С телефона Романова звонил его лечащий врач. Неужели всё совсем так плохо?
— Да, здравствуйте… Я слушаю…
От звонка доктора что-то мне стало трудно дышать. В ушах немного зашумело.
— Я говорю с вами по просьбе Дмитрия Александровича. С ним всё относительно хорошо. Он говорить не может из-за сильного ушиба грудной клетки и вывихнутой челюсти. Если вы хотите — приезжайте сегодня.
— Спасибо, доктор.
Я опустила трубку, с облегчением выдохнула и засмотрелась на узор на паркете. Плашки были очень удачно подобраны, и чередование нескольких оттенков от бронзового до шоколадного складывались в красивый большой цветок лилии. У Элеоноры дома было красиво и очень уютно. Хотелось побыть здесь подольше. Казалось, что в эту квартиру никогда не проникнут плохие новости. Уже хотелось спрятаться от них.
В груди жгло. В голове от осознания того, что отношения между нами были такими странными, мысли никак не могли выстроиться в логическую линию. Вроде бы меня и тянуло к Диме, но в тоже время я боялась его безграничной нежности и заботы. Мне казалось, что всё это для выгоды. Как только он получит желаемое — то сразу станет холодным и высокомерным.
Как тогда, когда уезжал навсегда в Москву строить свой бизнес. Только и сказал: «Прощай, Иришка! Удачи!» И скрылся!
Правда этим летом он был заботливым и даже спасал меня от Старова! Зачем? У него девушки с внешностью моделей из глянцевых журналов. Красотки, которые всё умеют. Сдалась я ему! Вдруг дождётся малышей, заберёт их, а меня отправит обратно. Ведь так и не сказал, кто я для него?
«Сначала признание, потом информация о беременности! Только так!» — решительно заявила я сама себе.
— Ты чего застыла, Ир? О чём задумалась? Как самочувствие? — забеспокоилась Эля.
— Всё хорошо… В больницу поедем? — выплыла я постепенно из тумана мыслей.
— Да, мы с твоим папой готовы.
— Эль, а он тебе нравится, мой папа? — прямо в лоб спросила я.
— Да, Ир, с ним очень интересно…
Явно не ожидая, что я начну разговор о них, Элеонора немного растерялась и напряглась, но встряхнула головой и уже мягче продолжила:
— Я никогда не была обделена мужским вниманием, но знаешь, такого доверия я не испытывала ни с кем. Нам очень душевно друг с другом. Как то так, Ир.
— Я так рада, что вы вместе! Мой самый дорогой человек наконец-то оттаял благодаря тебе, Эль! Спасибо!
Я взяла за руку Элю и погладила её. Пальцы задрожали, и она с облегчением вздохнула.
— А теперь пришла пора и тебе оттаять, Ир. Собирайся.
Я смыла макияж, который весь осыпался и поплыл от слёз и сна. Из зеркала на меня смотрела беременная мартышка, о которой говорила Наташка. Нос картошкой, рыхлая кожа — красавица, что ж! Пойдём!
К больнице приехали быстро, только поставить машину было негде. Сегодня разрешили близким навестить травмированных в аварии самолёта. Кого-то уже забирали домой, а некоторые сначала отказавшиеся от помощи медиков, теперь спустя время почувствовали недомогание и пришли сдаваться на милость докторов.
Я тоже шла сдаваться. Именно так я чувствовала себя. Но в то же время и радостно. Наконец-то мои малышки услышат голос папы. Надеюсь, он будет спокойным и нежным. А если папе повезёт, то они и ножками попинают его в ладонь.
Ощущение качелей не пропадало. То мне хотелось прижаться к Романову и никогда не отходить от него, купаясь в голубых озёрах глаз, и нежась в его руках. То накатывали слёзы и обида за то, что отпустил, и эти два месяца я была одна. Гад ведь просто!
Стоя перед палатой решила, что досчитаю до десяти, успокоюсь и войду. Эля естественно настояла на том, чтобы я выпила успокоительные для беременных. Иначе просто не соглашалась меня никуда везти. Помогло. Сердечко трепетало, а не носилось но телу сверху вниз.
— …Девять, десять… Ух! — и я потянула дверь на себя. В палате окна были закрыты жалюзи. Но картина, которую я увидела, очень сильно отличалась от той, что я представила, когда услышала про ушиб грудной клетки.
Я замерла, но через мгновение подошла к Диме.
Возле кровати стояла аппаратура и тихо гудела. Романов лежал весь в датчиках и фиксирующих повязках: на челюсти, на правой руке, на грудной клетке. Только левая рука лежала свободно вдоль туловища, и в тугую жилистую вену была воткнута игла системы, а на пальце прикреплена прищепка датчика.
«Это небольшой ушиб? Кто-то получит от меня на орехи, папочка!»
Дима спал.
Я погладила его брови, нос и дотронулась до губ. Ресницы легонько дрогнули. И вдруг он нежно поцеловал мой палец. Я дёрнула его, но не убрала. Дима открыл глаза.
— Милая моя Иринка, — одними губами проговорил он мне в ладонь и попробовал поднять руку с системой. Но видимо игла была глубоко в вене и шевелилась только кисть.
Я взяла Диму за пальцы и боролась со слезами, которые стояли в глазах.
— Димочка, тебе больно?
— Терпимо… — только по губам прочитала я.
Мы не отрываясь смотрели друг на друга и я тонула в его глазах. Столько нежности и тоски было в них.
— Ир, — позвал Дима.
Я наклонилась поближе.
— Я люблю тебя… — одними губами произнёс Дима
На мониторе замигали цифры поднимающегося давления.
Я не знала, что признание будет таким быстрым и таким необходимым нам обоим.
— Я тоже, Дим, очень тебя люблю! — по щекам хлынули слёзы и я улыбнулась. — И уже, видимо, давно. Тогда, когда ты был ещё моим мужем.
Я наклонилась и дотронулась губами до его горячих сухих губ.
Глаза Романова покраснели и он застонал сквозь зубы. Его губы прошептали:
— Дурак я… Прости … любимая …
— Мы прощаем тебя, — сказала, я вытирая глаза, улыбаясь и расстёгивая свою рубашку снизу.
Глаза Романова округлились, а на мониторе опять запрыгали цифры, показывающие давление пациента.