Цена Шагала

ГЛАВА 2

Маленький нервный человечек в твидовом пиджаке и светло-голубых джинсах рывком загнал кажущееся для его роста неправдоподобно большим «Вольво» в щель между двумя автомобилями и, просочившись в узкое пространство между открытой дверцей и корпусом автомобиля, выбрался на улицу. Звякнула сигнализация, и он, кивнув автомобилю в знак прощания, поспешил к подъезду собственного дома. «Вот, черт, хлеб забыл купить, — сказал сам себе Токарев. — Не выгонять же опять машину. Бог с ним! Пройдусь до булочной, благо, недалеко». Не меняя темпа, он развернулся и поспешил в сторону хлебного магазина.

Мысли в его голове прыгали в такт походке, быстро свиваясь и развиваясь в какие-то цветные клубки, ленты, звездочки и лозунги. «Значит, завтра с Коптевым подпишем контракт — денежка небольшая, но тысяч пятьдесят получится. Так, хлеб, какой хлеб? Багет. Багет, он гораздо вкуснее. Молодцы французы: хороший хлеб придумали. Надо будет съездить на недельку в Париж — давно не был, веселый город! Не такой уютный, как Лондон, но все равно веселый. В Лондоне сейчас хорошо — повезло Андрюшке. Что-то он давно не звонит. Надо было у Алексея спросить, не было ли вестей. Черт, я же спросил: нет, вестей не было. Стоп! — сказал себе Виталий и остановился на полдороге. — А зачем он звонил? Почему в ресторан? Почему так срочно? На Скосарева это не похоже: парень хороший, но любит халяву, а тут вдруг сам зовет, да еще так поспешно, да еще упрашивает. А вестей от Андрюшки все нет. Вот если бы он получил деньги, то сказал бы. Тогда было бы, что отмечать. А так что? Никаких совместных дел у нас не намечалось. Значит, что-то не так».

Виталий никогда не жаловался на интуицию, собственно, именно она и помогала ему выбираться порой из совершенно невозможных ситуаций. И сейчас интуитивно он понял: что-то связанное с Андреем, что-то пошло неправильно, на Сорина где-то наехали. А Скосарев хотел его, Виталия, предупредить. О чем? Ясно о чем! О том, что он его сдал. Конечно! «А вот это весело, — сказал себе Токарев. — Это очень весело. Опять же, он сдал его не ментам, иначе менты бы уже… Собственно, проверим!» Он выхватил из внутреннего кармана пиджака мобильный телефон и, прыгая пальцами по клавишам, набрал телефон своей фирмы. Подошел охранник.

— Андрюша, это Виталий.

— Добрый вечер, Виталий Сергеевич.

— Андрюша, как у нас дела? Никаких происшествий?

— Да нет, все тихо. А что, Виталий Сергеевич, усилить какую-нибудь охранку?

— Да нет, я так, на всякий случай. Взгляни, что там нам камера показывает.

— Да тихо, как всегда.

— Машин подозрительных у входа нет?

— Нет, Виталий Сергеевич. А что, должны быть? — заволновался охранник.

— Да нет, нет, так, почудилось. Ну, отдыхай, я тебе еще звякну, — и он отключился.

«Все правильно, не ментам. А если не ментам, значит, тем, у кого Андрюша эти холстики попер. Хотя на Сорина это не похоже, нет, не похоже никак. Что-то он там темнил насчет того, как они ему достались. Но ведь сознался, что не его они, не от бабушки, наконец. Так, значит, сейчас не до хлебушка. Значит, быстренько домой, собраться и отдыхать. Вот тебе и неделька в Париже! Вот так радостно. Будем надеяться, что часок-другой у меня в запасе есть, а этого вполне хватит. Впрочем, кто предупрежден, тот вооружен, а я всегда предупрежден», — улыбнулся он сам себе и, как бы случайно, почесал бок под пиджаком. В руку ему тут же скользнула маленькая рифленая рукоять браунинга, наполнившая все его существо приятной, тяжелой уверенностью. «Не хотелось бы, конечно, ну да посмотрим!»

Уже гораздо спокойнее, стараясь следить за прохожими, идущими ему навстречу, он зашагал к дому.

На свой этаж Виталий поднимался пешком, быстро и тихо, останавливаясь на каждом лестничном пролете и внимательно прислушиваясь. В гулкой пустоте подъезда, где любой шорох, многократно отражаясь от стен, сразу же проникает в мозг, он вычленил даже жужжание мухи, но больше ничего, абсолютно ничего. И тогда, разом повеселев, он в два прыжка проскочил последний лестничный марш и очутился возле своей двери.

И тут лавина звуков сразу же обрушилась на него. Со скрежетом распахнулись двери лифта, и из кабины, благодушно улыбаясь, почти выпали два молодых крепких мужика. Какую-то долю секунды, мазнув взглядом по их улыбающимся лицам, Токарев еще думал, что это не к нему, но, услышав их веселую, пересыпанную матерком речь, понял, что ошибся.

— Гляди — Виталька, — завел тот, который был ближе к Токареву. — Во, бля, а мы тебя столько дожидались. Ну что, открывай дверь, заводи в квартиру, может, водочки нальешь? — И обманчиво вялым движением он попытался сграбастать в охапку хрупкую фигуру Токарева.

Но маленького человека Виталия природа наделила удивительной реактивностью. Он нырнул под выпростанные руки парня и, прыгая через ступени, кинулся вниз. Мат, грохот шагов и какой-то металлический лязг покатились ему вслед. Легко прихватывая перила левой рукой для страховки, Токарев на бегу выхватил из-под мышки пистолет и снял его с предохранителя. «Может, — мелькало у него в голове, — может быть, их только двое». Но стоило ему соскочить в парадное, как из темного угла к нему метнулся кто-то третий с тонким зловещим лезвием, зажатым в правой руке. Виталий на бегу нажал на спуск. Пистолет автоматически дрогнул несколько раз в левой руке, и грузное тело падавшего навалилось сперва на дуло, все еще выпускавшее пули, потом на Виталия, заставив его практически встать на четвереньки, и, наконец, скользнув по его спине, перекатилось на холодный кафельный пол. Каким-то невероятным змеиным движением Токарев выскользнул из-под умирающего парня, отжал собачку кодового замка и выпрыгнул на улицу.

По инерции он еще пробежал метров пять, потом опомнился, замедлил шаг и, слегка пригибаясь, заскользил вдоль машин, расставленных владельцами по периметру дома. Проскочив в таком положении метров пятнадцать, он нырнул за угол, протиснулся между двумя мусорными баками, перевалился через невысокую кирпичную стену и в уже почти полный свой невысокий рост зашагал средь деревьев небольшого палисадника вниз к набережной, к автобусной остановке, где, слившись с толпой, тут же сел в первый попавшийся «Икарус», покатившийся неизвестно куда, но главное, оставляя позади токаревский дом, парней, бегущих за ним по пятам и мертвого человека, лежащего в парадном на кафельном полу.

Шутов с подручным отстали от Токарева метров на двадцать пять. Но этого запаса юркому бизнесмену вполне хватило, чтобы скрыться из виду, не оставив службе безопасности «Гентрейд консалтинг» ни малейшего шанса отыскать беглеца. Минуту-другую они помялись у подъезда, осматриваясь, и, набрав нужный код на замке двери, вернулись в дом. Дальнейшее провернули быстро. Шутов вынул из кармана небольшую связочку, состоящую из каких-то замысловатых цилиндриков, палочек и треугольничков. Поочередно снимая их с кольца брелока, он довольно споро соорудил из них небольшой штырь с рваными угловатыми очертаниями, три-четыре секунды покопался им в скважине замка подвальной двери и, наконец, распахнул ее. Жестом подозвав своего приятеля поближе, он взял покойника за плечи, оставив подручному схватиться за ноги, приподнял торс на двадцать сантиметров от пола, толкнул еще не сильно кровоточащее тело на ступени подвала. Потом отошел, чтобы не мешать, а его напарник, согнув ноги застреленного в коленях и переместив таким образом центр тяжести вперед, сбросил уже ненужного приятеля вниз по ступеням. Нож Шутов тщательно протер чистым носовым платком, вынув его из нагрудного кармана пиджака, затем сунул платок обратно и бросил нож вниз вслед за трупом. Потом также быстро и почти бесшумно он закрыл дверь, запер замок и, осмотрев себя и напарника, чтобы, не дай бог, не осталось никаких следов на их одежде, вышел вместе с ним на улицу.

— Все, — сказал он, обращаясь к своему другу, — здесь нам больше делать нечего. Поехали в офис.

Утром следующего дня Сорин проснулся рано. То ли силы стали возвращаться к нему быстрее, то ли нервное напряжение и активное нежелание общаться с сержантом Саммерсом будоражили его мозг, но так или иначе, когда он открыл глаза, часы над его дверью показывали всего без десяти семь. В коридоре еще было тихо, ночная смена либо не сменилась, либо сменилась полчаса назад. Так или иначе, ни шагов, ни голосов за тоненькой стенкой своей палаты он не слышал. И потому, полежав еще буквально пять минут, решил действовать. Произведя уже знакомые ему процедуры отсоединения капельниц, Сорин присел на кровати, что далось значительно легче, чем прошедшей ночью, и внимательно, сантиметр за сантиметром, стал оглядывать каждый предмет в палате, пока, наконец, не увидел то, что ему было нужно. Тоненькая, чуть изогнутая металлическая пластина, поддерживающая баночку с глюкозой, показалась ему подходящей. Он снял из-под нее стеклянный резервуар, вывинтил небольшой винт, холодными от слабости руками отсоединил ее от стойки. Теперь следовало встать.

Пусть и не с первой попытки, но это ему удалось. Ноги еще подрагивали при ходьбе, но все же шли, и это наполняло Сорина уверенностью в том, что задуманное в этот раз удастся осуществить. Осторожно он высунулся в коридор: путь был свободен. Уже знакомым маршрутом он добрался до ординаторской, открыл ее и вошел.

Дальше пришлось повозиться: минут пятнадцать он пытался пропихнуть эту пластину между дверцей и стенкой одного из запертых шкафчиков. Потом, обливаясь потом от напряжения, старался приподнять язычок замка. Металл терся о металл, резкий скрежет резал уши, и Сорин все время боялся неожиданного вторжения санитаров. Но обошлось. Поупрямившись, нехитрое устройство щелкнуло, узкая деревянная дверца распахнулась.

Внутри неглубокого шкафчика он нашел то, что надеялся найти: джинсы, грубоватый свитер и старые кроссовки, оказавшиеся на два размера больше, чем его нога. Достав все это, он вдруг с ужасом понял, что сил облачиться в добытую одежду у него уже недостанет. Стена перед его глазами вдруг стала расплываться, свет почему-то стал меркнуть. Поймав себя на мысли, что сейчас он лишится чувств, Андрей сполз на пол.

Забытье продолжалось недолго, может быть секунду, две, три. Резко открыв глаза, он обнаружил, что полусидит на полу, прислонившись спиной к шкафам, и крепко сжимает в руках чужие грязные кроссовки. Не меняя положения, он напялил джинсы, обулся и, прямо на больничное белье, натянул мешковатый серый свитер. Потом, упираясь руками в стену и дверцу шкафа, подтянулся и встал на ноги. Из зеркала напротив на него глядел бледный усатый человек с черными мешками под глазами и свалявшимися от пота волосами. «Ничего, — сказал себе Сорин, — все поправимо. Несколько дней отлежаться, и все будет хорошо. Теперь главное — выйти отсюда».

Он не знал, на каком находится этаже, как не знал, в какую сторону двигаться. Выскользнув в коридор, он решил не возвращаться к своей палате, а идти от нее, логично предположив, что в каждом крыле больницы должна быть лестница или лифт и что, пройдя в какую-то сторону хоть часть пути, глупо возвращаться назад и начинать все сначала.

Лестница действительно нашлась. Правда, она была не основной, с надписью «Fire Exit»[4], но это, пожалуй, даже больше устроило Сорина, чем лестница, по которой могли бы подниматься врачи или посетители. Перехватывая руками перила, он не то что прошел, а почти съехал на перилах целый пролет, после чего остановился и посмотрел вниз. На его счастье, до первого этажа оставалось все лишь три пролета. Марши были удобные, с частыми невысокими ступенями достаточной ширины, чтобы останавливаться на них и отдыхать. Только он понимал, что сейчас не до отдыха, потому что в любой момент, в любую минуту кто-то из сиделок мог зайти в его палату и обнаружить, что неизвестный больной — «Джон До», как говорят в этих случаях американцы, — исчез. При его черепашьей скорости врачи или охрана больницы настигнут его в тот же час. И вот тогда все будет уже совсем плохо. Понимая это, Андрей полз вниз, стараясь двигаться плавно, не тревожа шов на спине.

И вот последняя дверь. Спрятавшись за ее створками, он выглянул в маленькое зарешеченное оконце, выходившее в холл больницы, но никаких звуков не услышал. «Ну что же, тревогу пока не подняли. Уже неплохо», — подумал он и принялся изучать видимое ему пространство.

Дверь пожарного выхода оказалась сбоку от основного входа в клинику. Прямо напротив той лестницы, на площадке которой прятался Сорин, метрах в двадцати пяти-тридцати, располагалась стойка регистратуры, за которой находились две миловидные девушки, одна из них — темнокожая, что-то выстукивавшая на компьютере, и какой-то мужчина в фуражке, вероятно, местная охрана. Неподалеку от стойки располагались два низких столика с газетами и журналами, невысокие обшарпанные диваны, чуть правее, у стены — каталки, телефон-автомат и несколько табло с именами врачей, наименованиями служб и прочим необходимым путеводителем по миру людей в белых халатах.

Народу в холле было немного, но он все же был, что чрезвычайно устраивало Андрея: проскочить пятнадцать метров до выхода при полном отсутствии людей он, конечно же, не смог бы. Дождавшись, пока крупная пожилая леди перекроет своей спиной обзор пожарного выхода и начнет беседовать с одной из регистраторш, он выпрямился, насколько мог, и быстро, насколько позволили силы, пошел по диагонали к центральному входу. Прямая осанка далась ему нелегко: он чувствовал, что его спина просто разрывается от боли, но все же шел, глядя прямо перед собой. Он помнил где-то вычитанный им психологический закон: если не хочешь, чтобы тебя заметили, ни в коем случае не смотри на того, кого боишься. Этот странный закон сработал и на сей раз: его никто не окликнул. Он толкнул стеклянную дверь с надписью «St. Mary Hospital»[5] и красным крестом и оказался на улице.

Теперь оставалось совсем немного: забраться в какой-нибудь палисадник, усесться на лавку и принять вид праздного утомленного туриста или гуляки. Миновав какой-то магазинчик, еще запертый паб, он наконец увидел то, что искал. В глубине между домами открылась маленькая площадь со сквером и дурацким фонтанчиком в завитушках, вокруг которого в тени деревьев были разбросаны несколько лавочек. Выбрав ту, что наиболее укрыта от обзора с улицы, он сделал еще десяток-другой неверных шагов и буквально рухнул на ее жесткое деревянное сидение. Спина резко заныла, и когда боль стала невыносимой, он сгорбился, и, уткнувшись лицом в колени, лишился сознания.

— Да, стареешь, Славочка, стареешь, — говорил, вышагивая по комнате, Геннадий Андреевич. — Сопливого бизнесмена, и того мягко прижать не можешь. А если дела посерьезней найдутся? Вообще с усеру под стол залезешь? Так, что ли?

— Да я, шеф…

— Еб твою мать, я тебя сколько раз просил шефом меня не называть? Я для тебя либо Геннадий Андреевич, либо господин Генеральный, если уж полностью мой титул произнести не можешь.

— Да я, господин Генеральный директор… — пытался вклиниться застывший посреди комнаты Шутов.

— Что — ты, что — ты, козел безрогий. Тебя в твоей ФСБ чему учили? Ты что, страховку не мог поставить?

— Кто же знал, Геннадий Андреевич, что у него дура в кармане?

— Да сейчас у каждого пацана дура в кармане. Ты за что свою десятку в месяц получаешь, за что, объясни?

— Да ведь…

— Не «дакай». Что, за костюмчик твой вшивый, за фигуру твою, на шифоньер похожую? Ты ее получаешь за то, чтобы думать. Или у тебя совсем на твоих тренировках мозги отшибло? Мне тебе что, азы оперативной работы повторять? Установить объект, установить его контакты, зафиксировать место встречи, подстраховать все ходы и выходы. Не хочешь одним кольцом, боишься, что упустишь — двумя кольцами делай. Совсем расслабился в Москве.

— Ей-богу, вот как Бог свят, Геннадий Андреевич…

— Так, дожили. Ты, часом, не в схимники подался? Может, еще земные поклоны начнешь бить? Еще раз такое выйдет…

— Да не в жисть, я его из-под земли, Геннадий Андреевич…

— Ладно уж, из-под земли. Теперь я сам, по своим каналам. Все. О Токареве забыл. Надеюсь, чисто ушли?

— За это не беспокойтесь.

— Хоть в одном ты мастер: хвосты подчищать. В общем, так. Сейчас домой, собирай чемоданы, завтра вылетаем.

— Куда, Геннадий Андреевич?

— В Лондон, милый дружок, в столицу туманного Альбиона. Надо там приятеля моего старинного навестить.

— Вдвоем?

— А ты что, хочешь с собой целую армию брать? Мы так, по-дружески, по-товарищески. Все, пошел вон.

Шутов вышел, а Геннадий Андреевич вернулся к столу и, морщась от неудовольствия, принялся набирать номер.

— Ариадна Михайловна? Это я, Геннадий Ермилов.

— Ой, Геночка! Опять забыл про стариков, — зачирикал в трубке старческий голос.

— Да все дела, дела, Ариадна Михайловна. Вы-то как?

— Да что мы, Геночка, это у тебя дела, а мы — так, помаленечку. Вот на даче покопались. Яблоки в этом году совсем не уродились.

— Ну, а зелень? — поддержал разговор Ермилов.

— Нет, зелень хороша. Дали мне тут какой-то салат, рассаду необыкновенную, такой вкусный! Ты бы заехал как-нибудь, Геночка. С Верочкой бы подъехали. У нас на даче сейчас такая благодать.

— Вот, Ариадна Михайловна, как с делами разделаюсь, и, как Бог свят, прямо к вам. А что сам-то, Сергей Сергеевич, дома ли?

— Дома, Геночка, дома.

— А нельзя его на секунду оторвать?

— Сейчас позову.

Трубка со стуком легла на что-то деревянное, послышались шаркающие шаги, и где-то далеко прозвучал голос: «Сереженька, тебя Гена Ермилов к телефону. Ты в кабинете возьмешь?» В ответ что-то буркнуло, щелкнуло, и наконец глубокий голос генерала откликнулся:

— Я слушаю.

— Сергей Сергеевич, добрый вечер. Извините, что беспокою. Не оторвал ли от ужина?

— Да что ты, Ген. Мы ж по-военному: пятнадцать минут на еду и — дела, дела. Стряслось чего?

— Да не то чтобы, Сергей Сергеевич. Просто надобность у меня появилась в человеке одном. Не поспособствуете? Как бы мне его разыскать…

— Опять меня в свой шахер-махер замешиваешь!

— Да как можно, Сергей Сергеевич, да ни в жисть, да как можно. Просто приятель старинный. Куда-то пропал с квартиры, а куда, где обретается? Я его лет сорок не видел.

— Короче, полную установку тебе нужно.

— Да это у вас так, по казенному. Просто справочку, информацию, если не трудно, конечно.

— Подожди, сейчас возьму ручку, — ответил генерал. — Ну, диктуй.

— Токарев Виталий Сергеевич, директор фирмы «ТОК». Адрес, на всякий случай, нужен?

— Ну, ты даешь, Геннадий. Ни в грош наше управление не ставишь. Сами найдем, не волнуйся. Тебе к какому сроку-то?

— Да все едино. Я тут в командировочку улечу ненадолго, так если дня через три-четыре что-нибудь выяснится, то буду признателен.

— Ну, постараюсь, постараюсь. Смотри, Генка, попаду я с тобой в неприятности.

— Сергей Сергеевич, вы же для меня как отец родной. Никогда и ни за что. Вам что-нибудь из Лондона привезти?

— Гляди-ка, как вы, бизнесмены, хорошо живете: в Лондон намылился. А мне задницу от конторского стула оторвать и то некогда.

— Да, мы люди вольные, Сергей Сергеевич. Что ж, такова наша доля. Однако и радости в ней… Ведь обидеть каждый может. Если б не вы, государственные защитники, куда бы мы делись без вас.

— Ладно-ладно, не подхалимничай.

— Так привезти что-нибудь?

— Да ничего мне, Ген, не надо. Ни времени нет ничем заниматься, ни желания: устаю очень.

— Ну, так я сам, на свой вкус, что-нибудь вам подберу, чтобы скрасить, так сказать, редкие часы досуга. Так не забудете о просьбочке-то?

— Помню, помню. Все-таки еще до конца из ума не выжил.

— Ну, спасибо, Сергей Сергеевич. Еще раз извините, что побеспокоил. Кланяйтесь Ариадне Михайловне.

Ермилов повесил трубку и, повернувшись к селекторному микрофону, сказал:

— Леночка! Машину мне к подъезду, домой поеду.

Сорин стоял в переполненном вагоне метро, слушая грохот колес, ощущая тяжелую боль от чьего-то портфеля, давящего ему в бок, и думал только об одном — зачем он полез в подземку в час пик, что ему не сиделось дома? А рядом все время какой-то мужичонка толкал его в плечо и что-то говорил, говорил. Но сквозь гул и грохот Сорин никак не мог разобрать его слов, а мужичонка все толкался и толкался. Наконец, уже теряя терпение, Сорин повернулся к нему и только тогда понял, что мужичонка говорит почему-то женским голосом и почему-то по-английски: «Что с вами? Нужна ли помощь?»

Он открыл глаза и обнаружил, что сидит на скамейке на окраине английской столицы и какая-то миловидная девушка с огромными серыми глазами и каштановыми волосами трясет его за плечо, постоянно повторяя один и тот же вопрос: «Что с вами?». Стараясь говорить как можно более внятно, Сорин спросил в ответ:

— Который сейчас час?

— Четверть первого, — ответила девушка.

«Значит, в забытьи я пробыл около пяти часов», — подумал Андрей.

— Так вам нужна помощь? — еще раз поинтересовалась девушка.

— Нужна, — неожиданно ответил Андрей.

— Тут неподалеку госпиталь, я могу вас отвести…

— Нет, мне не надо в госпиталь. Мне нужно в гостиницу.

— Вызвать вам такси? — спросила девушка.

— У меня нет с собой денег, они там, в номере. Вы не могли бы… — замялся Сорин.

— Проводить вас до гостиницы?

— Да, если вас это не затруднит.

— Вы больны? — поинтересовалась девушка.

— Был болен. Теперь выздоравливаю, — ответил Андрей и, в общем, не соврал.

— Кто вы? Вы не англичанин.

— Нет, — сказал Андрей и почему-то ответил честно: — Я из России.

— Из России? Как интересно!

— Что же здесь интересного?

— Да у меня друзья — сербы. У вас очень красивый язык.

Андрей не понял, какую связь сербы имеют с Россией и почему сербский ассоциируется у девушки с русским, но выяснять это у него не было сил.

— Как вас зовут? — спросил он вместо этого.

— Люси, — ответила девушка.

— А меня Андрей.

— Эндрю!

— Эндрю, — согласился Сорин. — Люси, вы кто по профессии?

— Я — художница. Я делаю фотографические коллажи, если вы знаете, что это такое.

— Знаю, — сказал Сорин.

— Только их пока еще мало выставляют, я только начинаю, — пояснила Люси.

— Значит, все впереди. Так вы мне поможете?

— Конечно, Эндрю, — с улыбкой согласилась Люси. — Не бросать же здесь вас одного. Вы в какой гостинице остановились?

— «Олд кассл инн». Знаете такую?

— Как ни странно — да, — почти с вызовом ответила Люси. — Подождите, я поймаю такси.

Она ушла и через несколько минут вернулась с радостной улыбкой на лице.

— Пойдемте, машина ждет.

Они погрузились во чрево английского жука «Бентли» и довольно быстро покатили по переполненным улицам Лондона. Минут через десять уже были на месте.

Портье изумился появлению своего постояльца в столь затрапезном одеянии и жалком виде. Однако буря чувств, бушевавшая в его душе, быстро утихла, и он достаточно вежливо произнес:

— О, сэр, как мы рады, что вы вернулись. Мы уже думали, что не увидим вас никогда.

— Могу я получить ключи от номера?

— Конечно, сэр. — И портье протянул ему тяжелую бомбошку с ключом.

— Пойдемте, — сказал Андрей Люси, — мой номер на втором этаже. Я сейчас верну вам деньги.

Сказанное произвело на респектабельного портье совсем тяжелое впечатление. По его лицу было видно, что он перевел даму Андрея в ранг представительницы древнейшей профессии. Но, так или иначе, он ничего не сказал.

Сорин и Люси поднялись в номер Андрея. К удивлению и радости, Андрей обнаружил, что все аккуратно и убрано, вещи целы и нетронуты, и деньги — главное, деньги вместе с документами — лежат в ящике прикроватного столика.

— Присаживайтесь, — сказал он Люси. — Сейчас я отдам вам долг. Сколько, пятнадцать фунтов?

— Пятнадцать, — кивнула его спутница.

— Мне так неудобно, я так благодарен вам, — произнес Андрей. — Может быть, отобедаем вместе, если у вас, конечно, есть время.

— У вас такой вид, что вы не сможете, по-моему, сделать и двух шагов, не то что идти в ресторан, — засмеялась девушка.

— А мы не будем никуда ходить. Сейчас я попрошу принести что-нибудь в номер.

Он поднял трубку телефона и заказал сандвичи с ветчиной, полбутылки красного вина и сырное ассорти на десерт. Буквально через десять минут в дверь постучали, и вежливый представитель службы «рум сервис», вкатив тележку с провизией и приборами, начал деловито сервировать стол. Когда дверь за ним захлопнулась и вино уже было разлито по бокалам, Сорин уселся в кресло напротив своей спасительницы, откусил от толстого треугольного бутерброда, глотнул красного тягучего вина и понял, наконец, что все неприятности завершились, и впереди новая жизнь и новая цель — месть.

Видимо, в лице его проскочило что-то жесткое, жестокое, поскольку Люси, глядевшая на него во все глаза, вздрогнула и несколько отодвинулась в кресле назад.

— Что-то случилось? — встревоженно спросил Сорин.

— У вас был очень странный взгляд, — произнесла девушка.

— Ой, извините, я вспомнил о своих неприятностях. Не обращайте внимания. Я вам действительно очень благодарен. Это просто чудо какое-то, что вы ко мне подошли.

— Ну что вы, я просто увидела, что человеку плохо и не могла пройти мимо.

— Нет-нет, правда, спасибо. Вы не знаете, сколько вы для меня сделали, — продолжал Сорин. — Вы пейте. Как вам вино?

— Приятное. А что с вами случилось?

— Это долго объяснять, Люси, да вы и вряд ли поймете.

— А вы постарайтесь. Я люблю истории, — засмеялась девушка.

— Ну… Начнем с того, что буквально пять дней назад я был убит, или, точнее, почти убит.

— Как это, где? У нас? — Глаза девушки стали еще больше и, казалось, занимали теперь пол-лица.

— Да-да, не удивляйтесь, здесь, в Лондоне, в Холланд-парке.

— Кто же на вас напал? Марокканцы? Индусы? Или наши скин-хэды?

— Нет, не думаю, Люси, все проще. Это были мои соотечественники.

— Вы — гангстер? Мафия? — с испугом и восторгом спросила Люси.

— Увы, или к счастью — ни то и ни другое, — ответил Андрей. — Просто я человек, случайно попавший в ситуацию, в которой я, в общем-то, не должен был находиться. Дело в том, что у меня было кое-что ценное, что я собирался здесь продать — нет, не бойтесь, не контрабандистам, это не наркотики, я собирался действовать абсолютно официально, через аукцион — это картины. Однако нашлись люди, которые решили завладеть этими картинами. И вот результат: пару дней я пребывал между жизнью и смертью.

— Почему же вы не обратились в полицию?

— Видите ли Люси, тут много моментов, в связи с которыми мне не хотелось ввязывать «Интеллиджент сервис» или Скотленд-Ярд в эту историю. Я думаю, вы и сами часто не любите обращаться к вашим английским полицейским.

— Да, это правда, — засмеялась Люси. — Тем более, что я и мои друзья часто живем в сквотах — знаете эту систему захваченных домов?

— Да, я читал о ней, — сказал Сорин.

— Поэтому я не могу сказать, что полицейские — мои лучшие друзья, — закончила девушка.

— Ну вот, видите. Следовательно, и у меня, и у вас могут быть причины, по которым полицию лучше избегать. Но вот теперь я выжил, а благодаря вам пойду на поправку и, наверное, буду пытаться восстановить справедливость.

— Один против вооруженных бандитов? — Девушка была явно в восторге от услышанного.

— Ну, я не думаю, что они вновь будут пытаться меня убить. А кроме того, я полагаю, им вообще неведома моя судьба. Они-то думают, что я умер, и в этом мое сильное преимущество, не так ли?

— Не знаю… — протянула Люси. — Я, правда, никогда не бывала в такого рода переделках, но несколько моих знакомых — они попадали в разные истории. Я не думаю, что вам одному хватит сил бороться против русской мафии.

— Да нет, вы утрируете. Вы здесь, на Западе, вообще мало что понимаете в нашей жизни. Не такая уж это и мафия и ничего такого уж страшного нет. Речь идет о вполне респектабельных людях, редко пользующихся услугами определенного сорта персонажей. Впрочем, это не важно. Вы пейте вино, ешьте, — решил сменить тему Сорин.

— Спасибо, я не голодна, а вот вам — вам необходимо поесть. Тем более, что ваши силы так истощены, это видно невооруженным глазом. И обязательно пейте вино, — продолжала Люси. — От этого лучше работает сердце и циркулирует кровь. От этого вы быстрее пойдете на поправку.

— Конечно, конечно, — пробормотал Сорин, зевнув и понимая, что сейчас он погрузится в пучину сна. — Знаете, Люси, мне, пожалуй, нужно немного поспать, я сильно устал.

— Да-да, конечно, Эндрю, я и так засиделась.

— Вы, — произнес вдруг Андрей, — не могли бы… В общем, могу ли я вас как-нибудь еще увидеть? Мне бы хотелось, когда я буду лучше себя чувствовать, повести вас в какой-нибудь ресторан, если, конечно, вас не шокирует мое предложение.

— Нет-нет, я же не американка, — засмеялась девушка. — Я вам оставлю свой номер телефона, или сама вам позвоню.

Она черкнула на гостиничном блокноте свои координаты, потом легко встала с кресла и, послав Сорину легкий воздушный поцелуй, исчезла за дверью номера. А Андрей, сделав несколько шагов до кровати, рухнул без сил.

— Вот что, Василий Семенович, — говорил следователю по особо важным делам Трегубцу начальник его отдела Николай Николаевич Ковалев. — Запряги кого-нибудь из своих архаровцев и сделай мне установочку на Токарева Виталия Сергеевича.

— Токарев? — удивился Трегубец. — По какому же делу он у нас проходит?

— Ни по какому не проходит. Генерал приказал. И давай побыстрее. Сам знаешь: начальство ждать не любит.

— А что нужно-то?

— Все, все, Василий Семенович, что мне тебе рассказывать? Где учился, на ком женился, кто родители, где живет, друзья, знакомые, связи.

— Николай Николаевич, ты меня за дурочку-то не держи. На такие сведения не один день уйдет.

— А тебе за один день никто и не предлагает. Но быстренько, в темпе вальса, так сказать. Генерал три дня дал. А то смотри: опять ослушаешься — вообще из органов полететь можешь.

— Да не пугай, Николай Николаевич, пуганые, — устало сказал Трегубец.

— Пуганый не пуганый, а окладом и пенсией небось дорожишь, а? — И Ковалев хитро подмигнул Трегубцу.

— Пенсией? Николай Николаевич, работу я свою люблю.

— Ну вот, коли любишь… Все, свободен.

«Ну что же, — думал Василий Семенович, сидя в своем кабинете, — с начальством не поспоришь. Это все равно, что против ветра ссать. Только вот непонятно, откуда у нашего генерала такой интерес к какому-то Токареву?»

Первые данные о директоре фирмы «ТОК» Василий Семенович Трегубец получил уже к вечеру. Ничего особенного: 35 лет, за плечами Институт международных отношений, работа третьим секретарем посольства в Германии, не привлекался, не был, не состоял. Женат, разведен. Занимается посредническим бизнесом: чай, масло, автомобили. Видимо, не брезгует и еще чем-нибудь, но это не волновало Василия Семеновича: кто сейчас до конца честен. Налоговые декларации заполняет вовремя, а что укрывает — так это уж все его. Знакомств пол-Москвы, да вот друзей нет. Не скуп, не злопамятен, по крайней мере, так говорят. Общителен, легко сходится с людьми, хотя и немного нервен в поведении. Никаких особенных криминальных связей не имеет.

Перечитывая страницу за страницей оперативной разработки, Трегубец не мог понять, зачем генералу Полозкову понадобился какой-то малозначительный Токарев.

На следующий день, скорее для того, чтобы удовлетворить свое любопытство, он отправил пару своих ребят по новым адресам, слегка расширив круг изучаемых лиц вокруг Токарева. «Вот что, — напутствовал он своих ребят. — Покопайтесь в его институтских связях, да, собственно, и в школьных можно посмотреть. С кем он там дружил, приятельствовал, может быть, недавно кто-то появился из тех, с кем он один учебник физики разрисовывал и с лекций сбегал». И опять зазвонили телефоны, забегали люди, от адреса к адресу мчались черные автомобили, развозя оперативных сотрудников на доверительные беседы.

К вечеру у Трегубца на столе скопился ворох бумаг с протоколами бесед, именами, адресами и телефонами бывших приятелей Виталия Сергеевича Токарева. И вновь Василий Семенович начал просматривать стремительно растущую бумажную стопку в надежде обнаружить, ради чего все-таки Сергей Сергеевич Полозков так накрутил хвост своему подчиненному. Выуживая из моря информации важнейшие оперативные сведения и составляя из них небольшую точную справку для генерала, Трегубец вдруг наткнулся на знакомое имя: Сорин. Да ведь это дело о стрельбе в маленьком кафе в Замоскворечье!

Их там было двое: Виноградов, ну конечно, Всеволод Артемьевич, погибший в Питере, точнее, под Питером, и Сорин, пропавший неизвестно куда.

Он еще раз внимательно прочитал все, что касалось школьных друзей Токарева. Все правильно: Сорин и Токарев учились в одном классе и, судя по воспоминаниям бывших одноклассников, довольно близко общались, если не сказать дружили. «Вот так так, — покачал головой Трегубец. — Значит, Токарев неспроста заинтересовал нашего бравого генерала. А коль скоро этих ценностей, за которыми гонялась половина бандитской Москвы, так обнаружить и не удалось, видимо, Сорин и Токарев как-то связаны в этом деле. Ну что ж, это уже интересно». Он вновь углубился в оперативную справку по Токареву: нет. Никаких данных о том, чтобы тот торговал антиквариатом, картинами, драгоценностями или чем-нибудь в этом духе. «Но ведь он тоже посредник, — подумал Трегубец. — Профессиональный посредник. А профессиональному посреднику все едино, продавать ли автомобили или сводить покупателей танков. Чем хуже картины? Может быть, даже лучше и доходней. Но если Сорин исчез из поля зрения, судя по всему, его просто нет в этой стране. Не может же непрофессионал, бывший журналист, так плотно залечь на дно, что его не в силах выловить ни криминальная структура, ни огромная, разветвленная милицейская машина. Пожалуй, что так. Пожалуй, его давно нет в России. А следовательно, его точное местоположение неизвестно этим друзьям нашего генерала, ради которых он наверняка и расстарался. Подумав об этом, Трегубец тяжело вздохнул. Противно понимать, что твое начальство работает рука об руку с какой-то мразью, и не важно, что мразь эта не в ватнике на хазе водку жрет, а в костюмах от Армани щеголяет. Суть дела не меняется. Он вспомнил, как охотился за Сориным и Виноградовым в Москве и в Питере, как все время на шаг отставал от бандитов, тоже идущих по следу друзей, как путем нехитрых умозаключений пришел к выводу, что предатель в этом деле его начальник — генерал Полозков и что именно он передает в руки еще не ведомому «боссу» бандитов всю информацию по делу. Ну, да Бог ему судья, сказал себе Трегубец, вернемся к работе. Раз Токарев, читай — Сорин, так интересует этих людей до сих пор, вещи, которыми обладал Сорин, все еще в его руках. Презабавно. Следовательно, если кто-то из друзей господина Полозкова с моей помощью и помощью моего отдела выйдет на многострадального Виталия Сергеевича, дня через два-три, а может быть, через неделю в оперативной сводке по городу появится еще один неизвестный труп. Не будут же они оставлять в живых человека, который вполне может известить Сорина о том, что им тщательно интересуются какие-то недружелюбные господа». «Следовательно, — подумал Василий Семенович, — следовательно, моя задача — найти господина Токарева значительно быстрее, чем его найдут компаньоны нашего генерала».

В минуты этих размышлений Трегубец не очень понимал, зачем ему ввязываться в эту историю. Он не думал ни о личной выгоде, ни о том, чтобы насолить ненавидимому им Полозкову, заодно с ним — Ковалеву и прочей шушере. Нет. Старого сыскаря волновал лишь охотничий азарт и забота о жизни человека. Ведь какой бы ни был Виталий Сергеевич, человек он, на первый взгляд, невинный. Зачем же подставлять его голову под пулю, когда вполне возможно эту голову спасти. Руководствуясь этими нехитрыми соображениями, Трегубец аккуратно порвал почти уже готовую справку для генерала и принялся за составление новой. Коренным образом она не отличалась от предыдущей. Все в ней было так же: и возраст, и место учебы и работы, краткая характеристика рода деятельности и характера Токарева. Не хватало только мелких деталей, например имени Сорина да двух адресов квартир, снимаемых фирмой «ТОК» для представительских целей. Посидев так с полчаса, Василий Семенович наконец поставил точку, вытащил лист из пишущей машинки и самолично отнес справку на Токарева в секретариат Полозкова. Расписавшись у секретаря генерала в книге поступлений информации, он вернулся в свой кабинет, накинул плащ, прихватил портфель и, вполне довольный собой, покинул здание Петровки.

Он пешочком дошел до станции «Маяковская», пересек Тверскую улицу и так же пешком, не торопясь, отправился по Брестской к Белорусскому вокзалу, все круче и круче забирая влево проходными дворами, пока наконец не вышел к ничем не примечательному дому в Среднетишинском переулке. Нет, это не был домашний адрес Василия Семеновича Трегубца, и там не жил никто из его друзей. Более того, он вообще редко бывал в этом районе. Но на бумажке, которую он нес в кармане, его аккуратным почерком было написано: «Среднетишинский переулок, дом 8, квартира 12. Квартира фирмы “ТОК”».

Поднявшись пешком на третий этаж, Василий Семенович расстегнул плащ, освободил под пиджаком ремешок кобуры и, вздохнув скорее для порядка, чем по необходимости, нажал кнопку звонка. Минуты полторы за дверью не было ни шороха, однако Василия Семеновича не покидало ощущение, что кто-то все же глядит на него сквозь стеклянную линзу глазка. И потому, стараясь не волновать невидимого обладателя бронированной двери квартиры 12, он спокойно переминался с ноги на ногу, рассеянно улыбался, периодически почесывая переносицу — словом, делал все, чтобы доказать отсутствие каких — либо черных замыслов.

Вероятно, это сработало, потому что через некоторое время высокий нервный голос за дверью спросил:

— Кто там?

— Виталий Сергеевич? — вопросом на вопрос ответил Трегубец. — Откройте, пожалуйста. Я из Московского уголовного розыска. Не беспокойтесь, я не собираюсь вас арестовывать. Мне нужно просто с вами поговорить. Речь идет о вашей безопасности, а, впрочем, может быть, еще и о безопасности одного вашего друга: Андрея Сорина.

— Ах, черт, — послышалось из-за двери.

Невидимый собеседник Трегубца еще помолчал с полсекунды, потом опасливо осведомился:

— Вы один?

— Виталий Сергеевич! Зачем задавать глупые вопросы, — мягко сказал Трегубец. — У вас же глазок типа «рыбий глаз». Вы, вероятно, видите лестничную площадку не только вглубь, но и в бок, следовательно, вы можете обнаружить, что на лестнице и за моей спиной никого нет.

— А черт вас знает, — хохотнул из-за двери Токарев. — Может, ваши там где-нибудь площадкой выше прячутся.

— Все правильно, Виталий Сергеевич, вполне возможно, что и прячутся, — устало сказал Трегубец. — Ну, подумайте сами: живете вы на третьем этаже, из окна прыгать не будете. Коль скоро вы уже отозвались, то, если бы я и хотел вас арестовать, несомненно, это бы сделал. Так сказать, не мытьем, так катаньем. Ну, вызвал бы группу захвата, выбили бы они вашу чудную дверь, а потом, немножко помяв вас для острастки, доставили бы ко мне в кабинет на Петровку. Как видите, я ничего от вас не скрываю. А потому настоятельно рекомендую: откройте дверь и давайте поговорим мирно.

— Ну что ж, — сказал Токарев из-за двери, — может, вы и правы.

Лязгнул замок, и тяжелая дверь сейфового типа бесшумно отошла в сторону, открывая Трегубцу долгое коридорное пространство, в самом начале которого стоял маленький ершистый человечек с выражением недоверия на весьма подвижном лице.

— Заходите. Как ваше имя-отчество, еще раз?

— Василий Семенович, — сказал Трегубец.

— Заходите, Василий Семенович. Пожалуй, у нас действительно есть о чем побеседовать.

Примерно в то же время, когда Трегубец впервые услышал от генерала имя Виталия Сергеевича Токарева, два хорошо одетых господина — один, довольно высокий, в светло-сером с голубым отливом костюме и черном пальто из тонкого кашемира, второй, значительно ниже, но весьма широкий в плечах, в тяжелом твидовом пиджаке поверх красного свитера — ступили на улицу Грин пэлас террас. Они неспешно двинулись мимо очаровательных трехэтажных особняков, окруженных зелеными садиками, и со стороны можно было подумать, что два джентльмена, окончив работу и выйдя из офиса, отправились погулять в этом приятном районе Лондона. Однако, несмотря на беспечный вид, двое этих господ двигались вперед по весьма важному делу.

— Ну, вот и пришли, — сказал высокий, останавливаясь около массивной буковой двери с широким, почти во всю филенку, витражом. — Значит, запомни, Слава: никакой самодеятельности, действовать только так, как я тебя попрошу. И, бога ради, не пережми: все-таки, пожилой человек. Нам еще только инфарктов не хватало.

— Все понял, Геннадий Андреевич, — ответил Шутов.

— Ну, вот и славно. А теперь звони.

Шутов вытянул вперед короткопалую руку и нажал кнопку домофона. Через несколько секунд голос, полный достоинства, зазвучал в динамике:

— Who is there?[6]

— One of your oldest friends[7], — отозвался Ермилов. Потом хохотнул и добавил по-русски: — Не узнаешь по голосу, Илья Андреевич?

— Кто это? — ответил голос уже по-русски и несколько встревоженно.

— Ермилов. Вот видишь, оказался проездом в Лондоне, дай, думаю, навещу. Ну, не держи меня в парадном, открывай.

— Гена! Конечно, конечно, — отозвался Кошенов. — Что ж ты не предупредил?

— Да зачем тебя беспокоить. Ты бы стал волноваться, стол готовить или за продуктами куда поехал, не дай бог, разминулись бы, — так же ернически продолжал Геннадий Андреевич. — Ну, давай, давай отворяй, на улице прохладно.

— Открываю, — сухо сказал Кошенов, и Ермилов с Шутовым вошли в дом.

В бельэтаже у открытой двери их ожидал сам хозяин квартиры.

— Знакомься, Илюша, — улыбнулся Ермилов, представляя Шутова. — Мой друг, так сказать, наперсник детских игр, Слава, милейший человек, естественно, если его не рассердить.

— Рад, весьма рад, — произнес Илья Андреевич, одновременно приглашая гостей войти в квартиру. — Кофе, что-нибудь выпить?

— Да, пожалуй, выпить не помешает. Сооруди-ка нам, Илья, со Славиком виски.

— «Глен тернер» пойдет?

— Естественно. Мягкий шотландский вкус — что может быть лучше, — сказал Ермилов и расположился в большом кожаном кресле возле хозяйского письменного стола.

Шутов, получив стакан с янтарной жидкостью, остался стоять возле двери.

— Ну-с, Илюша, — начал Геннадий Андреевич, — расскажи-ка мне, друг мой любезный, как же так получилось, что наш знакомый журналист вдруг попал в больницу, вместо того чтобы попасть на кладбище.

— Откуда… — начал удивляться Кошенов, и сам же оборвал себя: — Ах да, конечно, в Москве ведь тоже можно получить английские газеты.

— Угадал, угадал. Но дело даже не в этом: бог с ним, с журналистом. Меня в данный момент значительно больше занимает, почему ты — мой старинный приятель и партнер, которому я доверял, вдруг решил скрыть от меня сей прискорбный факт? Неужели боялся ранить мое сердце этой печальной новостью?

— Да нет, ну что ты, Гена. Просто я подумал, что это не так важно, коль скоро главное — у меня…

— Не так важно, говоришь? Да нет, друг сердечный, мне кажется, ты вполне понял, насколько это важно, и быстро просчитал возможные последствия. Естественно, он выздоровеет, естественно, начнутся расспросы. И я сомневаюсь, что сей разговорчивый москвич захочет скрыть от английских правоохранительных органов то, что с ним случилось, и саму, так сказать, первопричину происходящего. Дальше — больше. Дальше они выйдут на тебя, ты, само собой, убоявшись праведного гнева английских бобби, тут же назовешь мое имя, а там, глядишь, поделишься еще какой-нибудь полезной для них информацией… Картины тебе, конечно, придется вернуть. Но, с другой стороны, из воды ты надеешься выйти весьма сухим, не так ли?

— И в мыслях не было, Геннадий, как тебе это могло прийти в голову?

— Да вот, как видишь, пришло. И посему я подумал: нашу замечательную сделку, перспективами которой ты так радушно кормил меня посредством Интернета, мы отменим. Более того. Я думаю, что в данной ситуации хранить у себя столь значительные произведения искусства тебе будет небезопасно. Поэтому мы со Славиком с удовольствием избавим тебя от неприятной обязанности хранителя. Правда, Славик? — И Ермилов повернулся к Шутову.

— Конечно, Геннадий Андреевич. Обязательно избавим.

Кошенов несколько побледнел и подался вперед.

— То есть как? — спросил он. — На каком, собственно, основании? У нас же был договор?

— Видишь ли, Илья. В этой ситуации все наши возможные договоренности как бы теряют силу. Посуди сам: мне явно не с руки ввязываться в авантюры с убийством. Я бизнесмен серьезный, уважаемый, мне не пристало так рисковать своей репутацией. Посему давай не будем откладывать. Скажи мне, Илья, где картины, мы их возьмем и отправимся восвояси.

— А компенсация?

— Ну, какая может быть компенсация, — улыбнулся Геннадий Андреевич. — Мы просто лишаем тебя возможных неприятностей. О компенсации, скорее всего, должен был говорить я. Ведь это ты не выполнил условия нашего контракта. Более того, даже пытался обмануть меня, своего старого приятеля. Компенсацией, вероятно, будет твоя жизнь и свобода передвижений, не так ли, Слава?

— Как скажете, Геннадий Андреевич, — хищно улыбнулся Шутов.

— Вот видишь, Илья, и Слава со мной согласен.

— Немедленно прекратите паясничать, — взорвался Кошенов. — И вот что, господа хорошие, послушайте, что я вам скажу. Никаких картин вы не получите, и при подобном обращении я вообще считаю необходимым прервать наше затянувшееся знакомство.

— Однако ты крут, — задумчиво сказал Ермилов. — Ну, что ж, коли так… Слава, будь любезен, поговори с нашим несговорчивым хозяином.

Мгновенно среагировав на ермиловские слова, Шутов двинулся к Кошенову. Но тот, проявив неожиданную для своего возраста прыть, быстро оказался по другую сторону письменного стола. Левой рукой он открыл ящик, правой же выхватил оттуда какую-то небольшую черную коробочку с двумя кнопками на торцовой панели. Шутов на секунду остановился и посмотрел на Ермилова. Теперь пришла пора Кошенову улыбнуться, и эта улыбка не сулила гостям ничего хорошего.

— Позвольте полюбопытствовать, — начал он, — знаете ли вы, господа, что это за предмет?

— Неужели портсигар? — усмехнулся Ермилов. — Ты, наверное, решил угостить нас сигарами «Давидофф»?

— Ничуть не бывало, — в такой же ернической манере ответил Кошенов. — Это занятное современное изобретение. Американцы называют его «тизер». Суть его действия проста: стоит мне нажать на вот эту красную кнопочку, как две иглы, скрепленные с корпусом очень тонкой, но прочной нитью, вылетят отсюда с большой скоростью и вопьются в одно из ваших тел. Сама по себе процедура безболезненная, да вот беда: каждая из этих игл находится под напряжением — полярном, разумеется: одна плюс, другая минус. В сумме они впрыскивают в тело человека электрический ток, если так можно выразиться. Всего, если мне не изменяет память, пятьдесят тысяч вольт. Удар, конечно, не смертельный. Но получаса бессознательного состояния одного из вас, я думаю, будет вполне достаточно, чтобы вызвать полицию.

— Гм, — хмыкнул Ермилов. — У вас довольно странная манера встречать гостей.

— Видишь ли, когда гости ведут себя столь некорректным образом, как ты и твой друг, — ответствовал Илья Андреевич, — волей-неволей приходится как-то ограничивать непринужденную манеру общения. Так что, закончим нашу беседу на сегодня?

— Что-то подсказывает мне, — сказал Геннадий Андреевич, приподнимаясь с кресла, — что эта маленькая черная штучка — всего лишь розыгрыш. Признайся, Илья, ты ведь ни в коем случае не хотел бы нас обидеть?

— Ну, что ты, Геннадий! Конечно же, не хотел! Но, увы, если придется…

— Жаль, жаль, — покачал головой Ермилов. — Ну, коли так…

И вдруг с этими словами он метнул в хозяина стакан с недопитым виски. Одновременно слева к Кошенову рванулся Шутов. С ловкостью, неожиданной для его тяжелого тела, он перелетел через письменный стол и всей своей массой врезался в Илью Андреевича. Не удержавшись после такого удара, Кошенов повалился на пол, увлекаемый весом придавившего его Шутова.

И все бы случилось к удовольствию Ермилова, если бы черная коробочка Ильи Андреевича не осталась в руке старого антиквара. Улучив момент, он выпростал правую руку из-под Шутова и, вонзив иглы электродов Славе где-то в области почек, нажал на кнопку «Пуск». Шутов тоненько ойкнул, содрогнулся и обмяк. Все произошло так быстро, что Ермилов даже не успел обойти стол, а Кошенов, уже выбравшись из-под ермиловского телохранителя, отскочил к стене и схватился за декоративную секиру, висевшую на бутафорском геральдическом щите на стене.

— Вот видишь, Гена, — сказал он, переводя дух, — я же предупреждал! Эта штука довольно серьезная. Ты, конечно, моложе и сильнее, но, согласись, когда в руках у меня столь неприятная игрушка, пусть и не острая, но довольно тяжелая, — и он взвесил на руке снятую со стены секиру, — думаю, исход нашего диалога окажется вполне определенным. И заметь, что эта история будет грозить мне разве что несколькими часами объяснений с полицией. А вот тебе — как минимум больницей, а как максимум — выдворением из страны и попаданием в черный список. Да ты сам знаешь, как неприятно попасть в компьютер. Даже если на английской стороне у тебя больше никогда не будет никаких дел, данные о тебе, естественно, поступят в Интерпол со всеми вытекающими последствиями.

— Сволочь, — прошипел Ермилов.

— Да уж какой есть, — ответил Илья Андреевич. — Вот почему я предлагаю тебе: забери своего борова и вали отсюда как можно скорее, для твоей же пользы. О картинах этих забудь. Впредь дел с тобой я иметь не намерен.

— А ты, старая мразь, не боишься… — начал Ермилов.

— Не боюсь, — улыбнулся Илья Андреевич. — Если ты думаешь, что я так же наивен, как этот мальчик, ты глубоко заблуждаешься. Слава богу, много пожил на своем веку и много чего видал. Ни тебе, ни твоим громилам на полкилометра ко мне подойти не удастся: я об этом позабочусь. А кроме того, мне давно наскучил влажный климат Лондона, и вот теперь, когда найден повод распрощаться с этой гостеприимной, но все-таки сыроватой, страной, я, несомненно, осуществлю свое желание перебраться куда-нибудь в более теплые места. Шарик ведь довольно большой, и даже ты, Гена, со всеми своими деньгами и возможностями, вряд ли сможешь отыскать меня на нем. А и отыщешь: боюсь, утрешься и уползешь восвояси. Ты понял меня? — еще жестче сказал Кошенов.

— Я тебя понял, — протянул Ермилов. — Смотри, Илюша, не прогадай. Ей же бог, отдай вещи, и забудем обо всем.

— И не мечтай, — улыбнулся Илья Андреевич. — Давай забирай свою дохлятину. — И он пнул ногой распростертого на полу Шутова.

Чуть ли не скрипя зубами от злости, Ермилов подхватил под мышки Шутова, с трудом поставил его ватное тело на ноги и, забросив руки начальника охраны к себе на плечи, поплелся с ним к выходу.

— Берегись, Илья, — произнес он, покидая квартиру Кошенова.

— Поберегусь, поберегусь, — ответствовал Илья Андреевич.

Кряхтя и поминутно останавливаясь на лестнице, Ермилов наконец вытащил Шутова на свежий воздух, привалил его к ограде небольшого палисадника перед домом и, достав из кармана мобильный телефон, занялся вызовом такси.

Уже через полчаса с помощью портье и швейцара он втаскивал Шутова в собственный номер в гостинице «Уолдорф». К счастью, Слава постепенно приходил в себя и, постанывая от боли, старался двигаться самостоятельно, тем самым помогая служащим гостиницы. Наконец, его посадили на диван в номере. Ермилов расплатился несколькими фунтовыми монетками с гостиничным персоналом и захлопнул за ними дверь.

Только тут он смог дать волю гневу. Подойдя к журнальному столику, Ермилов поднял со стеклянной поверхности тяжелую фирменную гостиничную пепельницу, раскачал ее в руке и с силой метнул в стену. «У, сука, — крикнул он вслед разлетевшимся осколкам. — Ну, погоди, мразь, ты у меня еще кровавыми слезами умоешься!»

Если этот день для Геннадия Андреевича и Шутова явно не задался, то у Сорина все было как раз наоборот. Проснувшись часов в одиннадцать, он почувствовал себя вполне в силах встать, даже принять душ, спуститься вниз, позавтракать, выкурить сигарету, выпить чашку кофе — в общем, сделать все то, что делает нормальный человек после пробуждения. Бок, конечно, еще побаливал, он испытывал некоторую слабость во всем теле, однако каждый шаг и каждое движение уже не были так мучительны, и капли холодного пота не выступали на лбу. «А коли так, — сказал себе Андрей, — пора отправляться в город».

Андрей немножко прошелся по району, прилегающему к его гостинице, пробуя силы. Он, конечно, устал, но не мгновенно и не настолько, чтобы упасть без сил. Почувствовав, что силы начинают его постепенно покидать, он выбрал симпатичное итальянское кафе и там с аппетитом пообедал. Сочный кровавый кусок мяса, бокал «Кьянти» вернули ему силы, а десерт из кусочков свежих фруктов, пропитанных красным вином, взбодрил и порадовал. «Ну, что ж, — подумал Андрей, — не вижу причин не навестить моего очаровательного контрагента».

Он расплатился, оставив довольно щедрые чаевые, поймал такси и покатил на улицу с поэтичным названием Грин пэлас террас. Намеренно миновав дом Кошенова, он расплатился с таксистом уже на выезде и побрел походкой бездельника обратно. Почти напротив дома Ильи Андреевича располагался небольшой сквер с очень удобной скамеечкой. Именно там и остановился Сорин. У него, собственно, не было никакого реального плана действий. Он еще не решил: то ли пойти побеседовать с пожилым антикваром, то ли просто последить за тем, кто приходит и уходит из дома. Первым его побуждением было, конечно, набить морду этому старому негодяю или пуще того — разрезать его на куски, спустить в сортир, сжечь в извести — черт знает, что еще придет в голову! Но, грустно усмехнувшись самому себе, он выбросил все эти черные мысли из головы. От беседы тоже пока нужно было воздержаться, поскольку Илья Андреевич попросту мог сделать вид, что не узнает молодого джентльмена из России, или выкинуть еще что-нибудь в этом духе. Следовательно, оставалось одно: ждать, наблюдать, копить силы и надеяться на то, что кривая сама куда-нибудь выведет, а она непременно выведет.

Итак, Сорин сидел на лавочке и покуривал мягкую сигаретку «Пэл Мэл». Вдруг его внимание привлекли два господина, подошедшие к дому Кошенова. Фигура одного из них показалась ему странно знакомой. Он никак не мог сосредоточиться и вспомнить, кто этот человек. Но то, что он однажды его уже видел, не вызывало сомнений.

Мужчины остановились ненадолго перед парадной антиквара и вошли в дом. Проводив их взглядом, Сорин задумался. Но кто эти люди? Память шалила и никак не поддавалась настойчивым призывам Андрея. Он так бы, наверное, и не вспомнил, где он видел эту крепкую кряжистую фигуру, если бы по прошествии минут двадцати пяти дверь кошеновского дома опять не отворилась и он не стал бы свидетелем уже совсем удивительной картины. Джентльмен, что был повыше ростом, буквально на себе вытащил на улицу своего невысокого товарища. Вытащил и привалил к ограде палисадника, после чего достал из кармана мобильный телефон и начал куда-то звонить. Желание понять, где он видел этого, обмякшего сейчас мужика, было настолько сильным, что Сорин встал со своей скамейки и пошел по направлению к странной паре. И только когда он поравнялся с ними, память вдруг стрельнула каким-то отдаленным воспоминанием, и Андрей увидел себя и своего друга Севу в Москве, а также парней, кидающихся к ним наперерез, и среди них — этого, крупного, с тяжелой головой, почти без шеи. «Вот оно что! Конечно!» Он быстро отвернулся от них и, стараясь не прибавлять особенно шагу, покинул зеленую улочку. Завернув за угол, он сразу же юркнул в дверь ближайшего паба, заказал кружку «Гиннеса», уселся лицом к входной двери и, прихлебывая крепкое горьковатое пиво, принялся размышлять.

«Значит, так. Значит, этот — один из бандюганов, охотившихся за нами. Собственно, не за нами, а за картинами. Но кто этот высокий? Почему он тащил его? Подручный? Не похож. Он слишком хорошо одет, и лицо такое, достаточно интеллигентное. Может быть, совсем наоборот. Возможно, он его хозяин. Черт, как жаль, — подумал Сорин, — жаль, что у меня нет фотоаппарата. Хорошо было бы сфотографировать этих сволочей. Правда, кому и куда посылать эти фотографии, кто подскажет мне что-либо об этих двоих? И все же фотоаппарат мне нужен. Как же я сразу не подумал об этом?» — И Сорин вышел из паба, оставив недопитый бокал, поймал машину и поехал в центр. Уже через полчаса на Оксфорд-стрит он стал обладателем «Пентакса» с телеобъективом и, довольный выполненной работой, поехал к себе в гостиницу.

«Ну, что же, — размышлял он, сидя в кресле перед телевизором, — первый визит оказался весьма удачным. Эти люди здесь, они связаны с антикваром, и я, возможно, видел главаря. Теперь осталось немного: выяснить, кто они и все-таки попытаться наладить отношения с антикваром. Но это все завтра. Сегодня я устал. Собственно, день прошел неплохо. — Он потянулся, хрустнув застоявшимися позвонками. — Я думаю, неплохо, — повторил он еще раз. — Следовательно, я заслужил награду. Почему бы и нет?» Рука его сама потянулась к телефонной трубке, и, глядя в маленький листочек, лежавший рядом с аппаратом, он набрал семь цифр.

— Hello! — ответил приятный женский голос.

— May I speak to Lucy? — произнес Андрей.

— It’s me[8].

— Люси, — продолжал Андрей. — Это я, Эндрю.

— О, Эндрю!

— Вы меня помните?

— Конечно, Эндрю. Как вы себя чувствуете?

— Спасибо, сегодня уже значительно лучше. Помните, Люси, я обещал сводить вас в ресторан. Как у вас сегодняшний вечер?

— Пожалуй, не занята, — после некоторого раздумья ответила девушка.

— Что, если мы посетим небольшой китайский ресторанчик? Я здесь приметил неподалеку один. Нет, не волнуйтесь, это не такой, какие бывают в Сохо, он достаточно цивильный.

— О, вы разбираетесь в китайских ресторанах! — развеселилась девушка.

— Я очень люблю китайскую кухню и первым делом обследовал здесь почти все возможные заведения. Уверяю вас, что в этом готовят очень неплохо. Он тихий, уютный. Надеюсь, вы не любительница громкой музыки?

— Нет, что вы. Шума мне хватает и днем на работе.

— Прекрасно. Значит, через час мне за вами заехать?

— Не стоит, Андрей. Я подъеду через час к гостинице. Вы говорите, что ресторан здесь, близко?

— Да-да, буквально в двух шагах. Я с удовольствием прогуляюсь с вами по вечерней прохладе.

— Буду только рада. Ждите меня внизу, в холле через час.

— Спасибо, Люси. Очень рад был вас слышать и еще больше буду рад вас видеть.

— Боже мой, не говорите так красиво: вы напоминаете мне джентльмена викторианской эпохи, — засмеялась Люси.

— Это я от стеснения, — сказал Андрей. — До встречи.

— До встречи.

Через час она действительно появилась: в узких обтягивающих брючках, в соблазнительном маленьком топике, лишь подчеркивающем форму ее небольшой, но красивой груди, и длинном мягком кардигане.

— Я готова. А вы?

— Абсолютно, — сказал Андрей, оглядывая себя. Он был в черных джинсах, черной майке и твидовом пиджаке.

— Вполне английский вид, — заметила Люси, оглядев Андрея.

— Если бы он был не английский, — обиделся Андрей, — вы не пошли бы со мной, иностранцем, в ресторан?

— Что вы, что вы, Эндрю, не обижайтесь, я просто старалась сделать вам комплимент.

— Он вам удался. Ну, что, идем?

— Вперед, к приключениям! — и Андрей распахнул перед девушкой дверь.

Поужинали они на славу. Были здесь и чудные печеные грибочки «му-эр», и язык в пяти специях, и свинина по-сычуаньски, и острый суп, и знаменитые китайские пельмени, и, конечно, зеленый чай, которым все начиналось и заканчивалось. Небольшая бутылочка «Ханжи» — кислой китайской водочки, — переложенная легким китайским же пивом вкупе с «печеньицами счастья», довершили удовольствие.

— Куда теперь? — спросила Люси, когда они расплатились.

— Как скажешь, — ответил Сорин, внутренне перейдя с Люси на «ты», радуясь тому, что в английском языке «ты» и «вы» звучат одинаково.

— Можно поехать в какой-нибудь клуб, — задумчиво начала Люси.

— Видишь ли, — ответил Андрей, — я еще не настолько силен, чтобы плясать полночи.

— Да, извини, — спохватилась девушка, — я об этом не подумала.

— Пустое, это мне надо стесняться, но так уж получилось. Может быть, в следующий раз. А сейчас, если ты, конечно, не против, давай заглянем ко мне, выпьем по рюмочке виски. В конце концов, бывать в моем номере уже становится традицией.

— Ты приглашаешь меня только затем, чтобы выпить виски? — кокетливо засмеялась Люси.

Андрей внимательно посмотрел на нее и, опять неожиданно для себя, сказал:

— Честно говоря, это лишь повод.

— Тогда зачем прелюдии?

— Мы, русские, стеснительны по природе, — заметил Сорин.

— Мы, англичане, тоже, — сказала она.

— Ну, так что же? Пойдем?

— Почему бы и нет, — сказала Люси.

Через пять минут они уже были в номере. Как только за ними захлопнулась дверь, Андрей притянул в себе свою спасительницу и принялся быстро и жадно целовать ее, едва касаясь губами ушей, щеки, лба… Она же все время подставляла ему губы, которых он избегал, стараясь оттянуть, насколько возможно долго, самое приятное мгновение вступления. И только тогда, когда девушка уже трепетала в его руках, он мягко и сильно впился губами в ее рот. Потом, не прерывая поцелуя, он стал расстегивать ее брючный ремень, молнию, стягивать топик. И только тогда, когда брюки ее опустились к самым щиколоткам, он понял, что ее руки все это время проделывали то же самое. Неловко и быстро, посекундно спотыкаясь, они дошагали до постели и рухнули на нее, нервно освобождаясь от остатков одежды. И тут же, не медля ни мгновенья, он буквально вбил свою плоть в нее, так что Люси даже вскрикнула. А потом мерно и тяжко, все увеличивая амплитуду, он закачался над ее телом, глядя, как глаза Люси закрывались, как из нее исходили стоны удовольствия, как ноздри, тонкие и чувственные, раздувались и опадали в такт ее прерывистому дыханию.

Это было только началом. Он не чувствовал никакой боли в спине, он абсолютно забыл, где, в какой стране, в каком столетии он находится. Он только видел небольшие груди с острыми сосками, торчащими в разные стороны. Он чувствовал упругость ее узких мускулистых икр, лежащих на его плечах. Он гладил ее округлую, маленькую налитую задницу, целовал ее шею, ключицу, глаза. Перед его глазами стоял туман, пронизываемый криками, всхлипами, какими-то случайными картинками, что запечатлевались навсегда в мозгу. Вот она распласталась под ним и вот уже стоит на четвереньках, прогнувшись спиною, вот он лежит на спине и взирает снизу вверх на ее грудь, что подпрыгивает в такт движениям, вот уже ничего не видит и только чувствует ее нежный язык, касающийся самого сокровенного места его тела. Впоследствии он даже не мог понять, откуда взялись силы. Но когда они, пресытившись, разлепили объятия, часы показывали четыре утра.

— Я всегда знала, — сказала Люси, слегка задыхаясь от усталости, — что русские мужчины — лучшие на свете. Однако впервые мне удалось испытать это на практике.

— Спасибо, — улыбнулся Андрей. — Честно говоря, мне всегда казалось, что англичанки очень холодны, хотя я тоже впервые с этим сталкиваюсь.

— Вот видишь, — засмеялась его любовница, — сегодня каждый из нас сделал небольшое открытие. Собственно говоря, я только подтвердила свои догадки, а ты — напротив.

— Да, пожалуй, ты права, — согласился Андрей.

— Ну? — продолжила Люси. — И что мы будем делать сегодня днем?

— А вот это вопрос, — ответил Сорин. — Видишь ли, я вчера был у того человека, который чуть не убил меня. Собственно, не у него, всего лишь возле его дома. Но, кажется, там я заметил одного из тех, кто гонялся за мной еще в России.

— Боже мой! — вскрикнула Люси. — Зачем ты это сделал, это ведь чудовищно опасно!

— Не волнуйся, они меня не видели. А даже если бы увидели, наверное, не вспомнили бы. Теперь я хочу их сфотографировать — тех, из России. Смотри, — и он указал рукой на фотоаппарат, лежащий около кровати, — я даже купил себе камеру.

— И что тебе это даст?

— Сам еще не знаю, но думаю, что фотографии этих людей мне нужно иметь. Хотя это и не главное.

— А что же главное?

— А главное — мне надо поговорить с этим убийцей.

— Прямо с убийцей? — занервничала девушка.

— Да нет, ты не волнуйся, он, конечно, убивал меня не сам. Он всего лишь заказчик, денежный мешок, весьма приличный во всех отношениях человек, снаружи, по крайней мере. Я хочу не просто поговорить с ним, я хочу отобрать то, что ему не принадлежит.

— Может быть, ты наконец скажешь, что это? — спросила Люси.

— Бог с тобой, — решился Сорин, — скажу. Это картины. Очень известные русские художники: Шагал, Кандинский…

— Неужели? Я прекрасно знаю эти имена. Они же стоят огромных денег!

— Вот именно. Теперь ты понимаешь, зачем эти господа с таким удовольствием вонзили мне что-то в печень. Насколько я понимаю, здесь речь идет не о десятках и даже не о сотнях тысяч: игра на миллионы.

— Вероятно, так, — согласилась Люси.

— Так вот. Я хочу получить свои картины обратно. К тому же деньги мои почти на исходе, а будущее — весьма туманно, поэтому, как ты понимаешь, я хочу себя обеспечить. Думаю, что я имею на это право, пережив погони и практически собственную смерть.

— Дело не в том, на что ты имеешь право, — прервала его девушка, — а в том, как ты собираешься получить все обратно. Прости меня, ты, конечно, замечательный мужчина, но на то, чтобы физически противостоять бандитам с ножами и пистолетами, у тебя сил явно не хватит.

— Об этом и не идет речи, — ответил Андрей. — Конечно, счастьем было бы обрести помощника, но тебя я ввязывать в это не могу, да ты и не помощник.

— Как сказать, — задумчиво протянула Люси. — Знаешь что, у меня есть приятель, серб, ну, когда-то, скажем, он был моим приятелем, теперь мы просто друзья. Так вот, он вообще авантюрный по складу человек. Я думаю, что за небольшой процент он легко согласился бы помочь тебе.

— Мне не хотелось бы связываться с посторонними, — отрезал Сорин.

— Я же тебе не посторонняя.

— Ты — нет. А твой приятель серб… Кстати, откуда в Англии сербы?

— Не волнуйся, он здесь вполне законно, он получил право на работу и жительство, в Англии живет довольно давно — лет шесть, уехал еще до войны. И поверь мне — очаровательный человек, я могу за него поручиться.

— И что, по-твоему, он способен убить какого-нибудь громилу?

— О, за это ты можешь не беспокоиться, — улыбнулась Люси. — Он очень долго занимался у-шу. У него какой-то там дан, или как это называется.

— О, это человек серьезный, — заинтересовался Андрей.

— Вот-вот. Так что насчет побить — за ним дело не станет. Вообще, у него взрывной характер.

— А если придется сражаться насмерть?

— Я думаю, что, подогретый деньгами, он вполне сможет сделать и это.

— Сколько же, ты считаешь, я должен ему пообещать?

— Ты же сам сказал, что речь идет о миллионах.

— Но их еще надо получить.

— Тебя никто и не торопит.

— Так все же, — нахмурился Сорин.

— Я думаю, что ста тысяч фунтов будет вполне достаточно.

— А он потом не подумает, что лучше заиметь все, а не сто тысяч фунтов?

— Об этом позабочусь я, — ответила Люси.

— О’кей, сделаем так, — взял инициативу в свои руки Андрей. — Ты нас знакомишь, ничего не объясняя. Говоришь просто о том, что твой приятель попал в беду, у него отобрали деньги — заметь, деньги, и ни в коем случае никаких картин, — деньги большие, и он готов отдать половину тому, кто поможет ему вернуть этот капитал. Понимаешь, половину. Эти сто тысяч должны быть просто манком. Они должны казаться ему огромной, ни с чем не сравнимой суммой.

— Можешь не объяснять, — обиделась девушка, — я все прекрасно понимаю. Продолжай.

— Ну, так вот. Ты все это ему скажешь, а о деталях я позабочусь сам. Да, не забудь упомянуть о том, что предприятие по возврату моих денег достаточно опасно и рискованно, вплоть до риска собственной жизнью.

— Я прекрасно понимаю. Я все это ему скажу.

— Отлично. Тогда когда и где мы встретимся?

— Давай сделаем так, — сказала Люси. — Я сейчас отправлюсь домой, где-нибудь часов в пять дня позвоню тебе в отель. Будь, пожалуйста, в номере.

— Естественно, — сказал Сорин. — Только прошу тебя, не говори ему мое имя, адрес и номер телефона. Вообще, я думаю, встречу с ним надо устроить где-нибудь на нейтральной территории, скажем, в каком-нибудь пабе.

— Прекрасно. Я знаю чудный паб в Ковент-гардене.

— Где это?

— Практически напротив Национальной галереи.

— На другой стороне Черринг-кросс?

— Да-да, именно. Сейчас я тебе нарисую.

Она резво вскочила с кровати, взяла листочек бумажки, ручку и быстро набросала довольно четкий и ясный план.

— Итак, в пять я тебе звоню, и ты сразу выезжаешь. Встретимся вот здесь, у входа, — и она ткнула пальцем в нарисованную схему.

— Хорошо. Думаю, что я найду, — ответил Андрей.

— Тогда я буду одеваться.

И она прошмыгнула в ванную, довольно быстро приняла душ, натянула на себя нехитрую одежонку, чмокнула Сорина в нос, улыбнулась и скрылась за дверью.

И только когда она ушла и шаги ее перестали быть слышны в коридоре, в мозгу Сорина зашевелился червь сомнения. «Черт возьми, что я сделал, — сказал сам себе Андрей. — Как я мог так довериться совершенно постороннему человеку, которого я и вижу второй раз в жизни». — «Но ведь она тебе нравится?» — прошелестел в голове внутренний голос. «Конечно, нравится». — «Ты, кажется, даже влюбился?» — «Вполне возможно. Вопрос не в этом: влюбилась ли она в меня? И почему она так легко пошла на контакт и доверие?» — «Всюду тебе мерещатся какие-то шпионы», — обиделся внутренний голос. «Видишь ли, мне пришлось довольно много пережить, и остатки идеализма давно растаяли в моей душе». — «А вот это глупо, — парировал внутренний голос. — Чудеса случаются. Их не надо ждать, но в них надо верить. Мне кажется, что девушка тебя не обманывает и вряд ли вообще когда-нибудь обманет». — «Поживем — увидим», — сказал Сорин, повернулся на бок и закрыл глаза.

— Ну вот, Виталий Сергеевич, — сказал Василий Семенович Трегубец, удобно расположившись на диване напротив вздрагивающего на стуле Токарева. — Дела наши с вами весьма прискорбны. Попытаюсь обрисовать вам ситуацию. Буквально пару дней назад ваша довольно скромная персона попала в поле моего внимания. Собственно, даже не моего, а моего высокого начальника. Фамилия его вам не интересна, да и к делу это не относится. Так вот, он, начальник, попросил меня поинтересоваться, кто есть такой Виталий Сергеевич Токарев, зачем он живет на белом свете, с кем дружит, чем занимается. Да вот, понимаете ли, какая закавыка произошла. В процессе изучения вашей, скажем, далеко не безгрешной, но вполне светлой, жизни наткнулся я на имя, которое, к сожалению, хорошо мне знакомо и, насколько я понимаю, знакомо и вам. Речь идет об Андрее Сорине.

Дело в том, что некоторое время назад я внимательно следил за передвижениями этого молодого человека по нашей столице. А потом, поди ж ты, утерял его из виду. Более того, скажу, поиски этого гражданина вышли мне боком. Я был понижен в должности за не вовремя проявленный интерес и вообще, как говаривали ранее, претерпел по службе. Однако для себя выяснил кое-что интересное. Во-первых, этот самый Сорин не просто так мечется по городу, а от кого-то бегает. Во-вторых, он бегает потому, что в его руки попала, или попали, какие-то чрезвычайно ценные предметы. Подозреваю я, что связаны они с искусством. Причем заметьте: попали они к нему не по наследству, ни в виде дара, а так, чисто случайно, дуриком. Так вот, на эти самые предметы кто-то имеет очень серьезные виды, и этот кто-то, как я уже много раз успел убедиться, человек весьма недружелюбный и с большими связями. Сорина вашего он, видимо, не нашел, равно как и ценности, которые ему принадлежат или которые он так хочет приобрести. Но, не найдя Сорина, он каким-то боком — сие мне неведомо — вышел на вас и попросил моего начальника, чтобы я установил, где вы обретаетесь и как вы с Сориным связаны. Просчитывая ситуацию и опираясь на свой довольно богатый жизненный опыт, я подозреваю, что после того, как оный господин встретится с вами, жить вам останется хорошо если минут двадцать. Нет, о Сорине вы ему, конечно, расскажите, но здоровья вашего это не спасет. А посему бросим ломать комедию и честно друг другу расскажем, что происходит и почему. Ваше слово, Виталий Сергеевич!

В процессе этого монолога Виталий ерзал, ломал тонкие паучьи пальцы, но не проронил ни слова. И теперь, когда ему предоставили возможность говорить, он вдруг как сорвался с цепи.

— Что — я, почему — я, — затараторил Виталик. — Ну, подумаешь, помог другу, ко мне мой старый школьный друг обратился, почему не помочь? Странно было бы, если б я ему отказал. Прелестный парень. Ну, свел его с одним человечком, договорился: ну и что, подумаешь! Никаких криминальных дел я не совершал и совершать не собираюсь…

— Оставим в стороне вашу незапятнанную репутацию, — перебил Токарева Трегубец. — Говорите по делу.

— Ну, значит, так, по делу, — пришел в себя Токарев. — Объявился как-то у меня Сорин. Черт знает сколько лет я его не видел, может, десять, может, пятнадцать, к делу это не относится. Так вот, объявился и попросил помочь. Сведи, говорит, меня с кем-нибудь из таможни. Мне, говорит, надо вывезти из страны кое-что, это кое-что дорого стоит и это дорогостоящее принесет тебе хорошие дивиденды. Ну, я согласился: какой бизнесмен пройдет мимо посреднической услуги, я же посредник по профилю!

— Виталий Сергеевич, прошу вас, не торопитесь, поподробней: с кем свел, когда свел?

— Ну, был такой, был, приятель мой Алексей Скосарев, таможенник, работает в «Шереметьево-2». Ну вот, сами понимаете, небольшая услуга, почему не помочь товарищу?

— Сколько? — спросил Трегубец.

— Нет, ну какая разница, какая разница сколько? Ну, немного, ну, деньги есть деньги, всегда деньги.

— Поконкретнее.

— Ну, я уже сейчас не помню: тридцать тысяч, сорок тысяч — кого это волнует?

— Что надо было вывезти?

— Чемодан, просто чемодан, небольшой чемоданчик.

— Что в чемоданчике лежало? — поинтересовался Василий Семенович.

— Я почем знаю? Почем я знаю, что там лежало? Там могло находиться все, что угодно. Яйца Фаберже там могли лежать, мои собственные яйца — все, что хотите!

— Прошу меня простить, Виталий Сергеевич, но думаю, что ваши гениталии не стоят тридцати или сорока тысяч долларов.

— Ну, это я так, для красного словца, извините. Я думаю, что картины, там лежали картины. Вот эти картины Сорин и должен был вывезти.

— Куда вывезти?

— В Англию, в Англию он должен был вывезти. Там ему мой Скосарев дал телефон человека, к которому надо обратиться.

— Случайно, не помните, как того человека зовут?

— Прекрасно помню. Зачем вам? Он порядочный человек…

— Чем занимается ваш порядочный человек?

— Ну, чем он занимается? Торгует антиквариатом, чем он может заниматься? Порядочный человек, галерист, известная личность.

— И как его имя?

— Кошенов, Илья Андреевич Кошенов.

— Это уже кое-что, — улыбнулся Трегубец и записал себе в блокнотик: Илья Андреевич Кошенов, английский антиквар. — Он что — эмигрант?

— Ну конечно эмигрант. Умные люди давно из этой страны уехали, мне тоже надо было уехать, а я почему-то здесь сижу.

— Виталий Сергеевич, не отвлекайтесь. Дальше.

— Ну а что дальше, что дальше. Сорин уехал, обещался позвонить и пропал, как в воду канул. Встретился он с Кошеновым, не встретился, что там у них произошло? Я-то ему поверил…

— То есть вы хотите сказать, что ваш друг вас надул?

— Ну… всяко бывает. Вообще, честно вам скажу, — доверительно наклонился к Трегубцу Токарев, — честно скажу: не верю я, что Андрей может надуть. Он вообще не из такой породы, нет. Он не бизнесмен и не делец. Думаю, что-то нехорошее произошло, с ним случилось что-то нехорошее. Я вот и со Скосаревым говорил… — тут он внезапно осекся. — Ах ты, батюшки!

— Что такое? — заинтересовался Трегубец.

— Вот почему он мне звонил, — продолжил Токарев.

— Что, кто звонил? Поподробнее, Виталий Сергеевич.

— Да, видите ли, буквально только что — три дня назад — подъезжаю я к дому, и вдруг такой странный звонок. Звонит мне Алексей, говорит, не хочешь ли поужинать, то да се. Я говорю: что, появился наш друг, имея в виду Сорина. Нет, говорит, не появился, но все-таки давай встретимся, давай поужинаем, говорит, не выходи из машины, сразу разворачивайся и поезжай. А я сказал, что попозже созвонимся. Вышел. Думаю, надо хлеба купить. Хлеб купил, пошел домой… Ну, в общем, поджидали меня в подъезде. Поэтому я в бега-то и ударился.

— Любопытно. Значит, в подъезде вас поджидали. И кто же?

— Почем я знаю? Почем я знаю, кто меня поджидал? Какие-то неприятные люди.

— И много их было?

— Я видел троих. Может быть, пять, может быть, десять, — откуда я знаю, кто меня поджидал? Что я, буду их расспрашивать, зачем вы меня здесь ждете?

— То есть, иначе говоря, вам удалось скрыться.

— Удалось. Но от вас же не скроешься.

— Да, тут вам не повезло, — улыбнулся Трегубец. — От нас не скроешься. Хотя как посмотреть: может быть, вам и повезло. Ведь я же, старый дурак, вашу жизнь спасаю. Следовательно, вот почему начальник мой вами так заинтересовался. Следовательно, приятель его вас заполучить так и не смог и попросил моего начальника, чтобы моими руками вас к нему доставили. Любопытная картинка, любопытная. Только мы же с вами не законченные кретины, не правда ли, Виталий Сергеевич?

— Да хочется верить, — сказал Токарев.

— А доставить вас, — продолжал Токарев, — нужно для того, чтобы каким-то боком выйти на Сорина. У вас есть его координаты?

— Координаты? Координат нет!

— Ну а у этого вашего, как его, Скосарева, координаты Сорина имеются?

— Не знаю, понятия не имею. Может быть, и имеются.

— То есть связь у вас с ним односторонняя?

— У меня лично — да.

— Вот что, Виталий Сергеевич. Давайте-ка проедемся к вашему другу таможеннику и побеседуем еще и с ним. А отсюда вам надо бы съезжать: если я вас здесь обнаружил, значит, и они вас рано или поздно найдут.

— Да, но куда?

— Пожалуй, поселю-ка я вас на одной своей квартирке. Не возражаете?

— Почему — возражаю? Если вы считаете, что это необходимо — я не возражаю. Мне моя жизнь еще дорога.

— Ну и отлично. Давайте собирайтесь быстренько и поедем. Бросим ваши вещички, а потом прокатимся к Скосареву. Согласны?

— Разве меня кто-то спрашивает?

— Да нет, отчего же, я вас не неволю, просто надеюсь на ваше благоразумие.

— Посмотрите! Вы считаете, что я уже просто положил мозги в несгораемый шкаф, и теперь ваши слова приятно отдаются в пустоте моего черепа. Так нет! Я прекрасно все понимаю. Подождите, айн момент! — И он закружился по комнате, быстро кидая в объемистую сумку тряпки, коробочки, пеналы. Буквально через пять минут он гордо встал перед Трегубцом и заявил: — Я готов, пошли!