Царская экспертиза

3

Утром Алексей проспал дольше обычного. Солнце стояло уже высоко, заливая привычным сиянием кроны раскидистых яблонь. Когда Алексей, искупавшись, вышел к столу на тенистой террасе, Сергей в распахнутой косоворотке заканчивал завтракать, а матушка листала агрономический журнал.

— А вот и наш спящий красавец, — добродушно поприветствовал его Сергей. — Неужели тебя так убаюкало шампанское с белым? Как спалось, кстати?

— Спалось хорошо, — отозвался Алексей. — Я еду в Петербург.

— Когда? — отложила свое чтение матушка.

— Сегодня.

— Когда это ты надумал? И чего это вдруг? Что за спешка?

— Я ненадолго, обернусь туда и обратно. Серёжа любит учить — поторапливайся, лови момент. Вот я и ловлю. А если серьезно, то мне необходимо съездить в столицу, чтобы принять решение, стану ли я заниматься сделкой, о которой меня просит г — жа Максименко.

— А здесь ты этого решения принять не можешь? — Сергей с подозрением воззрился на брата.

— Нет, я хочу потолковать с некоторыми людьми именно в Петербурге.

— Оттуда виднее, что ли?

— Оттуда виднее.

— И когда тебя ждать назад? — спросила матушка.

— Думаю, в дней пять — шесть уложусь. Да не расстраивайтесь, мама, это действительно необходимо. А во сколько курьерский на Петербург?

Сборы не заняли много времени, и через 4 часа Алексей Иванович уже сидел в купе первого класса и смотрел в окно на мелькавшие полустанки.

Санкт — Петербург встретил Шумилова традиционным летним дождём. Небо было закрыто плотной облачностью, день был тихий, безветренный. Прохожие привычно прятались под зонтами. Северное лето во всей своей жалкой красе! Впрочем, после изнуряюще жаркого Ростова была в этом дождике своя привлекательность, некое отдохновение, весьма, впрочем, специфическое. Может, кому — то и понравится июль при плюс пятнадцати градусах с постоянно мокрыми ногами. Хотя умытая дождём, глянцево блестевшая мощёная мостовая, сочная свежесть листвы и газонов, нарядные, кокетливо одетые дамы весьма выгодно контрастировали с пыльным ростовским пейзажем.

Алексей Иванович окунулся в ставшую в последние годы такой родной и привычной сдержанно — надменную атмосферу столицы. Он вспомнил шумных донцов, говорящих без умолку, сопровождаюших словами каждое движение своей мысли, даже самое пустяковое и случайное. Северного человека неуемный темперамент жителей Дона способен замучить. Чего только стоит манера ростовских кумушек обсуждать свои семейные и бытовые вопросы, расположившись на противоположных сторонах улицы, выкрикивая фразы о наваристом борще, об удачной покупке самовара, о соседке — паскуднице, посадившей свой горох прямо на меже. Представить такое в чопорном Петербурге было просто немыслимо. Южане в свою очередь искренне переживали из — за сдержанности жителей столицы, усматривая в этом признак какого — то неблагополучия. Двоюродная ростовская тётушка, пришедшая посмотреть на Алексея на второй день его приезда к родителям, потом спрашивала с тревогой у матушки — уж не болен ли племянник? — таким он показался ей странно молчаливым и озабоченным.

Оставив в своей холостяцкой квартире саквояж с вещами, помывшись с дороги, переодевшись и наскоро перекусив тем, что смогла собрать на скорую руку г — жа Раухвельд, домовладелица, у которой Шумилов жил и столовался уже одиннадцать лет, он направился к своему хорошему знакомому Петру Семеновичу Смирнитскому, члену Биржевого комитета Санкт — Петербургской товарно — фондовой биржи. Комитет ведал вопросами оперативного управления биржей и являлся аналогом Совета директоров банка. Если кто и мог помочь Шумилову в его деле, так это именно человек из мира больших денег.

Вокруг монументального здания биржи, как, впрочем, и внутри неё, было как всегда оживлённо, шумно. Биржа охранялась как золотые кладовые Государственного Банка, просто так зайти в неё с улицы было невозможно. Шумилову пришлось потратить минут десять, объясняя кто он, куда и для чего желает пройти. Поскольку он не был записан на приём, швейцару пришлось звонить секретарю Смирнитского и выяснять, пожелает ли Пётр Семёнович принять господина Шумилова? Наконец, в сопровождении младшего швейцара Алексей Иванович направился в хорошо знакомый ему кабинет на втором этаже.

Смирнитский заседал среди массивных книжных стеллажей, уставленных томами «Свода законов…» и одинаковыми картонными папками с биржевыми документами разных лет. Кроме них в кабинете находились три письменных стола, заваленные ворохом бумаг и газет различной степени свежести. Шумилов ничуть не удивился, если бы узнал, что среди них лежат номера прошлого года. Повсюду были исписанные листы, папки, толстые фолианты с финансовыми сводками, бесконечные таблицы и справки. Одним словом, в кабинете можно было наблюдать весьма достоверную имитацию рабочей обстановки.

— Какими судьбами, Алексей Иванович? — Пётр Семёнович Смирнитский, грузный, не по годам отяжелевший, с рыхлым одутдловатым лицом гурмана, вышел из — за стола и протянул Шумилову обе руки. — Давненько, давненько не захаживал к нам.

В своё время Шумилов очень помог ему в деле, связанном с шантажом Смирнитского бывшей любовницей, так что, несмотря на разницу в общественном положении, отношения их были вполне доверительными и давали повод к фамильярному «ты», не уменьшавшего, однако, взаимного уважения. Кроме того, Пётр Семёнович был всего десятью годами старше Шумилова, так что с полным основанием их можно было считать людьми одного поколения.

— Рад тебя видеть, Пётр Семёнович, — так же радушно откликнулся Шумилов. — Боялся, что не застану тебя. Думал, может ты в отпуске, на даче или в деревню уехал.

— Какое там, у нас здесь такая круговерть. Новые брокеры к нам просятся, новых эмитентов регистрируем. Застой подходит к концу, Англия оправилась от банкротства «Беринга», а американцы заканчивают пересмотр таможенного законодательства. Ждём хорошего роста, вот помяни моё слово! Я своих на дачу в Лесное отправил. Езжу к ним только на выходные, по дочкам соскучился. А ты почему в городе сидишь, наши вонючие каналы нюхаешь?

— Да я, собственно, в отпуске, но занимаюсь тут одним делом. Нужна твоя помощь, Пётр Семёнович. Я имею поручение одного моего клиента, пожелавшего вложить свободные средства в пароходную компанию. А если конкретно — в «Волжско — Уральскую». Но я просмотрел котировальные биржевые листы и не обнаружил никакой информации ни о продаже акций, ни о продажи какого — либо другого имущества этой компании. Хочу узнать, вообще эта компания существует или учредители давно разбежались, «распилив» уставные деньги? Можешь справочку какую — то дать?

— Если акции компании не выставляются на торги, то соответственно, они не котируются и никаких данных о них не может быть в котировальном листе. Давай вообще посмотрим, какие выпуски акций этой компании регистрировались и когда…

Смирнитский подошёл к одному из своих стеллажей, извлёк из него колоссальных размеров гроссбух толщиной, наверно, тысячи в две листов, не менее. С грохотом уронив его свой стол, он уселся в кресло и раскрыл книгу.

— Та — а — ак, как говоришь называется компания? «Волжско — Уральская»…

— … пароходная компания, — подсказал Шумилов.

— Год основания ты, конечно же, не знаешь, — догадался Смирнитский.

— Да уж откуда…

— И адрес регистрации тоже.

— Эх, знал бы прикуп, жил бы в Ницце.

— Н — да — а… Но в общероссийский реестр их проспект эмиссии акций должен был обязательно попасть, если только эта компания действительно выпускала акции. — Смирнитский задумчиво перелистывал страницы, изредка задерживаясь на чём — то, что привлекало его внимание. — Ну вот, кажется, нашёл!

Он углубился в изучение текста, затем перевернул лист и почитал ещё.

— Что сказать? — он откинулся в кресле. — Хорошая компания, однако. Выпуски акций эмитировались дважды: в 1873 году и в 1882. В первом случае на сумму триста тысяч рублей, а вот во втором — на миллион двести тысяч. Неплохо, а? Компания хорошо выросла за девять лет! Но на биржу акции не выводились и никогда не торговались.

— Распространены по закрытой подписке, — догадался Шумилов.

— Вот именно, — кивнул Смирнитский. — И мы никак не сможем узнать среди каких именно лиц.

— Адрес регистрации компании указан?

— Да, сейчас запишу. — Смирнитский взял ручку, написал на листке бумаги несколько строк и протянул её Алексею. — В Астрахани у них головная контора.

— Хорошо. Ну, а кто же хозяин?

— Последняя информация на 1882 год: главой Правления поименован Егор Митрофанович Дубровин.

«Если фамилию «Максименко» Александра Егоровна получила от мужа, то вполне можно было допустить, что она была дочкой главы всей компании. Что ж, очень даже вероятное предположение» — подумал Шумилов…

— Ну — ка, Пётр Семёнович, ты у нас биржевая акула, объясни — ка мне, неразумному, для чего люди эмитируют акции и не выводят их на биржу? Ведь если следовать голой экономической теории, то акции как раз и выпускаются для того, чтобы взять свободную наличность с биржи и предоставить её в распоряжение эмитента… Было бы товарищество на паях: у Егора Дубровина — половина, у его компаньона — другая. И никаких малопонятных комбинаций с акциями.

Смирнитский засмеялся:

— Алексей Иванович, ты же юрист и сам знаешь ответ. Когда милые делят имущество, боги в ужасе закрываются облаками. Паевое товарищество хорошо до известных пределов. Отчётность её сравнительно просто сфальсифицировать: кто — то из компаньонов что — то дал другому, тот вроде бы вернул, а вроде бы нет, распределение паёв изменилось, а вроде бы не менялось — суду в этих взаимных зачётах разбираться очень долго и сложно. Акционерная компания куда надёжнее в плане предотвращения мошенничества: акции распределены, независимый депозитарий записал их на лицевой счёт каждого и всё — их не украсть, не переписать на себя. Даже если вор украдёт пачку акций и отнесёт их в брокерскую контору, то честный брокер пожелает видеть выписку о состоянии лицевого счёта в депозитарии и посмотрит, является ли продавец акций их действительным владельцем.

— Ну, этот механизм понятен, я — то сейчас говорю не о воре, который по сундукам и чуланам шарится. Что может стоять за двукратным эмитированием акций, которые так и не вышли на биржу?

— Знаешь, что? — Смирнитский на секунду задумался. — Есть человек, который может кое — что знать об этой компании. Надеюсь, он сможет тебе помочь — это мой хороший знакомый, дилер «Волжско — Камского банка». Банк этот крупнейший в Волжском бассейне, они у нас на бирже активно торгуют. Полагаю, там, твою «Волжско — Уральскую пароходную компанию» должны хорошо знать. Хочешь, я устрою тебе с ним встречу?

— Буду очень признателен.

— Зовут его Герман Густавович Эйлер. Он обычно обедает у Фердинанда после шести вечера, как раз после закрытия торгов. Добрая такая традиция хорошо кушать… Сможешь завтра присоединиться?

— Конечно. А может быть, даже сегодня получится? Сейчас только 16.30. Как раз успеваем.

— Ну, если ты подождешь меня… э… минут несколько. Мне надо закончить с делами, буквально пару умных резолюций наложить.

Пообедать «у Фердинанда» означало посетить старинный, основанный еще дедушкой нынешнего, третьего по счёту Фердинанда, ресторан на Малой Конюшенной улице. Удобная расположенность вблизи нескольких крупных банков и торговых компаний, а также отменная кухня и особая, очаровывающая гостеприимность владельца, обрусевшего датчанина, делали это заведение притягательным для банкиров и чиновников средней руки, т. е. публики весьма специфичной, умеющей пожить и ценящей комфорт и солидность во всяком деле. Здесь не было балалаечников и франкоговорящих певичек по вечерам, но зато подавали всегда отменный стек из телятины, и в любое время года здесь можно было отведать свежих ананасов, клубники и ароматной «малаги». Диваны и кресла вокруг столиков были мягкими и глубокими, с подушками не на пружинах, а с настоящей кокосовой стружкой — кому доводилось сиживать, тот навсегда запоминал разницу; стены и потолок обоих залов были забраны благородным дубом, что придавало интерьеру теплоту и самодовольную роскошь настоящего дворца. Одним словом, это было место способное понравиться любому человеку, готовому единовременно потратить для услады своей утробы рублей сто, т. е. примерно пару месячных окладов ротного командира русской армии того времени.

Удача сопутствовала приятелям: кельнёр, знавший Смирнитского в лицо и по имени — отчеству, сообщил, что «Герман Густавович ноне здесь». Эйлера они нашли одиноко сидящим в дальнем конце общего зала. Тот выглядел очень спокойным, даже расслабленным, положив нога на ногу, он сидел боком к столу и, казалось, дремал. Перед ним дымилась чашка ароматного кофе и лежала раскрытая «Торгово — промышленная газета».

— Поспешим, он, кажется, уже покончил с обедом, — поторопил Шумилова Петр Семёнович.

Они подошли, поздоровались. Смирнитский представил Алексея Ивановича:

— Алексей Иванович Шумилов, сотрудник «Общества взаимного поземельного кредита».

— Присаживайтесь за мой столик, господа, — предложил Эйлер, пожимая руки и убирая со стола газету.

— Что — то вы невеселы, Герман Густавович, — заметил Смирнитский. — Всё ли в порядке?

— Да вот прикупил сегодня «Санкт — Петербургского международного банка» на семьсот пятьдесят тыщ, теперь сижу, думаю, скажут ли за это мне спасибо? — задумчиво пробормотал Эйлер. — Банковские акции до сентября лежать будут. Надо было в «железо» вбивать, «Путиловский завод» брать, у них большой казённый заказ на рельсы на подходе, а это отразится на акциях обязательно. До сентября можно было бы хорошую маржу поймать.

— Не переживайте, — бодро отозвался Смирнитский. — «Путиловец» перекуплен, а возможный заказ под Сибирь уже заложен цену. И вообще неизвестно, успеют ли они до сентября получить заказ. Так что, по моему мнению, вы правильно поступили, вложившись в банк. Вам ли не знать, что у нас банки всегда в авангарде роста!

— Ваши слова, да Богу в уши, — вздохнул Эйлер.

Они поговорили ещё немного о сегодняших торгах. Смирнитский расспросил, кто и почём выставлял акции «Санкт — Петербургского международного банка» на продажу, Эйлер, отвечая, заметно приободрился. Шумилов в беседу биржевиков не вмешивался, почитал меню, полистал винную карту ресторана аж на сорока страницах. Цены были приличные, почитай в Ростов можно было дешевле прокатиться.

Эйлер, для того, наверное, чтобы вовлечь молчавшего Шумилова в беседу, неожиданно к нему обратился:

— Ну — с, а вы, Алексей Иванович, какой бы дали совет относительно покупки акций «Международного банка» на период до сентября?

Видимо, он принял Шумилова за человека, знающего толк в биржевыой игре.

— В римском праве была замечательная норма: nemo ex consilio obligatur — советчик не несёт ответственности за совет. Поэтому, мне кажется, спрашивать советы бесполезное дело, всё равно отвечать придётся лицу, принимающее решение.

— Алексей Иванович юрист, — засмеялся Смирнитский. — Он знает как ответить даже не зная ответа.

Рядом со столом бесшумно возник официант и застыл в ожидании заказа.

— Господа, настоятельно рекомендую: сегодня рассольник с почками отменный и шницель телячий по — венски — просто пальчики оближешь, — не удержался Эйлер, большой поклонник здешнего повара.

Сделав заказ, Смирнитский взял быка за рога:

— Мы ведь по вашу душу, Герман Густавович. Нужна ваша консультация.

— Да я сразу понял, что вы здесь неспроста. Вы ведь обычно в «Стрелке» обедаете, Петр Семенович? Так что за дело?

— Видите ли, Герман Густавович, — начал Шумилов, — я действую по поручению моего клиента, весьма крупного, состоятельного землевладельца, который захотел вложить деньги в «Волжско — Уральскую пароходную компанию». Вам такая известна?

— Да, очень хорошо знаю и компанию, и владельцев. Они имеют дело с нашим банком. Солидные клиенты, — с достоинством изрёк Эйлер.

Неслышно сновали вышколенные официанты. Незаметно, как бы сами собой появились сверкавшие безукоризненным блеском столовые приборы, изящный хрусталь, коньячный графинчик. Фердинанд Третий большое внимание уделял холодным закускам, почитая их чуть ли не самым важным элементом правильного обеда. Поэтому гостям были предложены медальоны из говяжьих мозгов со взбитым сыром в обрамлении аппетитных жареных гренков, телячьи «фляки» с белым соусом, распространявшим специфический аромат мускатного ореха, перца, майорана, салат из раков с сельдереем, осетрина с соусом из хрена.

— Так вот, мой клиент краем уха услышал о готовящейся продаже крупной доли этой компании… — продолжил Шумилов и замолчал на полуслове.

— Ну — у… — Герман Густавович озадаченно покрутил головой. — Я не знаю, откуда у вашего клиента сведения о продаже доли компании, лично я об этом слышу первый раз. Хм, я бы и сам купил… Компания эта богатейшая, можно даже сказать — крупнейшая на Волге. Началась она с небольшого пароходства в Астрахани — возили арбузы. Было это с четверть века тому назад, году, эдак, в шестьдесят четвёртом или пятом. Потом расширились, стали выходить в Каспий, далее в Урал. Принялись возить нефть, которую на Каспии Нобель качал, зерно, лес — всё, что можно. Теперь у них в каждом крупном порту по Волге свои пристани со своими же запасами угля, а это, как вы понимаете, резко увеличивает рентабельность, потому что они сами заправляют свои суда. Ныне того и гляди захватят Дон, в ближайшем будущем станут возить донбасский уголь, в Кривом Роге большой потребитель его. Чтобы продать свою долю в таком деле нужно… ну, не знаю… быть полным идиотом. Это как продать курицу, несущую золотые яйца. Могу сказать одно: даже если какая — то доля и будет продаваться, то никому постороннему её купить не удастся. Остальные совладельцы просто не пустят чужака. У них по закону приоритетное право выкупа.

— А если кусок жирный, не проглотят? Если доля в миллион, в полтора миллиона?

— Проглотят! — уверенно парировал Эйлер. — Для такого — то дела не найти полтора миллиона? Что вы, окститесь! В чулке, конечно, полтора миллиона не лежат, разве что у какого — нибудь безумного помещика, но всегда можно договориться о взаимоприемлемых условиях оплаты: оговорить рассрочку, взять кредит, наконец. Компания эта семейная. Её основали купцы Дубровины, два брата — Егор и Степан. В дальнейшем к ним присоединилась и сестра, в замужестве Сичкина. Она пришла в компанию со своим капиталом и мужем; разумеется, попросила долю в прибылях.

— Когда это произошло? — уточнил Шумилов.

— Году, эдак, в семьдесят третьем, давненько уже, лет пятнадцать тому назад. Сейчас компанией реально управляют один из братьев, Степан Дубровин и тот самый Сичкин, муж сестры.

— А второй брат?

— Второй, Егор, умер несколько лет назад, а долю свою на дочь переписал. Дочь внебрачная, в грехе прижитая, росла без него. Он в своё время женился на богатой, приданое взял приличное, да, видать, совесть мучила. Религиозный был человек. А как овдовел — переписал дочку на своё имя, и зажили они одной семьей. А перед смертью все имущество ей отписал — и дома и долю в компании. Видать, грехи молодости замаливал.

— А как фамилия дочери?

— Максименко по мужу. Этот Максименко, видимо, интересным был человеком. Начинал приказчиком у Егора Дубровина, был его правой рукой в Донском отделении компании. Приглянулся дочери хозяина, сделался членом семьи. Но недавно неожиданно умер. Там какая — то тёмная история вышла с этой смертью.

— Так, так, — начал что — то понимать Щумилов. — А что же это за история, не знаете?

— Точно не скажу, не знаю. Мой коллега в банке, который этой компанией занимается, как — то раз упомянул, что там какие — то возникли нехорошие подозрения, обвинения, кто — то что — то пытался мутить, но признаюсь, упомянуто это было без подробностей. Вот я и говорю, что это семейство никого посторонних в дело не пустит. Ежели даже большой ломоть и будет выставлен на продажу, то другие члены семейства обязательно его купят. Повторюсь, они имеют на то преимуществоенное право.

— Как полагаете, Герман Густавович, а сколько сейчас стоит дело Максименко: все их пароходы, пристани с отведённой под них землёю, керосин в трюмах, уголь на берегу, здания, наконец, средства на счетах?

— Ну — у — у… — банкир задумался. — Полагаю, никто вам точную цифру не назовёт. Но по моему суждению, всё это может уложиться не менее как в… миллионов двенадцать.

— Они дважды эмитировали акции. Общая номинальная стоимость обоих выпусков составила полтора миллиона. Из ваших слов я заключаю, что акции хорошо отросли и стоят сейчас много больше номинала.

— Вне всякого сомнения.

— Ну, что ж, придется мне разочаровать моего клиента. Спасибо вам за ценную справку, Герман Густавович.

— Мне пора, господа. Приятного вам аппетита и до встречи. — Эйлер неспеша поднялся и отяжелевшей походкой направился к выходу.

«Да уж, сложно сохранять олимпийскую форму, ежедневно обедая здесь», — подумал Алексей Иванович, провожая его взглядом.

Обед действительно получился роскошный. За закусками последовал рассольник с почками, который так понравился Эйлеру, затем кролик в лимонном соусе и блинчики с яблоками. А на десерт было подано изумительно нежное суфле с черносливом, украшенное сверху дольками персика. Пётр Семёнович, видимо, привыкший к такому ежедневному изобилию, поглощал эти изыски кулинарии с неослабевающим аппетитом, а для Шумилова всего этого оказалось слишком много. Впрочем, он, по словам матушки, всегда был «скучным за столом человеком», в том смысле, что кулинарных изысков не любил и не понимал, а потому кормить его было совсем неинтересно.

В конце трапезы к столику приятелей подошёл сам Фердинанд Третий. Это был коротенький лысоватый человечек с черными как маслины, словно бы влажными глазами. Услышав похвалу в адрес отличного меню и особенно удавшемуся рассольнику, он просветлел, широкая улыбка растеклась по его лицу масленым блином, он поклонился разок, потом другой и многословно стал приглашать заходить почаще, здесь, де, им всегда будут рады.

Возвращаясь домой, Шумилов перебирал в памяти услышанное за день. «Барынька действительно не сама нажила капиталы, а получила их в готовом виде от отца," — размышлял он. — «Интересно, ведёт ли она свои дела с ведома остальных совладельцев компании? Знают ли они о её странной затее? Или, быть может, Александра действует по их прямой указке? Не получится ли так, что на каком — то этапе нашего взаимодействия выскочит как чёртик из табакерки какой — нибудь новый представитель клана Дубровиных и не начнёт ли выдвигать какие — то новые требования и ставить новые условия? Хотя… Кто знает, какие отношения в их семействе? Ведь бывает и так, что родные по крови люди относятся друг к другу как пауки в банке. Тут ведь такой колоссальный куш — миллионные капиталы. Люди и за меньшее готовы друг другу глотку перегрызть. Так что же реально происходит? Александра Егоровна владеет большой долей в компании, но, видимо, в силу каких — то причин намерена эту долю продать, причём как можно скорее, дабы вложить деньги в землю. Иного происхождения больших наличных денег у Александры Максименко я пока не вижу. Что дальше будет с землёй, которую она намерена купить, неясно, у Максименко нет определенных замыслов. Сие, конечно, тревожно и подозрительно. Для чего всё это делается? Похоже на то, что задача Александры Максименко состоит именно в том, чтобы увести свой капитал из «Волжско — Уральской компании». Но зачем? С точки зрения здравого смысла это глупо — лишаться такого постоянного и надёжного источника дохода. Значит, есть у Александры причина куда более веская. Возможно, капитал уводят, чтобы довести компанию до формального банкротства… Но зачем?! В любом случае это очень отдаёт мошенничеством или, по крайней мере, игрой на грани дозволенного законом. А меня, похоже, Александра Егоровна хочет использовать вслепую, как лафонтеновскую обезьяну, таскающую каштаны из огня».

Неожиданно размышления Шумилова приобрели несколько иное направление: «В 1873 г. сестрица пришла к братьям со своими деньгами, попросилась, так сказать, в дело. В том же году появился первый выпуск акций. Каким — то образом они его разделили между собой — братья, сестра, возможно, её муж, сейчас неважно в каких долях. Появление акций формально обозначило некий новый этап в развитии пароходного предприятия. Проходит девять лет и в 1882 г. эмитируется второй выпуск акций, в четыре раза бОльший предыдущего. Очевидно, что сие событие также знаменовало собою некий весьма важный этап». Шумилов был уверен, что именно в том году Егор Дубровин овдовел и формально удочерил «грех молодости» — Александру Максименко. Тогда последней должно было быть что — то около 17 лет, вполне зрелая была девушка. Возможно, появление нового близкого родственника каким — то образом обеспокоило прочих дольщиков, потребовалось уточнить позиции, выяснить кто и чем владеет. Да и компания значительно разрослась. Вот тогда — то и появились акции второго выпуска. Возможно, уже тогда Александра получила какую — то долю, а после смерти отца наверняка унаследовала львиную часть его акций.

Придя к такому выводу скорее интуитивно нежели аналитически, Шумилов задумался о другом. Никак нельзя было не заметить того обстоятельства, что Александра Егоровна мало походила на безутешную вдову, недавно похоронившую любимого мужа. Вернее, она совсем на таковую не походила. У Шумилова перед глазами был яркий пример иного вдовства: его двоюродная сестра, жившая здесь же, в Петербурге, рано овдовела и, храня память о покойном супруге, уже два года носила по нему траур, избегая всяких увеселительных затей и многолюдных праздничных собраний. Ее горе было искренним, не выставляемым напоказ, хранимым глубоко в сердце. А тут, господа, идёмте пить шампанское, господа, идёмте кушать арбуз, ночные рыбалки, опять же, вот забава — то дамская сома тягать! Траура дамочка вовсе не носит, если б про неё не сказали, что вдова, так ни за чтоб не догадаться. «И что там за история со смертью её мужа?» — спохватился Шумилов. — «Тёмная история по словам Эйлера, кто — то что — то пытался мутить. Уж не там ли сокрыта отгадка всех всех этих непоняток?»

Шумилов прекрасно знал, что обычный человек стремится действовать по привычным схемам. Людей мыслящих нетривиально, способных на оригинальные комбинации гораздо меньше, чем принято думать. И если Александра Максименко на самом деле склонна использовать людей, в чём заподозрил её Шумилов, то, вероятно, точно так же она вела себя и раньше с мужем и отцом. Пока человек ей нужен, она окружает его вниманием и заботой, когда нужда пропадёт, она, скорее всего, выбросит его как тряпичную куклу. Может быть, Шумилов ошибался, но что — то подсказывало ему, что он верно понял эту женщину.