Царская экспертиза

12

Антонин Максименко ждать себя не заставил. Уже на подъезде к Покровам Шумилов увидел его стоящим по стойке смирно, словно часовой. Обязательность молодого учителя гимназии показалась Алексею Ивановичу добрым знаком. По дороге в Ручейники Шумилов ещё раз тезисно напомнил ему основные нюансы предстоящего дела, которыми ни в коем случае не следовало пренебрегать, а именно: не приближаться к колдуну, не пересекать линию огня пистолета Шумилова, не вмешиваться в разговор. Антонин, вроде бы, всё понял правильно.

Они подъехали к наблюдательному пункту, от которого Шумилов решил «повести» Мартти сегодня. Алексей прекрасно понимал, что нельзя начинать слежку с одного и того же места несколько дней подряд, поскольку такого рода закономерности могут обратить на себя внимание объекта наблюдения. На этот раз Шумилов поставил свой возок на выезде из города, в тени старых яблонь, оставшихся здесь ещё с той поры, когда на южном берегу Дона существовали сады, высаженные солдатами гарнизона крепости Святого Дмитрия Ростовского, предтечи города.

Мартти Хёвинен остался верен себе: не было ещё шести часов утра, как он выкатил за пределы городской черты. Путь его, как и накануне, лежал на юг, через Батайск. В утренний час движение на этом тракте было весьма оживлённым, причём в обоих направлениях, как к Ростову, так и от него. Это обстоятельство сыграло на руку преследователям: их возок легко терялся среди прочих повозок, постоянно пыливших на дороге. Швед в точности повторил давешний маршрут и углубился в те же самые холмы, среди которых находился могильник скота, раскопанный им накануне.

— Далее я пойду впереди пешком, вы же, Антонин, правьте возком, не приближаясь ко мне. Следите за моей жестикуляцией, — распорядился Шумилов. — Как только я подам знак остановиться, вы бросаете вожжи, берёте лопату и догоняете меня. Наш дедушка — колдун обычно копает на противоположной дороге стороне холма, поэтому мы обойдём вершину с разных сторон и возьмём его в «клещи».

Шумилов поспешил вперёд, сжимая одной рукой рукоять револьвера, а другой — отцовскую ногайку. Лёгкий ветерок мягко обвевал лицо, шевелил волосы, ароматный, густой воздух был напоен запахом полыни, единственной травы, без затруднений сносившей июльский зной. Высоко в небе еле различимой точкой нарезал круги арнаут — степной орёл, охотник, живой символ независимости и силы. Покой и приволье!

Поднимаясь на вершину холма, Шумилов сначала припадал к земле ухом, ожидая услышать звук долбящей грунт лопаты, и только после этого аккуратно заглядывал за перекат. Шведа он обнаружил только за третьим холмом: тот уже успел откопать нужного размера яму, порядочно углубившись в землю. На глазах Шумилова он отставил в сторону лопату и перешёл к следующему этапу своих работ. Перед ним стоял мешок, из которого Хёвинен извлёк самый обычный чугунок, в котором варят картошку. Далее он расстелил подле ямы довольно большой кусок грязной ворсистой ткани, по виду, бывшего прежде одеялом. Нырнув в яму, Мартти извлёк из неё большую кость с налипшей землёю. Земляной ком кишел отвратительными белыми тварями, жирными бесцветными мокрицами, похожими на тех, что Шумилов уже имел возможность видеть вчера. Потревоженные насекомые, спасаясь бегством, падали на расстеленную тряпку, но увязали в её ворсистой поверхности. Хёвинен меж тем, не выпуская из рук кости, вооружился жестяным совком без ручки, с высокими бортиками, наподобие того, каким выгребают золу из печи, и принялся сноровисто собирать с тряпицы бесцветных паразитов. По мере наполнения совка он стряхивал его содержимое в чугунок.

Алексей подал знак Антонину, подзывая его к себе, а сам немного сдал назад, чтобы не выдать раньше времени своего присутствия. Выпрямившись в полный рост, и беззвучно спустившись с вершины вниз, навстречу Антонину, Шумилов прошептал:

— Сейчас самое время, он как раз трупных паразитов собирает. Ты — с той стороны заходи, я с этой…

Они разошлись и, обогнув вершину холма, синхронно выскочили к яме, перед которой сидел Хёвинен. Тот сначала увидел Антонина и быстро выпрямился, причём чугунок с собранными паразитами не задумываясь отбросил в яму. Он немо смотрел на появившегося молодого человека, видимо, не зная, что сказать; Шумилова же в ту минуту он вовсе не видел. Поэтому когда Алексей звонко щёлкнул нагайкой, Хёвинен явственно вздрогнул и отшатнулся.

— Здравствуй, Мартти! — сказал Шумилов. — Я вижу, ты тут могильник с трупами чумных коров разворотил…

И замолчал. Швед тоже молчал, только облизнул губы.

— По — моему, Мартти, ты большая сволочь! — продолжил Шумилов и резко, без замаха, ударил его нагайкой. Сей инструмент был хорош тем, что благодаря короткой ручке и длинному четырёхаршинному кожаному «языку» позволял наносить весьма болезненные удары лишь за счёт движения кисти руки. В отличие от удара обычным хлыстом или плетью, требовавшего для замаха задействовать всю руку, такой удар практически невозможно было предвидеть.

Кожаный «язык» ожёг правое плечо Мартти и тот непроизвольно взвизгнул:

— Почто бьёшь? Ты кто такой?

Речь его была правильной, совершенно без акцента.

— Почему я тебя бью? — удивился Шумилов. — Я тебя сейчас выведу на Кагальницкий тракт и скажу проезжим казачкам, что ты могильник вскрыл. Они тебя не то что нагайкой взгреют — они тебя на куски порвут, шельма! Может, у них спросишь, за что?!

Хёвинен молчал. Что тут можно было сказать? Это была чистая правда.

— А что у тебя в чугунке? — продолжал меж тем Шумилов. — Я так понимаю, ты мокриц собираешь, да? А на что они тебе? Дай подумаю… Ты же из них яд готовишь, правда? Постой, да ты же тот самый Мартти Хёвинен, что потравой на продажу торгует? Я слышал, живёт такая сволочь в Ручейниках. Это же ты и есть, правда? Так тебя же здесь и кончать надо!

И Шумилов вторично ударил шведа нагайкой. Тот взвыл, прямо по — волчьи, неожиданно громко и пугающе.

— Ого, да ты у нас оборотень, ликантроп, мать твою… У нас на Дону таких ликантропов живьём лошадьми топчут! — и Шумилов сделал движение, как бы имитируя новый удар нагайкой. Но Хёвинен уже был научен: он отпрянул, выставив перед собою руки, и запричитал:

— Погоди, погоди! Не бей, не надо! Скажи, что ты хочешь? Ведь ты чего — то же хотешь!

— Я хочу, чтобы ответил на мои вопросы. У меня их несколько. Если ты ответишь, я обещаю, что не сдам тебя властям, и мы разойдёмся, как ни в чём не бывало.

— Спрашивай.

— Твоё погоняло Блокула?

— Да, меня называют так те, кто чтит нашу традицию.

— Расскажи мне, Блокула, как был отравлен Николай Максименко.

— Я не знаю кто это такой…

«Язык» нагайки коротко взвизгнул, рассекая воздух, и протянул шведа через спину. Тот закричал от боли и упал на четвереньки.

— Только не говори мне, будто чего — то не знаешь! — строго сказал Шумилов. — Я задаю тебе те вопросы, на которые ты знаешь ответ! если будешь пытаться меня обмануть, я буду стегать тебя ногайкой. Я готов заниматься этим до тех самых пор, пока ты мне не выложишь всё как на духу. Вопрос лишь в том, сколь долго ты согласишься терпеть… — Шумилов сделал паузу, наблюдая за реакцией Хёвинена. — Я повторяю вопрос: как был приготовлен яд, использованный для отравления Николая Максименко?

Хёвинен умоляюще протянул в сторону Шумилова руку:

— Погодите, не надо меня бить. Я всё объясню, дайте мне сказать… Вы всё сами поймёте, только прекратите меня стегать.

— Хорошее начало. Добрый дедушка! Продолжай…

— Я никого никогда не травлю, запомните. Это против обычаев нашей корпорации. Вы знаете, что такое «корпорация»?

— Не томи душу, Ломброзо! Меньше текста, больше мысли! — строго скомандовал Шумилов, пошевелив рукой с зажатой в ней нагайкой.

— Я готовлю средство и предоставляю его заказчику. Я объясняю, как с ним обращаться. Как мой заказчик его использует — это уже его дело, я ему не хозяин. Ко мне обратилась дама, она попросила дать средство без специфического вкуса, запаха и цвета, которое не оставит явных следов отравления.

— Остановись! — приказал Шумилов. — Как эта женщина узнала о тебе? Только не ври, ударю!

— Она была дружна с гадалкой Гунашихой, много проводила у неё времени, хорошо платила. Потом стала расспрашивать Гунашиху о том, как лучше «свести» со света человека. Гунашиха направила ко мне, потому что знала, что такие средства у меня есть.

— Верю, продолжай.

— Эта женщина, звали её Александра Максименко, хотела использовать мышьяк из отравы для крыс. Я убедил её этого не делать. Там используется трёхсернистый мышьяк, который оставляет язвы на слизистых оболочках пищевода и желудка. Также отсоветовал применять другие производные мышьяка, а также сурьмы и ртути, поскольку все эти яды легко обнаруживаются из — за выпадения волос жертвы. Волосы отравленных минеральными ядами выдёргиваются вместе с луковицами, в то время, как у обычных покойников такого не происходит.

— Хорошо химию знаешь, да, Мартти?

— Я прослушал два курса в университете в Дерпте. Кроме того, много читал по этому вопросу. — Хёвинен как будто немного успокоился, сел перед ямой, вытянув вниз по склону ноги.

— Понятно. Так что ты ей посоветовал?

— Экстракты некоторых растений чрезвычайно ядовиты и могли бы пригодиться в этом деле. Однако в последние десятилетия врачи — клицинисты уже подступились к изучению отравлений ядами растительного происхождения. Уже описаны специфические посмертные признаки, вызванные скажем, применением экстрактов наперстянки и белладонны, как — то, выраженный паралич сердца и прочие вещи. Поэтому я рекомендовал женщине очень стародавний рецепт: собранные в раскопанных могилах насекомые заливаются водкой в пропорции объёмных долей одна к одной и настаиваются не менее десяти дней. Получается средство, которое традиционно используется для отучивания сильно пьющих людей от водки. Несколько его капель добавляют в бутылку водки и предлагают выпить. Средство впитывается в кровь моментально, у человека даже тошнота не возникает, ему просто делается очень плохо, чрезвычайно плохо. Выпив такую водку один раз, он более уже не пьёт до конца жизни. Это проверено… дарю рецепт.

Шумилов взмахнул нагайкой:

— Ты ещё пошутишь у меня!

— Извините, не надо, не буду больше, — прикрыл голову руками Хёвинен. — В общем, я приготовил для Александры такой экстракт, много приготовил, примерно четверть штофа. Этого хватило бы на то, чтобы излечить от алкогольной привязанности целый батальон. Я объяснил ей, как действовать с полученным от меня средством. Если она нарушила мои предписания и кто — то там погиб, то меня от этого уж увольте — сие не моя вина.

— Сколько тебе было заплачено?

— Четыреста рублей. Александра Максименко сказала, что переписала номера билетов и если я её обману, она заявит в полицию, будто я эти билеты у неё похитил.

— Интересная дама, правда? — Шумилов не сдержал улыбки. — Ну, а ты? Порчу не пообещал наложить?

— Нет. Я ответил, что мои средства работают без обмана.

— Сукин ты сын! — не сдержался Алексей. — Почему же после судебно — химического исследования внутренних органов Николая Максименко был найден мышьяк?

— Не знаю, увольте меня от таких вопросов. Мышьяка там не должно было быть. После того, как вся эта история получила огласку, Александра ещё раз встретилась со мною и точно как вы сейчас, интересовалась происхождением мышьяка. Я ей объяснил, что на её покойного мужа воздействовал вовсе не мышьяк, в том средстве, которое она от меня получила, его не было. Я предложил ей добиваться повторного химического анализа и убедил, что бояться новой экспертизы не надо. Наверняка имела место какая — то ошибка. Насколько я знаю, она добилась повторного анализа, и тот дал неопределённый результат, который в конечном итоге, вывел её из — под всяких подозрений.

На Антонина Максименко в эти минуты тяжело было смотреть. Он немигающим взглядом буравил затылок знахаря и, казалось, готов был немедля наброситься и разорвать его. Хёвинен же, явно напуганный нагайкой в руке Шумилова, на Антонина даже не смотрел.

— Хорошо, Мартти, вставай, поедем! — приказал Шумилов. — Повторишь всё это в полиции. Выступишь свидетелем. Тебе по закону ничем это не грозит.

— Ладно, ладно, — закивал швед. — Только плёткой своей не размахивай, господин хороший. Поеду, сделаю всё, как скажешь…

И эта миролюбивая покорность мгновенно насторожила Шумилова. Что — то здесь было не то, но что именно, Алексей осознать толком так и не успел. Поднявшийся на ноги Хёвинен легко вытянул за ручку торчавшую из ямы лопату и внезапно замахнулся ею на Шумилова. Не испытай Алексей секундой раньше чувства тревоги, тут бы и лечь ему с раскроенным черепом, да только инстинкт самосохранения не позволил этому случиться: Шумилов отпрыгнул от шведа назад, точно кошка от гадюки, и дедовская лопата, разрезав воздух, воткнулась в землю. «А — а — а!» — истошно завопил Антонин Максименко и с лопатой наперевес, точно в штыковую атаку, бросился сзади на Хёвинена. А старик, развернувшись на месте, вздёрнул к груди свою лопату и с расстояния в три сажени броском послал её в грудь Антонину, точно метательное копьё. И точно попал в грудь; Антонин не успел увернуться, да и никто бы на его месте не успел, столь сильным был бросок, столь быстро всё случилось. Штык лопаты воткнулся в левую сторону его груди и точно срубил Антонина с ног. Молодой человек кулём завалился на спину, приняв в грудь всю силу удара тяжёлого, остро заточенного лезвия.

А Шумилов, ещё не успев осознать непоправимую трагичность случившегося, ударил нагайкой шведа по шее, дал кожаному «языку» завернуться наподобие петли, после чего рванул рукоятку на себя. Мартти упал на четвереньки, попытался было встать, но Шумилов не позволил этому случиться: навалился сверху всем весом, придавил противника к земле и свободной левой рукой — правая продолжала сжимать револьвер — принялся тянуть нагайку на себя, превратив её в своеобразную удавку. Можно было бы ударить знахаря по голове рукоятью пистолета, но Шумилову этот человек был нужен живым и здоровым, ведь шведа надлежало сегодня же предъявить полиции! Хёвинен хрипел, рычал, пытался упереться руками в землю, но в руках его недоставало силы и они лишь разъезжались в стороны. Вдруг он странно дёрнулся, вмиг как — то одеревенел и затих. Шумилов же продолжал ещё какое — то время подтягивать «язык» нагайки, считая, что швед его мистифицирует.

Секунд десять Алексей прижимал стихшего противника к земле, потом повернул голову к лежавшему ничком Антонину.

— Держитесь, Антонин, я сейчас подойду, не закрывайте глаз! — крикнул Алексей. — Сейчас я вас перевяжу, держитесь!

Шумилов приподнялся и, упершись коленом в спину поверженного знахаря, завёл его руки назад. В районе локтей он как можно туже замотал руки поверженного противника нагайкой. Оставив Хёвинена кулём лежать в пыли, он бросился к Антонину. Тот был в сознании, водил глазами из стороны в сторону и при приближении Шумилова поднял руку, словно приветствуя его.

— Ты как? — Шумилов присел подле него и приподнял полу пиджака, желая рассмотреть рану.

— Я не ранен, — пробормотал Антонин. — Просто удар по сердцу был очень сильный, прямо дух вышибло. Я полежу пока немного, приду в себя…

— Как же так? — поразился Шумилов. На тонком льняном пиджаке Антонина чётко отпечатался длинный и узкий след острия лопаты, прорезавшего ткань наподобие бритвы. Между тем, на рубашке никаких повреждений не было, как не было и следов крови.

— У меня иконка… образок в кармане нагрудном… лопата по нему ударила. Спас образок, матушкин подарок, — дрожащей рукой Антонин извлёк из внутреннего кармана довольно большой — дюймов шесть на четыре — потемневший образ Смоленской Богоматери. Удар лопаты пришёлся почти по его середине и расщепил дощечку, на которой был выписан образ.

— Чудны дела Твои, Господи! — Шумилов с чувством перекрестился. — А я уж думал… не уберёг вас.

— Бог не попустил, стало быть, — вздохнул Антонин.

— Признаюсь, я почувствовал подвох; уж больно легко этот негодяй согласился нам рассказать о своих проделках. Он просто усыплял мою бдительность, а сам готовился неожиданно ударить.

— Вы словно оправдываетесь, Алексей Иванович, — улыбнулся Антонин. — Это совершенно не нужно! Идите лучше к этому гаду, а то неровён час, он очухается, ещё какую подлянку нам устроит. Я полежу тихо пару минуток и потом поднимусь, подсоблю вам…

Шумилов вернулся к Хёвинену, по — прежнему лежавшему без движения и пнул его ногой по рёбрам. Получилось не так чтоб очень сильно, но чувствительно.

— Давай, шельма, подымайся, шевели маслами. В полицию сейчас поедем! — прикрикнул он на колдуна.

Хёвинен никак не отреагировал на сказанное. Шумилов пару раз обошёл вокруг ничком лежавшего тела, затем присел и подняв голову за волосы, заглянул в лицо шведу. Иссиня багровый цвет лица Хёвинена очень не понравился Алексею. Стремясь не выказать внезапно накатившего волнения, Шумилов перевернул тело на спину, оттянул пальцами веки на обоих глазах и прикоснулся к глазным яблокам. Это был старинный казацкий приём проверки того, жив ли человек.

— Ну, что он там? — встревоженно спросил Антонин, приподнимаясь на локтях.

— Преставился…

— Точно ли? Послушайте сердце!

— Какое там сердце… — Шумилов обречённо махнул рукой и обессилено опустился на колени перед трупом. — Нет у нас больше свидетеля. Александра Егоровна о таком исходе может только мечтать. Теперь мы ничего не докажем.

Антонин молчал. Словно враз обессиленный, сидел он рядом с Алексеем, понурив голову, устремив невидящий взгляд в песок. Искоса взглянув на него, Алексей подумал: «Вот кому сейчас по — настоящему плохо».

— Гадина! Какая же она гадина! — с мукой, срывающимся голосом проговорил Антонин. Его рука, захватывая выкопанный из ямы песок, судорожно сжалась в кулак так, что побелели костяшки пальцев. — А ведь он всегда был терпим с нею! Другой бы прибил за измену, а он…»

Алексей Иванович понимал, что сейчас чувствует Антонин. Понимал это состояние, когда ком подкатывает к горлу и становится невозможно произнести ни слова, когда злые слезы, неспособные пролиться, наполняют глаза, когда сдерживаемая ярость заполняет все сердце. Видимо, где — то в тайниках души у Антонина еще теплилась надежда, еще жило сомнение — а вдруг все — таки Александра невинна? Вдруг это какая — то чудовищная ошибка? Теперь же сомнений не осталось. И предстояло научиться жить с этой страшной мыслью, что жена брата — его убийца.

Прошло несколько минут, прежде чем Антонин пришел в себя. Ветер шевелил его волосы. Степь была залита ярким летним солнцем. Где — то высоко — высоко в небе парил коршун. Надо признать, что все насмарку. Всё получилось совсем не так, как планировал Шумилов. Дело провалилось как раз в ту минуту, когда оно фактически уже было решено.

Антонин медленно встал, подошёл к телу, сел подле Шумилова, потирая ушибленную ударом лопаты грудь, спросил негромко:

— Что же теперь будет? Закрываем расследование?

— Нет, Антонин, — сурово произнёс Шумилов. — Расследование мы не закрываем. У нас есть сто девять причин, по которым мы не можем оставить дело в том виде, в каком оно есть сейчас. Во — первых, оставив всё, как есть, мы рискуем быть обвинёнными в убийстве Мартти Хёвинена…

— А остальные сто восемь причин?

— После подобной весомой причины остальные сто восемь представляются уже несущественными.

Антонин горестно усмехнулся:

— Вы шутите, я, кажется, начинаю понимать ваш юмор.

— Это значит мы сработаемся. Как говорили фельдфебели во времена рекрутчины: трудно только первые двадцать четыре года, а за год до увольнения появляется привычка… Вот что, Антонин: нам придётся скрыть тот факт, что смерть Мартти Хёвинена произошла здесь и сейчас. Это очевидное и серьёзное нарушение закона, но если вы хотите отомстить за брата, другого выхода у вас нет.

— Я всецело полагаюсь на вас. — Антонин вскочил и встал навытяжку, готовый сорваться и бежать по первому слову Шумилова.

— Поступим следующим образом…

Далеко не каждый день Алексею Ивановичу Шумилову приходилось нарушать уголовное законодательство столь осмысленно, последовательно и серьёзно. Он не был уверен, что поступает правильно. Ещё менее он был уверен в том, что всё содеянное благополучно сойдёт им с рук. Но нежелание признать поражение — ни перед Александрой Максименко даже, а перед неотвратимым стечением обстоятельств — заставляло Шумилова бороться до последней возможности.

Мартти Хёвинен был раздет и труп его был брошен на дно его же брички. Сверху тело прикрыли обрывком одеяла, тем самым, на который колдун стряхивал мокриц. Шумилов облачился в длинную, навыпуск, страшно вонючую от пота рубаху покойного, всунул ноги в его огромные безразмерные сапоги, надел на голову картуз. Для придания полного сходства с покойным накинул на плечи его чёрную шинель с обрезанными полами. Впрочем, полного сходства всё равно не получилось: Шумилов был гораздо ниже ростом, не имел торчащих в разные стороны седых косм и самое главное — был без бороды. Чтобы как — то скрыть данное обстоятельство Шумилов своим носовым платком обвязал нижнюю челюсть, как если бы мучился от зубной боли. В любом случае, вся эта маскировка получалась не очень убедительной, а это могло броситься в глаза невольным свидетелям его возвращения в Ручейники. Поэтому исход задуманного во многом зависел от брутальной удачи. Почти как в картах…

Лошадь, почувствовав чужака, всю дорогу косила глазом и, прислушиваясь к незнакомому голосу, прядала ушами. Антонин ехал в возке Шумилова с некоторым отставанием, ему пришлось задержаться на несколько минут, чтобы засыпать яму и уничтожить следы всего случившегося на холме. Было решено, что их маршруты в Замостье разойдутся, и Антонин будет дожидаться возвращения Шумилова в соседнем с домом колдуна переулке.

Алексей Иванович ехал и беспрерывно молился, чтобы не встретить никого из знакомых Блокулы. Он ссутулился, дабы издалека его можно было бы принять за старика. Вероятно, вся эта маскировка неплохо удалась, потому что в одном месте, подъезжая к развилке дорог, Алексей заметил повозку, свернувшую с тракта на просёлок; возница, завидя телегу Алексея, поднял руку в знак приветствия, вероятно, приняв его за старика Мартти — Макария. Алексей Иванович ответил таким же приветственным жестом и попридержал свою лошадь, чтобы ненароком не сблизиться с телегой «знакомца». Хорошо хоть кричать не пришлось, поскольку расстояние между обоими осталось довольно большим. Да и жаркое полуденное солнце, обычно утомляющее, назойливо слепящее глаза и вызывающее шум в ушах, теперь оказалось союзником.

Шумилов правил в сторону Ростова, с опаской поглядывая по сторонам. Но поскольку время шло к полудню, и подступал самый пик нестерпимой донской жары, тракт уже был безлюден; только Антонин пылил вдали, не приближаясь. Ветер игриво трепал сухую траву, да иногда на обочине дороги среди горячих камней можно было видеть юрких зеленовато — черных ящериц. Где — то в неимоверной выси прозрачного, ярко — голубого неба парил, лениво распластав свои крылья, всё тот же арнаут, да над кромкой горизонта трепетал горячий воздух словно дыхание обожженой земли — это были единственные признаки движения в застывшем в полуденной неге мире.

С замиранием сердца въехал Шумилов в знакомую Аксайскую улицу, где стоял дом колдуна. Сейчас она была пустынна. Никто не сидел на лавочках, не таращился в окна, не выходил из ворот. Только в дальнем её конце стая босоногих ребятишек возилась в тени шелковиц. Но Алексею предстояло проехать всего — то семь домов, гораздо меньше половины длины всей улицы. Шумилов, тщательно контролируя каждое своё движение в стремлении точно повторить повадку мёртвого колдуна, не спеша подъехал к чёрным перекошенным воротам, слез с возка и, нарочито сутулясь, пошёл их отворять. Запирались они, как и множество других крестьянских подворий, чрезвычайно просто, как в сказке про Красную шапочку: дёрнешь за веревочку — дверь и откроется. Через маленькую дырку в одной из створок была пропущена верёвка, крепившаяся к накидному крюку, запиравшему ворота изнутри. Притянутая вниз, верёвка приподнимала крюк, и ворота можно было открывать. Предельно просто, как всё великое.

И отверстие в воротах, и верёвку Шумилов рассмотрел ещё когда наблюдал за домом Хёвинена из заброшенного дома через улицу. Поэтому никаких особых препятствий здесь он не ожидал. Так всё и вышло — ворота он отворил без малейших затруднений, взял под уздцы лошадь и завёл её вместе с повозкой во двор. Лишь затворив ворота, Алексей облегчённо выдохнул и перекрестился: пока всё складывалось как нельзя лучше.

Хёвинен, конечно, был любопытным человеком: учился, оказывается в университете, а жизнь вёл как последний крестьянин — батрак. Опять же, странную имел особенность: непонятно почему, ничуть не опасался за неприкосновенность своего жилища. Возможно, виной тому была дурная слава владельца? А может, Блокула уповал вовсе не на замки и засовы, а на помощь иных, потусторонних сил, которым верно служил и в жертву коим принёс, фактически, саму жизнь? Может, разного рода обереги и заклинания охраняют его дом лучше толстых стен и решёток?

Шумилов намеренно поставил телегу так, чтобы она, скрытая со всех сторон высоким забором и дворовыми постройками, не была видна соседям. Алексей прекрасно помнил, что часть двора и крыльцо дома просматриваются с чердаков соседних домов, а это место подле самых ворот было своего рода «мертвой зоной», куда не мог проникнуть ничей любопытный взгляд.

Алексей огляделся. И двор, и сарай, и особенно видневшийся за сараем участок, некогда бывший садом, выглядели откровенно запущенными: заросли бурьяна, ржавые петли на дверях, хлам, сваленный в кучу в углу за амбаром. Осматриваясь, Шумилов обратил внимание на то самое, ощетинившееся тонкими железными прутиками НЕЧТО, притулившееся над крыльцом под навесом крыши, которое Петька назвал «какой — то серой тряпкой». Это нечто было подвешено на суровой нитке и в ветреную погоду, видимо, могло свободно раскачиваться. Флюгер? Шумилов, заинтересовавшись, подошёл к крыльцу и, встав на цыпочки, дотянулся рукой до странного предмета. Покрутив его и осмотрев с разных сторон, он понял, что именно перед ним.

Конечно, это была никакая не тряпка. Это было мумифицированное сердце крупного млекопитающего — лошади или коровы — насквозь проткнутое двумя парами обычных вязальных спиц. Выглядело это чрезвычайно отталкивающе, и особо смотреть тут было не на что: обычный сатанинский оберег, один из тех хранителей жилищ, упоминаниями о которых пестрят средневековые европейские книги о колдовстве и демонологии.

Необходимо было поскорее убраться с просматриваемого крыльца. Алексей вытащил палочку из щеколды, накинутой на железную скобу на двери, и шагнул в тёмные сени. Дом оказался мрачным. И не только потому, что в нём, как и в большинстве ростовских домов, царил полумрак из — за прикрытых ставней. В воздухе витал какой — то неуловимо — отвратительный запах, то ли пыли, то ли тлена, то ли плохо выделанной кожи.

Алексей шагнул через высокий порог в просторную горницу. Здесь было сравнительно светло благодаря не закрытому ставнями окну, выходящему в огород. Шумилов осмотрелся. Большая печь в центре, рядом нехитрая кухонная утварь — лоханки, ухваты, разномастные чугунки, кухонный стол и у стены — буфет с посудой. При ближайшем рассмотрении здесь оказалось немало дорогих предметов: изящный медный кофейник, кофейная мельница с удивительно тонкой серебряной орнаментовкой и даже чайная пара, выточенная из слоновой кости. Такие вещицы были в моде в екатерининскую эпоху. Было странно встретить эти предметы в запущенной крестьянской избе. Но, вероятно, Блокула не всегда жил так, как в последние годы…

В красном углу — стол и лавки. Но место для икон в углу пусто. Вместо ликов Христа и Богородицы, столь привычных в любом православном доме, связки сморщенных потемневших кореньев, похожих на крючковатые пальцы старческих подагрических рук.

Дальняя часть комнаты была отгорожена пыльной ситцевой занавеской, протянутой от печи до окна, и сейчас плотно задвинутой. Шумилов шагнул за неё и сразу понял, что это был своего рода кабинет колдуна, или его мастерская, или место его священнодействия. Называть можно как угодно, одним словом — это было место, где колдун занимался своим тайным ремеслом. По всем стенам и в простенках между окошками тянулись грубо сколоченные полки, заставленные банками с весьма странным содержимым. В некоторых была жидкость — мутные растворы с осадком, в других — сыпучие вещества — крупинки и комочки, но попадались и измельчённые в пыль. Посреди отгороженной части горницы стоял небольшой дубовый стол, когда — то гладко отполированный, а теперь весь в царапинах и порезах. На нём — латунная ступа с пестиком. Подле неё человеческий череп, очень маленького размера, чуть больше мужского кулака. Судя по несросшимся парантральным костям и недооформленным зубам, он принадлежал младенцу. Мартти Хёвинен, стало быть, вскрывал не только захоронения животных.

На столе две стопки очень старых книг. Шумилов пробежал взглядом корешки… Идеальное место для сокрытия денег. Ведь Хёвинен сказал, что получил от Александры Максименко четыре сотенных казначейских билета. Вряд ли он успел их потратить за прошедшие десять — одиннадцать месяцев. Эти деньги должны быть где — то здесь, Шумилов был уверен, что швед не стал бы их закапывать, засовывать под половицу или тащить в погреб. Хёвинен оставил бы их прямо под носом потенциальных воров, но в таком месте, которое их совсем бы не заинтересовало. Как, например, старые книги на испанском и латыни.

Шумилов сразу отложил в сторону верхнюю книгу и принялся за вторую в стопке. Поднял её над столом, руками раскрыл корешки и потряс. Страницы заходили веером; на стол выпали засушенные листочки и цветочки, одним словом, степной гербарий, использованный, видимо, в качестве закладок. Ничего интересного. Алексей отложил книгу в сторону и взял следующую в стопке. Из третьей по счёту выпал первый сторублёвый билет, сложенный вчетверо. Менее чем за минуту Шумилов таким же способом отыскал оставшиеся три. Верхнюю и нижнюю книги в обеих стопках Алексей даже не проверял, будучи уверен, что Хёвинен не стал бы прятать в них деньги. Что ж, расчёт оказался верен. Стало быть Шумилов правильно понял логику, коей руководствовался покойный колдун!

Осмотр ящиков стола позволил Шумилову обнаружить кошелёк с мелкими деньгами на сумму более пятидесяти рублей, мешочек с мелким речным жемчугом, множество картонных и жестяных коробочек с различными минералами и кристаллами, названия которым Алексей не знал. Из них он опознал только серу.

На подоконнике в коробке лежали тёмные комки какого — то вещества. Алексей подошёл поближе, чтобы рассмотреть — это оказался воск. На одной из полок лежал внушительных размеров череп коровы и какие — то кости.

За печкой была устроена лежанка, устланная овчиной, поверх неё было наброшено засаленное вонючее ватное одеяло. В углу сундук, накрытый ковром.

Шумилов на секунду застыл, пытаясь представить, как зимними вечерами ходил здесь Мартти Хёвинен, брал в руки эти самые книги, читал их при свете керосиновой лампы. Алексею стало не по себе. Там, во дворе, на повозке лежало мертвое тело того, кто пытался призвать себе в помощники потусторонние силы, и использовал высушенное бычье сердце и детский череп как проводник тёмных сил смерти. А Алексей — уж так вышло! — не просто вторгся непрошенным гостем в потаённый мир колдуна, он ещё — вольно или невольно — стал косвенным виновником его гибели. Как там, в небесной канцелярии, прощаются такие поступки? Шумилову стало несколько не по себе, даже мурашки побежали по телу. В голову полезли тревожные и совсем несвоевременные мысли. Кто знает, может душа, Мартти — Макария, еще не улетевшая на небо, присутствует в этих стенах и следит за всем, что делает сейчас Шумилов? Народные поверья приписывают колдунам мстительность и способность даже после смерти наказывать обидчиков. И если ради сравнительно небольшой суммы денег Блокула согласился помочь извести бедного Николая Максименко, который не сделал ему ровным счётом ничего дурного, то как он станет мстить виновнику собственной гибели, пусть даже невольному?

Усилием воли Алексей отогнал эти мрачные мысли и принялся планомерно исследовать дом. В банках на полках он обнаружил замоченных в водке давешних могильных мокриц: некоторые растворы выглядели свежими, светлыми и прозрачными. Другие, вероятно, стояли здесь уже давно и приобрели тёмно — бурый цвет. В других банках находился серый порошок, издававший резкий запах. Одна из полок была занята батареей закрытых самодельными пробками бутылок. Суровыми нитками к ним были привязаны кусочки бумаги с надписями по — латыни: «Digitalis Grandiflora», «Hyoscyamus Niger», «Asarum Europaeum», «Aconitum Napellus», «Colchicum Autumnale». Что ж, это был как раз тот случай, когда знание латыни весьма помогло Шумилову. Хотя он не был ботаником, но познаний в области судебной медицины ему вполне хватило, чтобы понять, с чем именно он сейчас столкнулся. Хёвинен вовсю занимался извлечением алкалоидов, то бишь ядов растительного происхождения, сравнительно недавно открытых токсикологами и лишь несколько десятилетий назад сделавшихся предметом научного изучения. Наперстянка, вытяжка из листьев которой готовилась в бутылке с надписью «Digitalis Grandiflora», содержала опаснейший яд дигиталис, приводящий к параличу сердца; а вот в бутылке с надписью «Colchicum Autumnale» колдун, очевидно, накапливался экстракт безвременника осеннего, содержащий яд колхицин. Что ж, со времён Средневековья знахари активно использовали для своих манипуляций растения, содержащие алкалоиды. Посредством этих ядов они молги лечить, а могли и убивать людей. Всё зависело от основополагающей цели, которой они руководствовались.

Да, это, несомненно, была лаборатория колдуна, где он готовил так называемые снадобья. Однако, без его признательных показаний все эти предметы были бесполезны для доказательства причины смерти Николая Максименко в суде. Здесь, в этом доме сейчас не было ничего, что связывало бы Блокулу с Александрой Егоровной или, на худой конец, с Гунашихой: ни журнала с записями, ни приходно — расходной книги, никаких писем и записок.

Оставался неосмотренным сундук, но Алексей Иванович был уверен, что ничего интересного в нём не окажется. Хёвинен явно не был человеком, имевшим наклонность к эпистолярному жанру; да и то сказать, при его образе жизни и ремесле вести дневник — это то же самое, что добровольно писать донос на самого себя. Шумилов, однако, сбросил с сундука ковёр и открыл крышку. Предчувствия его не обманули и на этот раз: сундук оказался заполнен пустыми бутылками и разной ветошью. И то, и другое, очевидно, было совершенно необходимо в колдовском занятии; бутылки требовались для хранения и розлива разнообразных растворов, а ветошь была нужна для их фильтрования.

Шумилов вышел во двор, прошёл в один сарай, в другой — там не оказалось ничего достойного внимания, кроме пучков каких — то трав, подвешенных в душной темноте под самой крышей. Видимо, эти постройки имели сугубо хозяйственное значение. Однако, как обратил внимание Алексей, на свежем воздухе наваждение о присутствии мстительного духа колдуна исчезло.

Оно было и к лучшему. Пора было заканчивать этот затянувшийся осмотр.

Алексей вернулся к возку Хёвинена, распряг лошадь, дабы она имела возможность свободно перемещаться по двору и голодным ржанием раньше времени не привлекла внимание соседей. Из бочки с водой набрал пару вёдер и поставил их в тени сарая. Лошадь захочет пить и без труда найдёт воду; некошеной же травы во дворе было вполне достаточно для того, чтобы она смогла подкормиться. Впрочем, не удовлетворясь этим, Шумилов засыпал ей в ясли овса, мешок которого обнаружил в сарае. Итак, в течение ближайших суток лошадь будет сыта и напоена. Теперь предстояло приложить последнее усилие. С немалым трудом Шумилов вытащил тело колдуна из возка и уложил его перед слегами. Сняв с себя одежду Хёвинена, Алексей натянул на него рубаху и сапоги, а обрезанную шинель бросил в возок. Тело колдуна перевернул на правый бок, чтобы выступившие трупные пятна по возможности замаскировали следы от ударов нагайкой. Подумав немного, Шумилов вытащил тело из тени забора на самый солнцепёк.

Забрав из возка свой полотняный пиджак, освободил перевязанный платком подбородок, он вышел через калитку на пустынную улицу. И вроде бы остался никем не замечен.

Проходя мимо дома Варварихи, решил зайти к ней: там всё — таки оставался его чемоданчик, следовало его забрать. С хозяйкой попрощался очень душевно, сказал, что подыскал квартирку на берегу Дона, туда, дескать, и переберётся. Купил у Варвары напоследок один из её пуховых платков, чем несказанно её порадовал.

Антонин ждал Шумилова в условленном месте. Он выглядел очень встревоженным.

— Ну как, всё ли в порядке? — обратился он Шумилову, когда тот разместился подле него на козлах.

— День — что и говорить! — выдался очень тяжёлым, — вздохнул Алексей Иванович. — Но возникшие проблемы мы разрешили, полагаю, с минимальным для нас ущербом. Сейчас мы поедем ко мне, надо бричку поставить на место, да и кобылке отдохнуть, а заодно обсудим создавшееся положение.

По дороге в город Алексей рассказал Антонину о том, что увидел в доме колдуна: о детском черепе на столе, батарее бутылок с разнообразными настоями, о залитых водкой мокрицах, бычьем сердце над входом в дом, проткнутом стальными спицами. Затем, покончив с описательной частью, перешёл к анализу:

— Хёвинен нам прекрасно объяснил, чем именно руководствовалась Александра Егоровна, потребовавшая повторного судебно — химического исследования. Дело тут вовсе не в её невиновности, а в брутальном расчёте: она знала, что яд, который дал ей Блокула, — это биологический токсин, не поддающийся определению современными средствами. То есть это никак не мышьяк. Она справедливо полагала, что экспертиза не найдёт того, чем она Николая не травила. Поэтому, когда мышьяк был всё же найден повторной экспертизой, она, полагаю, пережила что — то сродни шоку.

— После рассказа Хёвинена мне тоже непонятно, откуда взялся мышьяк? — спросил Антонин.

— Версий может быть несколько. Первая и наименее достоверная: мышьяк действительно попал при вскрытии, в силу того, что аптекарь перепутал банки с мышьяком и сулемой. Я в эту версию не верю. Объяснение притянуто за уши. Такое совпадение: отравление человека и ошибка аптекаря! Это слишком для одного расследования. Версия вторая, куда более достоверная: Александра Егоровна действовала не одна, существовал второй отравитель, который ничего не знал о её намерениях. Этот неизвестный убийца предпринял попытку отравления одновременно с Александрой Егоровной и независимо от неё. Здесь подозреваемых может быть несколько: мать Александры Егоровны, её любовник Резнельд и, наконец, сестрица любовника. Каждый из них мог иметь собственный мотив для убийства Николая. Третья версия: техническая, так сказать, ошибка отравителя. Возможно, Хёвинен при изготовлении яда использовал посуду, хранившую следы мышьяка, может сама Александра Егоровна в ходе манипуляций допустила небрежность… У неё ведь хранился в доме мышьяк, не следует это забывать! Трудно сказать, в силу чего возникло такое загрязнение, но этой версией пренебрегать нельзя. Она, кстати, представляется мне даже более достоверной, нежели ошибка аптекаря, выдавшего мышьяк вместо сулемы.

Какое — то время они ехали молча, затем Шумилов продолжил свои рассуждения:

— В происшедшем меня удивляет следующее обстоятельство: почему Александра Егоровна сопротивлялась первому вскрытию, на котором настаивал доктор Португалов? Ведь на тот момент никто не вёл речь об отравлении и о судебно — химическом исследовании тоже. По сути дела, неумное поведение вдовы и её глупейшие нападки на доктора, с обвинениями Португалова в вымогательстве, не только сделали вскрытие неминуемым, но и привлекли опасный интерес к смерти Николая!

— А мне как раз — таки это очень понятно. Надо знать Александру. При всей своей нахальности и желании непременно поставить на своём, она мыслит довольно примитивно и действует непредусмотрительно. В ней причудливо сочетаются хитрость и глупость! Когда она столкнулась с сопротивлением Португалова, то действовать дипломатично не смогла просто в силу склада характера; ей вожжа под хвост попала, дескать, как так, он мне перечит, да я сейчас его в бараний рог согну!

— Пожалуй, я соглашусь с вами, — отозвался Алексей. — Логика в её поступках решительно отсутствует. Я тоже об этом думал. Сначала она записывает всё имущество на Николая — а ведь это, согласитесь, поступок преглупый с точки зрения делового человека! — а потом начинает искать хитроумные способы избавления от надоевшего мужа и возврата капитала.

— Делами пароходства, как и всем остальным, она сама заниматься не умела и не хотела. Вот пикнички, чаёк в саду, ночная ловля сома, а потом валяние в пуховых перинах до самого вечера — это по ней. Наряды, опять же и все эти вьющиеся вокруг неё аристархи… Это ж так забавно! Я, знаете ли, даже бывать у них перестал в последние месяцы. Как приеду — Николая никогда нет, а она с этим прохвостом. Еду к Коле в контору — он уставший, везде ему надо поспеть; приказчики, поставщики, строители — все ждут его слова, всем он нужен. Нам даже поговорить, бывало, некогда. Эх… да что там… Конечно, где уж ей было просчитать на шаг вперед: что будет, если вдруг её семейная идиллия даст трещину? Нет, это слишком сложно для нее!.. Не такой она человек. Она всегда отличалась импульсивностью. Помню, это было уж года как три тому назад, меня тогда этот случай поразил. Я приехал в Ростов на неделю, и вечер проводил у них. Собралась компания небольшая, а дело было в июне. Засиделись допоздна. И такая, знаете ли, луна была яркая, огромная… Я вышел на террасу, говорю — смотрите, какая луна, должно быть на Дону сейчас красиво. И эта дурища подхватила: хочу, говорит, кататься. И никакие возражения не принимала — ни то, что Николаю в шесть утра надо было быть на пристани, проследить за погрузкой какого — то важного груза, ни то, что гости не одеты для ночной прогулки по воде, ни то, что капитан катера где — то на берегу… Что же вы думаете? Тут же послала мальчика с запиской к капитану. И уже через час мы стояли на палубе катера, пили шампанское и любовались лунной дорожкой. Сумасбродство чистой воды.

— Но обратите внимание, Антонин, в подготовке отравления она проявила большую волю и упорство. Только представьте себе на минуточку, как это всё происходило: она притворялась любящей женой — чтобы Николай раньше времени не догадался о её планах и не предпринял бы каких — нибудь упреждающих мер — а сама тем временем обдумывала, где раздобыть яду? Догадалась купить в лавке потраву для крыс. Но потом сходила к Гунашихе, и та ей отсоветовала — дескать, опасно, сразу все догадаются. Гунашиха направила её к Блокуле… Потом Николай заболел, и она выжидала — может, сам умрет. Короче, это всё не в один день делалось. Так вот я и думаю — одна ли тут импульсивность? Нет, Антонин, тут иное — и злонамеренность, и расчётливая жестокость.

— Я думаю, Александру очень сильно настраивала против Николая её мать, да и вообще весь клан Дубровиных. Николай мне сам говорил неоднократно, что её дядя и муж тетки, Сичкин — астраханские родственники — неоднократно пытались вытеснить его из Донского филиала. Это было уже после смерти Егора Митрофановича. При нём — то они тихо сидели, потому как он был — всему голова, и чрезвычайно Николая ценил.

Заехав в родительский двор, Шумилов пригласил Антонина Максименко в свою комнату.

— Всё — таки, Антонин, если разобрать, Александра Егоровна и здорово промахнулась: мужа устранить смогла, а вот закона о наследовании не учла, — подытожил Алексей Иванович. — Теперь имущество уже не её, а ваше!

— Да, Алексей Иванович, но только брата мне уже не вернуть. И это навсегда, — с горечью произнес Антонин. — Что же мне делать? Посоветуйте! Как их наказать?

— Именно об этом мы сейчас и поговорим. Вы установили имя нотариуса, зарегистрировавшего акт дарения?

— Да. Я даже получил выписку из его реестра, где указаны реквизиты акта и его основные свойства.

— Вы уже заговорили юридическими терминами. Это радует. Появляется прекрасный повод для обращения в окружной суд с обвинением Дубровиных в препятствовании вам во вступлении в права наследования. Но об этом чуть позже. Начнём мы сейчас с другого: составим документ в двух экземплярах, описывающий всё, услышанное нами от Мартти Хёвинена сегодня. С точки зрения закона, вполне корректно считать сказанное им перед смертью, заявлением, сделанным в присутствии двух свидетелей. Экземпляры будут идентичны, оба будут подписаны нами, один напишите вы, второй — я. Вы заберёте мой экземпляр, я — ваш. В этих документах будут описаны обстоятельства, при которых Хёвинен был вынужден ответить на мои вопросы, но в силу понятных причин будет обойдён молчанием факт последовавшей смерти. Не будем облегчать работу наших противников.

— А для чего мы их напишем?

— Для возможного предъявления суду либо полиции.

— Понятно.

— Далее. Вам, Антонин, придётся действовать сразу в нескольких направлениях, причём уже без прямой связи со мной, ибо я, полагаю, скоро покину Ростов. Вы найдёте хорошего юриста по общему праву, если точнее, специалиста по наследованию. Ему даже гонорара платить не надо будет, уверяю вас; узнав обстоятельства дела, любой нормальный юрист возьмётся вести ваше дело из расчёта получить бенефицию после выигрыша. Имея такого юриста в качестве консультанта, вы возбудите дело в окружном суде, обвинив Дубровиных в несоблюдении законодательства о наследовании и противодействии вам во вступлении в ваши законные права. Запомните: чем больше противная сторона будет строить препон, терять, уничтожать и прятать отчётность, не предоставлять требуемую документацию, физически не допускать вас в контору компании, тем лучше для вас. Чем более они погрязнут в этом деле, тем страшнее для них окажется расплата. Если бы они были действительно умными людьми, то всё ваше отдали бы сразу, не дожидаясь вашего обращения в суд. Не решит дела окружной суд, поднимайтесь до суда высшей инстанции, в уголовную Палату, затем далее — в Сенат. Уверяю вас, авторитет каких — то там дубровиных на Сенат Российской империи не подействует. Они потеряют целое состояние на одних только гонорарах адвокатам, поскольку по наследственным делам адвокаты работают от процента.

— Вы вселяете в меня оптимизм, — улыбнулся Антонин.

— В этом отношении я настроен весьма оптимистично. Попутно вам следует добиться открытия дела по обвинению Александры Егоровны в убийстве Николая. Идти к окружному прокурору и орать у него в кабинете — да, буквально орать! — требовать ознакомления с материалами следствия, добиваться новой экспертизы и любой ценой тащить Александру в суд. Придираться ко всему, к чему придраться можно, оспаривать любое мнение, идущее вразрез с данной мною установкой. Для этого вам потребуется хороший консультант из присяжных поверенных, специалист по уголовным делам.

— Я смогу сослаться на признания Блокулы?

— Боюсь, что нет. Более того, я вообще испытываю сильные сомнения относительно судебной перспективы этого дела. Отправить Александру на каторгу вы, скорее всего, не сможете. Открытие расследования и последующий суд решают совсем другую сверхзадачу: создание сильного эмоционального давления на Александру Егоровну. Она должна занервничать, у неё должно появиться чувство, будто её обложили, она должна жить с ощущением цейтнота, фатальной нехватки времени. Как обложенный волк она помчится туда, куда её направят загонщики, то есть мы с вами…

— И куда же именно? — не понял Антонин.

— Ко мне, в Санкт — Петербург, в «Общество взаимного поземельного кредита», покупать там большой ломоть земли с дисконтом. Я буду её ждать и, надеюсь, сумею предложить ей неожиданную комбинацию.