Быть похожим на Давида Сасунского

В плену у людей

— Мам, расскажи про Давида Сасунского! — Мальчик приподнялся на постели и, вытянув тонкую шею, умоляюще посмотрел на мать, тщетно стараясь поймать её взгляд. — Ну, мам, прошу тебя, расскажи ещё что-нибудь про него!

Но мать продолжала прибирать в комнате: молча сложила покрывало, повесила на никелированную спинку кровати, потом задёрнула кружевные занавески на окне и только тогда подошла к сыну.

— Спи, Давид-джан, уже поздно. Ты ведь не маленький, чтобы на ночь тебе сказки рассказывать. Слава богу, тебе уже скоро девять.

Мать подоткнула одеяло на сыне, села рядом на стул. «Сама виновата», — подумала она, глядя на Давида усталыми глазами. С малых лет мальчик привык слушать её рассказы о подвигах легендарного народного богатыря Давида Сасунского. Иной раз приходится даже придумывать всякие истории про него, когда подводит память. Что ж тут удивительного, что почти каждый вечер мальчик упрашивает её рассказать про своего любимого героя, которому к тому же он подражает изо всех сил?

«О чём же рассказать ему? — подумала она, ласково глянув на сына, с жадным вниманием смотревшего на неё. — Ведь просила же отца купить в Ереване книгу о Давиде Сасунском, — вспомнила Аревик с досадой, — подарили бы сыну на день рождения. Вот была бы ему радость!» «Нигде не смог купить. Нет в продаже», — сказал тогда Левон, когда вернулся из города. «Что-то не верится, — подумала она, — чтобы в столице да нельзя было бы достать книгу о Давиде Сасунском. Видно, плохо искал».

— Ну, мама-джан, — прервал Давид размышления матери, — прошу тебя, ещё про один подвиг расскажи, и всё! Ну, пожалуйста, жалко тебе, что ли! — Давид уже по глазам видел, что она почти согласилась.

Аревик взяла со стола начатый носок и села в изножье кровати. Спицы так и замелькали в её руках.

— Ладно, слушай, — начала она. — Ты помнишь, я рассказывала, как Мсра-Мелик завидовал своему сводному младшему брату Давиду Сасунскому, его богатырской силе и отваге, да? Я, кажется, рассказывала тебе об этом, да?

— Ага, — кивнул Давид, не отрывая от лица матери своих широко расставленных чёрных глаз.

— Так вот, однажды коварный Мсра-Мелик, который славился не столько своей силой и добрыми делами, сколько вероломством, поручил двум пахлеванам…

— Это ты уже рассказывала, мама! Я про это знаю: как Давид Сасунский, спасся, сбросив обоих пахлеванов в реку с Ватманского моста.

— Ну вот видишь — тебе уже известны все подвиги Давида Сасунского. Ты даже можешь теперь сам о нём рассказывать людям. — Мать помолчала и принялась сосредоточенно поднимать спицей спущенную петлю на вязании. От усердия она даже сдвинула тонкие чёрные брови. — Когда я была маленькой, бабушка мне часто рассказывала про Давида Сасунского. Теперь я многое позабыла, Давид.

— А сама говорила, что Давид совершил много-много подвигов, о которых люди не должны забывать. А ты вот взяла да и забыла… — Давид разочарованно умолк.

В наступившей темноте внезапно с дальнего конца посёлка донёсся лай чьей-то собаки. Санасар из своей конуры сонно тявкнул в ответ и тут же затих.

— Постой, а я рассказывала тебе, как Давид Сасунский освободил из заточения всех лесных зверей? — вдруг оживилась мать, подняв глаза от вязания. И так всегда: начинает с неохотой, потом увлекается. «Как маленькая», — подумала она про себя.

— Каких зверей? Нет, не рассказывала.

— Тогда слушай. Отец Давида, которого народ прозвал Мгером, Разрывающим Львов, был очень смелым охотником, и больше всего на свете он любил охотиться на горе Цовасар. Когда же он умер, пришёл туда зловредный Мсра-Мелик и объявил жителям города Сасун: «На этой горе охотиться буду только я!» Сасунцы же, которым хорошо был известен злодейский нрав Мсра-Мелика, не пытались и близко подойти к запретной горе. Давид, конечно, ни о какой горе и знать не знал, потому что его дядя не только сам скрывал всё от мальчика-богатыря, но и другим запретил ему об этом рассказывать. До поры, до времени, конечно…

— Почему?

— Он боялся, что Давид может отправиться на гору Цовасар и там встретить Мсра-Мелика.

— Ну и что? Он ведь сильнее Мсра-Мелика, чего ему бояться?

— Сильнее-то он Мсра-Мелика сильнее, но дядя Давида опасался, что Мсра-Мелик хитростью и коварством может погубить племянника. И правда, Давид по молодости лет был уж очень доверчив и неопытен.

Но однажды какая-то старуха всё же проговорилась молодому богатырю о горе Цовасар.

Давид тут же прибежал к своему дяде и стал просить: «Покажи мне дорогу к горе Цовасар, где любил охотиться мой отец — Мгер, Раздирающий Львов, и я поеду туда». — «Не надо, — ответил Давиду дядя, — там тебя может убить Мсра-Мелик». — «Так он же убьёт меня, а не тебя! Если не укажешь дорогу к Цовасару, клянусь хлебом и вином, я тебя накажу!» — закричал Давид в гневе.

— Я же сказал, что Давид Сасунский никого и ничего не боялся! — Давид резко сел в постели. Глаза его горели от возбуждения. — И что ему бояться? Он ведь сильнее всех на свете!

— Сынок, не прерывай меня. Дай докончить. Ещё посуду надо помыть… А я сегодня так устала на птицеферме. Ложись, ложись — слушай дальше. «Хорошо, хорошо, — сказал Давиду дядя, — я сейчас же сведу тебя на гору Цовасар. Только не сердись».

«Возьмите и нас с собой! — попросили тут жители города Сасун. — Там, наверное, тьма-тьмущая волков, медведей, козуль, диких баранов!»

И вот дядя Давида вывел свою лошадь, оседлал её. А Давид взял отцовский лук, стрелы и тоже сел на своего коня и двинулся за дядей. А следом за ними помчались сасунские молодцы на своих скакунах. Когда они подъехали к горе Цовасар, то увидели, что она обнесена высокой стеной.

«Дядя, что это за стена?» — спросил Давид. «Ее воздвиг твой отец, чтобы звери не убежали».

Услышав это, Давид вырвал огромный дуб с корнями и стал пробивать стену.

— Вырвал дуб с корнями?! — Давид даже рот открыл от удивления. — Как это можно вырвать дуб?

— Ты забываешь, сынок, что Давид Сасунский был не простым человеком, а богатырём… — Мать наклонилась и погладила сына по голове. — И обвалился огромный кусок стены, и глазам жителей Сасуна открылся густой тенистый лес, прозрачные горные родники и озёра, вокруг которых разгуливали тесными стадами медведи, лисицы, олени, дикие бараны и разные другие звери.

Обрадовались сасунские молодцы, схватились за свои луки и хотели убить дикого барана или козулю. «Эй, вы! Не смейте трогать зверей! — закричал Давид громовым голосом. — Мой отец заточил в темницу вольных зверей, а я освобождаю их не для того, чтобы вы убивали их!» — «Но, Давид, — взмолился его дядя. — Мы же проголодались. Убьём хоть одного барана и зажарим его». — «Нет, не стану я убивать пленных, — твёрдо сказал Давид. — Эти звери в плену, а разве можно убивать пленных? Пленного зверя и старуха может убить. А мужчина должен охотиться только на вольного зверя».

И пошёл Давид крушить ножищами и кулачищами стену вокруг горы Цовасар, пока она не превратилась в груду развалин. «Гей вы, пленные звери! — загремел его богатырский голос. — А ну, выходите отсюда побыстрей да живите отныне на воле!»

Потом Давид обежал всю гору кругом, обшарил каждый куст и скалу — а вдруг где какой зверёк притаился. Жалко ведь его! «Ну а теперь, — обратился он к сасунцам, — кто из вас поудалей, может охотиться, только по-честному, как положено мужчине». Вот какой человек был Давид Сасунский, — улыбнулась мать. Но горящий взгляд мальчика был устремлён не на мать, а поверх её головы, куда-то вдаль, где ему виделась сказочная гора Цовасар и освобождённые Давидом звери…

— А дальше? — очнулся Давид.

— Всё. На этом и кончается сказ. А теперь спокойной ночи, сынок. — Мать потрепала ему волосы, выключила свет и вышла из комнаты.

Как-то в конце ноября Левон — отец маленького Давида — отправился в горы на охоту. Добравшись до подножия горной гряды, он привязал лошадь у родника, а сам с ружьём в руке стал бродить по склонам высоких гор, поросших густым кустарником и лиственницей, высматривая под деревьями свежие следы горных коз или диких баранов. Однако то ли их становится мало в наши дни, то ли, спасаясь от людей, горные козы стали выбирать теперь дикие, неприступные участки гор, где они могут спокойно щипать траву в расщелинах скал, — как бы то ни было, не всякому охотнику нынче удаётся напасть на след этих диких животных.

Небо было безоблачное, ясное. Светило яркое солнце. Часа два безуспешно побродив с ружьём наготове, Левон решил подняться выше в горы, ближе к вершинам, где пореже деревья и кустарники и где над крутыми теснинами нависают огромные нагромождения недоступных отвесных скал. И вдруг, когда, казалось, он потерял всякую надежду, Левон случайно поднял голову и — удача! — заметил на выступе скалы гордый силуэт застывшего хозяина гор, словно обозревавшего свои владения. Голову его украшали крутые витки рогов.

«Ну и красавец!» — подумал Левон и с сожалением спустил курок. Козёл дёрнулся всем телом, подпрыгнул высоко в воздухе и в следующую минуту рухнул вниз. Левон очень обрадовался, что попал в козла. Он побежал к подножию скалы. Там он увидел подстреленного козла, который лежал на боку. Животное тяжело дышало, из правого бедра хлестала кровь. Левону стало не по себе, он перевязал ему рану, чтобы остановить кровь. Горный козёл дёрнулся разок, но затем бессильно уронил голову на землю и притих. К вечеру с добычей поперёк седла Левон вернулся в посёлок.

— Мама, папа убил горного козла, смотри! — закричал Давид, когда отец въехал во двор.

— Нет, не убил, а только тяжело ранил. Помоги-ка спустить его на землю, — сказал Левон выбежавшей из дома жене.

Давид радостно суетился вокруг лошади. Горный козёл, придя в сознание, задвигал головой, словно пытаясь освободиться от пут.

— Вай, как хорошо, что ты привёз его живым! — сказала мать, когда спустили козла на землю.

— А почему, мам? Ты его хочешь приручить?

— Ну что ты, Давид! — рассмеялась мать. — Подлечим его, откормим, а к Новому году заколем. Мясо вкусное — отменный будет шашлык.

— Я тоже об этом подумал, Аревик, — сказал отец. — Поэтому и не доконал его.

Аревик с Давидом промыли рану на ноге козла — при этом Левон его крепко прижимал к земле, чтобы не дёргался, — перевязали.

— Давид, заботы о козле будут на тебе, — сказала мать. — Мне хватает и на птицеферме хлопот с курами.

Давид с готовностью согласился. Он любил возиться с животными. С этого дня всё своё свободное время он посвящал раненому зверю, которого привязали в сарае. Мальчик назвал его Саро (горец), он носил ему душистое сено и воду и, пока козёл ел и пил, гладил его и приговаривал: «Ешь, Саро, ешь сколько хочешь».

Саро скоро стал узнавать его, не шарахался в сторону, как в первые дни, и даже подпускал к себе Санасара, собаку Давида. Часто ел сено прямо из рук мальчика. К счастью, пуля не задела кость, и рана быстро зажила. Козёл уже мог стоять на раненой ноге. И всё бы ничего, если бы не глубокая тоска, которую Давид часто замечал в глазах своего подопечного.

Как-то отец заглянул в сарай.

— Смотри, как нагулял бока твой Саро!

Давид кормил козла с рук.

— Молодец, сынок, хорошо его откормил, — продолжал отец. — Ты получишь самый лакомый кусочек.

— Что? — изумлённо спросил мальчик. Он совсем, совсем забыл, что козла скоро заколют. — Какой кусочек?..

Наступил наконец и канун Нового года. Отец Давида тщательно наточил с вечера большой охотничий нож, а мать приготовила глиняную посуду для бастурмы.

— Завтра заколем козла, — сказал отец за ужином. Давид молча уткнулся в свою тарелку. — Завтра полакомимся шашлыком.

На другой день отец вернулся с работы пораньше и сразу же направился в сарай. Через минуту он выскочил назад.

— Аревик, выйди-ка во двор!

— Вай! Что, пожар, что ли? Что ты так кричишь?

— Козёл исчез!

— Как исчез? Вечером Давид носил ему воду в сарай.

— А теперь козла там нет! — Левон растерянно уставился на жену. — Украли его ночью!

Муж и жена молча смотрели друг на друга, не зная, что и думать.

— Как же могли его украсть, когда Давид всегда его закрывал на ночь? — И вдруг её пронзила догадка: — Давид! Где мальчик?..

— Как где? В школе, конечно.

Аревик бросилась в дом, но через минуту вышла обратно.

— Сумка его дома… Значит, сегодня не ходил в школу. Я, кажется, догадываюсь, где он сейчас… — медленно проговорила она в раздумье, вспомнив случай, который произошёл некоторое время тому назад на птицеферме.

…Как-то днём, после школы, Давид заглянул к матери на птицеферму. Аревик в это время в специальных загородках кормила только что вылупившихся инкубаторных цыплят. Вид этих беспомощных крошечных существ, лишённых материнской заботы, очень тронул Давида.

— Это бройлеры, — пояснила Аревик сыну. — Через семь недель они будут взрослыми.

Давид, не удержавшись, поднял тёплый золотистый комочек, прижал к щеке.

— Мама, а можно я буду помогать тебе растить их?

— Можно.

И стал Давид частенько бегать на птицеферму. Он помогал матери выращивать цыплят. Они росли буквально на глазах: не по дням, а по часам.

Однажды в понедельник Аревик пришла с работы домой и сказала:

— Завтра будут бить цыплят.

— Наших? А за что их будут бить? — спросил Давид.

— Ни за что, — рассмеялась мать. — Просто птицеферма должна послать в Ереван очередную партию кур.

«Мы так с мамой старались, чтобы они выросли здоровыми и крепкими, — подумал Давид, — а их возьмут и убьют».

Давид побежал к своему дружку Шагену и, рассказав ему о готовящейся бойне на птицеферме, предложил вместе с ним спасти цыплят от смерти. «Как Давид Сасунский спасал», — сказал он Шагену.

Вечером, едва дождавшись темноты, мальчишки побежали на птицеферму. В сумке Давида были припрятаны кое-какие отцовские инструменты. Ребята незаметно подкрались к той самой загородке, куда Аревик днём выпускала своих подопечных цыплят и кур, и тихо, чтобы не привлекать внимание сторожа, отодрали четыре узкие доски от забора. Образовалось несколько довольно больших отверстий.

Вечером, когда вся семья собралась за ужином, отец Давида спросил жену:

— Ты чем-то расстроена?

Давид посмотрел на мать: лицо у неё действительно было расстроенное, было видно, что она недавно плакала.

— Да, — ответила она. — Какие-то хулиганы ночью проделали дырки в заборе, и когда я пришла утром на работу, то не нашла ни одного цыплёнка — все вылезли из загородки и разбрелись по всему полю. Начальство подняло страшный крик: по моей вине теперь птицеферма не выполнит месячный план поставки. И я… я даже, — подбородок у матери задрожал — получила выговор…

— За что? — спросил Давид. Он не ожидал такого поворота событий и расстроился за мать.

— Я считаю, ни за что… В конце концов, на птицеферме есть сторож, и именно он должен отвечать за всё, когда мы уходим домой.

Давид опустил голову. Он стал рассматривать узор на клеёнке.

— Но цыплят в конце концов всё-таки собрали? — спросил отец Давида.

— Да разве можно было их собрать? Мы просто дождались сумерек, когда они сами вернулись на насест… Поэтому я сегодня и задержалась на работе.

— И они вернулись? — спросил Давид. — Цыплята?

— Конечно, а куда они денутся? После этого заделали отверстия в заборе, и только тогда я отправилась домой. Утром надо будет пораньше встать и пойти на работу. Как бы чего ещё не случилось: решили завтра их забить.

«Всё, всё было напрасно, — подумал с досадой Давид. — Зря только маму огорчили. Глупые, глупые цыплята…»

Вот что вспомнила Аревик, когда она узнала об исчезновении козла и Давида.

— Я догадываюсь обо всём, — повторила она.

— Послушай, что ты сама с собой разговариваешь? О чём ты догадываешься? — Левон смотрел на жену с озадаченным видом.

— Я догадываюсь, что Давид выпустил козла на волю.

— Что?! Не может этого быть! Не сделает он такой глупости!

— Он выпустил козла на волю точно так же, как он выпустил цыплят на птицеферме. Забыл, как он это сделал?

— Ну пусть только он вернётся домой! — рассердился отец.

Не успел он произнести эти слова, как Давид, открыв калитку, вбежал во двор. Он раскраснелся от бега и часто-часто дышал.

— Давид, куда ты дел козла? — Отец поднял с земли прут и медленно двинулся на сына. Давид испуганно попятился назад и спрятался за спину матери.

— Я… я отвёл его к подножию Лысых гор и отпустил там. Я отпустил его на свободу. Слушай, папа, — вдруг переменив тон, с жаром начал Давид. — Ведь пленных зверей не убивают! Их и старуха может убить. Вот, спроси маму, — сбивчиво продолжал он, выглядывая из-за спины матери. — Правда, мама?

— Я тебе сейчас покажу, негодник! Гляди-ка, яйца курицу учат! А ну, Аревик, отойди в сторону! Сейчас он у меня получит за своеволие!

— А вот и не отойду! — неожиданно сказала мать. — Не отойду! Видали, какой смелый нашёлся! Напустился на маленького, тягаться с ним задумал. А вот если ты настоящий мужчина, возьми и отправься сейчас в горы да попробуй снова поохотиться за козлом, теперь, когда он на свободе и здоров, а пленного зверя и старуха может убить!

— Вот именно, пленного зверя и старуха убьёт! — повторил и Давид.

— Что?! — взревел отец, когда способность говорить снова вернулась к нему. — Нет, честное слово, вы оба спятили. Вы что, забыли? Я же пригласил на шашлык друзей! С минуты на минуту они будут здесь. И как я объясню им всё? Что мой сын отпустил на волю горного козла? Да они же засмеют меня! Кто мне теперь на слово поверит, что я подстрелил козла на охоте, кто?!

Отец в сердцах сломал злополучный прут, поднялся по ступенькам и бешено хлопнул дверью.