Цемесская бухта

ЗАПИСНЫЕ КНИЖКИ

Не так давно, осенью, когда я навестил старого капитана, был он не совсем здоров. Все-таки годы дают о себе знать.

Но Петр Петрович работал. Стол, стулья, коврик на полу, широкий подоконник — все это было занято какими-то папками с разноцветными корешками, кипами рукописей, книгами и книжечками с пучками закладок, листками с выписками, схваченными скрепками или сшитыми в углу ниткой, блокнотами и блокнотиками и просто грудами бумаг…

Из черных конвертов, в которых обычно хранят фотобумагу, торчали фотоснимки. Желтые твердые карточки картотеки, словно осенние листья, валялись там и тут.

— Вот, — сказал Петр Петрович после того, как мы обменялись с ним крепким рукопожатием, — завален, знаете ли, голубчик мой, бумагами… С другой стороны, ничего не выбросишь, все нужное, все жалко. Обратите внимание на эту папку. Здесь материалы о русских крейсерах времен русско-японской войны. Нужен вам «Рюрик» — пожалуйста: вооружение, толщина брони, год спуска на воду.

Здесь все о находках водолазами под водой старинных кораблей. Галеон «Ваза», фрегат «Батавия», галера «Хирона»… И сведения — какой груз везли, какие ценности.

Или вот связка бумаг. Здесь все об островах. Ну, что вы, к примеру, знаете об островах?

Я что-то промямлил насчет части суши, окруженной со всех сторон водой, но замолчал, устыдившись. Но Петр Петрович этого не заметил и продолжал:

— Здесь об островах все или почти все. И много прелюбопытного. Знаете ли вы, например, что есть остров, на котором живут только одни кошки? Он так и называется — остров Кошачий. Есть остров змей. Остров, где обитают одни только крысы с кораблей, потерпевших крушение. Есть им нечего, так они приспособились нырять и ловить рыбу. Имеется остров, где живут одни ослы. И есть остров целиком из соли — Ормуз, неподалеку от турецких берегов.

— Ага, — сказал я, — теперь мне понятно, почему Канарские острова назвали Канарскими. Там живут канарейки.

— Совсем нет! Просто потому, что в давние времена на этих островах обитали большие дикие собаки. Один человек поймал несколько собак и доставил на корабле в Европу. Все удивлялись громадным и свирепым псам. В те века языком письменности в Европе был латинский язык. Собака по-латински «канис», и в книгах тех лет, а потом и на морских картах эти острова называли Канарскими, то есть не Канарейкиными, а Собачьими. Так оно и осталось. А уж много позднее желтых веселых птичек, которые моряки привозили с Канарских островов, назвали канарейками.

Или вот еще удивительная история названия острова, связанная с восстанием декабристов. Мне ее прислал один морской офицер.

Представьте себе то время, когда Наполеон вторгся в пределы России. Июль 1812 года… На рейде города Лиепаи встал на якорь русский фрегат «Амфитрида». Моряки еще не знали, что город занят войсками Наполеона, и к берегу под парусами направилась шлюпка. Командовал ею мичман Торсон. Едва к берегу приблизились, из-за кустов раздались выстрелы. Засада! Двух матросов убило, Торсону пробило пулей ногу. Преодолев боль, Торсон переложил руль и повернул обратно. С берега снова засвистели пули, но шлюпке удалось уйти. Мичмана Торсона представили к боевой награде. Прошло несколько лет. Константин Петрович Торсон стал отличным моряком. С экспедицией Беллинсгаузена и Лазарева ушел к Южному полюсу. Остров, открытый в плавании близ Антарктиды, был назван его именем.

В 1826 году Морская комиссия разбирала проекты усовершенствования военного флота России. Один проект одобрили. Доложили о нем царю.

«Хороший проект! — сказал царь Николай I. — Кто автор?»

Вскрыли пакет и ахнули. Автор, бывший капитан-лейтенант Торсон, декабрист, в это время был на пути в Сибирь — на вечные каторжные работы.

«Проект положить под сукно! — приказал царь. — А остров — забыть!»

Остров спешно переименовали.

— И что же? Забыли?

— Забыли. Такие времена были ужасные. Назвали остров — Высокий. Но настоящие-то моряки всегда помнили, что это остров Торсон. А в наше время острову вернули его настоящее, заслуженное имя.

Видите, сколько ценнейших сведений про одни только острова храню я в этих папках. Или вот, совершенно редкостные записные книжки. Хотите полюбопытствовать?

И дает мне Петр Петрович две записные книжки. Одну небольшую, с ладонь, другую форматом чуть побольше.

— Полистайте, полистайте, — говорит Петр Петрович, — а я пока приготовлю что-нибудь на ужин да чайник поставлю.

Раскрыл я одну книжку, которая поменьше, листаю. Только понять ничего не могу. В записной книжке нарисованы картинки. Картинки маленькие, на странице их штук восемь — десять помещается. То звери — кошка или заяц, тигр или слон; то мебель — стол да кровать, или шкаф, или стул… А то одежда — брюки, рубашка, рукавицы, тулуп.

Под картинками подписи на иностранном языке.

Ничего я не понял, взялся за другую записную книжку, которая побольше. Страничку раскрыл наугад, вижу — записи. Сделаны, правда, карандашом, строчки неразборчивые, торопливые. Однако читать можно. Читаю: «…Наши войска оставили Севастополь. Теперь в городе фашисты. Экипаж подлодки поклялся мстить врагу… В 14.00 атаковали корабль противника. От самолетов ушли на глубину…»

Вот оно в чем дело, думаю, это записная книжка советского подводника. Что же дальше там?.. А дальше я увидел непонятные черточки. Вот такие:

Много черточек. В два ряда. После — снова записи, и все понятно: «Вышли в поход. На вторые сутки заметили два транспорта и корабли охранения. Произвели атаку, выпустили четыре торпеды. Один транспорт потопили. Нас атаковали корабли противника».

И снова загадочные черточки:

Дай, думаю, посчитаю хоть черточки. Может быть, в этом есть какой-нибудь смысл. Насчитал пятьдесят черточек. Перевернул страницу, читаю дальше: «Спать и отдыхать некогда: приходим из похода, уходим в поход. Нужно громить врага. Чтобы ни один фашист не ушел живым с нашего родного Черного моря. Ночью лежали на грунте. Утром всплыли под перископ. Атаковали транспорт с войсками. Попадание двумя торпедами. Нас со всех сторон преследуют сторожевые катера фашистов. Затаились на грунте…»

И снова черточки!

Прямо забор какой-то…

Тут входит Петр Петрович.

— Ну что? — спрашивает.

— Непонятные, — говорю, — записные книжки. Особенно вот эта, с картинками. Да и эта, с черточками. Загадка…

— Пока чайник греется на плите — а дело это нескорое, — объясню эти загадки. Сам сначала понять не мог.

Взял у меня Петр Петрович записную книжку, которая с картинками.

— Эта, — говорит, — попала ко мне случайно. Передал один человек и сказал: «Принадлежала моряку… Может, заинтересует…» И все. Записей, как видите, никаких, кроме того, что под рисунками, на испанском языке, — отдельные слова. Но на обложке, с внутренней стороны, обратите внимание, имя и фамилия: «Василий Кнутов, 1936 год».

Принялся я эту книжку вертеть и так и эдак, размышлять.

«Книжка, думаю, принадлежала моряку. Год — 1936-й. Сложное время, война с фашистами в Испании… Так… Слова под рисунками испанские. Какая-то связь уже есть… Конечно! В то время наши, советские пароходы возили республиканцам грузы. Значит, хозяин этой записной книжки плавал на одном из таких пароходов…»

Проще простого! Беру список судов, которые ходили в Испанию, и ищу людей, кто бы помнил моряка Василия Кнутова. Многих ветеранов нашего флота спрашивал, но никто такого матроса не помнил. И вдруг удача: один старик боцман вспомнил, что на его пароходе был такой матрос, Василий Кнутов. Где сейчас — не знает, но может сказать адрес штурмана с того же парохода. Я, конечно, сразу к штурману. Тот книжку взял, усмехнулся. «Еще бы, говорит, не помнить! Васина это книжечка. Я ее не только видел, но и в руках держал. И эти самые слова испанские по Васиной просьбе сюда вписывал. Сам-то Вася испанского не знал.

А было все вот как. В 1936 году вышли мы из Одессы и взяли курс на Испанию. Наш грузовой пароход вез продукты и одежду детям испанских коммунистов. Еще в Одессе Вася купил эту записную книжку и решил вписывать в нее испанские слова. Язык то есть изучать. А делал он это так: нарисует человечка — моряка в клешах и спросит меня в свободное от вахты время, как, мол, называется? Я ему по-испански под картинкой подпишу «маринеро» — моряк.

Нарисует Вася быка, подпишу «торо», бык… Много слов выучил Вася. Мы уже к берегам Испании подходили. Но тут захватили пароход франкисты и отвели в свой порт. А нас, всю команду, бросили в тюрьму. Они хотели заставить советских моряков отречься от Родины. Я попал в одну камеру с Васей. Обыскали нас. У Васи нашли эту записную книжку. Помню, офицер заглянул в нее и захохотал. «Рисуй, говорит «эспозас» — наручники, «карсель» — тюрьма, «реха» — решетка. Ха-ха-ха! Узнаешь у меня испанский язык!»

Не смогли фашисты сломить нашу волю. Продержали в тюрьме несколько недель и выпустили. Но посмотрите, есть в записной книжке страницы, где мрачные рисунки — как память о тюрьме: и часовой, и кандалы, и решетка… А потом, когда нас выпустили, Вася снова записывал настоящие, хорошие испанские слова…»

Вот, значит, что вспомнил тот штурман. А со второй записной книжкой такая история. Принадлежала она командиру подводной лодки. А черточки эти — его нехитрая арифметика. Каждая черточка означает сброшенную на подводную лодку глубинную бомбу. Черточек в записной книжке сотни. И каждая бомба могла стать для подводной лодки последней… Обратили внимание, какие буквы? Вкривь да вкось. Это лодку взрывами швыряло. Но только всегда она от фашистов уходила. Иначе бы мы не держали сейчас в руках эти записи. Вот что означают загадочные черточки. Нет их только на последних страничках — эти записи сделаны командиром уже незадолго до Дня Победы. А уж тут, понимаете, глубинные бомбы на подлодку сбрасывать было некому — разгромили фашистов начисто.

Закончил свой рассказ Петр Петрович, спрятал обе записные книжки и сказал:

— А теперь идемте-ка на кухню чай пить. С кизиловым вареньем.