Царь Борис и Дмитрий Самозванец

Глава 12 Неосуществленные проекты

В виду нарушения Польшей договора о перемирии Борис Годунов начал искать союзников в разных концах Европы. Летом 1604 г. он обратился к австрийским Габсбургам. Царские дипломаты приступили к разработке проектов совместных действий против Сигизмунда III. Результатом их должна была быть передача польского королевского трона австрийскому эрцгерцогу Максимилиану и присоединение Литвы к России. Союз предполагалось подкрепить браком между Максимилианом и Ксенией Годуновой¹.

Не имея сил вести борьбу с Речью Посполитой один на один, Швеция тоже домогалась союза с Габсбургами. Шведы предлагали австрийцам объединить усилия и изгнать Сигизмунда III из Польши. Согласно шведскому проекту, в отвоеванной у поляков Ливонии предполагалось образовать немецкое вассальное княжество, которое перешло бы под протекторат Габсбургов. Борис Годунов готов был согласиться со шведским проектом и взять на себя уплату военных издержек при условии, что «немецкий» князь из Габсбургской императорской фамилии вступит в брак с царевной Ксенией².

Планы заключения тройственного союза, однако, потерпели полную неудачу. Австрийские Габсбурги отклонили предложения России и Швеции.

С февраля 1605 г. шведский король Карл IX предложил прислать в Россию войска для совместных действий против Речи Посполитой. В обмен на «дружескую» помощь русские должны были уступить союзнику важнейшие пограничные крепости на северо-западе (Ивангород, Ям, Копорье и Корелу). Некоторое время спустя Карл IX составил новые инструкции послам, поручив им добиваться уступки Корелы³.

Борис Годунов неизменно отклонял все предложения шведов, хорошо понимая их истинную цель. Однако его сын и преемник Федор Борисович в мае 1605 г. оказался в безвыходном положении и начал переговоры о союзе с Карлом IX⁴.

Наибольших успехов московские дипломаты добились в переговорах с Данией. Зимой 1603–1604 гг. главный посольский дьяк А. Власьев ездил в Копенгаген, чтобы ускорить заключение русско-датского союза, имевшего антишведскую направленность⁵. Идея создания антишведской коалиции на Балтике вскоре утратила актуальность для России. Союз с Данией приобрел характер торгового соглашения.

Будучи фактическим преемником Ивана Грозного, Борис Годунов усвоил его взгляд на значение заморской торговли. Царь Борис сознавал, сколь необходимы для России торговые и культурные связи со странами Западной Европы, и деятельно заботился о расширении торговли с Западом. В 1603 г. русское правительство вело в Москве переговоры с посольством Любека и Штральзунда. Немецкие города добивались права беспошлинной и свободной торговли на всей территории России. Они желали открыть немецкие торговые дворы в Москве, Новгороде, Пскове, Ивангороде и просили разрешить немецким купцам чеканить монету на русских денежных дворах⁶.

От имени Бориса послам было заявлено, что ганзейским купцам будет предоставлено право свободно торговать по всей России, использовать русские пристани на Белом море, строить торговые дворы в городах, чеканить монету из своего серебра. Однако, когда Посольский приказ изготовил и вручил послам царскую грамоту в немецком переводе, те убедились, что «многие пункты, утвержденные на царской аудиенции, были опущены, другие изложены темно и двусмысленно»⁷.

С помощью ганзейских городов русское правительство надеялось наладить морские сообщения с западноевропейскими странами через Ивангород и устье Наровы. Однако Швеция, располагавшая первоклассным флотом на Балтике, решительно препятствовала всем попыткам такого рода. Ссылаясь на условия Тявзинского вечного мира, шведы блокировали Ивангород с моря⁸.

Главными морскими воротами страны в начале XVII в. оставались пристани в устье Северной Двины. По-прежнему основным торговым партнером России была Англия. Однако торговля английской компании в Москве клонилась к упадку. В 1602 г. Московская компания снарядила в Россию всего два корабля с товарами. Торговые обороты ее резко сократились. Спустя три года долги компании превысили 6000 ливров⁹.

Англичане предпринимали неоднократные усилия, чтобы избавиться от конкуренции со стороны других западноевропейских купцов, в первую очередь голландских. Но они не добились успеха. После воцарения Бориса Годунова некоторые из самых влиятельных голландских купцов получили разрешение торговать в Москве и во внутренних областях государства. В 1600 г. королева Елизавета направила в Москву посла Ричарда Лея. Добиваясь торговой монополии, посол обещал, что англичане «будут снабжать Московию всем необходимым, что их товары будут дешевле и лучше, нежели у голландцев и других народов». Царь Борис отклонил домогательства Ричарда Лея, указав ему на то, что он желает торговать со всеми нациями, ибо «все нации в этом отношении для него равно любезны… сверх того, исправно платят подати и пошлины, составляющие доход государей московских, и, значит, имеют право вести торговлю так же, как и англичане»¹⁰.

Будучи осведомлен об убытках Московской компании, Борис был не прочь предоставить англичанам некоторые дополнительные льготы, с тем чтобы оживить англо-русскую торговлю. Кроме того, он подтвердил торговые привилегии, ранее предоставленные Московской компании. В начале XVII в. англичане держали свои торговые дома (фактории) в Москве, Ярославле, Вологде, Холмогорах и Архангельске. На севере за членами компании были закреплены пять пристаней (в Корельском Устье, на Печенге, Варзуге, Мезени и Шунге), тогда как за голландскими купцами — только две (на Коле и в Пудожском устье Двины). На Коле получили право приставать также и французские корабли¹¹.

Развитие торговли со странами Запада способствовало знакомству русских с успехами западноевропейской культуры. В Москве возникли проекты преобразований, имевшие целью развитие просвещения в России. По свидетельству современников, Борис Годунов лелеял планы учреждения в Москве университета и школ, в которых преподавали бы ученые, приглашенные из-за рубежа. По словам Конрада Буссова, Годунов предполагал выписать знающих людей из всех главнейших европейских стран — Англии, Германии, Испании, Италии, Франции, с тем чтобы с их помощью наладить преподавание в Москве и обучить русских людей всем основным европейским языкам¹². Отпуская за рубеж разного рода иноземцев, царь нередко поручал им приискивать за границей ученых людей, согласных поехать в Москву.

Итальянец М. Бритий получил от Бориса «опасную грамоту» на проезд в Россию венецианских ученых — докторов, знающих разные науки и согласных выехать в Россию, дабы «облагодетельствовать ее своими познаниями»¹³.

Некий Ганс Крамер, подданный императора австрийского, в 1600 г. ездил с аналогичным поручением в Прагу. Посетив ученого правоведа Тобиаса Лонциуса, Крамер сообщил ему о поручении царя привезти из немецких земель ученых людей и художников и в подтверждение показал несколько паспортов — «опасных грамот». Крамер настойчиво просил Лонциуса принять предложение царя, намеревавшегося «учредить в своем государстве школы и университет». Когда Лонциус убедился в том, что намерения московского царя вполне серьезны, он направил в Москву обширное письмо — своего рода проект развития в России наук и художеств. Лонциус писал, что для развития наук в России надо не только отыскать и пригласить ученых, но и оказать им почет и помощь, «не опасаясь при том расходов»¹⁴. Переговоры с Лонциусом не были доведены до конца. В России начался трехлетний голод, поглотивший все внимание правительства.

Борис предпринимал настойчивые попытки вызова в Россию западных специалистов. Завязав переговоры с Любеком, царь немедленно направил туда своего агента Р. Бекмана. В наказе Бекману значилось: «Посланы с ним опасные грамоты суконным мастерам, рудознатцам, которые умеют находить руду золотую и серебряную, часовникам; так ему промышлять накрепко, чтоб мастеровые люди ехали к царскому величеству своим ремеслом послужить»¹⁵.

Труд ученых и мастеров на Западе ценился очень высоко. Любые переговоры о найме начинались с вопроса о «подъемных» деньгах. В Праге Т. Лонциус сразу объявил царскому эмиссару Г. Крамеру, что он отправится в путь, если тот снабдит его «достаточной суммой денег на путевые издержки» для него лично и для его «имущества, товарищей и слуг»¹⁶. Однако Казенный приказ избегал оплачивать услуги иностранных ученых без предварительного их испытания. Даже медики, приглашенные двором, должны были занимать деньги на проезд. Казна оплачивала расходы иноземных врачей по прибытии их в Россию. На границе им давали «корм» и подводы для проезда в Москву. В столице приезжих тщательно расспрашивали об их учености и мастерстве и лишь после этого назначали денежные оклады¹⁷.

Приглашая иностранных специалистов в Россию, Борис использовал методы личной дипломатии. Он прибегал к посредничеству частных лиц, реже вел переговоры с западными властями. Впрочем, власти пограничных с Россией государств, опасаясь усиления ее военного могущества, слишком часто чинили помехи мастерам, пытавшимся пробраться в Москву. Даже медики, следовавшие в Россию, вынуждены были выдавать себя за купцов, оставлять на родине всякого рода медицинские книги, опасаясь разоблачения на границе¹⁸.

Лишь Англия, ценившая торговые привилегии, предоставленные ее купцам в России, неизменно оказывала помощь Москве в отношении специалистов. В 1600 г. из Англии в Москву прибыли трое ювелиров, в 1603 г. — опытные архитекторы и каменщики. Тогда же в Россию вторично приехал Френшэм, основавший одну из первых московских аптек во времена Ивана Грозного¹⁹. Аптекарь привез с собой всевозможные лечебные и другие препараты, включая шесть видов сахара, неизвестного тогда в России, семь видов «спиритуса», девять видов масел, всякого рода травы и кору.

Внутри России проекты учреждения университета и приглашения западных ученых неизменно наталкивались на сопротивление духовенства. Руководство православной церкви упорно не желало допустить в Москву иноверных ученых людей и доверить им дело образования и воспитания русской молодежи. По словам современников, монахи говорили, что земля Русская велика и обширна и ныне едина в вере, в обычаях и в речи; если же и иные языки, кроме родного, появятся среди русских, то в стране возникнут распри и раздоры²⁰.

В конечном итоге, попытки Годунова привлечь в Россию большое число западных специалистов не увенчались успехом. Немалую роль в этом сыграли финансовые трудности, вызванные трехлетним неурожаем. Затратив на борьбу с голодом огромные суммы, казна не смогла выделить средства для осуществления образовательных проектов. Не имея возможности пригласить видных западных ученых, московские власти в ряде случаев довольствовались приглашением студентов из западноевропейских университетов.

С первых лет царствования Бориса в правительственных кругах обсуждались проекты посылки на Запад русских студентов²¹. В 1600 г. при обсуждении проекта унии России и Речи Посполитой польские дипломаты предложили включить в договор следующий пункт: «Свободно посылать в обе стороны для обучения юношей, как московитов к нам, так и наших в Москву». В ходе переговоров русские выразили согласие на то, чтобы после заключения договора разрешить русским посылать детей в Речь Посполитую «в службу и в науку»²².

В связи с развитием русско-английских торговых и дипломатических отношений возник замысел обмена учащимися с целью подготовки знающих переводчиков. План был осуществлен благодаря усилиям Д. Мерика, агента торговой компании. В 1600 г. в Лондон с Мериком выехали двое иностранных студентов, обучавшихся русскому языку в Москве. Через два года русские власти направили в Англию четырех русских студентов «для науки розных языков и грамотам». Царь Борис сам представил Мерику русских юношей и просил королеву, чтобы им позволено было получить образование и при этом сохранить свою веру. Мерик согласился взять на себя «заботу о их воспитании»²³.

Для учебы за рубеж были посланы Никифор Алферьев сын Григорьев, Софон Михайлов сын Кожухов, Казарин Давыдов, Федор Семенов Костомаров. То были дети боярские из дьяческих семей. Московские приказные люди принадлежали к наиболее образованной части русского общества.

Личное обращение царя к королеве возымело действие. В Лондоне студентам из Москвы был оказан наилучший прием. Осенью 1602 г. Д. Чемберлен сообщил, что прибывшие юноши будут обучаться английскому языку и латыни и с этой целью их предполагается определить в различные школы, как-то: Винчестер, Итон, Кембридж и Оксфорд²⁴. Перед русскими «робятками» открылись двери лучших учебных заведений Англии.

Год спустя московское правительство решило направить за рубеж вторую группу учащихся. На этот раз местом обучения была избрана Германия. После успешных переговоров с царем послы города Любека в июне 1603 г. выехали на родину. В пути к ним присоединились пять студентов, имевших при себе грамоту от Бориса Годунова. Царь просил послов представить русских учащихся городскому совету в Любеке и поместить в школу для обучения немецкому и латинскому языкам. Царь выразил пожелание, чтобы русские юноши оставались в православной вере и не забывали русских обычаев, и сообщал, что берет на себя все расходы на их содержание. В ответном письме царю послы обещали, что московских учащихся поместят в учебные заведения в Любеке и они будут там под присмотром добрых и почтенных людей²⁵.

Учителя немецкой школы в Москве располагали достоверной информацией об образовательном проекте Годунова. С их слов Конрад Буссов записал сведения о том, что русские студенты были посланы не только в Англию и Любек, но и во Францию. Однако никаких подробностей о лицах, посланных во Францию, не сохранилось. По данным Петра Петрея, несколько русских учеников находились в Стокгольме. Буссов засвидетельствовал, что один из учеников, по имени Дмитрий, позже вернулся на родину из Стокгольма²⁶.

Судьба русских студентов за рубежом сложилась неудачно. В России наступила «Смута», Борис Годунов умер, и царская казна перестала отпускать средства на содержание студентов за границей. Заброшенные на чужбину «робятки» вынуждены были искать свои пути в жизни.

Борис Годунов не жалел средств, когда речь шла о приглашении искусных докторов и аптекарей. При нем в Москве возник Аптекарский приказ, выделившийся из состава дворцового ведомства. По свидетельству Якова Маржарета, главой приказа был «аптечный боярин», ведавший всеми врачами и аптекарями в государстве. Новая должность считалась одной из высших в Боярской думе²⁷. Аптекарский приказ был придворным учреждением и обслуживал царскую семью и близкий к ней круг боярской знати.

Ведущим медиком Аптекарского приказа был Кристофер Рихтингер, венгр по происхождению. Он прибыл в Москву с рекомендательным письмом от королевы Елизаветы в свите ее посла. Рихтингер был практикующим врачом и не имел ученого диплома. Посол просил, чтобы в России ему дали «имя докторское», что и было исполнено. В дальнейшем Борис Годунов благодарил королеву за доктора Кристофера Венгерца, излечившего его от опасной болезни²⁸.

В качестве служащих Аптекарского приказа врачи получали поместье с 30–40 крепостными крестьянами. По своему денежному окладу доктора приравнивались к окольничим. Из дворца медикам ежемесячно отпускали всякого рода натуральное обеспечение: четыре бочки меда, четыре бочки пива, 60 возов дров, примерно 150 руб. на приобретение свежих продуктов и пр. Каждый раз, когда прописанное врачом лекарство помогало царю, медик получал в награду 40 соболей либо бархат на кафтан²⁹.

Борис Годунов придавал деятельности Аптекарского приказа столь большое значение, что назначил руководить им боярина Семена Никитича Годунова — главу сыскного ведомства³⁰.

Функции Аптекарского приказа были весьма разнообразны. Во время переговоров о браке царевича Федора Годунова с английской принцессой посол Р. Барнс сослался на отсутствие у него хроники с родословными лучших английских фамилий. Канцлер А. Власьев тотчас сказал ему, что какая-то английская хроника хранится в Аптеке и он тотчас пришлет ее послу³¹.

Борис ценил своих ученых докторов и много времени проводил в их обществе. Он расспрашивал их об иноземных порядках, советовался о важных государственных делах, особенно религиозных³². Сближение православного царя с иноземными докторами вызывало осуждение со стороны приверженцев старины. Русские писатели считали этот грех Годунова едва ли не худшим: «Едино же имея неисправление и от бога отличение, ко врачем сердечное прилежание…»³³.

Правление Бориса было временем расцвета Немецкой слободы на Кокуе, в предместье Москвы³⁴. Среди нескольких сот жителей Немецкой слободы преобладали выходцы из Ливонии, принадлежавшие к протестантскому вероисповеданию. По просьбе немецких врачей Годунов позволил им выстроить себе кирху³⁵. Члены немецкой колонии в Москве собрали столь много денег на строительство кирхи, что на оставшиеся после окончания постройки деньги они открыли школу в слободе³⁶.

Под влиянием «немцев» в московский быт стали проникать некоторые новшества³⁷. Самым пагубным из них поборники православия считали обычай брить бороду. К великому возмущению монахов, Борис не только не осуждал, но и поощрял брадобритие³⁸.

Годунов проявил исключительную заботу о благоустройстве столицы, строительстве и укреплении городов. При нем в жизнь Москвы вошли неслыханные новшества. В Кремле был сооружен водопровод с мощным насосом, благодаря которому вода из Москвы-реки поднималась «великой мудростью» по подземелью на Конюшенный двор. Борис велел выстроить каменный мост «з зубцы» через Неглинную против Тверской улицы. Сооружение использовали для устройства плотины и мельницы, расположенной под мостом. По аналогичному проекту был построен мост-плотина через Волхов в Новгороде³⁹.

Архитекторы Бориса приступили к сооружению нового царского дворца в Кремле. Строители успели заложить фундамент «взруб каменной за Сретением, от Москвы-реки, а на том было взрубе ставити хоромы». Подле Архангельского собора были выстроены обширные палаты для военных приказных ведомств. За Неглинной мастера поставили новый земский двор, служивший управой благочиния, посреди Красной площади сделали «лобное место каменное, резана, двери-решетки железные». После большого пожара в Китай-городе Годунов выделил из казны средства для постройки там каменных торговых рядов⁴⁰.

Строительство превратилось в подлинную страсть Бориса Годунова. По его приказу надстроили столп колокольни Ивана Великого и «подписали» на нем имя Бориса. Искусные мастера слили для колокольни огромный колокол — «таков колокол весом не бывал». Из-за неслыханной тяжести его так и не смогли поднять наверх и сложили для него особую деревянную «колокольницу». Царские архитекторы приступили к возведению грандиозного каменного собора «святая святых» на площади за Иваном Великим. Рабочие успели забить сваи и завезти на строительную площадку камень и известь. Смерть Бориса помешала довести дело до конца⁴¹.

К числу шедевров русской архитектуры принадлежат каменные церкви, воздвигнутые в годуновских вотчинах в селах Хорошево и Вяземы под Москвой.

В строительной деятельности Годунова примечательны два момента. Во-первых, некоторые из его построек оставили заметный след в развитии русской архитектуры. Во-вторых, Годунов нередко подчинял свои проекты благотворительным целям. В годы голода он продолжал строительство в столице, чтобы обеспечить заработок для неимущей бедноты.

Борис Годунов покровительствовал талантливым строителям и архитекторам. Благодаря его поддержке, в полной мере раскрылся талант Федора Коня. Под руководством этого замечательного мастера строители опоясали Белый город в Москве мощными каменными стенами с 27 башнями. Федор Конь руководил возведением грандиозных крепостных сооружений в Смоленске. Борис сам участвовал в закладке смоленской крепости. По его приказу крепость строили «все города Московского государства». Строительство велось с неслыханным размахом. Спеша с завершением работ, власти в 1600 г. временно запретили по всему государству все каменные постройки, не связанные с нуждами казны, с тем чтобы собрать каменщиков и мастеров в Смоленске. Тем, кто нарушал государеву «заповедь», грозила смертная казнь⁴². Каменный город в Смоленске стал твердыней русской обороны на западных подступах к Москве.

При Годунове были достигнуты успехи в типографском деле. По словам московского летописца, при Борисе книги были «печатаны в розных городах». Новейшие исследования подтверждают достоверность летописного известия. Имеются прямые свидетельства о заведении типографии в Казани⁴³.

Современники с похвалой отзывались о приверженности Бориса делу просвещения, о его обширном строительстве и многом попечении «о державе своей». Люди, знавшие Годунова, считали его редким оратором и восхищались его речами. Как писал англичанин Джером Горсей, Борис одарен хорошими способностями, неучен, но быстрого ума; от природы красноречив и имеет звучный голос⁴⁴. Будучи человеком «сладкоречивым», Борис не любил тратить время в пустой болтовне. Как отметили послы из Любека, на царских аудиенциях в Кремле «пространные разглагольствования не допускаются, так как государь не любит подолгу оставаться в сидячем положении»⁴⁵.

В 1602 г. Борис посетил смертельно больного герцога Ганса Датского, прибывшего в Москву в качестве жениха царевны Ксении Годуновой. Каждый раз при появлении царя у постели герцога разыгрывалась одна и та же сцена. Борис рыдал, вместе с ним выли и причитали все бояре. В комнате стоял невообразимый шум. Один из членов датской свиты услышал и записал в дневнике «плач» Бориса у постели Ганса. «Не заплакала бы и трещина в камне, что умирает такой человек, от которого я ожидал себе величайшего утешения, — причитал царь. — В груди моей от скорби разрывается сердце!»⁴⁶

Обладая несокрушимой волей, Годунов производил впечатление мягкого человека. В минуты душевного волнения он давал волю слезам. В отличие от Ивана IV Борис проявлял редкое постоянство в семейной жизни, был привязан к детям. Перечисляя добродетели Годунова, русские писатели подчеркивали его отвращение к богомерзкому винопитию⁴⁷.

Русским писателям принадлежат лучшие словесные портреты Годунова. По словам одного из них, Борис имел облик благородный и благообразный, «благолепием цветущ и образом своим множество людей превзошед»⁴⁸.

Англичанин Джером Горсей отметил величественные манеры Годунова, красоту его лица и приветливость в обращении с людьми. Английские послы, побывавшие в Москве в 1604–1605 гг., утверждали, что царь был рослый и дородный человек, выделявшийся своей представительностью, имел правильные черты лица, черные редкие волосы, отличался в упор смотрящим взглядом. Голландец Исаак Масса, живший в России, писал, что Борис Годунов был дороден и коренаст, невысокого роста, лицо имел круглое, волосы и бороду — поседевшие; обладал превосходной памятью и «знал все лучше тех, которые много писали»⁴⁹.

В полной мере современники оценили мудрость Бориса в годы «Смуты», когда трон достался его ничтожным преемникам. Хотя и явились после Бориса другие умные цари, дипломатично заметил дьяк Иван Тимофеев, но их разум лишь тень по сравнению с его разумом. Даже враги, отдавая должное Борису, писали, что у него было множество великих замыслов и только неблагоприятные обстоятельства помешали ему их осуществить⁵⁰.

Трехлетний голод и начавшаяся вслед за тем гражданская война привели к тому, что строительство по всей стране было свернуто и власти не смогли претворить в жизнь проекты развития культуры и просвещения.