Быть вместе

Глава 2

Дрожа всем телом от ярости и возмущения, Харриет трясущейся рукой откинула с лица пряди мокрых волос и, чуть не падая, добрела до разогретого солнцем валуна. Бове воспользовался своим преимуществом, он… Харриет тщетно подыскивала подходящее слово. Он осквернил ее. Он не джентльмен, он неподходящий спутник, чтобы в одиночку с ним преодолевать мили неисследованной пустыни. Она прижала ладони к пылающим щекам, все еще чувствуя на своих губах горячий отпечаток его губ. Его поведение было ужасающим. Он целовал ее, пока все ее чувства не закружились, и не заботился о том, хочет она этого или нет. А разве она совсем не хотела? Ее щеки вспыхнули сильнее, чем когда-либо. В те последние, завершающие мгновения, когда его рот обжигал ее рот, а его сильные руки крепко держали ее, разве она не подчинилась, разве ее губы не раскрылись покорно под его губами?

Стыд охватил Харриет. Понял ли Рауль? Торжествовал ли он, уходя? Ей вспомнились очертания его напряженного тела и таинственное выражение почти черных глаз. Нет, торжества не было. Гнев, пересиливший стыд, захлестнул Харриет, и ее глаза засверкали от бешенства. Он оставался безразличным и думал только о птицах: ах, нужно было их зажарить. Поцелуй, к которому он ее принудил, не имел для него никакого значения. Камень был горячим неприятно, песок под босыми ногами — горячим невыносимо. Позади себя она слышала потрескивание огня, и вопреки ее собственной воле у нее во рту потекли слюнки. Прошло уже несколько недель с тех пор, как она ела что-то, кроме скудного пайка. Она не могла вечно оставаться на берегу реки, раньше или позже ей все равно придется встретиться с невыносимым мистером Бове. Ее юбка и блузка еще были мокрыми, а у нее не было ничего, чем можно было бы прикрыться. В отчаянии она натянула на себя мокрую одежду и, забросив волосы за спину, с гордым видом пошла к палатке и к маленькому костру. Рауль, сидя на корточках по-индейски — опираясь на пятки, — переворачивал надогнем самодельный вертел, и запах жареного мяса наполнял воздух. При появлении Харриет он вскинул голову и слегка поднял брови, заметив ее мокрую одежду.

— Солнце высушило бы ее в считанные минуты.

— У меня нет желания оставаться раздетой даже короткое время, — бросила Харриет.

— Ваша добродетель в полной безопасности, мисс Латимер.

Он сжал губы.

— Чуть раньше мне так не казалось!

— Всего лишь поцелуй, — пожал плечами Рауль. — Не сомневаюсь, мисс Латимер, вас и прежде целовали.

Его белая рубашка, расстегнутая до талии, открывала стальные мускулы и неприличное количество темных курчавых волос.

— Я нахожу ваши слова, мистер Бове, такими же непристойными, как и ваше поведение, — отозвалась она, отведя взгляд.

— Мои извинения, мисс Латимер. Я не догадался, что вы едва встали со школьной скамьи. Будьте уверены, я стану обращаться с вами… по-родительски… пока мы не доберемся до Хартума.

— Я не ребенок, мистер Бове! — Харриет топнула ногой, отчего волосы в полном беспорядке рассыпались у нее по плечам. — До того как приехать в Египет, я уже отказалась от нескольких предложений выйти замуж!

— Нескольких?

Сатанинские брови взлетели вверх. Харриет не была приучена ко лжи и после непродолжительной внутренней борьбы дерзко выпалила:

— Особенно один джентльмен очень хотел, чтобы я стала его женой.

— И каким образом джентльмен воспринял свою неудачу, мисс Латимер?

Раулю с трудом удалось не рассмеяться.

— У меня нет желания вступать в брак, мистер Бове.

Харриет подумала о своем кавалере, преподобном Марче Эллинсоне, о его жидких волосах и невнятном бормотании.

— Весьма похвально, мисс Латимер. И у меня тоже.

Их взгляды встретились над костром: взгляд Харриет, крайне сердитый, и взгляд Рауля Бове, необычно вызывающий.

— Значит, вы даете обещание, что не будет повторения вашего… вашего…

— …моего недостойного поведения? — закончил он, к облегчению Харриет. — Ничего подобного не повторится. Это была просто неуместная выходка, мисс Латимер, и ничего больше.

Кроме того, что у нее чесалась ладонь дать ему пощечину, Харриет чувствовала непреодолимое желание обутой в сапог ногой изо всей своей силы нанести ему удар по голени. Она даже не могла убежать в гневе, потому что, поступи она так, он один съел бы голубя, а она мучилась бы от голода. Она просто чопорно сидела с другой стороны костра, обхватив руками колени и ощущая, как еще влажные блузка и юбка неприятно прилипают к телу. Харриет не успела расчесать волосы, и они спутанной массой свешивались ей на плечи и болтались по спине, так что последний золотой завиток доставал до поясницы. Снимая голубя с вертела и насаживая другого, Рауль подумал, что вряд ли какой-либо мужчина до него имел удовольствие видеть мисс Харриет Латимер такой восхитительно растрепанной. Он был рад, что она задержалась на речном берегу, это дало ему время взять собственные эмоции под строгий контроль. Он оказался дураком, поцеловав ее; нежные молодые леди склонны видеть в таких объятиях гораздо больше, чем в них вложено. В тридцать два года он был свободным человеком и намеревался таким и оставаться. Новость о том, что он в одиночку сопровождал девушку до Хартума, заставит подняться немало бровей. Несомненно, некоторые любители бесцеремонно вмешиваться не в свои дела вобьют в золотоволосую голову мисс Латимер идею, что, после того как ее репутация так серьезно опорочена, единственная компенсация — это брак, особенно когда это должен быть брак со старшим сыном одного из самых богатых семейств Франции.

Его страхи оказались безосновательными. Харриет Латимер не принадлежала к числу охотниц за мужьями, которыми были большинство представительниц ее пола. Негодование было настоящим, как и ее заявление о том, что у нее нет желания вступать в брак. Это последнее весьма огорчило бы некоторых мужчин. Ей определенно не предназначалось оставаться старой девой. Он вспомнил, как ее маленькие высокие груди давили ему на грудь и какое удовольствие доставил и ему ее тонкая талия и мягкие, податливые губы. Было короткое мгновение, когда ее стиснутые кулаки перестали молотить его плечи и ее рот добровольно с готовностью приоткрылся. Чопорная и добродетельная мисс Харриет Латимер была на грани того, чтобы ответить страстью на его страсть. Именно осознание этого и вернуло Раулю здравый смысл. Ему в жизни нужна была не цепляющаяся за него женщина, а только свобода.

Харриет взяла жареное мясо, которое Рауль протянул ей, и он с интересом наблюдал за девушкой. Ничто в прошлом Харриет не могло подготовить ее к суровым испытаниям, которым она теперь подвергалась. Она была дочерью миссионера, воспитанной незамужними тетушками; все ее восемнадцать лет прошли в уютной, замкнутой обстановке. Однако она была здесь, ела руками, не обращала внимания на неудобства, которые заставили бы спасовать даже закаленных воинов, и выглядела почти языческой красавицей с волнистыми волосами, блестевшими золотом на солнце.

Дочиста облизав пальцы и выпив изрядную порцию воды из бурдюка, Харриет бросила тревожный взгляд на затененный вход в палатку.

Рауль понимал, о чем она думает, но не нарушал молчания, продолжая есть и наблюдать за ней.

— Не сомневаюсь, мистер Бове, — глубоко вздохнув, заговорила Харриет с едва заметной дрожью в голосе, — вы согласитесь, что после неприятного инцидента на реке нам невозможно делить одно спальное помещение.

— Вы предпочитаете, чтобы я постелил ваше одеяло непосредственно возле палатки, или это будет слишком интимно? — спокойно поинтересовался Рауль, отделив от кости кусочек мяса. — Вероятно, будет лучше на некотором расстоянии. Например, на речной отмели, хотя, конечно, не следует забывать о крокодилах.

— Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю, мистер Бове. — Харриет вскочила на ноги, чуть ли не рыдая от негодования. — Это вы, а не я должны спать где угодно в другом месте!

— Но это моя палатка, — с приводящей в бешенство вежливостью напомнил он.

— Предполагается, что вы джентльмен!

Харриет топнула ногой по песку.

— Но, мисс Латимер, — он улыбнулся неторопливой обезоруживающей улыбкой, от которой кровь прилила к ее щекам, — ведь мы оба знаем, что это не так, верно?

В его голосе звучала ласка, а глаза нагло поблескивали, и Харриет быстро попятилась, когда он поднялся на ноги.

— Вы дали слово, что больше не дотронетесь до меня!

— Дал, — с сожалением сказал Рауль, остановившись. — Досадно, когда существует так мало всего остального, от чего можно получить удовольствие.

— Мистер Бове, — с трудом выдавила Харриет, — будьте добры, прекратите насмехаться над моим затруднительным положением.

— Мои извинения, — официально произнес он, отбросив в сторону последнюю голубиную кость, и насмешка исчезла из его глаз. — Палатка ваша, мисс Латимер. Мы отправимся в путь в сумерках.

Быстро забрав из палатки одеяло, Рауль направился к ближайшей песчаной дюне, где не было ни тени, ни пальм, ни крупных валунов, а Харриет неуверенно пошла к палатке. Там уже был расстелен персидский ковер и заботливо приготовлены печенье, финики и бурдюк с водой. Со странно неприятной тяжестью на душе она сняла сапоги, легла и, закрыв глаза, очень хотела заснуть, но не смогла. Утреннее солнце быстро поднималось, становясь палящим и невыносимо жгучим. На таком пекле, без тени, он не переживет день, он умрет, если не сразу же, то на следующий день или через день, и она станет его убийцей. Харриет открыла глаза и постаралась устроиться удобнее.

Даже в тени палатки жара была одуряющей, и Харриет, расстегнув пуговицы блузки, смахнула со лба капли пота. Рауль дал слово, что больше не дотронется до нее, а она ради приличия настояла, чтобы он подвергся пытке солнцем. Если бы он не был джентльменом, то не стал бы этого делать, само его согласие уйти показало, что у него были определенные понятия о морали. Она подползла ко входу в палатку и, выглянув наружу, увидела, что Рауль, наверное, спит, прикрыв лицо складками головной накидки. Харриет в раздумье прикусила нижнюю губу. Если он обещал не позволять себе вольностей в отношении ее, то, безусловно, будет только по-христиански позвать его разделить с ней прохладу палатки.

С неприятно быстро бьющимся сердцем она вышла на ослепляющую жару и, проворно подбежав туда, где он лежал, мягко коснулась его локтя:

— Мистер Бове, мистер Бове?

Ни какого движения. У нее внутри стал образовываться маленький узел дурного предчувствия. Конечно же, он не мог так быстро заснуть, возможно, он уже получил тепловой удар.

— Мистер Бове, — настойчиво повторила она и потрясла его за плечи.

И снова никакой реакции.

Сдерживая рыдания, Харриет наклонилась над ним и взяла его за запястье, чтобы пощупать пульс. Ее рука была немедленно поймана и сжата, накидка соскользнула с лица, и его глаза оказались так близко к ее глазам, что она смогла разглядеть крошечные золотые точки возле зрачков.

— Отпустите меня!

Когда она постаралась выдернуть руку из его хватки, Рауль отпустил ее так внезапно, что Харриет упала навзничь на песок.

— Я принял вас за враждебного араба.

С белозубой улыбкой он смотрел, как Харриет поднимается на ноги, отряхивает с юбки песок и откидывает с глаз волосы.

— Лжец! Вы прекрасно знали, что это я.

— Верно, — согласился он, легко вставая. — От арабов не пахнет так приятно.

— Вы не хотите узнать причину, по которой я вас разбудила? — спросила Харриет, чувствуя постыдный прилив радости видеть его живым.

— Нет. — Он уже уверенно шагал к палатке. — Я знаю причину. — Он остановился у входа и придержал для нее полог. — Христианское сострадание. Разве могла дочка миссионера допустить, чтобы человек умер в нескольких шагах от нее, беспомощный и беззащитный?

— Вы издеваетесь надо мной! — бросила Харриет сквозь зубы.

— Против собственной воли должен признаться, мисс Латимер, что вы доставили мне удовольствие, — еще шире улыбнулся Рауль.

Рассердившись и уже сожалея о своем решении, она вошла в палатку. Вместо того чтобы благодарить ее, он дерзит. Ему пошло бы на пользу, если бы ее христианское сострадание не просыпалось.

— Я нахожу вас невыносимым, мистер Бове, — ложась, холодно сообщила Харриет и отодвинулась как можно дальше от него, а он, отстегнув украшенный драгоценными камнями кинжал, удобно вытянулся рядом с ней.

— Я нахожу вас очаровательной, мисс Латимер, — объявил Рауль и уже через несколько минут глубоко и ровно дышал во сне.

У Харриет все чувства были взбудоражены, и сон пришел к ней не так быстро. Она посмотрела сбоку на Рауля — на разлетающиеся крыльями брови и длинные темные ресницы, на высокие скулы и крупный орлиный нос, делавшие его лицо таким неотразимым, на чувственный рот — и ощутила, как жар, вызванный совсем не солнцем, заливает ее тело при воспоминании, которое разбудил его рот. Было бы лучше всего забыть тот инцидент. Перед сном Рауль снял свою головную накидку, и черные кудрявые волосы в беспорядке падали ему на лоб. Таким волосам позавидовала бы и женщина — густые, блестящие, закрученные как пружина, — и Харриет с трудом поборола желание потрогать их.

В то время, когда солнце уже достигло полуденной силы, она размышляла над тем, кем был этот мужчина, спавший рядом с ней. Он знал о ней все, однако она знала только, что его зовут Рауль Бове и что он географ. Прежде всего — что привело его в Африку? Что удерживает его здесь? Если судить по темно-оливковому цвету его кожи, то он жил и работал в этих местах уже много лет. Конечно, как географ он мог быть членом какой-нибудь организованной экспедиции — экспедиции, которая могла длиться несколько месяцев, год или даже два. Тогда почему он путешествует один? Где его спутники? И еще его прекрасный английский язык. Он пользовался разговорным языком и говорил лишь с едва заметным намеком на акцент. Жил ли он в Англии, и если да, то где? Что он собирается делать, когда попадет в Хартум? Какие территории в следующий раз будет исследовать и наносить на карту?

Харриет со вздохом села и обхватила руками колени. Куда бы он ни отправился, ее с ним не будет. Она останется в Хартуме, а затем ей снова предстоит тяжелое путешествие обратно в Каир и долгий путь по морю домой. Она опять вздохнула и легла. Все мечты ее отца были напрасны. Тихие слезы горя потекли у нее по щекам, она закрыла глаза и заснула.

Проснувшись позже днем, Рауль, нахмурившись, смотрел на Харриет. Ее сон был тяжелым и беспокойным, она ворочалась, металась и что-то невнятно выкрикивала, ее волосы разметались и спутались, груди поднимались и опускались под тонкими одеждами, расстегнутые пуговицы блузки открывали больше, чем полагалось бы видеть его глазам.

Встав возле нее на колени, он осторожно встряхнул ее за плечи, чтобы разбудить.

— Папа! Папа! — с болью вскрикнула Харриет, широко раскрыв невидящие глаза.

Ее прижали к незнакомой груди, и низким грудным голосом кто-то, успокаивая ее, произнес:

— Все в порядке. Вам приснился страшный сон.

Рауль нежно укачивал ее, как много лет назад, когда она была еще ребенком, укачивал отец. Видение исчезло, и Харриет снова вернулась в реальность — она прижималась к Раулю, навзрыд рыдая.

— Это не был страшный сон! — наконец удалось прошептать ей. — Это была правда! Папа умер!

— Поплачьте, — с несвойственной ему нежностью сказал Рауль. — Плачьте, пока больше не сможете плакать.

И пока небо медленно краснело, он держал ее в объятиях, и Харриет, не сдерживаясь, дала выход своему горю.

Ее рыдания затихли только к наступлению темноты, и она лежала, усталая и опустошенная, а Рауль гладил ее волосы, пропуская их между пальцами, и восхищался их шелковистостью.

На нем были брюки и рубашка, которые он носил под свободной арабской накидкой, и приятное ощущение тепла, исходившего от его тела, вызывало у Харриет чувство необычной безопасности и защищенности.

— Боюсь, я испортила вам рубашку, мистер Бове, — смущенно сказала она, когда наконец могла снова говорить.

— Это не имеет никакого значения, — успокоил он девушку, взглянув вниз на отделанную кружевом рубашку, которую она использовала вместо носового платка. — Вам нужно было выплакаться. Нельзя носить горе внутри.

Харриет смущенно отодвинулась, осознав, что его рубашка расстегнута и что ее мокрые от слез щеки плотно прижимались к его голой груди.

— Из-за моих слез вы, должно быть, считаете меня слабой.

— Наоборот, я считаю вас очень мужественной.

Интонация его голоса заставила Харриет испуганно взглянуть вверх на него: резкие линии его рта смягчились, а в глазах было выражение, которого она никогда прежде не видела.

— Мистер Бове… — несмело начала она и замолчала, так как он нагнул голову и его губы, теплые и требовательные, завладели ее губами.

На этот раз Харриет не сопротивлялась — не могла. Полностью сдавшись, она обвила руками его шею и бесстыдно прижалась к его телу.

Именно ее страстная реакция снова привела Рауля в чувство. Мисс Харриет Латимер не принадлежала к числу женщин сомнительной репутации. Будучи молодой и невинной, она, безусловно, полагала, что занятие любовью должно сопровождаться признаниями в преданности на всю жизнь и обручальным кольцом. Рауль резко отпустил ее. В его намерения не входило позволить себе подвергнуться подобной опасности, брак был предназначен для дураков.

— Уже темно. Нужно отправляться немедленно, если мы хотим сделать хороший ночной бросок, — спокойно произнес он.

Освободившись из ее объятий, он закутался в свою арабскую накидку, которая скрыла его рубашку, обтягивающие брюки и обутые в сапоги ноги, и вышел. Харриет в недоумении последовала за ним. Что случилось? Почему он так внезапно стал таким равнодушным? Он проворно свернул ковер и одеяла, потом разобрал и упаковал палатку. А Харриет в растерянности стояла и наблюдала за ним, ожидая взгляда, слова, чего-нибудь, что подтвердило бы ей, что его нежность не была плодом ее воображения.

Рауль понимал ее замешательство и ненавидел себя за минутную слабость, которая была тому причиной.

— Вот щетка для волос, — сказал он чуть менее резко, чем обычно. — Ваши волосы будут лететь мне в лицо, если вы их не соберете.

Она покорно взяла предложенную щетку для волос и медленными ритмичными движениями начала расчесывать волосы, а потом заплела их и закрепила на затылке.

У Рауля вырвался вздох облегчения. Он спал с женщинами разных национальностей, но никогда прежде не встречал ни одной с такими удивительными волосами, которые в ранних предвечерних сумерках сияли, как ангельский нимб, и у ангела на небесах пробудили бы вожделение, не говоря уже о чистокровном французе.

Вскочив в седло, он протянул вниз руки, чтобы поднять и усадить ее перед собой, но Харриет на мгновение задержалась.

— Я вела себя… неподобающе? — неуверенно спросила она.

Вздохнув, он подхватил ее и усадил впереди себя.

— Неподобающе вел себя только я, Харриет. Ваше положение достаточно сложно и без того, чтобы я еще ухудшал ситуацию. Так как я должен сопровождать вас до самого Хартума, то такие вещи больше не повторятся.

Лошадь легким галопом побежала вперед в темноту. Харриет почувствовала себя немного спокойнее. Он в первый раз назвал ее просто по имени, и сделал это с легкостью и сердечностью. Она понимала, о чем он говорит, и знала, что он прав. Он защищал ее репутацию, которая и так достаточно пострадает по их прибытии в Хартум, когда станет известно, что они путешествовали без спутников и даже без слуги. Когда же она окажется под крышей консульства, подумала Харриет, Рауль сможет совершенно открыто нанести ей визит.

На протяжении долгих ночных часов она думала об отце, но теперь без боли. Африка была его домом, и в ту минуту, когда ее нога ступила на египетскую землю, Харриет поняла, что Африка станет и ее домом. По-детски закрыв глаза, она представляла себе жизнь, в которой были и страна ее рождения, и загадочный француз, который спас ей жизнь.

Рауль незаметно вздохнул с облегчением. Он не хотел ее обижать, но и не хотел иметь дело с истеричной женщиной. Харриет не стала унижать его, а приняла от него извинение за поцелуй с тактичностью, редко встречающейся в женщинах. Он не привык видеть красивых молодых женщин, обладающих еще и разумом. Рауль решил, что с этого момента категорически запретит ей распускать волосы и будет строго обуздывать свои желания. Когда они окажутся в Хартуме, его обязанности закончатся, и тогда ой сможет найти удовлетворение в другом месте, с местными девушками, которые не считают, что занятие любовью должно сопровождаться преподношением обручального кольца.

Его арабский жеребец легко преодолевал милю за милей, поднимая за собой облака песка. Харриет часто поднимала голову и разглядывала красивое лицо с решительным подбородком и точеными линиями рта, лицо, которое снова стало непроницаемым и бесстрастным. И будет оставаться таким, напомнила она себе, пока они не достигнут Хартума. Ощущая себя в полной безопасности в сильных руках Рауля, она прислонилась к нему. Неведомое возбуждение снова всколыхнулось внутри ее; смерть отца сломила в ней дух авантюризма, а теперь он возродился в полной мере — мисс Харриет Латимер из Челтнема скоро будет в Хартуме, самом дальнем городе на свете. Даже в темноте она начала различать, что растительность вокруг меняется, что темные очертания скал и кустарников становятся более многочисленными. А когда в пустыне резко наступил рассвет, она с удовольствием вздохнула при виде клочков зеленой травы, акаций и желто-красных алоэ.

— Все? Мы прибыли?

Ее наивная радость была столь заразительной, что Рауль подарил ей одну из своих редко бросаемых вниз улыбок.

— Мы недалеко от Бербера, — подтвердил он.

— Бербер? А где же Хартум?

Рауль подавил волну раздражения. Очевидно, отец Харриет, бывший не от мира сего, мало что рассказал ей об их маршруте.

— Мы еще в нескольких неделях пути до Хартума, — сказал он, с трудом сохраняя терпение. — Бербер — единственное довольно значительное поселение до него, и здесь я смогу раздобыть для вас лошадь.

Выпрямившись, Харриет с интересом огляделась по сторонам. Песок еще простирался без пределов, но его однообразие нарушалось выжженными, иссушенными, отбеленными камнями и безлистными деревьями с шипами, а вдали грациозно покачивались пальмы пустыни.

— Всадник! Вы видите?

Она указала вперед.

— Это Хашим, — кивнул Рауль.

— Хашим? — переспросила она.

— Мой слуга и товарищ. Я должен был быть в Бербере еще несколько дней назад. Он меня ждет.

— О-о…

Харриет пришла в некоторое замешательство. Ей не приходило в голову, что его может кто-то ждать или что он придерживался определенного маршрута и ее спасение, вероятно, создало для него неудобства.

Далекая фигура радостно поскакала галопом им навстречу, и стало видно, что на смуглом лице сияет улыбка.

— Эфенди! Эфенди! Я думал, вы повстречались с бедой!

— Почти, — скупо отозвался Рауль, вспомнив о могиле, оставшейся позади него.

Лошади сблизились, и он похлопал араба по спине. Объятие араба было более бурным. Харриет оказалась незамеченной и зажатой между двумя мужчинами.

В конце концов араб выпустил плечи Рауля из пылких объятий и, взглянув на Харриет, широко улыбнулся, продемонстрировав почерневшие поломанные зубы.

— Мисс Харриет Латимер.

Рауль подавил улыбку, когда Хашим с восторгом поцеловал тыльную сторону ее руки, а Харриет постаралась скрыть отвращение.

Хашим блестящими черными глазами осмотрел нежные руки Харриет и, отметив отсутствие колец, понял, что его хозяин не совершил никакой глупости и не привез с собой из экспедиции жену.

— Мисс Латимер направлялась в Хартум со своим отцом, — продолжал Рауль, — но мистер Латимер умер в пустыне, и поэтому я провожаю мисс Латимер к месту ее назначения.

— Это трагедия. — Хашим обратил взор к Аллаху, так что остались видны только белки его глаз. — По-настоящему огромная трагедия, эфенди.

Харриет не привыкла к слугам, однако была совершенно уверена, что Хашим проявляет недопустимую непочтительность по отношению к своему хозяину, и бросила на Рауля быстрый взгляд. Его лицо оставалось непроницаемым; он был человеком, который подсознательно требовал уважения к себе, однако позволял слуге приветствовать его как брата, с которым давно не виделся. И она снова задумалась о нем, о его прошлом, о его семье. Казалось, чем дольше она находилась в его обществе, тем меньше его знала.

Хашим, закончив приветствия, развернул лошадь и поехал рядом с ними, безумолчно болтая с Раулем по-арабски. Это был уже немолодой человек с настолько худым лицом, что казалось, только кожа обтягивает кости. Зубы его сгнили почти полностью. Одет он был в просторную белую хлопковую куртку и из плотной ткани брюки, доходившие до сандалий, а на голове у него был яркий полосатый тюрбан, несомненно, благодаря которому Рауль и узнал его с такого далекого расстояния. Мужчины свободно общались по-арабски, хотя ее отец, всю жизнь изучавший этот язык, никогда не говорил на нем с такой беглостью. Харриет так погрузилась в свои мысли, что вздрогнула от голоса Рауля.

— Что вы думаете о Бербере теперь, когда прибыли сюда? — спросил Рауль.

Перед ними были разбросаны высушенные солнцем хижины, а дальше виднелась группа одноэтажных строений из самодельных кирпичей. Харриет моргнула, а когда они подъехали ближе, смогла рассмотреть, что на немощеных улицах полно мусора, голодных собак и детей с вздувшимися животами.

— Это Бербер?

В крайней растерянности, Харриет оглянулась вокруг; у нее на лице было написано недоверие, а в голосе звучал ужас.

Рауль кивнул.

— Но он такой… примитивный!

Рауль сдержал улыбку, а Хашим, по-видимому, обиделся.

— Хартум не многим лучше.

Жара и запахи были невыносимыми, и Харриет почувствовала внезапную тошноту. Хартум должен быть лучше, чем Бербер, непременно должен.

Хижины остались позади, и на секунду Харриет показалось, что они втроем покидают Бербер так же стремительно, как въехали в него. Несмотря на то что она устала и оставалась почти без сил, она обрадовалась этому, потому что казалось невероятным, чтобы Бербер мог предложить им какое-либо подходящее пристанище.

— Мы надолго остановимся у паши? — услышала она, как Хашим по-английски спросил у Рауля.

— Надень. Самое большее — на два. Мне нужно сменить лошадь и купить еще одну для мисс Латимер. И еще необходимо пополнить запасы. Нам понадобится несколько вьючных верблюдов.

— Обо всем договорено, эфенди. Я получил от паши еще хинин. Есть настойка опия, ромашка, лимонная кислота и сироп.

— А остальное?

— Бренди, сигары и мыло уже уложены в ящики и ждут только вашего прибытия.

Мыло! Одно это слово вызвало у Харриет слабость от предвкушения удовольствия. Они приближались к окруженному пальмами саду и находившемуся в глубине дому, который хотя и был одноэтажным, выглядел намного более солидным, чем те, мимо которых они проехали.

— Это будет ваше первое представление местному обществу, — серьезно сказал Рауль. — Ради сохранения вашей репутации, мисс Латимер, позвольте давать объяснения мне.

Его лицо было мрачным и отчужденным, без всякого намека на теплоту, которая светилась на нем, когда он назвал ее «Харриет». Его холодное безразличное поведение предназначалось для того, чтобы защитить ее репутацию. Взглянув мимо него на Хашима, она все поняла, и в ней всколыхнулась тревога.

Когда они въехали, их окружило сборище взбудораженных слуг, и Харриет догадалась, что причиной любопытных и восхищенных возгласов явилось ее присутствие. Пока Рауль вел ее сквозь галдящую толпу в прохладу внутреннего двора, ее юбку постоянно трогали и гладили руками. Во дворе убаюкивающе плескались фонтаны, а бывшие там темнокожие девушки в легких одеждах, в чадрах, скрывающих лица, с золотом на запястьях и лодыжках быстро куда-то побежали. Харриет с любопытством посмотрела им вслед. Слуги, которые забрали у них лошадь и багаж, были одеты плохо, кем же тогда были эти девушки? Она не успела спросить об этом у Рауля, потому что перед ними наперегонки потянулись энергичные руки, борясь за честь открыть двери в роскошно обставленную комнату.

Харриет, за столь долгое время привыкшая к ослепляющей монотонности песка и неба, зажмурила глаза при виде шикарного бархата, позолоты и чистого золота. Несмотря на бедность Бербера снаружи, паша жил в роскоши, не сравнимой ни с чем. Чтобы приветствовать их, паша встал. Это был крупный мужчина, и его огромный объем еще более подчеркивался алым шелковым поясом. Его короткие толстые пальцы были унизаны кольцами, волосы умаслены и приглажены, длинные усы закручены вниз. Позади него висел флаг с красным полумесяцем — флаг Оттоманской империи.

— Добро пожаловать, капитан Бове.

Он раздавил сигару в пепельнице из оникса и пухлыми вялыми руками взял сильную руку Рауля. Затем его маленькие черные глазки окинули взглядом Харриет с головы до пят с таким выражением, от которого у нее по спине пробежала дрожь отвращения.

— А кто эта прекрасная леди?

Ее маленькая рука тотчас утонула в его потных ладонях, и Харриет ощутила тяжелый запах одеколона.

— Мисс Харриет Латимер, — спокойно ответил Рауль. — Она с отцом направлялась в Хартум. К сожалению, здоровье мистера Латимера оказалось недостаточно крепким для условий их путешествия, и он умер.

— А-а… — Черные глазки заблестели, как бусинки. — Значит, молодая леди теперь без защиты?

— Не совсем так.

Рауль сбросил свое арабское одеяние и остался непринужденно стоять в рубашке и брюках, пока маленький мальчик-негр, одетый в униформу, наливал ему большую порцию виски.

— Я сам буду сопровождать мисс Латимер в Хартум.

— Думаю, это было бы чрезвычайно неразумно, капитан. — Паша неохотно выпустил руку Харриет. — Молодая леди только что пережила ужасные потрясения. Ей нужно отдохнуть и оправиться, прежде чем продолжать путь на юг, а вы, как я понимаю, намерены отбыть почти немедленно.

— Именно так. — Рауль выпил виски и налил себе еще. — Мой слуга уже сделал все необходимые приготовления, и я отправлюсь, как только куплю свежих лошадей.

— Тогда позвольте мне предложить, — проворковал паша, снова возвращаясь взглядом к золотым волосам Харриет, — чтобы мисс Латимер оставалась здесь, в Бербере, пока не отдохнет. Это было бы более… подходящее решение.

— Я так не думаю.

— Но, капитан! — Брови на мясистом лице паши поползли вверх. — Было бы крайне непристойно, если бы мисс Латимер продолжала путь в Хартум в сопровождении только вас и араба.

— Но не в данной ситуации. — Рауль через комнату встретился взглядом с Харриет, и ей на краткое мгновение показалось, что он собирается объявить ее своей невестой, но затем он спокойно продолжил: — Понимаете, мисс Латимер и я кузены.

— Я не знал, что у семейства Бове есть родственные связи с Англией.

В голосе паши чувствовалось откровенное недоверие.

— Крупные семейства имеют много ветвей, — хладнокровно ответил Рауль и прибавил: — Я был бы благодарен, если бы сейчас моя кузина могла воспользоваться услугами ваших женщин. Ей необходимо вымыться и переодеться. А мы тем временем, пожалуй, могли бы обсудить покупку двух жеребцов.

Харриет тщетно старалась поймать его взгляд, чтобы дать понять, что у нее нет вещей, чтобы переодеться. Кроме того, как бы ни мечтала она о ванне, мысль о том, что в такой странной и пугающей обстановке ей придется куда-то идти с армией женщин, наполнила ее тревогой. А Рауль как будто нарочно отводил взгляд от ее умоляющего лица.

Паша повелительно хлопнул в ладоши, и в комнату вошло десятка два украшенных драгоценностями женщин в чадрах. Паша ласково говорил с ними по-турецки, но его взгляд оставался прикованным к Харриет, даже когда она неохотно уходила с девушками из комнаты.

Рауль, отлично понимая намерения паши и прекрасно зная об отверстиях для подсматривания, которые существовали в каждой комнате и не позволяли никому уединиться, завел утомительно долгий разговор о своих требованиях к свежим лошадям. Он не собирался выпускать сладострастного пашу из своего поля зрения до тех пор, пока Харриет не вернется, соответствующим образом одетая.

Позвякивая браслетами на тонких запястьях, темнокожие девушки проводили Харриет обратно через внутренний двор и привели в помещение с высокой крышей, где находилась ванна, по размеру достаточная одновременно для всех них, которую уже наполняла старшая, более полная женщина. У Харриет закружилась голова, когда она попыталась сосчитать количество слуг в штате паши: это целая толпа, которая вела ее и Рауля в зал, маленький мальчик-негр, хихикающие, щебечущие девушки не старше ее самой — а теперь еще новые!

Девушки добавили в воду благовонные масла, рассыпали по поверхности лепестки цветов, а затем с добродушным смехом начали снимать с Харриет одежду. Было очевидно, что ей не дадут остаться в одиночестве, чтобы помыться. Сначала Харриет энергично сопротивлялась, но это только разжигало их веселье. В конце концов, смирившись с поражением, она сама сняла пропитанные пылью нижнюю сорочку и нижнюю юбку. Затем она ступила в восхитительную, горячую, душистую воду и распустила волосы, которые, сияющей волнистой массой упав ей на плечи и заструившись вниз по спине, исторгли у девушек вздох недоверия и зависти. Потом ей дали мыло, и пока она мылась, девушки, теснясь вокруг огромной ванны, переговаривались и пересмеивались, напоминая стайку птиц с ярким оперением.

Смыв с волос недельную пыль, Харриет почувствовала себя чистой и свежей, но, к ужасу девушек, категорически отказалась от крепких благовоний, которыми они усиленно предлагали воспользоваться. Она оглядывалась в поисках своих вещей, чтобы снова одеться, но напрасно. Опять зазвучали усмешки, и ей подали восточный халат из тонкого переливчатого шелка, расшитый нежными серебряными цветами, а застегивающиеся доверху сапоги заменили бархатными туфлями. Ее волосы были еще слишком сырыми, чтобы закручивать в пучок, поэтому она оставила их свободно свисать по спине, и легкие завитки обрамляли ее лицо. Ощущая себя непривычно обнаженной, она согласилась, чтобы ее снова провели через внутренний двор со множеством фонтанов и проводили туда, где остались паша и Рауль. У двери девушки остановились, и Харриет внезапно охватил страх. Пусть они говорили на чужом языке, но они были одного с ней возраста и настроены дружелюбно, а паша с первого взгляда ей не понравился. Теперь Харриет захлестнул неописуемый ужас при мысли о том, что, когда она войдет в комнату, паша будет один, а Рауль ушел искать подходящих лошадей.

Маленький негритенок открыл дверь, она несмело вошла, и ее страхи тотчас утихли. Он ее не бросил. Он был таким же, каким она его оставила: в небрежно расстегнутой белой, богато отделанной кружевом рубашке, в обтягивающих брюках, заправленных в высокие, до колен, сапоги со следами песка. Рауль, несомненно, так же как и она, мечтал о ванне, но все же оставался с пашой. Харриет была ему благодарна, хотя и не понимала, почему это чувство возникло у нее. В просторном халате, ощущая, как ее маленькие высокие груди болезненно касаются тонкого шелка, она чувствовала себя непристойно выставленной напоказ. В тот момент, когда она вошла в комнату, глаза Рауля, прищуренные под бровями вразлет, потемнели, а маленький розовый язык паши при ее появлении начал быстро двигаться туда-сюда по нижней губе. Английская женщина была не просто красива — она была изумительно красива, и паша мгновенно решил, что, несмотря на грозного француза, проследит, чтобы она никогда не покидала Бербер.

— Пришлите ко мне моего слугу, — резко потребовал Рауль.

Когда Хашим вошел, у него округлились глаза при виде Харриет, одетой, словно она была одной из наложниц паши.

— Моей кузине нужна одежда, пригодная для путешествия. — Голос Рауля дрожал от негодования. — Пожалуйста, займись этим.

Хашим послушно вышел, а Харриет на мгновение задумалась, где он сможет достать такую одежду, к какой она привыкла.

— Вы, должно быть, разгорячены и устали, капитан Бове, — с трудом отводя взгляд от Харриет, заговорил паша. — Ванна приготовлена…

— Позже, — небрежно отмахнулся Рауль. — Однако мы оба голодны и хотим пить.

Харриет заметила, что паша злобно прищурился. Этот человек не любил Рауля, о чем Рауль, несомненно, знал, но, очевидно, это нисколько его не заботило. Кто он был такой, что мог требовать гостеприимства от человека, который так откровенно ненавидел его? Чин капитана не гарантировал того почтения, которое оказывал ему паша. Постепенно недоумение Харриет возрастало все больше. Она вспомнила, как при упоминании о его семье Рауль ответил, что крупные семейства имеют много ветвей. Кто такие Бове? Семейство, занимающее высокое положение? Не в этом ли причина того, что к нему относятся с таким почтением?

Они ели, сидя на бархатных подушках перед низким столом, на который поставили принесенные холодные закуски и свежие фрукты, а паша полулежал, то и дело пробегая взглядом по телу Харриет. Потупившись, она с удовольствием ела, мечтая о несколько другой компании. Рауль, сидевший рядом с ней, чувствовал себя на надушенной подушке так же непринужденно, как и на спине лошади. Харриет почти не уделяла внимания разговору, а лишь уловила, что местный губернатор был в отсутствии, и поняла, что именно это, несомненно, явилось причиной, побудившей Рауля воспользоваться гостеприимством паши.

Они еще не успели покончить с едой, как раздался почтительный стук в дверь; по команде паши маленький негритенок открыл дверь и впустил улыбающегося Хашима с хлопковой блузкой и льняной юбкой, торжественно лежавших у него на руках, и с парой сандалий из ремней в одной руке.

Харриет вскрикнула, не веря своим глазам, а Рауль остался возмутительно спокойным.

— Я был бы благодарен, если бы моя кузина могла сейчас же переодеться в свою одежду.

Это была не просьба, это был приказ.

Паша густо покраснел от негодования, но сделал знак двум из большого количества присутствовавших женщин.

— У моей кузины очень любознательный характер, — продолжал Рауль, не сводя с Харриет пристального взгляда черных глаз. — Она хочет осмотреть Бербер, прежде чем мы утром покинем его.

Паша уже с готовностью поднимался на ноги.

— Сопровождать ее будет мой слуга.

— В высшей степени неподобающе… В высшей степени…

Паша встретился с Раулем взглядом, и оттого, что там увидел, запнулся. Репутация Бове была прекрасно известна как в Египте, так и в Судане: он также мало ценил жизнь паши, как жизнь какой-нибудь бездомной собаки.

Харриет, ничего не понимая, собралась возразить, но один взгляд суровых непроницаемых глаз Рауля заставил ее промолчать, и она послушно вышла из комнаты, чтобы освободиться от надушенного шелка. Юбка и блузка были простыми и удобными. Собрав и крепко закрепив волосы на затылке, она разглаживала прохладный лен доходившей до лодыжек юбки и снова чувствовала себя мисс Харриет Латимер из Челтнема. Сандалии сначала показались ей странными, но были удобнее, чем ее высокие сапоги с застежками.

Когда Харриет переоделась, Хашим повел ее через невообразимо богатые комнаты, и она в первый раз заметила у него на поясе кривой кинжал. Снаружи, где их ожидали две свежие лошади, многочисленные слуги бросились было вперед, чтобы помочь ей сесть на лошадь, но Хашим выкрикнул слугам что-то, прозвучавшее для Харриет как ругательство, они отступили под бранью Хашима, и он подсадил ее в седло.

— Хашим, я на самом деле не хочу осматривать Бербер.

Харриет неподвижно замерла, снова оказавшись на невыносимой жаре полуденного солнца.

— Я это знаю, — усмехнулся он, — и не виню вас, мисс Харриет Латимер, английская леди, но это желание моего хозяина.

— Но зачем, если мне здесь нечего смотреть? — спросила девушка, когда они поскакали к заполненным нечистотами улицам.

— Возможно, и нечего, мисс Харриет Латимер, английская леди, — снова усмехнулся он, — но мой хозяин тоже хочет вымыться и отдохнуть.

— Я все же не понимаю…

— Мой хозяин не доверяет паше, — терпеливо объяснил Хашим. — Паша — человек, который любит женщин, многих женщин. Мой хозяин знает, что со мной вы будете в безопасности.

Харриет рассмеялась с радостью и облегчением. Значит, вот почему он приказал ей отправиться на полуденную жару — он ревновал. Это была новая мысль, и она понравилась Харриет. Хашим оставил без внимания выгребную яму Бербера и поскакал прочь от него к берегу реки. Широкий водный простор искрился, образуя бегущие вперед к берегу волны, и Харриет в восхищении смотрела на реку. Откуда она течет? Этот вопрос уже завладел ее мыслями настолько же крепко, как и мыслями ее отца.

— Хашим, известен ли кому-нибудь исток Нила? Может быть, местным?

— Он течет из самого сердца Африки, из мест, где не ступала нога человека, — покачав головой, ответил Хашим.

— И даже капитана Бове?

Хашим как-то необычно посмотрел на нее и, ничего не отвечая, сжал пятками бока лошади и направил ее в сторону от поросшего тростником берега, вынуждая Харриет последовать за ним.

Некоторое время они ехали молча, а затем Харриет спросила:

— Зачем паше столько слуг? Я насчитала больше пятидесяти. Ему, безусловно, не нужно так много.

— У паши нет слуг, — нахмурившись, ответил Хашим.

— Я говорю о слугах, Хашим, — с досадой повторила Харриет, думая, что он неправильно ее понял. — О мужчинах и женщинах, которые ухаживают за лошадьми и прислуживают, о девушках, которые водили меня мыться и переодеваться.

— Это рабы и наложницы.

У Харриет округлились глаза, и она чуть не задохнулась.

— Каждый паша имеет рабов и наложниц, — рассудительно пояснил Хашим.

— Но там их было множество, — возразила Харриет, чувствуя, что у нее начинает кружиться голова.

Девушки были не старше ее, а некоторые из них — моложе.

— Паша человек богатый, — пожал плечами Хашим. — Он может позволить себе купить много женщин.

— Этого нельзя допускать! — с неподдельным возмущением воскликнула она. — Это должно быть запрещено законом!

— Англичане делают все, что в их силах, — спокойно отозвался Хашим. — Но от этого мало пользы. В наших местах рабы были всегда, так почему вдруг должно стать по-другому?

— Потому что это неправильно, когда один человек принадлежит другому, как вещь, — с горячностью заявила Харриет. — Если бы я знала, моей ноги никогда бы не было в резиденции паши! Я лучше бы умерла с голоду! На этот раз пришел ее черед крепко сжать пятками бока лошади.

— Куда вы, мисс Харриет Латимер, английская леди? — окликнул ее Хашим, на мгновение пораженный взрывом ее гнева.

— К капитану Бове, — бросила она через плечо. — Я немедленно сообщу ему об истинном положении дел в резиденции паши! Когда он узнает, он даже ночь не проведет там!

Хашим вздохнул, предвидя неприятности грядущих дней. Было совершенно очевидно, что мисс Харриет Латимер, английская леди, ничего не знает о существовании в Хартуме рабыни его хозяина — черкешенки Наринды.