Царь нигилистов 3

Глава 1

— Лошадь — существо крайне непредсказуемое, — вмешался Саша. — Ну, почему они не боятся грома пушек в бою, но шарахаются от безобидных велосипедов?

— Боевых лошадей тренируют для сражений, — сказал папа́. — Обычным выдержка не требуется.

— Кони наших гувернеров вели себя спокойнее, — заметил Саша. — Генералы Зиновьев и Гогель, полковники Казнаков и Рихтер — все офицеры. Реакцию гражданской лошади мы с Никсой никак не могли предугадать.

— Зиновьев докладывал, что их лошади тоже пугались, — заметил царь.

— Не настолько! — сказал Никса.

— Даже близко не в такой степени! — поддержал Саша.

Интересно, докладывал ли Зиновьев о том, что они отпускают драгоценных царских отпрысков на сто шагов вперед?

— Иначе бы им пришлось отставать и отпускать нас вперед одних, — рискнул Саша.

Никса понял линию защиты, и возражать не стал.

— Они же не могли на это пойти, как люди ответственные, — продолжил Саша.

— Конечно, — кивнул Никса.

— А если мы не могли предвидеть, что лошадь графа понесет, никакой нашей вины в этом нет, — добавил Саша. — Это типичное невиновное причинение вреда, за которое не может быть никакой ответственности.

Царь посмотрел с интересом.

— «Зло, сделанное случайно, не только без намерения, но и без всякой со стороны учинившего оное неосторожности, не считается виною», — процитировал Саша. — «Уложение о наказаниях уголовных и исправительных», раздел первый, глава первая, отделение первое, пункт пятый.

— Настольная книга, — прокомментировал Никса.

— Наизусть выучил? — поинтересовался царь.

— Не весь, — признался Саша. — Но общую часть прочитал, а остальное просмотрел. И нигде нет запрета кататься на велосипедах по Александровскому парку и заезжать в Китайскую деревню. Более того, велосипеды там вообще не упоминаются.

— Да и вред небольшой, — заметил Никса.

— Все живы, — кивнул Саша.

— Еще бы кто-то погиб! — возмутился папа́. — Только ты лукавишь. Не зря уводишь в сторону, потому что прекрасно все понимаешь. Могли вы предвидеть. По поведению лошадей воспитателей.

— Саша вообще не помнил Китайскую деревню, — заметил Никса, — и никак не мог предположить, что там есть лошади.

— А ты? — спросил царь.

— Я мог, — кивнул Никса. — Ну, может быть, нам стоило ехать медленнее.

Курс Никсы на частичное признание вины показался Саше несколько преждевременным. Можно было совсем отбиться.

— Неизвестно, на что лошади реагируют, — заметил Саша. — Ну, кто сказал, что на скорость?

— У Никсы все-таки побольше совести, чем у тебя, — сказал папа́.

— Конечно, вины за нами нет, упрекнуть нас не за что, и вообще это объективное вменение, — возразил Саша. — Однако я вовсе не хочу, чтобы граф понимал нас недобрым словом, так что совершенно не против того, чтобы компенсировать ему ущерб. Мы с Никсой договорились по пятьдесят рублей скинуться.

— Алексей Константинович вообще сказал: «Не стоит беспокойства», — заметил Никса.

И тут пазл в голове Саши сложился и засиял, как неоновая реклама.

Граф… Алексей Константинович… Флигель-адъютант… Богатырь со светлыми усами…

— А его фамилия не Толстой? — спросил Саша.

— Конечно Толстой, — кивнул Никса. — Ты его не узнал?

— Забыл, — сказал Саша. — Только сейчас осенило. Вау!

Царь поморщился от слова «Вау!»

— Что тебя так восхитило? — спросил он.

— Как что? — удивился Саша. — Это же Алексей Константинович Толстой! Поэт, писатель, один из авторов Козьмы Пруткова и еще кучи классных вещей!

— Пока еще служит, слава богу! — заметил царь. — Не ушел окончательно в писаки.

Саше захотелось ввернуть что-то вроде: «Папа́, ты неправ!»

Но он решил не усложнять положение.

— А можно к нему на чай напроситься? — мечтательно спросил он. — Он же там гостит в Китайской деревне? Грех не воспользоваться случаем, чтобы познакомиться с таким человеком. Он же не должен быть на нас в обиде. Мы не сбежали, извинились, ландолет поднять помогли. Хотя он бы и без нас справился.

— Еще бы вы сбежали! — бросил царь.

— Если мы ему сто рублей дадим на ремонт, он не оскорбится? — спросил Саша.

— Нет, если с извинениями, — сказал папа́. — Впрочем, я сам.

Царь задумался, закурил сигару.

— В Китайскую деревню на велосипедах не ездить, — наконец, сказал он. — Если в парке видите лошадь — затормозите и сойдите с велосипеда, и закройте его собой, чтобы лошадь не испугалась. Еще один такой эпизод — и будете на гауптвахте. Оба!

— Здесь есть гауптвахта? — спросил Саша, когда они с Никсой возвращались от папа́.

— В Царском селе, в городе, — сказал брат. — Там стоят гусарские полки, это за Екатерининским парком. Там, кстати, Лермонтов сидел.

— Русский писатель без этого не может, — усмехнулся Саша. — Иначе он не писатель, а пропагандист на зарплате.

— Зарплате?

— Ну, на жалованье. «На смерть поэта»? Его вроде сослали?

— Нет, не за это. Пришел на торжественный развод караула с очень короткой саблей. Дядя Михайло, дедушкин брат, дал ее поиграть дяде Низи и дяде Мише, они тогда были еще маленькие. Но Лермонтова отправил на гауптвахту. На 15 суток.

— Историческое место, — сказал Саша.

— Желаешь посетить?

— Ну-у, — протянул Саша, — я, в общем-то, обойдусь, а тебе полезно. Чтобы десять раз подумал, прежде чем сажать кого-то в тюрьму. Кстати, а как в Китайской деревне оказался Зиновьев?

— Очень просто, — сказал Никса. — Он занимает один из домиков.

В воскресенье Саша получил письмо из Москвы от Склифосовского. Вырастить туберкулезную палочку у Николая Васильевича тоже не получалось, зато статьи взял питерский «Военно-медицинский журнал». Понятное дело по рекомендации Пирогова. Одна статья была посвящена клеткам Пирогова у больных золотухой и гипотезе о том, что золотуха и туберкулез — две формы одного заболевания. Вторая была более рискованной, поскольку рассказывала о туберкулезной бактерии и объявляла именно ее причиной болезни.

Публикация ожидалась в начале ноября.

Ситуация с европейскими журналами была хуже, но тоже не провальной.

«Ланцет» обе статьи благополучно завернул, зато Сашины переводы взял совсем новый, основанный в прошлом году «Британский медицинский журнал». Что радовало. Все-таки, как это хорошо, когда свобода прессы.

Старые медицинские издания Франции тоже решили переждать и не хвататься на сенсацию, зато краткий пересказ обеих статей обещалась напечатать «Gazette médicale de Paris». Не блестяще, но тоже неплохо. Саша оптимистично решил, что это только начало.

Больше всего Николай Васильевич восторгался тем, что выжимку из статей взяла «Общая венская медицинская газета». Поскольку Вена с точки зрения медицины впереди планеты всей и вообще центр Вселенной.

Саша поостерегся заранее поздравлять с грядущим успехом и написал просто: «Ждем!»

Его советы из Питерской лаборатории до Склифосовского дошли, и тот отчитался, что работает.

То есть все складывалось как нельзя лучше.

Саше по-прежнему хотелось в город. Он даже придумал себе цель.

— Никса, а здесь есть книжные магазины? — спросил он после воскресной службы.

— Здесь есть библиотека, — сказал Никса. — Не помнишь ее?

— Нет, — вздохнул Саша.

— Не удивительно, — заметил брат. — Ты не был там завсегдатаем. Это в Александровском дворце.

От церковного флигеля до Александровского дворца без проблем дошли пешочком. Слава богу без Зиновьева и Гогеля, правда, с Рихтером.

Дворец был построен в классическом стиле: желтого солнечного цвета, с множеством белых колонн, романскими арками и балюстрадой по краю крыши. Библиотека располагалась на первом этаже, в правом крыле.

Огромные шкафы красного дерева, толстые книги в кожаных переплетах, шелковые шторы в белых волнах фестонов, наборный паркет на полу.

Пожилой библиотекарь с проседью в волнистых волосах, живыми глазами и ямочкой на подбородке пригласил их к столу и выдал каталог, тоже огромный, толстый и переплетенный в кожу.

— Это Флориан Антонович Жилль, — представил Никса. — Он еще заведует Эрмитажем.

— Его Императорское Высочество, наверное, меня помнит, — предположил Жилль, демонстрируя явный французский акцент.

И продолжал стоять в полупоклоне.

Саша естественно ничего не помнил.

— Садитесь, ради Бога, Флориан Антонович, — пригласил Саша и с упреком взглянул на Никсу.

Брат кивнул и изящным жестом указал Жиллю на стул.

— Прикажете подавать чай? — спросил библиотекарь.

Никса кивнул.

— Давайте, давайте! — сказал Саша.

И на круглом, покрытым тяжелой скатертью столе возник сияющий самовар и чайный сервиз с позолотой.

— Вы француз? — спросил Саша Жилля.

— Швейцарец, — улыбнулся тот.

— Вы нас не выдавайте, — попросил Саша. — Господин Гримм приказал нам говорить с посторонними только на иностранных языках, но моего французского пока хватает только для рынка, но не для обсуждения книг.

— Скромничаешь, — заметил Никса. — Беранже дочитал?

— Да, так что смогу купить цветочки у гризетки и спросить дорогу в Париже, — сказал Саша.

И погрузился во французскую часть каталога.

Главным образом, она состояла из любовных романов по большей части неизвестных Саше авторов. Но встречались и знакомые имена: Дюма, Стендаль, Жорж Санд и Виктор Гюго. Саша решил не выпендриваться, совместить приятное с полезным и взял «Трех мушкетеров» и «Графа Монте-Кристо».

Он живо помнил библиотеки брежневской эпохи. Книги там были жутко потрепанные, неоднократно переплетенные и распадались на страницы в руках. С Дюма было совсем туго, на фантастику записывались. Например, на «Голову профессора Доуэля» стояла очередь в сотню человек, так что Саша плюнул и так и не прочитал.

Дюма хранился в святая святых: кабинете директрисы. Это был новенький, почти нетронутый красный двенадцатитомник. В сию тайную комнату Саша был допущен после того, как мама дала на лапу библиотекарше. И Саша смог прочитать все 12 томов, один за другим.

Существовал ли в СССР Дюма в оригинале, Саша не знал. Вальтер Скотт на английском точно существовал: адаптированный.

— А сколько времени можно книги держать, Флориан Антонович? — спросил Саша. — А то я по-французски читаю медленно.

— Сколько хотите, — улыбнулся библиотекарь.

— А портить их карандашными пометками можно?

— Вам можно, Ваше Высочество, — кивнул Жилль.

— Здорово! — искренне восхитился Саша.

И перешел к немецкому разделу.

Взял сборник Гейне и «Фауста». И то, и другое с его знанием немецкого казалось немеряной наглостью, но переводы он немного помнил: и Левика, и Пастернака.

В русском разделе Саша нашел первый перевод Рабле 1790 года.

— Под подушкой будешь прятать? — поинтересовался Никса. — На русском же!

— Мне не впервой, — парировал Саша.

— Стоит прочитать? — спросил брат.

— Не то слово! Не пожалеешь!

Никса вопросительно посмотрел на Рихтера.

— Стоит, — сказал тот. — Но на французском.

И Никса взял его в оригинале.

— Я всегда знал, что ты монстр, — прокомментировал Саша.

И взял легендарный учебник математики для инженерного училища, учебник по физике Ленца и опус Грота о спряжении глаголов, помня о том, что, если у препода есть учебник, всегда лучше сдавать по нему.

Залез в юридический раздел. Выбрал конституцию Бельгии на французском, английские конституционные акты на английском и конституцию Дании.

— На немецком, — вздохнул Саша. — Никса, поможешь мне перевести?

Брат проследил за Сашины пальцем, застывшим под ее названием в каталоге.

— А! — сказал Никса. — Как говорил дедушка: «Я понимаю, что такое монархическое и что такое республиканское правление, однако не могу взять в толк, что такое конституционное правление, для него нужен фокусник, а не государь».

— Вот и я не понимаю, — признался Саша. — Но хочу понять. Источники власти разные. У монарха: наследственное право, а у парламента — народ. Как они уживаются друг с другом в одной системе? Если сильнее монарх — конституционная монархия быстро вырождается в диктатуру. Яркий пример: Наполеон Третий. И что было баррикады городить? Чтобы посадить на трон императора?

— Если сильнее парламент, — продолжил Саша, — конституционный монарх быстро начинает играть исключительно декоративную роль и работать подставкой под корону и чтецом манифестов премьер-министра. И в таком случае, непонятно, зачем он вообще нужен. И народ начинает задумываться о том, что можно бы обойтись и без монарха, ибо дешевле.

— Ну, допустим, символ нации, — предположил Никса, — верховный арбитр, моральный авторитет. Ты мне говорил, что государь должен стоять над схваткой.

— Стоять — это не идти по канату, одновременно жонглируя горящими факелами, рискуя поджечь все вокруг. Я хочу понять, есть ли вообще в этой системе точка равновесия. Можно ли спокойно сидеть в кабинете за письменным столом и вырабатывать стратегию, а не висеть над сценой?

— Можно сойти с каната и сесть в зал, — тихо сказал Рихтер.

— Можно, — кивнул Саша. — Вариант «ленивые короли». Смотрите выше.

— И потому ты решил проштудировать монархические конституции, — резюмировал Никса.

— Ты, как всегда прав, — сказал Саша.

И обратился к библиотекарю:

— Дайте еще американскую до кучи. Желательно на английском.

И перевел взгляд на Никсу.

— Я ее давно не пересказывал. Надо освежить в памяти. Понимаешь, у президента похожие проблемы, и он может стать декоративной фигурой или превратиться в диктатора. А Соединенные штаты никогда не превращались в диктатуру. Наверное, секрет есть. Я хочу понять, в чем дело.

Саша перевел взгляд на Жилля.

— И давайте еще акт Павла Петровича о престолонаследии.

Никса посмотрел вопросительно.

— Первый российский подписанный конституционный акт, — пояснил Саша. — И ведь никто не решился нарушить.

— Не много ли? — усомнился Рихтер.

— Саша читает по книге в день, — сказал Никса.

— В два дня, — признался Саша. — Не самых толстых. На каникулах. И по-русски. Сейчас будет медленнее.

Флориан Антонович ушел за книгами, и они остались втроем.

Здесь надо заметить, что вечером они были званы на чай к графу Алексею Константиновичу. Письмо с извинениями за детей папа́ написал ему сам. И отправил с лакеем вместе с покаянным стольником от великих князей.

— Никса, расскажи мне все, что ты знаешь о Толстом, — попросил Саша. — Я его почти не помню.

— Сын графа Константина Толстого, — начал Никса. — Потомка Петра Андреевича Толстого.

— Того, который уговорил вернуться в Россию царевича Алексея?

— Да, — кивнул Никса.

Саша поморщился.

— И потомок графа Кирилла Разумовского, — продолжил Никса.

— Того самого? — спросил Саша. — Который пел с придворными дьячками?

— Нет, это Алексей. Кирилл — его младший брат.

— Понятно, донской казак?

— Запорожский, — поправил все знающий Никса.

— После казаков там несколько поколений сменилось, — заметил Рихтер. — Кирилл Разумовский учился заграницей и, вернувшись, возглавил Академию наук. Алексей Константинович — его внук, по-моему.

— Правнук, — кивнул Никса, — сын Анны Алексеевны Перовской.

— Стоп! — прервал Саша. — Как ты сказал? Перовской?

— Да, — кивнул брат. — Анны Перовской. Что тебя так удивило?

— Никса, что за род «Перовские»?

Никса перевел взгляд на Рихтера.

— Это дети Алексея Кирилловича Разумовского, — сказал Оттон Борисович. — У него под Москвой имение Перово. Отсюда фамилия.

Саша привык к тому, что Перово — это район Москвы. Да, города растут быстро.

— А почему не Разумовские? — поинтересовался Саша.

Рихтер посмотрел на Никсу.

Оттон Борисович опустил глаза и вздохнул.

— Официально они воспитанники, — сказал брат.

— Понятно, — усмехнулся Саша, — бастарды значит. Давай уж называть вещи своими именами. А мать кто? Прекрасная свинарка?

— Мещанка, — сказал Никса. — Я не помню фамилию.

— А нет ли в роду Перовских женщины по имени «Софья»? — спросил Саша.