Быть похожим на Давида Сасунского

Армен

— Давид, подойди-ка сюда! — позвала сына Аревик, заметив, что тот опять стоит у низкой каменной ограды, отделявшей их маленький двор от просторного двора соседей, заросшего высокой сочной травой.

Давид нехотя подошёл к матери. В руках он держал суковатую ветку, с которой сдирал зеленовато-коричневую тонкую кору. Под ней обнажалась влажная белая древесина.

— Ты меня удивляешь, Давид, — сказала мать, поставив на землю большую потёртую сумку, с которой она обычно ходила на работу.

— Чем? — спросил Давид, хотя прекрасно знал, чем он удивляет мать.

— А тем, что чуть свет ты опять торчишь у их ограды! — Сложив на груди руки, она с упрёком посмотрела на своего упрямого сына. — Неужели ты не можешь жить без Армена и Сурена? Разве у тебя нет других товарищей, что вечно лезешь к этим негодным мальчишкам со своей дружбой? Ну хорошо, Давид-джан, — терпеливо продолжала она, глядя на кудрявую макушку Давида, возившегося со своей веткой, — если уж ты не можешь себя чем-нибудь занять, сходи к Шагену или же его позови сюда: он мальчик хороший и, кроме того, твой одноклассник. — Теперь она говорила с жаром, словно старалась вбить сыну в уши каждое слово: — Перестань возиться с палкой! Ты же видишь — я с тобой разговариваю. — Мальчик поднял глаза на мать. — Армен и Сурен — плохие, злые мальчишки, к тому же много старше тебя. Не лезь к ним, ничему хорошему ты у них не научишься!

— Ничего они не злые, — буркнул Давид, умудрившись отодрать зубами тонкую ленточку коры.

— Перестань, зубы испортишь! — Давид послушно опустил палку. — Как же они не злые, если у них хватило жестокости привязать тебя к дереву и бросить одного на всю ночь в тёмной лощине? Неужели ты забыл и простил им этот ужасный поступок?

— Ну, мам, ты же знаешь, что Армен привязал меня к дереву за то, что я потерял его любимый ножик… Он сказал, что если я останусь всю ночь в лощине, то вспомню, где обронил его.

— Постой, постой! Ты ведь говорил, что после того, как сделал себе крюк, ты вернул ему ножик.

— Я говорил: «Кажется, вернул…» Но может, и обронил в кустах, не помню я, мама, честное слово, не помню!

— Ну хорошо, — теряя терпение, сказала Аревик, — допустим, что ты потерял его нож, всё равно это бессердечно — бросить восьмилетнего мальчишку одного в лесу, да ещё привязанного к дереву! А вдруг на тебя напал бы какой-нибудь зверь?

— Но, мам, я же тебе объяснил, как всё получилось! Я сам, понимаешь, сам согласился, чтобы они привязали меня к дереву! Ну, как Давида Сасунского, помнишь? Это же была игра!

— Не оправдывай их, Давид-джан, — всё равно они плохие мальчики, особенно Армен, и я запрещаю тебе водить с ними дружбу, понял? — сказала мать строгим тоном.

Давид опустил голову.

— Понял…

Когда мать наконец ушла на работу, Давид состругал с ветки все сучки и неровности, аккуратно обрезал концы, и у него получилась отличная гладкая трость. Потом он стал бесцельно слоняться по тенистому, расцвеченному яркими солнечными бликами двору, пока… пока ноги сами не понесли его к ограде.

Заглянув через ограду в соседний двор, Давид увидел в нескольких шагах от себя Армена.

Он сидел на плетёной корзине и что-то мастерил. «Интересно, что он там делает», — подумал Давид и, присмотревшись внимательнее, заметил в руках Армена складной нож с яркой зелёной ручкой — тот самый ножик, который он потерял две недели назад, когда они собирали ежевику у подножия Лысых гор…

Армен поднял голову, и в то же мгновение глаза его встретились с чёрными, широко расставленными глазами Давида. Кровь медленно стала приливать к лицу Армена… Давид отвернулся и, ни слова не промолвив, отошёл прочь от ограды.

Спустя несколько дней после происшествия у Лысых гор Армен нашёл ножик с зелёной ручкой в своей куртке. Нож просто провалился за подкладку сквозь дыру в кармане. Сначала мальчик хотел рассказать всем о находке. Но потом, поразмыслив, он решил: «Зачем? Пожалуй, не стоит об этом никому говорить, в особенности же брату и Давиду. А то получится, что мы с Суреном, не разобравшись как следует, ни за что ни про что привязали Давида к дереву на всю ночь. Чего доброго, — подумал он, — эти мальцы ещё перестанут меня слушаться…» А он, Армен, привык, чтобы мальчишки уважали его и слушались. Словом, он решил никому не говорить, что ножик нашёлся.

Но в тот злополучный день, когда, случайно подняв голову, он встретился с глазами Давида, глядевшими на него с безмолвным удивлением и упрёком, — в тот день с внезапной ясностью ему раскрылась вся гнусность своего поведения. И в тот же вечер, едва он закрыл глаза, ему представилось: два чёрных, широко открытых глаза с укоризной глядят прямо ему в лицо… Армен крепко зажмурился, зарылся лицом в подушку.

Осуждающие глаза Давида с этого времени стали видеться ему всюду, в любое время дня и ночи. Вот он возвращается вечером домой, и вдруг его ослепляет яркий свет фар едущей навстречу машины, — и в то же мгновение ему представляются два огромных, светящихся укором глаза. Вот он достаёт зачем-то ножик из кармана и снова видит перед собой глаза Давида…

И сегодня, в это чудесное летнее утро, едва проснувшись, он выбегает во двор, сладко потягивается, но вдруг взгляд его падает на ограду. Ему снова видятся два огромных чёрных глаза с застывшим в них немым укором… и день безнадёжно испорчен для Армена.

— Пошли на речку купаться? — предлагает младший брат, дёргая его за рукав.

— Не, неохота…

— Ну тогда махнём в сады за алычой?

— Не-е…

— А что, будем сидеть дома? — разочарованно говорит Сурен.

Армен неопределённо пожимает плечами и мрачно оглядывает цветущий под окнами куст ярко-красных роз, над которыми порхает несколько белых бабочек.

— А ты чего такой? — сказал Сурен, поглядев на сумрачное лицо брата. Тот снова пожал плечами. — Ну ладно, ты как хочешь, а я пошёл. — И Сурен, махнув рукой, вышел на улицу.

Оставшись один, Армен взял книжку, полистал и бросил; потом сбил с дерева яблоко, надкусил — оно оказалось кислым-кислым, и он швырнул его в траву.

Ну никакого настроения чем-нибудь заняться всерьёз — никакого!

Часа через два или три явился Сурен, весёлый и раскрасневшийся от солнца.

— Где ты был так долго? — спросил его Армен.

— Мы с Давидом ходили на речку.

— С Давидом?.. — Армен испытующе посмотрел на брата. «Неужели Давид наябедал ему, что я нашёл ножик и не сказал об этом?»

— А что?

— Нет, ничего, ничего… Я просто так… — с показным безразличием пробормотал Армен и отвернулся.

— Знаешь, Армен, мы с Давидом научили Санасара переплывать речку с палкой в зубах. Нет, правда, не веришь? Я стоял на одном берегу, Давид на другом, а Санасар доставлял палку то мне, то Давиду. Честное слово, не веришь? — спросил Сурен, по-своему истолковав странное выражение на лице старшего брата.

Через несколько дней Давид (матери дома не было), заглянув через ограду в соседний двор, увидел, что братья строят новый курятник, — старый почти разваливался, да и размерами он уже давно не устраивал их: кур в этом году их мать развела значительно больше, чем в прошлом.

Давид выбежал на улицу и, толкнув калитку соседей, вошёл во двор.

Первым его увидел Армен. Глаза у него вспыхнули.

— Что пришёл? — спросил он, переменившись в лице.

— Я… хочу помочь… — робко проговорил Давид.

— А, Давид, молодец, что пришёл! — сказал Сурен. — Давай, тащи сюда по одной те длинные рейки, что свалены у дерева.

Мальчик, обрадованный, побежал к дереву.

— Слушай! Катись ты со своей помощью знаешь куда! — вдруг ни с того ни с сего заорал Армен. — Не нужна твоя помощь, не нужна — понятно?

Давид остановился как вкопанный, посмотрел на Армена. У него задрожали губы, но он ничего не ответил.

— Да ты что, с цепи сорвался?! — крикнул удивлённо Сурен. — Не обращай на него внимания, Давид! Он, верно, не на ту ногу сегодня встал. Давай, тащи сюда рейки.

Но Давид, понурившись, побрёл к калитке…

После этого Давид уже старался не заглядывать к соседям. Всё время играл со своим одноклассником Шагеном или учил Санасара разным собачьим премудростям.

Вот и сегодня, в это тёплое летнее утро, стоя у порога своего дома, он забрасывал резиновый мяч в конец двора, а Санасар тащил его в зубах назад — к своему маленькому хозяину.

— Сюда! Сюда, Санасар! — крикнул Давид, заметив, что собака в этот раз очень долго возится в траве у ограды. — Сюда! Сюда, Санасар!

Наконец пёс подбежал и положил к ногам Давида какой-то небольшой, блеснувший изумрудной зеленью предмет. «Да ведь это складной ножик Армена!» — мелькнуло у мальчика. Давид поднял его с земли и стал рассматривать: да, сомнений не могло быть, это ножик Армена. «Как он попал к нам во двор?» — подумал мальчик и бросил взгляд на соседний двор, но там никого не оказалось. Давид сунул нож в карман и стал слоняться по двору, время от времени нетерпеливо поглядывая через ограду на соседний двор. За ним неотступно, по пятам, следовал Санасар, недовольно поскуливая, раздосадованный тем, что его маленький хозяин перестал с ним играть.

Наконец часам к десяти Давид увидел, что братья вышли из дому и, громко разговаривая между собой, направились по улице. Поспешно выскочив на улицу, Давид окликнул старшего:

— Армен!

Тот оглянулся, но не остановился и пошёл дальше. Сурен остановился и вопросительно посмотрел на Давида.

— Армен, погоди! — Давид побежал за ним и схватил за рукав. — Вот твой ножик, возьми, — радостно сказал он, протягивая на ладони ножик с изумрудно-зелёной ручкой.

— Это… это не мой ножик… — замявшись, пробормотал Армен, глядя в сторону, словно говорили не с ним, а с кем-то ещё.

— Как не твой?! А чей же?

— Твой! Твой! — вспыхнул вдруг Армен. Щёки его запылали краской. — Ну что ты на меня вылупил свои глазищи? Теперь этот ножик твой — понятно тебе, дурья твоя башка?! — заорал он вдруг и быстро зашагал от Давида прочь. Давид изумлённо посмотрел ему вслед.

— Это же ножик Армена! — обрадованно воскликнул Сурен, подойдя к Давиду и увидев у него в руке нож. Давид стоял как истукан и всё ещё глядел вслед Армену, будто и не слышал ничего. — Послушай, а где ты нашёл его? — спросил Сурен.

Давид обратил к нему отсутствующий взгляд.

— Что?..

— Где ты нашёл ножик Армена?

— Нигде… — буркнул Давид, сунув в карман ножик, и, повернувшись, медленно зашагал к своему дому.

Сурен проводил его удивлённым взглядом, потом, пожав плечами, побежал догонять Армена.