нырнул тогда он в быстру струю злу-относчиву,

Вынырнул Добрыня на добро́й струе,

120 Нырнул, выскочил на берег к добру́ коню,

Натянул себе только одни штаны,

На босу ногу сапожечки сафьянные.

Не успел надеть шубу енотову —

Налетела змея лютая,

125 Стары хоботы намётывает.

Ухватил Добрыня копьецо бурзомецкое,

Начали они тут ратитьсе.

От руки его копейцо загоралосе,

По насадочке извихалосе.

130 Бросил его Добрыня на мать сыру землю́,

Ухватил он палину буё́вую,

Палицу буёву шестьдесят пудов,

Начал лупить змею палицей буёвою.

От руки его палочка загораласе,

135 По насадочке извихаласе.

Бросил палицу Добрыня на матушку сыру землю́,

Схватил он тогда сабельку вострую,

Он начал рубить змею той саблей вострою.

От руки его сабля загораласе,

140 По насадочке извихаласе,

И с носка до пяты вся исщербаласе.

Бросал ее Добрыня на матушку сыру землю́,

Схватилсе он со змеюшкой в рукопашной бой.

Во одних Добрыню суточках

145 Из силы Добрыню выбило.

Стала змеюшка его да всё пота́рзывать,

Стала змеюшка посвистывать.

Пала в ум Добрыне плеточка шелко́вая,

Что давала ро́дна матушка.

150 Сунул праву руку во право́й карман —

Попала плеточка ему в руку шелко́вая.

Вытащил Добрыня плеточку шелко́вую,

Начал бить-лупить змею он лютую.

Стала змеюшка взвиватисе,

155 Стала Добрынюшке канатисе:

«Спусти меня на свет живой».

Говорит Добрыня таковы слова:

«Когда вышел я из синя́ моря́,

Не дала ты мне срядитисе,

160 Не дала ты мне сесть на добра́ коня.

Нет, тебе боле спуску не будет от меня».

Застегал змею Добрынюшка до́ смерти.

Нарвал там сырых дубов, развел огонь

И взвалил он змею люту на ого́ничек.

165 И докуль не сгорела змея лютая —

Не ложилсе спать Добрынюшка.

Тогда выкопал яму преглубокую,

Пепел срыл туда, захоронил землей,

Навалил поверх хряща-ка́меня.

170 Вот тогда Добрыня попил, поел, чего бог послал,

Привязал коня к себе за праву́ ногу́

И лег спать под сырой дуб.

Спал Добрынюшка трое суточки

Со побоища великого.

175 Разбудилсе он, направилсе,

Тут садилсе Добрыня на добра́ коня,

Поехал в дальний путь-дороженьку —

Искать змеиной дом, где жила змея лютая.

Долго ездил Добрыня по чистым полям,

180 По чисты́м полям, по темны́м лесам,

И нашел он змеиной дом.

У змеи была унесёна красавица,

По всему свету забавница.

Выручал себе Добрынюшка красавицу,

185 Позабрал он у змеи злата-се́ребра

И каменьев драгоценныих

И сожог Добрыня змеиной дом.

Отправлялсе во свое место Добрынюшка.

Скоро сказка скажетсе, долго дело деетсе.

190 Еще ездил Добрыня двенадцать лет,

А уехал он в шесть годов,

А приехал домой в восемнадцать лет.

Он привез себе жену красавицу,

По всему свету забавницу.

Как прежде Казань и дак слободой и стоял,

Уже нынче Казань дак славной город стал.

Во том во Казани ли да славном городе

Уже жил тут и был Микитушка Романович.

5 Уже жил тут Микитушка девяносто лет,

Как состарилсе Микитушка, преставилсе.

Оставалась у его ныне молода жена,

Оставалась она нынь дак всё беременна.

Как сорок недель она брюхо изно́сила,

10 Уже девять месяцев она исполнила.

Уж родила она тогда дак сына со́кола,

Уж собрала она тогда всех попов и дьяков,

Как церковныих всех она духовников,

Уж они думали имечко целы суточки,

15 Нарисовали ему, младеню, имечко Добрынюшкой:

«Ах, ты ли ой еси, Добрынюшка э Микитич-бат!»

Как во том-де во городе во Мурове

У того было Ивана да Тимофеева

У его-де одно было чадо милое,

Оно хворое было да нездоровое,

5 Не ходили у его да ноги резвые,

Не служили у его да руки белые,

Не говорил у его да говорок-язык.

Жил Иван — состарилсе

И того еще скорей переставилсе.

10 Осталось у его едино чадо,

Едино чадо единокое,

Звали его Илья сын Иванович.

Он сидел без рук, без ног и без очи ясныих,

Немного времени сидел он — тридцать лет,

15 Не служили его ноги резвые,

Не служили его руки белые.

Во тридцатом-то году да во последнеем

Приходила калика да перехожая

И та еще сиротинушка убогая,

20 И попросила она его милостыни ради Христа небесного.

«Я не то тебе подать — готов сам принять,

Я сижу не много, не мало — тридцать лет,

Не служат мои ноги резвые,

Не служат мои руки белые».

25 — «Если ты не можешь подать, я тебе подам».

Отломила краюху хлеба белого:

«Если ты готов принять, так я тебе подам».

И подала ему краюху дара божьего.

Тогда стал он с мягка́ места́,

30 И заслужили тогда его ноги резвые,

И заслужили руки белые,

И увидел тогда он вольной белой свет.

Тогда уже калика утеряласе.

Тогда он стает на резвы́ ноги́,

35 Выходит из своей комнаты.

Зашел он ко свою отцу-родителю,

Звать отца Иван да Тимофеевич:

«Что же ты, чадо милое,

И как у тебя заслужили ноги резвые,

40 Отчего же у тебя заслужили руки белые,

Для чего же у тя заслужил говорок-язык?»

— «Во тридцатом-то году в последнеем

Зашла ко мне калика перехожая,

Попросила у меня на милостыню.

45 Я сказал: „Я не то тебе подать, готов сам принять“.

Нет ли у тебя, отец, доброй конь,

Нет ли у тебя, отец, латы булатные?

Дай ты мне, добру молодцу.

Хочу съездить в стольной Киев-град

50 И посмотреть там князя с княгинею,

И посмотреть там всех русских бога́тырей».

У его-то отца-то был доброй конь.

Стоял он в погребах ровно тридцать лет,

Он ел пшену да белоярову.

55 «Я тебе могу дать того добра́ коня».

Тогда говорил Илья Муровец:

«Пойдем-ко, отец, на твой конюшен двор,

Посмотрим мы с тобой добра́ коня».

Вот тогда они пошли на конюшен двор,

60 Посмотрели они добра́ коня.

Он стоял, конь, ровно тридцать лет,

Ел пшену белоярову.

«Да нет ли у его еще латы булатные,

Да нет ли у его палица буё́вая,

65 Нет ли у его приспехи богатырские?»

Говорил тогда отец таковы слова:

«Есть у его палица буё́вая,

Есть у его копьецо буржумецкое».

Тогда говорил он отцу таковы слова:

70 «Дай ты мне, отец, все приспехи богатырские,

Поеду я в стольной Киев-град,

Проеду я дорожкой прямоезжею,

По которой дорожке тридцать лет никто не хаживал, не не проезживал,

И белой лебедь туда не пролётывал,

75 И черной горносталь не пропрыгивал».

Дал тогда ему отец добра коня,

Уж и как дал ему приспехи богатырские.

И тогда он садилсе на добра́ коня.

Не видали поездки молодецкоей,

80 Не видали посадки богатырскоей,

Только видели во чистом поле курева́ стоит,

Курева́, стоит, ну дым столбом валит.

Ехал он дорожкой прямоезжею,

Приехал он к грязям черныим

85 И проехал он эти грязи черные.

Одной рукой он добра́ коня ведет,

А другой рукой он мост мостит.

И проехал эти он грязи черные.

Он опять приехал ко второй за́ставе великоей.

90 Тут были мужички новото́кманы,

Эти мужички за его стали грабитьсе.

«Уж вы ой еси, мужички новото́кманы,

У меня, у старого казака, взять-то нечего,

Только есть у меня один доброй конь,

95 Сто́ит мой-от конь рублей тысячу.

Есть у меня шуба кунья —

Стоит шуба пятьсот рублей,

И чуден крест стоит тысячу».

А мужички еще с того пуще за его стали грабитьсе.

100 Он и вырвал дубинку тяжеловесную,

Потом начал косить мужичков новото́кманов в обе стороны.

И их всех побил до единого,

И проехал вторую за́ставу.

И потом он подъехал к третьей за́ставе великоей.

105 Тут сидел на этой за́ставе Соловей Рахматович.

Он сидел Соловей на семи дубах,

На семи дубах, на восьми па́дубках.

Услыхал Соловей добра молодца,

Заревел Соловей по-змеиному,

110 Закричал Соловей по-соловьиному.

У старого казака добра молодца

Упал доброй конь с ног на колени.

Бьет старо́й добра́ коня по тучны́м ребра́м:

«Уж ты ой еси, мой доброй конь,

115 Неужели не слыхал ты во чистом поле вороньего граянья?»

Бьет коня по тучны́м ребра́м:

«Ставай, конь, на резвы́ ноги́».

Тогда у его был с собой ту́гий лук да калена́ стрела.

Заряжал он калену́ стрелу в ту́гий лук

120 И спускал стрелочку, и к стрелочке приговаривал:

«Уж ты ой еси, моя стрела калёная,

Лети-ко, стрела, ты пониже облака ходячего,

И пониже красна солнышка,

Залети ты Соловью в правой глаз».

125 Молодец на то был ухватчивой,

Налету он Соловья подхватывал,

И взял он Соловья, положил в карман

И поехал опять вперед по той дорожке прямоезжеей.

Потом у его пал конь с резвы́х ног на колени.

130 Бьет коня по тучны́м ребра́м:

«Уж ты мой доброй конь, не можешь нести меня, бога́тыря?»

— «На мне сидит вас два бога́тыря».

Тогда догонул старой доброй молодец,

Что есть у меня в кармане Соловей Рахматович.

135 Тогда старо́й на это был догадливой,

Да вынул он Соловья из кармана,

Привязал его к хвосту конскому,

И тогда поехал опять старой преспокойно по своей дорожечке.

Он приезжат к Соловью во высокой дом,

140 Увидала Соловьева молода жена,

Говорила она своим дочерям:

«Дочери мои родные, едет наш Соловей,

Везет, наверно, добра молодца».

Увидали тогда его родны дочери:

145 «Не отец наш везет — доброй молодец отца везет».

Заходила жена на ворота высокие,

Поднимала подворотницу тяжелую.

Подъезжал старой казак к подворотнице тяжелоей,

Тогда говорит Соловей Рахматович своей жене:

150 «Уж ты ой еси, молода жена,

Не изнимай ты подворотницу тяжелую,

Не раздражай ты добра молодца».

Тогда она упустила подворотенку тяжелую.

Говорит тогда Соловей своей молодой жене:

155 «Отпирай-ка ты подвалы глубокие,

Выпускай оттуда ты добрых мо́лодцев

И давай добру молодцу золотой казны».

Вот тогда она отворила подвалы глубокие,

Выпустила она тридцать мо́лодцев

160 И потом давала ему золотой казны.

— «Не надо мне ваша золота казна,

Отпускайте вы добрыих молодцев

По своим местам да к молодым жена́м».

Тогда старой казак не дал им Соловья Рахматьевича,

165 Отправлялсе старой тогда с ним в стольной Киев-град.

Приезжал старо́й в стольной Киев-град

К тому солнышку Владимиру.

У солнышка Владимира был почестен пир.

Тогда заходит старой во горницу на почестен пир:

170 «Уж ты здравствуешь, солнышко Владимир-князь,

Уж ты здравствуешь, княгиня-мать Апраксия».

— «Приходи-ка ты, удалой доброй молодец,

Какой ты страны да какой орды,

Какого ты отца, какой матери?»

175 Говорит на то старо́й казак Илья Муровец:

«Приехал я из города из Мурова,

Из того села Карачегова.

Ехал я дорожкой прямоезжеей,

По которой дорожке никто не прохаживал

180 И серой заюшка не проскакивал,

И белой горносталь не прорыскивал».

Тут молодцы на это не поверили.

— «Я привез Соловья Рахматовича».

Вот побежали смотреть Соловья да Рахматовича.

185 Говорят: «Ну, как же он ревет у тя по-змеиному,

По-змеиному, по-соловьиному?»

Тогда старо́й казак Илья Муровец

Приказал Соловью зареветь в полу́свиста́.

Тогда заревел Соловей полу́свисто́м.

190 Все на пиру устрашалисе.

Тогда выходит солнышко Владимир-князь:

«Уж твой Соловей ли Рахматович,

А зареви-ка еще полу́свисто́м».

Отвечает на то Соловей да Рахматович:

195 «Не твое я ем, кушаю, не тебя я и слушаю».

Старой казак заставил его зареветь во весь свист.

Тогда Соловей заревел во весь свист.

У Владимира-князя все зданья поколебалисе,

Все столы пошаталисе,

200 И все яства на столах прирассыпались,

И дороги́ вина все разливалисе.

Тогда ста́рого старика на пир все приняли

И все его принахва́лили.

Тогда приказали ему окончить Соловья ли Рахматовича.

205 Тогда старо́й прикончил Соловья Рахматовича

И принял он от князя Владимира дороги́ дары,

Дороги́ дары и великие.

Как ездил стар да по чисту́ полю,

По широкому да по раздольицу,

Он стрелял да гусей, да белых ле́бедей,

Он и серых ли маленьких утятышов.

5 Как наехали на старого станишники,

Как хотят-де старо́го бити-грабити.

Уж и говорил им стар да во перво́й након:

«Уж и бить вам меня да нынче не́ за что,

Уж и взять у старого да нынче нечего,

10 Золотой казны да с собой не́ взято,

Только есть у стара́ худа шубишко,

Дорогой ценой да стоит сто рублей,

Дешево́й ценой — да ровно двадцать пять».

Как станишники на то оне не варуют,

15 Как хотят старо́го бити-грабити.

Говорил им старо́й во второй након:

«Уж и бити вам меня да нынче не́ за что,

Уж и взять у меня да нынче нечего,

Золотой казны с собой не́ взято, —

20 Только есть у стара́ худа шляпишко,

Дорогой ценой — да ровно двадцать пять

Дешево́й ценой — да ровно двадцать пять».

Как станишники на то оне не варуют,

Как хотят да старо́го бити-грабити.

25 Говорил им старо́й во третье́й након:

«Уж и бити вам меня не́ за что,

Уж и взять у меня да нынче нечего,

Золотой казны с собой не́ взято.

Только есть у стара́ сабля вострая,

30 Сабля вострая есть да некровавлена».

Как станичники на то же не варуют,

Как и стали за старого приниматися.

Говорил им старо́й во четвертой раз:

«Уж и бити вам меня не́ за что,

35 Уж и взяти у меня да нынче нечего,

Золотой казны с собой не́ взято.

Только есть у стара́ конь бел, как снег».

Туто стал старо́й по силушке поезживать,

На праву руку махнёт — цела улица,

40 На леву руку махнёт — переулочек.

Сколько рука секёт, столько конь топчёт.

Станишники стали ему конатися:

«Уж ты гой еси, старой казак Илья Муромец!

Ты оставь из нас хошь три имени!»

45 — «Я оставлю вас да нездоровыих!»

Как у первого глаза-те вытыкал,

У второго отсек да руки белые,

У третьего отсек да ноги резвые.

*Как про бедного сказать, да всё про белого,

Про удалого сказать про добра молодца.

Как гуляёт Добрыня, доброй молодец,

Во царевом гуляёт в большом кабаке.

5 По кружалу гуляёт в осударевом.

Он сам много-то пьет да зелена́ вина,

Он не чарами пьет да не стаканами,

Он откатыват бочки-сороковочки.

Во хмелю-то детина выпиваетсе,

10 Из речей-то юдалай вышибаетсе:

«Уж я силушкою да я сильняя всех,

Уж и я смёточкою царя посметистей».*

Тут и были у царя люди придворные,

Как придворные люди — губернаторы.

15 Они пошли-то скоро царю доно́сили:

«Уж ты гой еси, надёжа, православный царь!

Ты не быть нас казнить дай речи вымолвить.

Как гуляет Добрыня, доброй молодец,

По царе́ву гуляёт в большом кабаке,

20 По кружалу гуляёт государеву,

Он сам много-то пьет да зелена́ вина,

Он не чарами пьет да не стаканами,

Он откатыват бочки-сороковочки.

Во хмелю-то детина выпиваетсе,

25 Из речей-то ён да вышибаетсе:

„Уж я силушкою да я сильняя всех,

Уж я смёточкою царя посметистей!“»

— «Уж подите, ребята, приведите-ко,

Приведите Добрыню, добра молодца!»

30 Закипелась у царя да кровь горячая,

Расходились у царя да руки белые.

Уж пошли туто да все искать его,

Как нашли тут Добрыню во царёв кабак,

Уж и стали его звать к самому царю:

35 «Царь тя требует да на почестен пир!»

— «Уж постойте-ко, робята, поманитесь-ко,

Я зайду в кабак да выпью чару я,

Я не малую чару — полтора ведра.

Не омыла у мня чара ретиво́ серцо́,

40 Не взвеселила у мня чара буйну голову.

Уж пойдемте, робята, к самому царю!»

Вот подходят к тому дворцу да царскому,

И заходят в те палаты белокаменны.

Упада́ет Добрыня на резвы́ ноги́,

45 Как на те же колени богатырские.

Уж берет-то ли царь да саблю вострую,

Он срубити хочет буйну голову.

«Уж ты гой еси, надёжа, православной царь,

Ты не быть мне казнить, дай речи вымолвить,

50 Как во той же земли да проклято́й орды

Уже кто тебя оттуль повыкупил,

Уже кто же тебя оттуль повыручил?»

Как упали у царя да руки белые,

Как утихла у царя да кровь горячая:

55 «Уж ты гой еси, надежда, доброй молодец!

Ты возьми-ко города да с пригородками,

Ты возьми-ко села́ да со деревнями».

— «Мне не надо села́ да со деревнями,

Мне не надо города да с пригородками.

60 Ты доверь-то ли мне да зелена́ вина,

Зелена́ мне вина да пить безденежно».

* Зачиналсе у солнышка Володимера

Да зачиналсе ле втунови испочестен пир,

Да вот почестен пир, право, похвальнёй-от стол,

Да собиралисе еще мальчички бога́тыри,

5 Да девяносто ле петь руських бога́тырей,

Да ведь Лука ле, Матвей, дети Петровичи.

Да уж ли вси ли на пиру да наедалисе,

Да уж ли вси ли на честно́м да напивалисе.

Да вот[76] всё старый казак да Илья Муромец,

10 Да он сидит ле ничем, право, не хвастаёт,

Да повеся́ ле держит да буйну голову,

Да потупя́ ли держит свои очи ясные.*

Да уж как все ли на пиру да порасхвастались:

Да умной-разумной — старой матерью,

15 Да глупой-безумной — молодой женой,

Да кто похвастался да могуто́й силой,

Да уж кто похвастал конем добрыим,

Да уж кто ли похвастал золотой казной.

Да уж как солнышко ли Владимир-князь поднимается,

20 Да стал он по полу похаживать,

Да стал старо́го казака Илью Муромца выспрашивать:

«Да что же ты сидишь, старо́й, ничем не хвастаешь?

Не доходили до тебя, видно, чары винные?

Чары винные, стаканы пи́вные?

25 Или собраны тебе друзья-приятели не по́ уму?»

Берет солнышко Владимир-князь чару зелена́ вина,

Не малу, не большу чару — полтора ведра,

Подавает старому казаку Илье Муромцу:

«Старой казак, Илья Муромец!

30 Выкушай чару зелена́ вина!»

Тут берет стар чару во праву́ руку,

Выпивает чару за единой дух,

Ковригу хлеба берет за щеку.

Стал стар казак Илья Муромец по полу похаживать.[77]

35 Да сапог о сапог стал пощалкивать,

Да за рукав шубу стал поволакивать.

Тут и все на пиру приудрогнули,

Да друг за дружку хоронятся:

Да уж как малой хоро́нится за середьнёго,

40 Середнёй хоро́нится за бо́льшего.

Стал просить старой казак Илья Муромец

У солнышка князя Владимира лошадь добрую,

Лошадь добрая, бурушка косматенькой,

Косматенькой бурушка, расхматенькой.

45 И просит у его благословеньица

Во чисто поле ехать биться-ратиться.

Пошел он выбирать на конюшен двор

Лошадь добрую, бурушка косматого,

Косматого бурушка, расхматого.

50 Одного тяпнул — спина ды́блится,

А второго-та взял.

Поезжает стар казак Илья Муромец,

Берет себе ту́гой лук и калену́ стрелу,

И берет себе палицу буё́вую,

55 Особливо берет шашку вострую.

Поехал казак во чисто́ полё,

Не видали поездочки бога́тырской,

А только видели — в поле дым стоит,

Дым стоит да курева́ вали́т,

60 Из ноздрей да искры сыплются,

Из ушей у ёго да дым столбом вали́т.

Ездил, бился трои суточки, ратился,

Вперед махнёт — дак цела улица,

Назад махнёт — переулочек.

65 Побил, потоптал всю силу неверную.

С-по матушке с-по Волге, с-по огнево́й реки

Да тут ли плыли-выплывали два гнедых тура́,

Да два гнедых тура́, два круторогиих.

Им навстречу турица, ро́дна матушка:

5 «Уж вы здравствуйте, туры, дети малые!»

— «Уж ты здравствуешь, турица, ро́дна матушка!»

— «Уж вы где, туры, были, чего видели?»

— «Во чистоё полё во полночь прошли,

В стольный Киев-град во полдён пришли,

10 Мы не чудо там чу́ли, диво видели:

У высокого баскова нова терема

Тут не красная девица выходила

В одной рубашечке, без пояса,

На босой ноге штиблеты без чулочков.

15 Выносила она книгу-евангелие».

— «Это не чудо, не диковинка —

Пресвятая мати божья богородица

Спускалась во матушку огневу́ реку

Со своей книгой со евангелием.

20 Она чу́ла над городом невзгодушку,

Заброди́ла в воду до колен,

Клала она книгу-евангелие

На серой да на горюч камень,

Плакала, рыдала, всё причитывала».

25 Бежала калика о синё морё,

Вся калика приброди́лася,

Вся калика приумоклася.

Не успела калика огня добыть,

Не успела калика котла сварить,

30 Не успела калика платье высушить,

Как перевозится Курвин-царь Смородина

Со своим зятелком Кирпищиком.

У его же силы множество:

Впереди его — сорок тысячей,

35 По право́й руки — сорок тысячей,

По лево́й руки — сорок тысячей,

Позади его — конца счёту нет.

* Ой недалёко от города от Киева,

Ах, недалёко, не близко, да за двенадцать верст

Стояла застава да богатырская,

Не вели́ка, не мала́ — тридцать со бога́тырем.

5 Они хранили-каравулили стольнёй Киев-град.

Тут не конной, не пешой не прохаживал,

Не рыскучой зверь да не пробегивал,

Ни ясён соко́л да не проле́тывал,

А жил за старшого да Илья Муромец.

10 Поутру вставал да он ранёшенько,*

Умываетсе старой да ключевой водой,

Вытираетсе старой да полотеничком,

Богу молитсе да не по множеству,

Одевал козловы-те сапожки на белы чулки,

15 А кунью́ шубу да на́ плечи,

А пуховой колпак да на головушку.

А брал он трубочку подзорную

И зрел-смотрел на все стороны.

На севере стоят да ледяны́ горы́;

20 А еще зрит в сторону восточную —

На восточной стоят да леса темные;

А еще зрит-смотрит в ту да южную —

А на юге там стоят луга зелёные;

А еще зрит-смотрит во сторону во западную —

25 А на западе стоит да поле чистое,

Поле чистое да все Кули́ково.

Там славной Буян-остров он шатаетсе,

А не Саратовски там горы да воздымаютсе,

А ведь едет богатырь да забавляетсе:

30 Во руках держит да свой лук тугой,

Он стрелочку калё́ну да сам постреливат,

На лету ее подхватыват,

На землю ее да не ураниват.

На левом колене у его чернильница,

35 На правом колене его бумажечка.

А и пишет он арлык да скору грамоту.

Он подметыват да ко белу́ шатру.

Выбегат старо́й да он скорёшенько,

Брал он записочку легошенько,

40 Давал читать Добрынюшке Никитичу.

Где читал Добрыня, да усмехаетсе:

«А не идет богатырь, да похваляетсе:

„Уж я еду к вам в стольной Киев-град,

Пошуметь-пограметь да в стольном Киеве,

45 Я божьи́ церкви́ на дым спущу,

А церковны-те иконы на поплав воды,

А медны кресты я во грязь стопчу,

Владимира-князя под меч склоню,

Апраксию-княгиню за себя возьму,

50 Крупну силу да я повыбью всю,

Мелку силу я повыгоню,

Да Добрынюшку Никитича да во писари“».

Закричал старо́й громким голосом:

«А не время спать, да нам пора вставать,

55 Не от великого хмелю да просыпатисе,

Не от крепкого сна вам разбужатисе.

А кого же мы пошлем да за бога́тырем,

А кого же мы пошлем да за могучиим?

А послать-то не послать Самсона да Колыбанова?

60 А Самсон-от Колыбанов роду да он сонливого,

Не за что он потерят дак буйну голову.

А послать-то не послать-то Мишку ле Турупанишка?

А Мишка Турупанишка роду ле да торопливого,

Не за что он потерят дак буйну голову.

65 А послать-то не послать Алешеньку Поповича?

А Алешенька Попович роду загово́рлива,

Не за что он потерят дак буйну голову.

А послать-то не послать Добрынюшку Никитича?

А Добрынюшка Никитич роду вежлива,

70 А сумеет он с бога́тырем ведь съехатьсе».

А не видели, как Добрыня да на коня скочил,

А не видели, как Добрыня да в стремена ступил,

Только видели — в поле ко́поть стоит.

Где догнал Добрынюшка бога́тыря,

75 Он кричал ему да во перво́й након:

«Если русский бога́тырь, да поворот держи,

А не русский бога́тырь, да я напу́с даю».

А на это тут детина да не ослушалсе.

А закричал Добрыня да во второй након:

80 «Если русский бога́тырь, да поворот держи,

А не русский бога́тырь, да я напу́с даю».

А на это тут детина да не ослушалсе.

А кричал Добрыня да во третий нако́н:

«Если русский бога́тырь, да поворот держи,

85 А не русский богатырь, да я напу́с даю».

А на это детина да не ослушалсе.

А тут стал Добрынюшка ругатисе:

«А едешь, гадина да перегадина,

А летишь, ворона да пустопёрая,

90 А летишь, машешьсе, сорока да загумённая,

А была у нас у барина коровка набозы́кова,

По загу́меньям коровина волочиласе,

Олавиной корова да подавиласе.

А верно те, собаке, да то же надобно».

95 А на это тут детина да поворот дает,

О-да брал он Добрыню да за желты́ кудри́,

А бросал его да на сыру́ землю́,

А дал ему да тут по тяпышу,

А прибавил еще да по олабышу:

100 «А поезжай, — грит, — ты назад да во бело́й шатер,

А скажи-ка старику да ты низкой поклон,

А что он вами, г...ами, да заменяетсе:

Ему самому со мною да не поправитьсе».

А и едет Добрыня да не по-старому,

105 А и конь его бежит да не по-прежнему,

А повеся́ держит Добрыня да буйну голову,

Потопя́ его да очи ясные.

А-де стал старо́й Добрынюшку выспрашивать,

А Добрынюшку выспрашивать, его выведывать.

110 — «Видел в поле да я бога́тыря,

А шлет он тебе да он низко́й поклон,

А говорит — что́ он вами, г...ами, да заменяетсе,

Ему самому со мною да не поправитьсе».

А завидело око да молодецкое,

115 А заслышало ухо да богатырское,

Расходились его плеча́ могучие,

Рассердилось его да ретиво́ сердцо́.

«Оседлайте мне да вы добра́ коня,

Уберите его да вы со трех цепей,

120 Укладите восемь подпружичек,

А девятую кладите да через хребе́тину.

А на шею кольчужечку серебряну,

А не ради красы дак молодецкоей,

А ради крепости да богатырскоей,

125 А чтобы не оставил доброй конь да во чисто́м поле́.

А не успеете вы щей котла сварить,

А привезу я вам погану да буйну голову,

На пога́ленье вам дам, на пору́ганье».

А не видели, как старой да на коня вскочил,

130 А не видели, как он да в стремена вступил,

А только видели — в чисто́м поле ко́поть стоит,

Из-под копыт коня да искры сыплютсе,

А из рота да коня да пламя мечетсе,

Не золотиста грива да расстилаетсе,

135 Хвост трубой его да завиваетсе.

О-де наговаривал Сокольник да он своим слуга́м,

Он своим слуга́м да своим верныим:

«Уж выбирайте вы себе хозяина поласковей,

А поласковей хозяина, повежливей,

140 А со стары́м-то съехатьсе да не с родным отцом,

А со стары́м-то съехатьсе да мне не бра́татьсе,

А со стары́м-то съехатьсе да дело да под молитвою,

День под молитвою да чья божья́ помощь».

Тут не две горы да там столкнулисе,

145 А два богатыря да съехались.

А копья их да повихалисе,

А сабли их да пощербалисе,

Ухватились они да там в охабочку.

Они бились, дрались да целы суточки.

150 А-де старо́му похвально да слово встретилось,

А лева рука да проказну́ласе,

А права нога да подломиласе,

А-де упал старо́й да на сыру́ землю́,

Где взмолилсе старо́й да богородице:

155 «А я за вас стою, да я за вас борюсь,

А я стою-борюсь за верушку христовую,

А выдали вы меня поганыим да на пога́ленье,

А на пога́ленье выдали, на пору́ганье».

А тут не ветер полосочкой возмахиват —

160 У старо́го силы вдвое да тут попри́было.

Ухватил он Сокольника за подпазухи

И бросил его да на сыру́ землю́.

Он вытащил ножичок булатныей,

Возорвал его латы железные,

165 А хотел он ему резать да груди черные,

А смотреть его да ретиво́ сердцо́,

А в плече его рука да остояласе.

Он стал выспрашивать бога́тыря:

«Уж ты кой земли, да коей матери,

170 А как звать тебя да нынь по имени?»

«Когда я у тя сидел на грудях, тебя не спрашивал,

А режь меня да ты, не спрашивай».

А замахнулсе старо́й ведь во второй разок,

А в локтю рука его да остояласе:

175 «Уж ты гой еси, да доброй молодец,

Коей ты земли, да коей матери,

А как тебя зовут да нонь по имени?»

— «Я у тя сидел на грудях, тебя не спрашивал,

А режь меня да ты, не спрашивай».

180 Замахнулсе старой да во третий разок,

А в заведи́ его рука да остояласе:

«Уж ты гой еси, да доброй молодец,

Коей земли да коей матери,

А как тебя зовут да нонь по имени?»

185 — «Есть за морем поляница да одинокая.

Есть за морем поляница да одинокая,

Та поляница моя матушка».

Тут соскакивал старой на резвы́ ноги́,

Брал Сокольника за белы́ руки́,

190 Называл его сыном любезныим.

Говорит Сокольник таково слово:

«А и как ты прижил меня моей маменьке?»

— «Я у маменьки твоей прожил в таю́ три месяца,

Тут тебя и прижил я, мой сын».

195 Говорит Сокольник таково слово:

«А поеду я, спрошу у моей маменьки,

Верно ли ты ею похвасталсе».

Погонил Сокольничек к своей маменьке,

А старо́й поставил шатер белобархатной,

200 Лег он спать с великого побоища.

Пригонил Сокольник к своему двору,

Говорит матери таковы слова:

«Был я на полях на киевских,

Видел старо́го казака Илью Муромца.

205 Назвал он тебя б....ю, меня вы......м».

— «Не пустым старо́й похваляетсе:

Он со мной жил в таю́ ровно три месяца,

Тут тебя мне-ка прижил».

Тут схватил Сокольник саблю вострую,

210 Срубил у матери буйну голову.

Он садилсе на добра́ коня,

Ехал во чисто́ полё́ ко старому.

Заскочил Сокольник в шатер белобархатной,

Старой спит, как порог шумит.

215 Ткнул Сокольник старого копьем в ретиво́ сердцо́.

А у старого погодилсе на груди чуден крест.

Копьецо в крест вошло да и сломалосе.

Ото сну старо́й пробуждаетсе,

Как схватил Сокольника за черны́ кудри́,

220 Поднял повыше дерева стоячего,

Чуть пониже облака ходячего,

На белы́ руки́ его не подхватывал.

Пал Сокольник на матушку сыру́ землю́.

Тут Сокольничку смерть случиласе.

225 Тогда собрал старо́й свой бело́й шатер,

Скочил старо́й на добра́ коня,

Сам поехал на заставу богатырскую.

Про белого сказать царя, про верного,

Про удалого сказать да добра молодца,

Про удалого да добра молодца.

Ой-де ходит Батман да во царёв кабак,

5 Ой ходит Батман да во царёв кабак

Он помногу пьет да зелена́ вина,

Он помногу пьет да зелена́ вина,

Пьет не рюмками да и не стаканами,

Пьет-откатыват да бочки-сороковочки.

10 Во хмелю-то был детина несурядливой,

Из речей Батман да вышибаетсе,

Сам собою он да похваляетсе:

«Я на силушку да посильней царя,

Я на смёточку его посме́тливей».

15 Погодились у царя слуги верные,

Слуги верные всё губернаторы,

Они скоро пошли, царю доло́жили:

«Уж ты гой еси, Владимир красно солнышко,

Пьет Батман да во царёвом кабаке,

20 Пьет не рюмками, не стаканами,

Пьет-отхватыват бочки-сороковочки.

Во хмелю-то он да несурядливой,

Из речей он сам да похваляетсе:

„Я на силушку да посильней царя,

25 Я на смёточку его посме́тливей“».

Говорит Владимир красно солнышко:

«Уж связать, сковать да горьку пьяницу,

Привести его да ко мне на суд».

Уж они пошли, слуги верные,

30 Слуги верные да губернаторы:

«Уж ты гой еси, да доброй молодец,

Как зовет тебя царь на почестен пир».

Как уж пошел тут Васенька Буслаевич,

Как пошел ко Владимиру-царю на почестен пир.

35 Уж как стал его спрашивать Владимир красно солнышко,

Отвечает Василий сын Буслаевич:

«Не могу ведь я с вами речь гово́рити,

Речь гово́рити, слово молвити,

Уж вы дайте мне опохме́литьсе».

40 Наливает тут Владимир красно солнышко

Наливает чару зелена́ вина,

Подает ему обеи́м рукми́.

Он берет ее одною́ рукой,

Выпивает ее к одину́ духу́:

45 «Не оммыло у Васьки ретиво́ сердце,

Не возвеселило мою буйну голову».

Наливает царь вторую чару зелена́ вина,

Подает ему обеи́м рукми́.

Он берет ее одино́й рукой,

50 Выпивает ее к одину́ духу́:

«Не оммыло у Васьки ретиво́ сердцо́,

Не возвеселило мою буйну голову».

Наливает царь третью чару зелена́ вина,

Не велику, не малу — полтора ведра,

55 Подает ему обеи́м рукми́.

Он берет ее одино́й рукой

И выпивает ее к одину́ духу́:

«Уж оммыло у Васьки ретиво́ сердцо́

И возвеселило мою буйную голову.

60 Нонь могу я с вами речь гово́рити,

Речь гово́рити, слово молвити.

Как у вас была война со турками,

Кто вас от бедушки повыручил,

Кто вас от великой повыкупил?

65 Не я ли вас от бедушки повыручил,

Не я ли вас от великой повыкупил?»

Поклонилсе царь добру молодцу:

«Будь царем, я тебе прислугою,

Отдам тебе города с пригородками

70 И дам тебе села с присёлками,

И дам тебе судна с пришлюпками».

Говорит Василий сын Буслаевич:

«Не надо мне твои города с пригородками,

И не надо мне твои села с присёлками,

75 И не надо мне твои судна с пришлюпками,

А дай мне пить вино безденежно».

* Ай да во стольнём во городе во Киёве,

Как жили на за́ставы богатыре,

Каравулили-хранили стольнёй Киев-град.

Не видали они ни коннаго, ни пешаго,

5 Не прохожего они да ни проезжаго.

Да не серой-от волк да не прорыскивал,*

Да ни черной медведь да не пробегивал.

Ставает старо́й да поутру ранёшенько,

Да выходит старо́й да он на улицу,

10 Да берет он подзорну свою трубочку.

Он смотрит под сторону под западну:

Кабы там-де стоят горы ледя́ные.

Он смотрит под сторону под северну:

Кабы там-де стоит да море синее.

15 Он смотрит под сторону под летнюю:

Кабы там бы стоит да поле чистое.

Не туман ведь в поле да полыхаетсе,

Ездит бога́тырь, забавляетсе.

Он кверху-то стрелочку постреливат,

20 На сыру землю́ не ураниват,

На лету-то стрелочку подхватыват.

На одном-то колене дёржит чернилочко,

На другом-то колене дёржит бумажечку,

Да и пишет бога́тырь скору грамотку.

25 Подъезжает бога́тырь ко белу́ шатру,

Он подбросил эту грамотку старо́му казаку.

Берет да старо́й эту грамотку

Да заходит старо́й да во белой шатер.

Заревел, закричал он громким голосом:

30 «Уж как не время спать, да пора вставать,

От велика сона пробуждатисе,

От великой хмелины просыпатисе».

Вскочили ребята на резвы́ ноги́,

Умывались они все ключевой водой,

35 Утирались они да полотенышком.

Вот и стал тогда старо́й их спрашивать:

«Уж я еду к вам во стольнёй Киев-град

Я греметь, штурмовать что ваш стольнёй Киев-град,

Что Владимира-то князя я под меч склоню,

40 Молоду его княгиню за себя возьму,

Я Алешу Поповича во конюхи,

А Добрынюшку Микитича во писари,

Кабы Мишку Торопанишка чашки-ложки мыть,

Чашки-ложки ему мыть да поварё́шки,

45 А святы ваши иконы на поплав спущу».

Вот и стал тогда старо́й их спрашивать:

«Да кого мы пошлем да во чисто́ поле,

Во чисто́ полё́ пошлем да за бога́тырем?

Да послать бы нам Мишку Торопанишка —

50 У нас Мишка да роду торопливого,

Зря ведь он потерят свою буйну голову.

Мы пошлем лучше Добрынюшку Микитича.

Добрыня-то роду у нас вежливого,

Он сумеет с бога́тырем-то съехатьсе,

55 Он сумеет бога́тырю всю честь воздать».

Вот и стал-то Добрынюшка сряжатисе,

Вот и стал-то Никитич сподоблятисе.

Да не видели Добрыню, как на коня когда скочил,

А увидели — Добрыня в стремена ступил,

60 Да увидели — в чистом поле курева́ стоит,

Курева́ стоит, да дым столбом валит.

У коня-то из роту пламя мечетсе,

У коня из ноздрей искры сыплютсе,

А хвост трубашкой возвиваетсе.

65 Полетел тут Добрыня во чисто́ полё́,

Во чисто полё́ поехал да за бога́тырем.

Подъезжает Добрыня ко бога́тырю.

Заревел тут Добрыня во перво́й након:

«А куда же ты едешь, куда путь дёржи́шь?

70 Не воротишь ты на заставу караульную?»

А на это богатырь не вослушалсе.

Заревел тогда Добрыня да во второй након:

«Ах ты летишь, ворона да пустопёрая,

Ах ты летишь, сорока загумённая,

75 А ты нас, бога́тырей, ничем зовешь?»

На это богатырь поворот дает,

Нападает тут бога́тырь да на Добрынюшку,

Схватил он Добрыню да со добра́ коня,

Свистнул он его да на сыру́ землю́,

80 Да дал ему по ж... да два тяпыша,

Да прибавил он два олабыша,

Посадил его назад да на добра́ коня:

«Поезжай ты назад да во бело́й шатер,

Да скажи старику от меня да низко́й поклон,

85 Да пусть вами, г...ами, не заменяетсе,

Самому ему со мной не поправитьсе».

Видят — едет Добрыня не по-старому,

А конь-то бежит да не по-прежнему,

Повеся́ он дёржит да буйну голову,

90 Потопя он дёржит да очи ясные.

Подъезжает Добрыня ко белу́ шатру,

Заходит Добрыня во бело́й шатер.

Вот и стал его старо́й да тут выспрашивати,

И стал ему Добрыня рассказывати:

95 «Посылает он тебе со мною низко́й поклон,

Не велел нами, г...яками, да заменятисе:

„Самому ему со мной не поправитьсе“».

У старо́го глаза да помутилисе,

А могучие плеча́ да расходилисе.

100 Заревел тут старик да громким голосом:

«Уздайте, седлайте коня доброго,

Коня доброго да со восьми цепей.

Не успеете, говорит, горшок щей сварить,

Привезу сюда боярскую да буйну голову».

105 Вот и стал тут старо́й тут сряжатисе,

Надеват-то латы богатырские,

Надеват он шляпу да на одно ухо́,

На право́м плече у него орел сидит,

На лево́м у него черной ворон,

110 Да не видели старика, на коня когда скочил,

Не увидели — старик в стремена скочил,

А увидели — в чистом поле курева́ стоит,

Курева́ стоит да дым столбом валит.

У коня-то из роту пламя мечетсе,

115 У коня-то из ноздрей да искры сыплютсе,

А хвост трубашкой завиваетсе.

Полетел да старо́й да во чисто́ полё́,

Во чисто́ полё́ поехал да за бога́тырем.

Подъезжает старо́й да ко бога́тырю,

120 Заревел тут старо́й да во перво́й након:

«А куда ты же едешь, куда путь дёржи́шь?

Не воротишь ты на заставу караульную?»

А на это Сокольник да не ослушалсе.

Заревел тогда старо́й да во второй након:

125 «Ах ты летишь, ворона пустопёрая,

Ах ты летишь, сорока загумённая,

Ах ты нас, видно, бога́тырей, ничем зовешь?»

На это Сокольник да поворот дает.

Не две тучи столпилисе,

130 Два бога́тыря тут да солеталисе.

Задрожала тогда да мать сыра земля.

Они бились, хвостались да целы суточки,

У их палицы все да изломалисе.

Они бросили тут бой да на сыру землю́,

135 Да и повыхватили сабельки булатные.

Они билисе, рубилисе да вторы суточки,

У них сабельки все да исщербалисе.

Они бросили тут бой да о сыру землю́,

Да соскочили тогда да со добры́х коней,

140 Да схватились тогда они в охабочку.

Они бились-боролись да третьи суточки.

Да старого похвально да слово спутало.

Одна-то нога да подскользнуласе,

А друга-то нога да подломиласе,

145 А столкнул Сокольник его на сыру землю́,

Да разорвал он у его латы богатырские.

Да вытащил чинжалище булатное.

Замахнулсе Сокольник да во белы́ ему груди́.

Взмолилсе старой тогда богородице:

150 «Пресвятая ты мать да богородица,

Почему ты меня выдала

Черным во́ронам да на раслё́ванье,

Лютым зверям да на раста́сканье?»

Вдвое-втрое у старо́го силы прибыло.

155 Сосвистнул он Сокольника со белы́х груде́й,

Соскочил он ему да на черны́ груди́,

Он разорвал его латы богатырские,

Да и вытащил чинжалище булатное.

Замахнулсе Сокольнику во белы́ груди́.

160 А в маханье рука да застояласе.

Он и стал его тогда он и выспрашивать:

«Да какого ты роду, да какой племени,

А как же тебя зовут по имени?»

Отвечал Сокольник да таковую речь:

165 «Когда был я у тебя да на твоих грудя́х,

Я не спрашивал ни роду у тя, ни племени».

Замахнулся старо́й да во второй након,

А в маханье рука да остояласе.

Он и стал его опять да тут спрашивать:

170 «Да какого ты роду, да какой племени,

А как же тебя зовут по имени?»

«Есть там за морем богатырица да одноокая,

Я ей буду сын, а отец у мня прихожий молодец».

Скочил тут старо́й да на резвы́ ноги́,

175 Схватил он Сокольника за белы́ руки́,

Поставил его на резвы́ ноги́:

«А ты будешь сыном, да я отец тебе».

Как про белого сказать царя про бедного,

Про удалого сказать да добра молодца,

Ах ты ой еси, удалой доброй молодец,

А ты часто-де ходишь на царев кабак,

5 Он помногу пьет да зелена́ вина,

Он не рюмками пьет да не стаканами,

Он откатыват бочки-сороковочки.

Во хмелю-ту сам детина несурядливой,

Из речей-то детина вышибаетсе,

10 Он ведь силушкою да похваляетсе:

«Уж как силушкой я буду царя сильней,

Уж как смёточкою буду посме́тливей».

Погодилисе у царя люди придворные,

Вот придворные люди губернаторы,

15 Вот пошли они к царю, скоро доло́жили.

Вот позвал тогда ведь царь да слугов верныих,

Слугов верныих позвал да неизменныих:

«Вот и связать и сковать да горьку пьяницу,

Привести его сюда да на допрос ко мне!»

20 Вот пошли тогда бояра толстобрюхие:

«Ах ты ой еси, удалой доброй молодец,

Уж как звал тебя ведь царь да на почестен пир».

Приходит Бутман да сын Иванович.

Заходил туда Бутман да сын Иванович,

25 Вот и стал тогда ведь царь его допрашивать,

Ай и стал ему Бутман да всё загадывать:

«Ты подай пока мне чару зелена́ вина,

Не велику и не малу — полтора ведра».

Вот и дал ему царь да чару выкушать.

30 Выпивает-то Бутман да эту чарочку:

«Не оммыло у меня да ретиво́ сердцо́,

Не взвеселило у мня да буйну голову».

Наливает ведь тут царь да ему водочки.

Выпивает Бутман вторую чарочку:

35 «Вот когда война была со турками,

Тогда-то тебя от смерти повыручил».

— «Ах ты ой еси, удалой доброй молодец,

Ах ты будешь у нас царем, а я слугой твоей.

Уж я дам тебе города все с пригородками,

40 Я отдам тебе корабли да все со шлюпками».

— «Мне не надо города твои с пригородками,

Мне на надо корабли твои со шлюпками,

Разреши ты мне пить да зелено́ вино

Вот бесплатно вино да бескопеечно».

45 Вот пошел тогда Бутман да сын Иванович,

Заревел он, закричал да громким голосом:

«Ах вы ой еси, товарищи кабацкие,

Вы пойдемте со мною да опохме́лимсе».

* Как про белого сказать, царя про бедного,*

Про удалого сказать да добра молодца.

Во хмелю-то сам детина вышибаетсе,

Из речей-то Бутман да вышибаетсе:

5 «Уж я силушкою да до царя сильней,

Уж я смёточною буду посме́тливей».

Пригодилисе слуги царя...

* Дак и много Скопин да по земля́м бывал,

А и много Скопин дак городов видал,

Не боялся Скопин да двадцати полков,

Двадцати пяти полков, да сорок тысячей.*

* Как во стольнём во городе во Киеве,

Как у ласкова князя да у Владимира,

А столо́ваниё было пиро́ваньё.

Уж как много на пиру да собиралися,

5 Кабы много на честно́м да соезжалися,

Уж как много царей, много царевичей,

Уж как много князей, много князевичей,

Много королей, много королевичей,[78]

Сильных могучиих бога́тырей

10 И думных бояр толстобрюхиих.

И все на пиру да напивалися,

Как бы все на честно́м да наедалися,

Ай и все на пиру были пьяны-веселы,

И все на пиру да прирасхвастались,*

15 Кабы все на честно́м да приразляпались.

А иной хвастат да золотой казной,

А иной хвастат высоким новым своим теремом,

А иной так хвастат дак чистым се́ребром,

А иной дак нынь хвастат своим добры́м конем,

20 А мудрой похвастал своей матерью,

А и глупый-то похвастал да молодой женой.

А похвастал Скопин да сын Иванович:

«Уж я много, Скопин, да на земле бывал,

А и много Скопин да городов видал,

25 Не боялсе Скопин да двадцати пяти полков,

Двадцати пяти полков да полков тысячных.

Я Малюту-то князя во служки брал,

А Малютову жену да во служаночки,

Чашки-ложки мыть да поварёночки».

30 Как тут Малютовой жене за беду стало,

За великую досаду показалосе.

Побежала она ко князю Владимиру:

«Уж ты ой еси, солнышко Владимир-князь,

Как вчера-то мы с кумушкой кумилисе,

35 А сегодня надо крестничка поздравити,

Разреши ты налить чару зелена́ вина,

Не великую, не малу — в полтора ведра».

И дал-от он-то ей да разрешеньице.

Побежала она да в тёмны по́греба,

40 Наливала она да чару зелена́ вина,

Положила она да зелья лютого

И положила она сала змеиного

И подносит Скопину сыну Ивановичу.

А вся чара вина да как огонь горит,

45 По краям-то у чары словно ключ кипит.

Берет-то он да едино́й рукой,

Говорит он да таково слово:

«Уж вы ой еси, дружинушка хоробрая,

Дружинушка хоробрая да заговорная,

50 Уж как пить мне чару — живым не быть,

А не пить мне чару — виноватым быть.

Выпью я чару да зелена́ вина,

Вы тащите меня вон на улицу,

Привяжите меня да ко добру́ коню

55 И отправьте коня да к моему двору».

Привозит его конь да полумертвого.

Видит мамаша Омельфа Тимофеевна:

«Что же ты, сын, едешь не по-старому,

Не по-старому едешь, не по-прежнему,

60 Повеся́ ты дёржишь буйну голову,

Потопя́ ты дёржишь да очи ясные,

Потопя́ ты дёржишь в мать сыру́ землю́?»

Тут Скопину и злая смерть пришла.

* Он не рюмками пил да не стаканами,

Он откатывал бочки-сороковочки.

Во хмелю-то детина выпивается,

Из речей-то удалой вышибается:

5 «Уж я силушкою да посильней царя,

Ох, я смёточкою царя посме́тистей».*

* Уж как не видели, старо́й наш на коня скочил,

Да только видели — старо́й наш в стремена ступил,

А по чистому полю да только пыль и стоит,

И только пыль стоит, да дым столбом валит.

5 У коня-то из ноздрей да искры сыплются,

У коня-то изо рта да пламя мечется.*

Подъехал старо́й ко белу́ шатру.

* Как про старого сказать, да про юдалого,

Про юдалого сказать да добра молодца,

Где он ходит-гуляет в большом кабаке.

Он не рюмками пьет да не стаканами,

5 А накатывает-от бочки-сороковочки.

Во хмелю-то сам детинка да выпивается,

Из речей-то сам удалый дак похваляется:

«Уж я силушкою буду сильнее всех,

Уж я сметочкою буду посме́тливей.

10 Уж ты, великой мой царь,[79] да православнай бог,

Уж ты дай-ко, асударь, да правосудьице».*

* Как про старого сказать, да про юдалого,

Про юдалого сказать да добра молодца,

Он ведь пил вино да сам не рюмками,

Он не рюмками пил дак не стаканами,

5 Он откатывал бочки да сороковочки.

Во хмелю детинка да выпиваитсе,

Он ведь силушкой да похваляитсе.

Он ведь силушкой будто сильней царя,

Он ведь смёточкой будто посме́тливей.*

10 Как они пошли к царю доло́жили:

«Уж ты царь ты мой царь, Владимир-князь»...