Цельняпушистая оболочка

Глава 20

— Здесь! — воскликнула очкарита, тыча пальцем в какие–то кусты.

— Сейчас проверим…

Раздвинув листву, я оказался на небольшой просеке. Попытавшись двинуться дальше, я запнулся обо что–то и едва не растянулся на земле. Блин. Гребаные ветки, да сколько их…

— Ух елки… — мигом заткнулся я, разглядывая какой–то «мешок» на земле.

Нашивка «USMC» на ткани с красивым камуфляжем, заставила позабыть про любые ветки. Даже самые наглые. Это же аббревиатура американского корпуса морской пехоты! Какого черта она здесь делает?!

— Вы блять, что!? Издеваетесь? Сначала негры, теперь вот морпехи… Че за баттлфилд, твою мать!? — едва не закричал я, глядя на подгнивший труп в военной форме.

Оглядевшись, я обнаружил еще четыре таких «мешка».

Минуту спустя почти вся наша экспедиция сгруппировалась на просеке и зажимая носы, с отвращением рассматривала подгнившие трупы. Впрочем, мои бойцы о чем–то весело переговаривались в сторонке, то и дело тыча пальцами в сторону морпехов. Похоже, что вид мертвых солдат «невероятного противника» привел ребят в хорошее расположение духа. Зря это они. Они же тоже люди. Хоть в итоге мы и уничтожили друг–друга. Или не мы, а другие?

Впрочем, это не важно.

Нет, ну охренеть! Какая херь положила здесь отделение американских морпехов!? И откуда они вообще взялись? И с кем воевали? Блин, да они тут уже давно валяются. Воняют жутко. Как их только зверье не сожрало?

— Тащ лейтенант, посмотрите сюда! — услышал я голос Лисина откуда–то из леса.

Пойдя на звук, я обнаружил ефрейтора, стоящего возле трупа какого–то огромного льва.

Стоп!

У львов не бывает жала на скорпионьем хвосте! Что это за срань господня!? Да он размером с легковушку, блять! И почему он нихрена не разлагается как эти морпехи!? Это же они его ушатали, вон сколько дырок в туше!

— Очарита–а–а!!! Подойди–ка сюда, милая!!! — заорал я в сторону просеки.

Некоторое время спустя, к нам подошла очкастая вместе с Сивирой.

— Ох, значит их убила мантикора… — как–то грустно произнесла фиолетовая, глядя на труп «льва».

Мантикора!? Это разве не сказочная хрень из мифологии!? Тут и такая фигня водится!? Ёлки…

— И много у вас таких херовин по лесу шарится!?

Блин, чем дальше в лес — тем толще партизаны! У них тут что, весь сказочный зоопарк поселился!? Я надеюсь, у них тут драконы не водятся! Ох, блять! Годзилла же трехголовая… Так, короче, без танка я в этот лес больше ни ногой. Ну его нахуй!

— Мантикора! Это разновидность диких котов… — не успела начать хвостатая, как её глаза вновь вспыхнули, да с такой силой, что я несколько секунд никак не мог проморгаться.

— Здесь, это здесь!!! — радостно завопила она, позабыв про всё на свете.

— Бегом ко мне!!! — завопила Сивира своим подчиненным.

Очкастая указала место на каком–то земляном холме. Блин, про трупы все забыли… Надо будет их обязательно похоронить. Ладно, потом, все потом.

Собравшись вокруг холма, мы на пару с Сивирой проинструктировали своих подчиненных. Библиотекарша клятвенно заверила нас, что храм находится прямо под нами. Ну что же, не просто же так мы с собой лопаты тащили?

Интересно, а эти мурзилки окопы когда–нибудь копали? Ха, сейчас мы и узнаем! Перекурив, мои бойцы вместе с гвардейцами принялись за раскопки. Археологи, блин… В первые же минуты стало ясно — копать эти мультяшки совсем не умеют.

После первого часа работ энтузиазм заметно иссяк. Я уже начал сомневаться в правильности выбора места, но Лисси лишь тараторила:

— Это здесь! Я точно уверена! Такой сильной магии я никогда не ощущала! Даже от принцессы. — как–то грустно закончила малявка.

«Археологи» уже порядком устали, так что пришлось объявить пятнадцатиминутный перерыв. Откровенно говоря, я опасался далеко отходить от своих парней. Вся эта история с книжечкой явно не добавила им любви к местным. Даже на Арфу и то нет–нет, да косились. Хорошо что она не заметила…

Правда, во время перерыва я отметил, что неприязнь уступила место пофигизму. Солдаты даже не смотрели в сторону гвардейцев, явно не воспринимая их всерьез — так, говорящие мутанты, ничего особенного.

Пока все усердно изображали из себя колхозников в поисках картошки, я метнулся к месту боя морпехов. Но пристальный осмотр не дал никаких ответов. Разве что в кармане одного из них я обнаружил пачку сигарет с армейской зажигалкой, завернутые в полиэтилен. Мародерствовать, конечно, плохо, но курево все же кончается.

— Итак… — протянул я, закуривая импортную сигарету.

Я описал небольшой круг возле места битвы в поисках следов, но ничего не обнаружил. Видимо времени прошло уже порядком. Но вдруг я заметил какой–то блестящий камушек возле одного из трупов.

— Ух, ё… — выдохнул я, поднимая гранату.

Интересно, наступательная или оборонительная? Вроде небольшая, но этих американцев хрен поймешь. Им волю дай, они туда и атомную бомбу захерачат. Кольцо вроде на месте, да и на вид кажется рабочая. Запал вставлен. Хм, неплохо! Только вот какая у неё задержка перед взрывом? А то я в моделях их гранат ничего не понимаю. «Натовцы» же их как перчатки меняют!

— Хм-м… — протянул я, присаживаясь на корточки возле трупа у которого нашел гранату.

Он лежал совсем близко к телу мантикоры и ноги у бедолаги были сильно изгрызены.

— Значит пытался забрать её вместе с собой? — тихо спросил я у тишины.

Наверное, когда эта тварь вцепилась ему в ноги, он хотел подорваться вместе с ней, но что–то пошло не так и морпех выронил гранату, так и не дотянувшись до предохранителя. Бедолага… Нет, точно надо будет их похоронить!

Затушив сигарету и постояв в раздумьях еще чуть–чуть, я пошел обратно к месту раскопок.

Спустя три часа я сидел возле большой ямы, на дне которой ковырялся Скоков, и то и дело подкалывал бойца. Сивиру, видимо, уже всё задолбало и она преспокойно дрыхла на моем вещмешке, предварительно согнав меня… Моя, мол, очередь следить. Наглая зараза!

Очкастой тоже надоело бродить вокруг раскопок, и она, усевшись на землю, с видом прилежной школьницы, принялась записывать что–то в своей книжке.

— Скоков! Хули ты там отдыхаешь!? Представь, что ты могилу для комбрига копаешь!

— Тащ лейтенант, вы бы сами покопали немного! Вы же должны пример подавать! А вы тут сидите, отдыхаете, блин, нехорошо это… — задумчиво протянул рядовой.

— А у меня, товарищ солдат, шанцевого инструмента нет!

— Ну дык возьмите мою лопатку! Мне не жалко! — решил подколоть меня боец.

— Ты, Скоков, совсем дурак, устав не учишь! Пехотная лопатка — это твоё оружие! Ты, придурок, уже забыл, что нельзя никому передавать своё личное вооружение!? — ответил я, оглядываясь вокруг.

Блин, Сивира уже пятый сон смотрит, может быть мне тоже вздремнуть?

— Не–не, нифига! Это никакое не… — продолжил было Скоков, но его прервал крик Пугачева.

— Нашел! Блять, нашел! Ну наконец–то! Чтобы я еще раз за лопату взялся! — орал из своей «ямы» боец.

Сплюнув, я с чуть ли не бегом устремился к крикуну.

Подойдя к его «окопу» я удивленно уставился на какую–то тусклую железку на дне ямы. На глубине примерно в мой рост, под землей обнаружился какой–то железный лист. Странно, даже не проржавел…

Спрыгнув в яму, я забрал лопату у Пугачева и принялся откапывать железку по кругу. Провозившись около пяти минут, я понял, что это никакой не лист.

— Блять! Походу это и есть ваш храм! — сказал я.

Железка занимала всю площадь ямы и никак не реагировала, когда я долбил по ней лопатой. Похоже, что это крыша. Метрах в трех от меня раздался радостный визг очкариты.

— Нашли, нашли!!!

Задолбала! Чего она так радуется!? Можно подумать, мы тут не древний храм откопали, а кондитерский склад! Вылезая на поверхность, я отметил, что мои бойцы вместе с гвардейцами расслабленно уселись на землю и о чем–то весело переговаривались. Быстро они, что–то отношение изменили… Иногда я совсем не понимаю своих подчиненных. Вот к примеру — как, такому дураку, вроде Кабанова, удалось так быстро сдружиться с очкастой!?

От меня–то она до сих пор немного шарахается…

— Рано радуетесь, придурки! — прошептал я, но всё же дал ребятам час на отдых и обед.

Стражники как–то странно покосились на нас, когда мы достали копченую рыбу. Вегетарианцы херовы! Скажите спасибо, что Кабанов рыбу закоптил, а не вас, гринписовцев недоделанных! А, ладно, нефиг заводится, конфликты на пустом месте устраивать.

От возбуждения фиолетовая даже нормально поесть не могла. Она все ходила вокруг ямы с железкой на дне и продолжала что–то записывать в свою книжку. Интересно, а не Солерии ли доклад она там пишет? Блин, а ведь скорее всего именно ей. А впрочем, какое мне дело?

Пообедав и передохнув немного, я вместе с Сивирой вновь погнали своих подчиненных на раскопки. Уже ближе к вечеру Кабанов что–то заорал про «гребанные подвалы» и стал звать остальных. Подойдя на шум, я обнаружил здоровенные, трехметровые стальные ворота. Интересно, для кого они? У этих мурзилок таких здоровенных дверей я даже во дворце не видел! Туда танки что ли загоняли?

Провозившись еще сорок минут и окончательно расчистив вход, бойцы принялись открывать створки. Охренеть, эти двери даже не три метра, а все четыре! Что же это за храм–то такой!? Блин, эти ворота мне больше напоминают вход в какой–нибудь армейский бункер…

Примерно через двадцать минут нам всем вместе, с помощью крюков и такой–то матери удалось лишь чуть–чуть приоткрыть их… Впрочем, образовавшейся щели было вполне достаточно, чтобы пролезть. Первой в проем едва ли не с разбегу заскочила очкастая. Ебанутая… Вслед за ней осторожно пролезла Сивира.

Мне не особо хотелось соваться в какие–то катакомбы, но еще сильнее не хотелось, чтобы эти котятки считали меня трусом. Немного потоптавшись на месте и буркнув остальным, чтобы приготовили оружие да ждали нас у входа, я закурил и двинулся за мурзилками.

— Нихуя себе! — только и смог выдавить я.

Библиотекарша, видимо, что–то наколдовала и теперь между ее ушками висел какой–то светлый шарик, освещавший все вокруг. Блин, по–моему я никогда не смогу привыкнуть к этой магии…

Но хрен бы с ней, с магией. Тут дело не только в ней. Все стены, пол и потолок были сделаны из какого–то непонятного металла. Блин, это даже не сталь нихрена! Не было даже намеков ржавчины или износа. Стены выглядели так, будто бы их только вчера построили. А ведь ушастая говорила что ему тысячи, блин, лет! Охуеть, просто охуеть…

Впрочем, очкастую мало интересовали стены. Дождавшись, пока мы с Сивирой подойдем к ней поближе, она двинулась вглубь помещения. Не пройдя и десяти метров, я услышал голос младлея:

— Тут как–то жутко…

Я ощущал что в полумраке она идет как–то слишком близко ко мне. Струсила, что ли!? Уже подбирая как бы подколоть трусиху, я почувствовал запах свежей хвои… Так, теперь и стало не по себе… Может, ну его?

Лисси вдруг резко остановилась и уставилась на что–то впереди. В скудном свете, мне удалось различить какой–то ящик. Малявка как–то неуверенно посмотрела на меня, но всё же подошла к продолговатому предмету. В более ярком свете я обнаружил, что это вовсе никакой не ящик, а очень даже гроб… Вернее, саркофаг.

Даже крест на крышке есть. Не–не–не, я его открывать не буду! Уж лучше ту мантикору в десны жахнуть, чем какого–нибудь Дракулу–приседакулу разбудить!

Невдалеке от саркофага нашелся источник запаха. Стоя в углу комнаты, совсем свежая ёлка, срубленная будто бы только что, весело переливалась новогодними игрушками. Кажется, я начинаю понимать, кто там в саркофаге отдыхает…

На стальной крышке вычурного гроба стояла какая–то стеклянная шкатулка, набитая какой–то фигней. Присмотревшись, я понял что это пенопластовая крошка и у меня начали возникать неприятные ассоциации.

— Это зачарованное стекло! Ох, кочерыжка… Чтобы открыть шкатулку, понадобится вычислить кодовое слово! — разочарованно вздохнула очкастая.

— И сколько времени это займет? — тихонько подала голос младлей.

Очкарита на мгновение задумалась, приложив ладонь к подбородку:

— День… Может быть два… Ох Солерия, я даже не представляю с чего начать. — виновато промямлила она, поджимая уши.

День? Здесь? Я нервно оглядел жутковатый мрак вокруг — да ну нафиг ваши шифры! Я РЭБовец или кто!?

— Сим–сим, откройся! — заводясь, буркнул я и снял с плеча автомат.

Приблизившись к шкатулке, я со всей силы долбанул прикладом по стеклу… Нихрена! Оно даже не треснуло!

— Я же говорю, что это зачарованное… — начала было хвостатая, но её прервал автоматный выстрел.

Не собираюсь я тут торчать и играть в угадайку! От пули никакая ваша долбанная магия не поможет! И я оказался прав — шкатулка разлетелась вдребезги. Пуля со звоном пролетела через стекло и вонзилась в стену.

Блин… А ведь надо быть по–аккуратнее. Могла и отрикошетить… Ну почему я никогда не думаю прежде чем сделать какую–то хрень!? Ай ладно, в этот раз обошлось…

Сивира явно хотела меня отчитать, но её прервала библиотекарша:

— Книга! — радостно запищала ушастая и принялась ковыряться в осколках.

И чего она так книжки любит… Прямо фетиш какой–то!

Стоп, опять книга!? И дайте–ка угадаю…

— Это послание! Смотрите! — всё так же возбужденно крикнула она.

С дурными предчувствиями я забрал книжку у очкастой и, усевшись возле гроба, открыл её…

«Здравствуй! Ты не знаешь кто я, а мне неизвестно кто ты. Но это не важно. Считай это моей исповедью незнакомцу.»

Я быстро закрыл книженцию. Не–не–не, только не опять!

— Эй, ну ты чего?! — обиженно заканючила очкастая встав за моей спиной и глядя через плечо. — А ну открывай!

Ай, ладно, зря что ли весь день окопы рыли…

«С каждым днем, с каждым часом меня все сильнее пожирают муки совести. Я не могу и не хочу больше так жить. Мне надо выговориться. Пусть на бумагу, пусть, возможно, никто этого никогда не прочтет, но я больше не могу держать это в себе!

С чего начать… Очень непривычно записывать слова на бумагу. Невероятно архаичный способ передачи информации. Хорошо, придумала: В то время я, словно живое привидение, скиталась по замерзшему миру. Как могла избегала всего живого и «неживого». Но однажды, меня занесло в руины заснеженного города.

Бродя в поисках пропитания, среди холодных сугробов, я встретила его. Человека. Внешне он мало выделялся среди прочих — тот же защитный костюм, такое же обычное лицо, скрытое за противогазом. Меня поразила не его внешность, а его реакция на меня. Он был первым, кто не нападал на меня, не пытался съесть или застрелить. Наоборот, он остановился и вынул из сумки старую банку с консервированными овощами и, вскрыв её, отойдя в сторону, оставил на дороге.

Он накормил меня! Человек сжалился надо мной! Уже через неделю я, не боясь, приходила к нему и его жене. Они кормили меня выкопанной из–под снега травой. Я не чувствовала в них ни капли той ненависти, что я привыкла видеть в людях. Я доверяла им. Не прошло и месяца, как они стали приходить ко мне в землянку. Человек учил меня своему языку, он учил меня писать и говорить, пользоваться их мерой счета. Читал мне книги, сказки, байки. Рассказывал мне о своем мире.

Каждую ночь засыпая я вижу его глаза, скрытые стеклами противогаза.

Когда он рассказывал мне о своем детстве, я видела в его глазах что–то, чего уже давно не было в этом мире. Счастье. Тепло. Давно позабытая радость. Когда он вспоминал мир до войны, он был по–настоящему счастлив! В эти минуты я отворачивалась и тщетно пыталась остановить cлезы. Не знаю откуда во мне появилась эта человеческая черта проливать соленую воду глазами, но я не могла сдержаться.

Он рассказывал мне о давно погибшем мире, о том, чего лишился его вид. Он говорил об этом и даже не догадывался что виновник всего сидит в метре от него. Он говорил о мире, который уничтожила я. Это именно мой ковчег упал на человеческий город. Это он был причиной мощного взрыва. Именно этот взрыв его страна восприняла за нападение. Роковое стечение обстоятельств. И все из–за моей глупости и самоуверенности.

Из–за моей глупости эта некогда процветавшая планета превратилась в обледеневший и занесенный снегом ад. Я не могла рассказать ему правду. Я не хотела, чтобы он бросил меня. Сложно описать каково это, существовать в мертвом и чуждом мире в абсолютном одиночестве.

Меньше чем за год мы стали семьей. Настоящей. Я любила этих людей, как своего отца и мать, несмотря на то что была старше на несколько сотен лет. А они относились ко мне, как своей родной дочери. Мы не видели разницы в анатомии. Не замечали что принадлежим к разным видам. Мы просто были вместе.

Папа очень волновался за меня, порой он сам не ел, а приносил всё мне. Все свои силы они посвящали лишь мне. Отец верил, что я выживу. Он отчаянно желал, чтобы я пережила зиму. Он хотел верить, что после человечества жизнь не прекратится. Он никак не мог смириться, что этот мир так и сгинет в небытие, погребенный под толщей льда.

Помню как он рассказывал мне про новый год. Выражение его лица… Трудно описать выражение, когда он говорил про ёлку, подарки и всеобщее веселье Я часто вижу это лицо в своих снах. Слишком часто. Однажды я не выдержала. Решила выйти за пределы разрушенного города. Я хотела найти уцелевшую ёлку и принести её отцу. Мне так хотелось увидеть радость в его глазах. Радость не из детских воспоминаний. А настоящую, живую. Здесь и сейчас.

Когда я вернулась, было уже поздно.

В землянку, я обнаружила папу. Он лежал на занесенной снегом брезенте, сжимая маленькую книжечку в окоченевших пальцах. Рядом был старый пистолет и сумка с мамиными останками.

Они посвятили мне свои жизни. Они отдали всё, чтобы я выжила. Они отдали даже самих себя. Свои тела и свои жизни. Помню как привлекательно выглядел пистолет. Он манил меня. Искушал прекратить все это. Здесь и сейчас. Но я не могла так поступить.

Я выполнила просьбу отца! Несмотря ни на что, я выжила. Пережила зиму.

Мне удалось отыскать и частично восстановить бортовое оборудование. Столетия ушли на воплощение его последней воли. Он мечтал, чтобы разумная жизнь не прервалась. Он хотел, чтобы трава была вновь зеленая, а деревья были усыпаны листвой. Я сделала это.

Знания и техника позволили мне возродить погибших животных. Тех, кого воскресить не удалось, были восполнены скрещивая разных образцов друг с другом.

Папа хотел, чтобы вновь были города, чтобы вновь были праздники… Я нашла останки древних животных. Из всех эти наиболее походили на меня, это была некая разновидность кошачьих. Отец, показывая мне старинные книжки, называл их каракалами.

Мне удалось воссоздать их привнеся как можно больше человеческих черт. Я дала каждому созданию частичку своей силы, своего разума, своей души. Я даже перевыполнила просьбу отца. Мне удалось наделить разумом не только каракалов. Почти все существа получили частичку сознания. Но это не помогло.

Каждый раз, закрывая глаза, я вижу его. Я вновь слышу его истории о людях, о городах, о праздниках. Я знаю, что свою настоящую мечту отец никогда не озвучивал.

Он не просто хотел, чтобы вновь была разумная жизнь. Папа мечтал, чтобы человечество выжило. Он боялся себе признаться в этой безумной фантазии, но всё равно продолжал мечтать. Похоже что это еще одна из странных человеческих черт. И непостижимым образом, она передалась и мне.

Мои попытки воскресить человека не увенчались успехом. Я не могла воскресить ни их разум, ни их души. Как бы не была совершенна моя техника, как бы не могучи были мои силы, но возродить человечество мне оказалось не под силу. От отчаяния я прибегла к запрещенным практикам, но результат был столь же ужасен, сколь и кара, что обрушилась бы на меня, сотвори я это на родном мире.

От отчаяния, я даже создала себе сына. Но даже мой милый маленький обжора ненадолго смог заглушить те чувства, что грызли меня тысячи лет.

Я уже стара, даже по меркам моего народа. Я видела очень многое и сделала еще больше. По моей воле реки оборачивались вспять, а горы превращались в равнины. Я творила и создавала самых прекрасных существ. Мир снова жив благодаря мне. Но я все еще связана клятвой. Той самой, что была дана, под скворчание мяса и блеск соленой воды из моих глаз. И мне давно надоело придумывать оправдания чтобы этого не делать. Что же. Одна запрещенная технология или две — какая кому разница?

Я не знаю ни времени, ни места отправки, так же как не знаю времени и места прибытия. Время не подвластно никому. Но есть один способ.

Я не знаю твоего имени, не знаю кем ты был и кем ты станешь. Мне неизвестно, много ли вас прибыло. Но знай, именно для тебя и таких как ты и создано все вокруг. Даже если ты совсем примитивный, глупый или немощный, мир тебе подыграет. Все возрожденные виды спроектированы исходя из одной концепции — безопасности для человека. Надеюсь, этого хватит.

Манипуляции со временем требуют много сил. У меня их нет. Это значит что я бесследно растворюсь в пространстве. От меня не останется даже пылинки. Но мне удастся спасти несколько человек. Десяток или сотню. Может быть тысячу или десять. Слишком мало чтобы возродить человечество. Но это не важно. Отец хотел, чтобы люди жили и после зимы. И они будут. Пусть совсем каплю. Но я выполнила его просьбу.

Живите так, как не мог отец.

Похоже что человеческая глупость и страсть к сумасбродным поступкам мне тоже как–то передалась. Вы крайне заразные существа. Жаль что мы не могли познакомится в иных обстоятельствах.

Осталось только одно. Глупо просить вас о прощении, но: мне очень жаль. Мне правда очень жаль.»

— Ебанные зеленые человечки! Я знал, я знал, что эта херня из телека существует! Секретные материалы, мать их…

Господи, ну и бред! Сплошные сопли и высокопарные рассусоливания! Ковчеги, блин, летающие! Дочитав книгу, я закурил сигарету и вновь взглянул на зеленую ёлку. Как же сильно она воняет…

— В пизду всё это! И нахрена мы только сюда приперлись… — устало пробормотал я, нехотя вставая с пола и возвращаясь к воротам.