— Охренеть!
В глубоком мужском голосе слышатся нотки удивления, и я бы сказала, неудовольствия. Силюсь разглядеть, кто возник перед нами, но вижу только силуэт.
Мужчина стоит напротив окна, и дневной свет затемняет его облик. А просидев некоторое время в подвале при весьма тусклом освещении, то и вовсе мы зоркость потеряли.
— Это что значит? — рявкает так, что мы с Антониной Петровной вздрагиваем и жмемся друг к другу, но вопрос явно предназначен не нам.
Рядом стоящие амбалы, заикаясь, оправдываются:
— В-вы п-приказали. М-мы дос-ставили.
— Кого?
— М-мать Фа-адева.
— А это кто? — тыкает в меня пальцем, а я уже зрение фокусирую на незнакомце.
Но едва он поворачивается в сторону «шестерок», просверливая взглядом в них дыру, как меня озаряет воспоминание: я уже видела эту мощную спину, широкие плечи. И этот взмах рукой…
— Босс, она налетела, как ураган. Че было делать? В охапку и погнали, пока другие свидетели не нашлись.
— Твою мать, — незнакомец едва ли не стонет, закрывая лицо пятерней. — Какие же вы идиоты!
— Босс, ну давай мы ее…
— Пасть закрой! — рычит, а я шумно выдыхаю, когда ножка сына под ребро ударяет, а может, то кулачок был.
Но у меня даже слезы брызнули из глаз. Не от боли, а от радости: живой, мой Ярик!
А незнакомец быстро на меня взгляд переводит. На корточки присаживается и обе руки ко мне протягивает:
— Давай, помогу подняться! Скорую вызвать?
— Не знаю, — медленно выдыхаю, пот со лба утирая.
Сердце ухает так, что в ушах набатом отдается. Перенервничала. Устала. В полном непонимание происходящего. А незнакомец еще больше озадачивает:
— Тебя ведь Маша зовут?
— Откуда вы… Вы — Свят? — одними губами шепчу, соединяя воедино недавнее воспоминание и оригинал.
— Да, — выдыхает, а лицо гримаса душевной боли искажает. — Если твоя сестра узнает, что произошло…
Но Антонина Петровна, поднявшись вслед за мной, с ходу набрасывается на него со словесной бранью:
— Скорую он вызовет! Смотрите, благодетель нашелся! Сначала по его указке с улицы честных граждан воруют, а потом он…
— Замолчи! — сквозь зубы рычит на нее, а глаза злобой наливаются. — Не тебе, мамаша, о честности заливать.
— Это почему же? — Антонина Петровна и вовсе о страхе забывает: руками в бока упирается и едва взглядом Свята не испепеляет.
— Бабло за брата моего получили, а дело проиграли. Это по-твоему, честно? Костян за решеткой! А твой сын, хваленый адвокат, обещал мне, что дело выгорит.
— А я-то здесь при чем?
— А при том, Антонина Петровна, — голос Свята звучит приглушенно, но властно, — пока моего брата адвокат из тюрьмы не вытащит, вас не увидит.
— Но Свят! — я дар речи вновь обретаю, вникая в ситуацию, но он перебивает:
— А ты домой поедешь! — и за собой за руку тянет.
— Но я не могу без… — оглядываюсь на мать Павла, упираясь.
А та словно мысли мои читает и вслух произносит:
— Павел все равно узнает, что вы и его невесту похитили! Маша от него ребенка ждет!
Я брови от удивления поднимаю. Такого откровенного шага от матери Павла я не ожидала! Признать моего ребенка в силу собственной защиты или… Но на что она рассчитывает: Свят поверит в откровенную ложь?
Он наверняка знает от Анны, что я беременная от Трофимова. Он же справки наводил и все о сестре младшей знает. Только не виделись ни разу. Аннушка не стремилась нас познакомить. А вон как вышло…
Я головой качаю, мысленно кричу: «Не надо!» Но обратно уже не вернуть брошенные слова.
Орлов ко мне поворачивается, голову на бок склоняет:
— Мария, поясни первую фразу.
— Да, мы с Павлом Николаевичем встречаемся. А ребенок… По его словам, его!
Так будет правильнее, думаю я. Все же, эти слова принадлежат Фадееву. Он подтвердит, если будет нужно.
Смотрю на Свята. Породистый мужик! Не зря Аня голову потеряла. Но ведь знала, что бандюган, прикрывающийся честным бизнесом. А все равно влюбилась! И до сих пор чувства питает, хоть и скрывает.
А если узнает правду, что со мной случилось, то все: не видать Святу его любимой. А то, что она до сих пор в его сердце, это понятно без слов. Нагулялся Свят! Понял, что лучше Анны нет никого. А с этой историей влип по самые…
— Да что ж такое! — в сердцах восклицает. — Это ж надо так обосраться!
А его гневную тираду звук мобильного прерывает. Глазами ищу, откуда звук знакомый доносится: мелодия на номер Аннушки поставлена.
Молча взгляд на Свята перевожу, а он уже понимает без слов. По волосам пятерней проводит:
— Значит так, сейчас звонишь, Петровна, сыну своему. Пусть ноги в руки и сюда приезжает. Но один! А ты, — ко мне оборачивается, — в спальню иди. Приляг. Отдохни. С сестрой поговори, но минуя подробности.
— Свят, она не дура. Ложь за версту чует.
— Это я знаю, — вздыхает. — Иди, Маша. Я сам Анне перезвоню.