Цена головы

– По двойной порции! – сказал Ле-Поммерэ официантке, разливавшей в стаканы скверную имитацию абсента.

– И принеси нам льду, Эмма!..

Кафе опустело, близился час обеда. Порыв холодного ветра ворвался в дверь, в столовой на столах захлопали скатерти.

– Я написал по поводу убийства статью и тщательно изучу все гипотезы. Приемлема только одна: мы имеем дело с буйно помешанным… Но мы знаем весь город и знаем, что в нем рассудка никто не терял… Мы бываем здесь каждый вечер. Иногда, когда нужен партнер для бриджа, мы посылаем за часовым мастером, он живет через два дома…

– А что это за собака?

Журналист пожал плечами.

– Никто не знает, откуда она взялась… Вчера мы думали, что она с парусника «Святая Мария»… Оказывается, нет. У них на борту есть пес, но он – чистокровный водолаз.

А этот… Держу пари, что ни один знаток не скажет, какой породы эта мерзкая тварь!

Продолжая говорить, журналист взял графин и подлил воды в стакан комиссара.

– Официантка здесь давно? – вполголоса спросил комиссар.

– Давно.

– Она не выходила отсюда вчера вечером?

– Она не трогалась с места. Ждала, когда мы кончим партию и пойдем спать… А мы с Ле-Поммерэ разговорились о добром старом времени, когда мы были молоды и красивы, и женщины любили нас без денег. Верно, Ле-Поммерэ?. Молчит… А ведь когда заходит разговор на эту тему, Ле-Поммерэ согласен ночь не спать. Вы в этом убедитесь, когда познакомитесь с ним поближе. Знаете, как мы называем его дом напротив рыбного рынка? «Дом непристойностей», ха-ха-ха…

– Ваше здоровье, комиссар, – не без смущения сказал тот, о ком шла речь.

Тут Мегрэ заметил, что доктор Мишу, до сих пор не раскрывший рта, поднял свой стакан и начал рассматривать его, держа против света. Лоб его нахмурился, бескровное лицо заострилось еще больше и выражало крайнюю тревогу.

– Одну минуту! – сказал он после долгого колебания. –

Подождите пить…

Он долго обнюхивал стакан, затем окунул в него кончик пальца, прикоснулся к нему языком и сплюнул. Сервьер захохотал во все горло:

– Так и есть! Он испугался истории с Мостагэном!.

– Итак, доктор? – спросил Мегрэ.

– Мне кажется, нам лучше не пить… Эмма!. Сбегай к аптекарю и скажи, что я прошу его немедленно прийти…

Даже если он сел обедать…

По кафе прошел холодок. Зал стал еще более мрачным и пустынным. Ле-Поммерэ нервно теребил усы. Даже журналист заерзал на стуле.

– Что ты придумал?

Доктор угрюмо молчал, продолжая рассматривать жидкость в стакане. Затем он поднялся, взял со стойки бутылку и стал разглядывать ее на свет. Мегрэ тоже посмотрел и увидел несколько крошечных белых зернышек, плававших в жидкости.

Официантка вернулась, следом за ней с полным ртом вошел аптекарь.

– Слушайте, Кердивон… Надо немедленно сделать химический анализ содержимого этой бутылки и этих стаканов.

– Сегодня?

– Сию же минуту!

– Какие реакции я должен проверить? Что вы предпочитаете?

Мегрэ был поражен: бледный признак ужаса возник в зале с удивительной быстротой. В одно мгновение остыла теплота взглядов, румянец на скулах Ле-Поммерэ казался грубо нарисованным.

Официантка, облокотясь о кассу, мусолила карандаш и подсчитывала колонки цифр в черной клеенчатой книжке.

– Ты сошел с ума! – закричал Сервьер, но голос его прозвучал фальшиво. Аптекарь держал в одной руке стакан, в другой – бутылку.

– Стрихнин… – тихо сказал доктор.

Он вытолкнул аптекаря за дверь и вернулся к столу изжелта-бледный, с низко опущенной головой.

– Почему вы решили позвать его?.. – начал Мегрэ.

– Не знаю… Случайно я увидел белую крупинку в своем стакане… Мне не понравился запах…

– Коллективное самовнушение! – уверенно сказал журналист. – Достаточно написать об этом в газете – и все кабаки Франции окажутся на грани разорения…

– Вы всегда пьете перно?

– Всегда перед обедом… Эмма настолько привыкла к этому, что, не дожидаясь заказа, подает новую бутылку, как только пустеет прежняя… У нас свои привычки… Вечером мы пьем кальвадос…

Мегрэ подошел к стойке и стал искать бутылку кальвадоса.

Ему крикнули:

– Не та!.. Ищите пузатенькую…

Он нашел бутылку, поднял ее к свету и увидел в кальвадосе несколько белых крупинок. Говорить было излишне, все поняли и так.

Вошел инспектор Леруа и сказал безразличным голосом:

– Жандармы не заметили ничего подозрительного.

Бродяг вокруг города не обнаружено. Люди в полном недоумении.

Он удивился, так как никто ему не ответил, и только тогда понял, что тревога сжимает горло каждого. Табачный дым медленно вился вокруг электрических лампочек.

Старый бильярд показывал зеленое сукно, похожее на истоптанный газон. Окурки сигар валялись на заплеванном полу среди опилок.

– Семь и один в уме… – бормотала Эмма, слюнявя карандаш.

Вдруг она подняла голову, крикнула: «Иду, мадам!» – и исчезла в задних комнатах.

Мегрэ набивал свою трубку. Доктор Мишу упорно смотрел в пол, и нос его казался еще более кривым, чем обычно. Краги Ле-Поммерэ сверкали, точно он никогда не ходил по земле. Жан Сервьер пожимал плечами, ведя молчаливый спор с самим собой.

Появился аптекарь с бутылкой, и все взгляды устремились к нему.

По-видимому, он бежал, так как еле переводил дух. В

дверях он лягнул ногой, проворчав:

– Мерзкая собака!.

Едва войдя в кафе, он сказал:

– Плохи дела, господа! Надеюсь, никто не пил из этой бутылки?

– Что вы нашли?

– Стрихнин! Яд был всыпан в бутылку не более получаса назад!

Он с ужасом посмотрел на еще полные стаканы и пятерых мужчин, молча сидевших вокруг стола.

– Что это значит, господа? Это неслыханно! Черт возьми, имею же я право знать! Ночью рядом с моей аптекой убивают человека… А сейчас – это…

Никто не ответил. Мегрэ встал и взял бутылку из рук аптекаря. Вернулась Эмма, и снова над кассой появилось ее узкое равнодушное лицо. Как всегда, под глазами у нее были черные круги, тонкие губы поджаты, а белый бретонский чепец съехал с плохо причесанных волос. Эмма поправляла его поминутно, но он неизменно сползал.

Ле-Поммерэ крупными шагами ходил по комнате, любуясь отблеском света на новеньких крагах. Жан Сервьер сидел неподвижно, уставясь на стаканы. Вдруг он взорвался и крикнул, словно хотел заглушить рыдание:

– Дьявольщина!..

Доктор взглянул на него и еще больше сгорбился.

ГЛАВА 2

ДОКТОР В ХАЛАТЕ

Инспектору Леруа было только двадцать пять лет. Он походил скорее на тех, кого принято называть «хорошо воспитанными молодыми людьми», чем на полицейского.

Леруа недавно окончил полицейскую школу и теперь вел свое первое дело. Он смотрел на Мегрэ грустными глазами, пытаясь незаметно привлечь его внимание. Наконец он не выдержал и, покраснев, тихо сказал:

– Простите меня, комиссар… Но отпечатки пальцев…

Он, очевидно, подумал, что его начальник принадлежит к старой школе и недооценивает научные методы расследования, потому что Мегрэ глубоко задумался и небрежно бросил:

– Сделайте одолжение!.

Инспектор Леруа тотчас же исчез. Как сокровище, отнес он бутылку и стаканы к себе в комнату и провел вечер за изготовлением образцовой упаковки по схеме, которая всегда была при нем, и которая гарантировала полную сохранность отпечатков при перевозке предмета.

А Мегрэ тем временем сидел в углу кафе. Хозяин гостиницы, в белой блузе и поварском колпаке, оглядывал зал с видом земледельца, подсчитывающего убытки после циклона.

Когда аптекарь умолк, остальные зашептались. Жан

Сервьер поднялся первым и нахлобучил шляпу.

– Все это хорошо, но я человек женатый, и мадам Сервьер ждет меня… До скорого, комиссар!.

Ле-Поммерэ прервал свою прогулку по залу.

– Подождите меня, я тоже иду обедать… Ты остаешься, Мишу?

Доктор только пожал плечами. Аптекарю очень льстило играть первую скрипку. Мегрэ услышал, как он говорил хозяину:

– …разумеется, необходимо взять анализ содержимого всех бутылок!. И раз здесь есть представитель полиции, он может мне это предписать!.

На стойке и на шкафу стояло не меньше шестидесяти бутылок разных аперитивов и ликеров.

– Ваше мнение, комиссар?

– Пожалуй… Это не мешает…

Аптекарь был маленький, тощий и нервный человечек.

Он делал движений в два раза больше, чем это было нужно.

Принесли корзинку, чтобы сложить в нее бутылки. Аптекарь позвонил в кафе Старого города и попросил передать своему помощнику, чтобы тот явился немедленно.

С непокрытой головой, он озабоченно бегал между гостиницей и прилавком своей аптеки, перетаскивая бутылки, и еще успевал перекинуться словечком с зеваками, собравшимися на тротуаре.

– А я? – застонал хозяин. – Что будет со мной, если у меня заберут все напитки?. Обедов и так никто не заказывает… Вы будете обедать, комиссар?. Нет? А вы, доктор? Или вы пойдете домой?

– Нет. Моя мать в Париже, а служанка в отпуске…

– Значит, вы будете ночевать у нас?..

* * *

Шел дождь. Черная грязь покрыла улицы, и ветер сердито трепал занавеси на окнах. Мегрэ пообедал в столовой гостиницы. Через два столика от него с похоронным видом ел доктор.

Сквозь зеленые стекла виднелись лица любопытных, иногда они прилипали к окну. Официантка отлучилась на полчаса – наверное, тоже обедала. Затем она появилась на своем обычном месте возле кассы и оперлась на нее локтем, перебросив полотенце через руку.

– Дайте-ка мне бутылку пива! – сказал ей Мегрэ.

Пока он пил, он ощущал на себе внимательный взгляд доктора. Тот, казалось, ожидал признаков отравления.

Жан Сервьер больше не показывался, как и обещал, Ле-Поммерэ тоже. Кафе опустело, никто не рисковал заходить в него, а тем более пить. На улице клятвенно заверяли, что бутылки отравлены все до одной.

– Хватило бы, чтобы умертвить весь город!.

Со своей виллы на Белых песках позвонил мэр. Он хотел точно знать, что происходит. Последовал неопределенный ответ, и вновь воцарилось унылое молчание. Доктор Мишу сидел в углу и просматривал газеты. Официантка застыла на месте. Мегрэ невозмутимо курил. Время от времени в кафе заглядывал хозяин – хотел, видимо, удостовериться, что новой трагедии не случилось.

Городские часы исправно отзванивали положенное время, на улице затихли шепот и шаги любопытных.

Слышались лишь монотонные жалобы ветра да шум дождя, стучавшегося в окна.

– Вы ночуете здесь? – спросил у доктора Мегрэ. Его громкий голос прозвучал так неожиданно, что доктор и официантка вздрогнули.

– Иногда… Я живу с матерью в трех километрах от города, в огромной пустой вилле… Мать уехала на несколько дней в Париж, а служанка отпросилась в деревню, у нее женится брат…

Доктор встал и после небольшой паузы сказал поспешно:

– Доброй ночи!

Он поднялся по лестнице на второй этаж. Слышно было, как он вошел в комнату, расположенную как раз над комнатой Мегрэ, как упали на пол снятые башмаки. В кафе не осталось никого, кроме комиссара и официантки.

– Поди-ка сюда, – сказал Мегрэ, откидываясь на спинку стула.

Официантка подошла и остановилась перед ним. Ее поза, ее движения казались заученными.

– Присядь… Сколько тебе лет?

– Двадцать четыре…

Она была как-то преувеличенно скромна. Вечно опущенные глаза, бесшумная, скользящая походка, желание быть незаметной и привычка вздрагивать при каждом окрике – все это вполне вязалось с внешностью замарашки, запуганной и забитой. И все же в ней чувствовалась гордость, которую она всячески старалась подавить.

Малокровная и плоскогрудая, она была почти полностью лишена женской соблазнительности. И тем не менее что-то неясное, болезненное и унылое привлекало в ней.

– Что ты делала раньше, до этого кафе?

– Я сирота… Мой отец и брат погибли в море, на барке

«Три волхва»… Мать умерла давно. Я работала продавщицей в писчебумажном магазине на Почтовой площади…

Почему у нее такой тревожный взгляд?

– У тебя есть дружок?..

Она молча отвернулась. Не спуская глаз с ее бледного лица, Мегрэ курил, медленно потягивая пиво.

– Наверное, клиенты пристают к тебе… Особенно постоянные, вроде тех, что сейчас ушли отсюда… Они бывают здесь каждый вечер и любят красивых девушек…

Ну-ка, признавайся! Который из них?

Побледнев еще больше, она прошептала с усталой гримасой:

– Да нет… Никто… Разве только доктор…

– Вот как… Ты живешь с ним?

Она доверчиво посмотрела на него.

– Нет. Когда он здесь ночует, он требует, чтобы я оправляла ему постель…

Давно уже Мегрэ не приходилось выслушивать такой лаконичной исповеди.

– Он делал тебе подарки?

– Раз или два, когда уговаривал меня, чтобы я пришла к нему в свой свободный день… В последний раз это было позавчера… Он пользуется тем, что мамаша уехала… У

него много женщин…

– А мосье Ле-Поммерэ?

– То же самое… Правда, у него я была только один раз, и то давно… Я пришла, а у него уже была девушка с консервной фабрики… И я ушла… Эти господа меняют девушек каждую неделю…

– А мосье Сервьер?

– Мосье Сервьер человек женатый, он совсем другое дело… Он ездит кутить в Брест. А здесь он только шутит да иногда ущипнет меня мимоходом…

Дождь не прекращался. Где-то очень далеко выла сирена корабля, разыскивавшего в тумане вход в порт.

– У вас всегда такая тоска?

– Что вы! Это зимой господа остаются одни и скучают.

Только иногда разопьют бутылочку с каким-нибудь коммивояжером… А летом здесь полно приезжих. Наши господа гуляют с ними, пьют шампанское, ездят по богатым виллам… Летом здесь много машин, много красивых женщин, и мы сбиваемся с ног. Вместо меня в кафе работают три официанта, а я сижу в погребе и отпускаю вино…

Чего она ждала, чего искал ее тревожный взгляд? Она сидела в неудобной позе, на краешке стула, готовая вскочить по первому сигналу.

Прозвучал жиденький звонок. Эмма посмотрела на электрическое табло, помещавшееся над кассой, и перевела глаза на комиссара.

– Вы позволите?

Мегрэ кивнул. Эмма поднялась по лестнице, и в комнате доктора послышались приглушенные голоса.

С улицы вошел аптекарь, он был слегка навеселе.

– Все в порядке, комиссар! Сорок восемь бутылок проверено. И, могу поклясться, проверено на совесть! Яд обнаружен только в перно и кальвадосе… Хозяин может забрать остальные бутылки… А что скажете вы, комиссар?

Дело рук анархистов, не так ли?..

Вернулась Эмма, вышла на улицу, закрыла ставни и села за кассу. Как только за аптекарем захлопнулась дверь, Мегрэ шутливо спросил:

– Ну как?

Эмма отвернулась, не отвечая. В позе ее было столько неожиданного целомудрия, что Мегрэ смутился. Он понял, что если задаст еще один вопрос, Эмма зальется слезами.

– Покойной ночи, девочка! – сказал он ласково.

* * *

Когда утром комиссар спустился в зал, ему показалось, что он встал слишком рано – таким темным было покрытое облаками небо. В окно он увидел пустынную гавань.

Одинокий кран медленно разгружал баржу с песком. Редкие прохожие в непромокаемых плащах бежали по улицам, прижимаясь к стенам домов.

На середине лестницы Мегрэ встретил только что приехавшего коммивояжера. Носильщик с трудом тащил его чемодан.

Эмма подметала кафе. На мраморном столике остывала на дне чашки кофейная гуща.

– Инспектор? – спросил Мегрэ.

– Да. Он узнал у меня дорогу на вокзал и потащил туда огромный пакет.

– А что доктор?

– Проснулся. Я подала ему первый завтрак. Он нездоров и не хочет вставать…

Метла Эммы продолжала вздымать пыль, смешанную с опилками.

– Что вам подать?

– Черного кофе.

Чтобы попасть на кухню, ей пришлось пройти мимо

Мегрэ. Он положил ей на плечи свои огромные лапы, повернул к себе и хмуро, но в то же время ласково посмотрел ей в глаза:

– Слушай, Эмма…

Она робко попыталась сбросить его руки и осталась стоять неподвижно, съежившись и стараясь казаться как можно меньше.

– Ты что-то знаешь, я вижу… Молчи!.. Я не хочу, чтобы ты лгала. Ты славная девочка, и я не хочу, чтобы у тебя были неприятности… Посмотри-ка на меня!.. Бутылка, да?

Ну, а теперь говори!..

– Клянусь вам…

– Не клянись.

– Это не я!

– Я знаю, черт возьми, что не ты!.. А кто?

Веки ее мгновенно покраснели, брызнули слезы. Нижняя губа задрожала, и лицо официантки стало таким жалким, что Мегрэ отпустил ее.

– Доктор опять приставал к тебе?

– Нет! Он позвал меня, но… совсем не для того…

– А что ему было нужно?

– Он меня спрашивал, как и вы… Только он угрожал…

Он хотел знать, кто брал бутылку. Он чуть не избил меня…

А я ничего не знаю!. Клянусь жизнью матери, я ничего не знаю!..

– Ладно. Принеси мне кофе.

Было восемь часов утра. Мегрэ прогулялся по городу и зашел купить себе трубочного табаку. Он вернулся около десяти часов и застал в кафе доктора. Тот был в халате и туфлях, шея его была повязана пестрым фуляровым платком. Лицо доктора осунулось, рыжеватые редкие волосы были растрепаны.

– Что с вами, доктор? Похоже, вы не в своей тарелке…

– Я заболел. Этого следовало ожидать, у меня больные почки. Если только я поволнуюсь хоть немного – приступ обеспечен. Я не спал всю ночь…

Он не сводил с входной двери своих зеленоватых глаз.

– Почему бы вам не поехать домой?

– Там никого нет. Здесь меня обслуживают, здесь мне удобнее…

На столе перед доктором лежали все утренние газеты, какие можно было найти в городе.

– Вы не видели никого из моих друзей, комиссар? Ни

Сервьера, ни Ле-Поммерэ?. Странно, что они не пришли узнать, как идут у вас дела…

– Они, наверное, еще спят, – вздохнул Мегрэ. – Кстати, я нигде не заметил этого ужасного желтого пса… Эмма!.

Вы не видели его? Не видели?. Вот и Леруа… Леруа, вам не попадался этот пес?. И вообще, что новенького?

– Бутылка и стаканы отправлены в лабораторию. Я заходил в мэрию и жандармерию… Вы спрашивали о псе?

Какой-то крестьянин видел его в саду мосье Мишу…

Доктор вскочил, его белые пальцы дрожали.

– В моем саду? Как он попал в мой сад?..

– Говорят, он лежал на пороге вашего дома. Когда парень подошел поближе, пес зарычал так страшно, что у парня сразу пропало любопытство…

Мегрэ незаметно, но внимательно следил за лицами собеседников.

– А что, доктор, если нам вместе прогуляться до вашей виллы?

Доктор принужденно улыбнулся.

– В такой дождь? Да еще с приступом? Эта прогулка будет мне стоить недели постельного режима… И потом: какое отношение к делу может иметь эта собака? Обыкновенный бродячий пес…

Мегрэ надел пальто и шляпу.

– Куда вы, комиссар?

– Так, подышать воздухом… Прогуляемся, Леруа?..

Выйдя на улицу, они увидели в окне вытянутое лицо доктора. Толстое цветное стекло делало его зеленым и еще более длинным.

– Куда мы идем? – спросил инспектор. Мегрэ только пожал плечами. С четверть часа они гуляли вокруг доков, словно их очень интересовали корабли. Затем Мегрэ свернул вправо от мола, и они пошли по дороге, на которой был указатель: «К Белым пескам».

– Если бы взять на анализ пепел от сигарет, найденный в пустом доме… – покашляв, начал Леруа.

– Что вы думаете об Эмме? – перебил его Мегрэ.

– Не знаю… По-моему, в таком городишке, как этот, где все знают друг друга, чертовски трудно раздобыть такую пропасть стрихнина…

– Я спрашиваю вас не о стрихнине, а об Эмме… Хотели бы вы, например, стать ее любовником?..

Бедный инспектор растерялся и не нашелся, что ответить. Мегрэ остановил его и попросил распахнуть пальто: укрывшись за полой, он раскурил трубку.

* * *

Им пришлось прошагать около трех километров. Белые пески оказались огромным пляжем, по краям которого были расположены виллы. Среди них выделялось роскошное обиталище мэра, напоминавшее средневековый замок. По обе стороны пляжа возвышались скалы, поросшие елями. Увязая в покрытом водорослями песке, Мегрэ и

Леруа пересекли пляж. Вокруг стояли пустые дома с заколоченными ставнями.

Море набегало на холмы, шумели сосны.

Они увидели огромный фанерный щит с надписью:

«Белые пески. Продажа и аренда земельных участков».

Ниже пестрыми красками был изображен план местности.

Одни участки были запроданы, другие арендованы, третьи ждали своей очереди. Рядом стоял деревянный киоск с вывеской: «Бюро продажи участков».

Киоск был заколочен, и на Окне красовался плакат:

«Обращаться к мосье Эрнесту Мишу, администратору».

Вероятно, под летним солнцем эти свежепокрашенные строения выглядели весело. Но сейчас, когда их затопили грязные осенние дожди и неумолчно рокотал прибой, они были мрачны, как надгробья.

Неподалеку стояла большая новенькая вилла из серого камня с застекленной террасой и бетонированным бассейном. Огромные клумбы были вскопаны, но не засажены.

Дальше виднелись стены, поднимавшиеся прямо из земли, и намечавшие будущие комнаты. Там строились новые виллы.

Мегрэ заметил, что стекла в киоске выбиты. Рядом лежали кучи красноватого песка, которым уже была посыпана часть дорожек. Неподалеку стоял каток. Дальше над скалами возвышалась недостроенная гостиница с белыми стенами и с окнами, заколоченными фанерой.

Мегрэ спокойно толкнул металлическую решетку ворот, ведущих к вилле доктора. Когда они подошли к дверям и комиссар потянулся к ручке, инспектор Леруа заколебался:

– Ордера на обыск у нас нет… Не лучше ли подождать?

Мегрэ опять недовольно пожал плечами. Аллея была испещрена отчетливыми следами. Отпечатки собачьих лап шли рядом со следами огромных сапог, подбитых гвоздями. Размер этих сапог был никак не меньше сорок шестого.

Мегрэ повернул ручку, и дверь сразу же открылась.

Передняя была устлана ковром, на котором следы огромных сапог и собачьих лап были видны еще яснее.

Внутренняя архитектура виллы оказалась сложной, а мебель весьма претенциозной. В комнатах было много укромных уголков, диванов, низких книжных полок, турецких и китайских столиков. Старинные бретонские кровати, закрытые, словно гробы, были переделаны в витрины и набиты безделушками. Повсюду висело множество ковров и портьер.

Судя по всему, хозяин использовал старые вещи для создания современного сельского стиля.

Кое-где висели бретонские пейзажи и изображения не слишком одетых дам с неясными подписями: «Дорогому другу Мишу»… или «Неизменному другу артистов»…

Комиссар сердито поглядывал на этот хлам, что же касается Леруа, то он был просто подавлен необыкновенной изысканностью обстановки.

Мегрэ прошелся по вилле и осмотрел все комнаты.

Некоторые были совсем без мебели, и штукатурка на их стенах едва успела просохнуть.

Добравшись до кухни, Мегрэ толкнул дверь ногой, и тотчас же послышалось его довольное ворчанье: на некрашеном столе стояли две пустые бутылки из-под бордо.

Рядом валялось не меньше десятка консервных банок, грубо вскрытых ножом. Весь стол был заляпан грязью и салом. Судя по всему, здесь прямо из банок ели сельдей в белом вине, грибы, холодных рябчиков и консервированные абрикосы.

На испачканном полу возле стола валялись кусочки мяса. Разбитая бутылка коньяку лежала в углу, и острый запах алкоголя смешивался с запахом еды.

Мегрэ со странной улыбкой смотрел на своего спутника.

– Как вы думаете, Леруа, это доктор устроил здесь такой свинарник?

Инспектор молчал, точно громом пораженный, а Мегрэ продолжал:

– Не думаю, чтобы это могла сделать его почтеннейшая мамаша!. Ни тем более служанка!. Смотрите, вы ведь любитель отпечатков… А вот следы грязи и контур подошвы. Та же самая ножка сорок шестого размера и собачьи лапы рядышком…

Мегрэ набил трубку и взял с этажерки коробку серных спичек.

– Займитесь-ка всем этим, Леруа. Работы здесь хватит на троих… До скорого свидания!..

Мегрэ поднял воротник пальто, заложил руки в карманы и зашагал обратно к пляжу Белые пески.

Когда он вошел в кафе гостиницы, первым, кого он увидел, был доктор. Небритый, в туфлях и халате, он все еще сидел в своем углу.

Рядом с ним помещался Ле-Поммерэ, такой же корректный и подтянутый, как накануне. Они сразу перестали говорить и смотрели на Мегрэ, пока он не подошел к ним.

Тогда доктор откашлялся и сказал надтреснутым голосом:

– Слышали новость? Сервьер исчез… Его жена почти обезумела. Он расстался с нами вчера вечером, и больше никто его не видел…

Мегрэ вздохнул и отшатнулся, но не слова доктора были тому причиной: комиссар увидел, что возле кассы, у самых ног Эммы, спокойно лежит желтый пес.

ГЛАВА 3

КОНКАРНО ОХВАЧЕН УЖАСОМ

Ле-Поммерэ охотно подтвердил, ибо всегда слушал самого себя с большим удовольствием:

– Да, да… Она была здесь совсем недавно и умоляла меня возглавить розыски… Сервьер – наш старый товарищ.

Кстати, настоящая его фамилия – Гойяр.

Мегрэ перевел взгляд с желтого пса на распахнувшуюся дверь. Вихрем ворвался газетчик, и Мегрэ издали прочел жирную шапку:

КОНКАРНО ОХВАЧЕН УЖАСОМ

Чуть пониже следовали подзаголовки:

КАЖДЫЙ ДЕНЬ – НОВАЯ ТРАГЕДИЯ! ИСЧЕЗНО-

ВЕНИЕ НАШЕГО СОТРУДНИКА ЖАНА СЕРВЬЕРА.

ЕГО МАШИНА ЗАЛИТА КРОВЬЮ! ЗА КЕМ ТЕПЕРЬ

ОЧЕРЕДЬ?

Мегрэ поймал мальчишку за рукав:

– Как дела? Много продал?

– Вдесятеро против обычного! Всю дорогу бежал, от самого вокзала!

И мальчишка помчался по набережной, истошно вопя:

– «Фар де Брест»! Покупайте «Фар де Брест»!.. Сенсационное сообщение!.

Комиссар еще не начал читать газету, когда подошла

Эмма:

– Вас просят к телефону…

В трубке раздался взбешенный голос мэра:

– Алло! Комиссар? Это вы дали разрешение на нелепую статью в «Фар де Брест», даже не поставив меня в известность?.. Как мэр, я первым должен знать о том, что происходит в моем городе, слышите?. Я настаиваю, я здесь хозяин!. Что за нелепая история с автомашиной?. И еще какие-то следы огромных ног? За полчаса мне звонили человек двадцать! Люди в панике, они хотят знать правду!

И я ее требую, комиссар…

Мегрэ спокойно повесил трубку, вернулся в кафе, уселся и начал читать статью. Мишу и Ле-Поммерэ вместе просматривали газету, разложенную на мраморном столике.

«Наш уважаемый сотрудник Жан Сервьер осветил на страницах нашей газеты события, недавно происшедшие в городе Конкарно. События начались в пятницу. Почтенный городской коммерсант мосье Мостагэн вышел вечером из кафе «Адмирал», остановился на пороге нежилого дома, чтобы закурить сигару, и… получил пулю в живот. Выстрел был произведен через щель почтового ящика, висевшего на дверях этого дома.

В субботу в Конкарно прибыл комиссар Мегрэ, командированный из Парижа в Ренн для реорганизации оперативных бригад уголовной полиции. Прибытие комиссара не помешало в тот же вечер свершиться второму злодеянию.

Ночью нам сообщили по телефону, что в бутылке перно, которую уважаемые граждане Конкарно – господа

Сервьер, Ле-Поммерэ и д-р Мишу – собирались распить совместно с лицами, ведущими следствие, была растворена смертельная доза стрихнина.

В воскресенье утром автомобиль Жана Сервьера был найден на берегу реки Сен-Жак. Мосье Жан Сервьер исчез, последний раз его видели в субботу вечером.

Сиденье машины залито кровью, ветровое стекло разбито вдребезги, есть основания предполагать, что в машине происходила отчаянная борьба.

Итак, за три дня – три трагедии! Вполне понятно, что ужас охватил обитателей Конкарно, каждый с тревогой вопрошает: кто из нас на очереди?

Особенно встревожено население Конкарно таинственным появлением некоего желтого пса. Пес этот не имеет хозяина, никто его не знает, и он непременно присутствует при каждом новом несчастье.

Неужели этот пес не может навести полицию на весьма очевидную догадку? Ведь рядом со следами собаки обычно видны следы человека, личность которого пока не установлена, но следы которого очень характерны – они гораздо больше среднего размера человеческой ступни.

Безумец он или просто бродяга? Он ли виновник всех злодеяний, и на кого он нападет сегодня вечером?.

Во всяком случае, сопротивление ему обеспечено.

Жители Конкарно вооружились и будут стрелять в злоумышленника при малейшем подозрении.

Но пока даже сегодня, в воскресенье, город Конкарно кажется вымершим. Он очень напоминает города северных районов во время войны, когда объявлялась воздушная тревога.»

* * *

Мегрэ посмотрел в окно. Дождь перестал, но улицы под низким свинцово-серым небом все еще были покрыты липкой грязью. Ветер яростно дул с моря.

Горожане возвращались с воскресной мессы, и в руках почти у каждого был номер «Фар де Брест». Проходя мимо гостиницы «Адмирал», люди оглядывались и ускоряли шаг. Город словно был поражен каким-то мертвящим дыханием. Но разве оно не чувствуется воскресным утром во всех провинциальных городах? Снова раздался телефонный звонок, и слышно было, как Эмма подошла к аппарату:

– Не знаю, мосье… Я не в курсе дела… Позвать к телефону комиссара?.. Алло! Алло!.. Разъединили…

– Что там такое? – проворчал Мегрэ.

– Из какой-то парижской газеты. Спрашивали, есть ли новые жертвы, и просили приготовить комнату для их сотрудника…

– Соедини-ка меня с «Фар де Брест»…

В ожидании Мегрэ стал шагать по залу, не поднимая глаз ни на доктора, поникшего на стуле, ни на Ле-Поммерэ, внимательно рассматривавшего свои унизанные кольцами пальцы.

– Алло! «Фар де Брест»? Ответственного редактора просит комиссар Мегрэ… Ответственный редактор? Скажите, в котором часу вышла из печати ваша утка? Что?.. В

половине девятого? А кто автор статьи о драме в Конкарно? Нет-нет, я говорю вполне официально. Ах, вы не знаете… Вы получили материал в конверте без всякой подписи… Стало быть, вы печатаете без проверки любые анонимки? Поздравляю вас…

Мегрэ повесил трубку и хотел выйти в дверь, ведущую на набережную. Дверь оказалась запертой.

– Что это значит? – спросил Мегрэ, в упор глядя на

Эмму

Она отвела глаза:

– Это доктор…

Мегрэ посмотрел на доктора. Его лицо было еще более унылым и желтым, чем обычно. Мегрэ пожал плечами и прошел через подъезд гостиницы. Ставни магазинов были закрыты, прифранченные по-воскресному горожане торопились домой.

За гаванью, где корабли натягивали якорные цепи, на самой окраине города Мегрэ увидел устье реки Сен-Жак.

Здесь были разбросаны редкие жилые домики и возвышались кораблестроительные мастерские. Несколько недостроенных судов стояло на стапелях. В тинистых заводях реки гнили старые барки.

Недалеко от каменного моста, возведенного там, где воды реки устремляются в гавань, собралась кучка зевак.

Они окружили маленький автомобиль.

Набережная была порядком загромождена, и, чтобы добраться до автомобиля, Мегрэ пришлось сделать круг.

По любопытным и настороженным взглядам Мегрэ понял, что его уже все знают. Стоя на пороге своих домишек, люди переговаривались вполголоса.

Подойдя к брошенной на краю дороги машине, Мегрэ резко открыл дверцу. Из машины посыпались осколки стекла.

На светлой материи сиденья бросались в глаза бурые пятна засохшей крови.

Вокруг комиссара образовалась тесная группа мужчин и мальчишек, смотревших на него во все глаза.

– Где живет мосье Сервьер?

Желающих проводить комиссара оказалось не менее десятка. Шагах в трехстах, немного в стороне, стоял окруженный садом приветливый домик. Свита Мегрэ остановилась у садовой решетки, а сам он вошел и позвонил.

Дверь открыла молоденькая служанка с заплаканным лицом.

– Могу я видеть мадам Сервьер?

Но мадам Сервьер уже распахнула дверь из столовой.

– Комиссар!.. Неужели его убили? Я схожу с ума!..

Это была симпатичная дама лет сорока, с наружностью отличной хозяйки. Безупречная чистота комнат подтверждала это впечатление.

– Скажите, мадам, когда вы в последний раз видели вашего мужа?

– Вчера он вернулся домой к обеду… Я заметила, что он озабочен и нервничает, но он ничего не захотел рассказать.

Он оставил машину на улице, он всегда так делал, если ему надо было уезжать вечером… Я знала, что они собираются играть в карты в кафе гостиницы, как обычно… Я спросила его, когда он вернется, но он только пожал плечами. Я

легла спать около десяти, но долго не могла заснуть. Я

слышала, как часы пробили одиннадцать, потом половину двенадцатого… Но иногда он возвращался и позднее… Я

заснула и проснулась среди ночи, потому что его все еще не было возле меня. Я подумала, что кто-то уговорил его ехать в Брест… Здесь невесело, господин комиссар. Иногда они ездят развлечься… Больше заснуть я не смогла… В пять часов утра я была на ногах и не отходила от окна… Он не любит, когда я жду его и особенно если я беспокоюсь… В

девять утра я побежала к мосье Ле-Поммерэ… От него я возвращалась другой дорогой и увидела… увидела людей, стоявших вокруг машины… Неужели его убили?. За что?

Не было человека добрее его, и врагов у него не было, я в этом уверена…

Группа любопытных продолжала дежурить возле решетки.

– Говорят, обивка вся в крови… Я видела, как люди читают газеты, но никто из них ничего не сказал мне!.

– У вашего мужа было много денег при себе?

– Не думаю… Не больше обычного… Три-четыре сотни франков…

Мегрэ обещал держать ее в курсе расследования. Он даже сделал над собой усилие и произнес несколько неопределенных, но успокоительных фраз. Из кухни соблазнительно пахло жареной бараниной. Служанка в белом фартуке проводила Мегрэ до дверей.

Не успел комиссар сделать и ста шагов, как к нему поспешно подошел какой-то прохожий.

– Извините, господин комиссар… Позвольте представиться – Дюжардэн, преподаватель… Вот уже несколько часов родители моих воспитанников осаждают меня, требуя ответа на вопрос: есть ли хотя бы доля правды в газетной статье? Люди хотят знать, имеют ли они право стрелять в человека с большими ступнями, если он им попадется?

Мегрэ мало походил на кроткого ангела. Он засунул руки в карман и проворчал:

– Оставьте меня в покое!

Мегрэ приближался к центру города. Невероятно! Он никогда ничего подобного не видел. Пожалуй, это очень напоминало грозу, как ее любят показывать на экране.

Перед вами уютная улица, освещенная солнцем. Внезапно появляется темное облако, наплыв, солнце прячется. Резкий ветер метет улицу, зеленоватый воздух прорезают молнии. Хлопают ставни, вздымаются смерчи пыли, падают первые редкие и крупные капли.

И дождь, потоки дождя бегут по улицам, над которыми нависло трагически-черное небо…

Вот и город Конкарно менялся примерно с такой же быстротой. Статья в «Фар де Брест» явилась лишь отправной точкой, устные комментарии давно превзошли то, что было там напечатано.

К тому же было воскресенье. Никто не работал, и к малолитражке Жана Сервьера стала стекаться гуляющая публика. Возле машины пришлось поставить двух полицейских. Зеваки дежурили здесь часами, выслушивая пояснения и версии наиболее осведомленных граждан.

Когда Мегрэ возвратился в гостиницу, его поймал чрезвычайно взволнованный хозяин, белоснежный колпак которого съехал на затылок. Он схватил Мегрэ за рукав:

– Послушайте, комиссар!. Нам нужно поговорить…

Так продолжаться не может…

– Прежде всего дайте мне завтрак.

– Но…

Обозленный Мегрэ уселся за стол и крикнул:

– Бутылку пива!.. А где мой инспектор?

– Ушел. Кажется, его пригласил к себе господин мэр…

Опять звонили из Парижа. Какая-то газета заказала две комнаты: для репортера и для фотографа.

– Где доктор?

– Наверху. Он просил не пускать к себе никого.

– А мосье Ле-Поммерэ?

– Только что ушел…

Мегрэ внимательно осмотрел кафе – желтого пса не было. Какие-то молодые люди с цветами в бутоньерках и густо напомаженными волосами сидели за столиками.

Перед ними стояли бутылки с лимонадом, но они его не пили, так как пришли сюда не за этим. Они пришли наблюдать, и собственное мужество им чрезвычайно нравилось.

– Пойди сюда, Эмма…

Между комиссаром и официанткой возникла необъяснимая симпатия. Эмма подошла и присела к столу.

– Ты уверена, что доктор не выходил ночью?

– Не знаю… Я не была у него в комнате…

– Как ты думаешь, он мог отлучиться незаметно?

– Нет, не думаю… Он так перепуган… Утром он заставил меня запереть дверь, выходящую на набережную.

– А что это за желтая собака? Почему она тебя знает?

– Не знаю. Я никогда раньше ее не видела. Этот пес появляется и исчезает, не представляю, кто его кормит.

– Давно он исчез?

– Я не обратила внимания.

Быстро вошел инспектор Леруа.

– Вам известно, господин комиссар, что мэр в бешенстве? Как-никак, он фигура! Он сообщил мне, что его кузен

– хранитель государственной печати. Мэр разъярен, он говорит, что мы толчем воду в ступе, вообще теряем время даром и заражаем город излишней паникой. Он просит арестовать кого-нибудь, все равно кого, лишь бы успокоить население. Я обещал ему поговорить с вами… Он повторил дважды, что наша карьера на волоске…

Мегрэ неторопливо прочищал свою трубку.

– Что вы думаете предпринять?

– Ровно ничего.

– Но все же…

– Как вы еще молоды, Леруа!. Скажите лучше, вы сняли отпечатки пальцев, найденные на вилле доктора?

– Конечно. Все отослано в лабораторию: стаканы, консервные банки, нож. Я даже сделал гипсовые муляжи следов человека и собаки… Это было нелегко – здешний гипс никуда не годится. Что мы теперь будем делать, шеф?

Не отвечая, Мегрэ вытащил из кармана записную книжку. Окончательно сбитый с толку, Леруа прочел:

«Эрнест Мишу, он же доктор. Сын мелкого промышленника из департамента Сены-и-Уазы, который однажды был избран депутатом, но вскоре обанкротился и умер.

Мать – интриганка. Пробовала совместно с сыном организовать спекуляцию земельными участками на южном побережье. Потерпела полную неудачу. Возобновила свои попытки в Конкарно. Используя имя покойного, создала акционерное общество, хотя наличного капитала не внесла.

Сейчас стремится отнести расходы по благоустройству своих земельных угодий за счет города или департамента.

Эрнест Мишу был женат, но развелся. Его бывшая жена сейчас замужем за нотариусом в Лилле.

Типичный дегенерат, почти некредитоспособен».

Инспектор посмотрел на комиссара, точно хотел спросить: «Ну и что?»

Мегрэ дал ему прочесть дальше.

«Ив Ле-Поммерэ. Из старинной буржуазной семьи.

Брат Ива, Артюр, – владелец крупнейшей в Конкарно фабрики консервной тары. Сам Ив никогда не работал, он был красавчиком и баловнем семьи. Уже давно растратил в

Париже большую часть наследства. Когда у него осталось всего двадцать тысяч годового дохода, он осел в Конкарно, где стал одним из самых уважаемых граждан, хотя сам чистит себе обувь. Прославился своими многочисленными похождениями с работницами. Несколько скандалов удалось замять. Знаменитый охотник, его приглашают во все окрестные замки. Все еще красив. Используя свои прежние связи, добился назначения вице-консулом Дании. Домогается ордена Почетного легиона. Делает долги, а затем выпрашивает деньги у брата.

Жан Сервьер (псевдоним Жана Гойяра). Родился в департаменте Морбиан. Много лет был журналистом в Париже и администратором маленьких театров. Получил небольшое наследство и поселился в Конкарно. Женат на билетерше, своей старой любовнице. Принят в буржуазных домах, кутить ездит в Нант или Брест. Кормится не столько журналистской работой, сколько своей маленькой рентой, но с гордостью именует себя литератором. Награжден пальмовой ветвью академии».

– Ничего не понимаю… – пробормотал инспектор.

– Еще бы!.. А ну, дайте мне ваши записи!

– Но откуда вы знаете, что я…

– Давайте, давайте!.

Записная книжка у комиссара была дешевая, в клеенчатом переплете и с бумагой в клетку. Зато блокнот инспектора был роскошный, с перекидными листками на стальной спирали. Со снисходительным, отеческим видом

Мегрэ принялся читать:

«1. Линия Мостагэна. Пуля, настигшая виноторговца, без сомнения, предназначалась другому лицу. Нельзя было предвидеть, что Мостагэн остановится на пороге нежилого дома, где было назначено свидание человеку, против которого замышлялось убийство и который не явился или явился с опозданием.

Возможно, что основной целью убийцы было запугать население. Он превосходно знает Конкарно. (Допущена ошибка – не произведен анализ пепла, найденного в коридоре за дверью.)

2. Линия отравленного перно. Зимой кафе гостиницы

«Адмирал» пустует, во всяком случае, днем. Человек, знающий это, вполне мог войти в кафе и всыпать в бутылки яд. Отравлены две бутылки, следовательно, имелись в виду любители перно и кальвадоса. (Впрочем, доктор своевременно обнаружил в вине маленькие белые зернышки.) 3. Линия желтого пса. Пес знает кафе гостиницы «Адмирал» У него есть хозяин, но кто? Псу не меньше пяти лет.

4. Сервьер. Необходимо срочно произвести экспертизу почерка, которым написана статья, присланная в «Фар де

Брест»».

Мегрэ улыбнулся, вернул инспектору блокнот и протянул:

– Неплохо, мальчик, совсем неплохо…

Затем он сердито посмотрел на силуэты любопытных, мелькавшие за зелеными стеклами, и сказал:

– Пошли завтракать!

В обеденном зале не было никого, кроме их и коммивояжера, прибывшего утром. Немного погодя Эмма сообщила им, что состояние доктора ухудшилось. Он просил подать ему наверх легкий завтрак.

* * *

В первой половине дня кафе «Адмирал» со своими зелеными окошечками напоминало клетку в зоологическом саду, мимо которой дефилировали по-воскресному принаряженные горожане. Они с любопытством заглядывали в окна, а затем направлялись ко второму аттракциону – к машине Жана Сервьера, которую все еще охраняли жандармы.

Из своей роскошной виллы в Белых песках трижды звонил мэр:

– Ну, как? Произвели вы наконец хоть один арест?

Мегрэ отмалчивался. В кафе набилась молодежь от восемнадцати до двадцати пяти лет. Шумные компании занимали столики, заказывали напитки, но ничего не пили.

Стоило им посидеть пять минут, и смех постепенно замирал, разговор становился вялым. Чувство неловкости, которое они испытывали, с каждой минутой усиливалось, и компании одна за другой расходились.

После обеда, в четыре часа, когда зажгли лампы, разница стала особенно заметной. Обычно в это время посетителей бывает много. Однако в это воскресенье в кафе не было ни души, в нем царило гробовое молчание. Казалось, жители сговорились не заходить в это злополучное место.

Вскоре и улицы опустели. Если и раздавались чьи-то торопливые шаги, то это были шаги горожан, спешивших укрыться за стенами своих домов.

Как всегда, Эмма сидела, облокотившись о кассу. Хозяин напрасно сновал из кухни в кафе и обратно – Мегрэ наотрез отказался выслушать его жалобы.

Около половины пятого спустился Эрнест Мишу, все еще в халате и туфлях. У него отросла борода, кремовый шарф был влажен от пота.

– Вы здесь, комиссар? – Очевидно, это его успокоило. –

А где же ваш инспектор?

– Я послал его прогуляться по городу.

– А желтый пес?

– Его никто не видел с утра.

Пол в кафе был серый, и ослепительно белый мрамор столиков приобретал голубоватый оттенок. В окно был виден освещенный циферблат городских часов, показывавших без десяти пять.

– Так и не выяснилось, кто написал эту статью?

На столе лежала газета, заголовок «За кем очередь?»

сразу бросался в глаза.

Зазвонил телефон, Эмма сняла трубку:

– Нет… Ничего… Мне ничего не известно…

– Кто звонил? – спросил Мегрэ.

– Опять из какой-то парижской газеты… Журналисты выехали на автомобиле…

Она не успела договорить, как телефон зазвонил снова.

– Теперь вас, комиссар. – Доктор, бледный как смерть, не спускал глаз с комиссара.

– Алло! Кто говорит?

– Леруа. Я в Старом городе, у самой реки. Один сапожник увидел из окна желтого пса и выстрелил в него…

– Пес убит?

– Нет, ранен… У него поврежден позвоночник, и пес с трудом ползает на передних лапах… К нему никто не решается подойти… Я звоню из кафе. Отсюда я вижу собаку, она лежит посреди мостовой и жутко воет. Что мне делать, шеф?

Инспектор старался говорить спокойно, но в голосе его сквозили тревога и неуверенность, точно это раненое животное было каким-то сверхъестественным существом.

– Изо всех окон смотрят люди… Что делать, комиссар?

Может, лучше пристрелить пса?

Свинцово-бледный доктор стоял за спиной Мегрэ и робко спрашивал:

– Что случилось? Что он говорит? Что там случилось?

Но комиссар смотрел на Эмму. Она оперлась о кассу, и взгляд ее блуждал где-то далеко.

ГЛАВА 4

НА РОТНОМ КП

Мегрэ прошел по подъемному мосту, пересек линию заброшенных укреплений и двинулся по извилистой, слабо освещенной уличке. Этот район, окруженный полуразрушенными крепостными стенами, который жители Конкарно называют Старым городом, был одним из самых населенных кварталов.

Однако, по мере того как комиссар углублялся в Старый город, молчание вокруг становилось все более обманчивым. Так молчит толпа, загипнотизированная каким-нибудь зрелищем, с нетерпением и страхом ожидая развязки.

Слышались лишь одинокие голоса мальчишек, которым все нипочем.

Еще один поворот – и комиссар увидел картину, которую описал ему Леруа. Все окна, выходящие на узенькую уличку, были раскрыты, в каждом виднелись лица любопытных. С улицы можно было разглядеть освещенные керосиновыми лампами комнаты, и в них – раскрытые на ночь постели. Толпа преградила путь комиссару. Люди окружили жалобно хрипевшего пса, однако никто не рисковал к нему приблизиться.

Зрители были по большей части молодые парни. Они удивленно оборачивались, когда комиссар начал пробиваться через толпу. Двое из них продолжали бросать камни в беспомощного пса. Товарищи пытались остановить их.

Мегрэ скорее угадал, чем услышал торопливый шепот:

«Осторожно, полиция!. »

Один из парней, бросавших камни (это был сапожник), покраснел до ушей и отошел в сторону. Мегрэ оттолкнул второго и подошел к раненому животному. Теперь молчание стало другим, хотя, судя по всему, еще пять минут назад толпа зевак была во власти жестокого, нездорового возбуждения.

Какая-то старуха в окне возмущенно кричала:

– Постыдились бы… Составьте-ка на них протокол, господин комиссар!. Накинулись всей оравой на несчастное животное! А почему? Я вам скажу почему: они до смерти боятся этой собаки!.

Сапожник еще больше смутился и молча убрался в свою мастерскую. Мегрэ наклонился и погладил пса по голове. Пес вздрогнул и посмотрел на комиссара скорее удивленным, чем признательным взглядом. Инспектор

Леруа вышел из кафе, откуда звонил. Люди нехотя расходились.

– Раздобудьте-ка тачку или ручную тележку, Леруа, –

сказал комиссар.

Одно за другим захлопывались окна, но за стеклами продолжали белеть физиономии любопытных. Пес был грязный, его густая жесткая шерсть слиплась от крови, живот был вымазан в глине, а нос – сухой и горячий. Однако теперь пес почувствовал, что пришла помощь. Он лежал спокойно и не делал никаких попыток уползти. Вокруг валялись булыжники, которыми в него швыряли.

– Куда его везти, комиссар?

– В гостиницу. Только осторожно… Надо подложить под него соломы.

Эта процессия могла бы показаться смешной. Однако не засмеялся никто. Тревожные события утра того дня еще не утратили своей власти над людьми. Какой-то старик толкнул тележку, и колеса запрыгали по неровному булыжнику переулка. Когда тележка въехала на подъемный мост, зеваки отстали; никто не посмел следовать дальше.

Желтый пес прерывисто дышал и судорожно вытягивал лапы.

Когда шествие приблизилось к гостинице, Мегрэ заметил перед ее подъездом машину, которой раньше не видел. Войдя в кафе, комиссар сразу почувствовал, что обстановка изменилась.

Незнакомый человек почти оттолкнул комиссара и направил фотоаппарат на желтого пса, которого в это время снимали с тележки. Дважды ослепительно вспыхнул магний. Второй незнакомец, в брюках гольф и красном свитере, с записной книжкой в руках, подошел к комиссару и притронулся пальцем к кепке.

– Комиссар Мегрэ?. Я Васко, из парижской газеты

«Журналь». Мы только что приехали, и нам сразу же повезло: мосье дал интереснейший материал…

Репортер показал на доктора Мишу, который сидел в углу, привалившись к спинке дивана.

– Машина «Пти Паризьен» все время шла рядом с нашей, но нам и тут повезло: она сломалась километрах в десяти от Конкарно…

Эмма спросила комиссара:

– Куда поместить пса?

– Неужели в доме не найдется для него места?.

– Можно положить в чуланчик, возле черного хода…

Там мы обычно складываем пустые бутылки…

– Вот и отлично. Эй, Леруа! Позвоните ветеринару…

Всего час назад в кафе было пустынно, в зале царила какая-то напряженная, тревожная тишина. А сейчас фотограф в белом непромокаемом плаще двигал столы и стулья и умоляюще кричал:

– Одну минуточку! Не шевелитесь, прошу вас!. Поверните морду пса ко мне!..

Снова и снова вспыхивал магний.

– А где Ле-Поммерэ? – спросил комиссар доктора

Мишу.

– Он ушел вскоре после вас. Опять звонил мэр… Я

думаю, он скоро будет здесь…

* * *

К девяти часам вечера кафе «Адмирал» превратилось в ротный командный пункт. Прибыли еще два репортера.

Один из них за самым дальним столиком писал корреспонденцию. Время от времени сверху сбегал по лестнице фотограф.

– У вас не найдется девяностоградусного спирта?. Мне необходимо срочно высушить пленки. Этот пес – просто чудо! Вы говорите, спирт бывает только в аптеке?. И она уже закрыта? Не беда, для меня откроют…

В коридорчике у телефона какой-то журналист безразличным голосом диктовал в трубку:

– Мегрэ… Морис – Этьен – Грегуар… М-е-г-р-э…

Передаю все имена. Мишу… Мишель – Ирэн – Шарлотта… Да не болото, а Шарлотта!.. Так, правильно. Надеюсь, мой материал пойдет на первой полосе? Скажите патрону, что это совершенно необходимо…

Растерявшийся от шума и сутолоки, Леруа с тоской искал глазами Мегрэ, словно мог уцепиться за него, как за якорь спасения. В уголке единственный заезжий коммивояжер вырабатывал маршрут завтрашней поездки. Он листал толстый путеводитель по департаменту и время от времени обращался к Эмме:

– Деревня Шоффье… Там, кажется, развито скобяное производство? Благодарю вас…

Ветеринарный врач вытащил из тела желтого пса десяток дробин и наложил на заднюю часть туловища тугую повязку

– Может быть, он и оправится! – сказал врач. – Эти звери невероятно живучи.

Из чуланчика было два выхода: во двор и на лестницу, которая вела в погреб. На гранитные плиты бросили охапку соломы, прикрыли ее старым одеялом и опустили на нее пса. Рядом положили кусок говядины, но пес к ней и не притронулся.

В собственном автомобиле прибыл мэр – холеный старик с белоснежной бородкой. Его движения были резки и порывисты. Он нахмурился, попав в прокуренную атмосферу гауптвахты, или, точнее, ротного командного пункта.

– Кто эти господа?

– Журналисты из Парижа…

Мэр разбушевался:

– Восхитительно! Значит, завтра вся Франция будет болтать об этой дурацкой истории!. Разумеется, ничего путного вы еще не нашли?

– Следствие продолжается! – проворчал Мегрэ таким тоном, каким обычно говорят: «Не ваше дело!».

Раздражением был пропитан далее воздух. Люди нервничали и не собирались этого скрывать.

– А вы, Мишу, почему не возвращаетесь домой?

Мэр презрительно щурился, трусость доктора бесила его.

– Если так будет продолжаться, через двадцать четыре часа всех охватит паника… Как я уже говорил, необходимо кого-нибудь арестовать… Безразлично кого, но сделать это нужно.

При этих словах мэр многозначительно покосился на

Эмму.

– Я понимаю, что не могу вам приказывать, комиссар…

Но должен сказать, что нашей городской полиции вы отводите до смешного жалкую роль. А между тем, если последует еще одно убийство – одно-единственное! – мы окажемся перед катастрофой. Уже сейчас все чего-то ждут… Лавки, которые по воскресеньям обычно закрываются в девять часов, сегодня уже давным-давно на запоре. Дурацкая статья в «Фар де Брест» всполошила население…

Мэр говорил, не снимая с головы котелка. Потом он надвинул его на глаза и ушел, сказав на прощание:

– Прошу вас, господин комиссар, держать меня в курсе… Кроме того, напоминаю вам, что за все, что сейчас происходит, ответственность несете вы!

– Кружку пива, Эмма! – крикнул Мегрэ.

Журналистов становилось все больше. Ничто не могло помешать им останавливаться в «Адмирале», спускаться в кафе, болтать и звонить по телефону, наполняя весь дом шумом и суетой. Они то и дело требовали чернил и бумаги, задавали бесконечные вопросы Эмме, лицо которой было заплаканным и жалким.

За стеклами сгустилась ночь. Узенький снопик лунного света не освещал улицы, а лишь подчеркивал театральность лилового неба, покрытого тяжелыми тучами. И

всюду грязь, липнущая к ногам, ибо в Конкарно – увы! –

улицы не были вымощены.

– Ле-Поммерэ сказал вам, что вернется? – спросил

Мегрэ доктора Мишу.

– Да… Он пошел домой обедать…

– А где он живет? – спросил журналист, которому нечем было заняться.

Доктор назвал адрес, а Мегрэ, пожав плечами, отвел в угол инспектора Леруа.

– У вас есть оригинал статьи, появившейся сегодня утром?

– Я только что его получил. Он у меня в комнате. Текст явно написан левой рукой, кто-то боялся, что его почерк узнают.

– Почтового штемпеля нет?

– Нет. Письмо было брошено в почтовый ящик, висящий на дверях редакции. На конверте написано: «Чрезвычайно важно»…

– Получается, что в восемь часов утра или немного позднее кто-то уже узнал об исчезновении Жана Сервьера, о том, что его машина брошена возле реки Сен-Жак и что на сиденье имеются пятна крови… Кроме того, он предвидел, что будут найдены следы большеногого…

– Просто невероятно! – вздохнул инспектор. – Что касается отпечатков пальцев, то я уже передал их в Сюрте по фототелеграфу. Они перерыли все картотеки и ответили мне, что таких отпечатков у них не имеется…

Ошибиться было невозможно: Леруа успел заразиться общей паникой, хоть и не в очень тяжелой форме. Гораздо сильнее был поражен этим вирусом Мишу. Изможденный доктор выглядел особенно нелепо рядом с самоуверенными, развязными журналистами в спортивных костюмах.

Доктор не находил себе места. Мегрэ спросил его:

– Почему вы не ложитесь спать?

– Еще рано… Я никогда не ложусь раньше часа. – Показав золотые зубы, он пытается изобразить улыбку.

– Скажите откровенно, комиссар, что вы думаете обо всем этом?..

Над Старым городом светящиеся часы медленно пробили десять ударов. Комиссара позвали к телефону, звонил мэр.

– Ничего нового?

Неужели он все еще ждал нового несчастья?

Впрочем, стоило ли удивляться? Разве не ждал его и сам Мегрэ? Упрямо насупясь, комиссар пошел проведать желтого пса. Тот дремал, но когда комиссар вошел, открыл один глаз: в его взгляде теперь не было страха. Мегрэ погладил животное по голове и подложил соломы под его парализованные лапы.

В эту минуту к комиссару подошел хозяин «Адмирала».

– Как вы думаете, эти господа из газет долго пробудут здесь? Если да, то мне придется подумать о провизии…

Ведь торговля на рынке начинается только с шести утра…

Мегрэ уставился своими большими глазами на середину лба хозяина, затем проворчал что-то неразборчивое и прошел мимо, словно не замечая его. Надо было привыкнуть к комиссару, чтобы не обижаться на подобные выходки, которые сбивали с толку всех, кто его не знал.

Стряхивая воду с плаща, вошел репортер «Пти Паризьен».

– Что, опять дождик?.. Что у тебя новенького, Гролэн?

Глаза молодого репортера сверкали. Он сказал что-то на ухо фотографу, который приехал вместе с ним, и кинулся к телефону.

– Соедините меня с «Пти Паризьен», мадемуазель…

Служба прессы… Вне очереди… Что? Можете связаться прямо с Парижем? Отлично, соедините меня поскорей…

Алло… Алло! «Пти Паризьен»? Это вы, мадемуазель

Жермен? Дайте мне дежурную стенографистку. Говорит

Гролэн!.

В голосе журналиста звучало нетерпение, он бросал вызывающие взгляды в сторону коллег. Проходивший мимо Мегрэ остановился, чтобы послушать.

– Алло! Это вы, мадемуазель Жанна? Только побыстрее, хорошо? Мы еще успеем дать это в провинциальные выпуски, а другим газетам придется перепечатывать с парижского выпуска. Скажите секретарю редакции, чтобы он отредактировал мою заметку, у меня нет ни минуты…

Пишите: «Конкарно. Наши предположения оказались правильными, запятая, в городе совершилось новое преступление… Алло! Да, да, пре-ступ-ле-ние… Найден еще один убитый, если вам так больше нравится…»

Все замолчали. Доктор, как зачарованный, двинулся к журналисту, а тот продолжал диктовать торжествующим голосом, вздрагивая от возбуждения и восторга:

– После мосье Мостагэна, после журналиста Жана

Сервьера убит мосье Ле-Поммерэ… Да, Ле-Поммерэ. Я

уже диктовал вам по буквам эту фамилию… Он найден мертвым в своей комнате… Да, у себя дома… На теле нет никаких ранений… Мышцы судорожно сведены, все указывает на отравление… Обождите… Закончить можно так: в городе царит ужас, понятно? А теперь немедленно покажите все это секретарю редакции. Через полчаса я позвоню еще раз и дам заметку для парижского выпуска, а то, что я продиктовал, пойдет в провинциальные, дорога каждая минута…

Журналист повесил трубку, вытер лоб и обвел окружающих счастливым взглядом.

Телефон зазвонил опять:

– Алло! Комиссар? Говорят из дома мосье Ле-Поммерэ, мы минут двадцать не можем до вас дозвониться… Мосье

Ле-Поммерэ мертв… Вы слышите?

Голос еще раз повторил сквозь треск: «Он мертв…»

Мегрэ повесил трубку и оглянулся. Почти на всех столах стояли пустые стаканы. Эмма повернула к комиссару свое бескровное лицо.

– Не прикасаться ни к одной бутылке, ни к одному стакану! – громко приказал Мегрэ. – Вы слышите, Леруа?.

Все должны остаться на своих местах.

По лбу доктора стекали крупные капли пота. Он сорвал фуляровый платок, обнажив худую, длинную шею; на вороте рубашки поблескивала медная запонка.

***

Когда Мегрэ вошел в дом мосье Ле-Поммерэ, там находился врач, живший по соседству, он уже констатировал наступившую смерть.

Кроме врача, присутствовала домовладелица, особа лет пятидесяти. Она и звонила комиссару в «Адмирал».

Красивый домик, сложенный из серого камня, стоял лицом к морю. Каждые двадцать секунд яркий луч маяка, словно кисть художника, скользил по окнам.

На балконе торчало древко флага и был прибит щит с гербом Дании.

Тело Ле-Поммерэ было распростерто на красноватом ковре студии, загроможденной дешевыми безделушками.

У дома начинала собираться толпа, люди молча смотрели на комиссара.

На стенах гостиной висели фотографии актрис, некоторые с дарственными надписями. Все они были старательно застеклены, как и легкомысленные картинки, вырезанные из журналов.

Рубашка на трупе была изорвана, башмаки густо облеплены грязью.

– Стрихнин! – уверенно сказал врач. – Я мог бы поклясться в этом… Посмотрите на его глаза… И обратите внимание на то, как сведены мышцы. Агония длилась не менее получаса… а может быть, и больше…

– Где вы находились в это время? – спросил домохозяйку Мегрэ.

– Я была внизу, у себя. Мосье Ле-Поммерэ снимал у меня целый этаж с пансионом. Он вернулся к обеду, около восьми часов, и почти ничего не ел. Он сказал, что электрические лампы плохо горят, хотя они горели нормально… Потом он сказал, что уйдет вечером, он сначала примет аспирин, у него была сильная головная боль.

Комиссар вопросительно взглянул на врача, тот кивнул:

– Именно так!. Типичные первые симптомы…

– А как скоро они начинают проявляться?

– Это зависит от дозы и от того, насколько крепок организм человека. Иногда через полчаса, а то и через два.

– А смерть?.

– Она наступает позднее как результат общего паралича. Сначала наблюдаются явления местного паралича…

Весьма возможно, что Ле-Поммерэ пытался звать на помощь… Видимо, он лежал на этом диване…

Мегрэ посмотрел на широкий диван, благодаря которому квартира Ле-Поммерэ именовалась «домом непристойности». Над этим диваном фривольные картинки были прибиты особенно густо. Ночник источал розовый свет.

– Судороги, напоминающие припадок белой горячки, заставили его скатиться на пол, где смерть и настигла его.

В дверь просунулся фотограф. Мегрэ шагнул и захлопнул ее у него под носом. Он подсчитывал вполголоса:

– Ле-Поммерэ покинул кафе «Адмирал» в самом начале восьмого… Там он выпил порцию коньяка с водой. Спустя четверть часа, придя домой, он ел и пил… Следовательно, если принять во внимание то, что вы говорили о стрихнине, Ле-Поммерэ мог проглотить яд дома или еще где-нибудь.

Мегрэ быстро спустился на первый этаж. Домовладелица, окруженная соседками, горько плакала.

– Где у вас грязные тарелки и стаканы?

Она смотрела на комиссара, не понимая, чего он от нее хочет. Не дожидаясь ответа, Мегрэ прошел в кухню, там он увидел таз с теплой водой, справа от которого лежали вымытые тарелки, а слева – грязные. Тут же стояли стаканы.

– Я только что начала мыть посуду… – всхлипывала хозяйка.

Вошел полицейский.

– Охраняйте дом! – приказал ему Мегрэ. – Удалите отсюда всех, кроме хозяйки. И чтобы ни одного журналиста, ни одного фотографа близко не было. К тарелкам и стаканам не прикасаться!

Мегрэ вышел на улицу. Под порывами штормового ветра ему предстояло прошагать до гостиницы метров пятьсот. Город погрузился во тьму, лишь несколько окон светились далеко одно от другого.

Зато на площади, ярко горели все три окна гостиницы

«Адмирал». Их зеленоватые стекла делали здание похожим на огромный аквариум, освещенный изнутри.

Подойдя к дверям гостиницы, Мегрэ услышал громкие голоса, телефонные звонки и ворчание автомобильного мотора.

– Куда вы собрались? – спросил Мегрэ у журналиста, заводившего машину.

– Телефонная линия перегружена. Попробую соединиться с редакцией из другого места… Через десять минут будет поздно, мой материал не попадет в парижский выпуск…

Инспектор Леруа стоял посреди кафе с видом классного наставника, наблюдающего за приготовлением уроков.

Журналисты писали не поднимая головы. Лицо у коммивояжера было по-прежнему ошарашенное, но он явно наслаждался непривычной обстановкой.

Посуда все еще стояла на столах. Здесь были бокалы на ножках – для аперитивов, маленькие ликерные стаканчики, пивные кружки с еще пузырившейся пеной.

– Когда вы прекратили подавать, Эмма?

Официантка тщетно напрягла память.

– Не знаю, мосье Мегрэ, не могу сказать… Часть стаканов я успела прибрать до вашего приказа, а другие стоят здесь с самого завтрака…

– Где стакан мосье Ле-Поммерэ?

– А что он пил? Вы не помните, мосье Мишу?..

Мегрэ ответил за доктора:

– Он пил коньяк с водой.

Эмма задумчиво смотрела на блюдечки4.

– Шесть франков… Но одному из этих господ я подавала виски, а оно тоже стоит шесть франков… Быть может, он пил из этого стакана… Или из этого?.

Фотограф, решивший не терять времени даром, фотографировал зеленоватые стаканы, разбросанные на мраморе столиков.

– Разыщите аптекаря! – приказал Леруа комиссар.

Поистине это была ночь тарелок и стаканов. Их принесли из дома покойного вице-консула Дании. В лаборатории аптекаря толкались журналисты, чувствовавшие себя как дома. Один из них, учившийся когда-то на медицинском факультете, даже принялся помогать аптекарю.

Снова позвонил мэр и едва процедил в трубку:

– …ответственность несете вы…

Анализы ничего не дали. Появился хозяин гостиницы и недоуменно спросил:

– Комиссар, а куда девался пес?.

Чулан, где пса уложили на солому, был пуст. Парализованное животное, которое не могло не только ходить, но даже ползать из-за повязки, стягивавшей ему задние лапы, исчезло.

Анализ стаканов не обнаружил решительно ничего!

4 Во Франции напитки подают на разноцветных блюдечках, по ним производится расчет с клиентом.

– Возможно, я успела вымыть стакан мосье

Ле-Поммерэ, – вздыхала Эмма. – Разве упомнишь в этой суматохе…

Половина посуды в кухне домовладелицы также успела побывать в тазу с теплой водой.

Землистое лицо Эрнеста Мишу было искажено гримасой ужаса – исчезновение пса его потрясло.

– За ним пришли со двора, я знаю… Там есть ход со стороны набережной… Что-то вроде тупичка. Надо поскорее забить эту дверь, комиссар. Подумать только, ведь в любую минуту он может проникнуть к нам незамеченным… Нет, это невероятно – унести такого пса на руках!.

Доктор не осмеливался покинуть своего места в глубине зала, стараясь держаться как можно дальше от дверей.

ГЛАВА 5

ЧЕЛОВЕК С МЫСА КАБЕЛУ

Было восемь часов утра. Мегрэ не ложился спать в эту ночь. Он принял горячую ванну и теперь брился перед окном, повесив зеркальце на шпингалет.

За ночь похолодало, шел мелкий дождь вперемешку с мокрым снегом. Внизу репортеры ждали парижских газет.

Послышались свистки поезда, прибывающего на вокзал

Конкарно в начале девятого. Сенсационные сообщения могли поступить каждую минуту.

На рыночной площади, перед окнами гостиницы, началась торговля. Однако на этот раз она шла менее оживленно, чем обычно. Люди шептались, приезжие крестьяне были явно встревожены новостями, которые они услышали. На немощеной площадке разместилось приблизительно с полсотни деревянных лотков и прилавков. Здесь торговали сливочным маслом и овощами, подтяжками и шелковыми чулками. Слева стояли самые разнообразные повозки, и над всем этим белыми чайками скользили накрахмаленные кружевные чепцы крестьянок. Но вот Мегрэ увидел – что-то произошло. Крестьяне прекратили торговать и сгрудились, все смотрели в одну сторону. Окно было закрыто, и Мегрэ слышал лишь невнятный гул голосов.

Комиссар приподнялся на цыпочки, чтобы дальше видеть. Близ портовых причалов рыбаки грузили на барки пустые корзины и сети. Вдруг они бросили работу и выстроились в ряд. По узкому проходу двое полицейских провели по направлению к мэрии какого-то человека.

Один из полицейских был безбородый юноша с наивным, почти детским лицом. У другого были густые усы цвета красного дерева; мохнатые брови придавали ему грозный вид.

Рынок замолк. Все смотрели на приближавшуюся тройку, показывая на наручники, соединявшие обе руки арестованного с руками его конвоиров.

Задержанный был гигант. Он шел, наклонясь вперед, и от этого плечи его казались еще шире. С трудом вытаскивал он ноги из липкой грязи, и казалось, что он тянет за собой обоих полицейских.

На арестованном был ветхий пиджак. Он был без шляпы, его густые черные волосы были подстрижены очень коротко.

Журналист взбежал по лестнице и принялся трясти дверь комнаты, в которой спал фотограф:

– Бенуа! Бенуа! Скорее вставай! Можно сделать потрясающий снимок!.

Снимок действительно мог получиться потрясающим.

Пока Мегрэ, не спуская глаз с площади, стирал остатки мыльной пены с лица и натягивал пиджак, там произошло нечто невероятное.

Рыночная толпа сомкнулась вокруг задержанного и полицейских. Внезапно пленник, по-видимому уже давно ждавший подходящего момента, остановился и с бешеной силой рванул обе руки.

Комиссар увидел, что на руках полицейских остались лишь жалкие обрывки цепей. Задержанный кинулся в толпу, упала сбитая с ног женщина. Люди бросились врассыпную. Еще никто не успел прийти в себя от изумления, как он одним прыжком достиг тупика, находившегося в двадцати метрах от здания гостиницы, совсем рядом с тем самым домом, из дверей которого в пятницу вылетела пуля, угодившая в Мостагэна.

Младший из полицейских хотел стрелять, но замешкался. Он устремился вслед за беглецом, держа пистолет так неумело, что Мегрэ начал опасаться несчастного случая. Навес из некрашенного дерева затрещал под напором метнувшейся толпы, и парусина упала прямо на масло.

Молодой полицейский смело продолжал преследование. Мегрэ, хорошо изучивший местность, неторопливо одевался.

Он понимал, что изловить беглеца здесь было бы чудом. Тупичок изгибался под прямым углом и был не шире двух метров. Двери по крайней мере двадцати домов, фасад которых был обращен на набережную или площадь, выходили в эту кишку.

Кроме того, вокруг были амбары, склады торговца канатами и корабельными товарами, склады консервной тары и множество других беспорядочно разбросанных строений.

И повсюду масса щелей и закоулков. А забраться на невысокую крышу одного из складов для рослого человека было совсем не трудно. Преследование в таких условиях становилось почти безнадежным.

Толпа теперь держалась в стороне. Женщина, которую неизвестный сбил с ног, багровая от злости, грозила кулаком, и крупные слезы стекали ей на подбородок.

Наконец из гостиницы появился фотограф. Он был бос и в дождевике, натянутом прямо поверх пижамы.

***

Получасом позже прибыл мэр, а следом за ним лейтенант жандармерии со своими людьми. Жандармы немедленно принялись обыскивать все соседние дома.

Увидев Мегрэ и Леруа, мирно поглощавших бутерброды за столиком кафе, первый сановник города затрепетал от негодования.

– Я вас предупреждал, комиссар, что вы несете ответственность за… за… Но вас это, видимо, совершенно не волнует! Я дам телеграмму в министерство внутренних дел, я сообщу им об… об… и спрошу: кто должен за это отвечать?.. Вы хотя бы видели, что происходит в городе?

Люди в ужасе покидают свои дома! Парализованный старик кричит в страхе, потому что все удрали, оставив его одного!.. Сбежавший убийца мерещится всем!..

Мегрэ обернулся. Эрнест Мишу, точно испуганный ребенок, старался держаться ближе к нему. Он был по-прежнему бледен, как привидение.

– Заметьте, комиссар: арест был произведен местной полицией, ее рядовыми агентами, в то время как вы…

– А вы все еще настаиваете на аресте?

– Что вы хотите сказать? Неужели вы сможете вновь поймать беглеца?

– Вчера вы требовали, чтобы я арестовал кого-нибудь, все равно кого…

Все журналисты вышли на улицу помогать жандармам разыскивать преступника. В кафе было пусто и грязно.

Убрать еще не успели, противно пахло застоявшимся табачным дымом. Заплеванный пол, посыпанный древесными опилками, был усеян окурками и осколками битой посуды.

Комиссар неторопливо достал из бумажника незаполненный ордер на арест.

– Так скажите же одно слово, господин мэр, и я с удовольствием…

– Любопытно было бы узнать, кого вы собираетесь арестовать?

– Эмму, разумеется… Дайте-ка нам, пожалуйста, чернила и перо…

Мегрэ попыхивал трубкой. Он слышал, как мэр проворчал не без надежды, что его услышат:

– Блеф!

Мегрэ и ухом не повел. Своим размашистым, некрасивым почерком он писал:

«…означенного мосье Мишу Эрнеста, администратора акционерного общества недвижимости Белых песков…»

***

Это скорее напоминало комедию, чем трагедию. Мэр через плечо Мегрэ прочел то, что он писал.

– Вот так! – сказал Мегрэ. – Раз вы этого хотите, я арестую доктора!

Доктор посмотрел на обоих и попытался изобразить улыбку, как человек, который не знает, как реагировать на подобную шутку. Но комиссар смотрел не на него, а на

Эмму, которая подошла к кассе и вдруг обернулась. На бледном лице официантки мелькнула слабая улыбка.

Видно было, что она едва сдерживает радость.

– Я полагаю, комиссар, вы сознаете серьезность принятого вами решения?.

– Это мое ремесло, господин мэр.

– Значит, после всего происшедшего вы не находите ничего лучшего, как арестовать моего товарища, я бы сказал, друга… Арестовать одного из самых уважаемых граждан Конкарно… Человека, который…

– Скажите лучше, есть ли в вашем городе благоустроенная тюрьма?

Доктор Мишу, казалось, всецело был занят тем, чтобы проглотить набежавшую слюну.

– В мэрии имеется полицейский пост… Есть еще помещение в жандармерии Старого города…

Вошел инспектор Леруа. У него перехватило дыхание, когда Мегрэ обратился к нему самым непринужденным тоном:

– Вот что, старина… Вы окажете мне большую услугу, если сведете доктора в жандармерию. Это надо сделать аккуратно, наручники не понадобятся… Вы заключите его под стражу и будете следить, чтобы он не испытывал ни в чем недостатка…

– Но это же сумасшествие! – пробормотал наконец доктор. – Я ничего не понимаю… Это неслыханно… Это, наконец, неблагородно!.

– Ну еще бы! – буркнул Мегрэ и повернулся к мэру. – Я

не возражаю, чтобы полиция продолжала розыски сбежавшего бродяги, раз это забавляет население… Быть может, это даже будет полезно. Но не следует придавать его поимке слишком большое значение, господин мэр. Во всяком случае, постарайтесь успокоить жителей…

– А вы знаете, что при аресте бродяги мои люди обнаружили у него в кармане здоровенный складной нож?

– Вполне возможно…

Мегрэ начинал терять терпение. Он встал, натянул свое тяжелое драповое пальто с бархатным воротником и принялся счищать рукавом пыль с котелка.

– До скорого свидания, господин мэр. Буду держать вас в курсе. И еще один совет – не стоит пока ничего рассказывать журналистам. Откровенно говоря, дело это пустяковое, выеденного яйца не стоит… Пошли?

Вопрос относился к молодому сержанту, который кинул на мэра взгляд, словно желая сказать: «Извините, господин мэр, но я обязан повиноваться этому господину…»

Инспектор Леруа ходил вокруг доктора с видом человека, которому на плечи внезапно свалилась непосильная ноша.

Мегрэ пересек кафе, мимоходом потрепав по щеке

Эмму. Затем он вышел на площадь, не обращая внимания на устремленные к нему любопытные взгляды жителей.

– Сюда? – спросил он у полицейского.

– Сюда, но придется обогнуть дом. Минут тридцать ходу, господин комиссар…

События, развернувшиеся в Конкарно, взволновали рыбаков гораздо меньше, чем городских жителей. Пользуясь относительным затишьем, десяток рыбачьих баркасов выбирались из гавани. Рыбаки гребли кормовыми веслами к выходу из рейда, чтобы в море поставить паруса.

Полицейский смотрел на комиссара, как смотрит ученик на преподавателя, когда желает завоевать его благосклонность.

– А знаете, господин комиссар, доктор и господин мэр играли в карты не меньше двух раз в неделю… Для господина мэра это был такой удар…

– А что говорят в городе?

– Смотря кто… Те, что попроще, рабочие, рыбаки… не очень-то волнуются. По-моему, некоторые далее довольны.

Господина доктора, господина Ле-Поммерэ и господина

Сервьера не очень любили в наших местах. Конечно, они образованные господа, но… Никто, понятно, ничего им не говорил, но вели они себя не очень хорошо… Портили девчонок с рыбозавода… А в прошлом году, когда сюда приехали их парижские приятели, началось настоящее безобразие… Они пили и шумели до двух часов ночи, точно были хозяевами города… К нам часто поступали жалобы на них… Особенно безобразничал господин

Ле-Поммерэ, он не пропускал ни одной юбки… Страшно вспомнить: рыбозаводы в то время стояли, девчонок выбросили на улицу… Но у этих господ были деньги.

– В таком случае кто же волнуется?

– Волнуются другие!. Буржуа, лавочники, коммерсанты… Они водились с этой компанией из кафе «Адмирал». Оно вроде центра в нашем городе… Сам господин мэр бывал там…

Полицейский был явно польщен вниманием комиссара.

– Где мы находимся?

– Мы только что вышли из города. Здесь берег почти безлюден. Только скалы, пески и дюны… Кое-где виллы парижан, но там живут только летом. Это место называется мысом Кабелу…

– Почему вы решили искать именно здесь?

– Когда вы приказали нам с товарищем искать бродягу, которому, очевидно, принадлежит желтый пес, мы начали со старой барки, что стоит в заводи… Там иногда укрываются те, у кого нет крова… В прошлом году сгорел баркас: какой-то бродяга разводил в нем огонь, чтобы согреться, и ушел, не потушив костра…

– Так вы ничего не нашли?

– Ничего… Потом товарищ вспомнил, что на мысе

Кабелу стоит заброшенная сторожка, и мы пришли сюда…

Видите, на последнем выступе – каменный домик. Он, наверное, был построен в то же время, что и городские укрепления. Теперь идите сюда… Осторожно, здесь грязно.

Когда-то в этом домике жил наблюдатель, который должен был сообщать в город о приближавшихся кораблях…

Отсюда видно далеко вокруг… Это фарватер Гленан, проплыть в нашу гавань можно только по нему. Но все здесь вот уже много лет заброшено…

Мегрэ перешагнул порог. Двери не было, пол в комнате был земляной. В сторону моря смотрели узкие бойницы,

пробитые в стене. В другой стене было одно-единственное окно без рам и стекол.

Стены были покрыты надписями, нацарапанными кончиком ножа. На полу валялись клочки бумаги, какие-то обломки, мусор.

– Смотрите, господин комиссар… Здесь лет пятнадцать жил один чудак… Он был не совсем нормальный, дичился людей… Спал вот в этом углу, на сырость и холод ему было наплевать. А ведь во время шторма волны доходили до бойниц… Интересный был тип. Летом специально, чтобы посмотреть на него, приезжали парижане, давали ему деньги… А потом один ловкий продавец открыток додумался сфотографировать его и продавать снимки при входе в домик. Но во время войны бедняга умер, и дело лопнуло… Как видите, прибрать в домике никто не догадался. И я подумал вчера: если он прячется где-то поблизости, искать надо здесь…

Мегрэ поднялся по узенькой каменной лесенке, выбитой в толще утеса, и оказался в сторожевой будке – маленькой башенке, сложенной из гранита. Отсюда на все четыре стороны открывался чудесный вид.

– Здесь был пост наблюдателя. Когда маяки еще не были изобретены, здесь зажигали костер… Так, значит, сегодня утром мы с товарищем пришли сюда. Шли тихо, на цыпочках. Видим, на том самом месте, где спал сумасшедший, храпит какой-то здоровенный детина… Храп был слышен шагов за пятнадцать. Мы изловчились надеть ему наручники, так что он даже не успел проснуться!..

Они спустились в комнату, там гуляли пронизывающие сквозняки.

– Он отбивался? – спросил Мегрэ.

– Нет. Товарищ потребовал у него документы, но он даже не ответил. Если б вы его видели, господин комиссар!

Он вполне мог справиться с нами обоими… Я все время держал его под прицелом. Ручищи у него!. У вас тоже не маленькие, но у него вдвое больше, честное слово, и татуированные…

– Успели заметить, какая татуировка?

– На одной руке – якорь и буквы «С» по бокам… И еще какие-то рисунки, может быть, змея. Мы не стали ничего трогать, так все и было… Посмотрите, господин комиссар!.

В углу были свалены бутылки из-под дорогих, тонких вин и ликеров и пустые консервные коробки, а также не открытые – их было штук двадцать.

В центре комнаты остались следы догоревшего костра.

Рядом валялась обглоданная дочиста кость бараньей ноги, хлебные корки, рыбьи хребты, раковины и разгрызанные клешни омара.

– Настоящий пир! – воскликнул полицейский, видимо сроду не пробовавший таких деликатесов. – Вот почему за последнее время нам подали столько жалоб! Мы, правда, не обращали внимания, дела все были пустячные. У булочника украли шестифунтовый хлеб… С рыбачьей барки исчезла корзина свежих мерланов… Управляющий складом Прюнье жаловался, что у него по ночам воруют омаров…

Мегрэ был занят не совсем обычным подсчетом: за сколько дней мог управиться со всем этим здоровый человек с превосходным аппетитом?

– Пожалуй, за неделю, – бормотал он. – Никак не меньше. Да еще баранья нога… – Вдруг он спросил:

– А как же пес?.

– В самом деле! Мы его не нашли, господин комиссар…

Весь пол покрыт следами лап, но пса мы не видели… А уж господин мэр, наверное, на стенку лезет из-за ареста доктора… Он грозился телеграфировать в Париж, самому министру… Держу пари, так он и сделает!.

– У этого человека было оружие?

– Нет. Я сам обыскивал его карманы, пока мой товарищ

Пьебеф одной рукой наводил на него револьвер, а другой –

держал цепь от наручников. В кармане его брюк я нашел жареные каштаны, штук пять или шесть… Их продают в субботу и воскресенье с тележки, что стоит возле кинотеатра… Еще у него было немного мелочи, франков на десять… И нож. Такими ножами матросы режут хлеб.

– И он ничего не сказал?

– Ни единого слова. Пьебеф и я, мы даже подумали, что он не в своем уме, как и прежний здешний жилец. Он волком смотрел на нас… Не брился, должно быть, дней восемь, и два передних зуба у него были сломаны.

– Что на нем было?

– Не обратил внимания, господин комиссар… Какой-то изодранный пиджачишко… А под ним – не помню, не то рубашка, не то фуфайка… Он пошел за нами как миленький… Мы с Пьебефом были горды такой добычей. Если б он захотел, он мог бы сбежать десять раз, пока мы добирались до города… Мы уж совсем успокоились, и вдруг, возле самого рынка, он так рванул наручники, что цепи не выдержали… Я думал, он мне руку оторвет… Видите?

Синяки до сих пор не прошли… Кстати, насчет доктора

Мишу…

– Ну?

– Его мамаша должна вернуться сегодня или завтра. Вы знаете, что она вдова депутата? Говорят, у нее есть связи.

Она дружна с женой господина мэра…

Сквозь узкие бойницы Мегрэ пристально смотрел на стальную поверхность океана. Крохотные парусники скользили между мысом Кабелу и подводной скалой, о существовании которой можно было догадаться по белым барашкам. Кораблики разворачивались и уходили в море ставить сети.

– Неужели вы действительно считаете, что доктор

Мишу…

– Пошли! – сухо сказал комиссар.

Начинался прилив. Когда они вышли, свинцовые волны уже лизали гранитную площадку. Сотней метров ниже, у самой воды, прыгал по камням босоногий мальчишка.

Видимо, при низкой воде он поставил ловушку для крабов и теперь торопился забрать добычу. Молодой полицейский не мог заставить себя молчать.

– Самое странное – это, конечно, выстрел в мосье

Мостагэна. Ведь он лучший человек во всем Конкарно…

Его даже хотели выбрать муниципальным советником…

Правда, он как будто выкарабкался, но извлечь пулю не удалось… Бедняга так и будет ходить всю жизнь с куском свинца в животе. Подумать только, не начни он раскуривать сигару на ветру, ничего бы не случилось…

Обратно Мегрэ и сержант шли другим путем. Док остался справа, а они поехали на пароме, ходившем между портом и Старым городом.

Совсем близко от перекрестка, где накануне добивали камнями желтого пса, Мегрэ увидел стену с внушительной дверью. На ней развевался флаг и виднелась надпись:

«Национальная жандармерия».

Мегрэ и сержант вошли во двор дома, построенного еще во времена Кольбера. В канцелярии инспектор Леруа о чем-то спорил с жандармским бригадиром.

– Где доктор? – спросил Мегрэ.

– Понимаете, комиссар, бригадир ни за что не разрешает приносить ему еду из ресторана…

– Только под вашу личную ответственность! – заявил бригадир. – И напишите мне расписку, чтобы я мог оправдаться.

Дворик был тих и безлюден, словно в монастыре. С

пленительным журчанием плескалась вода в фонтане.

– Где он?

– Видите дверь? За ней будет коридор. Вторая дверь направо. Если хотите, могу вас проводить. Кстати, мне недавно звонил мэр и приказал обращаться с арестованным как можно мягче…

Мегрэ почесал подбородок. Инспектор Леруа и сержант

– наверно, ровесники – смотрели на него с одинаково робким любопытством.

Спустя несколько минут комиссар вошел в камеру.

Стены ее были выбелены известью, и помещение выглядело не более унылым, чем любая казарма.

Доктор Мишу сидел за маленьким некрашеным столом.

Увидев комиссара, он встал и после короткого колебания заговорил, глядя куда-то в сторону:

– Я полагаю, комиссар, что вы разыграли эту комедию лишь для того, чтобы избежать новой драмы и защитить меня от нападения этого… этого…

Мегрэ обратил внимание, что у доктора в нарушение устава не были отобраны ни подтяжки, ни фуляровый шарф, ни шнурки. Комиссар зацепил носком ботинка стул, подтянул его к себе и удобно уселся. Затем он достал трубку, набил ее и проворчал добродушно:

– Ну еще бы… Да вы присаживайтесь, доктор!..

ГЛАВА 6

ТРУС

– Скажите, комиссар, вы суеверны?

Мегрэ сидел верхом на стуле, положив локти на спинку.

Он скорчил гримасу, которая могла означать все что угодно. Доктор так и не сел.

– Я думаю, комиссар, что все мы суеверны, но проявляется это лишь в определенный момент. Когда мы, если разрешите так выразиться, ощущаем, что нас взяли на прицел…

Доктор откашлялся в платок, озабоченно посмотрел в него и продолжал:

– Всего неделю назад я сказал бы вам, что не верю никаким оракулам. Но теперь!. Лет пять назад мы, несколько друзей, обедали у одной парижской актрисы. После обеда, за кофе, кто-то предложил погадать на картах… Погадали и мне… Знаете, что мне выпало? Заметьте, я не верил, я хохотал до слез… Я знал наперед все эти гадания: светловолосая дама, трефовый король, желающий вам добра,

письмо издалека и прочее. Но мне сказали совсем другое:

«Вы умрете страшной смертью… Остерегайтесь желтых собак!. »

Эрнест Мишу еще ни разу не посмотрел на комиссара.

Теперь он на мгновение остановил на нем свой бегающий взгляд. Мегрэ благодушествовал. Огромный на маленьком стульчике, он очень смахивал на статую Благодушия.

– Вас это не удивляет, комиссар? Много лет подряд я и не слыхал ни о каких желтых псах… И вот в пятницу разыгрывается первая трагедия, и жертвой оказывается один из моих ближайших друзей… С таким же успехом я сам мог укрыться на крыльце, чтобы закурить!. И получил бы пулю в живот!.. А желтый пес тут как тут!.. Затем исчезает второй мой друг… Исчезает при неслыханно таинственных обстоятельствах. И снова бродит вокруг этот проклятый пес… Вчера пришла очередь Ле-Поммерэ – и здесь не обошлось без следов этого чудовища… Как же мне не волноваться, комиссар?

Все это доктор Мишу выпалил единым духом, но к концу своей тирады он заметно успокоился. Чтобы подбодрить его, Мегрэ поддакнул:

– Безусловно. Несомненно…

– Разве это не ужасно?. Я прекрасно понимаю, что могу показаться трусом. Пусть так! Да, я боюсь! После выстрела в Мостагэна какой-то безотчетный страх схватил меня за горло и не отпускает… Особенно – когда я слышу об этом желтом псе!.

Доктор маленькими шажками бегал по камере, упорно глядя в пол. Лицо его раскраснелось.

– Я сам собирался попросить у вас защиты, комиссар,

но боялся вашей презрительной усмешки… Ваше презрение ранило бы меня… Я знаю, что сильные люди презирают трусов…

Голос доктора стал пронзительным.

– Так вот, комиссар, я признаюсь вам в том, что я трус… Четыре дня я живу в мучительном страхе, я умираю от страха. Но я в этом не виноват. Я достаточно опытный врач, чтобы понимать, в чем тут дело. Я родился семимесячным, и меня поместили в «инкубатор». Ребенком я переболел решительно всеми детскими болезнями… Когда началась война, врачи признали меня годным к военной службе. А мне уже дважды накладывали пневмоторакс, удалили часть ребра, и каверна едва успела зарубцеваться… Одной почки у меня уже не было. Но врачи тогда осматривали по пятьсот человек в день, они признали меня годным и отправили на фронт. И тут я узнал настоящий страх!. Мне казалось, что я схожу с ума! При разрыве снаряда меня засыпало землей, санитары еле откопали меня. После этого я был признан непригодным к военной службе и демобилизовался… Конечно, то, что я рассказываю вам, не очень приятно. Но я внимательно наблюдал за вами, и мне кажется, вы способны понять многое… Презирать слабого легче всего. Гораздо труднее понять до конца причины страха. Так вот, комиссар: я прекрасно знал, что вы смотрели на нашу компанию весьма неодобрительно. Вам, конечно, рассказали, что я, сын покойного депутата, доктор медицины, занимаюсь продажей земельных участков… И провожу вечера в кафе «Адмирал» в кругу таких же неудачников, как я сам… Впрочем, что мне оставалось делать, комиссар?. Мои родители тратили много, но были небогаты. Для Парижа это не редкость. Я

рос в роскоши, меня возили по всем модным курортам.

Потом отец умер, а матери пришлось выкручиваться, интриговать, ведь она осталась все той же тщеславной светской дамой, а кредиторы уже начали нас осаждать. Я стал помогать ей!. Все, на что я оказался способен, – это торговля земельными участками… Конечно, занятие не из блестящих. К тому же оно вынуждает меня жить в этой дыре… Зато здесь мы уважаемые граждане… Правда, у каждого из этих уважаемых граждан своя червоточинка…

Мы знакомы всего три дня, комиссар, но мне хочется говорить с вами начистоту… Я был женат, но жена бросила меня… Ей был нужен человек энергичный, честолюбивый… А у меня не хватает почки… Три или четыре дня в неделю я болею, еле дотаскиваю ноги от кровати до кресла…

Доктор устало опустился на стул.

– Вероятно, Эмма сказала вам, что я был ее любовником… Глупо, не правда ли?. Но что делать, комиссар, иногда женщина бывает вам необходима… Хотя о таких вещах не принято говорить во всеуслышание. В кафе

«Адмирал» я мог бы постепенно сойти с ума. Этот желтый пес… Исчезновение Сервьера, пятна крови в его машине…

И самое страшное – ужасная смерть Ле-Поммерэ… Почему он?.. Почему не я?.. За два часа до его гибели мы сидели за одним столом, пили из одной бутылки… У меня было предчувствие, что если я выйду на улицу, то наступит мой черед. Потом я понял, что кольцо смыкается. Даже в гостинице, запершись в своей комнате, я не мог считать себя в безопасности… Поэтому я так обрадовался, когда увидел, что вы подписываете ордер на мой арест. И все же…

Доктор обвел взглядом стены, посмотрел на зарешеченное окно, выходящее во двор.

– Все же я думаю передвинуть свою койку в тот угол, подальше от окна… Ну разве это не странно? Мне гадали пять лет тому назад, а ведь желтого пса, конечно, тогда и на свете не было! Я боюсь, комиссар, я готов кричать во все горло, что я боюсь… Мне наплевать, что скажут люди, узнав, что я в тюрьме. Я думаю только об одном: я не хочу умирать!.. А ведь кто-то подстерегает меня. Кто он, я не знаю, но он убил Ле-Поммерэ, убил Гойяра, тяжело ранил

Мостагэна… Объясните мне: зачем он это сделал? Вероятнее всего, это сумасшедший. Но он на свободе, он бродит где-то рядом, а мы не можем с ним справиться. Он уже знает, что я здесь. Вы заметили, что у этого ужасного пса глаза человека?.

Мегрэ поднялся со стула и выколотил трубку о каблук.

Доктор Мишу жалобно повторил:

– Я знаю, вы считаете меня трусом… Что ж! У меня опять начались боли в почке, и я промучаюсь всю ночь.

Мегрэ как бы олицетворял собой полную противоположность доктору, которого снедали какое-то лихорадочное волнение, физическая боль и отвратительный, нездоровый ужас.

– Прислать вам врача?

– Не надо! Если я стану кого-то ждать, это будет еще страшнее… Мне будет казаться, что сейчас войдет он, сумасшедший убийца… Вместе со своим псом…

Зубы доктора стучали.

– Вы арестуете его, комиссар, или просто застрелите как бешеную собаку? Он хуже бешеной собаки!. Ведь он убивает людей без цели, без причины…

Казалось, еще три минуты – и у него начнется нервный припадок. Мегрэ счел за лучшее подняться и выйти. Заключенный проводил его взглядом. Он втянул голову в плечи, глаза его тускло мерцали под красноватыми веками.

***

– Вы хорошо меня поняли, бригадир?. Никто, кроме вас, не имеет права входить в камеру. Вы будете приносить ему пищу и все, что ему понадобится. Но смотрите, чтобы в камере не было ничего такого, с помощью чего он мог бы покончить с собой. Отберите у него шнурки, галстук… Во дворе под окном установите круглосуточное дежурство. И

будьте с ним вежливы!.. Безупречно вежливы!..

– Такой достойный человек! – вздохнул жандармский –

бригадир. – Неужели вы думаете, что он…

– Что он очередная жертва? Да!. Помните: вы отвечаете за его жизнь!..

Мегрэ вышел и зашагал по узкой улице, шлепая по лужам. Теперь уже весь город знал его. При его появлении на окнах приподнимались занавески. Мальчишки прекращали игры и провожали его почтительными и боязливыми взглядами.

Комиссар пересекал подъемный мост, соединяющий

Старый город с Новым, когда навстречу ему попался инспектор Леруа. Он искал комиссара.

– Есть новости, Леруа? Как прошла облава на медведя?

– На какого медведя?

– На медведя с большими лапами… Удалось вам его поймать?

– Нет. Мэр распорядился прекратить розыски, так как они нервируют население. Мы ограничились тем, что установили жандармские посты в наиболее важных местах…

Но я искал вас не поэтому. Я хотел поговорить с вами насчет исчезнувшего журналиста Гойяра, он же Жан Сервьер… Из Бреста приехал один коммивояжер, который с ним знаком. Он утверждает, что вчера видел Сервьера в Бресте.

Сервьер отвернулся и сделал вид, что не узнает его…

Леруа был очень удивлен тем равнодушием, с каким встретил это известие комиссар.

– Мэр убежден, что коммивояжер обознался… Коротеньких, толстых мужчин немало в любом городе. Я слышал, как он тихо сказал одному из своих помощников, очевидно все же рассчитывая, что я его услышу: «Вот увидите, комиссар устремится по ложному следу. Держу пари, что он уедет в Брест, оставив убийцу у нас на шее…»

Это его точные слова…

Мегрэ молча прошел еще шагов двадцать. Они вышли на рыночную площадь, где уже разбирали ларьки и прилавки.

– Я хотел ему ответить…

– Что?

Леруа покраснел и отвернулся.

– В том-то и дело, что я не знал, что. Мне тоже казалось, что вы не придаете большого значения поимке бродяги.

– Как здоровье Мостагэна?

– Ему лучше… Он ничего не мог сказать по поводу выстрела. Он просил прощения у жены за то, что засиделся в кафе… За что, что выпил лишнее… Он плакал и клялся, что никогда в жизни не возьмет в рот и капли спиртного…

Мегрэ остановился на набережной метрах в пятидесяти от кафе «Адмирал». Рыбачьи лодки возвращались в порт.

Огибая мол, они спускали свои бурые паруса и тихо двигались к причалам на кормовых веслах.

У стен Старого города отлив обнажил ржавую железную посуду, дырявые кастрюльки и прочий хлам.

За плотной завесой облаков едва угадывалось солнце.

– А вы что скажете, Леруа?

Инспектор растерялся.

– Не знаю… Конечно, не упусти мы этого бродягу… И

потом, исчезновение пса… Зачем бродяга оказался на вилле доктора?. Очевидно, искал там яд… Из этого я делаю вывод…

– Понятно. Только я, инспектор, никогда не делаю преждевременных выводов.

– Я очень хотел бы посмотреть на этого бродягу вблизи… Судя по отпечаткам ног, он должен быть великаном…

– Разумеется!

– И что вы на это скажете?

– Ничего.

Мегрэ стоял неподвижно. Казалось, он был зачарован видом маленькой гавани. Слева чернел скалистый мыс

Кабелу, поросший сосновым лесом. Черно-красные вехи и яркие буи указывали путь к островам Гленан, а дальше все тонуло в серой дымке.

Инспектору еще многое нужно было сказать комиссару.

– Я звонил в Париж, чтобы навести справки о Гойяре, ведь он долго там жил…

Мегрэ взглянул на него с добродушной усмешкой, и задетый за живое Леруа заторопился:

– Сведения получил самые противоречивые… К телефону подошел бригадир светской полиции, который знал его лично. Так вот, Сервьер много лет занимался журналистикой… Начал с хроникера. Потом стал директором-распорядителем какого-то маленького театра. Потом –

владельцем кабаре на Монмартре… Дважды банкротился.

Около двух лет был главным редактором провинциальной газетки, кажется в Невере… Потом заправлял в каком-то ночном кабаке… «Этот господин умеет плавать!» Бригадир отозвался о Сервьере именно так… Но потом добавил:

«Парень он неплохой; когда увидел, что ничего в Париже не добьется, а только проест свои сбережения и что ему грозят неприятности, он предпочел опять нырнуть в провинцию…»

– Итак?

– Итак, я не понимаю, зачем ему понадобилась эта инсценировка… Я видел его машину, на сиденье самые настоящие пятна крови… Но если он жив, какой ему смысл скрываться? Ведь его видели гуляющим по Бресту!.

– Вот и отлично!

Инспектор живо повернулся к Мегрэ. Уж не шутит ли он? Но нет! Лицо комиссара было серьезно, а взгляд прикован к светлому краешку солнца, которое появилось из-за туч.

– Что касается Ле-Поммерэ…

– Есть какие-нибудь сведения?

– В гостиницу приходил его брат, хотел повидаться с вами… Но ждать у него не было времени. Он чернил его, как только мог… Покойный Ив был бездельником, а это, с его точки зрения, непростительно… У него были две страсти – охота и женщины. Он влезал в долги и любил корчить из себя аристократа… И еще одна характерная деталь: брат Ле-Поммерэ, один из богатейших промышленников города, заявил мне: «Я, например, шью у брестских портных. Это не роскошно, но вполне прилично и недорого… А Ив одевался только в Париже! И обувь он заказывал только у хороших мастеров… А ведь даже моя жена носит фабричную обувь!. »

– Какая чепуха! – фыркнул Мегрэ к великому удивлению своего собеседника.

– Почему?

– Вернее, ценная чепуха, Леруа! Как вы только что выразились, мы с вами нырнули в провинциальную жизнь… Это прекрасно: знать, носил Ив Ле-Поммерэ обувь фабричную или сделанную на заказ!. Кажется, что это не имеет никакого значения, но можете мне поверить, Леруа: это решающий момент трагедии. Пойдемте, Леруа, пить аперитив, как пили его ежедневно эти почтенные господа… В кафе «Адмирал», разумеется…

Инспектор внимательно посмотрел на своего начальника, стараясь понять, не издевается ли тот над ним. Он ожидал благодарности и поздравлений за бурную деятельность, которую развернул в это утро. А Мегрэ сделал вид, что не принимает его сообщений всерьез.

***

По залу кафе прошло волнение, как по классу, когда входит преподаватель, а ученики еще болтают и смеются.

Разговоры сразу стихли. Журналисты окружили комиссара тесной толпой.

– Об аресте доктора можно писать? Он в чем-нибудь признался?

– Ровно ни в чем!

Мегрэ рукой раздвинул толпу и крикнул Эмме:

– Два раза перно, милочка!..

– Но, господин комиссар, раз вы арестовали доктора

Мишу…

– Хотите знать правду, господа?

Сразу зашуршали блокноты, взвились вечные перья.

Журналисты ждали.

– Так вот, правды пока еще нет. Быть может, мы ее узнаем в один прекрасный день… А может быть, и не узнаем.

– Говорят, что Жан Гойяр…

– Жив и здоров? Тем лучше для него!

– Но есть еще неизвестный, который скрывается, которого преследуют и не могут найти…

– Это только доказывает, что дичь сильнее охотников! –

Мегрэ потянул за рукав Эмму и тихо сказал:

– Принеси мне поесть в мою комнату, ладно? – Комиссар залпом выпил аперитив и поднялся со стула:

– Послушайте моего совета, господа: не увлекайтесь преждевременными умозаключениями. И самое главное: не делайте никаких выводов!

– Но кто же убийца?

Мегрэ пожал своими широкими плечами и вздохнул:

– Кто знает, господа, кто знает…

Он уже подошел к лестнице. Инспектор Леруа вопросительно посмотрел на него.

– Нет, старина, вы лучше позавтракайте в общем зале…

Мне надо отдохнуть.

Лестница заскрипела под тяжелыми шагами комиссара.

Спустя десять минут Эмма понесла наверх блюдо с закусками.

Потом она поднялась вновь, неся кастрюльку со свежими омарами и порцию телятины со шпинатом.

В общем зале разговор постепенно затихал. Одного из журналистов вызвали к телефону. Возвратясь, он заявил:

– Часа в четыре… да, пожалуй, не раньше… я сообщу вам потрясающую новость. Но пока придется подождать, понятно?

За маленьким столиком в углу сидел инспектор Леруа.

Он ел не торопясь, как хорошо воспитанный молодой человек, то и дело вытирая рот уголком чистой салфетки.

На рыночной площади толпились любопытные, они не сводили глаз с фасада кафе, ожидая новых событий.

На углу тупичка, в том самом месте, где сбежал арестованный бродяга, стоял, прислонившись спиной к стене, дежурный жандарм.

Зазвонил телефон.

– Господин мэр просит комиссара Мегрэ!

Леруа встрепенулся и приказал Эмме:

– Поднимитесь наверх и позовите комиссара!

Через минуту официантка вернулась и заявила:

– В комнате его нет!

Инспектор стремглав взбежал по лестнице, потом спустился бледный как полотно и схватил трубку.

– Алло!. Да, господин мэр. Не знаю, господин мэр…

Я… я очень беспокоюсь. Комиссара здесь нет! Алло! Нет!

Ничего не могу сказать… Он завтракал у себя в комнате…

Я не заметил, чтобы он спускался… Я позвоню вам через час…

Салфетка все еще была в руках у Леруа, он вытер ею пот, проступивший на лбу.

ГЛАВА 7

ДВОЕ ПРИ СВЕЧЕ

Инспектор Леруа поднялся в свою комнату лишь полчаса спустя. На столе лежала записка, зашифрованная азбукой Морзе. Расшифровав, Леруа прочел:

«Сегодня вечером после одиннадцати незаметно вы-

лезьте на крышу гостиницы. Я буду там. Не шумите.

Возьмите с собой оружие. Скажите, что я уехал в Брест и

позвонил вам оттуда. Никуда не выходите из гостиницы.

Мегрэ».

Незадолго до одиннадцати Леруа снял ботинки и надел войлочные туфли. Он купил их днем специально для этой экспедиции, которая его очень заинтересовала.

Лестница доходила только до второго этажа. Поэтому на чердак можно было попасть, лишь взобравшись по стремянке, приставленной к люку в потолке. Там было холодно – сквозняки свободно гуляли под высокой крышей дома. Очутившись на чердаке, инспектор отважился зажечь спичку.

Спустя несколько секунд он вылез через слуховое окно, но спуститься к карнизу решился не сразу. Все предметы вокруг были ледяные, пальцы стыли, когда прикасались к цинковой крыше. Леруа пожалел, что не надел пальто.

Когда глаза начали привыкать к темноте, Леруа увидел перед собой черную глыбу, точно притаился в засаде какой-то огромный зверь. Леруа почувствовал запах трубочного табака и чуть слышно свистнул.

Спустя мгновение, он сидел рядом с Мегрэ, упершись подошвами в карниз крыши. Отсюда не было видно ни моря, ни города. Они находились на той стороне крыши, которая спускалась к набережной, под их ногами открывалась темная пропасть. Это был тот самый тупичок, по которому утром удрал бродяга.

Дома, очевидно, не строились по единому плану. У

одних были низкие крыши, у других они поднимались на высоту приблизительно четырех метров. Город спал, но кое-где еще светились окна. Некоторые из них были затянуты шторами, за которыми, подобно китайским теням, мелькали силуэты людей. В одном окне виднелась женщина, моющая грудного ребенка.

Массивная фигура комиссара зашевелилась и подползла поближе. Рот Мегрэ оказался возле уха инспектора.

– Поосторожнее, Леруа! Не шевелитесь! Карниз не так уж крепок, и водосточная труба в любую минуту может загреметь… Где газетчики?

– Внизу. Все, кроме одного. Он уехал в Брест, полагая, что вы бросились по следу Гойяра…

– А Эмма?

– Не знаю, не обратил внимания… Она подавала мне кофе после обеда, и больше я не видел ее.

Нелепо было сидеть на крыше, забравшись сюда тайком от всех. Внизу жизнь шла своим чередом, слышались голоса и смех. Люди сидели в теплых, светлых комнатах, им не нужно было шептаться…

– Осторожно повернитесь и поглядите на нежилой дом.

Этот дом стоял вторым справа и был одним из немногих домов, таких же высоких, как здание гостиницы. Он стоял окутанный густым, бархатным мраком, и инспектору показалось, что на стекле незавешенного окна во втором этаже играет желтоватый отблеск.

Присмотревшись внимательнее, Леруа понял, что ошибся: слабый свет горел внутри пустого дома. Инспектор продолжал пристально вглядываться и немного погодя смог различить то, что было возможно.

Он увидел пол, застланный линолеумом, свечу, сгоревшую наполовину. Язычок пламени стоял ровно, окруженный золотистой дымкой.

– Он здесь! – От неожиданности Леруа сказал это почти полным голосом.

– Шш!.. Конечно!

Действительно, в комнате кто-то лежал на полу. Свеча освещала лежавшего только с одной стороны, поэтому половина его тела тонула во мраке. Они увидели могучий торс, обтянутый матросской тельняшкой, и огромный башмак.

Леруа вспомнил, что у входа в тупичок стоит жандарм, на площади – второй, а третий патрулирует по набережной.

– Задержим его?

– Не знаю. Он спит уже три часа.

– Оружие у него есть?

– Утром не было.

Они с трудом понимали тихий шепот друг друга, который сливался с их осторожным дыханием.

– Чего мы ждем?

– Не знаю… Я не могу понять одного: ведь он знает, что его ищут, к тому же сейчас он спит – так зачем же ему зажженная свеча?. Внимание!

На стене нежилого дома вдруг появился желтый прямоугольник.

– Это зажгли свет в комнате Эммы, как раз под нами. И

отблеск падает на стену дома напротив…

– Вы обедали, комиссар?

– Я взял с собой хлеба и колбасы.

– Вам не холодно?

И тот, и другой уже продрогли. По небу через каждые несколько секунд скользил яркий луч маяка.

– Она погасила свет…

– Вижу… Тише.

Еще пять минут тишины, пять минут томительного ожидания. В темноте рука Леруа нашла руку Мегрэ и многозначительно стиснула ее.

– Посмотрите вниз!

– Вижу…

Черная тень мелькнула на выбеленной известью стене, отделявшей сад пустого дома от тупика.

– Она пошла к нему! – прошептал Леруа, не в силах справиться с охватившим его волнением.

Человек в комнате продолжал спать. В саду зашуршали кусты смородины. Испуганный кот метнулся по переулку.

– Нет ли у вас зажигалки с трутовым фитилем? – Мегрэ не решался разжечь погасшую трубку. Он долго колебался.

Наконец прикрылся полой пиджака Леруа и быстро чиркнул спичкой. Инспектор ощутил теплый запах табачного дыма.

– Смотрите!.

Оба замолчали. Человек в комнате так стремительно вскочил на ноги, что чуть не опрокинул свечу. Он отодвинулся в тень, дверь открылась, и в освещенную часть комнаты вступила Эмма. Она вошла с таким нерешительным и жалким видом, словно в чем-то была очень виновата.

Подмышкой у нее были бутылка вина и сверток, который она положила на пол. Бумага на свертке разорвалась, оттуда торчала ножка жареной курицы.

Эмма заговорила, видно было, как движутся ее бледные губы. Печально и покорно произнесла она несколько слов.

Собеседника не было видно.

Что такое? Неужели Эмма плачет? На ней было все то же черное платье официантки и на голове накрахмаленный бретонский чепец. Она не успела снять фартука и поэтому казалась еще более неуклюжей, чем обычно.

Да. Эмма плакала, говорила и плакала… Она с трудом выдавливала из себя слова. Вот она прислонилась спиной к дверному косяку и закрыла лицо согнутой рукой. Плечи ее судорожно вздрагивали.

Мужчина вышел на середину комнаты и заслонил собой светлый прямоугольник окна, но тут же шагнул к двери, и опять комнату стало хорошо видно. Огромная рука схватила женщину за плечо и тряхнула так, что Эмма отлетела и едва удержалась на ногах. Она повернулась к окну.

Ее лицо было бледным и измученным, губы распухли от слез.

Все это напоминало демонстрацию фильма при зажженном свете. Лица Эммы и бродяги были видны расплывчато и неясно. Их шагов и голосов не было слышно.

Совсем как в немом кино, не хватало только тапера.

Теперь говорил мужчина. Видимо, он говорил громко, этот медведь. Его голова на короткой шее, казалось, ушла в плечи, полосатая тельняшка обтягивала могучую грудь.