Цена Шагала

ГЛАВА 3

Произошло примерно то, о чем они и договаривались. Люси позвонила в отель около пяти, и Сорин принялся собираться. План, нарисованный девушкой, был четок и подробен: сказалась рука художника, и потому Андрей без труда нашел необходимый паб. У входа он приметил ладную фигурку Люси, а с нею — спортивного шатена среднего роста, одетого в короткую кожаную куртку, джинсы защитного цвета, заправленные в тяжелые армейские сапоги, и такую же серо-зеленую бейсболку.

— Познакомься, — сказала девушка. — Это Драган.

— Андрей, — сказал Сорин и пожал крепкую мускулистую руку парня.

В ответ Драган заулыбался:

— А я — Драган.

— Ты говоришь по-русски? — спросил Сорин.

— Нет-нет, — парень заулыбался и потряс головой, — плохо.

— Ну, по крайней мере, понимаешь?

— Так… Нет, — отвечал Драган.

— Значит, общаться будем по-английски? — еще раз спросил Андрей, переходя на язык Альбиона.

— Да, так проще, — согласился Драган.

— Ну что, церемония приветствия закончена? — поинтересовалась Люси. — Можем переходить к делу?

— О’кей, — ответил Сорин, и они вошли в паб.

Несмотря на свои довольно внушительные размеры, кабачок был довольно уютным. В центре зала располагалась овальная стойка, за которой суетился немолодой уже бармен, а сам зал был поделен на отдельные кабинки на четыре, шесть, восемь и даже десять мест. Они выбрали самую маленькую, в дальнем углу.

— Драган, — начал Андрей, — это правда, что ты какой-то потрясающий борец, или как это называется?

— Скорее воин, — откликнулся Драган. — Это правда. Я действительно четыре года занимался у-шу. Есть такой стиль — «вин-чунь».

— Четыре года — это, конечно, не так уж и много, чтобы стать серьезным бойцом…

— О, нет, нет, — прервал его Драган, — до этого я десять лет посвятил каратэ. Не сомневайся, если надо противостоять, я вполне способен это сделать относительно одного, двух и трех человек.

— А приходилось ли тебе держать в руках оружие?

— Любому сербу приходилось держать в руках оружие.

— Я не спрашиваю, Драган, приходилось ли тебе убивать людей…

— Отчего же, я могу тебе ответить. Да, приходилось, если тебя это так интересует.

— Прости меня за такие нескромные вопросы. Но дело, в которое я хочу тебя пригласить, может быть опасным.

— Люси мне говорила.

— Позволь, я посвящу тебя в детали. Здесь, в Лондоне, живет один крупный русский делец. Мы делали с ним бизнес, однако он обманул меня и присвоил двести тысяч моих фунтов. Более того, чтобы не отдавать эти деньги, он даже попытался меня убить. К счастью, ему это не удалось, но я остался без денег и в одиночку вернуть их себе не смогу. Если ты согласен помочь мне за половину этой суммы, то есть за сто тысяч фунтов, то я буду рад считать тебя своим компаньоном.

— Что мне придется делать? — жестко и деловито спросил Драган.

— Не знаю, — честно ответил Сорин. — Сам этот делец — довольно пожилой и спокойный человек. Я не думаю, что от него стоит ждать каких-нибудь неприятностей, хотя все возможно. Но дело в том, что буквально вчера возле его дома я встретил двух его друзей. Одного я не знаю. Второй же, по-моему, обыкновенный бандит, и вот он способен на все.

— У них есть оружие? — спросил Драган.

— Ничего не могу тебе сказать. Вряд ли им удалось провезти в Англию через таможню какое-нибудь огнестрельное оружие. Хотя при их связях найти его даже здесь не составит труда.

— Какие твои первые действия?

— Самые простые. Мы должны встретиться с этим дельцом, заставить его подняться вместе с нами в его квартиру и там уже поговорить серьезно. Возможно, здесь понадобится физическая сила: твоя.

— Ты собираешься его пытать? — ужаснулась Люси.

— Я не хотел бы этого, — сказал Сорин, — хотя, в сущности, имею право. Но думаю, что двух-трех тумаков будет достаточно.

— Одно из самых действенных средств, — вмешался Драган, — это ломать пальцы: человек редко выдерживает больше двух сломанных пальцев.

— Однако, — сказал Сорин.

— Ты боишься видеть человеческие страдания? — удивился Драган. — Тогда тебе не стоит искать свои деньги.

— По-моему, я уже вообще ничего не боюсь, — ответил Андрей. — Просто мне никогда не приходилось выступать в роли палача.

— Пусть твоя совесть будет спокойна: ты не просто ищешь деньги, ты мстишь. Как будет происходить расплата?

— А как бы ты хотел? — в свою очередь спросил Андрей.

— Наличными.

— Я не думаю, что это реально. Такие большие суммы здесь, в Англии, не в ходу. Мне вряд ли удастся обналичить эти деньги.

— Хорошо, тогда мне придется открыть счет.

— Я этого сделать не сумею, — принялся объяснять Сорин, — ты же знаешь, какие здесь сложные законы. У меня нет поручителей.

— А твой делец способен это сделать?

— Вне всякого сомнения.

— Значит, он потрудится не только для тебя, но и для меня.

— Договорились. Да, но прости, аванса не будет, — уточнил Андрей.

— Я понимаю, — сказал Драган. — Только хочу тебя предупредить: я честен, пока честны со мной.

— Ты думаешь, я хочу тебя обмануть?

— Сто тысяч фунтов довольно крупная сумма, — парировал Драган. — Мало ли что может случиться с человеком, когда ему придется расставаться с такими деньгами. Поэтому заранее предупреждаю: обманов я не прощаю.

— Не беспокойся, — улыбнулся Сорин, — в мои планы совсем не входит драться с мастером «вин-чунь», или как там называется твоя школа.

— Что ж, по рукам. Когда начинаем?

— Пожалуй, завтра. Ты сможешь завтра с утра быть на углу Грин пэлас террас, скажем, часов в одиннадцать?

— Смогу, — сказал Драган.

— Учти, нам может понадобиться целый день, а может быть даже и не один.

— Уяснил. Раз мы решили, я, пожалуй, пойду. Заплатишь за пиво? — И он посмотрел на Андрея.

— Естественно.

Он чмокнул Люси в щеку, кивнул Андрею и быстро покинул паб.

— А он не слишком приветлив и разговорчив, твой сербский приятель, — произнес Андрей, повернувшись к Люси.

— Да, Драган человек жесткий. Однако то, что он сказал — правда, поверь мне.

— Ты о чем? О том, что он может меня убить? Ни минуты в этом не сомневаюсь.

— Да нет, я не об этом, а о том, что он честен, пока честны с ним. Я надеюсь, ты не стаешь его обманывать?

— Себе дороже, — засмеялся Сорин.

— Вот-вот, помни об этом.

— Послушай, Люси, — прервал девушку Андрей, — почему ты все это делаешь для меня? Я — случайно встреченный тобой иностранец. Что касается секса — это я еще могу понять…

— Ты считаешь себя неотразимым? — засмеялась Люси.

— Ну, по крайней мере, не уродом, — парировал Сорин. — Так вот, секс может быть между любыми людьми буквально через час знакомства. Я думаю, что и у тебя и у меня в жизни бывали такие случаи. А вот что касается деловых отношений, здесь для меня полный туман.

— А ты не можешь представить, что я просто люблю приключения? — спросила Люси.

— Но какая тебе от этого выгода? Или ты рассчитываешь на какой-либо процент?

— А если и так?

— Что ж, это, по крайней мере, честно. И, поскольку я сам был полным идиотом, рассказав тебе все как есть, я готов заключить с тобой любой письменный или устный контракт.

— Не люблю писанины, — сказала Люси.

— Чего же ты хочешь?

— Я девушка не жадная, — ответила художница, — меня вполне устроит десять процентов от общей суммы. Тем более, что, когда ты получишь назад вещи, тебе нужно будет их еще и продать. Или у тебя есть множество других клиентов в Англии?

— Нет, — честно признался Сорин.

— Вот видишь. А я со своими связями и знакомствами смогу тебе посодействовать.

— Неужто?

— Конечно, ведь среди моих друзей есть не только бандиты и убийцы, но и вполне приличные галеристы, без которых в данном случае не обойтись.

— А если я откажусь?

— А чем ты тогда расплатишься с Драганом?

— В конце концов, я могу обойтись и без него, — нервно произнес Сорин, чувствуя, что попадает в ловушку.

— Нет-нет, — засмеялась Люси. — Драган человек слова и не привык, когда нарушают заключенные с ним контракты.

— Но ведь совместная работа еще не началась?

— Уже началась, после вашей беседы.

— Ты хочешь сказать, что обратной дороги у меня нет?

— Никакой, — кивнула Люси.

— А если я не согласен?

— Ну, что ж, если тебя не убила русская мафия, вполне возможно, что убьет сербская, — улыбнулась в ответ англичанка.

— Ты на редкость доброжелательна.

— Не злись, — осекла его Люси. — Одному тебе действительно не справиться. В таком деле, как твое, помощники необходимы. И Драган — лучший костолом из тех, кого я знаю. Если мы будем работать честно — мы прекрасная команда. А мы с тобой еще и прекрасные любовники. Или тебе не понравилось?

— Понравилось, — вынужден был признаться Сорин.

— Вот видишь: секс и кровь, как правило, идут вместе.

— Остается надеяться, что кровь будет все же не моя.

— И не моя, — подхватила Люси. — Брось дуться. Пойдем лучше куда-нибудь пообедаем.

Сорин вздохнул, хотел было еще что-то сказать, потом махнул рукой и встал из-за стола.

— Действительно, пойдем поедим. В конце концов, завтра я должен быть в форме.

— Хотелось бы, чтобы сегодня ночью ты тоже был в форме, — улыбнулась девушка и жадно поцеловала Сорина, совершенно опешившего от этих слов.

Этот вечер отличался для Сорина от предыдущего только тем, что ужинали они не в китайском, а в итальянском ресторане. В остальном все было также прекрасно: необычайно вкусная еда, прекрасное вино, веселье Люси, ее рассказы о том, как она с друзьями-художниками захватывала дома, как тайно подсоединялась к телефонным линиям, врезала новые замки, чтобы, не дай бог, не попасться под английские законы о взломе. После ресторана опять был номер Сорина, бурная ночь с криками и стонами, а потом — сладостное опустошение и глубокий и мягкий сон в объятиях друг друга.

Утром они позавтракали вместе в номере и простились уже на выходе из гостиницы. Сорин поспешил на встречу к Драгану, а Люси — куда-то по своим, Андрею неведомым, делам.

— Что делать-то будем, Геннадий Андреевич? — вопрошал Шутов мрачно жующего Ермилова за завтраком. Только к завтраку Слава оправился от мощного удара током, но и сейчас его тело немножко подрагивало изнутри. Однако всеми силами он старался скрыть это от своего нахмуренного, как туча, шефа. — Может, подловим этого козла где-нибудь и так отмудохаем, что он сам, сука, все расскажет?

— Угу, — отвечал Ермилов, — отмудохаем. И где же ты собираешься это делать, любезный друг? На улице, в Гайд-парке или, может быть, прямо на Трафальгарской площади?

— Не, ну, типа, можно ведь и снять квартиру какую-нибудь, привести его туда…

— А он с тобой, конечно, поедет!

— А что! В машину его впихну — и все.

— По-твоему, Кошенов такой идиот, что не понимает, какие мысли зреют сейчас в твоей квадратной голове?!

— Ну а как же быть-то?

— Как быть, не знаю, как быть. Ждать. Попробовать выяснить, где он хранит мои картиночки. Ведь не дома же он держит такую ценность.

— Дома вряд ли, — согласился Шутов.

— Значит, есть два варианта. Либо в банке, что мало вероятно, поскольку там нет условий для хранения живописи, а Кошенов в этом деле дока. Либо в какой-нибудь галерее, в хранилище, может быть, в аукционном доме.

— Как же мы это узнаем? — поинтересовался Слава.

— Как мы это узнаем… — эхом отозвался Ермилов. — Пока я вижу только один способ: постоянное наблюдение. И займешься этим наблюдением ты. В конце концов, надо же тебе реабилитироваться.

— Да я готов, всей душой. Просто боюсь: одного-то мало. Мне в помощники кого-нибудь…

— Не понадобятся тебе помощники. Кошенов не шпион. Человек вполне уважаемый, солидный, ни от кого прятаться особенно он не будет. Задача твоя — просто следить за его передвижениями. Сейчас он напуган, что нам на руку, и постарается, конечно, поскорее из Лондона исчезнуть. Оставлять здесь картины ему не резон. Значит, возможны два варианта: либо он их сразу же продаст — что ж, деньги нас тоже устроят, либо каким-то образом попытается их вывезти. А для того, чтобы их вывезти, он их, как минимум, должен получить, не так ли? И в том и в другом случае, то есть при продаже или при изъятии их, он, конечно же, посетит хранение: либо чтобы привести туда потенциального покупателя, либо чтобы забрать вещи. Таким образом, как только ты увидишь, что Кошенов подъезжает к какому-нибудь аукционному дому или крупной галерее, либо непонятному для тебя сооружению складского типа и хорошо охраняемому, мы будем знать, что именно там и находятся мои вещи. Надеюсь, с такой простой задачей ты справишься?

— Геннадий Андреевич, ну что вы?

— Да что я — я знаю, а вот что ты? Стареешь, Славик, стареешь. Это твоя последняя проверка.

— Когда начинать?

— А вот сейчас позавтракаешь и начнешь. Адрес помнишь?

— Конечно.

— Ну, так и приступай. И очень тебя прошу: никаких самостоятельных решений, все только через связь со мной. В гостиницу раньше восьми вечера не возвращайся.

— Так я двинул, Геннадий Андреевич?

— Давай. Удачи.

Оставшись один, Ермилов задумался. Его пребывание в Лондоне явно могло затянуться, чего он никак не ожидал. Более того, проблема Сорина превратилась в комплексную проблему: Сорин и Кошенов. Времени у него было абсолютно в обрез, да и дела в Москве не ждали. «Полозков уже, наверное, нашел этого Токарева, — рассуждал Геннадий Андреевич. — Мне бы сейчас туда, на родину». Но бросить одного Шутова он, конечно же, не мог. Не потому что не доверял ему, а знал, что на стадии изъятия картин у Ильи ему обязательно придется вмешаться самому. Он уже не думал о том, чтобы вернуть картины в Москву. Еще вчера в его голове созрел совершенно новый план. С картинами все идет наперекосяк, а значит, от них надо избавляться, и избавляться как можно быстрее. Реальную цену могли дать только здесь, в Европе, и помимо Кошенова у него был запасной вариант: Германия. Там проживал его старинный знакомец, человек с достаточно мутной биографией и далеко не безупречной репутацией, но личность очень известная среди антикваров, занимающихся авангардом: хитрый еврей Гога Рахлин.

За пятьдесят с небольшим лет своей бурной жизни Гога успел многое: посидеть в тюрьме за валютные операции и торговлю иконами, выпить не одно ведро водки со всем богемным миром Москвы и Петербурга, завязать знакомство с крупными «деловыми» российских, украинских и грузинских столиц, стать владельцем двух немаленьких немецких галерей, построить несколько вилл по всей Европе и даже поучаствовать в банковских аферах. Связываться с ним Ермилову не особенно хотелось, но в данной ситуации выбирать не приходилось. «Правда, — подумал он, — к Гоге надо ехать уже не вдвоем». Методы, которыми Гога кидал своих подельников, не отличались большой избирательностью и могли быть опасными для здоровья.

Но Гога — это будущее. Сейчас Ермилова занимало настоящее. Будучи человеком деловым и благодарным, он отправился на Бонд-стрит покупать подарок своему старинному другу, генералу Сергею Сергеевичу Полозкову. Последняя модель «Филипп Патэ» показалась ему подходящим подношением. Получив упакованные в красивый футляр наручные часы, Ермилов посетил «Серебряные ряды». Там он выбрал небольшой столовый набор на шесть персон для Ариадны Михайловны. «Вечером позвоню старикам, — решил он для себя. — Поинтересуюсь».

Когда Сорин приехал на Грин пэлас террас, Драган уже был на месте. Еще издали Андрей заметил, что в его одежде произошли некоторые изменения. Сегодня на нем были вытертые серые джинсы, синий свитер грубой вязки, под горло, такой, какие носят английские моряки и рыболовы, серая неприметная ветровка. И только тяжелые, армейского образца, ботинки по-прежнему красовались на ногах. Не доходя метров десяти до своего компаньона, Сорин расплылся в улыбке и приветственно помахал рукой. Однако, вместо того чтобы улыбнуться в ответ, серб неожиданно нахмурился, развернулся и довольно быстро зашагал в противоположную Андрею сторону. Минута — и он скрылся за углом. Сорин сперва опешил, потом прибавил ходу — бежать ему было все-таки сложно — и поспешил за Драганом.

Едва он свернул за угол, как тут же попал в крепкие объятия.

— Запомни, — зашипел ему прямо в лицо серб. — Пока мы на деле — никаких контактов. Мы не знакомы. Не хватало провалить операцию, еще не начав ее. Не знаю как ты, но я заинтересован в тех деньгах, что ты обещал мне. Сделаем так. Сейчас ты мне скажешь, какой по счету от угла дом твоего приятеля.

— Четвертый, — сказал Сорин несколько испуганно.

— С витражной дверью?

— Именно, — ответил Сорин и подивился наблюдательности Драгана.

— Прекрасно. Слева там есть скверик с лавочками.

— Я знаю, — ответил Андрей.

— Будешь сидеть и наблюдать.

— А ты?

— Не перебивай, — остановил Драган. — Я буду поблизости. Как только появится твой знакомый, пойдешь ему навстречу. Чтобы я узнал того, к кому ты направляешься, почешешь затылок, скажем, правой рукой, вот так, — и он быстро показал Сори ну условный сигнал.

— А ты?

— За меня не беспокойся. Я появлюсь в нужный момент. Да, вот еще. Если он будет не один, не подходи ни в коем случае, просто почеши затылок.

— Я понял, — сказал Сорин.

— Отлично. Теперь расходимся. Сейчас уйду я, через минуту — ты. Время контрольной встречи здесь, на углу, — через три часа. Чтобы ты не скучал — на, вот, — и Драган извлек из недр ветровки затертый номер «Роллинг стоунс». Сунув его в руки Сорина, он двинулся за угол. На прощание обернулся и, внезапно улыбнувшись, сказал: — Только не зачитайся.

Андрей собирался ответить что-нибудь остроумное, но Драган уже исчез за поворотом.

Честно выждав минуту, а может быть и больше, Сорин неспешным, ленивым шагом ступил на уже хорошо знакомую Грин пэлас террас. Драгана не было видно нигде. Андрей все же присматривался к закуткам между домами, к палисадникам и ступенькам у входов, но серба обнаружить так и не сумел. Не спеша он добрался до скверика, выбрал подходящую лавочку и уселся, развернув журнал о рок-музыке.

Дверь кошеновского дома хорошо просматривалась отсюда. Но прошло полчаса, час, а в дом никто не входил, и из дома никто не вышел. Изредка по улице проезжали автомобили, проходили пожилые дамы в букольках, прогуливающие полудохлых от старости собачек. Несколько бурно переговаривающихся джентльменов миновали скверик, в котором в засаде сидел Сорин. В остальном же все было тихо и сонно, как и подобает этому уютному, спокойному району Лондона.

После полутора часов сидения и перелистывания журнала Андрей начал впадать в уныние. «Дурацкая затея, — повторял он себе. — А вдруг он вообще уехал из Лондона? Вдруг он на даче у друзей или улетел в командировку в Париж, заболел, или черт его знает что еще! А я здесь как полный кретин отсиживаю задницу вместо того, чтобы пойти и плотно перекусить в ближайшем пабе». В конце второго часа и эти мысли покинули Андрея, только стыд перед Драганом, который скрывался где-то на улице, заставлял его сидеть и ждать непонятно чего.

И, как всегда это бывает, в тот момент, когда все усилия кажутся совершенно бессмысленными, стеклянная дверь в доме на противоположной стороне улицы отворилась, и в дверном проеме показалась хорошо знакомая Сорину полноватая фигура пожилого антиквара. Он был одет, как всегда, не без претензии на роскошь, в добротный твидовый костюм и шерстяной жилет в классическую шотландскую клетку. На мгновение Андрей растерялся, огляделся, встал, зачем-то положил журнал на скамейку, потом вновь взял его в руки и слегка суетливо поспешил через дорогу навстречу ничего не подозревающему Кошенову.

Когда между ними оставалось не больше трех метров, он вдруг вспомнил об условном сигнале и яростно зачесал правой рукой свой затылок. Антиквар, идущий ему навстречу, с изумлением смотрел на молодого человека, пятерней растирающего себе темя. Потом взгляд его остановился на лице, и тут в глазах Ильи Андреевича промелькнула целая гамма чувств: удивление, испуг, оторопь. Он даже дернулся и чуть не развернулся, чтобы пойти обратно, однако Сорин уже смотрел прямо в глаза своему неверному партнеру.

— Добрый день, Илья Андреевич, — поздоровался Андрей. — Не ожидали?

— Отчего же, — довольно быстро справившись с волнением, ответил Кошенов.

— А, значит, все-таки надеялись, — почти ласково произнес Сорин.

— Ах, молодой человек, молодой человек, — начал Кошенов. — Неужели вы думаете, что столь умудренный жизненным опытом пожилой человек, каковым вы меня, безусловно, считаете, не просчитал заранее возможность нашей встречи…

— Неужто просчитали?

— Вот представьте себе! И даже рад ей. Вы ведь, наверное, думаете, что вся трагически нелепая история, произошедшая с вами, — дело моих рук.

— Нет, это были инопланетяне, — сказал Сорин.

— Изволите шутить? А зря. Мы с вами, мой юный друг, попали в очень неприятную историю. Я, к сожалению, никак не мог уберечь вас. Дело в том, что и моя жизнь подвергалась серьезной опасности. Эти страшные люди просто вынудили меня встретиться с вами. Я и не предполагал, что наше свидание может закончиться столь плачевно. И искренне вам говорю: от всего сердца рад, рад, что вы остались живы.

— Знаете, я вполне разделяю вашу радость, — ответил Сорин. — Но с той поры, как мою печень задели чем-то острым, я почему-то перестал быть доверчивым. И потому, Илья Андреевич, не очень хочу вдаваться в подробности той душещипательной истории, которую вы хотите мне поведать.

— Истинно говорю, молодой человек: я не в силах был предотвратить этого ужаса. И поверьте, скорблю вместе с вами.

— Бросьте печалиться, Илья Андреевич. Давайте поговорим о делах насущных. Мне бы хотелось вернуть работы, так нелепо мною утерянные.

— Я рад был бы помочь вам, Андрей. И мне бы хотелось их вернуть. Неужели вы думаете, что честный бизнесмен, не запятнавший свое имя за всю долгую жизнь ни единым пятнышком, не готов был бы отдать вам все ваши вещи или деньги, которые я уже приготовил, в сию же секунду, если бы они были у меня?

— Иначе говоря, вы хотите сказать, что у вас нет моих картин?

— Увы, увы, Андрей. Вы себе не представляете, что за чудовищные люди оказались на нашем с вами пути. Я с трудом избежал такого же ножа, или даже пули… И мой вам добрый совет: уезжайте поскорее из Лондона, потому что, если они узнают, что вы здесь, они вновь начнут на вас охоту. И, бог его знает, смогу ли я предотвратить что-нибудь еще более страшное, чем то, что случилось с вами.

— И вы, конечно, готовы посодействовать мне.

— Всеми имеющимися у меня силами. Я оплачу вам билет до Москвы, более того, даже дам рекомендации к своим знакомым в российской столице, чтобы вас встретили и приютили.

— Как вы великодушны, Илья Андреевич! — отвечал Сорин в том же духе. — Да вот беда: у меня нет ни малейшего желания покидать этот гостеприимный город, не увезя с собой либо денег, либо картин.

— Но как, Андрей! Я же объясняю вам русским языком…

— Я достаточно хорошо понимаю по-английски, но суть не в этом, — прервал его Сорин. — Видите ли, Илья Андреевич, я не верю вам.

— Это оскорбительно! — возмутился Кошенов.

— Вполне вероятно. Но вам придется это стерпеть. А потому, мы сейчас поднимемся к вам в квартиру и побеседуем, так сказать, приватно, в более замкнутом пространстве.

— У меня нет ни малейшего желания продолжать с вами беседу, — посуровел Кошенов.

— Однако у меня есть.

— Мальчишка! — вскрикнул Илья Андреевич.

Но в этот момент что-то жесткое и холодное уперлось ему в спину, и голос, не предвещающий ничего хорошего, произнес по-английски с каким-то, неясным Кошенову акцентом:

— Тихо. Делай так, как он говорит.

— Что это за фокусы? — произнес антиквар почти шепотом.

— Это не фокусы, — ответил Сорин, сладко улыбаясь ему в лицо. — Я, видите ли, тоже попал в чудовищную ситуацию, и страшные, страшные люди взяли меня в оборот. Поэтому, Илья Андреевич, не делайте резких движений и послушайтесь совета моего друга. Давайте поднимемся к вам.

— А я не желаю! — взвизгнул Кошенов и тут же скривился от боли, потому что чьи-то жесткие пальцы, больно сдавившие его предплечья, нащупали нужную точку, и рука мгновенно онемела.

— Я же говорю, — продолжил Сорин, — лучше сделайте так, как советует мой товарищ.

— Не ожидал от вас, Андрей, — начал Кошенов. — С виду такой приличный молодой человек…

— Да-да, Илья Андреевич, очень приличный молодой человек… Но обстоятельства меняются. Пойдемте.

И он мягко развернул антиквара к двери его дома. Поворачиваясь, Кошенов увидел краем глаза складную фигуру парня лет двадцати восьми, держащего левую руку в кармане ветровки, откуда вполне недвусмысленно выступал небольшой, явно металлический, прямоугольник. Он взглянул в глаза парню и понял, что лучше действительно сделать так, как предлагает москвич.

— Подчиняюсь грубой силе, — произнес Кошенов и с достоинством пошел к дому. Сорин и Драган последовали за ним.

Кошенов еще надеялся, что мизансцена «Шутов, Ермилов и он» повторится вновь, только с другими персонажами. Но его надежды мгновенно были развеяны этим жестким шатеном, который усадил его в кресло, практически вдавив тело в мягкую плоть мебели, потом мгновенно переместился к письменному столу, резко и быстро извлек из его ящиков тизер (последнюю надежду Ильи Андреевича), газовый баллон и даже маленький перочинный нож с кусачкой для сигар. Потом он взял стул, стоявший возле стола хозяина квартиры, переместил его так, чтобы он стоял прямо перед креслом, в котором, вжавшись, сидел антиквар, и уселся, глядя ему прямо в глаза.

— Ну, вот, Илья Андреевич, — начал Сорин, когда все приготовления Драгана были завершены, — а теперь давайте поговорим спокойно. Как вы понимаете, я не верю ни единому вашему слову, и даже не пытайтесь меня разубедить. Я знаю, что картины у вас. Я также знаю, что к вам приезжали люди из Москвы в надежде эти картины получить, или получить деньги — тут уж вам виднее. Удивлю вас; мне также известно, что ушли они от вас ни с чем.

«Он был у дома, — подумал Кошенов. — Ну что же, попробуем иначе».

— Послушайте, послушайте, Андрей, — заговорил он: — Вы правы, абсолютно правы, но это лишь часть истории. Действительно, из Москвы приехали за вещами. Действительно, мне удалось уговорить их подождать. Но поймите: они держат меня на крючке, и если вы ввяжетесь в эту историю, ни вам, ни вашему молодому другу не сдобровать.

— Спасибо за заботу, Илья Андреевич, но мы как-нибудь сами разберемся. В данный момент меня интересует только одно: картины или деньги. Выбор ваш невелик. Что предпочитаете?

— У меня нет таких денег, — произнес Кошенов.

— Замечательно! Отдайте мне мои вещи, и мы расстанемся друзьями.

— Их нет в доме, — ответил Кошенов.

— Прекрасно. Поедем за ними, можем прямо сейчас.

— Ничего я вам не отдам, — заорал неожиданно Илья Андреевич.

Драган вопросительно посмотрел на Сорина, и Сорин, удивляясь своей жестокости, произнес только одно слово по-английски: «Начинай!». Хищно осклабившись, Драган схватил левую руку Кошенова и сильно сжал всей пятерней его пальцы в своих. Пожилой антиквар взвыл от боли.

— Достаточно, — остановил Сорин Драгана. — Ну-с, Илья Андреевич, продолжим наши беседы. Где вещи?

— Можете делать все, что угодно, — парировал Кошенов, надеясь на то, что москвич испугается переходить к более радикальным действиям.

— Как хотите, — качнул головой Сорин и, глядя на Драгана, сказал по-английски: «Можно».

Раздался глухой хруст, сдавленный крик Кошенова, и глаза его расширились от боли.

— Не волнуйтесь, Илья Андреевич. У вас еще девять пальцев на руках и десять на ногах. Продолжать будем долго.

— Я заявлю в полицию, — сдавленно прошипел Кошенов.

— Это ваше право. Беда только в том, что ни меня, ни, тем более, моего друга найти вам не удастся. А, кроме того, даже если меня разыщут доблестные английские власти, я не премину им рассказать обо всей той странной и таинственной истории, в которой вы, Илья Андреевич, были не только непосредственным участником, но и, я подозреваю, одним из организаторов.

— Мальчишка, мерзавец, — шипел Кошенов.

— Это уж как вам будет угодно. Но сейчас я действительно несколько разозлился. Поэтому мой вам добрый совет: отдайте мне мои вещи.

— Хорошо, — вдруг решился Илья Андреевич. — Завтра. Приходите завтра, и вы получите все.

— Нет, так дело не пойдет. Мы сейчас с вами отправимся туда, где вы храните картины, и вы выдадите их мне.

— Вас туда не пустят.

— Это на каком же основании?

— А на том основании, милостивый государь, — язвительно сказал Кошенов, — что вы не сможете предъявить никакого документа. А в то место, куда я собираюсь вас повезти, заметьте, не по своей воле, пускают только после тщательной проверки.

— Отлично, — ответил Сорин, — мы подождем вас на улице.

— Не боитесь, что я заявлю в полицию прямо там, внутри?

— Нисколько. Я же объяснил вам, что ввязывать в нашу игру полицейских не в ваших интересах. Максимум, что может грозить мне — это потеря так и не полученных картин и депортация из страны. Минимум, что может грозить вам — это чудовищный скандал, запрещение на торговую деятельность в этом государстве, как следствие — разрыв всех приличных деловых связей, поскольку, как я смог убедиться, у вас полно и неприличных. В конечном итоге, вероятно, та же депортация из страны. Только я-то вернусь на родину, а вот куда денетесь вы?

— Не надо меня пугать.

— Я не пугаю, Илья Андреевич, я просто объясняю вам то, что вы, может быть, не поняли из-за того, что мозги ваши сейчас затуманены болью. Так как?

— Хорошо, — сказал Кошенов. — Только позвольте, я забинтую руку.

— Ну, я не зверь, — ответил Андрей, — и друг мой, конечно, тоже.

— Не сказал бы, — заметил Кошенов.

— Не сердите моего друга, он может обидеться.

Антиквар дернулся и с ужасом посмотрел на Драгана.

— Он проводит вас в ванную и даст возможность позаботиться о руке. Драган, — обратился Сорин к сербу по-английски. — Проводи джентльмена в ванную и позволь ему перебинтовать руку.

Серб молча кивнул и, ухватив Кошенова за локоть, повел его куда-то в глубь квартиры. Тем временем Андрей, воспользовавшись телефоном хозяина, вызвал такси. Через пятнадцать минут все трое уже спускались вниз по лестнице.

— Надеюсь, вы не забыли документы, важные ключи или карточки пароля — что там нужно в вашем секретном учреждении.

— То, что мне нужно, я взял, — ответил Илья Андреевич.

— Ну, тогда вперед.

Они уселись в черный кэб и после того, как Кошенов назвал адрес, тронулись в путь.

Ехали довольно долго. Андрей, плохо ориентируясь в окраинных районах Лондона, впоследствии так и не мог сказать, где они были. Сперва закончились благополучные районы с аккуратными особняками и зелеными двориками, потом перед глазами промелькнули серо-бурые шестиэтажные дома для низшего класса, затем они въехали в полупустынный район каких-то построек, похожих на склады. Машина, петляя то вправо, то влево катилась по довольно узкому проезду, с двух сторон ограниченному бетонным заборами, кирпичными и блочными стенами с маленькими окнами где-то под крышей. Наконец они остановились на площадке перед тяжелыми металлическими воротами и маленькой железной будочкой, вделанной в бетонную стену.

— Что это? — спросил Сорин.

— Хранение «Кристи», — нехотя пробурчал Кошенов.

— Однако вы человек предусмотрительный, — отметил Сорин, глядя на то, как из будочки по направлению к ним движется ладный парень в форме охранника с короткоствольным автоматом на боку.

— Не вздумайте шутить, — предупредил Андрей антиквара.

— Нужны вы больно, — буркнул в ответ Илья Андреевич.

Они выбрались из машины, расплатились с таксистом и остановились перед глухими воротами. После непродолжительной беседы с охранником Кошенова провели в будку. Там он что-то еще говорил по селектору и, наконец, вышел на улицу.

— Вам придется ждать здесь.

— Долго? — спросил Андрей.

— Не знаю. Пока не соберут. Полчаса.

— Хорошо. — И он перевел все сказанное Драгану.

— О’кей, — ответил Драган. — Мы дождемся вас.

— Идите, — сказал Сорин, и Кошенов скрылся за дверью железной будки.

— Стой здесь, — сказал Драган Сорину после того, как Кошенов исчез из поля зрения.

— Куда ты? — спросил Андрей, волнуясь.

— Стой. Буду через десять минут. — И Драган быстро пошел по улице.

Через десять минут он действительно появился, и довольно веселый.

— Чему ты улыбаешься? — поинтересовался Андрей.

— Все в порядке. Пути отхода есть.

— Зачем? Он обещал не вызывать полицию.

— Береженого бог бережет, — ответил серб.

Ждали они довольно долго. Когда отпущенное Илье Андреевичу время перевалило за половину часа, Сорин начал беспокоиться.

— Не волнуйся, — одернул его Драган, видя, как Андрей нервно мнет сигарету в руках. — Он не отсидится там, он выйдет. Что он должен принести?

— Практически, деньги, — ответил Сорин.

— Деньги со склада? — усмехнулся серб.

— Но это еще не деньги: эквивалент, — раздраженно сказал Сорин.

— Если принесет, когда я получу свою долю?

— Через два дня, три, максимум через неделю.

— Неделя… — эхом отозвался серб и кивнул.

«Черт, — подумал Андрей, — плохо, что он интересуется. А вдруг решит проверить, что там? А вдруг поймет… Правда, Люси говорила, что он человек слова. Но это Люси, чужая душа — потемки». Он закурил сигарету, нервно затянулся, а потом подумал: «А! Двум смертям не бывать. В конце концов, другого пути у меня не было». Он еще раз посмотрел на Драгана, который с невозмутимым видом стоял рядом, и решил успокоиться. «Влиять на ситуацию я уже не могу: все, что было в моих силах, я сделал».

Сорин, конечно, не знал, что делает Кошенов внутри ангара. А Кошенов, пройдя еще несколько этапов проверки и оказавшись в маленькой аккуратной комнате без окон, где из всей меблировки были только стол, мольберт, несколько кресел и диван, сидя в компании охранника, стоявшего у двери с таким же автоматом, как и у того, что на входе, достал из кармана мобильный телефон и, сверяясь с записной книжкой, набрал номер.

— Алло, — произнес он, когда в трубке что-то щелкнуло.

— Да, — ответил ему сухой холодный голос.

— Гена, это Илья.

— Решил пойти на попятную? — прозвучало в ответ.

— Гена, ты же знаешь меня. Я человек, в сущности, не злобливый и не люблю лишних неприятностей. Знаешь, вот буквально сегодня я собирался прийти к тебе, все еще раз обсудить, и, конечно, я готов пойти на любые твои условия, если осадишь своего не в меру горячего знакомого и тоже подумаешь о какой-нибудь, пусть минимальной, компенсации за моральный ущерб.

— Что это вдруг? — спросил подозрительный Ермилов.

— Ген, ну, мы всегда с тобой были в хороших отношениях. Ну, повздорили немножко: ты человек горячий, я человек упрямый, всяко бывает между старыми друзьями. Кто, как говорится, старое помянет…

— В ответ говорится: кто старое забудет… — парировал Ермилов.

— Гена, Гена, не заводись, прошу тебя, сейчас не до этого. Случилась очень неприятная история.

— Так вот что, старый черт, — пробурчал Геннадий Андреевич. — О помощи просишь?

— Да нет, Ген, скорее, предупредить хочу. Ведь это тебе, а не мне нужны эти треклятые картинки.

— Что ты хочешь этим сказать? — много суше проговорил Ермилов.

— Знаешь, кто ко мне сегодня по утру явился… — начал Илья Андреевич.

— Знаю, два каких-то парня. Потом вы вышли и поехали на такси.

— О, ценю твою предусмотрительность, Гена, — сказал Кошенов. — Значит, без опеки я не остался.

— Не остался, не остался, — хохотнул Ермилов. — Я теперь тебя как зеницу ока беречь буду.

— Тем лучше, Гена, тем лучше. Так вот, один из этих парней, да будет тебе известно, и был тот самый москвич, который так неаккуратно остался жив.

— Ого! — присвистнул Ермилов. — Ну, так и что же, а кто второй?

— Вот этого сказать тебе не могу, потому что сам не знаю, а очень бы хотел узнать. Одно, — он поморщился, поглядев на свою левую руку, — одно я выяснил доподлинно: человек этот жесткий и может быть много жестче твоего приятеля.

— Это уже становится занятным, — протянул Ермилов.

— Это было бы занятным, Гена, — отвечал Кошенов, — если бы ни одно печальное обстоятельство. Я ведь человек старый, куда мне тягаться с молодежью и их жестокими штучками. В общем, место, куда мы поехали — это то самое место, где картинки твои лежат. И буквально через десять-пятнадцать минут я их вынесу им, а потом, Гена, они исчезнут в неизвестном направлении. Так что очень тебе рекомендую что-нибудь предпринять.

— Так, — прервал его Ермилов. — Задержаться можешь?

— Оно, конечно, могу. Я человек пожилой, у меня может быть плохо с сердцем, да мало ли какие болячки откроются вдруг у старика!

— На сколько?

— На полчаса, думаю, легко.

— Говоришь, они вдвоем?

— Вдвоем, Гена, вдвоем.

— Пустые?

— К сожалению, нет.

— Оба? — удивился Ермилов.

— Нет, насчет москвича — не думаю, а вот его черноволосый дружок наверняка не пустой.

— Это осложняет дело, — протянул Геннадий Андреевич.

— Тебе ли привыкать к сложностям, Геночка.

— Хорошо. За то, что предупредил — спасибо, я это запомню.

— Да уж не оставь старика.

— Посиди там полчаса. Когда выйдешь, постарайся не отдавать сразу, пройдись по улице, подальше от этого твоего хранилища.

— Не ребенок, Ген, понимаю.

— Найдешь местечко поукромней, — продолжал Ермилов, — отдавай — и уходи. Дальнейшее тебя не интересует.

— Все понял, Гена. Жду тебя дома, с победой.

— Все, будь, — произнес Ермилов и отключился.

Сразу же после этого он набрал номер Шутова.

— Где ты?

— А черт его знает, — ответил Слава, — какие-то выселки.

— Вот что. Двух парней, что с Кошеновым приехали, видел?

— Само собой.

— Один из них: высокий, худой — москвич.

— Ах, черт, — сказал Шутов, — то-то мне его морда знакомой показалась!

— Через полчаса Кошенов выйдет и отдаст ему папку, баул, чемодан — не знаю точно. Твоя задача — эту посылочку перехватить. Но помни: с ним второй.

— Похож на профи, — сказал Шутов.

— Почему решил? — поинтересовался Ермилов.

— По осанке, по походке. Да вот еще: как только Кошенов ушел, он тут весь квартал обегал.

— На предмет?

— Не знаю. Обстановку, видать, выяснял.

— Он один, точно?

— Один как перст.

— Смотри, Слава, он не пустой.

— Да как же, Геннадий Андреевич, — заволновался Шутов, — я же…

— Хоть что-то у тебя есть?

— Ну, холодняк найдется, — ответил Слава.

— Ну и флаг тебе в руки. Тебя этот профи не интересует, задача: посылка. А там делай как хочешь. Через полчаса, запомни. На входе он им ничего не отдаст, проведет немножко. Они тебя видят?

— Да вроде нет. Машина за углом.

— А когда этот бегал?

— Ну, я не маленький, Геннадий Андреевич. Говорю: не видел, значит, ручаюсь.

— Ай, смотри, Слава. В общем, будь готов. Как вещи получишь — сразу в гостиницу.

— А этот старик?

— Антиквар не твоя забота. Пусть себе идет с миром.

— Как скажете, — ответил Шутов.

— Действуй, — закончил Ермилов и отключился.

Сорин с Драганом ждали появления Кошенова около часа. Наконец, охранник в будке завозился, подвинулся к внутренней двери. Через минуту из нее показался Илья Андреевич с объемистой толстой папкой под мышкой. Простившись с охранником, он подошел к молодым людям.

— Уф, — произнес он, утирая пот со лба, — навозился я с этими английскими бюрократами. Это черт знает что такое, собственные вещи получить невозможно.

— Собственные? — усмехнулся Сорин.

— Ну, в данном случае — да, я же записывал их на себя, не сердитесь, Андрей.

— Да нет-нет, я так просто спросил. Ну, что же, Илья Андреевич, рад был получить свое имущество обратно, — и он протянул руки к папке.

— Нет-нет, что вы! — остановил его жестом Кошенов. — Не здесь, не в зоне камеры слежения. Сами понимаете, это будет выглядеть подозрительно. Давайте отойдем хотя бы метров на двадцать-тридцать, не ставьте меня в глупое положение.

— Я забыл, — улыбнулся Андрей, — вы же так печетесь о своей незапятнанной репутации. Ну, что ж, пройдем немножко, свежим воздухом подышим.

Они двинулись вдоль бетонных стен к повороту улицы. На самом перекрестке, когда площадка напротив хранилища стала уже абсолютно не видна, Кошенов остановился.

— Ну, вот, — сказал он, — как видите, я свое слово держу. Извольте получить в целости и сохранности. — Он протянул Сорину папку. — А меня убедительно прошу более не беспокоить.

— Ну, если все здесь на месте… — сказал Сорин.

— Вы что, — удивился Кошенов, — прямо здесь хотите что-то проверять?

— Нет-нет, я вам верю, Илья Андреевич. Вы человек разумный и понимаете, что, если мне что-то здесь не понравится, мы с моим приятелем обязательно вернемся к вам.

— Нет уж, нет уж, — замахал руками Кошенов, — хватит и одной приятной встречи. Да поверьте, ради бога: все здесь на месте. Я могу идти?

Сорин посмотрел на Драгана и спросил его:

— Он хочет уходить. Отпустим?

— Ты все получил? — произнес в ответ Драган.

— Все, — несколько неуверенно сказал Андрей.

— Проверить не хочешь?

— Проверю потом.

— А если исчезнет?

— Это не так просто, — покачал головой Сорин. — А потом, я не думаю, что он решится еще раз встретиться с тобой, — и он улыбнулся.

— Как знаешь, — ответил Драган без улыбки. — Помни: через неделю оплата.

— Я обещал, — лаконично, в тон Драгану ответил Андрей. Потом повернулся к Кошенову и сказал: — Ну, что ж, Илья Андреевич, до свидания.

— Счастливо оставаться, — ответил антиквар, развернулся и зашагал в противоположную сторону.

Он отошел от ребят метров на двадцать, когда Драган тронул Сорина за плечо и спросил:

— Куда теперь?

— Куда ты — не знаю, — ответил Сорин. — Я к себе в гостиницу. Как я с тобой свяжусь?

— У меня есть твой номер, — ответил Драган.

— Люси дала? — спросил Сорин.

— Она, — отвечал серб.

— Не проводишь меня?

— Боишься? — почти утвердительно сказал Драган.

— Неприятно одному, — ответил Андрей.

— Хорошо. Пошли ловить такси. — И они двинулись по переулку налево, оставляя за спиной спешащего в глубь квартала Кошенова.

— Ты знаешь куда идти? — поинтересовался Сорин.

— Представляю.

Метров тридцать они шли молча. Но когда поравнялись со следующим перекрестком, слева с визгом выскочил автомобиль. Драган пинком отбросил Сорина в сторону, а сам попытался прыгнуть навстречу машине и чуть вбок. Однако, выталкивая из-под колес Андрея, слегка замешкался и левое крыло тяжелого «Шевроле» скользнуло по его правому бедру. Драган кувырнулся в воздухе и, ударившись головой о стену какого-то строения, затих. Скрипнув тормозами, автомобиль остановился. И в мгновение ока с водительского сидения выпрыгнул Шутов.

Сорину повезло, что он оказался с противоположной от Шутова стороны: это дало ему преимущество в две-три секунды. И потому, когда Шутов, перекатываясь через капот, прыгнул к Андрею, тот успел в каком-то немыслимом перекате оказаться за багажником автомобиля. Они вновь поднялись на ноги, разделенные туловищем черного авто. Папку с картинами Сорину удалось как-то удержать в руках.

— Слышь, козел, — произнес Слава, почти не шевеля губами, — если жить хочешь, бросай барахло сюда, — и руками показал себе на грудь.

Сорин молча подвинулся чуть вбок так, чтобы между ним и Шутовым оказалась пассажирская кабина и, стараясь не терять глаза противника из виду, молча покрутил головой.

— Не дури, — еще раз сказал Шутов. — Говорю: не трону.

Он мягко начал движение вдоль багажника автомобиля, Сорин же переместился к капоту. Через несколько секунд они вновь стояли, разделенные пассажирской кабиной, но уже с противоположной для каждого стороны.

— Последний раз говорю, — зло просипел Шутов, — бросай, если жить хочешь.

Он сунул руку за пазуху, и Андрей увидел, как в его руке заблестел по виду очень тяжелый, странной формы, с коротким широким лезвием нож. Шутов, плавно передвигая ногами, начал движение к капоту. Сорин попятился назад, неловко зацепился каблуком за бордюр тротуара и повалился навзничь. Вероятно, это его и спасло, потому что в момент своего падения он увидел что-то серебряное, яркое, промелькнувшее над его левым плечом и со звоном врезавшееся в бетонную стену.

Вслед за этим раздался крик, резкий, кошачий, и глухой звук удара. Хватаясь за машину и стараясь как можно быстрее подняться, Андрей увидел, как лежащий еще минуту назад неподвижно Драган, делая немыслимые вязкие движения, молотит Шутова по корпусу и голове, стараясь найти брешь в щите из коротких и быстро двигающихся рук бандита. Вот он, поднырнув вниз, растопыренной пятерней с напряженными пальцами, пытается словно сорвать Шутову кадык, вот, откатившись в сторону, в каком-то немыслимом прыжке, целясь ногою в бок, пытается достать Шутова с тротуара, вот уже, зависнув в воздухе, обеими руками рубит ему по ушам, и кажется, что победа будет за сербом, но тяжелый пудовый кулак противника глухо стукается о грудную кость Драгана и сбивает того. Подобрав в воздухе колени, Шутов прыгает вперед, метясь ими в живот серба, и опускается практически на его тело, локтем стараясь попасть ему в лицо. Что-то ему удается, поскольку Сорин слышит глухой стон и хруст человеческих костей. «Надо бежать», — думает Андрей, но не двигается с места. И в этот момент что-то хрипло квакает и спина Шутова в двух местах взрывается кровяным фонтаном. Мощное тело ермиловского бойца вздрагивает и тяжко валится навзничь.

Сорин стоит и смотрит на это, абсолютно завороженный, пока голос откуда-то извне, с трудом проникая в сознание Андрея, не прерывает его почти коматозного состояния: «Помоги! Помоги подняться». Только тут Андрей понимает, что это голос Драгана. Бросив папку на багажник машины, он с трудом поднимает серба на ноги и видит, как тот морщится. Руки его в крови и в одной из них зажат пистолет. «Срочно, — говорит Драган, прерываясь и сипло дыша, — срочно уходим. Ты в одну сторону, я в другую. Сможешь бежать?» — «Постараюсь, — бледнея, говорит Андрей, — но как же ты?» — «За меня не беспокойся, уйду». И, переваливаясь с ноги на ногу, быстро пряча пистолет в карман, Драган исчезает за поворотом. Еще несколько секунд постояв на месте, Сорин хватает папку с картинами и бежит туда, куда вел его Драган, где шумит большая улица, где светит солнце и нет крупных мертвых тел, лежащих рядом с черным «Шевроле».

Кое-как Андрей добрался до номера. Не заметив никакой погони, уже в отеле, он пришел в себя и собрался с мыслями. А потому зашел в холл абсолютно спокойно, улыбнулся портье и, поднявшись в свой номер, аккуратно запер за собой дверь. Только тут он понял, какая нечеловеческая усталость, боль и страх скопились в его теле. Не раздеваясь, не распаковывая папки, полученной от антиквара, Андрей рухнул на диван.

Так он проспал три часа. Возможно, он спал бы и дольше, но разбудил его телефонный звонок. Звонила Люси.

— Как дела? — весело спросила девушка.

— Ты не знаешь? — нервно переспросил Андрей.

— Нет, а что? — удивилась она.

— С Драганом связывалась?

— Нет, — чуть более взволнованно ответила Люси.

— Найти можешь?

— Я звонила ему — никто не подходит.

— Приезжай ко мне. Срочно.

— Что, что произошло?

— Приезжай, все расскажу.

— Буду через полчаса, — ответила Люси и повесила трубку.

Когда она приехала и постучала в дверь, Андрей уже выпил два стакана виски и чувствовал себя отдохнувшим и расслабленным. «В сущности, все равно, — говорил он себе. — Картины у меня, а что будет с этим Драганом — да какое мне дело до какого-то глупого серба! На самом деле, — подлая мысль заползала ему в голову, — жалко, если он выжил. Как было бы удобно: одной неприятностью меньше. — И сам тут же осек себя: — Боже мой, что я говорю, в кого я превращаюсь». Но холсты, лежащие на постели, заставляли отступать мысли о сострадании.

Он вкратце рассказал Люси все, что произошло за сегодняшний день. Сперва она радовалась тому, как легко и быстро они вышли на антиквара, хвалила Драгана за то, что он без лишних сантиментов вынудил Кошенова принять их условия. Потом, когда Андрей рассказал ей о схватке возле хранилища картин, нахмурилась и сказала:

— Боже мой, во что же мы вляпались!

— Я предупреждал тебя, — ответил Сорин, — это серьезные люди и так просто в покое нас теперь не оставят.

— Да я не об этом, — отмахнулась девушка. — Неприятно другое, что нас начнет искать полиция. Как ты думаешь, они могут нас засечь?

— Если они сумеют связать визит Кошенова в хранилище с этим самым бандитом из Москвы, то легко. Хотя… Хотя я думаю, что Кошенов будет от всего открещиваться, это не в его пользу.

— Я тоже так думаю.

— Меня больше беспокоит судьба Драгана, — заметил Андрей.

— А-а, — как-то рассеянно сказала Люси, — Драгана, да. Ты уверен, что он не был тяжело ранен?

— Я не врач, — сказал Сорин, — но, по-моему, максимум, что у него было — это перелом ребер.

— Жаль, — произнесла Люси. — А как было бы просто!

— Что ты говоришь, опомнись! — прервал ее Андрей.

— Перестань! Никогда не поверю, что ты и сам об этом не подумал: как было бы просто, если бы теперь, когда картины уже у тебя, или точнее, у нас — ведь мы же партнеры — Драган бы как-нибудь сам собой дематериализовался. Ведь, скажи честно, подумал?

— Н-нет, — сказал Андрей как-то не очень уверенно.

— Меня не обманешь, — развеселилась Люси. — Ты посмотри на них, — и она показала на холсты, лежащие на кровати, — ведь это же состояние. К чему нам третий?

— Ну, во-первых, не третий, — уточнил Андрей, — да и ты не вторая. Каждый из вас работает за свою долю. А доля Драгана, насколько я понимаю, составляет максимум одну сороковую. Меня это вполне устраивает, в особенности после той работы, которую он провел.

— Это понятно, понятно. Но знаешь, Драган человек вспыльчивый и любопытный. Тебе не нужно было его брать в хранилище.

— А что я мог сделать? — ответил Сорин. — Без него мой антиквар никуда бы не поехал.

— И то правда, — согласилась англичанка. — Будем надеяться, что на некоторое время он оставит тебя в покое. Когда у вас с ним расплата?

— Я сказал, что максимум через неделю.

— Ну, вот видишь, — опять развеселилась она, — неделя у нас есть.

— Что ты хочешь этим сказать?

— А то, мой милый русский друг, что нам абсолютно незачем оставаться в пределах Великобритании.

— О чем ты? — Удивился Андрей.

— Пока вы с Драганом бегали за картинами, я провела кое-какую предварительную работу: поговорила со знакомыми галеристами, поспрашивала друзей…

— И что же?

— Видишь ли, я думаю, что после всех этих событий продать легально эти вещи здесь будет очень трудно. Я не знаю твоего антиквара, но думаю, что его связей достаточно, чтобы остановить любую сделку на уровне «Сотби» или «Кристи».

— Думаю, ты преувеличиваешь, но трудности могут быть, — согласился Сорин.

— В Европе рынок гораздо спокойнее, я бы сказала, демократичнее. Мне кажется, что лучше переехать туда.

— У тебя есть связи? — спросил Сорин.

— У меня лично нет, но я знаю имена и адреса галеристов, занимающихся русским авангардом.

— Где? В Париже?

— Почему в Париже? — удивилась Люси.

— Ну, просто я знаю, что большинство русских авангардистов работали в Париже.

— Они могли работать хоть в Африке, — засмеялась девушка. — Самый большой рынок русского авангарда — в Берлине. Причем в основном держите его вы, русские.

— Да ты что! Не дай бог с ними связываться. Я читал об этом еще в России, это бандиты и отъявленные негодяи.

— Кто это говорит? Ты только что сегодня убил человека!

— Я?! — возмутился Сорин.

— Ну, не ты, но из-за тебя. Если мы хорошо подготовимся, у нас все получится.

— А как ты собираешься вывозить картины? Ваша таможня — притча во языцех.

— Ты забыл, мой дорогой, — сказала Люси, — ведь я художник.

— И что из этого следует? — удивился Андрей.

— Только то, что я могу записать эти холсты.

— Записать?

— Ну да, нанести поверх оригинального изображения — новое. Свое.

— И ничего не будет заметно?

— Ни капельки. Плотный слой краски, и все…

— А картины, я имею в виду настоящие картины, не пострадают?

— Конечно нет. Я даже не буду усердствовать с масляными красками, просто поплотнее зарисую гуашью. Она смывается за полчаса. Мы вывезем твои шедевры как мои авторские произведения, и вывозить их будешь не ты, а я, чтобы не вызвать подозрений.

— Э-э, нет, милая дама, — произнес Сорин, — так дело не пойдет. Твоя хватка, конечно, восхищает меня, но вместе с тем вселяет опасения. Где у меня гарантии, что, записав эти холсты и вывезя их из Великобритании, ты не исчезнешь из поля зрения?

— Правильно мыслишь, — усмехнулась Люси. — Не скрою, нечто подобное приходило мне в голову, но ведь и ты не глупыш и найдешь способ подстраховаться. Наше дело сейчас — избавиться от Драгана. Быстро ты не сможешь расплатиться с ним, даже если бы очень хотел. А если не сможешь — тебе не поздоровится.

— Да, в этом я почти уверен, — мрачно усмехнулся Сорин.

— Вот видишь! Тогда собирайся: переезжаем из гостиницы.

— Куда? К тебе в сквот?

— Зачем? — удивилась Люси. — Ко мне домой.

— У тебя есть дом?

— Конечно! По-твоему, я родилась под забором? Сквот и все эти богемные радости — это так, образ жизни. У меня достаточно хорошая квартирка на Сент Джонс Вуд. А главное ее достоинство в том, что о ней не знает никто.

— Даже Драган?

— Тем более Драган, — сказала Люси. — Зачем посвящать случайных людей в свои жилищные проблемы.

— А я, выходит, не случайный человек?

— Человек, в руках которого находятся несколько миллионов долларов, не может быть случайным. Собирайся.

Еще раз восхитившись хитрости и уму своей случайной возлюбленной, Андрей принялся собираться.

Первые признаки беспокойства Геннадий Андреевич ощутил где-то около пяти вечера. Всегда гордившийся своей выдержкой, он старался гнать от себя неожиданно возникшие нехорошие предчувствия и с раздражением поглядывал на молчащий мобильный телефон. Он налил себе виски, закурил сигару, поудобнее устроился в кресле и, позвякивая кубиками льда в стакане, постарался расслабиться, но это удавалось с трудом. Тогда, в надежде чем-нибудь развлечь себя, он открыл коробку с часами для генерала и еще раз внимательно рассмотрел их. Но и это не привнесло покой в его душу. «Черт возьми, — сказал себе Ермилов, — что же все-таки случилось?» С сомнением он еще раз посмотрел на телефон, выпустил клуб сигарного дыма, наконец, проклиная себя за несдержанность, принялся выстукивать номер Шутова на маленькой клавиатуре. Ответом ему были длинные, тягучие, пронзительные гудки. «Где этот идиот?» — сказал себе Геннадий Андреевич. В голове его мгновенно промелькнули различные сцены: Шутов потерял аппарат, Шутов намеренно не подходит к нему. Наконец, уж совсем дурацкое: Шутов напился и развлекается сейчас с проституткой где-то в кварталах Сохо. Но Ермилов понял главное: что-то произошло. То, что никак не вписывалось в его план и могло разрушить полностью так хорошо продуманную комбинацию.

Он подождал еще, и, наконец, когда минутная стрелка перевалила через двенадцатую цифру, а часовая подошла к семи, он вновь вызвал своего начальника безопасности. После третьего или четвертого гудка связь была установлена. Однако, услышав голос говорившего, Ермилов похолодел: высокий и резкий мужской голос спросил его по-английски: «Кто говорит?» Какую-то долю секунды Ермилов помедлил, а затем отключился. «Так, — сказал он себе, — Шутова больше нет». Он прекрасно понимал, что, случись даже какая-нибудь небольшая неприятность с полицией, Слава, конечно, нашел бы возможность соединиться с шефом и сказать ему хотя бы два слова, а если и это уже невозможно, то просто отключил бы аппарат. «Значит, этот мальчик из Москвы не так уж прост», — подумал Ермилов. Значит, произошло то, чего он даже не мог себе представить. Значит, Шутов либо убит, либо находится в бессознательном состоянии и потому не может ответить ему напрямую. «Илья, — сказал он себе, — срочно нужен Илья». И дрожащими от волнения пальцами начал набирать номер Кошенова.

Тот отозвался довольно быстро.

— Speaking[9], — сказал он довольно вальяжно.

— Илья, это Ермилов. Что произошло?

— Что произошло? — с некой издевкой произнес в ответ Илья Андреевич. — Это я тебя должен спросить, что произошло. Как ты и просил, я полчаса провел в хранении — не представляешь себе, каких усилий мне это стоило, — надеясь на то, что все произойдет так, как мы с тобой и задумали. И что же? В итоге картинок у меня нет. Этот идиот из Москвы и его головорез чуть не убили меня прямо на улице.

— Да бог с ним, Илья, бог с ним. Где картины? — прервал его Ермилов.

— Ах, тебе еще и картины нужны? — протянул Кошенов. — Так вот, должен тебя расстроить: картин у меня больше нет.

— Ты отдал их?

— Естественно! А что же мне еще оставалось делать? Неужели ты хочешь сказать, что картин нет и у тебя?

— Ты думаешь, я стал бы тебе звонить? Все пошло наперекосяк. Я не знаю, где мой помощник.

— Ну, если ты говоришь правду и картин у тебя действительно нет, а твой помощник пребывает в нетях, тогда спешу тебя расстроить: думаю, что и помощника твоего также нет. Я всегда считал, Геннадий, что ты серьезный человек. Видимо, я ошибался.

— Илья, подожди, сейчас не до взаимных упреков. Что ты видел?

— Я ничего не видел, — ответил Кошенов. — Мы простились неподалеку от хранилища, я пошел в одну сторону, а они — в другую. Неужели ты думаешь, что я стал бы присутствовать при каких-то ваших криминальных разборках?!

— Батюшки, кто же это говорит? Просто какой-то Иоанн Кронштадтский!

— Не поминай святые имена всуе, — прервал Ермилова Кошенов. — Я, в отличие от вас, милостивый государь, никаких дел с головорезами не имею. Мой бизнес чистый и честный.

— В этом я уже успел убедиться, — хмыкнул Ермилов. — Послушай, давай прекратим пикировку. Насколько я понимаю, моего товарища мне уже не дождаться, а потому, вероятно, я покину ваш прекрасный город и полечу в Москву. Хочу спросить у тебя только одно: как ты думаешь, к кому может обратиться этот щенок с тем, чтобы избавиться от картин? Не на стены же, в конце концов, он собирается их вешать!

— К кому он может обратиться… — протянул Илья Андреевич. — Видишь ли, я уже задавался этим вопросом. Здесь, наверное, ни к кому, поскольку, как ты сам понимаешь, он не может пойти ни в «Кристи», ни в «Филиппс», ни в «Сотби». Частные галерейщики без рекомендаций вряд ли будут иметь с ним дело, а таковых рекомендаций у него, как я понимаю, нет, иначе он не вышел бы на меня.

— Ну не тяни, не тяни, — торопил его Геннадий Андреевич.

— Если ты спросил, изволь выслушать спокойно, иначе я прерву нашу беседу.

— Хорошо-хорошо, Илья, не нервничай, не обижайся. Просто все эти события выбили меня из колеи. Я слушаю тебя.

— Ну, так вот, — продолжил также спокойно Кошенов. — Коль скоро в этой стране он вряд ли может рассчитывать на чью бы то ни было поддержку, следовательно, он будет пытаться искать какие-то пути в других государствах. Единственное, что мне приходит на ум, это Германия. Там наших с тобой бывших соотечественников навалом, и многие из них часто не брезгуют сомнительными сделками. Тебе самому это, наверное, известно не хуже, чем мне.

— Ты хочешь сказать, что он поедет в Берлин?

— Не исключено. Вопрос только в том, как он вывезет эти произведения из Англии. И, кроме того, я не вполне понимаю, как он пересечет границу. Ты же знаешь: Великобритания не вошла в Шенгенскую зону.

— Знаю, знаю, — отмахнулся Ермилов.

— А ежели знаешь, тогда сам должен понять, что путь его в Германию вряд ли будет прямым. Честно говоря, я не исключаю, что он вернется в Россию, по крайней мере, ненадолго. А посему, я умываю руки, и эстафета по поиску этого неуловимого мальчика переходит к тебе.

— Но ты уверен в том, что в Лондоне у него больше никого нет?

— Как можно быть уверенным в чем бы то ни было в наши дни? Геннадий, ты меня просто удивляешь. Но если говорить честно, опираясь на свой долгий опыт проживания в Англии, скажу тебе, что никто не будет иметь с ним дела без рекомендаций. А таковых, повторю еще раз, у него явно нет.

— Значит, мне обязательно надо возвращаться.

— Да. И, думаю, как можно скорее. В конце концов, насколько я понимаю, играть на своем поле тебе будет гораздо проще, не так ли?

— Пожалуй, Илья, пожалуй. Ну, что ж, спасибо.

— Не стоит. Я практически не пострадал, если не учитывать сломанной руки и нескольких неприятных моментов, которые я пережил в беседе с тобой и твоим подчиненным.

— Не волнуйся: я помню об этом и все тебе возмещу.

— Трудно поверить в твою искренность и доброжелательность, однако я человек незлобивый и не злопамятный, поэтому попробую. Удачи тебе, Геннадий, — сказал Кошенов и повесил трубку.

«Наверное, он прав, — решил Ермилов. — Так или иначе, здесь мне делать больше нечего. Картины — не иголка, просто так их не продашь, рано или поздно они всплывут. А вместе с ними всплывет этот журналистик. Что ж, теперь уже дело не только в картинах, теперь уже это личное: еще никто не смел поступать со мной подобным образом. Думаю, что он будет последним. В Москву так в Москву», — вздохнул Геннадий Андреевич и неспешно и аккуратно принялся собирать свой чемодан.