Прошло уже больше недели, а Мария Грюнваль не сказала Цацики ни слова. Она не брала его за руку, когда они шли на продленку. Не бегала за ним, когда играли в салочки. Не играла в настольные игры и вообще с ним не разговаривала. Только смотрела на него — очень странно!
— Наверное, она просто не получила твое распрекрасное сердце, — предположил Пер Хаммар. — Может, у нее в парте завелась крыса, которая поедает бумажные сердца. Хочешь, я спрошу ее?
Тут Цацики пришлось подраться с Пером Хаммаром. Уложив его на обе лопатки, Цацики взял с него слово, что он никогда ничего ей не скажет. Однако всякий раз, когда Мария Грюнваль проходила мимо, Пер Хаммар начинал истерически смеяться. Цацики готов был сквозь землю провалиться.
Похоже, любовь заразительна, потому что на продленке началась самая настоящая любовная лихорадка. Тяжелее всего болезнь переносили девчонки. Они носились за мальчишками и лезли к ним целоваться. Они составляли списки «самых привлекательных» и устраивали дискотеки в кромешной темноте. Только мальчики туда особо не рвались. Они прятались в парке или сидели на кухне «под прикрытием» персонала.
Цацики обожал танцевать. Когда «Мятежники» играли в рок-клубах, Мамаша часто брала его с собой.
Он уговорил Пера Хаммара вместе пойти на девчачью дискотеку, но там оказалось не очень-то весело.
Мария Грюнваль не обращала на Цацики никакого внимания и танцевала исключительно с Ким и Микаэлой. К тому же, девочки стали возмущаться, когда Цацики и Пер стали танцевать брейк-данс, прыгать, крутиться и кувыркаться.
Спустя еще неделю дела пошли совсем плохо. Пер Хаммар выкрал «любовный список» Марии Грюнваль. Чтобы как следует изучить его, они с Цацики закрылись в уборной, но Мария и Сара из второго «Б» все это время бешено колотили в дверь и орали, как истерички. Расшифровать все имена в таких условиях было непросто.
Любовный список Марии Грюнваль возглавлял Себбе X. из третьего «А», потом шел Себбе А. из второго «Б». О ужас! Марии Грюнваль нравились одни старички, причем исключительно по имени Себбе! Кто бы мог подумать! Цацики попал лишь на третье место, да к тому же с ошибкой в имени! Мария написала «Сатцики».
В списке Сары, который Пер Хаммар тоже выкрал, Цацики оказался вторым после Пера Хаммара. Это повергло Цацики в еще большее уныние — вреднее Сары не было никого на всей продленке, и Цацики совсем не хотел значиться в ее списке.
— Вот вычеркну тебя, будешь знать! — пригрозила Сара, когда Цацики и Пер вышли из туалета.
— И я тоже! — сказала Мария Грюнваль.
— Да пожалуйста, — мрачно ответил Цацики.
— И меня тоже вычеркните, — сказал Пер Хаммар. — Эти ваши списки — отстой.
— Вот-вот, полный отстой, — поддакнул Цацики.
— Почему мне так не везет? — жаловался Цацики Мамаше.
Грустно склонив голову, Цацики постукивал кончиками пальцев по барабанам, принадлежавшим ударнику из «Мятежников».
— Когда я ходил в детский сад, я нравился Анне, но она мне не нравилась. Теперь я влюблен в Марию, а она любит Себбе. Чем связываться с девчонками, займусь-ка я лучше спортом.
— Иногда жизнь — это сплошной минор, — сказала Мамаша. — И тогда нет ничего лучше, чем петь блюз.
Она улыбнулась, взяла аккорд на гитаре и пропела:
Цацики влюблен в Марию,
Но ей нравится Себбе,
Который любит кого-то еще.
Отчего так трудно друг друга полюбить?
На земле жить так тяжко —
о-о, как тяжко жить!
На земле жить так грустно —
о-о, как грустно жить!
Не лучше ли взяться за спорт?
Любовь — за борт!
— Вот это да, круто, — сказал Цацики. — Давай еще раз.
— Тогда ты на ударных, — согласилась Мамаша.
На земле жить так тяжко —
о-о, как тяжко жить!
На земле жить так грустно —
о-о, как грустно жить!
Не лучше ли взяться за спорт?
— Любовь — за борт! — распевал во всю глотку Цацики, колотя по барабанам так, что уши закладывало.
— Здорово! — засмеялась Мамаша. — Ну как, тебе полегчало?
— Ага! — ответил Цацики.
Песня так понравилась Цацики, что он все время напевал ее про себя. На следующий день ученики двух первых классов репетировали рождественские песни, но Цацики не мог петь с остальными. Вместо «Полночного часа» из него сам собой вырывался блюз для Марии Грюнваль. Цацики замолчал и для верности прикрыл рот обеими руками.
— Почему ты не поешь? — строго спросила учительница.
— Тип-тап, тип-тап! — распевали дети.
— На земле жить так тяжко — о-о, как тяжко жить! — раздался голос Цацики, перекрывая все остальные.
Учительница перестала играть, дети замолчали. Все недоуменно смотрели на Цацики.
— Цацики, — сказала фрёкен, — что за песню ты поешь?
— «Полночный час», — пропищал Цацики, и уши его покраснели, словно шары на елке.
— Неправда, — перебила его Микаэла.
— Разве? Вот странно!
Теперь Цацики весь залился краской. Ему казалось, что покраснели далее пальцы на ногах.
— Попробуем еще раз, — сказала фрёкен. — Раз, два, три!
— На земле жить так тяжко — о-о, как тяжко жить!..
Дети захохотали. Но Цацики было не до смеха. Учительницы тоже не смеялись.
— Что это с тобой? — удивилась Ильва.
— Не знаю, — ответил Цацики. Он ведь не мог вот так при всех рассказать ей о блюзе для Марии Грюнваль.
— Иди попей немного, может, пройдет.
Цацики отправился в туалет и выпил воды, но не немного, как советовала учительница, — он решил утопить блюз для Марии Грюнваль и раз и навсегда покончить с ним. После девяти стаканов остатки блюза еле слышно бурчали в желудке. Потом Цацики пописал, и блюз, по всей видимости, весь вышел, потому что, вернувшись в класс, Цацики смог петь рождественские песни не хуже других.