Цена головы

– От матери?

– Да, от нее.

Он начал есть, не прерывая чтения. Мать всегда писала ему карандашом на бумаге, которую сама же продавала в маленьких почтовых наборах. В каждом наборе было шесть листков бумаги и столько же конвертов разных цветов – сиреневого, светло-зеленого, голубого. Исписав обе страницы, она жалела начинать новый листок и дописывала письмо на каком-нибудь клочке.

«Мой дорогой Джозеф!»

Это было его настоящее имя. Его нарекли Джозефом, но лет в десять-одиннадцать он сам дал себе имя Эдди, и теперь все так и звали его. Одна только мать по-прежнему называла Джозефом. Это его раздражало. Он не раз высказывал ей свое неудовольствие, но она ничего не могла с собой поделать.

«Давно уже я от тебя ничего не получала. Надеюсь, мое письмо застанет тебя в добром здравии, а также

твою жену и детей».

Его мать не любила Эллис. Она ее почти не знала, видела раза два-три и все-таки не любила. Мать его была странная женщина. Письма ее не так-то легко было разобрать. Уроженка Бруклина, она писала английские слова вперемежку с итальянскими, употребляя при этом какую-то особую, ей одной ведомую орфографию.

«Жизнь у нас идет по-прежнему. Старик Ланца, тот, что жил на углу нашей улицы, на прошлой неделе умер в

больнице. Ему устроили пышные похороны. Ведь это был

порядочный человек и прожил он в нашем квартале во-

семьдесят с лишним лет. На похороны приехала из Оре-

гона его невестка. Она живет там с мужем, но сын

старика приехать не смог, так как только месяц назад ему

ампутировали ногу. Это очень здоровый, крепкий и кра-

сивый мужчина.

Ему всего лишь пятьдесят пять лет. Он поранил ногу

каким-то садовым инструментом, и почти сразу началась

гангрена».

Поднимая голову от письма, Рико видел лужайку, кокосовые пальмы и меж двух белых стен широкую полосу искрящегося моря. Столь же отчетливо он мог представить себе и улицу в Бруклине, откуда писала ему мать, и лавочку, где она торговала конфетами и содовой водой, и зеленную лавку по соседству, где он родился и где они жили до смерти отца. Неподалеку пролегала надземная железная дорога. Ее было видно из окон лавки примерно так же, как отсюда было видно море. Через равные промежутки в вышине с грохотом проносились вагоны, мелькая на фоне нью-йоркского неба.

«Маленькая Джозефина вышла замуж. Ты должен ее

помнить. Я взяла ее к себе совсем крошкой, когда она ли-

шилась матери».

Эдди смутно помнил двух или трех осиротевших малышей, нашедших приют в их доме.

Целые страницы письма мать всегда посвящала соседям, людям, которых он давно забыл. Особенно подробно она рассказывала о смертях и болезнях, иногда сообщала о несчастных случаях или о том, что кто-нибудь из соседских парней попал в лапы полиции.

«Славному малому не повезло», – писала она.

И только дальше, где-то в конце письма, говорилось о важных вещах, из-за которых оно, собственно, и было написано.

«В прошлую пятницу меня навестил Джино. У него был

очень утомленный вид».

Джино был одним из его братьев. Эдди, старшему, минуло тридцать восемь. Джино исполнилось тридцать шесть. Они были совсем друг на друга не похожи. Эдди можно было назвать полным. Не толстым, но полным. Он всегда был предрасположен к полноте. Джино, напротив, всегда был тощий, а черты лица у него были резкие.

Мальчишкой он казался тщедушным, да и теперь не походил на здоровяка.

«Он приезжал попрощаться. В тот же вечер он дол-

жен был отправиться в Калифорнию. Похоже, Джино

пробудет там порядочное время. Мне это совсем не нра-

вится. Когда такого парня, как он, посылают на Запад, тут уж ничего хорошего не жди. Я попыталась

что-нибудь из него вытянуть, но ты ведь знаешь своего

брата».

Джино до сих пор не был женат и никогда не интересовался женщинами. За всю свою жизнь он, вероятно, ни с кем не говорил откровенно.

«Я спросила у него, не укрывается ли он от Большого

жюри5 . Здесь много говорят о каком-то деле. Сначала

думали, что все пойдет как обычно: допросят нескольких

свидетелей – и концы в воду. Люди были уверены, что дело

уже улажено. Но, как видно, произошло что-то такое, что окружной прокурор и полиция стараются держать в

5 Большое жюри – присяжные, решающие вопрос о предании суду по обвинению в тяжком преступлении.

секрете. Ходят слухи, будто был донос. А уезжать поче-

му-то всегда приходится именно Джино. Один из крупных

боссов неожиданно покинул Нью-Йорк, об этом пишут в

газетах. Ты, наверное, читал».

Нет, он об этом ничего не читал. Эдди вдруг пришло в голову, что она имеет в виду Сида Кубика, о котором говорил ему по телефону Фил.

В письме матери чувствовалась тревога. В Бруклине творилось что-то неладное. Не зря у него было дурное предчувствие еще накануне, когда в телефоне раздался голос Фила. Вся беда в том, что никогда точно не знаешь, о чем идет речь. Остается только догадываться, сопоставляя самые незначительные детали, которые сами по себе ничего не значат, но в совокупности приобретают иногда важный смысл.

Почему Джино отправили в Калифорнию, когда там ему фактически нечего делать?

К нему, Эдди, тоже посылают какого-то парня, который должен приехать нынче утром. Более того, он должен следить, чтобы этот парень не уходил далеко от дома.

Эдди читал отчеты заседаний Большого жюри в Бруклине. Речь шла о деле некоего Кармине, убитого перед отелем «Эль Чарро» посреди Фултон-авеню, в трехстах метрах от Бруклинской мэрии.

Полгода уже прошло с тех пор, как Кармине всадили в грудь пять пуль, а полиции все еще не удалось напасть на след. Будь все так, как обычно, дело это давно бы лежало в архиве.

Эдди не знал, был ли тут замешан и Джино. По правилам он не должен был принимать участия в этом покушении: к подобным громким делам не принято привлекать людей, живущих по соседству.

Нет ли тут какой-нибудь связи с телефонным звонком

Фила? Бостон Фил не стал бы звонить зря. Все, что он делал, делалось со смыслом, и это особенно тревожило Эдди.

И вообще, если уж Фила куда-нибудь посылали, значит, случилось что-то неладное.

Подобных людей всегда можно найти в крупных предприятиях типа «Стандарт ойл» или в банках с многочисленными филиалами. Когда боссы чувствуют в воздухе серьезную опасность, они стараются отослать их подальше.

Таков был Фил, и за такого он себя выдавал. Он держался как человек, посвященный в секреты сильных мира сего, и сам окружал свою особу глубокой тайной.

«Есть еще одна новость, о которой я хотела тебе

рассказать уже в прошлом письме, но решила подождать.

Тогда это были только слухи. Я думала, что Тони написал

тебе сам или скоро напишет. Ведь он тебя всегда очень

уважал».

Тони был самый младший из троих братьев Рико. Ему было только тридцать три года, и он жил с матерью дольше, чем его братья. Нечего и говорить, что это был ее любимец. Такой же брюнет, как Эдди, на которого он немного походил. Тони был красивее и ласковее брата. Вот уже больше года, как Эдди не получал от него вестей.

«Прошлым летом, – продолжала мать, – после того как

он побывал в Атлантик-Сити, с ним творилось что-то

неладное. Он часто уезжал, не говоря куда, и я поняла, что

тут замешана женщина. И вот уже три месяца, как его

никто не видел. Ко мне приходили много людей, расспра-

шивали о нем и, конечно, не просто из любопытства. Даже

Фил, когда заглянул, чтобы, по его словам, узнать о моих

делах, только и говорил со мной что о Тони.

Три дня назад одна девушка, по имени Карен, – ты ее не

знаешь, она живет в нашем квартале и одно время гуляла с

твоим братом – вдруг спросила меня:

– А вы знаете, мамаша Джулия, что ваш Тони же-

нился?

Я рассмеялась, но похоже, что это правда. И думаю, речь идет о девушке, с которой он познакомился в Ат-

лантик-Сити. Она не здешняя и даже не из Нью-Йорка. Ее

семья, кажется, живет в Пенсильвании. Я и сама не могу

понять, почему меня все это так тревожит. Ты ведь

знаешь своего брата. Девушек у него всегда было навалом, но казалось, что женится он позже своих дружков.

Почему он об этом никому не сообщил? Почему

стольким людям сразу понадобился его адрес?

Ты должен понять мое беспокойство. Что-то, безус-

ловно, происходит, и я должна знать, что именно. Если

ты случайно что-нибудь знаешь, немедленно напиши, чтобы я успокоилась. Все это мне очень не по душе.

Привет тебе от бабушки. Она все еще бодра, хотя и не

встает с кресла. Самое трудное для меня – переносить ее

каждый вечер с кресла на постель. Она становится все

тяжелее и тяжелее. Ты даже представить себе не мо-

жешь, сколько она ест! Через час после еды она жалуется

на голод.

Доктор не советует давать ей так много, но у меня не

хватает мужества ей отказать».

С тех пор как он себя помнил, бабушка всегда была очень грузной и не покидала своего кресла.

«Вот и все, что я хотела тебе рассказать в этом

письме. Я в большой тревоге. Очевидно, ты знаешь больше

моего, а потому немедленно напиши мне, особенно о том, что касается Тони. Как малышка, уже начала разговари-

вать? В нашем квартале есть такой же случай, но там не

девочка, а мальчик, ее ровесник, он…».

Окончание было написано на клочке бумаги другого цвета, а в уголке стояло обычное:

Целую».

Эдди не предложил жене прочитать письмо. Он никогда не показывал ей своих писем, даже писем от матери, а

Эллис и в голову не приходило у него попросить. Она ограничилась вопросом:

– Все благополучно?

– Джино уехал в Калифорнию.

– Надолго?

– Мать не знает.

Он предпочел ничего не рассказывать о Тони. Вообще он редко говорил с женой о своих делах. Эллис тоже родилась в Бруклине, но происходила из другой среды. О

такой жене он всегда мечтал; она тоже была итальянкой –

иначе он не мог бы чувствовать себя с ней свободно, – но ее отец занимал солидную должность в какой-то экспортной фирме, а Эллис, когда они познакомились, работала в одном из магазинов Манхаттана.

Прежде чем уйти, Эдди пошел поцеловать Бэби, игравшую посреди кухни под присмотром Лоис. Потом с рассеянным видом поцеловал жену.

– Не забудь позвонить, если поедешь в Майами, – сказала она.

Воздух уже накалился. Солнце стояло в зените. Здесь всегда было солнечно, только два или три дождливых месяца. И всегда цвели цветы – на клумбах, на кустах. А

вдоль дорог поднимались пальмы.

Эдди прошел через сад и направился в гараж за своей машиной. Все попадавшие в Санта-Клару называли это место земным раем. Между морем и лагуной стояли новенькие дома, вернее, настоящие виллы, окруженные садами.

Машина по деревянному мосту пересекла лагуну и, свернув на большую улицу, въехала в центр города. Катилась она бесшумно, сверкая на солнце. Это был автомобиль одной из лучших марок.

Все вокруг было чисто, светло и красиво. Все блистало новизной настолько, что могло показаться, будто окружающие предметы сошли с рекламы какой-нибудь туристической компании.

Слева, в гавани, медленно проплывали яхты. А на

Мейн-стрит, рядом с торговыми домами, мелькали рекламы ресторанов, по ночам сверкавшие неоновыми огнями:

«Цыганский табор», «Риальто», «Кокосовая роща»,

«Маленький коттедж».

Все двери были еще закрыты, а если где и открывались, то только потому, что начиналась уборка.

Эдди свернул налево и покатил по шоссе на

Санкт-Петербург.

Неподалеку от города стояло деревянное строение, на стене которого можно было прочесть:

ОПТОВАЯ ТОРГОВЛЯ ФРУКТАМИ

ЗАПАДНОГО ПОБЕРЕЖЬЯ

АКЦИОНЕРНОЕ ОБЩЕСТВО

Вдоль всего фасада тянулся длинный прилавок, на котором уживались фрукты всех частей света: красноватые с золотистым отливом ананасы, грейпфруты, блестящие апельсины, плоды манго и авокадо. Фрукты были уложены отдельными пирамидками по сортам; и тут же овощи, которым сверкавшие на них капли воды придавали нарочито свежий вид.

Здесь торговали только зеленью, а внутри магазина можно было найти почти все бакалейные товары, разгороженные рядами полок, до потолка уставленных консервами.

– Все в порядке, хозяин?

В тени всегда оставляли свободное место для его машины. Каждое утро навстречу ему выходил старый Анджело в белом халате и белом фартуке.

– Все в порядке, Анджело?

Эдди улыбался очень редко, чтобы не сказать никогда, и Анджело, как и Эллис, привык к этому. Такой уж был у

Эдди нрав. Его мрачность совсем не означала, что он в плохом настроении. Он по-своему присматривался к людям и окружающим предметам, и не потому, что ожидал подвоха, а просто все спокойно обдумывал, рассчитывал.

В Бруклине, когда Эдди не исполнилось еще и двадцати лет, кое-кто уже стал называть его бухгалтером.

– К вам тут приехал какой-то парень.

– Знаю. Где он?

– Я отвел его к вам в кабинет. Ведь я не знал…

Двое продавцов в фартуках украшали стойку ранними фруктами. В комнате рядом с кабинетом стучала пишущая машинка, и через стеклянную перегородку можно было разглядеть светлые волосы и четкий профиль мисс ван

Несс.

Эдди приоткрыл дверь.

– Мне никто не звонил?

– Нет, мистер Рико.

Он знал, что секретаршу зовут Бейла, но никогда не называл ее по имени. Он вообще ни с кем не допускал фамильярности, а особенно с ней.

– Вас ждут в кабинете.

– Спасибо.

Он вошел к себе, стараясь не смотреть на человека, который сидел против света с сигаретой в зубах и при виде его не поднялся. Эдди снял пиджак и панаму, повесил их на вешалку, затем сел, расправил складки на брюках и тоже закурил.

– Мне сказали, чтобы я…

Наконец-то Рико остановил свой взгляд на посетителе, здоровом, мускулистом парне лет двадцати четырех –

двадцати пяти, с рыжеватыми вьющимися волосами.

– Кто тебе сказал?

– А вы что, не знаете?

Больше Эдди ничего не спросил, только стал разглядывать рыжего, а тот, почувствовав себя неловко, поднялся и пробормотал:

– Бостон Фил.

– Когда ты его видел?

– В субботу, три дня назад.

– Что же он тебе сказал?

– Велел разыскать вас по этому адресу.

– А еще?

– Сказал, чтобы я не думал куда-нибудь смотаться из

Санта-Клары.

– И больше ничего?

– Ни под каким предлогом.

Эдди не сводил с него глаз, и парень добавил:

– И чтоб не мозолил глаза.

– Садись. Как твое имя?

– Джо. Там меня называют Кудряш Джо.

– Тебе сейчас дадут фартук. Будешь работать за прилавком.

Рыжий вздохнул.

– Так я и думал.

– Не нравится?

– Я ничего такого не сказал.

– Ночевать будешь у Анджело.

– У старика?

– Да. А уходить будешь только с его ведома. Кто же тебя разыскивает?

Джо нахмурился.

– Мне советовали поменьше болтать, – тоном упрямого ребенка произнес он.

– Даже со мной?

– С кем бы то ни было.

– Тебя предупредили, чтобы ты и мне ничего не говорил?

– Фил сказал: никому.

– Ты знаешь моего брата?

– Которого? Жука?

Это было прозвище Джино.

– Ты знаешь, где он сейчас?

– Он уехал незадолго до меня.

– Вы работали вместе?

Джо не ответил, но и отрицать не стал.

– И другого моего брата знаешь?

– Тони? Нет. Только слышал, как о нем говорили.

Почему при этих словах он опустил глаза?

– И никогда его не встречал?

– Нет, не помню.

– А с чего это о нем говорили?

– Не помню.

– Давно это было?

– Забыл.

Эдди понял, что лучше не настаивать.

– Деньги у тебя есть?

– Немного.

– Когда истратишь – скажи. Да здесь они тебе почти и не понадобятся.

– А девочки здесь есть?

– Будет видно.

Эдди поднялся и направился к двери.

– Сейчас Анджело даст тебе фартук и объяснит, что делать.

– Так вот сразу?

– Да.

Рико положительно не по душе был этот парень, особенно его ответы и бегающий взгляд.

– Займись-ка им, Анджело! Он будет ночевать у тебя. И

никуда его не пускай, пока Фил не даст дальнейших указаний.

Эдди осторожно дотронулся пальцем до родинки, на которой запеклась кровь, и вошел в соседнюю с кабинетом комнату.

– Почта была?

– Ничего интересного.

– Из Майами так и не звонили?

– А должны позвонить?

– Не знаю.

Телефон зазвонил, но это оказался поставщик апельсинов и лимонов. Эдди вернулся в свой кабинет и стал ждать. Он не догадался спросить накануне у Бостона Фила, в каком из отелей Майами тот остановился. Фил никогда не останавливался в одном и том же. А может быть, даже лучше, что не спросил? Фил не любит излишнего любопытства.

Эдди подписал письма, принесенные мисс ван Несс, и услышал запах ее духов, который ему не нравился. Он вообще был очень чувствителен к запахам и сам душился очень умеренно. Он не любил запаха собственного тела, даже стеснялся его и натирался пастами, которые устраняют запах.

– Если мне будут звонить из Майами…

– Вы уезжаете?

– Я должен повидаться с Мак-Джи в клубе «Фламинго».

– Сказать, чтобы вам позвонили туда?

– Я буду в клубе минут через десять.

Фил не говорил, что будет ему звонить. Он только сказал, что в Майами должен приехать Сид Кубик. При этом он дал Эдди понять, что, по всей вероятности, Сид захочет с ним встретиться.

Почему же Эдди был так уверен, что ему должны позвонить? Покинув прохладную тень магазина, он очутился на раскаленной солнцем улице. Из подсобного помещения в сопровождении Анджело вышел рыжий парень в белом фартуке, какие носят продавцы. Он выглядел в нем еще более огромным и плечистым.

– Я еду к Мак-Джи, – сказал Рико.

Он направился к своему автомобилю, дал задний ход и выехал на большую автостраду. Впереди, приблизительно метрах в ста, виден был зеленый глаз светофора. Эдди рассчитывал проскочить, но вдруг увидел на краю тротуара человека, махавшего ему рукой.

Сначала Эдди принял его за пешехода, который просит подвезти, и хотел сделать вид, что не заметил, но, приглядевшись, вдруг нахмурил брови и притормозил.

Это был его брат Джино, которому полагалось находиться в Калифорнии.

– Садись!

Он обернулся, чтобы удостовериться, что за ним не следят из окон магазина.

2

Сначала могло показаться, что в машину сел чужой человек. Эдди даже не взглянул на брата и ни о чем его не спросил. А Джино, стиснув в тонких губах незажженную сигарету, уселся так быстро, что дверца успела захлопнуться до того, как на светофоре зажегся красный свет.

Эдди вел машину, глядя прямо перед собой. Миновали бензоколонку, станцию проката машин, мотель – несколько лимонно-желтых бунгало, расположенных вокруг бассейна для плавания.

Братья не виделись два года. Последняя встреча была в

Нью-Йорке. Джино приезжал в Санта-Клару только один раз, лет пять-шесть назад, когда вилла «Морской ветерок»

еще не была построена. Он даже не видел младшей девочки.

Время от времени они обгоняли грузовые машины.

Проехали уже добрую милю от города, когда Эдди, не поворачиваясь, процедил наконец сквозь зубы:

– Они знают, что ты здесь?

– Нет.

– Думают, что ты в Лос-Анджелесе?

– В Сан-Диего.

Джино был худой и некрасивый. Только у него одного в их семье был такой длинный, к тому же еще кривоватый нос, глубоко запавшие пронзительный глаза и землистый цвет лица. Его тощие руки состояли из одних костей и нервов, так что казалось, будто кожа обтягивает кисть скелета, а пальцы были необыкновенно длинные и гибкие.

Эти пальцы всегда двигались – что-то скатывали – то крошки хлеба, то обрывки бумаги – в плотные, словно резиновые шарики.

– Ты приехал поездом?

Джино не спрашивал брата, куда тот его везет. Город был уже далеко позади. Эдди повернул влево и выехал на пустынную дорогу, проложенную через сосновый лес и плантации гладиолусов.

– Нет, не поездом и не самолетом. Я сел в туристский автобус.

Эдди нахмурил брови. Он все понял. Так было безопаснее. Его брат всегда предпочитал огромные голубовато-серебристые автобусы с нарисованной на кузове борзой, которые мерили дороги Соединенных Штатов, как в былые времена дилижансы, и останавливались в каждом городке, на тех же стоянках, где когда-то перепрягали лошадей. Они бывали набиты пестрой, шумной толпой пассажиров – на юге преимущественно неграми – со множеством чемоданов и пакетов, женщинами, окруженными детьми. Одни ехали далеко, другие выходили на ближайшей остановке. Одни жевали бутерброды и стоя наскоро глотали в станционных буфетах обжигающий кофе, другие безмятежно спали, третьи без конца суетились или докучали болтовней незнакомым попутчикам.

– Я сообщил им, что поеду автобусом.

Снова молчание. Две или три мили молчания. По обочинам дороги косили траву арестанты под присмотром двух конвоиров с карабинами в руках. Их было не меньше тридцати, все молодые, голые до пояса, в соломенных шляпах.

Братья даже не взглянули на них.

– Эллис здорова?

– Да.

– А как дети?

– Лилиан все еще не говорит.

Эдди и Джино любили друг друга и прежде были очень близки. Связывали их не только узы крови. Все детство они провели вместе: ходили в одну и ту же школу, мальчишками водились с одной и той же компанией и принимали участие в одних и тех же сражениях. В те годы Джино искренне восхищался братом. Восхищался ли он им теперь?

Возможно. О его чувствах трудно было судить.

Эту мрачную сторону своей натуры он скрывал от всех.

Эдди никогда не понимал брата и в его присутствии чувствовал себя стесненным. Многое в нем коробило Эдди.

Не нравилось, например, пристрастие Джино одеваться во все броское, кричащее, как одевались подростки-шалопаи, которым они подражали в юные годы, Джино сохранил их повадки, манеру держаться, даже пристальный и в то же время уклончивый взгляд – все вплоть до приклеенной к губе сигареты и бессознательной привычки постоянно что-нибудь катать или теребить длинными бледными пальцами.

– Ты получил письмо от мамы?

– Да. Сегодня утром.

– Я так и знал, что она тебе напишет.

Впереди снова блеснула вода. Лагуна была здесь пошире, чем на Сиеста-Бич. На длинном деревянном мосту,

который тянулся к острову, сидели рыбаки. Под колесами затряслись доски. За мостом машина пересекла деревню и выехала на шоссе. Скоро показались болота, кустарники, беспорядочные группы пальм и сосен и, наконец, дюны.

Почти полчаса прошло после встречи, а братья обмолвились лишь несколькими словами. Но вот Эдди вывел машину на тропу между дюнами и затормозил в крайней точке острова, на ослепительном песчаном берегу, где грозно ревел прибой и не было никого, кроме чаек и пеликанов.

Не открывая дверцы, Эдди заглушил мотор и закурил сигарету. Песок, наверное, обжигал бы подошвы. Длинная полоса ракушек очерчивала границу, которой достигало море во время прежних приливов. Высокая волна, сверкающая такой яркой белизной, что на нее больно было смотреть, вздымалась через равные интервалы и медленно опадала, рассыпаясь искристой пылью.

– Что с Тони? – спросил наконец Эдди, обернувшись к брату.

– А что тебе пишет мама?

– Будто он женился. Это правда?

– Правда.

– А ты не знаешь, где он?

– Точно не знаю. Его ищут. Уже разыскали родных его жены.

– Они итальянцы?

– Нет, литовцы. У отца маленькая ферма в Пенсильвании. Похоже, он тоже не знает, где его дочь.

– А про то, что она вышла замуж, знает?

– Знает. Я слышал, что девушка работала в какой-то нью-йоркской конторе, но с Тони познакомилась в Атлантик-Сити, проводила там отпуск. Потом они, должно быть, продолжали встречаться в Нью-Йорке. Месяца два назад, сразу после женитьбы, они ездили к ее отцу, чтобы сообщить ему о своем браке, и пробыли у него дней десять.

Эдди протянул брату сигарету. Тот взял одну, но не зажег.

– Я знаю, почему его ищут, – почти не разжимая губ, медленно произнес Джино.

– Дело Кармине?

– Нет.

Эдди терпеть не мог разговоров на подобные темы. Все это было от него далеко, словно в другом мире. В глубине души он предпочел бы вовсе ничего не знать. В таких делах всегда опасно знать слишком много. Почему его братья не развязались со всем этим, как сделал он? Даже прозвище

Жук, приставшее к Джино, казалось ему непристойным.

– Это я прикончил Кармине, – спокойно заявил Джино.

Эдди и глазом не моргнул. Джино был убийцей по склонности, и это мешало старшему брату, ненавидевшему всякое насилие, чувствовать себя с ним непринужденно.

Эдди не осуждал брата. Не ужасался его поступкам.

Скорее, это его физически стесняло, как стеснял жаргон

Джино, от которого он сам давно отказался.

– За рулем был Тони?

Эдди до мельчайших деталей знал, как совершаются подобные дела. Еще мальчиком, в Бруклине он наблюдал, как постепенно совершенствовалась эта техника, пока не стала стандартной.

У каждого была своя роль, своя специальность, и ее редко меняли. Прежде всего наготове был человек, который в нужную минуту должен был доставить машину –

быстрый, не очень заметный автомобиль, до отказа заправленный бензином, желательно с номерным знаком другого штата. Это усложняло розыски. Такую работу

Эдди поручали дважды, когда ему едва исполнилось семнадцать лет. Тони начал этим заниматься в еще более юном возрасте. Машину надо было привести в указанное место, и платили за это десять или двадцать долларов.

Тони так хорошо знал устройство автомобиля и так лихо ездил, что выполнить эту работу для него было пара пустяков – он иногда уводил со стоянки приглянувшуюся машину только ради того, чтобы несколько часов посидеть за рулем на большой автостраде, а потом там же ее и бросить. Как-то раз Тони врезался в дерево, его товарищ погиб, а сам он не получил даже царапины.

В девятнадцать лет ему поручили работу уже посерьезнее. Это он должен был вести машину с убийцей и его подручным, а затем независимо от того, преследовала их полиция или нет, отвезти всех в заранее указанное место, где их ожидала другая машина.

– За рулем был Фатти.

В словах Джино послышалась ревность. Эдди помнил толстяка Фатти, сына бедного сапожника, который был моложе его и иногда бегал по его поручениям.

– Кто был во главе?

– Винче Веттори.

Задавать вопросы было неосмотрительно, особенно в данном случае. Раз в деле замешан Веттори, значит, оно было важным, требовало сговора между крупными боссами.

Кармине и Веттори, как и Бостон Фил, принадлежали к сферам более высоким, нежели он, Эдди. Они отдавали приказания и не любили, чтобы кто-нибудь совал нос в их дела.

– Все прошло, как было намечено. Кармине должен был выйти в одиннадцать часов из «Эль Чарро», так как немного позднее у него было назначено какое-то свидание в другом месте. Мы остановились метрах в пятидесяти от входа. Едва он зашел в гардероб, нам подали знак.

Фатти тихонько пустил машину, и мы поравнялись с дверью ресторана как раз в то мгновение, когда Кармине из него выходил. Мне оставалось только нашпиговать его свинцом.

От последних слов Эдди передернуло. Он не глядел на брата, а следил глазами за пеликаном, который парил над полосой белой пены, иногда падая камнем, чтобы на лету подхватить рыбу. Вокруг него завистливо кружили чайки, испускавшие крики каждый раз, когда им удавалось поймать добычу.

– Надо думать, в этом деле была замешана какая-то бабенка. Об этом я узнал лишь потом, когда пошли сплетни.

Так бывало всякий раз. Никогда нельзя было толком узнать, что происходит. Боссы старались держать все в строжайшем секрете. Приходилось довольствоваться слухами и делать свои выводы.

– Помнишь папашу Розенберга?

– Того, что торговал сигаретами?

Эдди вспомнил лавчонку, где продавались сигары и газеты, как раз напротив «Эль Чарро». В те времена, когда

Эдди еще собирал мелкие ставки для одного букмекера, ему часто приходилось устраиваться около лавчонки Розенберга. Тот об этом знал и иной раз посылал клиентов, довольствуясь небольшими комиссионными. Он и тогда уже был стар или по крайней мере казался Эдди старым.

– Сколько ему лет?

– Шестьдесят с небольшим. С некоторого времени он был на подозрении и за ним следили. Подозревали, что он оказывает услуги полиции. По крайней мере дважды в вечернее время к нему заходил сержант О'Мэлли. Придя в третий раз, О'Мэлли увел его к прокурору. Не знаю, правда ли, будто Розенберг выболтал что-то лишнее. Может быть, просто решили перестраховаться. Как раз в ту минуту, когда мы ухлопали Кармине, Розенберг вышел, чтобы закрыть лавку. Конечно, он мог нас опознать. Вот и решили от него избавиться.

Ничто не менялось. Живя в Бруклине, Эдди десятки раз слышал подобные истории, а потом читал об этом в газетах.

– На этот раз, не знаю почему, они не захотели, чтобы я участвовал в деле, и выбрали новичка, огромного рыжего парня по имени Джо.

– За рулем был Тони?

– Да, ты, наверное, читал, как все получилось. Видимо, Розенберг и вправду что-то сболтнул, так как к нему приставили телохранителя, человека в штатском, не из нашего района. Каждое утро ровно в восемь Розенберг открывал свою лавку. Рядом станция метро, а потому в этом месте всегда большое движение. Когда подъехала машина, старик что-то переставлял в витрине. Тут он и заработал три пули в спину. Должно быть, Джо заметил типа, вертевшегося рядом, и учуял в нем шпиона. А может быть, просто решил принять меры предосторожности. Так или иначе он уложил заодно и его, и раньше, чем толпа поняла, в чем дело, машина исчезла.

До Эдди доходили лишь смутные слухи об этом деле, но сцена была настолько знакомой, что он представил ее себе так же ясно, как если бы все происходило на экране.

Такую же сцену он впервые увидел в детстве, когда ему было четыре с половиной года. Из братьев Рико он один был свидетелем происшествия. Джино, которому не исполнилось и двух лет, ползал в то время на полу в комнате у бабушки, а Тони еще и на свете не было. В то время мать как раз донашивала его, и для нее за прилавком был поставлен стул.

Это была не та лавчонка, которую она содержала теперь. Тогда еще был жив отец. Эдди его хорошо помнил.

Это был мужчина с густыми темными волосами, большой головой и удивительно спокойным лицом.

Эдди он уже тогда казался старым, хотя ему было всего тридцать пять лет.

Отец не был уроженцем Соединенных Штатов. Он родился на Сицилии, близ Таормины, где еще подростком работал на канатной фабрике. В Нью-Йорк он приехал девятнадцатилетним парнем. Здесь ему пришлось переменить ряд профессий, по всей вероятности весьма скромных, так как это был мягкий, робкий человек со спокойными жестами и немного застенчивой улыбкой. Звали его Чезаре.

Некоторые жители квартала еще помнили то время, когда он торговал на улице мороженым.

Тридцати лет Чезаре женился на двадцатилетней

Джулии, только недавно похоронившей отца.

Эдди всегда подозревал, что ее выбор пал на Чезаре только потому, что кто-то должен был продолжать вести дело – торговать в лавке, в которой продавались овощи, фрукты и кое-какие бакалейные товары. Мать Джулии и тогда была уже очень тучной.

У Эдди сохранилось в памяти, как отец поднимал люк, находившийся у левого прилавка, и спускался в погреб, чтобы принести масла или сыру, а может, и мешок картофеля, который он тащил на плечах.

Это случилось во второй половине дня. Шел снег. Эдди с соседским мальчиком играл на улице перед лавкой.

Еще не совсем стемнело, но витрина уже была освещена.

Вдруг на улице поднялся шум, послышались пронзительные голоса, куда-то бежали люди.

Чезаре выскочил из лавки и встал возле своих корзин.

Кто-то из бежавших толкнул его. В то же мгновение раздались два выстрела.

Видел ли Эдди все это сам? Об этом столько судили и рядили в их доме, что его воспоминания не могли не смешаться с рассказами других.

Во всяком случае; он помнил, как отец поднял обе руки к лицу, закачался и рухнул на тротуар. Эдди мог поклясться, что видел своими глазами, как у отца снесло половину лица.

– От левой половины лица осталась одна дыра, – часто потом повторял он.

Должно быть, стрелявший был еще далеко, так как человек, которого он преследовал, успел юркнуть в лавку.

– Ведь он был молодой, правда, мама?

– Лет девятнадцати или двадцати. Ты не можешь его помнить.

– Да что ты! Я даже помню, что он был весь в черном.

– Тебе так показалось. Ведь уже темнело.

Сначала один полисмен, а за ним другой ворвались в лавку, даже не взглянув на тело Чезаре Рико. Джулия сидела на стуле за левым прилавком, скрестив руки на раздувшемся животе.

– Куда он побежал?

– Туда…

Она показала на дверь в глубине лавки, выходившую во двор. Семья Рико жила в очень старом квартале. За домами тянулись дворы со множеством закоулков, где торговцы ставили тележки, а у одного из соседских лавочников даже была там конюшня.

Кто вызвал по телефону «скорую помощь»? Никто этого так и не узнал. Прибыла санитарная машина. Эдди видел, как она свернула на их улицу и резко затормозила перед домом. Двое в белых халатах выскочили на тротуар, и только тогда на пороге появилась мать и кинулась к телу мужа.

Полисмены прочесывали весь квартал. Раз десять они пробегали через лавку. Задние дворы имели не меньше двух или трех выходов.

Прошло много лет, прежде чем Эдди узнал всю правду.

Человек, за которым гнались, вовсе не удрал тогда через дворы. Когда он вбежал в лавку, люк от погреба был открыт. Джулия, узнав беглеца, знаком показала ему на погреб, затем опустила крышку и на это место поставила свой стул. Никто из полисменов об этом не догадался.

– Я не могла броситься к вашему бедному отцу! – неизменно заканчивала она свой рассказ.

Ее объяснение всем казалось естественным. Все соседи считали, что так и следовало поступить.

Тот парень оказался поляком, носившим странное имя.

В ту пору он едва говорил по-английски. Долгие годы потом о нем ничего не было слышно.

Когда они снова увидели его, это был уже солидный, представительный человек, должно быть крупный босс, и звали его Сид Кубик. В его руках были сосредоточены ставки на бегах не только в Бруклине, но и в нижней части

Манхаттана и даже в Гринич-Вилледже. Эдди стал работать на него.

После смерти мужа Джулии пришлось расстаться со старой лавкой и купить по соседству другую, где торговали конфетами и содовой водой. Ведь не женское это дело –

таскать ящики с фруктами и корзины с овощами!

Сид Кубик, проходя мимо, частенько заглядывал к ней.

Он называл ее мамаша Джулия, смешно произнося эти слова.

Братья, сидя в машине, молчали. Эдди заметил вдалеке на пляже красное пятно. Это была женщина в ярко-красном купальнике. Она шла медленно, время от времени наклоняясь, должно быть, собирала ракушки. До них она дойдет еще нескоро.

Одно обстоятельство не давало Эдди покоя. Дело

Кармине имело полугодовую давность. Через четыре дня после убийства у «Эль Чарро» был устранен единственный свидетель. При таком положении маловероятно, чтобы какой-нибудь прокурор полез на рожон и отважился атаковать Организацию.

Прежде чем развернуть следствие, нужно подготовить хорошие зацепки, свидетельства, на которые можно было бы опереться. Шли недели, месяцы, а о деле ничего не было слышно. Большое жюри занималось им без энтузиазма, скорее, для успокоения жителей.

Эдди знал, что брат думает о том же.

– Кто-то проговорился? – прошептал он, повернув голову к Джино.

– Точно мне узнать не удалось. Ходят всякие слухи.

Особенно много об этом стали говорить последние две недели. В барах появились какие-то новые лица, а О'Мэлли повсюду ходит и ухмыляется с довольным видом, будто собирается преподнести какую-то новость. Ты даже не представляешь, сколько людей спрашивали у меня как бы мимоходом: «Какие известия от Тони?» У меня впечатление, что некоторые даже избегают показываться со мной на людях. А случается, что спрашивают и так:

«Значит, Тони устроился? Верно, что он удачно женился?» Потом мне было приказано отправиться в

Сан-Диего и там обосноваться.

– Почему тебе пришло в голову приехать ко мне?

Джино как-то странно посмотрел на брата, будто не доверяя ему, так же как и всем другим.

– Из-за Тони.

– Объясни.

– Если его найдут, ему будет крышка.

– Ты думаешь? – с сомнением пробормотал Эдди.

– Они не станут больше волынить, как с Розенбергом. И

вообще, как правило, совсем нежелательно, чтобы кто-нибудь выходил из Организации.

Эдди, черт возьми, и сам это знал, но отгонял от себя неприятную мысль.

– Тони причастен к последнему делу, которым сейчас занимается прокурор. Вот они и считают, что, если полиция его хорошенько прижмет, возможно, он и заговорит.

– И ты так думаешь?

Джино сплюнул через окно машины в горячий песок.

– Не исключено, – помолчав, сказал он.

Затем процедил сквозь зубы:

– Ведь Тони влюблен.

И после небольшой паузы добавил:

– Говорят, его жена беременна.

Последнее слово он произнес с явным отвращением.

– Ты и вправду не знаешь, где он?

– Если бы знал, я к нему поехал бы.

Эдди не решился спросить зачем. Хоть они и были братьями, между ними и над ними стояла Организация, о которой они осмеливались упомянуть лишь намеками.

– Где же он мог укрыться?

– В Канаде, в Мексике, в Южной Америке. Неважно где. Важно выждать, пока все затихнет.

Джино заговорил другим тоном, будто это были мысли вслух.

– Я подумал, что ты более свободен в своих действиях, чем я. У тебя много знакомых. Ты в деле не замешан. Может быть, тебе удастся выяснить, где он скрывается, и помочь ему куда-нибудь уехать?

– Деньги у него есть?

– Ты прекрасно знаешь, что у него их никогда не было.

Теперь женщина в красном была от них уже на расстоянии трехсот метров. Эдди включил зажигание, нажал на акселератор и дал задний ход. Машина пошла по песку между дюн.

– Где твой багаж?

– У меня только чемодан. В камере хранения на автобусной станции.

Имущество Джино всегда умещалось в одном чемодане. С тех пор, как он семнадцатилетним юношей покинул материнский дом, у него никогда не было постоянного жилья. Он ютился в меблирашках, месяц тут, две недели там, и найти его или передать письмо можно было только в баре, хоть он и в рот не брал ни пива, ни вина.

Снова молчание. Джино так и не зажег сигареты. Эдди даже усомнился, видел ли он когда-нибудь, что тот курит.

– Лучше нам свернуть с автострады, – не без смущения произнес старший брат. И добавил:

– Сюда приехал Джо.

Братья понимали друг друга с полуслова. Очевидно, Джо решили услать подальше, как и Джино. Не впервые к

Эдди присылали каких-то людей на несколько дней или недель.

Но затем ли он только прибыл, чтобы здесь отсидеться?

Для этого были десятки мест, а устроили его именно у одного из братьев Рико.

– Он мне не нравится, – прошептал Эдди.

Брат пожал плечами. Они ехали по дороге, параллельной автостраде, и, когда пошли пустынные места, Джино вдруг сказал:

– Высади меня здесь.

– Как же ты доберешься?

– Автостопом.

Эдди это устраивало, но он не подал виду.

– Ты, конечно, не станешь ввязываться в дела Тони?

– Почему же? Сделаю для него все, что смогу.

Джино этому явно не поверил. Он открыл дверцу и, не протягивая брату руки, помахал ему, бросив на прощание:

– Пока!

Эдди чувствовал себя неловко. Помедлив, он поехал дальше, не оборачиваясь и следя в зеркальце за постепенно уменьшающейся фигурой брата.

Он сказал мисс ван Несс, что едет в клуб «Фламинго».

Если Бостон Фил звонил из Майами, она ему, конечно, это передала и тот уже соединился с клубом. От этой мысли ему стало не по себе. Правда, он свободен в своих действиях и легко мог по дороге кого-нибудь встретить или где-нибудь задержаться. Наконец, могла испортиться машина. И все же его отлучка была сейчас некстати.

Он стал набирать скорость, снова выехал на автостраду и около двенадцати часов остановился перед зданием

«Фламинго», на котором красовалась вывеска: КОКТЕЙЛИ – РЕСТОРАН – ДАНСИНГ

Перед входом стояли три-четыре автомашины. За неимением лучшего места он поставил свою лишь наполовину в тень, толкнул дверь и очутился в баре, где благодаря кондиционированному воздуху было прохладно.

– Хелло, Тедди!

– Хелло, мистер Рико!

– Пэт на месте?

– Хозяин у себя в кабинете.

Сначала нужно было пройти зал, со стенами, разрисованными розовыми фламинго, где метрдотель обслуживал сидящих за столиками клиентов, затем гостиную с красными бархатными креслами. В глубине виднелась дверь с надписью: «Кабинет директора».

Пэт Мак-Джи сразу поднялся и протянул Эдди большую и сильную руку.

– Как дела?

– Все в порядке?

– Тебе только что звонили.

– Фил?

– Он самый. Из Майами. Вот его номер. Он ждет твоего звонка.

– Он ничего не сказал?

Эдди подозрительно посмотрел на Мак-Джи. Ерунда!

Фил не из тех, кто станет откровенничать с хозяином

«Фламинго».

Между тем Мак-Джи снял трубку и минуты через две передал ее Эдди со словами:

– Он остановился в «Эксельсиоре». Кажется, он там не один.

На другом конце провода раздался неприятный голос

Фила:

– Алло! Это ты, Эдди?

Эдди бывал в роскошных апартаментах отеля «Эксельсиор». Фил всегда занимал номер «люкс», любил принимать там гостей и собственноручно приготовлять им коктейли. Он был знаком со многими журналистами, с людьми разных кругов – актерами, профессиональными спортсменами. У него можно было встретить даже нефтяных магнатов из Техаса.

– Пришлось завернуть в гараж. Моя машина…

Фил перебил его:

– Приехал Сид.

Отвечать было нечего. Эдди ждал. В номере Фила были люди: оттуда смутно доносился гул разговора.

– На двенадцатичасовой самолет ты уже опоздал. Вылетишь в два тридцать.

– Значит, я должен приехать?

– Я сказал это достаточно ясно.

– Прошу прощения. Просто хотелось уточнить.

Он говорил тоном клерка, стоящего перед директором, который сейчас потребует на проверку счета. Присутствие

Мак-Джи стесняло его. Не хотелось, чтобы тот видел его унижение. Ведь здесь, в своем секторе, он был главным.

Это он отдавал приказания Мак-Джи.

– Парень приехал?

– Я устроил его в магазине.

– До скорой встречи!

Фил повесил трубку.

– Всегда так, – заметил Мак-Джи. – Считает, что он пуп земли.

– Да, ничего не скажешь.

– Хотите посмотреть счета за неделю?

– Сегодня некогда. Нужно ехать в Майами.

– Я догадался. Говорят, туда приехал Сид.

Удивительно, с какой неслыханной быстротой все становилось известным. Впрочем, Мак-Джи был всего лишь владельцем придорожного бара, где стояло несколько игорных автоматов и при случае можно было сыграть партию в кости или поставить на лошадь.

Два раза в неделю Эдди объезжал свой сектор и собирал доходы. Что касается ставок, то мисс ван Несс передавала их по телефону прямо в Майами.

Все, что он получал, шло, конечно, не ему одному.

Львиную долю приходилось отсылать боссам покрупнее, но и у него оставалось достаточно, чтобы жить с полным комфортом, как он всегда мечтал.

Нет, он не был видным бизнесменом. О нем не писали в газетах, и его имя редко упоминалось в барах Нью-Йорка, Нью-Джерси или Чикаго. Но в своем округе он занимал определенное положение, и не было ни одного ночного клуба, где бы ему безоговорочно не платили установленной дани.

Никто не рискнул бы водить его за нос. Эдди слишком хорошо разбирался в бухгалтерии. Он никогда не выходил из себя и не прибегал к угрозам. Напротив, говорил очень спокойно, лаконично, и все понимали его с полуслова.

В сущности, он обращался с людьми примерно так, как

Фил обращался с ним, и некоторые за его спиной даже поговаривали, что он ему подражает.

– Рюмку мартини?

– Нет, нужно еще заехать домой переодеться.

Случалось, что в большую жару он менял костюм и белье два раза в день. Не потому ли, что и Фил делал то же самое?

Эдди нечаянно почесал щеку, и родинка снова стала кровоточить. Правда, крови было совсем мало, но он уже с беспокойством посмотрел на носовой платок.

– Это правда, что в «Самоа» опять действует рулетка? –

спросил Мак-Джи.

– Изредка. По настоянию клиентов.

– С Гарретом это согласовано?

– С условием, что не будет жалоб.

– Я тоже хотел бы…

– Нет, только не здесь! Здесь слишком на виду, слишком близко от города. Это опасно.

Шериф Гаррет был одним из его друзей. Иногда они вместе обедали. У Гаррета было достаточно оснований ни в чем ему не отказывать. Но действовать приходилось тонко.

Этого не хотели понять такие люди, как Мак-Джи, они готовы были перегнуть палку.

– Прощай! Встретимся дня через два-три.

– Привет Филу! Вот уже пять лет, как он сюда не заглядывал.

Эдди сел в машину, думая о том, заметил ли Пэт его озабоченность. Сначала он заехал в магазин, чтобы предупредить, что вернется завтра или послезавтра. Знала ли что-нибудь мисс ван Несс? Ведь не сам он ее выбирал, ее прислали сверху. Джо в белом фартуке обслуживал покупательницу, и видно было, что он находит это забавным.

Он подмигнул Эдди, но Рико покоробила такая фамильярность.

– Поглядывай за ним! – посоветовал он Анджело. Он очень доверял старику.

– Можете на меня положиться, хозяин.

Старшие девочки еще не пришли из школы завтракать.

Поджидавшая мужа Эллис сразу поняла, что есть новости.

– Ты переоденешься?

– Да. Приготовь мне чемодан.

– Едешь в Майами?

– Придется.

– Надолго?

– Еще не знаю.

Он не решился ей сказать, что видел Джино, хотя и был уверен, что жена его не подведет. Она была не из тех женщин, которые треплют языком. Если он почти не посвящал ее в свои дела, то только потому, что это его стесняло бы. Эллис, без сомнения, догадывалась, чем он занимается. Но Эдди предпочитал избегать лишних подробностей. Ему хотелось, чтобы его дом, его семья были подальше от круга его деловых интересов.

Он очень любил Эллис и особенно ценил, что она любит его таким, каков он есть.

– Ты позвонишь?

– Позвоню сегодня же вечером.

Когда Эдди уезжал, он звонил домой ежедневно, а иногда и по два раза в день. Расспрашивал о детях, обо всех новостях. Ему было необходимо чувствовать, что дом стоит на месте со всем, что в нем есть.

– Возьмешь белый смокинг?

– На всякий случай положи. Вдруг понадобится.

– Три костюма?

Она не впервые снаряжала его.

– У тебя на щеке кровь.

– Да, я знаю.

Перед отъездом он еще раз приложил к родинке квасцы, потом пошел поцеловать спавшую после завтрака Бэби.

«Когда же, наконец, она заговорит?» – в сотый раз подумал он. Что будут впоследствии думать о нем его старшие дочери? Какое воспоминание останется у них об отце? Эти мысли частенько мучили его.

Эдди обнял жену. У нее было такое нежное тело, такие приятные губы!

– Постарайся не задерживаться.

Он вызвал такси, чтобы не оставлять Эллис без машины. Шофер знал его и назвал боссом.

3

Пассажиры, севшие в Тампе и еще раньше, уже успели снять галстуки и пиджаки. Эдди редко позволял себе на людях такую вольность. Он сидел прямо, как в автобусе, и с безразличным видом смотрел вперед, только изредка окидывая взглядом рыжевато-зеленые джунгли, над которыми пролетал самолет. Когда стюардесса с улыбкой спросила у него, не хочет ли он выпить чаю или кофе, он лишь кивнул. Эдди вовсе не считал, что с женщинами непременно нужно быть любезным. Он не был с ними и груб.

Просто питал к ним недоверие.

Жизнь научила его ко многому относиться с недоверием, и это явно шло ему на пользу. Глядя время от времени в иллюминатор, он различал сверкающую ленту дороги, тянувшуюся вдоль прямой линии канала, на котором не было видно ни одной лодки. Канал этот был оросительным. В его стоячих черных и, наверное, липких водах скользили аллигаторы и еще какие-то твари, о присутствии которых можно было догадаться по непрестанно поднимавшимся на поверхность большим пузырям.

На протяжении свыше полутораста миль здесь не встретишь ни дома, ни бензоколонки. И ни одного тенистого участка! Иногда за целый час не увидишь ни одной машины.

У Эдди всегда было неспокойно на душе, когда приходилось одному проезжать по этим местам. Даже воздух, словно отяжелевший от зноя, казалось, враждебно ворчал.

На одном конце автострады раскинулся Майами с улицами, обсаженными пальмами, и вздымавшимися к небу белоснежными отелями, на другом – тихие опрятные городки Мексиканского залива. А посередине – буквально «ничейные» земли: раскаленные джунгли, отданные во власть бесчисленных зверей. Что будешь делать в таком месте, если вдруг за рулем почувствуешь себя плохо?

А вот в самолете дышишь кондиционированным воздухом, и времени уходит не больше, чем нужно было в детстве на переезд в автобусе из Бруклина в центр Манхаттана.

И все же он всегда нервничал, когда уезжал из дому. С

тем же чувством он в былые времена покидал свой квартал в Бруклине. В Майами он не был боссом. Никто его не узнавал ни на улицах, ни в барах. Люди, которых он собирался повидать, жили в совсем ином мире. Они были сильнее его, и он зависел от них.

Ему не раз случалось сюда приезжать. Почти все крупные боссы ежегодно проводили несколько недель в

Майами или на Палм-Бич. Западным побережьем Флориды они пренебрегали, и если им нужен был Эдди, вызывали его к себе.

И сейчас, как всегда, он с волнением готовился к этой встрече, не столько думая о том, что он скажет, сколько стараясь ощутить уверенность в себе. Это было самое главное. Необходимо было внутреннее убеждение, что правда на его стороне.

Всю жизнь он поступал именно так. Даже в те годы, когда некоторые товарищи в Бруклине посмеивались над ним, называя бухгалтером. А кто из них теперь жив и мог бы убедиться, что он избрал правильный путь?

Впрочем, они все равно не одобрили бы его жизненного пути. Даже Джино не одобрял. Эдди всегда казалось, что он смотрит на него не с завистью, а с презрением.

Ну что ж! Значит, Джино и все другие ошибались.

Внушив себе это, он приободрился и теперь мог спокойно ждать предстоящей встречи с Филом и Сидом Кубиком.

Как бы ни важничал Бостон Фил, мнение Сида Кубика значило больше, и Фил это прекрасно понимал.

Эдди всегда шел по прямому пути.

В юности открывалось много возможностей выбрать себе дорогу. Тогда Организация еще не была тем, чем стала теперь. Собственно, ее по-настоящему и не существовало.

В ту пору только называли имена крупных боссов, которым удалось выдвинуться во время сухого закона.

Иногда случалось, что они договаривались о проведении совместной операции, делили сферы влияния, объединяли свои силы, но чаще всего такие дела оканчивались грандиозными побоищами.

А где-то на заднем плане копошились сотни мелких гангстеров. Одним доставался какой-нибудь квартал, другим несколько улиц, а остальные довольствовались случайным рэкетом.

Так было и в Бруклине, и в южной части Манхаттана.

Парни, с которыми Эдди ходил в школу, уже в двадцать лет мнили себя важными персонами и с помощью двух-трех товарищей пытались выкроить себе свой собственный участок. Убивать приходилось не только тех, кто мешал, убивать приходилось и для престижа.

А престижа они действительно добивались. С завистью и восхищением смотрела вся улица, как шикарно одетые парни выходили из открытой машины у дверей какого-нибудь бара или бильярдной.

Не это ли ослепило Джино? По правде говоря, Эдди так не думал. Джино не был похож на других. Он никогда никому не пускал пыль в глаза, не красовался перед девушками. Если он стал убийцей, то только по призванию.

Он убивал с удивительным хладнокровием, будто утолял жажду мести, и, вероятно, ему доставляло тайное наслаждение нажимать на спуск своего пистолета, направленного на живую мишень.

Некоторые открыто осуждали его. Эдди предпочитал в этот вопрос не углубляться. Ведь речь шла о его брате. А

Джино уже, наверное, трясется в автобусе, который идет к

Миссисипи или в Калифорнию.

Сам Эдди никогда не пытался работать в одиночку.

Его ни разу не арестовывали. Он был одним из немногих уцелевших от прежнего времени, на кого не завели дела в полиции и у кого даже не брали отпечатков пальцев.

Когда-то, еще безусым юнцом, Эдди собирал на улице мелкие ставки для местного букмекера, который давал ему за труды два-три доллара, если день был удачным. В школе

Эдди считался хорошим учеником. Из братьев Рико только он ходил в школу до пятнадцати лет.

Как-то раз в подсобном помещении одной из парикмахерских было организовано целое агентство для сбора ставок. Здесь по-настоящему и началась его деятельность.

На стене висела черная доска, на которой записывали мелом клички лошадей и занятое ими место. Тут же висело около десятка телефонных аппаратов и суетилось столько же, если не больше, клерков. На скамейках сидели игроки в ожидании результатов. Хозяина звали Фалера, но всем было известно, что работает он не на себя, что над ним есть кое-кто повыше.

Разве не так было и сейчас? Ведь и над Филом, и над

Сидом Кубиком, и даже над таким боссом, как Старый

Мосси, владельцем многих казино, построившим в Рено ночной клуб, который обошелся ему в несколько миллионов, были птицы еще поважнее, а кто именно – об этом

Эдди ничего не знал.

Говорили о какой-то Организации. Некоторые делали предположения, пытались что-то узнать, болтали лишнее.

Другие, считая себя достаточно сильными, чтобы не прибегать к покровительству, сами претендовали на высокое положение, но это им редко удавалось. Все эти

Нитти, Караччоло, Диллоны, Лендисы и десятки других отправлялись в один прекрасный день в автомобильную поездку, обрывавшуюся на каком-нибудь пустыре, или после обильного ужина грохались на землю, изрешеченные пулями, как недавно Кармине.

Эдди признавал только честную игру, и Сиду Кубику,

хорошо знавшему его мать, это было известно. Другие, те, что стояли над ним, тоже должны были это знать.

Вот уже много лет, как именно его, Эдди Рико, посылали туда, где возникало новое агентство. Он стал настоящим экспертом. Ему приходилось работать в Чикаго, в

Луизиане и в течение нескольких недель помогать налаживать дела в Сент-Луисе и во всем штате Миссури.

Он был спокоен, пунктуален и никогда не требовал больше, чем ему полагалось.

Эдди мог с точностью до нескольких долларов подсчитать прибыль от игорного автомата, мог определить средний доход от рулетки или от игры в кости. А в тайнах лотереи он разбирался, как никто другой.

Про него говорили: «Этого вокруг пальца не обведешь!»

Он продолжал разъезжать и после женитьбы, но когда родилась старшая дочь, попросил переменить ему должность. Другой на его месте стал бы требовать, ссылаясь на заслуги. Но Эдди не настаивал – просто подал обоснованное заявление, которое говорило само за себя.

Давно уже он мечтал о самостоятельном секторе. Карта

Соединенных Штатов была знакома ему как свои пять пальцев. Казалось, все выгодные места уже распределены.

Майами и восточное побережье Флориды с казино и роскошными отелями, куда каждую зиму со всех концов света устремлялись сливки общества, составляли один из самых больших участков. Он был настолько велик, что пришлось его разделить на три или четыре сектора, и

Бостону Филу часто приходилось туда наведываться, чтобы следить за порядком и мирить местных боссов.

На западном побережье выгодных дел не было. Туда никто и не просился. Городки, раскинувшиеся вдоль пляжей и лагун в двадцати – тридцати милях друг от друга, привлекали более скромную публику – отставных офицеров, крупных чиновников, промышленников из разных мест. Они либо спасались там от зимних холодов, либо переселялись туда на постоянное жительство.

– Договорились, малыш! – сказал ему Сид Кубик, ставший теперь широкоплечим мужчиной с крупной, будто высеченной из белого камня головой.

Кто, как не Эдди, сделал это побережье таким, каким оно стало теперь? Боссы это прекрасно понимали. Об этом им красноречиво напоминали ежегодные доходы.

Кроме того, за десять лет там не произошло ни одного убийства. Ни одной скандальной истории, раздутой в газетах.

Кому, как не Эдди, пришло в голову для маскировки купить за бесценок фруктово-овощное предприятие, которое в ту пору не давало никакой прибыли?

А теперь «Оптовая торговля фруктами» имела уже три филиала в разных местах, и Эдди мог бы жить только на прибыль с нее.

Эдди не сразу обзавелся собственным домом. Сначала он снял квартиру в приличном, но не слишком шикарном квартале. И не сразу стал налаживать связи с шерифом и начальником полиции, как это сделали бы на его месте другие.

Эдди Рико решил подождать, пока он приобретет репутацию честного коммерсанта, образцового отца семейства, человека положительного, который каждое воскресенье ходит в церковь и щедро жертвует на благотворительные нужды.

Только тогда он посетил шерифа и к этому визиту готовился так же тщательно, как сейчас в самолете – к предстоящей встрече в Майами. Он говорил с шерифом веско и уверенно:

– В округе существует восемь игорных домов, с десяток мест, где собирают ставки на лошадей, и не менее трехсот игральных автоматов в разных пунктах, включая и два загородных клуба.

Так оно и было на самом деле. Все сходилось в руках мелких жучков, действовавших на свой страх и риск.

– Время от времени, – продолжал он, – разные лица с возмущением разглагольствуют о падении нравов, проституции и тому подобных вещах. Вы кое-кого арестовываете. Их осуждают или оправдывают. А затем они снова берутся за старое или на их место приходят другие. Вы прекрасно понимаете, что изжить это невозможно.

Пусть ему, Эдди, предоставят свободу действий, и число злачных мест будет ограничено, они попадут под наблюдение, и тогда наладится порядок. Игроки перестанут жаловаться, что их обирают шулера. Несовершеннолетние девушки больше не будут появляться в барах или на панели. Короче говоря, скандалы прекратятся.

О вознаграждении можно было не говорить. Шериф прекрасно понимал, что и ему кое-что перепадет. Правда, власть его не выходила за пределы города, но через несколько недель у Эдди был установлен контакт и с начальником полиции.

С владельцами баров Рико держался еще холоднее и уверенней: людей подобного типа он знал насквозь.

– Допустим, ты теперь имеешь столько-то долларов в неделю. Но часть этих денег у тебя вымогает полиция и всякие политиканы. А бывает и так, что, несмотря на это, твою лавочку закрывают, а тебя отдают под суд… С помощью Организации ты удвоишь свои доходы, перестанешь бояться каких-либо подвохов и работать будешь почти в открытую. Все пойдет как по маслу. И даже при условии, что половину придется отдавать нам, ты все равно не останешься внакладе… Если ты считаешь, что тебя это не устраивает, с тобой поговорят мои знакомые парни. Но имей в виду: на вежливость тут рассчитывать не приходится.

Такие разговоры доставляли ему удовольствие. Он чувствовал себя хозяином положения. И только вначале, когда разговор еще не клеился, у него едва заметно дрожала верхняя губа.

Он никогда не носил с собой оружия. Единственный пистолет, которым обладал Эдди, лежал в ящике его ночного столика. Что касается кулаков, то для этого он слишком ненавидел удары и кровь. Эдди дрался только один раз в жизни, в шестнадцать лет, и с ним случился обморок, когда ему разбили нос.

– Можешь подумать. Ведь я не тороплю. Завтра зайду еще раз.

Сменился шериф. Но и с новым, Уиллом Гарретом, дела пошли не хуже, равно как и с Крэгом – начальником полиции.

Журналисты сразу учуяли, чем пахнет, и тоже позаботились о своей выгоде. Правда, чаще всего выражалась она не в денежных знаках, а в обедах, коктейлях и хорошеньких девочках.

Эдди знал, что думает о нем Джино. Но это не мешало ему быть убежденным на своей правоте. Что ни говори, а дом его – один из самых красивых на Сиеста-Бич.

У него жена, с которой можно показаться в любом обществе, не боясь, что она допустит какую-нибудь оплошность. Старшие девочки учатся в лучшей частной школе.

Для большинства жителей Санта-Клары и окрестностей он – процветающий коммерсант, и подпись его достаточно солидна.

Три месяца назад он отважился на рискованный шаг –

выставил свою кандидатуру в члены «Загородного клуба», который находился в двух шагах от его дома, на Сиеста-Бич, и куда доступ был очень ограничен. В ожидании ответа он всю неделю так волновался, что изгрыз себе ногти. Когда же наконец ему по телефону сообщили, что он принят, у Эдди выступили на глазах слезы и он долго сжимал в объятиях Эллис, не в силах вымолвить ни слова.

Эдди не любил Фила, который никогда не жил в

Бруклине и добился своего положения иными средствам, чем он. Впрочем, каковы были эти средства, он точно не знал и не хотел доверять слухам.

Что бы там ни было, существовал Сид Кубик, который знал цену старшему Рико и был когда-то спасен его матерью.

Эдди поднялся, снял с сетки чемодан, смешался с толпой пассажиров, спустился по трапу, и сразу же его окутал влажный зной. Он долго выбирал такси, так как питал отвращение к старым машинам с продавленными сиденьями и предпочитал, чтобы шофер выглядел импозантно.

– В «Эксельсиор»!

Майами не ослеплял его. Огромный город, кричащая роскошь. Поистине роскошными были обсаженные пальмами улицы, где крупные фирмы с Пятой авеню открыли свои филиалы. Среди садов возвышались величественные белые и розовые особняки, выходившие на лагуну. Почти все домовладельцы имели собственные яхты, причаленные к частным молам. А моторных лодок и глиссеров было не перечесть.

В Нью-Йорке, в Бруклине, ходили слухи, что здесь в одном из лучших домов круглый год живет какой-то крупнейший босс, что спальня его бронирована и он постоянно держит при себе полдюжины телохранителей.

Эдди это совсем не занимало. Тем он был и силен, что не интересовался чужими делами.

Жил он спокойно, но только потому, что знал свое место, никому не завидовал и на чужое не зарился.

Отель «Эксельсиор» – прекрасное здание в двадцать семь этажей. При нем на берегу моря огромный плавательный бассейн. Вдоль стен большого холла – киоски с предметами роскоши. Одни только ливреи служащих должны стоить целое состояние!

– Будьте любезны вызвать мистера Кубика.

Вежливый, уверенный в себе, он ждал. Портье набрал номер.

– Мистер Кубик просит вас подождать здесь. У него совещание.

Такое мог придумать Фил, чтобы поколебать его уверенность в себе и подчеркнуть собственное высокое положение. Но то ведь Фил, а не Сид Кубик. Вполне естественно, что Сид Кубик занят, что у него совещание…

Он ворочает такими делами, что может потягаться с любым торговым домом, с любой страховой компанией.

И дела у него посложнее – их нельзя проводить по конторским книгам.

Прошло четверть часа, и Эдди захотелось пить. В глубине холла находился бар, погруженный, как обычно, в полумрак и располагающий к покою.

Случалось, что перед важным свиданием Эдди выпивал стопку виски, иногда две. Если он так не поступал сегодня, то только потому, что хотел доказать самому себе, что совсем не боится.

А чего ему, собственно, бояться? В чем его могут упрекнуть? Несомненно, Кубик будет говорить с ним о Тони.

Но ведь он не может быть в ответе ни за женитьбу брата, ни за его поведение!

Рядом с ним беспрерывно поднимался и опускался один из лифтов, и всякий раз, как из него выходили люди, Эдди пытался отгадать – не они ли присутствовали на совещании у Сида.

– Синьор Рико?

– Да. – У него екнуло в груди, – Вас ждут в номере тысяча двести шестьдесят два.

Лифт поднялся бесшумно и быстро. Светлые коридоры были застланы толстыми зелеными дорожками. На дверях поблескивали медные номера.

Раньше чем Эдди успел постучать, дверь номера 1262 открылась и Фил молча протянул ему руку, равнодушную руку, которая не отвечала на пожатие. Высокий, в чесучовом костюме мужчина, лысеющий, с расплывающимися чертами лица.

Жалюзи на окнах, по-видимому выходивших на море, были приспущены.

– А где Кубик? – спросил Эдди, оглядывая просторный номер.

Фил подбородком указал на неплотно закрытую дверь.

Легко было догадаться, что тут и в самом деле происходило совещание: на круглых столах стояли стаканы, а в пепельницах – четыре или пять недокуренных сигар.

Из соседней комнаты, распространяя сильный запах одеколона, вышел Кубик, голый до пояса, с полотенцем в руке.

– Садись, малыш!

У него была мощная волосатая грудь, мускулистые, как у боксера, руки, и все в нем, особенно подбородок, казалось высеченным из камня.

– Приготовь ему хайбол. Фил!

Отказаться было неудобно, и Фил не стал возражать.

– Я сейчас приду, – сказал Кубик.

Он вышел и вскоре вернулся, заправляя рубашку в холщовые штаны.

– Ты знаешь что-нибудь о брате?

«Неужели он пронюхал, что Джино поехал не прямо в

Калифорнию?» – подумал Эдди. Лгать было опасно.

– О Тони? – предпочел переспросить он, в то время как

Фил клал в бокал кусочки льда.

– Да. Он тебе писал?

– Нет. Писала мама. Сегодня утром я получил от нее письмо.

– Что же она пишет? Я очень люблю твою мать, она смелая женщина. Как она поживает?

– Хорошо.

– Она видела Тони?

– Нет. Мама пишет, что он женился, но она не знает на ком.

– Он к ней не приезжал последнее время?

– Как раз на это она и жалуется.

Кубик опустился в кресло и вытянул ноги. Потом нащупал ящик с сигарами. Фил вовремя поднес ему золотую зажигалку со своими инициалами.

– И это все, что ты знаешь о Тони?

Лучше было играть в открытую. Казалось, Кубик не следит за ним, но время от времени Эдди чувствовал, как тот бросает на него быстрый и зоркий взгляд.

– Мама удивляется, что к ней заходят незнакомые люди и спрашивают о Тони. В ее письме чувствуется беспокойство.

– Она думает, что это полиция?

Эдди взглянул на Кубика в упор.

– Нет, – решительно произнес он.

– Ты знаешь, где Джино?

– В том же письме мать сообщает, что его послали в

Калифорнию.

– Ты захватил письмо с собой?

– Я его сжег. Я всегда сжигаю письма, когда их прочту.

Это была правда. Ему не было смысла лгать. Свои дела он устраивал так, чтобы по возможности не лгать, особенно

Кубику. А длинный юркий Фил все время вертелся возле них с довольной усмешкой, которая не нравилась Эдди.

Казалось, Филу не терпится услышать продолжение разговора.

– Мы тоже не знаем, где Тони, и это очень опасно, –

произнес Кубик, разглядывая свою сигару. – Я надеялся, что хоть тебе он написал. Ведь известно, что вы все трое очень дружны.

– Вот уже два года, как мы с Тони не виделись.

– Но ведь он мог тебе написать. Очень жаль, что он этого не сделал.

Чувствовалось, что Фил доволен. Бостон Фил не был итальянцем, но он был очень смуглым. Вероятно, в его жилах текла испанская кровь. Уверяли, будто он учился в колледже. Эдди всегда казалось, что Фил относится с каким-то презрением, может быть, даже с ненавистью ко всем тем, кто начинал школу жизни на шумных улицах

Бруклина.

– Вот уже полгода, как Тони не работает на нас.

Эдди и глазом не моргнул. Нельзя было показывать, что он что-то знает.

– С тех пор никто его больше не видел. И он даже не поздравил тебя ни с Рождеством, ни с Новым годом?

– Нет.

И это была правда. Эдди невольно улыбнулся. Такие же точно вопросы задал бы и он. Эдди никогда сознательно не подражал Кубику, тем более Филу, но там, где он был главным, в своем секторе, он инстинктивно вел себя так же, как они.

Эдди даже не притронулся к бокалу, в котором таяли кусочки льда. Его собеседники тоже не пили. Зазвонил телефон, Фил взял трубку.

– Алло!. Да… Не раньше чем через полчаса… У него совещание…

– Это Боб, – повесив трубку, вполголоса сказал он Сиду.

– Может подождать.

Кубик уселся в кресло поглубже, все еще занятый своей сигарой, на конце которой образовался столбик серебристо-белого пепла.

– Девушку, на которой женился твой брат, зовут Нора

Малакс. Она работала в одной из контор на Сорок восьмой улице в Нью-Йорке. Ей двадцать два года, и, говорят, она красива. Тони познакомился с ней в Атлантик-Сити, когда ездил в последний раз на отдых.

Сид помолчал, а Фил подошел к окну, чтобы взглянуть на улицу сквозь узкие щели жалюзи.

– Три месяца назад Нью-йоркская мэрия выдала лицензию на брак на имя Тони и этой девушки. Где они поженились – неизвестно. Для этого они могли выбрать любое предместье, любой поселок.

Кубик сохранил легкий акцент. Голос у него был глуховатый.

– Я знал когда-то семью Малаксов, но, скорее всего, это однофамильцы. Отец Норы владеет фермой в Пенсильвании. Кроме нее у него есть еще сын или сыновья.

Эдди не нравилось, что до сих пор все шло так гладко.

Ехидная усмешка Фила не предвещала ничего хорошего.

Не ухмылялся бы он так, если бы разговор должен был продолжаться в том же тоне.

– Слушай меня внимательно, малыш. Брата ее зовут

Питер. Питер Малакс. Этот молодой человек двадцати шести лет вот уже пять лет работает в правлении «Дженерал электрик» в Нью-Йорке.

Последние слова он произнес с неосознанным уважением. Ведь «Дженерал электрик» была гигантской фирмой

– побольше, чем их Организация.

– Несмотря на возраст, молодой Малакс уже заместитель начальника отдела. Он не женат, занимает скромную квартиру в Бронксе и все вечера проводит за работой.

Эдди сразу понял, что конец фразы в устах Сида имеет какой-то особый смысл. Не зря же он так внимательно следил за выражением лица Эдди.

– Теперь ты понимаешь, что это честолюбец? Несомненно, он мечтает подниматься по ступеням служебной лестницы и в мечтах уже видит себя среди сотрудников генерального штаба компании.

Может быть, ему хотели дать понять, что Питер Малакс принадлежит к тому же типу людей, что и он, Эдди?

Нет, тут что-то другое. Иначе Фил не сидел бы с таким многозначительным видом. Он, Эдди, никогда не метил так высоко. С него хватало сектора во Флориде, и он не лез к великим мира сего. Разве Сид Кубик этого не знал?

– Передай-ка ему фотографию, Фил.

Бостон Фил достал из ящика снимок и протянул Эдди.

Это было моментальное фото, сделанное на улице «лейкой», а потом увеличенное. Сделано оно было, по-видимому, совсем недавно, так как молодой человек был в легком костюме и соломенной шляпе Он был высокий, худощавый и производил впечатление блондина со светлой кожей. Питер Малакс шел крупным, решительным шагом, прямо вперед.

– Узнаешь это здание?

На фото можно было разглядеть часть стены и ступеньки у входа.

– Главное здание полиции? – спросил Эдди.

– Так оно и есть. Я вижу, ты не забыл свой родной город. Джентльмена запечатлели в ту минуту, когда он во второй раз направлялся с визитом к высокому начальству.

Это было примерно с месяц назад. Больше он туда не ходил, но к нему на дом частенько наведывался один лейтенант. Тайные переговоры!

Кубик сделал ударение на последних словах и громко рассмеялся.

– Но и у нас в этом доме есть свои информаторы. Нам стало известно, что молодой Малакс явился туда, разыгрывая из себя человека солидного и порядочного, чтобы сообщить, что его сестренка попала в руки какого-то гангстера и, несмотря на предостережения брата, вышла за него замуж. Теперь ты начинаешь понимать?

Эдди, явно смущенный, утвердительно кивнул.

– Это еще не все. Помнишь дело Кармине?

– Читал в газетах судебные отчеты.

– А больше ничего не знаешь?

– Нет.

На этот раз он вынужден был солгать.

– Вскоре за этим было еще и другое дело. Один тип слишком распустил язык, и необходимо было закрыть ему рот, чтобы он не проболтался перед Большим жюри.

Кубик и Фил пристально смотрели на Эдди. Но он не шелохнулся.

– Во втором деле за рулем сидел Тони.

Ему стоило большого труда не выдать своих чувств.

– В первом деле, деле Кармине, твой другой брат, Джино, сыграл свою обычную роль.

Кубик стряхнул на ковер пепел. Сидевший сзади него

Фил не спускал глаз с Эдди.

– Все это молодой Малакс сообщил полиции. Вероятно, Тони был настолько влюблен, что не пожелал скрыть от жены свое прошлое.

– А она рассказала брату?

– Это еще не все.

То, что было дальше, оказалось значительно важнее, чем мог предполагать Эдди. Он был подавлен и старался не смотреть на Фила, сохранявшего свою зловещую усмешку.

– По словам Питера Малакса, добропорядочного гражданина, стремящегося помочь правосудию очистить Соединенные Штаты от гангстеров, а заодно и приобрести этим некоторую популярность, твой брат Тони готов отречься от своего прошлого и терзается угрызениями совести… Ну, что ты скажешь? Ведь ты знаешь Тони лучше, чем я.

– Это на него непохоже.

Ему хотелось решительно протестовать, напомнить о прошлом братьев Рико, но он был так взволнован, что вдруг не стало ни голоса, ни сил, и он мог вот-вот заплакать.

– Возможно, Малакс и прихвастнул. Но ясно одно: он уверял полицию, что, если Тони допросить особым образом, если подойти к нему мягко и дать понять, что у него есть шансы выпутаться, он может «расколоться» и выдать сообщников.

– Неправда!

Эдди чуть не вскочил с кресла. Но его удержал взгляд

Фила. И еще то, что ему не хватало внутреннего убеждения.

– Я не настаиваю, что это правда. Но, бесспорно, это правдоподобно. Ни ты, ни я – мы не можем знать, как будет вести себя Тони, если его арестуют и сделают ему заманчивое предложение. Подобное случалось и до него.

Обычно мы лишаем наших людей возможности поддаться искушению. Такое могло бы случиться и с Кармине, если бы твой брат Джино вовремя его не убрал. В тот раз Джино был не один. С ним в машине сидел кое-кто поважнее него.

Винче Веттори! Эдди знал это имя, хоть ему и не полагалось его знать. Если Веттори и не стоял на самой вершине пирамиде, то по крайней мере пользовался почти таким же авторитетом, как Кубик.

Таких людей никогда не подвергнут риску. Их арест был бы слишком опасен. Они могут потянуть за собой всю цепочку.

– Ты знаешь Винче?

– Встречался с ним один раз.

– Он тоже был в машине, когда убирали свидетеля.

Снова пауза. Еще значительнее, чем раньше. Фил зажег сигарету и повертел в руках зажигалку.

– Ты понимаешь, что нельзя дать Тони проболтаться?

– Он ничего не скажет.

– Чтобы в этом быть уверенным, нужно прежде всего его найти.

– Я думаю, это не так уж трудно.

– Может быть, для тебя. Мне кажется, старый Малакс знает где он, даже сидя на своей ферме. Молодожены приезжали к нему. Если станем его расспрашивать мы, он насторожится. Другое дело ты, брат Тони.

Капельки пота выступили у Эдди на лбу. Он стал теребить родинку, и она снова закровоточила.

– Так вот, малыш. Твой отец спас мне жизнь, так и не узнав об этом. Моей спасительницей оказалась и твоя мать, но она знала что делает. Вот уже тридцать лет, как она оказывает нам услуги. Джино – исправный работник. Ты тоже всегда работал хорошо, да и на Тони до сих пор не было оснований жаловаться. Важно только, чтобы он не проболтался. Вот и все. Оказавшись проездом в Майами, я решил вызвать тебя к себе. Я убежден, что тебе удастся нас выручить. Правильно я говорю?

Эдди поднял глаза.

– Да, – почти машинально произнес он.

– Я уверен, что ты его разыщешь. Если за ним уже охотится ФБР, Соединенные Штаты недостаточно велики, чтобы его укрыть. Мне бы также не хотелось, чтобы он отсиживался где-нибудь в Мексике или Канаде. Но знай я, например, что он в Европе, я более или менее успокоился бы. Остались еще какие-нибудь Рико в Сицилии?

– У нашего отца было восемь братьев и сестер.

– Как раз подходящий для Тони случай познакомиться с ними и представить им жену.

– Да.

– Надо его уговорить, найти веские аргументы.

– Да.

– И надо сделать это поскорее.

– Да.

– На твоем месте я начал бы со старого Малакса.

Он снова сказал «да», а Сид в это время потянулся за пепельницей.

Фил направился к двери.

– Кстати, как там в Санта-Кларе? Дела идут хорошо?

– Очень хорошо.

– Теплое местечко?

– Да.

– Жалко было бы потерять?

Только бы Фил перестал усмехаться.

– Я сделаю все, что смогу.

– Это будет не так уж трудно.

У Эдди кружилась голова, хоть он и не притронулся к виски.

– На твоем месте я сразу отправился бы в Пенсильванию, не заезжая в Санта-Клару.

– Я так и сделаю.

– Кстати, как там Джо?

– Работает за прилавком.

– За ним присматривают?

– Я поручил его Анджело.

Кубик встал, протянул свою ручищу и так крепко сжал руку Эдди, что она побелела.

– Нельзя допустить, чтобы Тони проговорился. Ясно?

– Да.

Он даже забыл попрощаться с Филом. Две женщины в шортах дожидались лифта, но Эдди видел только два светлых пятна. Спустившись в прохладный холл, он почувствовал головокружение и вынужден был опереться о колонну.

4

Хозяин гаража в Гаррисберге, у которого Эдди взял машину, указал ему дорогу на карте, прикрепленной кнопками к стене. Слышались раскаты грома, но дождь еще не пошел. Ехать нужно было по главной магистрали до

Карлайла, свернуть направо, на 274-ю дорогу, потом, оставив позади маленький поселок под названием Драмголд, повернуть налево – на 850-ю. Не доезжая до Элинди, он сразу увидит кирпичное здание с высокой трубой.

Это старый сахарный завод. Оттуда начинается нужная дорога.

Все эти сведения, как бывало в школьные годы, механически отпечатались в его памяти, вплоть до числа миль от одного пункта до другого.

Когда он ехал еще по ответвлениям автострады, стал накрапывать дождь и через несколько секунд превратился в такой ливень, что «дворники» на ветровом стекле оказались против него бессильны. Вода сплошным потоком стекала по стеклу, и все вокруг искажалось, как в кривом зеркале.

Минувшей ночью Эдди спал плохо. Вечером, прилетев в Вашингтон, он узнал, что через час отправляется самолет на Гаррисберг, и решил им воспользоваться, даже не обеспечив себе по телефону номер в гостинице. Нервничать он начал уже во время полета. При посадке в Джексонвиле пассажиры увидели, как на краю аэродрома догорали обломки такого же точно самолета, потерпевшего катастрофу за час до их прибытия.

В двух или трех приличных отелях Гаррисберга не нашлось ни одного свободного номера. Как видно, здесь был местный праздник или ярмарка. Поперек улиц висели цветные полотнища, издали виднелась триумфальная арка, и, несмотря на полночный час, по городу бродили музыканты.

Наконец такси доставило его в какой-то сомнительный отель, где ванна была вся в желтых подтеках, а на тумбочке у кровати рядом с Библией стоял радиоприемник, который можно было включить, бросив в скважину монету в двадцать пять центов.

Всю ночь в соседнем номере, раздобыв у посыльного бутылку виски, буйствовала пьяная пара, и напрасно Эдди несколько раз стучал им в стенку.

Что говорить, в юности он терпел и не такое. Когда он был мальчишкой, у них вообще не было ванной комнаты и вся семья раз в неделю, по субботам, мылась на кухне.

Может быть, потому он так и трудился – чтобы иметь когда-нибудь настоящую ванную. Настоящую ванную и возможность ежедневно менять белье!

Он даже не заметил, как проехал Карлайл. Указатели стояли вдоль всей автострады, но машина неслась с такой скоростью, а покрышки так шуршали по мокрому асфальту, что трудно было внимательно следить за дорогой, и он не успевал сквозь дождевую завесу читать надписи.

Уже пора было свернуть с главной магистрали, но Эдди проскочил 274-е шоссе и, чтобы снова выехать на него, вынужден был сделать большой крюк по деревенским дорогам и каким-то пригородам. Как назло, проехав еще две мили, он увидел, что дальше путь загражден. Надпись с длинной стрелой гласила: «Объезд».

Эдди наугад продвигался вперед, наклоняясь над рулем, чтобы хоть что-нибудь разглядеть сквозь грозу. Удалось выехать с грунтовой дороги на асфальт, но радость была недолгой. Миновав какой-то хутор, он снова очутился на грунтовой дороге.

Теперь появились горы. Деревья казались черными.

Сбоку виднелась ферма, дальше расстилались поля, и вслед ему глядели перепуганные коровы.

Судя по всему, он сбился с пути и поэтому никак не мог отыскать даже следов Драмголда, который, по-видимому, остался где-то позади. Нигде ни одного указателя.

Чтобы расспросить про дорогу, нужно было остановить машину у какой-нибудь фермы, выйти и под дождем стучать в дверь. Эдди не был уверен, что кого-нибудь там найдет. Казалось, все люди исчезли с лица земли.

Наконец показалась бензоколонка. Пришлось сигналить с десяток раз, пока к машине вышел здоровый рыжий парень в дождевике.

– Как проехать в Уайт-Клауд?

Парень почесал в затылке и побрел к соседней лачуге, чтобы в свою очередь у кого-то спросить. И снова потянулись склоны, леса, потом озеро, такое же хмурое, как небо. Еще несколько часов пути – он был ужасно голоден, после утренней чашки кофе у него во рту не было ни крошки, – и наконец он увидел в лощине несколько деревянных строений. На фронтоне одного из них, выкрашенного в темно-желтый цвет, черными буквами было выведено: «Торговый пост Иезекиеля Хиггинса».

Про эту вывеску и говорил человек из гаража. Итак, наконец он в Уайт-Клауде, где живет старый Малакс.

Вдоль всего фасада шла веранда. Ее левая часть была отведена под лавку, похожую на лавку первых поселенцев.

Здесь можно было купить любой товар: мешок муки, лопату, грабли, сбрую, консервы и наряду с этим конфеты и рабочие комбинезоны. Над средней дверью красовалась вывеска «ОТЕЛЬ», а над правой – «ТАВЕРНА».

В глубине веранды, с крыши лились потоки воды, растянувшись в кресле-качалке, курил черную сигару какой-то человек. Казалось, его забавляло, как Эдди пытается проскочить под дождем.

Сначала Эдди не обратил на него внимания. Он раздумывал, какую из трех дверей ему избрать, и наконец решил войти в таверну, где сидели, склонив головы над стаканами, два безмолвных, как мумии, старика. Таких древних старцев можно встретить только в отдаленных сельских местностях. Один из них после долгого молчания открыл рот и произнес:

– Марта!

Из кухни вышла женщина, вытирая руки о передник.

– Что вам нужно? – спросила она.

– Это Уайт-Клауд? – обратился к ней Эдди.

– А что же еще?

– Здесь живет Ганс Малакс?

– И тут, и не тут. Его ферма в четырех милях отсюда, по ту сторону горы.

– У вас найдется что-нибудь поесть?

Человек, сидевший в качалке, теперь стоял в дверях и с усмешкой смотрел на Эдди. Эта сцена, по-видимому, уже забавляла его. Эдди нахмурил брови.

Он не знал этого человека и был убежден, что никогда раньше не встречал. И все же он был убежден, что этот тип провел свое детство в Бруклине и находился здесь не случайно.

– Я могу приготовить вам омлет.

Эдди согласился, и женщина исчезла. Потом вышла снова, чтобы спросить, не выпьет ли он чего-нибудь.

– Стакан воды.

Ему казалось, что он попал на край света. На стенах висели литографии двадцати- тридцатилетней давности.

Вероятно, такие же картинки когда-то украшали лавку его отца. И запах был такой же, как в Бруклине, только с примесью ароматов деревни и дождя.

Оба старца, будто застыв навек, не сводили с него воспаленных глаз. У одного из них была козлиная бородка.

Эдди выбрал место возле окна, чувствуя себя здесь еще более неуютно, чем в Майами. Словно иностранец в чужой стране.

Вместо того чтобы приезжать сюда, лучше было отправиться в Бруклин к матери. Трудно объяснить, почему он так не сделал. Быть может, боялся, что за ним установлена слежка? Уже в самолете по пути из Майами в Вашингтон он по очереди приглядывался ко всем пассажирам, пытаясь выяснить, не наблюдает ли кто-нибудь за ним.

А этот тип, который с веселой усмешкой глазел на него, когда он выходил из машины, бесспорно, имеет отношение к Организации. Быть может, он здесь уже несколько дней и даже ходил к старому Малаксу, надеясь что-нибудь из него вытянуть?

В любом случае он явно ожидал прибытия Эдди. Конечно, ему звонили из Майами. И теперь он вертелся вокруг него, не решаясь заговорить.

– Недурная погодка, а?

Эдди не ответил.

– Найти ферму старого Малакса – дело нелегкое.

Уж не смеется ли он над ним? Незнакомец был без пиджака и без галстука. Несмотря на грозу, стояла такая жара, что одежда прилипала к телу.

– Это, знаете ли, тот еще тип!

Несомненно, он имел в виду Малакса. Эдди только слегка пожал плечами, а незнакомец, бросив в пустоту две-три короткие фразы, пробурчал:

– Ну, как вам угодно! – и повернулся к Эдди спиной.

Эдди ел без всякого аппетита. Женщина вышла за ним на веранду, чтобы указать дорогу. К подножию горы низвергались потоки воды, и пришлось переезжать ручей, который затопил проселок. На этот раз Эдди не сбился с пути, только машина чуть не увязла в том месте, где остались глубокие рытвины от тракторов.

Затем показалась долина. Там среди лугов и полей кукурузы Эдди увидел амбар, выкрашенный в красный цвет, одноэтажный дом и стадо гусей, сердито зашипевших при его приближении.

Выйдя из машины, он заметил, что кто-то смотрит на него из окна, но, когда подошел поближе, лицо исчезло, а в дверях показался человек, рослый и могучий, как медведь.

На этот раз Эдди внутренне совсем не успел подготовиться. Да и понятно: ведь он попал в незнакомую обстановку. А фермер, не выпускавший изо рта маисовой трубки, смотрел, как он стряхивает с себя воду.

– Поливает! – заметил он, и в голосе его чувствовалось ликование крестьянина. – Здорово поливает.

Посреди комнаты стояла старинная печка с трубой, уходившей в одну из стен. Низкий небеленый потолок поддерживали толстые балки. На стене висели три ружья, одно из них – двуствольное. Приятно пахло парным молоком.

– Я – брат Тони, – поспешил сообщить Эдди.

Видно, человека это удовлетворило. Брат Тони? Очень хорошо!

«А дальше что?» – казалось, хотел спросить он.

Он указал Эдди на кресло-качалку, затем, подойдя к этажерке, взял бутылку водки, вероятно собственного приготовления, две стопки, торжественно наполнил их и молча пододвинул одну гостю. Эдди понял, что отказываться нельзя.

Рядом с этим стариком Сид Кубик, производивший впечатление на редкость крепкого и сильного человека, в лучшем случае выглядел бы мужчиной средней комплекции. Обветренное лицо Малакса было изборождено мелкими морщинами. Красную клетчатую рубаху раздували гигантские мускулы. Огромные ручищи, скорее, походили на грабли.

– Уже давно, – голосу Эдди не хватало твердости, – я не имею никаких известий от Тони.

Глаза у старика были светло-голубые, а лицо излучало добродушие. Казалось, он улыбается всему Божьему свету, в котором нашел себе укромное местечко и, что бы ни случилось, ничто его не удивит и не выведет из равновесия.

– Он славный малый, – сказал старик.

– Да. Мне говорили, что он очень любит вашу дочь.

– Такой уж возраст!

– Я был очень рад, когда узнал, что они поженились, –

продолжал Эдди.

Напротив него фермер раскачивался в кресле и мог достать бутылку, не поднимаясь.

– Этого всегда можно ожидать между мужчиной и женщиной.

– Не знаю, говорил ли вам Тони обо мне.

– Немного говорил. Вы, наверное, тот брат, что живет во Флориде?

Что Тони мог ему рассказать? Был ли он с тестем так же откровенен, как с женой? Говорил ли, чем занимаются братья Рико?

Казалось, Малакс не проявлял к нему недоверия. Безразличием это тоже нельзя назвать. Просто визит незнакомца с Юга нисколько не взволновал старика. Да и вряд ли что-нибудь могло его взволновать. Он построил свою жизнь так, как хотел, и полностью слился с той обстановкой, которую сам себе создал. Незнакомец переступает порог его дома, и он приглашает гостя выпить стопочку домашней водки. Для него это только повод выпить самому и перекинуться несколькими словами с новым человеком.

Глядя на старика, можно было подумать, что он не придает большого значения визиту Эдди.

– Мать написала мне, что Тони отказался от своей должности.

Эдди пустил пробный шар. Его интересовало, как будет реагировать Малакс. Если старик в курсе дела, он может иронически усмехнуться, услышав слово «должность».

Малакс и вправду усмехнулся, но без всякой иронии.

Усмешка была только в глазах. Лицо и губы не изменили выражения.

– Я проезжал поблизости и решил завернуть к вам.

Как бы в знак благодарности Малакс налил ему вторую стопку самогона, который обжигал горло.

Разговаривать с ним было куда труднее, чем с каким-нибудь шерифом или хозяином ночного клуба. Труднее еще и оттого, что Эдди плохо владел собой. Ему было немного стыдно, и он пытался это скрыть. Он чувствовал себя дряблым, слабым рядом с этой громадой, которая покачивалась перед его глазами.

А старик не спешил ему на помощь. Возможно, он делал это без всякой задней мысли. Люди, ведущие такую жизнь, как Малакс, не очень разговорчивы.

– Я подумал, что, если понадобится, я смог бы подыскать для Тони работу.

– Мне кажется, он один из тех, кто обходится своими силами.

– Тони очень способный механик. Еще мальчишкой он увлекался машинами.

– Да, за каких-нибудь три дня он пустил в ход старый грузовик, который давно валялся у меня среди другого железного хлама.

Эдди заставил себя улыбнуться.

– Это так похоже на Тони! Он оказал вам хорошую услугу.

– Ну, я просто подарил ему эту машину. Надо же было что-нибудь для него сделать. А в прошлом году я купил себе новую.

– И они уехали на грузовике?

Старик утвердительно кивнул.

– Это получилось для них очень удачно. Имея грузовик, такой человек, как мой брат, может заняться небольшим бизнесом.

– Так он и говорил.

Спрашивать о главном было еще рано.

– А ваша дочь? Кажется, ее зовут Нора?. Она не побоялась?

– Чего?

– Бросить работу, Нью-Йорк, обеспеченную жизнь, чтобы отправиться куда глаза глядят!

Он сделал ударение на словах «куда глаза глядят», надеясь на реакцию, но ее не последовало.

– Нора уже достаточно взрослая. Три года назад, уезжая отсюда, она тоже не знала, что ее ждет. И я этого не знал, когда в шестнадцать лет покидал родную деревню.

– И она не боится трудностей?

Как фальшиво звучал его голос, даже для собственного слуха! Ему казалось, что он играет гнусную роль. Однако в интересах Тони он иначе поступить не мог.

– Какие это трудности! У моих родителей было восемнадцать душ детей, и до того дня, как я покинул отцовский дом, я никогда не видел белого хлеба. Даже не знал, что он существует. Нас всегда кормили ржаным хлебом, свеклой и картошкой, иной раз давали кусочек сала. Картошка с салом у них будет в любом случае.

– Тони не трус.

– Он славный малый.

– Я вот думаю, не было ли у него каких-нибудь планов, когда он приводил в порядок грузовик?

– Возможно, и были.

– В некоторых местах не хватает машин.

– Это верно.

– Особенно сейчас, когда собирают урожай.

Старик снова кивнул, подогревая свою стопку в широкой загорелой ладони.

– Во Флориде он сразу нашел бы клиентов. Там сейчас цветут гладиолусы.

И это ничего не дало. Нужно было идти более прямым путем.

– Они вам писали?

– С тех пор как уехали – нет.

– Как же это дочка не пишет отцу?

– Когда я уехал от родителей, я три года ничего не писал им. Прежде всего потому, что пришлось бы покупать марки. Да и писать было не о чем. За все время я послал им только два письма.

– И сын вам тоже не пишет?

– Который?

Эдди не знал, сколько их у него. Двое, трое?

– Тот, что работает в «Дженерал электрик». Тони рассказывал о нем матери. Кажется, это человек с большим будущим.

– Возможно.

– Выходит, вашим детям не нравится жить в деревне?

– Этим двоим не нравится.

Стараясь сдержать раздражение, Эдди поднялся со стула, подошел к окну и стал смотреть на дождь, который лил как из ведра: по лужам шли большие круги.

– Ну что ж, пора в путь.

– Вы будете в Нью-Йорке еще сегодня вечером?

Эдди ответил «да», хотя сам еще этого не знал.

– Я хотел бы написать Тони и сообщить ему разные новости, – сказал он.

– Он не оставил адреса. Видимо, не хочет, чтобы его беспокоили.

В голосе старика по-прежнему не чувствовалось и тени насмешки. Он привык мыслить и разговаривать очень просто. По крайней мере Эдди хотелось так думать.

– Представьте, вдруг что-нибудь случится с нашей матерью… – Он чувствовал себя отвратительно. Никогда ему еще не приходилось играть такую мерзкую роль. – Она уже в преклонном возрасте и последнее время неважно себя чувствует.

– Хуже смерти ничего случиться не может. А ведь Тони все равно ее не воскресить, правда?

Конечно, это была правда. Сущая правда. Но ему приходилось изощряться, чтобы выпытать у старика то, чего тот либо не знал, либо не хотел открывать.

Эдди вздрогнул, увидев во дворе человека с накинутым на голову мешком, который заменял ему зонтик. Человек разглядывал номерной знак на его машине, а потом заглянул внутрь, чтобы прочесть имя на карточке прав водителя, прикрепленной к рулю. Молодой человек в красноватых резиновых сапогах походил на Малакса, но казался некрасивее из-за не правильных черт лица.

Он постучал сапогами о стенку, толкнул дверь, оглядел

Эдди, отца, потом бросил взгляд на бутылку и стаканы.

– Это кто? – спросил он, не здороваясь.

– Брат Тони, – ответил старик.

– Вы наняли эту колымагу в Гаррисберге? – обратился молодой Малакс к Эдди.

Это был не вопрос, почти обвинение. Больше он ничего не сказал и, не обращая внимания на гостя, прошел на кухню, чтобы налить себе стакан воды.

– Надеюсь, они счастливы, – сказал Эдди, чтобы как-то закончить разговор.

– В этом я уверен, – ответил старик.

Сын вернулся в комнату со стаканом воды и не спускал глаз с Эдди, который неохотно направился к двери.

Старый Малакс поднялся и смотрел ему вслед, но провожать не пошел.

– Спасибо за угощение.

– Не за что.

– И все же спасибо. Я мог бы оставить вам свой адрес на тот случай, если…

Это была последняя попытка.

– А на что он мне! Ведь я никогда не пишу и даже не уверен, что еще помню буквы.

Сгорбившись, Эдди прошел к машине, увидев, что забыл поднять стекло и что все сиденье залито водой. Это привело его в бешенство. Вдобавок он услышал, как в доме громко смеялись.

Когда он подъехал к таверне Хиггинса, незнакомец, который по-прежнему раскачивался в кресле, увидев его, насмешливо прищурил глаз. Раздосадованный, Эдди даже не вышел из машины, дал газ и повернул обратно.

Теперь он уже не сбился с дороги. Гроза кончилась. Не было ни грома, ни молнии, но сеял мелкий, частый дождь.

Такой будет лить не меньше двух дней.

Хозяин гаража в Гаррисберге что-то проворчал: машина была забрызгана грязью от верха до колес. Эдди зашел в гостиницу, взял чемодан и велел шоферу такси ехать на аэродром, даже не зная, когда будет самолет.

Ждать пришлось полтора часа. Летное поле размыло дождем. Посадочные дорожки, пересекавшие аэродром, поблескивали цементом. В зале ожидания пахло сыростью и уборной. В глубине зала Эдди заметил две телефонные кабины и подошел к кассе, чтобы разменять деньги.

Вчера он домой не позвонил. Да и теперь вошел в кабину скрепя сердце – только потому, что обещал Эллис позвонить. Даже заказав номер, он еще не знал, что будет говорить. Хотелось только одного – как можно скорее вернуться домой, выбросить из головы Фила и все организации на свете.

Никто не имеет права так вторгаться в его жизнь. Он построил ее сам, своими руками, как старый Малакс свою ферму.

Он не несет никакой ответственности за поступки и поведение брата. Ведь не он сидел за рулем машины, откуда прогремели выстрелы, оборвавшие жизнь торговца сигарами с Фултон-авеню.

Все это, когда сидишь здесь, кажется какой-то фантастикой. Неужели тот человек в Уайт-Клауде следил за ним?

Если так, то он должен последовать и дальше. Из окна кабины ему виден был весь зал ожидания. Там сидели только две пожилые женщины и моряк с дорожной сумкой, которую он поставил рядом на скамью.

Все вокруг было серым, грязным, унылым, тогда как его дом в Санта-Кларе, залитый солнцем, сверкал безупречной белизной.

Что же понадобилось тому типу в Уайт-Клауде?

Пока телефонистки переговаривались, Эдди нашел простое объяснение. Ведь Сид Кубик не ребенок. Он может дать фору любому детективу. В доме Хиггинса, рядом с дверью в лавку, расположено окошко с надписью:

«ПОЧТА». Туда попадает корреспонденция для всего поселка. Если бы пришло что-нибудь для Малакса, этот тип легко мог увидеть обратный адрес, когда письма вынимают из мешка.

– Это ты, Эллис?

– Ты где?

– В Пенсильвании.

– Скоро вернешься?

– Не знаю. Как дети?

– Все в порядке.

– Новостей никаких?

– Нет. Только звонил шериф, но он сказал, что дело не особенно важное. Ты еще долго там пробудешь?

– Я уже на аэродроме. Сегодня же прилечу в Нью-Йорк.

– С матерью повидаешься?

– Не знаю. Впрочем, конечно, да.

Он повидается с ней. Это необходимо. Может быть, она знает что-нибудь сверх того, что сказала Кубику.

Остаток дня прошел так же мрачно. Самолет был старый и вдобавок дважды попадал в грозу. Когда добрались до аэропорта в Ла Гардиа, уже стояла ночь. Возле аэровокзала сновали черные тени. Одни обнимались, другие сгибали плечи под тяжестью груза.

Эдди удалось найти такси, и он назвал шоферу адрес матери. Неожиданно он почувствовал озноб. Костюм был слишком легким да к тому же еще отсырел от дождя. Эдди несколько раз чихнул и тут же решил, что схватил простуду. В детстве он часто простужался. А Тони каждую зиму болел бронхитом.

Внезапно в памяти всплыла картина: Тони лежит в постели, а на одеяле раскиданы иллюстрированные журналы и чистая бумага – мальчик любил рисовать. Три брата спали в одной комнате, такой тесной, что едва можно было протиснуться между кроватями.

Предстоит нудный разговор. Мать будет настаивать, чтобы он ночевал у нее. В квартире теперь есть ванная: ее оборудовали в прежней комнате братьев.

Из лавки дверь вела прямо в кухню, которая служила также столовой и гостиной. Здесь целые дни проводила в своем кресле бабушка. По темному коридору можно было попасть в спальню обеих женщин. Они спали вместе, с тех пор как бабушка стала бояться, что умрет среди ночи.

Свободной оставалась прежняя комната бабушки, и Джулия всегда хотела, чтобы в ней останавливались сыновья, когда приезжали в гости. Однако в комнате стоял такой тяжелый запах, что Эдди было невмоготу там спать.

Он постучал по стеклу и велел шоферу ехать в

«Сент-Джордж» – первоклассный отель в трех кварталах от лавки матери. Там Эдди заполнил регистрационный бланк и оставил чемодан. Есть не хотелось – перед вылетом из

Гаррисберга он успел перекусить. Теперь он выпил по дороге чашку кофе и снова окликнул такси, так как дождь не утихал.

Овощная лавка рядом с лавчонкой матери была перестроена. Там, как и прежде, торговали овощами и бакалеей, но витрина изменилась, стены были облицованы квадратными керамическими плитками; круглые сутки горели неоновые лампы.

Было одиннадцать часов вечера. Все заведения уже закрылись, кроме баров и бильярдной напротив, где собралась местная молодежь.

В лавке было темно, но из полуоткрытой двери пробивался свет. Обе женщины сидели в кухне под лампой.

Дверь оставалась приоткрытой, чтобы было чем дышать.

Эдди видел даже юбку и ноги матери.

Слева перед прилавком к полу были привинчены четыре табуретки. На прилавке стояли все те же сифоны с содовой водой, а банки с мороженым прикрывались теми же хромированными крышками. На другом конце прилавка были разложены конфеты разных сортов, плитки шоколада, жевательная резинка; в глубине лавки выстроились три автомата для игры в бильбоке.

Эдди стоял, не решаясь постучать. Звонка не было. У

каждого из братьев выработалась своя манера стучать в окно. Несмотря на улучшившееся освещение, квартал и улицы показались Эдди еще более унылыми, чем в прежние годы.

Мать шевельнулась, встала во стула, потом исчезла из его поля зрения. Лишь тогда, не зная, увидела ли она его, он постучал. Джулия никогда не оставляла ключ в дверях.

Эдди знал, в каком углу буфета он лежит. Мать не сразу узнала его – он стоял в темноте. Она приникла к стеклу, нахмурила брови, вдруг что-то воскликнула и отперла дверь.

– Почему же ты мне не позвонил? Я бы приготовила твою комнату.

Мать не обняла его. Рико никогда не обнимались. Посмотрев на его руки, она тут же спросила:

– Где твой чемодан?

Ему пришлось солгать:

– Я оставил его в Ла Гардиа. Возможно, мне придется уехать этой же ночью.

Мать была такой же, как всегда. Эдди казалось, что она нисколько не изменилась с тех пор, как носила его на руках. У нее всегда были отекшие ноги, толстый живот и большие груди, колыхавшиеся под блузкой. И всегда она ходила в сером. «Не так марко», – объясняла она.

Он поздоровался с бабушкой, которая назвала его

Джино. Раньше этого не бывало, и он вопросительно посмотрел на мать, которая знаком предупредила его, чтобы он не обращал внимания. Дотронувшись пальцем до лба, она дала ему понять, что старая женщина начинает выживать из ума.

– Дать тебе поесть?

Она открыла холодильник, вынула салями, картофельный салат, перец и поставила все это на покрытый клеенкой стол.

– Ты получил мое письмо?

– Да.

– Он тебе так и не написал?

Эдди покачал головой. Чтобы доставить ей удовольствие, пришлось немного поесть и выпить кьянти, которое мать налила в большой стакан из толстого стекла – таких стаканов он больше нигде не видел.

– Поэтому ты и приехал сюда?

Он с радостью открылся бы ей, сказал всю правду, поведал о своем визите к Филу и Сиду Кубику, о путешествии в Уайт-Клауд. Так было бы значительно легче, и с души свалилась бы огромная тяжесть.

Но он не посмел. И так как мать не спускала с него глаз, произнес:

– Нет. Я должен кое-кого повидать.

– Это они велели тебе приехать сюда?

– В известной мере – да. Но приехал я не из-за этого.

Вернее, не только из-за этого.

– Что они тебе сказали? Ты их уже видел?

– Нет еще.

Она верила ему лишь наполовину. Джулия всем верила лишь наполовину, особенно Эдди, и это было ему непонятно, так как из всех троих меньше всего лгал ей он.

– Ты думаешь, они его ищут?

– Они ему ничего не сделают.

– Здесь другое говорят.

– Я видел отца его жены.

– Как ты узнал его имя? Даже я не знаю. Кто тебе сказал?

– Один человек, который приехал на несколько дней в

Санта-Клару.

– Джо?

Она знала больше, чем он предполагал. И так было всегда. Самые смутные слухи доходили до нее. Какое-то особое чутье помогало ей угадывать правду.

– Остерегайся его. Я этого хулигана знаю. Парень частенько заходил сюда поесть мороженого года три-четыре назад. Продажный малый.

– Я тоже так думаю.

– Что он тебе сказал? Что ему известно?

– Послушай, мама, не задавай мне столько вопросов.

– Ты совсем как О'Мэлли.

Между собой они всегда говорили на плохом итальянском языке, смешанном с бруклинским жаргоном.

О'Мэлли, сержант полиции, вот уже двадцать лет работал в этом квартале, и когда-то он был пугалом для братьев Рико.

– Я просто тебе объясняю, что видел отца Норы. Тони с женой действительно приезжали к нему два или три месяца назад. У старика валялся на свалке старый, поломанный грузовик. Тони за три дня починил машину и получил ее от тестя в подарок.

Бабушка, давно уже совсем оглохшая, покачивала головой с таким видом, будто с интересом следит за их беседой. Это был давнишний трюк. Таким образом ей удавалось обманывать людей, которые вели с ней длинные разговоры.

Почему мать вдруг усмехнулась?

– Грузовик большой?

– Я не спросил. Наверное, большой. На фермах маленькие машины ни к чему.

– Если так, твой брат не пропадет.

Эдди понимал, что она говорит ему не все, радуется своим неожиданным догадкам и, конечно, думает сейчас, следует ли с ним поделиться.

– Ты помнишь. Тони хворал воспалением легких?

Ему часто приходилось слышать об этом, но помнил он очень мало. В памяти эта болезнь смешивалась с бесчисленными бронхитами, которые с детства преследовали

Тони. Кроме того, Эдди, которому в ту пору уже исполнилось пятнадцать лет, нечасто заходил домой.

– Врач сказал, что для восстановления здоровья Тони необходим свежий воздух. Сын Джозефины…

Эдди понял и тоже чуть не усмехнулся. Он был уверен, что мать совершенно права. Джозефина жила по соседству и приходила иногда помочь матери по хозяйству. У нее был сын, который уехал на Запад. Эдди никак не мог вспомнить его имя. Там он занялся сельским хозяйством.

Джозефина рассказывала, что он преуспевает, женился, уже имеет сына и требует, чтобы она приехала к нему.

Название местности Эдди тоже никак не мог вспомнить. Это было где-то на юге Калифорнии.

А сын в один прекрасный день действительно приехал за матерью, и Джозефина настояла, чтобы Тони, который никак не мог окончательно поправиться, поехал на несколько месяцев с ними. Она всегда питала слабость к его младшему брату.

«Там будет много солнца, свежий воздух…».

Подробности выскочили у него из головы. Эдди только помнил, что брат отсутствовал без малого год. Тогда Тони и стал увлекаться механикой. Ему было в ту пору одиннадцать лет. Он рассказывал, что сын Джозефины позволял ему водить в поле грузовик.

Тони часто вспоминал эти края. За год там собирают три-четыре урожая молодых овощей. Самое главное –

своевременно вывезти овощи.

Мать сказала:

– Я уверена, что он сейчас где-нибудь в окрестностях

Эль-Сентро.

Это и было название городка, которое Эдди никак не мог вспомнить. Ему стало стыдно, и он невольно отвернулся.

– Почему ты не ешь?

– Я недавно обедал.

– Ты еще побудешь?

– Да, немного.

Эдди предпочел бы уйти сразу. Он совсем не чувствовал себя дома в этой комнате, где все было так знакомо.

Никогда еще он не казался себе в присутствии матери таким маленьким и беспомощным.

– Когда ты вернешься во Флориду?

– Завтра.

– Ты же сказал, что должен с кем-то встретиться?

– Я это сделаю завтра утром.

– Ты не видел Сида Кубика в Майами?

Чтобы не завраться, он предпочел ответить «нет». Он уже не помнил, что говорил ей раньше. Ему было не по себе.

– Как странно, что Джино тоже теперь в Калифорнии.

– Да, это действительно странно.

– У тебя нездоровый вид.

– Кажется, я простудился во время грозы.

Кьянти было тепловатое, густое.

– К сожалению, мне пора уходить.