Царь Борис и Дмитрий Самозванец

Глава 5 Юрьев день

В XVI в. в жизни русского общества произошли крупные социальные перемены, связанные, в первую очередь, с эволюцией земельной собственности. До конца XV в. на Руси безраздельно господствовала вотчина (частная земельная собственность). После экспроприации всех боярских земель при Иване III образовался колоссальный фонд государственной земельной собственности. Новгородские вотчины были розданы сначала московским боярам, а затем отобраны у них и переданы казной московским дворянам и детям боярским в условное владение. Пока помещик нес службу, он владел выделенным ему государственным имением. В XVI в. поместная система была распространена на всю территорию государства, кроме Севера и Поморья. Аристократия сохранила в своих руках огромные вотчинные богатства и получила в дополнение к ним крупные поместья. Мелкие уездные землевладельцы, измельчавшие вотчинники стали владельцами небольших поместий. Поместья были для них основным источником получения доходов. Государственная земельная собственность, таким образом, не уравняла боярскую аристократию и мелкое дворянство. Превращение государственной собственности в доминирующую форму позволило властям ввести принцип обязательной службы с земли.

Сближение поместной и вотчинной форм собственности началось уже при Иване Грозном. Поместье оставалось казенной собственностью и одновременно приобретало черты наследственного владения дворянской семьи. Наследование поместья в трех и более поколениях вело к фактическому перерождению государственной собственности. Опричнина грубо оборвала этот процесс, задержав его на целое столетие. Надежды помещиков на то, что им удастся закрепить за собой в собственность полученные из казны имения, развеялись в прах. Конфискация владений у многих тысяч дворян без всякой повинности с их стороны подтвердила тот факт, что реальным собственником всех поместных земель в государстве остается монарх.

Господство государственной собственности породило первую «великую утопию» в истории России. При отсутствии майората и многодетности дворянских семей неизбежные разделы имения между сыновьями грозили землевладельцу разорением и нищенской сумой. Впервые в XVI в. государство взяло на себя обязательство обеспечить поместьями тех, кто несет государственную службу, и не только дворян, но и их потомков на все обозримое будущее. Со своей стороны, дворянство приняло принцип обязательной службы с земли, который не мог быть навязан землевладельцам силой. Однако принцип государственного обеспечения и регулирования не приостановил процесс дробления земельных владений. Разруха конца XVI в. знаменовала полное крушение утопии.

Современники отметили факт дворянского «оскудения» уже при Грозном. В неотправленном письме к царю Курбский мрачными красками рисовал положение обнищавшего дворянства: «Воинской же чин строев ныне худеишии строев обретеся, яко многим не имети не токмо коней, ко бранем уготовленных, или оружии ратных, но и дневныя пищи…»¹.

Одной из главных причин упадка боярства в XV в. было дробление боярских вотчин. Наделение московских служилых людей поместьями помогло преодолеть кризис старого боярства. Однако стремительное расширение фонда государственных поместных земель прекратилось после присоединения Новгорода и Пскова. Московские власти не осмелились провести массовых конфискаций вотчин в других присоединенных землях — Твери и Рязани. Упадок поместья явственно обозначился уже при Грозном. За первую половину XVI в. удельный вес мелких поместий (до 150 га пашни) в Новгородской земле увеличился почти вдвое². Во второй половине века процесс биологического размножения дворян сохранил свою интенсивность, следствием чего явилось дальнейшее дробление поместья. Однако явление приобрело новые черты. В начале века разделу подвергались сравнительно крупные поместья, и наследники имели возможность продолжать службу. Во второй половине столетия огромное число измельчавших поместий разорилось и перешло в разряд пустующих государственных земель³. К 1580 г. в Новгороде запустело более 40 процентов «обеж» (обжа — единица обложения в Новгороде). Подавляющая часть опустевших и заброшенных имений приходилась на долю мелких поместий. К концу XVI в. запустело более 90 процентов пашни, которую крестьяне и помещики обрабатывали в первой половине столетия⁴. Таким был итог столетнего господства государственной собственности в новгородских владениях Москвы.

Новгородское поместное ополчение получило в Разрядах наименование «кованой рати». Владельцы процветающих поместий исправно несли службу в тяжеловооруженной коннице, закованные в железные, «кованые» доспехи. Во второй половине XVI в. их называли дворянами «полковой службы». Кризис поместной системы привел к появлению рядом с помещиками, несшими «полковую службу», нового социального персонажа — «сына боярского с пищалью»⁵. Такие люди либо имели совсем небольшие поместья, либо были безземельными. Они не могли содержать боевого коня и не имели рыцарского вооружения, а потому не могли служить в «кованой рати». Ружье было традиционным оружием в руках горожан (пищальников) и стрельцов, но не дворян. Для детей боярских отказ от традиционного рыцарского вооружения и переход из конного ополчении в пехоту означал нечто большее, чем смену оружия. Стрельцы не принадлежали к привилегированному сословию. Служба детей боярских «с пищалью» приравнивала их к стрельцам — служилым людям «по прибору», не принадлежавшим к дворянству, — служилым людям «по отечеству».

Подвергшиеся дроблению и растерявшие крестьянское население, поместья не могли противостоять экономическим бедствиям, поразившим страну дважды на протяжении трех десятилетий. «Великое разорение» 70–80-х годов XVI в. и голод 1601–1603 гг. нанесли громадный ущерб не только крестьянству, но и низшим, наиболее многочисленным слоям дворянства. Мелкопоместные дети боярские подверглись разорению в неслыханных ранее масштабах.

Своеобразное положение сложилось во вновь освоенных южных уездах, где власти пытались заново насадить поместную систему. Возникшая там военно-служилая система отличалась от традиционной рядом черт. Во-первых, в степных уездах не было достаточных дворянских контингентов. Во-вторых, в «диком поле» количество распаханных земель было невелико, а крестьянское население отличалось малочисленностью. Особенностью южных «украин» было то, что казацкая колонизация «дикого поля» опережала правительственную. Казацкое население имело опыт борьбы с кочевниками, и власти, испытывая острый недостаток в воинских людях, стали привлекать для охраны южных границ казаков, предоставляя им земельное обеспечение.

Сожжение Москвы крымцами в 1571 г. послужило толчком к реорганизации сторожевой службы в южных уездах государства. Многие «сторожа» из мелкопоместных детей боярских (рязанцев и пр.) были отставлены от пограничной службы и переведены на городовую, а на их место определены служилые люди «по прибору», прежде всего казаки. Организация казачьих гарнизонов по замыслам властей должна была резко сократить денежные расходы казны на содержание воинских отрядов. Конные казаки, прибранные в степные гарнизоны, получали небольшие поместья и служили (согласно боярскому приговору) «з земли без денег»⁶.

Согласно росписи 1604 г., Орловский уезд выставил «в поле» 129 детей боярских полковой службы и 287 детей боярских с пищалями (самопалами). Помимо того, в уезде было им помещено несколько сот казаков. Их высший земельный оклад составлял 50 четвертей⁷. Среди орловских служилых людей преобладали низшие категории — дети боярские с пищалями и казаки, что было связано с преимущественным распространением в уезде мелкопоместного землевладения. Такое положение следует признать типичным для большинства южных городов. Этот вывод находит подтверждение в разнообразной документации.

В 1597 г. охрану Засечной черты на пространстве от Брянских лесов до Рязани несли 78 детей боярских конных с пищалями, 160 засечных сторожей, 460 казаков и стрельцов (преимущественно из ближайших городов) и другие ратные люди⁸.

Среди помещиков Рижского уезда, явившихся на смотр в 1597 г., только 44 человека числились детьми боярскими полковой службы, зато прочие дети боярские — 301 человек — служили с пищалями. Ряжская десятая с полной очевидностью доказывает, что службу с огнестрельным оружием несли наименее обеспеченные помещики, утратившие возможность служить «конно, людно и оружно»⁹.

После голода 1601–1603 гг. численность высшей категории служилых людей сократилась, а низших — увеличилась. В походе против самозванца 1604 г. участвовало «ряшан полковых 28 человек, да с пищальми 336 человек», а также казаков из Ряжска «500 человек конных с пищальми»¹⁰.

Службу в степных уездах несли, в основном, ратники «с пищалью». Степным помещикам сплошь и рядом нарезали крохотные поместные «дачи», наполовину состоявшие из нераспаханного «дикого поля». Писцовые книги по Орлу, Путивлю и другим городам указывают на полное отсутствие крестьян в мелких имениях. Дети боярские низшего разряда имели минимальные поместные оклады и служили «с пищалью без денег»¹¹. Иначе говоря, они не получали ни ренты, ни казенного жалованья.

В конце XVI в. правительство осуществило важную социальную реформу. Оно освободило от податей барскую запашку в помещичьих усадьбах, тем самым проведя резкую разграничительную черту между привилегированным высшим и тяглыми низшими сословиями. Однако преимущества, вытекавшие из законов об «обелении» пашни, распределялись очень неравномерно среди различных групп, или «чинов», дворянского сословия. Наименьшие привилегии получили мелкопоместные дворяне, более всего нуждавшиеся в льготах. Владелец поместья в 50 четвертей мог претендовать на «обеление» (освобождение от государевых податей) лишь 5 четвертей пашни. Чем большим был поместный оклад (а следовательно, и благосостояние) служилого человека, тем большими преимуществами он пользовался¹². Правительство предоставляло наибольшие преимущества и привилегии средним и высшим слоям поместного дворянства, исправно несшим конную полковую службу, содержавшим боевых холопов, обеспечивавшим поступление в казну податей со своих крестьян. Их обеспечивали землями и денежным жалованьем в первую очередь. Совершенно иной было политика в отношении степных помещиков, служивших в пищальниках.

Московское правительство не жалело сил на то, чтобы насадить поместную систему в южных уездах и тем самым создать себе прочную опору на вновь присоединенных землях. Однако эти усилия не привели к желаемым результатам, поскольку власти не смогли обеспечить новых помещиков пашней и крестьянами.

Распаханных земель в степных уездах было немного, и казне приходилось везти хлеб из Нечерноземного центра на плодородные земли Юга. Чтобы ускорить распашку пашни в «диком поле» и снабдить Юг собственным хлебом, власти завели там государеву десятинную пашню. Податное «черное» население в южных крепостях оставалось малочисленным, а потому обязанность обрабатывать десятинную пашню была возложена на служилых людей.

Наиболее интересны сведения об организации государственного барщинного зернового хозяйства в Ельце. Согласно приказной справке 1620 г., возобновив после «Смуты» десятинную пашню в Ельце, «что пахали при царе Борисе», власти распорядились обрабатывать ее «по-прежнему детьми боярскими ельчаны, и елецкими стрельцы, и казаки, и пушкари, и затинщики и всякими служилыми и жилецкими людьми». Совершенно так же, как и в Ельце, было организовано государственное барщинное зерновое хозяйство в Курске¹³.

Итак, в таких степных городах, как Курск, Елец, правительство Годунова привлекало к отбыванию барщинных повинностей наряду с казаками и стрельцами местных помещиков. Получая крохотный поместный надел, такие землевладельцы обрабатывали пашню своим трудом. Не случайно, Юг России стал главным очагом Смуты в начале XVII в. Кризис мелкопоместного дворянства приобрел здесь наиболее резкие черты. Попытка расширить государственный земельный фонд за счет «дикого поля» не привела к результам, на которые рассчитывало правительство. Кризис московской военно-служилой системы стал важнейшей предпосылкой гражданской войны начала XVII в.

Полагают, что «Великое разорение» 70–80-х годов XVI в. было вызвано такими причинами, как неслыханно тяжелые налоги, неурожаи, эпидемии, голод, военная разруха и опричные грабежи¹⁴. В приведенном перечне отсутствует фактор государственной собственности. Будучи собственником поместных земель, казна реализовала право собственности, повышая подати и расширяя натуральные повинности. Самое резкое повышение налогов имело место в первый период Ливонской войны. Не имея средств для уплаты податей, крестьяне стали сокращать свои пашенные наделы¹⁵. Сборщикам податей приходилось класть в обжу вместо 1–2 дворов 3–5 и более. К концу войны реальные платежи с одного крестьянского двора сократились в 4 раза¹⁶. Власти не помышляли о том, чтобы снизить ставки налогов, а в итоге и казна и подданные несли огромные убытки.

Господство государственной собственности определило особенности налоговой системы России. Наделяя дворян поместьями, власти неукоснительно взыскивали с них подать со всех распаханных земель. Пока крестьянское население поместья было достаточно многочисленным, а размеры барской запашки невелики, налоги не были для дворян слишком обременительны. Катастрофическая убыль крестьянского населения в конце века изменила ситуацию. Вслед за крестьянами помещики сократили свою запашку, но при этом удельный вес господской пашни (по отношению ко всей распаханной земле) многократно вырос¹⁷. Помещики не могли служить с разоренных поместий и одновременно платить цареву подать со своей запашки наравне с крестьянами. В конце XVI в. Борис Годунов приступил к проведению крупной социальной реформы, способствовавшей консолидации дворянского сословия. Впервые на новгородских поместных землях власти стали «обелять» (освобождать от податей) запашку в дворянских усадьбах. Реформа наметила разграничительную линию между привилегированным дворянским сословием и низшими податными сословиями¹⁸. Преимущества, вытекавшие из распоряжений об «обелении» господской пашни, очень неравномерно распределялись между различными группами дворянства. Наименьшие привилегии получили мелкопоместные дети боярские, наибольшие — крупные помещики, несшие службу в конном ополчении.

Развитие государственной земельной собственности в XVI в. оказало влияние на становление крепостнического режима. Наиболее обстоятельно история закрепощения крестьян изложена в Уложении царя Василия Шуйского о крестьянах 1607 г. Как значится в преамбуле Уложения, «при царе Иоанне Васильевиче… крестьяне выход имели вольный, а царь Федор Иоаннович, по наговору Бориса Годунова, не слушая совета старейших бояр, выход крестьяном заказал и, у кого колико тогда крестьян было, книги учинил…»¹⁹. Уложение 1607 г. сохранилось в пересказе В. Н. Татищева, что значительно снижает ценность этого памятника. В. О. Ключевский признавал подлинность памятника в целом, но полагал, что Татищев сократил и изложил своими словами преамбулу Уложения, посвященную отмене Юрьева дня. Очевидно, ни одно слово преамбулы не может быть использовано без всесторонней критической проверки.

Взаимоотношения землевладельца и крестьянина на Руси регулировали нормы Юрьева дня, сложившиеся в конце XV в. Один раз в году — за неделю до Юрьева дня 26 ноября и в течение недели после Юрьева дня — крестьянин мог расплатиться по оброчным и налоговым обязательствам и покинуть имение. По свидетельству Уложения 1607 г., царь Федор отменил Юрьев день и приказал составить писцовые книги, закрепив тем самым крестьян за их землевладельцами. Данные о проведении переписи при Федоре требуют проверки. В литературе было высказано предположение, что власти уже в 1580-х годах провели описание основной части территории России²⁰. Новейшие исследования обнаружили, что из 100 уездов государства в конце XVI в. была описана треть, при этом описание затронуло по большей части земли, лежавшие к западу от Москвы и наиболее пострадавшие от Ливонской войны и стихийных бедствий. К числу таких земель относят, прежде всего, Новгородскую землю²¹. Указание на Новгород, на первый взгляд, противоречит известию о проведении валовой переписи при царе Федоре. В самом деле, писцы приступили к составлению новгородских писцовых книг в 1582 г. при царе Иване IV. Однако они смогли завершить перепись и утвердить книги в приказе лишь в 1584 г. при Федоре. Новгород был описан в первую очередь не только потому, что подвергся наибольшему разорению в ходе войны. Южнорусские уезды были разорены татарами в неменьшей мере. Власти начали с описания Новгорода, потому что государственная собственность образовала тут громадный цельный массив, составлявший ядро всего поместного фонда страны. Можно сделать следующее наблюдение. В Ярославском, Суздальском, Шуйском и Ростовском уездах до конца XIV в. сохранялось значительное количество княжеских вотчин, а поместный фонд был ограниченным. Валовое описание названных уездов при царе Федоре вообще не было проведено. Установив этот факт можно выявить наиболее характерную особенность валового описания конца XVI в. Власти проявляли заботу, прежде всего, об уездах с наиболее развитым государственным землевладением. Описание было проведено не одновременно, а на протяжении многих лет. Нередко крупные уезды описывали по частям в промежуток времени между 1585 и 1597 гг.²². Приведенные факты полностью подтверждают достоверность свидетельства Уложения 1607 г. о составлении писцовых книг при царе Федоре.

Проведение общей переписи требовало крупных расходов и было обременительно и для пустующей казны и для населения. Но из-за массового бегства крестьян с тяглых земель писцовые книги устаревали еще до того, как Поместный приказ успевал их исправить и утвердить. Чтобы не допустить обесценения поземельных кадастров и стабилизировать доходы казны, власти ввели в действие режим «заповедных лет». Полагают, что режим «заповедных лет» был введен на всей территории России особым указом царя Ивана IV в 1581 г. Главным содержанием указа была формальная отмена Юрьева дня²³. Первым документом, четко сформулировавшим нормы «заповедных лет», была царская жалованная грамота городу Торопцу 1590 г. Правительство разрешило властям Торопца вернуть в город старинных тяглых людей, которые «с посаду разошлись в заповедные леты»²⁴. Обращение к грамоте 1590 г. опровергает изложенную выше гипотезу. Действие «заповедных лет» распространялось на городское население, которое к Юрьеву дню не имело никакого отношения. Следовательно, содержание «заповедных лет» невозможно свести к формальной отмене Юрьева дня. Вернее будет сказать, что «заповедные лета» означали временное прикрепление податного населения — крестьян и посадских людей — к тяглу, т. е. к тяглым дворам и наделам.

В 1581 г. Новгородскую землю разоряли польские и шведские войска. Начинать перепись на театре военных действий было бессмысленно. Режим «заповедных лет» мог функционировать лишь при наличии. Отсюда следует, что в 1581 г. до проведения валового описания режим «заповедных лет» не действовал даже в пределах Новгородской земли. Замечательно, что ни один документ, составленный при жизни царя Ивана, не употребляет термин «заповедные лета». Самая ранняя из известных грамот с указанием на «заповедь» датирована 12 июля 1585 г. В этот день новгородский помещик Борис Сомов получил в поместье деревню Мошня с населенными и пустыми крестьянскими дворами. В выданной Сомову грамоте было помечено, что из пустых дворов крестьяне «разошлись в заповедные лита» с 7090 по 7093 (1581–1585 гг.)²⁵ «Заповедные лета», обозначенные в грамоте Сомова, точно совпадали с годами составления новгородских писцовых книг и их утверждения в Приказе. На основании грамоты Сомов получал возможность вернуть в пустые дворы ушедших из поместья крестьян. В 1588 г. новгородский помещик Иван Непейцын потребовал возвратить ему двух крестьян Гавриловых на том основании, что они сбежали из его деревни «в заповедныя годы 90-м году»²⁶. С аналогичными исками в суд обратились тогда же князь Богдан Крапоткин, Тимофей Пестриков и некоторые другие новгородские помещики разных пятин. Режим «заповедных лет» распространялся на городское население Новгородской земли²⁷.

Указанные случаи возврата податных людей опирались на одни и те же юридические нормы. Но термин «заповедные годы» употреблен лишь в немногих документах. Как видно, это понятие не приобрело устойчивого и всеобщего значения в виду того, что нормы «заповедных лет» не были облечены в форму закона. Речь шла о практических распоряжениях властей, носивших временный характер.

Система временных мер по прикреплению крестьян к тяглу оказалась недостаточно гибкой. Прежде всего, она перестала соответствовать той цели, ради которой была создана. Эта цель заключалась в том, чтобы предотвратить полное запустение государственного фонда земель и поддержать финансовую систему. Многие крестьяне, ушедшие из старых поместий в «заповедные лета», успели отсидеть льготный срок у новых землевладельцев и превратились в исправных налогоплательщиков. Вторично срывать их с тяглого надела и переселять на прежнее местожительство значило нанести ущерб казне и государственной военно-служилой системе. Чем продолжительнее оказывались сроки «заповедных лет», тем менее способен был приказной аппарат распутать клубок помещичьих тяжб из-за крестьян. Власти нашли выход из положения, ограничив срок сыска беглых крестьян пятью «урочными годами». Введение в Новгородской земле «урочных лет» в 1594 г. знаменовало решительный поворот в ходе закрепощения. Чрезвычайные и временные меры стали превращаться в постоянно действующее установление²⁸. В 1595 г. старцы Пантелеймоновского монастыря в Деревской пятине смогли сослаться на указ Федора: «Ныне по нашему (царскому. — Р. С.) указу крестьяном и бобылем выходу нет»²⁹. Монастырские старцы направили грамоту в приказ, и их слова о выходе были процитированы в ответной грамоте из приказа. Таким образом, их ссылка на «указ» царя Федора о крестьянах как бы прошла апробацию приказных властей. Процитированные грамоты сохранились в подлиннике XVI в. Более авторитетный источник трудно найти, и этот источник подтверждает достоверность свидетельства Уложения 1607 г. о том, что выход крестьянам «заказал» царь Федор. Надо иметь в виду особенность московской приказной практики. Не только законодательные акты, но и любые другие распоряжения, приказы издавали от имени царя. По этой причине слова пантелеймоновских старцев об «указе» царя Федора, вероятно, не были цитатой из законодательного акта. Скорее всего, эти слова отразили перелом в правосознании современников, связанный и с длительной практикой возвращения крестьян их землевладельцам в рамках режима «заповедных лет», а также с превращением сугубо временных мер в постоянное установление в связи с введением «урочных лет».

Крепостной режим стал формироваться в пределах Новгорода при царе Федоре в 1585–1593 гг., т. е. после составления новгородских писцовых книг. К 1593–1597 гг. писцы завершили валовое описание главнейших уездов страны. Лишь после этого власти получили возможность издать общерусский закон о прикреплении крестьян к земле, действовавший по всей территории России. Закон о крестьянах 1597 г. не содержал пункта, формально упразднявшего Юрьев день. Но он подтвердил право землевладельцев на розыск беглых крестьян в течение пяти «урочных лет.»

Крепостное право связывали с развитием примитивной отработочной ренты. (К. Маркс). Следуя марксистской схеме, Б. Д. Греков заключил, что установление крепостного права на Руси было следствием широкого развития барщины в XVI в.³⁰. Однако последующие исследования показали неосновательность такого заключения³¹. Можно утверждать, что крепостное право на Руси развилось в тесной связи с превращением государственной (поместной) земельной собственности в господствующую форму собственности в XVI в., а, вернее, с упадком этой формы собственности на рубеже XVI–XVII вв. Крепостнические порядки стали своего рода подпорками для государственной собственности, средством поддержания относительного экономического благополучия поместья.