Быль, ставшая легендой: Отдельная Коломыйская пограничная комендатура в боях с фашистскими захватчиками

Назначение

Много лет прошло с тех пор. Незначительные эпизоды забыты, но главное осталось в памяти.

Февраль 1940 года. Мы, выпускники Орджоникидзенского пограничного училища им. С. М. Кирова, разъезжались в разные концы нашей Родины охранять ее границы, мирный труд и покой советских людей.

Служба моя началась во Владимир-Волынском пограничном отряде. Здесь постигал я на практике азы пограничной науки. Ранней весной 1941 года меня перевели в город Коломыю — Отдельную Коломыйскую пограничную комендатуру (ОКПК)…

Поезд подъезжал к Коломыи. Стоя у окна вагона, с волнением думал о новом месте назначения, о том, как меня встретят. Мысли волновали, будоражили. За окном в синей дымке громоздились величественные Карпаты, покрытые густым лесом, на вершинах поблескивал под солнцем снег. Сердце радостно забилось — как это все похоже на мой родной Крым.

На перроне стояли, ходили, беседовали между собой черноволосые стройные гуцулы в белых вышитых рубахах и киптарях (овчиных безрукавках), в белых полотняных штанах, подпоясанных широкими кожаными ремнями. Рядом торговали женщины в темных платках, вышитых сорочках и пестрых юбках — запасках. Не успели мы с женой выйти из вагона, как ко мне подошел пограничник.

— Лейтенант Фуки?

— Точно.

— Меня прислал за Вами капитан Семенов.

— Хорошо. Поехали!

Замелькали витрины магазинов, вывески каких-то учреждений, афиши у клуба и кинотеатра. Шофер успел рассказать, что он в комендатуре служит с первого дня ее создания, что успел полюбить и природу Прикарпатья, и местных жителей — исключительно трудолюбивых, честных, преданных нашей Родине.

Минут через десять подъехали к штабу, и шофер проводил меня к начальнику штаба.

— Лейтенант Фуки прибыл в Ваше распоряжение! — отрапортовал я, передавая свои документы.

— Капитан Семенов, Михаил Петрович, начальник штаба комендатуры. Садитесь, лейтенант.

Ознакомившись с документами, Семенов сказал:

— Служить нам, лейтенант, вместе. Коллектив у нас дружный, в основном волжане, призванные в армию из города Горького и Горьковской области. Думаю, комендатура станет для Вас родным домом, как стала для нас. Кстати, комнату мы вам с женой уже выделили, рядом с городским парком. Я дал команду отвезти вашу жену и помочь ей устроиться.

Положив в сейф документы, Михаил Петрович встал из-за стола и подошел к карте, висевшей на стене.

— Подойдите сюда, лейтенант. Вот посмотрите на наши владения, — обвел он район расположения ОКПК.

Я смотрел на топографическую карту и живо представлял участок государственной границы, охраняемой комендатурой. Граница петляла в Карпатских горах, пересекая ручьи и небольшие горные реки, поднималась по склону на вершину Говерлы, спускаясь, огибала гуцульские селения, снова поднималась и спускалась теперь уже с вершины Гринявы…

— Вот здесь расположены наши два контрольно-пропускных пункта, здесь — один из пограничных кустовых постов (застав), далее второй, третий… Каждый имеет несколько постов, — показывал Семенов по карте.

К началу Великой Отечественной войны в состав ОКПК входили два контрольно-пропускных пункта, расположенных в городах Снятине и Залещиках. Начальником первого был старший лейтенант А. А. Жучихин, а второго — лейтенант И. К. Остропольский. Кроме того, девять кустовых постов во главе со старшим лейтенантом Я. И. Ерофеевым, лейтенантами И. П. Луцаем, Е. В. Кузнецовым, М. Т. Медведевым, В. С. Соколовым, младшими лейтенантами А. З. Курашом, А. П. Марковым, П. Т. Яблоновским и старшиной-сверхсрочником А. П. Барановым. Погранпосты возглавляли старшины, старшие сержанты и сержанты: Б. Ф. Башмаков, И. Е. Голушко, А. И. Абрамов, А. И. Нахманов, В. Н. Гринов, А. И. Пахомов, Р. П. Ботанюк, С. И. Ершов, П. Л. Белоцерковец, А. В. Буянов, Н. Н. Доронин, С. С. Клавдиев, Г. Н. Овечкин, Г. А. Фальченко, И. Ф. Анохин, М. А. Грабаров, Н. П. Зуев, И. И. Петров, И. Г. Андреев, А. А. Егоров, И. А. Иванов.

— Недалеко от станции Коломыя разместилась наша Окружная школа младшего начсостава служебного собаководства[1], которую возглавляет капитан М. Е. Козлов. Заместителем по политчасти у него старший политрук П. И. Печкуров, — продолжал он. — Здесь же находится ветеринарный лазарет. Правда, в лазарете начальник в единственном лице, старший военфельдшер М. Л. Глинберг. Вот здесь — комендатура, невдалеке — автопарк… В общем хозяйство у нас большое.

— Вы получите сразу три должности: командира комендантского взвода, командира хозяйственного взвода и начальника автопарка. Но с одной зарплатой, — добавил Семенов с улыбкой. — Справитесь? Это временно. Пока не хватает людей.

— Постараюсь, товарищ капитан!

Став опять серьезным, Семенов прошелся по кабинету.

— Обстановка у нас сложная. Слишком уж часто стали поступать в штаб сообщения с постов и застав о нарушениях государственной границы. Были случаи столкновения с бандами, иногда численностью до ста человек. А сейчас наши дозорные засекли по ту сторону границы огромные скопления людей, многие из них в военной форме.

— Все ясно, товарищ капитан. Я ведь до этого служил в 90-м Владимир-Волынском пограничном отряде. И там на границе неспокойно.

Я знал, что на сопредельной стороне стянуто на нашем участке большое количество войск и техники. Такое же положение и на участках 91-го, 98-го и других погранотрядов. Мы, конечно, тогда не могли точно знать, что к началу войны немецко-фашистское командование сконцентрировало здесь огромные силы: 6-ю армию, в которую входило 13 пехотных дивизий, 1-ю танковую группу, состоящую из 5 танковых дивизий, 4 мотопехотные дивизии. Поддерживать их должен был 4-й воздушный флот. В первый же день войны вся эта армада устремилась через Устилуг на Владимир-Волынск и дальше на Луцк. В этом районе и произошло в 1941 году первое в истории Великой Отечественной войны огромное танковое сражение[2].

— В Устилуге, — продолжал я, — в последнее время на охрану государственной границы направлялись усиленные наряды.

— Усиленные наряды мы выставляем тоже. Но главное, быть готовыми ко всему. Оружие, техника, материальная часть, автотранспорт — все должно быть в полном порядке. Не уставайте об этом повторять бойцам.

…Обстановка на границе была тревожной. Пограничные посты и заставы вели борьбу с диверсионными группами и вооруженными нарушителями. В конце октября 1940 года на участке Сколевского погранотряда банда украинских буржуазных националистов в двадцать шесть человек не только прикрывала, но одновременно и отвлекала переход группы агентов фашистской разведки через нашу государственную границу.

Около четырех часов утра эта банда натолкнулась на пограничный наряд, началась перестрелка. Получив сигнал о нарушении границы, к месту прибыла оперативная группа во главе с комендантом пограничного участка капитаном И. М. Середой[3]. При прочесывании леса бандиты были обезоружены. У задержанных изъяли сведения о военных объектах, дислокации наших воинских частей и другие разведывательные данные. Это помогло раскрыть крупную шпионскую организацию.

Случаев таких было немало. Всего за четыре дня до начала Великой Отечественной войны на участке 9-й заставы этого погранотряда были задержаны два венгерских офицера, которые сообщили, что нападения на СССР следует ожидать с 20 по 27 июня. На участке 4-й комендатуры 20 июня у местечка Лавочное перешли границу три венгерских солдата и заявили, что их часть подготовилась к вторжению на территорию Советского Союза[4].

Были случаи и более крупного масштаба… В начале 1941 года на участке одной из застав Черновицкого погранотряда перешла границу вооруженная диверсионная банда численностью до трехсот человек. Под командованием политрука Байды умелыми маневрами и огневыми ударами с флангов пограничники сдерживали численно превосходящего противника до подхода подкрепления. Банда была разбита. На поле боя осталось свыше сотни убитых налетчиков, в том числе и их главарь фашистский наймит полковник Грицеску.

34 пограничника заставы — участники боя — были награждены орденами и медалями Советского Союза, а отличный пулеметчик, заместитель политрука В. И. Иванов — высшей наградой Родины — орденом Ленина[5]

…Никто из нас и не предполагал, что так быстро, всего через каких-нибудь два с половиной месяца, фашисты нарушат пакт о ненападении и вторгнутся на нашу священную землю.

На пороге войны

Начались пограничные будни… Все дни были насыщены делами и летели незаметно один за другим.

13 июня мы собрались у начальника штаба капитана Семенова по случаю его отъезда в Киев на курсы переподготовки командного состава.

Грустно было расставаться с Михаилом Петровичем. Легко и интересно было с ним работать.

Чтобы как-то развеять грустные мысли, он сказал:

— Я уезжаю в Киев, а ты, Саша, скоро поедешь во Львов получать автомашины.

И, действительно, 17 июня я с группой пограничников и водителей отправился во Львов за автомашинами.

Многие водители до призыва в армию работали на Горьковском автозаводе, хорошо знали автомобиль и, принимая машины, придирчиво, как ОТК на заводе, проверяли каждый узел, каждую запасную часть.

На этих машинах 19 июня мы вернулись в Коломыю. На следующий день я принял дежурство по комендатуре от старшего лейтенанта В. М. Ракитина. Было сравнительно спокойно. Вечером 21 июня, сдав дежурство старшему лейтенанту Е. С. Кошкину, помощнику начальника штаба по боевой подготовке, я пошел в клуб.

В тот последний мирный день в нашем клубе ОКПК демонстрировался художественный фильм «Большой вальс», а в комендатуре продолжалась работа.

Около двадцати трех часов мы вместо со старшим политруком Новиковым (он приехал из округа и жил рядом со мной, в комнате для приезжих) и Ракитиным зашли в кабинет к коменданту майору Филиппову, уезжавшему на один из участков комендатуры.

Родион Иванович встал, вышел из-за стола и пожал нам руки. Чувствовалось, что это волевой, крепко скроенный человек. Спокойный, полный кипучей энергии, он вдохновлял, заражал ею всех окружающих. Любое дело у него спорилось. Его глубоко уважали местные жители: он был избран депутатом Коломыйского городского Совета депутатов трудящихся.

Зашли мы к Родиону Ивановичу в надежде услышать какие-либо новости: тяготило непонятное предчувствие. Как бы читая наши мысли, он спросил:

— Что, хотите знать, как на границе? Задержали несколько нарушителей. Обнаружили у них телефонные аппараты, ракетницы с комплектами разноцветных ракет, ножницы и другие инструменты.

Собственно, ничего нового для нас в этом не было. Но на сердце стало еще тревожнее.

Родион Иванович отдал при нас несколько распоряжений по телефону. Вскоре мы стали расходиться по домам — время было уже позднее.

Старший лейтенант Ракитин остался в комендатуре. Ему необходимо было подготовить и отправить в понедельник, 23 июня, документы в пограничный округ, штаб которого находился во Львове.

Мы медленно брели по тихим, уснувшим улочкам мирного города, наслаждаясь ночной прохладой после жаркого летнего дня. Из головы не выходила мысль о войне, и разговор у нас все время сводился к этой теме: посмеют или не посмеют фашисты нарушить пакт о ненападении. Так и не придя к единому мнению, за разговором, дружеским спором незаметно дошли до дома. Попрощались…

Я открыл дверь и, не зажигая света, подошел к окну. Распахнул его; свежий ароматный воздух наполнил комнату. Постоял немного у окна, затем зажег настольную лампу, решив немного поработать. Но сосредоточиться никак не мог. Стрелки часов показывали час ночи. Устав за день, лег и быстро уснул. Сколько проспал, не знаю.

Услышав громкий стук в дверь, вскочил с постели. Увидел испуганные глаза жены. За окном какой-то гул.

— Товарищ лейтенант! Приказано немедленно явиться в штаб комендатуры, — доложил посыльный.

В считанные секунды одеваюсь. В доме слышится хлопанье дверей. Откуда-то доносятся раскаты взрывов, вдали полыхает зарево.

Встревоженные вбегаем в штаб. У всех один вопрос: «Что случилось?»

— Товарищи командиры, — обратился к нам капитан Богданов, так как майор Филиппов накануне отбыл на участок комендатуры. — Из штаба округа сообщили, что сегодня немецко-фашистские войска нарушили государственную границу нашей Родины. Многие погранотряды, заставы и посты ведут бои. Объявляется полная боевая готовность.

«Что это, война или снова провокация?» — подумал я.

— Кроме того, — продолжал капитан, — у нас произошло ЧП. Сегодня около четырех часов утра в районе заставы старшего лейтенанта Я. И. Ерофеева[6] пограничный наряд сбил фашистский бомбардировщик. Дежурный уже сообщил о ЧП в округ. Наряд надо заменить, а виновных — наказать. Но у меня не поднимается рука. Пусть наказывают свыше, — коротко закончил Богданов.

Чрезвычайное происшествие

А дело, как мы узнали позже от пограничников, было так. Наш пограничный наряд в составе старшего сержанта Петра Яцунова в рядового Павла Безуглого нес обычную службу в районе моста через реку Днестр.

Около четырех часов утра 22 июня 1941 года бомбардировщик с опознавательными знаками фашистской Германии спикировал на мост и сбросил бомбу. Рядом с мостом взметнулся фонтан воды. После первого неудачного захода самолет, сделав разворот, вновь пошел на бомбежку. «Что делать? — промелькнула мысль у Яцунова. — Ведь рядом застава. Стрелять — нарушение приказа, не защитишь объект — тоже под суд. Была не была! Двум смертям не бывать, а одной не миновать».

Самолет летел низко. Летчик был уверен в своей безнаказанности. И в тот самый момент, когда самолет стал набирать высоту, Яцунов скомандовал:

— Огонь, Павлуша!

Открыли огонь и соседи пограничников — бойцы воинской части. Дружно застучали пулеметы, автоматы и винтовки. К общей радости самолет как-то неестественно шатнулся и, объятый пламенем, упал на землю и взорвался.

— Ну вот, Павел, что теперь делать будем? — спросил Петр, и сам себе ответил: — Надо доложить в штаб.

— Что докладывать, они и так без нас все слышали; гул самолета, стрельбу и мощный взрыв.

— Нет. Все равно, надо доложить!

Петр направился к замаскированной в дупло дерева розетке и соединился с заставой. Начальник заставы старший лейтенант Я. И. Ерофеев несколько раз переспросил:

— Что там у вас, Яцунов? Говоришь, сбили самолет?

— Так точно, сбили! Он взорвался и горит у ставка.

— Продолжайте нести службу! — приказал начальник заставы. — А я доложу коменданту, — в его голосе улавливались нотки и радости, и тревоги.

— Есть! — ответил Яцунов и побежал к Безуглому.

— Понимаешь, Петр, вот если бы была война, тогда другое дело — мы поступили правильно. А сейчас — не знаю.

— Не знаю, не знаю! Хотел он мост или заставу бомбить!? Сбрасывал бомбы? Сбрасывал! Чего тебе еще надо!

— Что сбрасывал — факт. Но кто нам поверит?

— Поживем-увидим. Что будет, то будет.

— Это точно.

Этот пограничный наряд был одним из первых в Украинском округе, который стрелял по вражескому самолету в первые минуты войны[7]. Несколько бойцов были представлены к награде. Герои-комсомольцы отличились и во время отхода с государственной границы: они задержали двух диверсантов. В дальнейшем два неразлучных друга не раз отличались в боях под Винницей, Гайсином, Бабанками, проявив мужество и отвагу. Погибли они под селом Легедзино во время обороны штаба 8-го стрелкового корпуса, в состав которого вошла Отдельная Коломыйская погранкомендатура как Отдельный батальон. Похоронены парни из Горьковской области в братской могиле…

Закончив короткую оперативку, капитан Богданов сказал:

— Майор Филиппов, уезжая, приказал усилить охрану границы и зону заграждения. Через десять минут двумя группами выезжаем на участок. Думаю, что это война.

Мы выходили от заместителя коменданта с одной надеждой: может быть это все-таки не война, а крупная провокация фашистов?

Тучи над границей

Прежде чем напасть на нашу Родину, фашистская Германия оккупировала почти всю Европу. Промышленность порабощенной Европы работала на военную мощь фашистов. Свою стратегию и тактику Верховное командование немецко-фашистских войск проверило при захвате покоренных стран. И в плане «Барбаросса» (молниеносной войны против СССР) оно, как ему казалось, учло все до последней мелочи: было рассчитано не только в какой день, но и в какой час должен быть взят тот или иной пункт.

Фашистскому командованию было известно, что в пограничной зоне почти нет войск Красной Армии, а пограничников, видимо, оно вообще не брало в расчет. Для уничтожения пограничных застав кадровым частям фашистов отводилось всего полчаса. Однако пройдет совсем немного времени и враги назовут нас, пограничников, «сталинской гвардией».

Вскоре после начала войны начальник генерального штаба сухопутных войск гитлеровской Германии генерал-полковник Ф. Гальдер хвастливо записал в «Военном дневнике»: «Не будет преувеличением сказать, что кампания против России выиграна в течение 14 дней».

Первыми в бой с передовыми частями фашистской армии вступили пограничники. На всем протяжении нашей государственной границы ее часовые дрались, как подобает советским воинам, не щадя своей жизни.

Фронтовой корреспондент Владимир Беляев в первые дни войны записал показания гитлеровца. «До сих пор, — сказал фельдфебель, — располагаясь поблизости от советской границы, мы слушали только песни советских пограничников и не предполагали, что люди, поющие так мечтательно, протяжно, мелодично, могут столь яростно защищать свою землю… Они предпочли смерть возможности отхода. Советского пограничника можно было взять в плен только при двух условиях: когда он был уже мертв либо если его ранило и он находился в тяжелом, бессознательном состоянии…»[9].

И так было повсюду. Невиданной стойкостью поразили мир советские пограничники.

Обстановка складывалась по-разному. Если на центральном направлении гитлеровское командование сосредоточило огромные силы и осуществляло мобильное наступление, то на Юге фашистские войска вели тактику выжидания и лишь эпизодическими боевыми действиями стремились сковывать наши войска на этом участке фронта.

От Черного до Балтийского моря 485 пограничных застав[10] приняли на себя первый удар фашистов, ни на шаг не отступив без приказа командования. Каждая из них достойна, чтобы о ней знали, чтобы подвиги пограничников увековечили. Я хочу рассказать о пограничниках, защищавших западные рубежи нашей Родины в районе Карпат.

В предгорьях Карпат дислоцировались четыре пограничных отряда: Лесковский, Сколевский, Надворнянский, Черновицкий и Отдельная Коломыйская пограничная комендатура. Все они входили в Украинский пограничный округ войск НКВД СССР.

Пограничным частям, охранявшим государственную границу в предгорьях Карпат, не пришлось вести в первые дни войны столь упорных и жестоких боев, как Перемышльскому, Рава-Русскому, Владимир-Волынскому и другим погранотрядам. Однако в ряде столкновений бойцы и командиры проявили много мужества и самоотверженности.

Проследим, как развивались события у наших соседей.

На участке наших соседей, Надворнянского погранотряда (начальник отряда подполковник Арефьев, заместитель по политчасти батальонный комиссар М. И. Филиппов), в первые дни войны усиленно действовала вражеская авиация, забрасывались через границу фашистские агенты.

Так, 22 июня 1941 года в районе Солотвин-Гута сел самолет противника. Экипаж его был задержан пограничниками и передан в разведотдел 12-й армии…

23 июня в 11 часов 10 минут в районе горы Сивуха два самолета противника нарушили границу и, развернувшись, скрылись в сторону Венгрии.

В 16 часов начальник погранпоста Ипатов задержал в районе Горчотка четырех немецких офицеров, сброшенных на парашютах…

На короткое время восстановилась тишина. Все заставы и подразделения отряда находились в пунктах постоянной дислокации… Излишнее имущество и семьи эвакуировали.

2 июля штаб отряда и его гарнизонные подразделения получили задание охранять штаб 12-й армии[11].

Более активные боевые операции развернулись на участке левого соседа, Черновицкого погранотряда (начальник подполковник М. Т. Крыловский, заместитель по политчасти батальонный комиссар И. А. Майоров). Пограничникам пришлось вступить в бой на рассвете 22 июня 1941 года. В 4 часа утра все заставы были обстреляны артиллерийским и минометным огнем. Крупные подразделения гитлеровцев атаковали, но пограничники прочно удерживали границу более двух суток, отбросив врага за линию охраны.

В этот день, 22 июня, фашисты несколько раз бомбардировали Черновцы. Связь с городом была прервана. На участке 18-й заставы Фонтина Альба противник вел наступление, вклинившись на нашу территорию до 500 м, занял южную окраину села Джербоуц. Застава вступила в бой. Артиллерийским огнем было уничтожено помещение заставы. Пограничники отошли на северную окраину Джербоуца. Фашисты заняли Синеуцы.

23 и 24 июня по приказу командования пограничники, оборонявшие район Карпат, прочно удерживали государственную границу с Венгрией[12]. 24 июля на помощь им подошли части Красной Армии. Все попытки врага вновь перейти границу не увенчались успехом.

В этот же день 97-й погранотряд, 14-я и 15-я заставы подверглись артиллерийскому обстрелу. 19-я застава отошла, ее преследовали до 10 танков противника. С боем отошла и 20-я застава. На участке 4-й комендатуры вели наступление два вражеских пехотных полка с двумя эскадронами при поддержке артиллерии. Заставы отходили с боем в направлении села Глубокого. Противник достиг Серят.

В 12 часов 25 июня до батальона фашистов начали наступление в направлении города Томитина. 3-я застава отбила атаку противника. На остальных участках противник был отброшен за кордон.

28 июня в 3 часа 45 минут 97-м погранотрядом наступление противника было отбито[13].

По приказу командования Красной Армии 2 июля Черновицкий пограничный отряд оставил свой участок государственной границы и продолжал боевые действия в составе Красной Армии[14].

Как же складывалось положение на участке Отдельной Коломыйской пограничной комендатуры?

Первый бой

Не успели в ОКПК принять сообщение из штаба округа о боевых действиях немецко-фашистских войск и их сателлитов, как поступило сообщение от соседей, Черновицкого погранотряда, что его застава ведет бой с румынами. Вслед за этим дежурный по ОКПК старший лейтенант Е. С. Кошкин принял сообщение от начальника погранпоста № 1 лейтенанта М. Т. Медведева[15]: «Румыны напали на погранпост. Мы заняли круговую оборону. Просим помощи». Силы и возможности в ОКПК были незначительные, да и расстояние до погранпоста — более ста километров. Помощь Медведеву оказали его соседи — погранпост № 2 младшего лейтенанта А. З. Кураша. Он выслал на подмогу отделение ефрейтора Ф. В. Верещагина. Еще одно отделение направил начальник 1-й заставы Черновицкого погранотряда лейтенант Бородавкин. Но основную помощь оказали подразделения 58-й горно-стрелковой дивизии.

В отличие от других пограничных частей наша ОКПК была зоной заграждения. В ее задачу входила борьба со шпионажем, диверсиями и бандитизмом. Комендатура, за исключением 1-го и 2-го погранпостов, была удалена от государственной границы.

Начало боевых действий на государственной границе послужило сигналом для бандформирований, их активизации в нашем тылу. Мы многое не знали: сил врага, его намерения и другое.

Группа капитана Богданова (в которую вошел и я с комендантским взводом) выехала первой.

Коренастый, очень подвижный, он не мог спокойно сидеть рядом с водителем головной машины, когда там, на границе, уже шел бой, и, поглядывая на часы, как бы подгонял его: «Ну давай, друг, поднажми!»

Водитель, как говорится, жал на все педали по трудной горной дороге. На поворотах нас бросало из стороны в сторону, и ручной пулемет соседа больно прижимал мою руку к борту машины.

Примерно через час езды сквозь рокот моторов мы услышали стрельбу. Судя по частым захлебывающимся очередям пулеметов и автоматов, по пронзительному вою мин, бой вели наши посты с диверсионной группой из местных националистов. Дорога простреливалась. Во многих местах разрывами разворотило накатанную в поле дорогу. Дальше ехать было нельзя. Впрочем, в этом уже и не было необходимости: до погранпостов рукой подать.

Сразу же в бой были введены все силы и средства, имевшиеся в распоряжении ОКПК. Главное — не дать врагу расширить территорию боевых действий, сдержать его натиск до подхода основных сил 58-й горно-стрелковой дивизии Красной Армии, находившейся недалеко от Коломыи.

Вторую группу возглавил старший политрук К. С. Коротков. К подходу второй группы пограничников несколько в стороне от дороги быстро оборудовали командный пункт, подвели связь.

Лежа за укрытием, я вспомнил рассказ Константина Семеновича о службе на Памире и встрече там с Юлиусом Фучиком. В 1934 году, будучи корреспондентом газеты «Руде право», он приехал в Советский Союз с заданием написать очерк о наших пограничниках. Побывал на Памире, познакомился с бытом, службой советских пограничников и написал очерк, назвав его «На Пяндже, когда стемнеет». Наш комиссар по памяти цитировал из очерка строки, где Юлиус Фучик писал:

Юлиус Фучик назвал наших советских пограничников «Армией Мира»[16].

Бойцы группы Короткова, всегда подтянутого, педантично точного, заняли оборону у поворота дороги, недалеко от командного пункта.

Сейчас, конечно, трудно с предельной точностью восстановить все подробности этого боя, ставшего для меня первым. Однако отдельные моменты и эпизоды помню.

Хорошо зная местность, группа пограничников быстро заняла участки, где мог проникнуть враг. В горах есть немало естественных укрытий. Не раз по едва заметным тропам были исхожены эти места вдоль и поперек. В непогоду, темными ночами несли мы здесь воинскую службу.

Местность, на которой расположились пограничники, господствовала над этим участком. Враг заметил нас и начал обстреливать, но огромные камни и скалы служили нам хорошей защитой.

Лесной покров на горных склонах то тянулся сплошной стеной, то неожиданно прерывался, образуя широкие поляны. Чем выше, то есть, чем ближе к нашим позициям, тем чаще попадались огромные валуны. Прячась за этими естественными укрытиями, бандиты приближались к занятым нами позициям.

Прозвучала команда: «Огонь!» Заговорили наши пулеметы и автоматы. Раздались дружные винтовочные залпы.

Бандиты не выдержали и спешно отошли на исходные рубежи. Небольшая передышка — и снова на нас обрушился огненный шквал. Вокруг рвались мины, свистели пули. Но отвечать нам было нечем: ни орудий, ни минометов. Бандиты это понимали и продолжали обстрел. Уже убило одного пограничника и пятерых ранило. Вскоре враг перенес огонь в глубину нашей обороны, и под его прикрытием снова бросился в атаку.

Ближе других к бандитам находился пулеметчик нашей группы ефрейтор Кудряшов. Подпустив ближе, он стал бить по врагам то короткими, то длинными очередями. Ему удалось прижать к земле одну вражескую группу. Другая же, численностью до взвода, успела зайти нам во фланг и укрылась за большим скалистым выступом. Через несколько минут бандиты атакой с фланга могут изменить ход боя. Заметив это, капитал Богданов послал в тыл вражеским автоматчикам группу во главе со старшим лейтенантом Сусенковым.

Выбор пал на старшего лейтенанта Сусенкова не случайно. И Коротков, и Богданов знали, что спокойствие и даже, кажется, медлительность Алексея Петровича сочетались со смекалкой и умением быстро принять правильное решение. Теперь необходимо было не только как можно быстрее и незаметнее пробраться в тыл врага, но и суметь проимитировать окружение.

Группа Короткова усилила огонь, чтобы отвлечь внимание врага от группы Сусенкова. Хотя огонь с нашей стороны и усилился, он не причинял бандитам большого ущерба: их надежно прикрывала скала. Покинуть свое убежище они, видно, опасались. Но «выкурить» их оттуда необходимо было во что бы то ни стало, так как угроза фланговой атаки сковывала все наши действия. Будь у нас в тот момент минометы — задача решалась бы значительно проще.

Сейчас же от действий группы Сусенкова зависел исход боя. Для ее прикрытия капитан Богданов приказывает отделению старшего сержанта Шаргалина выдвинуться вперед и открыть огонь по укрывающимся за скалой бандитам. В это время наши бойцы проникли в тыл и метким огнем прижали врага к земле.

Однако бандиты вели беспорядочный, но плотный огонь, под прикрытием которого пошли в атаку.

От беспрерывной стрельбы накалились стволы наших пулеметов, от разрывов и выстрелов в воздухе стоял сплошной гул.

Меткий огонь пограничников заставил врага снова залечь.

На командном пункте капитан Богданов с биноклем в руках старался не просмотреть появление автоматчиков старшего лейтенанта Сусенкова.

Быстро продвигалась группа Сусенкова. Впереди шли дозорные. Вдруг они подали знак. Все замерли. Послышался шум моторов, и на узкую лесную дорогу выехали мотоциклисты: видимо, бандиты тоже решили зайти нам в тыл. Они не ожидали здесь встречи с советскими пограничниками.

И вдруг взрыв, второй, третий потрясли воздух. Это дозорные неожиданно забросали гранатами головной мотоцикл. Остальные уже не смогли ни свернуть с дороги, ни развернуться.

— Огонь! — скомандовал Сусенков.

Полетели гранаты, наши автоматчики в упор расстреливали мечущихся врагов. Через несколько минут все было кончено с мотоциклистами: на дороге горели искореженные мотоциклы, лежали убитые…

Звуки боя долетели до КП, где ничего еще не знали об ушедшей в тыл врага группе. «Что с группой Сусенкова?» — не давала покоя тревожная мысль.

Фашистские наемники, услышав шум, открыли огонь по нашим позициям, а потом дымовыми шашками создали дымовую завесу.

«Что они задумали?»

Сильный порыв ветра рассеял дым, и мы увидели, что большая группа бандитов, несмотря на огонь, который вели бойцы отделения Шаргалина, начала атаку с фланга.

Наши пули по-прежнему не часто настигали противника, к тому же впереди у них было достаточно надежное укрытие — скалы, к которым они и стремились, чтобы потом сделать бросок на наши позиции.

Так все и вышло. После короткой, но сильной минометной подготовки враг бросился вперед. Пограничники ответили дружным огнем. И тут, в самый неподходящий момент, умолк пулемет Сергея Кудряшова. Оставив пулемет, он пополз в сторону врага. Что случилось? Мы продолжали стрелять. Ефрейтор в это время уже преодолел больше половины пути. Тут его заметили бандиты и ударили из автоматов. И вдруг — взрыв, за ним второй, третий. В наступившей тишине услышали голос Кудряшова:

— Ну что, гады, получили?

Снова раздались автоматные очереди. Смертельно раненый Сергей с трудом полз к нашим позициям, оставляя на камнях кровавый след.

Пограничники бросились в атаку, на ходу заметили сильно поврежденный пулемет Кудряшова. Сергей умирал на руках фельдшера Курилько, который и услышал последние слова героя:

— Бейте паразитов!

Как бы в ответ ему в тылу противника раздались автоматные очереди. Это группа Сусенкова добралась-таки до засевших за скалой диверсантов. Потеряв больше половины личного состава, бандиты в панике отступили. Правый фланг нашей обороны был теперь в безопасности.

Несмотря на значительные потери, враг продолжал атаковать. И вновь откатывался назад, оставляя на склонах трупы и свое оружие. Пограничники отбивались гранатами, экономя патроны, стреляли только наверняка. Бой то затихал, то вновь разгорался. На нашем участке враг не прошел.

Днем к границе стали подходить подразделения 58-й горно-стрелковой дивизии. Улучшилась связь с Коломыей. Раненых отправили в тыл. Мы получили подкрепление и боеприпасы.

Помощь подоспела

В районе Яловичоры — Голошина в начале войны были сосредоточены горно-стрелковые дивизии 3-й румынской армии, усиленные частями 11-й немецко-фашистской армии.

Участок нашей комендатуры, который фашисты избрали для удара на Коломыю, проходил по гористой местности. Проезжих дорог здесь практически не было. Кроме того, на этом направлении фашисты натолкнулись на яростный отпор пограничников, и их налаженная машина застопорилась. А времени у гитлеровцев не было.

«Вперед — только вперед! Обходить, оставлять в тылу участки, которые не удалось взять с ходу! Потом их сопротивление все равно сломят идущие следом войска!» — такова была установка фашистского командования.

И враг меняет свою тактику. Он направляет свои основные силы на участок Куты, где нет естественных преград и местность более-менее равнинная. Защищала этот участок зоны заграждения небольшая группа пограничников под командованием лейтенанта Е. В. Кузнецова.

Пограничники пулеметным огнем из секретов и засад прямо-таки ошарашили наступавших румын. Они заметались и залегли, но, подгоняемые немецкими офицерами, снова пошли в атаку.

Плотным огнем и гранатами пограничники ее отбили. Не сумев и здесь прорваться с ходу, враг начал обстрел наших позиций. Взрывы снарядов, визг мин, свист бомб — все слилось воедино. Команд не было слышно, но ни один боец не дрогнул, все насмерть стояли на своих постах. Куты пылали в огне. Боеприпасы у пограничников кончались, и казалось, врагу удастся прорваться к Коломыи. Лица бойцов напряжены, в глазах отчаянная решимость. Лейтенант Кузнецов, окинув всех взглядом, подумал: «Такие умрут, но не отступят».

— Первый, первый! Я — 1-57, я — 1-57![17] — неустанно повторял телефонист, пытаясь связаться со штабом комендатуры.

«Как же связаться с комендатурой? Что делать дальше? — думал Кузнецов. — Жаль умирать в самом начале войны. Надо еще повоевать».

Он послал уже пятого связиста по линии связи, но ни один не вернулся. И вдруг, точно вняв его мольбам, в подвале полуразрушенного здания погранпоста прорезался сквозь посторонний шум голос коменданта ОКПК:

— Кузнецов, дорогой, держись! Сейчас вышлю подкрепление. Как понял? — комендант говорил уже напрямую, без шифра. — К вам спешит шестой с гостинцами. Вы меня поняли?

— Вас понял, товарищ первый! Постараемся еще часок продержаться, что с Галкиным?

— Убит[18].

Враг продолжал обстреливать и бомбить занимаемые погранпостами позиции.

Пограничники открыли ответный огонь такой плотности, что не дали фашистам осуществить свой план — углубиться на нашу территорию. Враг был отброшен к границе. Не удалось ему прорваться и на этом участке.

Так было повсюду, несмотря на то, что не было связи ОКПК с соседними погранотрядами и со штабом округа. Пограничники строго выполняли приказ по защите государственной границы и зоны заграждения.

Это был четвертый день войны.

Ни шагу назад

Одновременно с угрозой в направлении Куты-Косов вражеские подразделения обрушили сильный удар по станции Снятин и контрольно-пропускному пункту, начальником которого был старший лейтенант Алексей Александрович Жучихин[19].

Как и на КПП в Залещиках, здесь не было никаких инженерно-технических сооружений: построить укрепленный район не успели. Пограничные посты находились примерно в 5–7 километрах друг от друга. В мирное время такое расстояние относительно обеспечивало охрану зоны заграждения. Совсем другое дело, когда обострилась обстановка и изменилось соотношение сил. Поэтому не случайно в период конфликтных моментов и тем более во время военных действий соединения Красной Армии выделяли пограничникам свои подразделения и части.

Так было и на этот раз. Совместные действия обеспечили успех. Прибывшая оперативная группа, посланная старшим лейтенантом Жучихиным, пришла на помощь пограничным постам. Трудно приходилось нашим защитникам: численный и технический перевес врага сказывался повсюду. Ведь пограничников Снятинского КПП вместе с группой поддержки из соседней 60-й горно-стрелковой дивизии Красной Армии было чуть больше роты.

Гитлеровцы пытались захватить в расположении КПП в первую очередь мост через реку Белый Черемош. По нему они рассчитывали форсированно выйти к Коломыи, в тыл ОКПК, и соединиться со своим правым флангом. Это был седьмой день войны.

Перед мостом окопалась небольшая группа пограничников. Неприятель бросил в атаку против них свою механизированную группу и под прикрытием танков приблизился к нашим позициям. Старший лейтенант Жучихин через связного передал приказ: сделать связки из ручных гранат, подпустить и атаковать танки, мы ударим с фланга. Главное — не пропустить танки!

Танки шли, поливая огнем своих орудий. Гарь и пыль повисли над окопами. Пятеро пограничников бросились под прикрытием этой завесы навстречу танкам со связками гранат. И вот уже пылает один, за ним второй, машина вертится на разбитой гусенице. Остальные остановились. В замешательстве остановилась и пехота. В этот момент с правого фланга по ней ударила группа Жучихина. Завязалась жестокая рукопашная схватка. Пограничники, мастерски владевшие приемами рукопашного боя, кололи вражеских солдат штыками, били прикладами, рубили саперными лопатками. Враг стал беспорядочно отступать. Преследовать не стали — уж больно мало осталось защитников КПП. Рядом со Снятином стояли подразделения и части 60-й горно-стрелковой дивизии Красной Армии, и Жучихин посылает в одно из подразделений связного за помощью.

Захватчики опомнились после первой неудачной атаки и при поддержке танков большими группами пошли в наступление вновь. «Ни шагу назад! Умрем, но не сдадимся!» — таков был последний приказ старшего лейтенанта Жучихина.

Захлебнулась и вторая атака врага, но и ряды пограничников поредели. Почувствовав это, фашисты бросились в третью атаку, отбить которую малочисленные и обескровленные защитники Снятинского КПП не смогли бы, но вовремя подоспела помощь. Подразделения 60-й горно-стрелковой дивизии вместе с пограничниками оттеснили неприятеля к границе.

Из защитников Снятинского КПП в живых осталось всего семь человек, в их числе старший лейтенант Петр Петрович Ищенко и повозочный узла связи Снятина рядовой Дмитрий Васильевич Кудинов, со слов которого мы узнали об этом бое, о героизме и отваге роты старшего лейтенанта Жучихина. Думали, что Жучихин погиб в этом бою — 28 июня 1941 года. Но оказалось не так.

С небольшой группой бойцов ему удалось вырваться из окружения, что подтверждается его письмом к жене от 12 июля 1941 года. Однако остался неизвестным их путь в дальнейшем. По-видимому, группа шла почти по нашему маршруту и лишь за районным центром Немировом смогла нас догнать.

«24 июля в городе Брацлаве, — вспоминает старший военфельдшер И. Н. Глушков, — я вместе с военфельдшером Женей Рудиковой оказывал медицинскую помощь группе Жучихина. Но наш комбат Филиппов не успел с ними связаться. Старший по званию командир полка отдал приказ прикрыть их часть. По-видимому, все погибли».

Если о пограничниках Снятинского контрольно-пропускного пункта хоть что-то удалось выяснить, то о Снятинском пограничном посте известно очень мало.

Многое осталось неизвестным о героических боях пограничников Прикарпатья в первые дни войны, в том числе и ОКПК, многие награды не нашли героев. Одна из причин — слабая связь. На новой границе из-за недостатка времени, сил и средств не успели наладить многоканальную связь, почти отсутствовала радиосвязь. Одноканальная связь была нарушена в первые же часы боев. Об этом пишет в воспоминаниях и Г. К. Жуков: «…перед рассветом 22 июня во всех западных приграничных округах была нарушена проводная связь с войсками и штабы округов и армий не имели возможности быстро передать свои распоряжения. Заброшенные ранее немцами на нашу территорию диверсионные группы в ряде мест разрушили проволочную связь. Они убивали делегатов связи, нападали на командиров. Радиосредствами, как я уже говорил, значительная часть войск приграничных округов не была обеспечена»[20].

Вторая причина состоит в том, что многие штабные документы были уничтожены во время войны в не дошли до нас. А мужество и героизм пограничников, проявленные в начале войны в неравных боях с гитлеровцами, — беспримерны. Это признают и наши враги. Так, начальник Генерального штаба немецко-фашистских войск генерал-полковник Франц Гальдер писал в своем «Военном дневнике»: «Хотя наши штурмовые группы уже пересекли в нескольких местах Прут и захватили мосты, однако признаков того, что русские намереваются очистить всю территорию между Прутом и Днестром пока не имеется».

Все на защиту Родины

На западной границе нашей страны, в горах и лесах, отрезанные от штаба (связь во время боя была повреждена), пограничники еще не знали, что война идет от Баренцева до Черного моря, что фашисты бомбят Севастополь, Киев, Минск и другие города Советского Союза.

Об этом стало известно в 14 часов 22 июня, когда, отбив первые атаки, нам удалось восстановить связь.

А война не на жизнь, а на смерть уже шла по всей границе. В «Воспоминаниях и размышлениях» Г. К. Жукова читаем: «По данным авиационной разведки, бои идут в районах наших укрепленных районов и частично в 15–20 километрах в глубине нашей территории. Попытка штабов фронтов связаться непосредственно с войсками успеха не имела…»[21].

Как известно, на советско-венгерской границе противник активных действий не вел до 1 июля 1941 года[22]. И тем не менее провокации, крупные нарушения, концентрация войск у самой границы — все говорило о намерениях командования венгерских войск перейти к активным действиям для осуществления плана гитлеровского командования.

Венгерское правительство объявило о разрыве дипломатических отношений с Советским Союзом 26 июня, хотя войска его участвовали в боевых действиях с первого дня войны[23].

В «Военном дневнике» Ф. Гальдера читаем: «…Венгерский генеральный штаб сосредоточил в районе Мараморош, Сегед подвижной корпус в составе двух моторизованных бригад и одной кавалерийской бригады и держит его в боевой готовности для использования на правом фланге венгерского Карпатского фронта. Я сказал генералу Химеру, что одними подвижными частями нельзя прорваться через Карпаты. Для этого следует наступать по всему фронту. Для нас желательно наступление венгерских войск в этом случае в направлении Коломыи, Станислава. Генерал Химер обещал обсудить этот вопрос с (полковником) Ласло — начальником оперативного отдела венгерского генерального штаба».

Это не осталось незамеченным нашим командованием, и оно приказало пограничникам усилить свое внимание в данном районе. Нам приходилось вести боевые действия как с мелкими, так и с крупными бандами националистов, подготовленных фашистской Германией.

22 июня 1941 года в 14 часов 30 минут комендатура Коломыи передала, что в направлении Мамалыга и Бочковцы продвигаются крупные силы противника…

Днем 23 июня к границе были полностью подтянуты все части 58-й горно-стрелковой дивизии под командованием генерал-майора Н. И. Прошкина. Это намного облегчило положение комендатуры. Бандиты не решались больше атаковать в лоб, но и попытки их обойти нас с тыла на соседних участках не увенчались успехом.

Все население, чем могло, помогало пограничникам и воинам Красной Армии. Организационным центром по оказанию всесторонней помощи пограничникам и воинам Красной Армии стал Коломыйский городской комитет партии. Здесь был создан городской штаб обороны. Ближайшими проводниками всех решений горкома партии были коммунисты и комсомольцы.

В селах и районах проходили многочисленные митинги. Так, в селе Матвеевцах за полчаса на митинг собралось свыше пятисот крестьян. Простой колхозник Михаил Витеняк сказал:

Крестьяне отдавали своих лошадей и подводы для отправки в тыл раненых, а оттуда доставляли боеприпасы. Всюду висели лозунги: «Все для фронта, все для победы!..»

Немецко-фашистские самолеты беспрерывно совершали варварские налеты на мирные города и села нашей Родины. С первых дней войны фашисты бомбили и Коломыю, обстреливали с самолетов мирное население. Несколько бомб упало на улицы Ленина, Кирова, Дзержинского, на территорию парка культуры и отдыха… Война несла разрушения и пожары, страдания и смерть.

Перед Коломыйским городским комитетом партии и городским исполнительным комитетом остро встал вопрос об эвакуации мирного населения, прежде всего, семей офицеров-пограничников, важнейших документов, ценного оборудования…

На вокзале толкотня, плач детей. В товарных вагонах и на платформах отчаянные слова прощания.

Десант

Коломыя была для врага важным оперативным пунктом на пути к карпатским перевалам, а также в долину реки Прут, где они могли выйти на оперативный простор. В случае ее захвата 8-й венгерский корпус получал возможность соединиться с правым флангом 17-й немецкой армии и образовать сплошную линию фронта.

24 июня 1941 года в 9 часов начальник пограничных войск НКВД УССР генерал-майор Хоменко передал из Львова в Главное управление пограничных войск НКВД СССР очередное сообщение, в котором говорилось, что на участке Коломыйской пограничной комендатуры был выброшен немецкий парашютный десант в количестве пятидесяти человек. Он быстро был ликвидирован. Мы понесли небольшие потери[25].

Об этом сообщается и в «Истории городов и сел УССР. Ивано-Франковская область»:

Мысленно перенесемся к событиям этого дня. 24 июня были эвакуированы многие семьи пограничников и важнейшее оборудование.

Вскоре после отхода эшелона над городом появились вражеские самолеты. Началась бомбежка. Оставшиеся в городе жители попрятались в подвалы. Бойцы комендатуры и боевого охранения укрылись в наспех вырытых противовоздушных щелях. В это время один самолет отделился от группы и полетел вдоль железнодорожного полотна на восток, за станцию. В небе тут и там зависли белые купола парашютов.

У железнодорожного вокзала несла охрану группа бойцов старшины Николая Григорьевича Обухова.

— Смотрите-ка наши! — крикнул одни из бойцов.

На землю спускались парашютисты в форме наших пограничников, а также в гуцульской одежде.

«Если наши, то почему они не сели на аэродроме? Как гражданские попали на военный самолет и почему прилетели от границы? Нет, — сказал себе Обухов, — это диверсанты!»

— Быстрей беги к собаководам! — приказал старшина красноармейцу. Пусть пришлют человек двадцать на помощь!

В десяти минутах ходьбы от вокзала располагалась школа служебного собаководства. Боец стремглав помчался туда.

— Приготовиться к бою! — скомандовал старшина. — По вражескому десанту огонь!

Парашютисты были уже у самой земли, когда раздались автоматные очереди и винтовочные выстрелы бойцов боевого охранения. Приземлившись, многие из них остались лежать, накрытые парашютным шелком, остальные начали отстреливаться. Завязалась перестрелка.

— Ни один диверсант не должен уйти! — крикнул Обухов.

С правой стороны от места боя показались проводники с собаками. Они стали окружать десант с двух сторон. В считанные минуты операция была закончена. Ускользнуть удалось только одному гитлеровцу.

Диверсант в форме пограничника впрыгнул в кабину стоявшего у здания вокзала грузовика и погнал его по улицам города. Быстро мчавшаяся машина не вызвала ни у кого подозрения. Время ведь военное. Гитлеровец стремился скорее выбраться из города, но, не зная дорог, на полной скорости въехал в тупик. Это был подъезд к новым домам на берегу небольшого озера.

Как раз мимо дома, стоявшего поперек дороги, проходили бойцы погранкомендатуры и, увидев несущуюся на них машину, без предупреждения выстрелили по шинам. Грузовик резко затормозил и развернулся поперек дороги. Диверсант был доставлен в штаб комендатуры.

В короткой схватке с десантом группа наших бойцов под командованием старшины Обухова и старшего сержанта Щербакова уничтожила пятнадцать и взяла в плен тридцать пять гитлеровцев…

Горечь отступления

Девять дней и ночей шли на нашем участке упорные бои. Стойко удерживали границу пограничники ОКПК совместно с подразделениями 58-й горно-стрелковой дивизии. Лишь 30 июня был получен приказ командования об отходе.

К этому времени начальник пограничного поста старший лейтенант Яков Иванович Ерофеев и начальник КПП в Залещиках лейтенант Иван Кондратьевич Остропольский совместными усилиями своих пограничников отразили все попытки врага перейти границу на их участках. В полном составе они присоединились к основным силам комендатуры. Путь лежал через Залещики на Борщев.

Со щемящим сердцем 1 июля 1941 года мы оставляли государственную границу, мысленно давая клятву вернуться.

В этот день в Коломыи вышел последний номер местной газеты «Червоний прапор». Редакция, члены горкома партии и исполкома вместе с нами последними покидали разрушенный, пылающий город.

Отход осуществлялся по приказу, в котором говорилось, что Отдельная Коломыйская пограничная комендатура поступает в полное распоряжение командования 8-го стрелкового корпуса.

К этому времени фашисты продвинулись уже на линию Ровно — Броды, то есть оказались у нас в тылу за 300 с лишним километров. Назревало окружение. Надо было выводить людей.

Начали отходить и наши соседи: справа 95-й Надворнянский, слева — 97-й Черновицкий погранотряды.

Позже из журнала боевых действий Надворнянского пограничного отряда мы узнали, например, о боевых действиях 17-й погранзаставы, которая вела бои с превосходящими силами противника.

Лейтенант Тихоненко, верный сын Родины, остался со своей заставой на месте и вел бой до последнего патрона, обеспечивая отход 295-го стрелкового полка, которым командовал полковник Руднев. Полк получил приказ отвести свои подразделения с занимаемых позиций.

После отхода наших войск фашисты окружили заставу, и все пограничники пали в неравном бою.

Из документов:

Подписано начальником Надворнянского погранотряда подполковником Арефьевым, батальонным комиссаром Карповым и начальником штаба капитаном Хашевиным…

После нашего отхода в Коломыю вошли части 8-го венгерского корпуса.

Военный историк и исполнитель фашистского плана молниеносной войны Курт Типпельскирх писал в своей книге «История второй мировой войны»:

Генерал фон Бутлар в сборнике «Мировая война 1939–1945 гг.» замечает:

Героически дрались 58, 60 и 96-я горно-стрелковые дивизии. В районе Перемышля мужественно, стойко и отважно сражались бойцы и командиры 8-го стрелкового корпуса генерал-майора М. Г. Снегова и подчиненный ему 92-й погранотряд.

Так получилось, что Отдельная Коломыйская пограничная комендатура в оперативном отношении была подчинена командиру корпуса М. Г. Снегову.

На второй день войны, к вечеру 23 июня 1941 года, 99-я стрелковая дивизия полковника Н. И. Дементьева[28] вместе с бойцами и командирами 92-го погранотряда под командованием подполковника Я. И. Тарутина выбила гитлеровцев из Перемышля за государственную границу.

Развивая свой успех в районе Перемышля, части войск 8-го стрелкового корпуса углубились во вражескую территорию на пять километров и около десяти километров по фронту. Потери врага — около 700 пленных, много убитых и раненых[29]. «Это был первый контрудар советских войск», — писала газета «Правда» 19 и 20 июня 1966 г.

Действия 99-й дивизии из корпуса Снегова были отмечены в Генеральном штабе:

24 июня «укрепленные Рава-Русский и Перемышльский районы все еще продолжали успешно отражать вражеские атаки. 99-я дивизия, нанося большие потери противнику, не сдала ни одного метра своих позиций. За героические действия она была награждена орденом Красного Знамени… Удерживала Перемышль в течение 23–28 июня и только утром 29 июня по приказу командования оставила город»[30].

Как уже говорилось, отход правого фланга нашей ОКПК осуществлял старший лейтенант Е. С. Кошкин. Из бойцов пограничных постов он сформировал роту в составе четырех взводов. Первым взводом командовал бывший начальник 1-го погранпоста лейтенант Медведев, вторым — старшина Четвериков, третьим — старший сержант Скоробогатов и четвертым, пулеметным, — лейтенант Кузнецов. Во взводе Кузнецова было два станковых пулемета «Максим» и четыре трофейных…

К вечеру 1 июля передовые подразделения фашистских войск появились на правом берегу реки Белый Черемош. Завязались тяжелые бои в районе моста Ясенов Гурный, вплоть до города Снятина. Противник понес большие потери и с наступлением темноты прекратил боевые действия.

Маршрут отхода роты Кошкина был согласован с командованием ОКПК и проходил через Куты, Заболотов и далее на Городенку. Здесь предполагалась ее встреча с основными силами нашей комендатуры. Однако к исходу 3 июля, когда рота прибыла в Городенку, нашей ОКПК здесь не оказалось, так как пограничники комендатуры уже ушли в направлении Гукова.

Около полудня следующего дня боевое охранение роты доложило Кошкину, что со стороны Снятина на дороге заметно движение. Оказалось, что движется вражеская колонна самокатчиков численностью до батальона, растянувшись по дороге между ржаным и чистым полями. Рота изготовилась к бою. Фашисты были уверены, что дорога свободна. Но как только последняя машина их поравнялась с занявшими оборону пограничниками, был открыт огонь по вражеской колонне. Фашисты заметались в панике: негде укрыться, некуда свернуть с дороги. Бой длился минут 10–15, но враг понес тяжелые потери в живой силе и технике…

Рота продолжала свой путь к Городенке, где находились части 58-й горно-стрелковой дивизии генерал-майора Н. И. Прошкина. Пограничники остались при дивизии. Подразделение старшего лейтенанта Кошкина стало именоваться Отдельной ротой НКВД, ставшей резервной группой дивизии.

Дивизия уходила в направлении Борщева. В этом городе Кошкин встретился с представителем Украинского пограничного округа, который и передал майору Филиппову о дислокации его роты. Сразу же были высланы навстречу машины, и через несколько часов «пропавшую» роту почти в полном составе, в том числе и проводников с собаками из школы служебного собаководства, радостно встретили в Гукове друзья-пограничники.

Батальон уходил на восток через Борщев, Гуков, Смотрин, Балин, Дунаевцы…

Неизвестной осталась лишь судьба погранпоста лейтенанта И. П. Луцая.

Высокое мужество защитников рубежей Украинского пограничного округа, проявленное в первых схватках с врагом на государственной границе, в частности Надворнянского и Черновицкого погранотрядов — лишь частица того массового героизма, который совершили пограничники западной границы… С исключительной храбростью билась Отдельная Коломыйская пограничная комендатура, окружная школа сержантского состава Украинского округа (начальник майор Погребняк М. П.) и другие части и подразделения[31].

Операция «хлеб»

Горела земля. Небо потемнело от пожарищ и взрывов. Больно было смотреть на покинутые села и города, неубранные пшеничные поля, на толпы беженцев у обочин дорог.

Всего какой-нибудь месяц назад на плодородных украинских землях мирно трудились люди, звенели песни. А сейчас над родной землей пылал пожар войны, уничтожая все живое на своем пути…

В село Дунаевцы мы вошли ночью. Чернели глазницы окон брошенных домов, не слышно было даже привычного лая собак. Линии фронта как таковой не было, и трудно было определить, где наши, а где враг. Были готовы ко всяким неожиданностям.

Расположились мы в нескольких дворах на западной окраине села, со стороны Солобковцев. Все, кроме бойцов охранения, мгновенно уснули. Светились лишь окна дома, в котором остановилось командование.

У нас кончился хлеб, и надо было его выпечь. Времени оставалось мало — утром снова отход. Нужна была помощь местных жителей.

Трое пограничников ушли в разведку. Они осторожно подошли к одному из домов, где, как им показалось, кто-то остался жить, и тихонько постучали в окно.

Женский голос испуганно спросил:

— Хто там?

— Свои, гражданка! Откройте, не бойтесь! Мы — пограничники.

Раздался стук щеколды, и на порог вышла пожилая женщина:

— О боже ж ты мий, наши, ридненьки!

— Бабуся, в селе немцы есть?

— Немае. Бусурман нимецъ в останний час не показувався, а може, на краю села е, не знаю.

— Послушайте, бабусенька, подскажите, где нам хлеб выпечь? Кто может помочь?

— Вам до Хомича треба, його хата крайня на ций вулыци.

— Спасибо! — и пограничники по привычке осторожно стали пробираться к дому Фомича по затененной от лунного света стороне улицы.

Окна в доме Фомича еще светились. Один из пограничников направился к дому.

— Ребята, немцы там, спят вповалку, — сообщил он. — Надо быстрее командиру доложить.

— Товарищ лейтенант, — обратился ко мне один из пограничников, — это скорее всего какая-то немецкая тыловая группа. Немцы чувствуют себя здесь в полной безопасности, поэтому и охрану не выставили.

Пограничники были подняты по тревоге очень тихо. Так же тихо, бесшумно приступили к выполнению операции. Проверили все соседние дома. Немцы оказались еще в четырех хатах.

— Товарищ лейтенант, там в саду стоят немецкие грузовики и легковая машина, — доложили пограничники, — охраны не видно.

Операция была проведена весьма «деликатно», без единого выстрела. Мы захватили в плен двадцать пять фашистов (среди них четыре офицера), девять грузовиков с продуктами, легковой автомобиль и готовый выпеченный хлеб.

Пленных, их документы, оружие и грузовики мы передали в штаб.

— Ну, пограничники, — молодцы! — похвалил нас генерал-майор Снегов. — Порадовали не только хлебом, но и машинами, а главное документами, картами и пленными. Среди них оказалась важная тыловая персона.

Чем дальше мы отходили на восток, тем ожесточеннее становились бои. Особенно упорными они были на старой границе, в районе Бара, Копайгорода и далее в направлении Жмеринки.

Немцы решили уничтожить наше соединение, которое фактически находилось у них в глубоком тылу, и бросили против корпуса генерал-майора Снегова отборные части.

Вызвав к себе майора Филиппова, назначенного командиром Отдельного батальона особого назначения, Снегов сказал:

— Родион Иванович! Для меня очевидно, что теперь ввязываться в бой с немцами нет смысла, они сомнут нас. Надо выделить группу прикрытия, а остальным частям срочно отходить в направлении Винницы.

Для прикрытия отхода ОКПК майор Филиппов оставил автоматчиков под командованием старшины Степана Степановича Клавдиева. Они выполнили свою задачу, но все пали в этом бою смертью храбрых. Это старший сержант сверхсрочной службы Г. И. Овечкин, бойцы, призванные в 1937 году, А. Л. Аксенов, К. А. Александров, И. С. Андреев, М. В. Возняк, В. М. Дельнов, В. Г. Дудин, Н. С. Комаров, С. С. Ларин, А. А. Леонтьев, П. И. Мальцев, М. А. Петрушин, А. И. Рубцов, М. М. Скворцов, В. И. Сайферов, Ф. М. Теленков, А. А. Филиппов, А. И. Чириков и боец призыва 1939 года К. В. Булавский, а также другие.

Кроме 8-го стрелкового корпуса, в этом районе были сосредоточены и другие соединения и части Красной Армии. Фашисты пытались их отрезать в районе Винницы. Сюда немецко-фашистское командование направило крупные подвижные силы, которые к 18 июля пытались осуществить план окружения и разгрома наших войск.

Здесь находился командный пункт фронта. Вся территория Винницкого железнодорожного узла была забита огромным количеством вагонов, а паровозов почти не было.

Немцы контролировали почти все дороги в восточном направлении. Обойти город ни с севера, ни с юга было невозможно: немецкие танковые группы перекрыли дороги.

Генерал-майор Снегов принимает смелое решение: пробиваться на восток через Винницу. Пограничники при поддержке трех наших танков захватили и первый, и второй мосты через реку Южный Буг, и по узкому коридору, пробиваемому в фашистском кольце штыками наших бойцов, через город проскочили войска, штаб и обозы.

…27 июля 1941 года наша авиаразведка обнаружила движение мотоколонн противника с севера на юг на Гайсин.

Сковывая наши войска активной обороной на Уманском направлении, враг стремился прорваться из района Гайсина на восток и выйти во фланг и тыл нашим войскам, действовавшим севернее и северо-восточнее Умани и Христиновки.

В разведке

Чтобы избежать неожиданных встреч с фашистами, наше командование решило провести разведку широким фронтом. Необходимо было разгадать замыслы врага, выявить места сосредоточения боевой техники и живой силы, добыть сведения о действиях противника в районе дислокации нашего 8-го стрелкового корпуса. Это задание выполняли разведчики частей и соединений корпуса, а также двенадцать пограничников из батальона особого назначения майора Филиппова. В одной из групп вместе со мной пошли в разведку рядовой Федор Смирнов, удивительно хладнокровный, обладающий феноменальной силой воин, необычайно смелый и отважный, хорошо знавший немецкий язык, и старшина Михаил Петренко — весельчак, говорун, на счету которого десятки задержанных нарушителей границы.

Провожая нас в разведку, майор Филиппов сказал:

— От результатов разведки зависит судьба сотен людей. Вам ясно?

Мы это хорошо понимали, но предусмотреть все было невозможно.

В сторону врага двинулись засветло. Потемневшее от порохового дыма солнце спешило уйти за горизонт. Вдали раздавалась артиллерийская канонада, то нарастая, то вновь затихая. Огонь и металл оставили повсюду свои следы на израненной кормилице-земле.

Дубовая роща, лежавшая у нас на пути, была иссечена осколками снарядов и мин. С деревьев беспомощно свисали надломленные ветви. На развороченной земле валялись обрубленные снарядами верхушки стволов, молодые деревья, вырванные с корнями. Было такое впечатление, будто над этими местами пронесся страшной силы ураган.

Мы пробирались осторожно, нервы были напряжены до предела. Стало темнеть, на небосводе все отчетливее вырисовывались пунктиры трассирующих пуль.

Бесшумно, вслушиваясь в каждый шорох, миновали вражеские наряды. Прошел еще час. Двигаясь вдоль проводов полевого телефона, мы вышли к немецкому штабу. Видно было, что фашисты не применяли особых мер предосторожности, и это во многом облегчило нашу задачу. Подсоединившись к проводам, мы в течение часа прослушивали разговоры по штабному телефону, получив таким образом важные сведения о вражеских частях, их численности. Разведали, где огневые позиции, узнали расположение и места охраны железнодорожного состава с горючим.

Далее продвигались очень осторожно, кое-где ползком. Сейчас, спустя несколько десятилетий, трудно себе представить, сколько мы прошагали в ту ночь. Собрав необходимые сведения, двинулись в обратный путь. Не забывали напутственных слов майора Филиппова: «От вас зависит судьба сотен людей». Поэтому пробирались с максимальной предосторожностью. Ежесекундно были начеку.

Начинало светать. До расположения нашего соединения оставалось не более трех километров. И тут в бинокль мы заметили, что из нашего тыла возвращаются вражеские разведчики. Фашистов было трое. Мы находились как раз в знакомой уже дубовой роще.

«Что делать? Как быть? Заметили ли они нас или нет? Мы собрали важные сведения. Надо думать, что и они осведомлены о наших силах и местонахождении»? — пронеслось в голове.

Принимаю решение захватить вражеских разведчиков в плен или в крайнем случае уничтожить. У Петренко и Смирнова было по винтовке СВ, у меня автомат, кроме того, у каждого — пистолет, кинжал и по две гранаты.

Когда немцы подошли ближе, мы увидели, что они вооружены автоматами.

Расстояние между нами сокращалось с каждой минутой. В бинокль было отчетливо видно, что один из них в форме обер-лейтенанта, а двое других — солдаты. Шли они открыто, во весь рост, без маскхалатов.

«Как же наши прохлопали их»? — подумал я с горечью.

Между нами осталось около ста метров.

— Смирнов, займешься левым солдатом, а ты, Петренко, — правым, — тихо приказал я. — Офицера беру на себя!

Наступал момент развязки. Тогда мне казалось, что я правильно распределил силы, кроме того, нашим союзником должна была стать внезапность.

Было совершенно ясно: немцы нас не видели.

— Не стрелять! Действовать только кинжалами! — приказал я.

Каждый из нас приготовился к схватке и выбрал себе место поудобнее для нападения.

Немцы шли цепочкой, офицер — последним. Как только они поравнялись с нами, мы неожиданно набросились на них. Мой противник оказался сильнее меня физически. Он был натренированным и ловким, сумел вырвать кинжал и всадил его мне в правую руку. Кинжал вошел глубоко и застрял, и фашист стал меня душить. Перед глазами все завертелось, земля ушла из-под ног, дубовая роща оказалась над головой и стала падать на меня. Что было дальше, не помню. Очнулся от сильного толчка. Ничего не могу понять. Трудно дышать… Кровь на лице… Нестерпимо острая боль в правой руке.

Смирнов оттаскивает в сторону мертвого обер-лейтенанта. Старшина Петренко вырывает кинжал из раны, и я теряю сознание…

Спас меня Смирнов. Он легко справился со своим противником, затем помог старшине Петренко взять «его» фашиста живым. Связали руки, заткнули рот тряпкой. И здесь только Смирнов увидел, как плохи мои дела. Сразу же бросился на помощь — ударил сзади обер-лейтенанта прикладом по голове.

— Ну что, товарищ лейтенант, живой? Доберетесь «своим ходом»? — участливо спросил Петренко.

— Ничего, доберусь! — ответил я. Смирнов вытер кровь на моем лице.

Связанный немец пугливо смотрел то на трупы, то на нас.

Время летело, надо было скорее возвращаться. Собрав трофейное оружие: автоматы, пистолеты, ракетницы, гранаты, финки, а также сняв с фашистов бинокли и планшеты с картами, мы продолжали обратный путь.

Идти нужно было быстро. Но связанный фашист задерживал нас. Решили развязать его и даже нагрузить трофеями. Он был так напуган, что не решился бы бежать.

Смирнов развязал пленному руки. Он покорно и молча стоял. Но когда я из кармана вытащил пистолет, чтобы переложить его в кобуру, фашист, вообразив, что хотим его расстрелять, стал просить о пощаде, показывая фотографию, на которой было трое детей. Еле успокоили, объяснив, что должны доставить его в штаб.

Мы снова двинулись в путь, пленный пугливо следил за каждым нашим движением, но вскоре успокоился.

Идти было трудно. Хотя, как говорится, к дому идти легче, да и мне помогал Петренко, все-таки сказались усталость и рана. Поэтому пришлось сделать привал, чтобы немного передохнуть.

Когда мы вернулись, все группы разведчиков уже были на месте. Добытые сведения командование нашего батальона передало в штаб корпуса.

Разведанные и добытые пограничниками и другими группами документы были доставлены в штаб нашей армии. Проанализировав их и показания пленного, командование приказало 8-му стрелковому корпусу отходить в направлении Умань — Бабанка — Подвысокое. Это позволило, как оказалось впоследствии, выйти из тщательно разработанного фашистами окружения…

«Бензинная» операция

В Краснополке командование 8-го стрелкового корпуса получило шифрограмму, в которой говорилось, что железнодорожный состав с горючим для соединения Снегова находится на перегоне Христиновка — Тальное. Однако радиограмма запоздала: весь этот район уже захватил враг.

Надо было что-то предпринимать. Генерал-майор Снегов вызвал к себе нашего командира, майора Филиппова, и попросил высказать свои соображения о том, как добыть бензин в расположении противника. После обсуждения всех за и против было решено поручить эту рискованную операцию небольшой группе пограничников.

Майор Филиппов вызвал к себе восемнадцать человек, а отобрал лишь шестерых. В их числе был Смирнов, Петренко и я, хотя рука еще побаливала. Ведь мы недавно были в этих местах в разведке. Из шестерых четверо свободно владели немецким языком.

Уходя на задание, беспартийные пограничники передали комиссару батальона Константину Семеновичу Короткову заявления, в которых просили считать их коммунистами. Это был не просто благородный порыв. Сознание ответственности и огромного риска предстоящей операции невольно напоминало каждому о великой партии Ленина, руководившей в те тяжелые и грозные дни титаническим трудом народа во имя победы над фашизмом. И каждый хотел быть причастным к этому, отдать все силы, способности, а если потребуется, и жизнь во имя свободы Родины.

К сожалению, из членов этой оперативной группы по фамилиям помню только рядового Смирнова, сержанта Лунина и старшину Петренко.

Перед рассветом в расположение врага были направлены два наших автобензозаправщика с нарисованными на них фашистскими опознавательными знаками. Немцы часто использовали наши бензозаправщики, справедливо считая их более пригодными к нашим дорогам.

Все мы, конечно, были переодеты в немецкую форму. Нам очень пригодились и трофеи, взятые у фрицев в Дунаевцах: ящики с вином, на которых были яркие немецкие этикетки, и пачки галет. Все это можно было заметить при открытой дверце машины. Взяли мы с собой, и, как потом оказалось, не напрасно, несколько бутылок водки.

К железнодорожному составу поехали в объезд: охранение у гитлеровцев стояло по торцам состава и с восточной стороны. Фашистам, видимо, и в голову не пришло, что машины, совершенно открыто подъехавшие к цистернам и заправляющиеся горючим, могут оказаться неприятельскими. Петренко и Лунин выскочили из машин и подсоединили шланги к цистернам.

Двое фашистов направились к нашим машинам. Увидев бутылки с вином, они приветливо заулыбались:

— Приятель, а шнапса нет?

— Есть!

— Когда еще приедешь заправляться? Я буду проситься сюда на пост! — рассмеялся один из них.

Заработали моторы, и мы медленно тронулись в обратный путь.

Возвращались по старой дороге, но ее уже контролировал враг. Пришлось свернуть на другую. И вот тут-то случилось непредвиденное. Дело в том, что невозможно было предупредить все части и соединения нашего корпуса о готовящейся вылазке в расположение врага. И вот артиллеристы одной из наших батарей, увидев, что к позициям советских войск направляются автомашины с фашистскими опознавательными знаками, дали залп. Заметив это, фашистские артиллеристы стали защищать «своих». Завязалась артиллерийская дуэль. Снаряды с воем проносились над нами, рвались сзади и спереди, слева и справа. Я ехал в первой машине, вторая — шла рядом. В голове пронеслась мысль: «Хоть бы одна машина доехала благополучно!» Даю сигнал: «Следуй за мной!». Решив принять удар на себя, я рассчитывал заслонить первой машиной вторую от огня наших батарей. Свернули с дороги в поле, чтобы легче маневрировать. Едем одна за другой, напрямик, в сторону наших позиций.

Наконец наши артиллеристы прекратили огонь: поняли, что здесь что-то не так. Замолкла и фашистская артиллерия.

Враг никак не мог понять, зачем это «их машины» идут в расположение советских войск.

Все ближе и ближе подъезжали мы к нашим позициям. Тут фашисты спохватились и обрушили на нас огонь своих батарей.

Приходилось все время менять направление. Видя это, наши артиллеристы усилили огонь по вражеским позициям. И все же фашистам удалось подбить вторую машину: она вспыхнула, как факел, и взорвалась. Погибли трое пограничников, в их числе сержант Лунин…

С большими трудностями, просто чудом уцелевший, добрался наш бензозаправщик к своим.

После «бензинной» операции меня, Смирнова и Петренко называли «счастливчиками».

Генерал-майор Снегов поздравил нас с выполнением боевого задания и сообщил, что представил всех участников «бензинной» операции[32] к награждению. И добавил:

— Еще раз поздравляю вас, товарищи пограничники! Вы теперь — коммунисты. Берегите высокое доверие и честь коммуниста.

Этот солнечный июльский день навсегда сохранился в моей памяти.

Уманский прорыв

Отгремели бои под Краснополкой, Верхнячкой, Викторовкой, Водяным, Старыми Бабанами. Огнем и штыками мы пробились к Большим Бабанам. По данным нашей разведки враг готовился в этом районе взять корпус в плотное кольцо и уничтожить.

Фашисты вели не только военную, но и пропагандистскую подготовку. Чего только не писали геббельсовские брехуны в своих листовках, сбрасываемых с самолетов! Они хвастливо заявляли, что Красная Армия разбита, взяты Москва и Ленинград, а руководители партии и правительства, мол, бежали за Урал. Однако фашистская пропаганда достигала прямо противоположных результатов: у советских бойцов росла ярость и злость к захватчикам, пришедшим на нашу землю.

Повсюду шли ожесточенные бои. В районе Умани наши войска оказались в особенно сложной ситуации. Город несколько раз переходил из рук в руки. О боях под Уманью написано немало статей и очерков. В Штуттгарте, например, после войны был опубликован сборник «Мировая война 1939–1945 гг.». В одной из статей его фашистский генерал фон Бутлар указывает, что в районе Умани действовали немецкие соединения 1-й танковой группы, а также соединения и части 6-й, 11-й и 17-й армий. Все они выступали против частей и соединений наших 6-й и 12-й армий. Севернее от Легедзино находился и наш 8-й стрелковый корпус, который к этому моменту вместе с придаными средствами и частями в недоукомплектованном виде состоял из 10 батальонов. Огромное численное и техническое превосходство врага давало о себе знать, но не принесло фашистам желаемых результатов… Село Старые Бабаны под Уманью. Уже далеко за полночь, но у генерал-майора Снегова идет совещание. Желтый, сумрачный свет падает от коптящих керосиновых ламп.

На большом столе — оперативная карта. Над ней склонились начальник штаба 8-го стрелкового корпуса полковник Николай Алексеевич Бобров и бригадный комиссар Владимир Иванович Петрин.

— Михаил Георгиевич, — обращается к Снегову Бобров, — есть сведения, что сегодня утром фашисты собираются атаковать нас. Это очень серьезно. Мы сейчас практически окружены, и выстоять нам будет трудно, тем более, что сил у них значительно больше.

— Думаю, Николай Алексеевич, — сказал Снегов, — вам надо применить суворовскую тактику: ударить первыми и там, где враг нас меньше всего ждет.

Он снова склонился над картой.

— Надо опередить врага с артподготовкой и с боем прорваться сюда, — показал он на карте местечко Подвысокое. — Это пока ближайшая наша цель, а дальше будем пробиваться к Первомайску, затем — на юго-восток.

29 июля 1941 года, 5 часов утра. Всходило ласковое солнце. Тянуло свежестью от недалекой рощи. В дымившемся еще туманном утре чувствовалось что-то поэтическое, но сейчас было не до этого — нервы были напряжены до предела. Даже в минуты передышки все подчиняла себе жестокая, беспощадная война.

Фашистские танки и пехота только успели сосредоточиться в небольшой роще для атаки, как на них обрушился огонь нашей артиллерии. Затем артиллеристы перенесли огонь в глубь вражеского расположения, а бойцы корпуса пошли в атаку.

Бой шел с переменным успехом до самого вечера, пока мы не сломили упорного сопротивления фашистов.

В этом сражении особенно отличилась 99-я Краснознаменная стрелковая дивизия под командованием полковника Опякина П. П. (комиссар дивизии — полковой комиссар А. Т. Харитонов, начальник штаба — полковник С. Ф. Горохов, командующий артиллерией — полковник Н. Д. Романов[33]). Дивизия первой в Великой Отечественной войне из всех соединений Красной Армии была удостоена высокой награды — ордена Боевого Красного Знамени[34].

Начала она свои боевые действия под Перемышлем и закончила бои в поверженном Берлине. В дальнейшем она стала именоваться 88-й Гвардейской Запорожской ордена Ленина Краснознаменной орденов Суворова и Богдана Хмельницкого дивизией. Она воспитала 14 Героев Советского Союза, восемь тысяч солдат и офицеров награждены боевыми орденами и медалями Советского Союза.

Это было потом. А сейчас шли непрерывные бои, были переправы через реки, ночные марши, прорывы из окружения — таков семисотдвадцатикилометровый путь 8-го стрелкового корпуса от Перемышля до Умани.

И на этот раз наш корпус сумел выйти из окружения, но положение на участке Умань — Бабанка — Подвысокое продолжало оставаться очень напряженным.

Ожесточенные бои вели под Уманью наши соседи по государственной границе, подразделения Черновицкого пограничного отряда, находившиеся в оперативном подчинении 99-й стрелковой дивизии.

В конце июля 1941 года на этом участке фронта создалось критическое положение. Командование дивизии приказало пограничникам выбить фашистов из села Краснополка и тем самым помочь воинам соединения разорвать кольцо окружения. Получив приказы, командиры батальонов капитан В. И. Дубинский и капитан В. С. Селимов решили и на этот раз «нарушить распорядок гитлеровцев». Их батальоны контратаковали врага внезапно глубокой ночью и с небольшими потерями овладели селом. Двое суток они прочно удерживали позиции. Фашистское командование бросило против них крупные силы, танки, артиллерию и авиацию. Бойцы стойко отражали все попытки врага вернуть свои рубежи.

Героические подвиги совершали пограничники в этих боях. Старший политрук Георгий Александрович Сычев, будучи раненым, сумел подбить танк, но был снова ранен. Когда танки вновь пошли на позиции пограничников, Георгий Александрович, превозмогая боль, со связкой гранат бросился под фашистский танк.

Воспользовавшись замешательством противника, пограничники ударили по пехоте и заставили ее отойти на исходные рубежи. В этот день на поле боя осталось шесть танков.

Превосходство противника в живой силе, технике, особенно в авиации, не могло не отразиться на исходе боя. В районе Умани врагу удалось окружить и захватить значительное количество наших войск, а также технику без горючего и боеприпасов. Это было в начале августа.

Гитлеровское командование стремилось во что бы то ни стало захватить штаб нашего корпуса, чтобы нарушить взаимодействие его частей и соединений. Ведь с первых минут Великой Отечественной войны и вот уже в течение сорока суток 8-й стрелковый корпус наносил врагу ощутимые удары в тылу. В двадцатых числах июля фашисты пытались вклиниться в расположение корпуса на стыке 72-й горнострелковой дивизии генерал-майора П. И. Абрамидзе[35] и 173-й стрелковой дивизии генерал-майора С. В. Верзина[36] и захватить штаб корпуса. Но наши подразделения решительными действиями помешали фашистским войскам расчленить соединения и захватить штаб корпуса. Охрана штаба была поручена Отдельному сводному батальону особого назначения, которым командовал майор Филиппов. Батальон стал называться сводным потому, что в подчинение была передана Окружная школа младшего начальствующего состава служебного собаководства.

Накануне боя

В ночь на 30 июля командованию корпуса стало известно о новом намерении противника прорваться и захватить штаб, который находился в небольшом селе Легедзино.

Легедзино утопало в зелени садов, среди которых тут и там белели аккуратные хаты-мазанки. Ветер доносил с полей запахи трав. Справа и слева, за плодородными полями пшеницы, ржи и за огородами, синели леса.

31 июля. Рассвет. Солнце вставало из-за горизонта. Жизнь пробуждалась и вступала в свои права. Сочная трава умывалась росой.

Утренняя прохлада освежала нас, и мы, огрубевшие и ожесточившиеся за сорок дней боев, становились мягче и добрее. Но расслабились только на несколько минут. Ведь шла война. Она была совсем рядом…

Линия обороны штаба начиналась слева от окраины села, далее шла по гребню высоты, затем спускалась и вновь поднималась на ровное плато. Впереди виднелось пшеничное поле, а справа от него зеленела роща. В роще, за изгородью, расположились проводники со служебными собаками. Приходится просто удивляться этим четвероногим друзьям человека, прошедшим с нами от границы сотни километров под огнем противника и, конечно же, мужеству их проводников, которые не только берегли, но и делились с ними скудным пайком.

Еще за день до боя мы оборудовали основные, запасные и ложные позиции. На последних установили неисправные орудия и макеты. Выглядели они так убедительно-правдоподобными, что во время боя враг обрушил на них артиллерийский огонь такой же силы, как и на основные позиции, а это, естественно, уменьшило плотность огня.

Саперы установили минные заграждения и соорудили перед основными позициями несколько ловушек-сюрпризов, замаскировав их жердями и ветками. Зенитчики приспособили свои установки для ведения огня по танкам.

К этому времени в Отдельном батальоне особого назначения майора Филиппова вместе с проводниками служебных собак насчитывалось всего около трехсот пятидесяти человек. Правда, батальону были приданы зенитный дивизион из семи семидесятишестимиллиметровых орудий с расчетами под командованием капитана Касаткина с 99-й Краснознаменной стрелковой дивизии, взвод противотанковых пушек и одна бронемашина, а также саперная рота, численностью около пятидесяти человек, и взвод связистов.

В общей сложности защитников штаба корпуса было около пятисот человек, а техника ваша имела один неполный боекомплект. Было ясно, что бой с врагом будет неравным.

На левом фланге нашей линии обороны расположилась первая рота под командованием старшего лейтенанта Ерофеева[37], правее — вторая под моим командованием[38].

Командный пункт комбата Филиппова находился правее третьей роты. Неподалеку от КП расположились три резервные, или маневренные, как мы их по-пограничному продолжали именовать, группы во главе со старшими лейтенантами П. П. Ищенко, А. П. Сусенковым, С. Г. Клочко и их помощниками младшими лейтенантами П. Т. Яблоновским, А. З. Курашом и Д. П. Куколкиным.

По положению, установленному штабом нашей ОКПК, одна из рот назначалась дежурной. В случае опасности, она обязана была первой вступить в бой, чтобы дать возможность развернуться батальону. Каждый командир роты четко знал свой участок обороны.

В ночь на 31 июля дежурной была рота старшего лейтенанта Я. И. Ерофеева и политрука П. В. Нестеренко. В боевом охранении наших позиций находился взвод лейтенанта И. К. Остропольского. Мы ждали фашистов на рассвете…