Цена сомнения

Глава 1

Когда он проснулся, окна были подернуты морозным рисунком, а в комнате стоял колотун. В первый момент он никак не мог понять, где он. Там, дома, в его спальне зимой по утрам всегда было холодно, но в данном случае это была вовсе не его спальня. Считанные мгновения он пытался сообразить, где же он, и наконец до него дошло, что он в этом самом городе. Он вскочил с постели и прошлепал босиком к тому месту, где вечером побросал на стул свою одежду.

Мебели здесь было негусто. У одной стены — кровать, у противоположной — туалетный столик. На деревянном стуле валялась и неряшливо висела его одежда, возле зашторенного окна стояло мягкое кресло. В углу комнаты висел умывальник, но, чтобы принять ванну или душ, надо было выходить в коридор. Он сел на стул, обулся и трусцой подбежал к умывальнику. Этот человек был гигантом: ростом в шесть футов и пять дюймов и весом в двести десять фунтов. У него были огромные ручищи, загорелые и мозолистые, как у фермера. Он намылил лицо, потом набрал в ладони воды из-под крана и погрузил в неё свой массивный нос, выступающие скулы, толстые губы и квадратный подбородок. Смыв мыло с лица и открыв глаза, он бросил на себя взгляд в зеркало, висевшее над умывальником, потом полотенцем вытер лицо и руки.

И подумал, что надо идти в полицию.

Господи, ну и холодрыга же в этой комнате.

Интересно, сколько сейчас времени.

Решительным шагом он подошел к стулу, быстро одел рубашку и застегнул пуговицы, заправил галстук под потертый воротник рубашки, но завязывать не стал, так и оставив оба конца висеть на груди, потом одел плотный твидовый пиджак и, скрестив на груди руки, похлопал себя по плечам и бокам, чтобы немного согреться. Он подошел к окну и раздернул пожелтевшие кружевные занавески. Двумя этажами ниже, под буквами "Меблированные комнаты", пролегала улица. Он хотел по количеству народа на улице прикинуть, который теперь час.

Улица была безлюдной.

Он решил, что в полицию идти надо, но не хотелось заявляться туда в шесть утра. Пусть даже сейчас не шесть, а чуть больше. В шесть, вроде, должно быть темновато на улице. А пусто на улице потому, что сейчас жуткий холод, вот и все. Он не удивился бы, если бы ему сказали, что сейчас девять или даже десять часов. Он задернул занавески, прошел к шкафу и открыл его. В самом низу там стоял старый-старый чемоданчик. Принадлежал он матери, на нем имелась наклейка желто-зеленого цвета с надписью "Ниагарский водопад, штат Нью-Йорк". Она была выполнена в форме полукруга, а посредине белым и голубым был изображен водопад. Мать ездила туда на медовый месяц. Это единственный предмет багажа, которым мать когда-либо владела, и она давала ему этот чемоданчик всякий раз, как он направлялся в город продавать свои поделки из дерева. А приезжал он сюда раза три-четыре в год. На этот раз он впервые приехал сюда в феврале-месяце.

И вдруг совершенно неожиданно он вспомнил, что завтра — день Святого Валентина.

Надо будет послать матери открыточку.

Он достал из шкафа тяжелое зеленоватое пальто, в котором всегда приезжал в город в зимние месяцы, и перенес его на кровать. Потом направился к столику, собрал с него мелочь и ссыпал её в правый карман брюк, взял кошелек, заглянул в него и извлек оттуда деньги, которые выручил вчера, пересчитал их и сегодня для верности, — да, точно, сто двадцать два доллара, — и сунул их обратно в кошелек. После чего подошел к кровати, взял пальто и стал одевать его, поводя при этом своими могучими плечами.

Вот он застегнул пальто и подошел к умывальнику, чтобы посмотреться в зеркало. Выглядел он нормально. Ему не хотелось, чтобы в полиции думали, будто к ним заявился какой-то бродяга.

Да, а где же находится ближайший полицейский участок?

Надо будет спросить хозяйку дома. Как, бишь, её зовут-то?

Если только она уже встала.

И есть захотелось. Не мешало бы малость перекусить, прежде чем идти в полицию.

Он подумал, а не уложить ли в чемодан те немногие вещи, которые лежали в ящиках тумбочки. Или отложить на потом? А, потом упакуется, решил он. Может быть, надо будет послать деньги матери. За этими ста двадцатью двумя долларами — столько работы, столько работы. На них нужно будет прожить до апреля или мая, когда он вновь приедет с товаром в этот город. Не он, так его брат. Так, решено: вещи уложит потом.

Он вышел из номера, запер дверь и стал спускаться по лестнице на первый этаж. Линолеум на ступеньках был старый и местами протерся, это он заметил ещё позавчера, когда снял комнату. Но он и приехал сюда на окраину затем, что знал: здесь проживание обойдется дешевле, чем в центре. Так что плевать он хотел, какой тут линолеум. Кровать что надо, никакой живности в ней не водилось — что ему ещё нужно? Он платил всего-навсего четыре доллара в сутки, дешевле не найдешь — если, конечно, не хочешь ночевать где-нибудь в районе Скид-Роу среди пьяниц и оборванцев.

Квартира хозяйки располагалась на первом этаже в конце коридора. В коридоре было чистенько и легко дышалось. Хозяйка сама мыла и скребла его как раз в тот день, когда он пришел снимать комнату, это было во вторник. И в тот момент он понял, что это чистое заведение и клопов здесь в постелях нет — вещь весьма немаловажная. И мать говорила: смотри, будешь где останавливаться, чтобы не было клопов. Только вот он не знал, как понять — есть клопы или нет. Поймешь, когда ляжешь спать, но будет уже поздно, потому что они съедят тебя заживо. По легкому запаху дезинфицирующего вещества в коридоре он понял, что у этой леди все должно быть в порядке. Она, наверно, обрабатывала чем-нибудь и пружинные матрасы, именно там любят гнездиться клопы. Мать дома, как он помнил, всегда промывала пружинные матрасы нашатырным спиртом, пользуясь при этом зубной щеткой. Почему нашатырем, он не знал. Скорее всего, предполагал он, нашатырь убивал там все подряд. Иногда она опрыскивала матрасы какой-то морилкой для клопов. Мать любила чистоту.

Интересно, сколько же все-таки сейчас времени? Не хотелось бы будить хозяйку слишком рано. Впрочем, ему же все равно надо сказать ей, что он сегодня съезжает, рассчитаться с ней. Он поднял руку и несмело постучался в дверь.

— Кто там? — услышал он голос.

Отлично, она не спит.

— Это я, мистер Брум, — отозвался он.

— Одну минутку, мистер Брум, — попросила хозяйка.

Он подождал, пока она подойдет к двери. Где-то этажом выше побежала вода. Наконец дверь открылась.

— Доброе утро, — поприветствовал он.

— Доброе утро, мистер Брум, — ответила хозяйка.

Дауэрти — вот как её зовут. Теперь он вспомнил: Агнес Дауэрти.

— Надеюсь, я не разбудил вас, миссис Дауэрти? — справился он.

— Нет-нет, я уже как раз завтракала, — успокоила она его.

Это была щуплая женщина, одетая в выцветший халат с рисунком из примул. На голове у неё были бигуди. Она напомнила ему мать, такую же маленькую и худенькую. "Сама удивляюсь, как я могла родить такого форменного жеребчика", — говаривает мать. Звучит это действительно комично: он — такой огромный, а она — такая маленькая.

— Что вам угодно, мистер Брум?

— Да я сегодня съезжаю от вас, вот и…

— О, так скоро?

— Все, я закончил свои дела здесь, поэтому…

— А с чем вы были у нас, мистер Брум? Заходите, выпьем кофейку, заходите.

— Да я, мэм…

— Заходите, заходите, — весело и добродушно пригласила она его, и он разглядел, что эта миниатюрная женщина очень симпатичная.

— О'кей, — согласился он. — Но только потому, что мне все равно надо зайти к вам рассчитаться.

Он вошел в её квартиру, и она закрыла за ним дверь. Квартира была просто вылизана. В ней тоже ощущался запах дезинфицирующего вещества, что он воспринимал как признак чистоты в доме. В кухне линолеум был вычищен так тщательно, что кое-где образовались протертости до дерева — так и дерево было выскоблено добела. Стол на кухне покрывала чистенькая клеенка с изображениями морских ракушек.

— Присаживайтесь, — пригласила миссис Дауэрти. — Вы какой кофе предпочитаете?

— Я, мэм, обычно пью без молока, с тремя ложечками сахара. — Потом он широко улыбнулся и добавил: — Моя мама говорит, что у меня эта любовь к сладкому — от отца. Он погиб в железнодорожной катастрофе. Мне тогда было только семь лет.

— О, мне больно это слышать, — промолвила миссис Дауэрти, поставив на стол чашку для гостя и наполнив её до краев.

— Знаете, я его почти не помню.

— Пожалуйста, вот сахар, — сказал миссис Дауэрти, пододвигая гостю сахарницу. Она села за стол напротив него и взяла кусочек жареного хлебца, который успела надкусить до того, как он постучал в дверь. — А вам не поджарить?

— Нет, спасибо, мэм.

— Вы хорошо подумали?

— М-м…

— Я вам тоже сделаю, — прервала его миссис Дауэрти, встала, подошла к столу возле раковины, достала из вощеной обертки ломтик хлеба и поместила его в тостер. — Может быть, вам парочку? — спросила она.

Он пожал плечами, улыбнулся и ответил:

— Думаю, что я справился бы с ними, мэм.

— Нечего стесняться здорового аппетита, — сказала миссис Дауэрти и положила ещё один ломтик хлеба в тостер. — Теперь, — продолжила она, вернувшись к столу, — рассказывайте, чем вы занимались у нас в городе.

— А, продавал товар, мэм.

— А какой товар?

— У нас мастерская, небольшая такая, изделия из дерева.

— У кого "у нас"?

— Да у меня с братом.

— А где это?

— В Кэри, слышали?

— Кажется, нет.

— Это маленький городок. Ближайший большой от него — Хадлстон, по-моему.

— А-а, Хадлстон знаю, — сказала миссис Дауэрти.

— Туда много лыжников приезжает. Вы не катаетесь на лыжах?

Миссис Дауэрти засмеялась.

— Что вы, какая из меня лыжница, — ответила она, отпила кофе, а потом, услышав, как сработал тостер, поставила чашечку и поспешила достать хлебцы. Вместе с ними она пододвинула ему сливочное масло и джем и снова села за стол. Пока он намазывал хлебцы маслом, она спросила его:

— А что вы производите в своей мастерской, мистер Брум?

— Всякие изделия из дерева.

— Мебель?

— Да нет, не совсем. Всякие стулья, столики — это мастерим, но крупную мебель — нет, этим не занимаемся. Делаем деревянную кухонную посуду и прочую утварь, больше по мелочам, всё такое. А брат ещё занимается и резьбой по дереву.

— Послушать вас, так это неплохо, — с живым интересом произнесла миссис Дауэрти. — И, стало быть, вы все это привозите на продажу сюда?

— Мы и там продаем тоже, — ответил он. — Но это не то, понимаете ли, маловато. Летом ещё неплохо, потому что приезжает много людей, которые ищут всякие старинные вещи, ну и некоторые проявляют интерес к нашим изделиям, да. А вот зимой — все больше лыжники, а они заглядывают к нам, разве что если идут дожди, тут уж не до лыж. Вот я и стараюсь приезжать в этот город, три-четыре раза в год, в основном в зимние месяцы. — Он сделал паузу. — Но в феврале я здесь впервые.

— Правда? — спросила она.

— Так оно и есть, мэм.

— Ну и как вам тут сейчас?

— Да как сказать? Холодновато, конечно, — ответил он и улыбнулся. Он совсем уже освоился здесь. Откусив хлебец, он сделал глоток кофе и спросил: — Скажите, а сколько сейчас времени, кстати?

— Начало девятого, — ответила она.

— Да, я переспал лишнего.

Потом подумал, спрашивать миссис Дауэрти, где тут ближайший полицейский участок, или не надо.

— А во сколько вы обычно встаете?

— Там, дома? В Кэри, вы имеете в виду?

— Да.

— Ну, моя мама встает и начинает заниматься кухней довольно рано, знаете ли. Отец всю жизнь работал на железной дороге, вставал всегда рано, вот и она привыкла подниматься спозаранку. Мне кажется, она в пять — в полшестого уже на ногах, уже копошится, и так — каждое утро. А у моего младшего брата сон некрепкий, и мы, понимаете, спим в одной комнате, у нас маленький домик, лачуга, можно сказать… Ну и, когда она начинает ходить по дому, а брат — ворочаться, то уже смело можно вставать, все равно больше не поспишь. Вот такие дела, — закончил он и засмеялся.

— У вас очень добрый, искренний смех, — произнесла миссис Дауэрти. — У большинства крупных мужчин такой смех.

— Правда?

— Это по моим наблюдениям, — ответила она.

Он подумал, что сейчас самое время спросить у неё насчет полицейского участка, но ему не хотелось расстраивать её таким вопросом, и он вместо этого взял чашечку и отпил кофе, облизал губы и приступил ко второму кусочку хлеба.

— Я хотел бы заплатить вам за вторые сутки, — сказал он. — Я заплатил вам за сутки вперед, за одни только.

— Хорошо, — ответила миссис Дауэрти. Он было полез в карман за деньгами, но она остановила его: — Да вы выпейте вперед кофе, мистер Брум. Никто же не гонится за вами с вашими деньгами.

— Благодарю вас, мэм, — с улыбкой промолвил он и откусил кусочек хлебца.

— А сколько вам лет, мистер Брум? — полюбопытствовала миссис Дауэрти. — Ничего, что я спрашиваю об этом?

— Конечно, ничего, мэм. Мне двадцать семь — в мае будет. Двенадцатого.

— Я примерно так себе и представляла. А вашему брату сколько?

— Брату двадцать два. — Он помолчал. — Завтра день Святого Валентина, вы знаете?

— Мне не от кого ждать пожеланий.

— Ну что вы, миссис Дауэрти, — возразил он. — Вот я, например, сейчас пойду и отправлю открытку матери, как только уйду отсюда.

— Это прекрасно, — сказал миссис Дауэрти. Потом она помолчала и, смущенно улыбнувшись, с грустью промолвила: — У нас не было детей.

— О, жаль, мэм, — в тон ей произнес он.

Она кивнула. Он допил кофе, потом взял кошелек и протянул ей пятидолларовую купюру.

— Сейчас я принесу вам сдачу, — сказала она.

Он стоял возле стола в ожидании, пока она сходит в комнату за сумочкой. Он решил не спрашивать её насчет полицейского участка, не хотел расстраивать её лишний раз. Она и без того расстроилась сейчас, упомянув о том, что у неё не было детей и что некому послать ей открытку с поздравлениями и пожеланиями, как это сделает сегодня он в отношении своей матери. Интересно, успеет ли вовремя дойти до мамы открытка? Он подумал и решил, что успеет. Если он сделает это первым делом и пошлет открытку перед тем, как пойти в полицию, то она поспеет вовремя. Он был уверен, что завтра утром мама уже получит открытку.

— Пожалуйста, мистер Брум, — промолвила она, вернувшись в кухню и передавая ему однодолларовую купюру. Он положил её в кошелек и стал надевать пальто. — Когда снова будете в городе, то, надеюсь, снова остановитесь у меня, — выразила свое пожелание миссис Дауэрти.

— О да, мэм, обязательно, — заверил он её.

— Вы прекрасный джентльмен, — произнесла она.

— Спасибо, мэм, — смущенно поблагодарил он её.

— В этом районе… — начала было она, но осеклась и мотнула головой.

— Я вернусь через некоторое время, уложу и заберу вещи, — сообщил он ей.

— Как вам будет угодно, — ответила она.

— Вы знаете, у меня тут ещё кое-какие дела.

— Как вам будет угодно, — повторила она, провожая его до двери.

Аптека находилась на углу Эйнсли-авеню и 11-ой улицы Северного округа. По левой стороне шла стойка, у которой можно было перекусить, все же остальное пространство было отдано лекарствам и всякой всячине. Здесь имелся развал книг в мягкой обложке, ярких, многоцветных, которые своими названиями и оформлением так и манили купить их. Далее лежали грелки. Чуть дальше и немного в стороне от груды расчесок и шприцев были рассыпаны поздравительные открытки. Он прошел мимо книг — ему в глаза бросилось название одной из них: "Как это делать в самолете" — и остановился у россыпи открыток. Там был большой выбор поздравлений с днем рождения — сыну, дочери, матери, отцу, брату, сестре, деду, бабке и прочим родственникам. Он быстро пробежал по ним глазами, скользнул взглядом по соболезнованиям, поздравлениям с годовщинами и рождением ребенка и, наконец, дошел до раздела, посвященного исключительно дню Святого Валентина. Из года в год появлялось все больше юмористических открыток. Честно говоря, он не улавливал юмора большинства из них. При внимательном рассмотрении он обнаружил, что эти открытки также рассортированы наподобие поздравлений с днем рождения. Здесь были поздравления возлюбленным, жене, мужу, матери, отцу — дальше он не смотрел, так как его интересовали поздравления матерям. Он посмотрел две-три открытки и остановился на одной. С внешней стороны она была украшена сердцем из лоскута сатина, от которого шли розовые ленточки, а по самому верху красивой золотой вязью было выведено: "Маме". Он раскрыл карточку и стал читать маленькое стихотворение. Иногда возьмешь красивую карточку, а слова не подходят. Тут надо быть внимательным.

Моя мама

Благодарю тебя за то,

Что мной живешь ты каждый миг.

Ты лучше всех, ты божество.

Прости, что беден мой язык.

Усталый, на исходе дня

Бреду домой. Кто в доме том

С улыбкой счастья ждет меня,

Согреет лаской и теплом? —

Моя мама.

Он прочел стихотворение ещё раз, потом в третий и остался доволен и его содержанием, и оформлением. Интересно, сколько же стоит эта карточка? Понравиться она ему понравилась, но не хотелось слишком много тратить на это дело. Он подошел к кассе. Там сидела темнокожая девушка и читала журнал.

— Скажите, сколько стоит эта открытка? — спросил он.

— Сейчас посмотрю, разрешите? — Она взяла у него открытку, перевернула её и взглянула на цену, нанесенную на обороте. — Семьдесят пять центов, — сообщила девушка. Увидев, с каким выражением лица он воспринял эту информацию, она улыбнулась и посоветовала ему: — Но там есть и подешевле, если хотите.

— Ладно, я эту возьму, — решил он.

— Это действительно симпатичная открыточка.

— Да, и стихи мне понравились. Большей частью на них отвратительные стихи.

— Да, слова здесь хорошие, — согласилась девушка, заглянув в разворот.

— Значит, семьдесят пять?

— Да, здесь на обороте написано. Вот, видите? — И она показала ему цифры на другой стороне, для наглядности как бы подчеркнув их ногтем. Ногти у девушки были очень длинные. — Видите, здесь написано: "икс-эм семьдесят пять"?

— А чего бы им просто не написать: семьдесят пять центов? — возник у него вопрос.

Девушка хихикнула.

— Не знаю. Наверно, хотели как позагадочнее, — предположила она.

— Да, конечно, икс-эм семьдесят пять — это очень загадочно, — сказал он и улыбнулся. Девушка улыбнулась ему в ответ. — Значит, беру эту, пожалуй, — решил он.

— Вашей матери она придется по душе, — предположила девушка.

— Я тоже так думаю. Надо марок взять. У вас есть марки?

— В автомате, — ответила девушка.

— О, одну минутку…

— Да?

— Мне нужна ещё открытка.

— Пожалуйста, — сказала девушка.

— Не выбивайте пока.

— Хорошо.

Он снова вернулся к открыткам, миновал раздел, где лежали поздравления матерям, женам, возлюбленным, и стал искать карточки для друзей и знакомых. Он увидел раздел "Общее", покопался там и нашел простенькую открытку с надписью "Милому человеку в День Святого Валентина". На развороте не было никаких стихов, а просто краткое: "Желаю счастья". Он подошел с карточкой к кассе и показал её девушке.

— Вам нравится? — поинтересовался он у нее.

— Это кому? Вашей девушке?

— Нет, у меня нет девушки, — ответил он.

— Ну конечно, — недоверчиво посмотрела на него продавщица, — рассказывайте мне. Такой высокий, красивый парень — и нет девушки.

— Правда, нет у меня девушки, — сказал он и тут понял, что с ним заигрывают.

— А кому же это? — спросила девушка с усмешкой.

— Хозяйке гостиницы.

Девушка расхохоталась.

— Вы… наверно… единственный мужчина во всем этом огромном городе, который поздравит свою хозяйку.

— Да, так уж, — смущенно произнес он и тоже рассмеялся.

— Наверно, интересная — эта ваша хозяйка?

— Да, очень симпатичная женщина.

— И наверняка блондинка.

— Да нет.

— А какая? Рыженькая?

— Да нет, она же…

— А может, вам нравятся девушки потемнее цветом? — спросила она и заглянула ему в глаза.

Он выдержал её взгляд и ничего не ответил.

— Так вам нравятся девушки с темной кожей? — допытывалась она.

— Да, нравятся, — наконец произнес он.

— Я была уверена в этом, — спокойным тоном заключила она.

На некоторое время установилось молчание.

— Сколько я вам должен? — прервал он паузу.

— Сейчас, дайте посмотреть на эту, для вашей хозяйки. — Она посмотрела цену на обратной стороне. — Семьдесят пять плюс двадцать пять. Один доллар. Он достал из кошелька долларовую купюру.

— Вы как будто говорили, что вам нужны марки?

— Да, а что?

— У вас есть мелочь для автомата?

— Да, думаю, что есть.

— Автомат вон там, — сказала девушка и показала рукой, потом пробила на машинке чек. — Вы из этого района?

— Нет.

Она понаблюдала за тем, как он опускает монеты в автомат, давит на рычажок.

— И не из города, да?

— Не из города.

— А откуда?

— Кэри. Может, слышали?

— Вроде, нет.

— Это под Хадлстоном. На лыжах катаетесь?

— Я? — удивилась девушка его вопросу и засмеялась.

Он лизнул марки и наклеил их на конверты.

— А ручки у вас нет? — спросил он.

— Конечно, есть, — ответила девушка и протянула ему ручку. — Вы когда-нибудь видели, чтобы цветные катались на лыжах?

— По правде говоря, я сам ни разу не становился на лыжи, поэтому откуда мне знать? — искренне ответил он.

— Один-другой есть, наверняка, — размышляла вслух девушка. — Один-два должны быть на все Соединенные Штаты, как вы думаете?

— Думаю, что должны быть.

— Да-а. Но я — ни одного не видела.

— Я тоже не видел.

Она взглянула на конверт, на котором он выводил адрес.

— А кто это Дороти Брум? — полюбопытствовала она.

— Моя мама.

— А вас как зовут?

— Роджер Брум.

— А меня — Амелия, — сообщила в ответ девушка.

— Очень приятно, Амелия.

— Амелия Перес. — Она помолчала. — Мой отец — испанец.

— Прекрасно, Амелия.

Он взглянул на нее, улыбнулся и взялся за другой конверт.

— А это вашей хозяйке, да, Роджер?

— Да, верно.

— Миссис… Агнес… Дауэрти… — Хозяйка, значит.

— Да, действительно хозяйка, — подтвердил Роджер.

— Конечно, конечно…

— Та-ак, готово, — произнес он и снова с улыбкой посмотрел ей в глаза.

— Ящик — как выйдете справа, — сообщила Амелия.

— Спасибо вам, — несколько растерянно поблагодарил он. Какое-то время они молча смотрели друг на друга. — Вот. — Он пожал плечами. — Значит, пока.

— Пока, Роджер, — услышал он, уже за спиной, её голос.

У выхода стояла телефонная будка. Он вошел в нее, открыл телефонный справочник на слове "полиция", потом нашел раздел по городу, нашел раздел "управление полиции". Палец скользил по названиям отделов и служб: по борьбе с алкоголизмом, саперная команда, портовая служба, уголовный розыск, по наркотикам, службы охраны, автомобильная инспекция, по делам несовершеннолетних… А где же территориальные участки? Что делать человеку, если ему просто надо обратиться к полицейскому? Он захлопнул книгу и снова подошел к кассе. Амелия подняла на него глаза.

— О, вы что-нибудь забыли? — спросила она.

— Мы договорились с другом встретиться возле районного полицейского участка, — ответил он ей, — а я не знаю, где он находится. — И Роджер пожал плечами.

— Идите через парк, — объяснила она, — потом вы окажетесь на Лесной авеню, так и идите по ней, не промахнетесь. Там перед входом такие большие зеленые шары.

Глава 2

На каждом из больших зеленых шаров было написано число "87". Шары располагались по обеим сторонам закрытых дверей буроватого цвета. Это был вход в серое закопченное здание, унылость стен которого подчеркивало хмурое утреннее небо. Роджер стоял на другой стороне улицы у низкой каменной стены, служившей оградой парка и его северной границей и тянувшейся вдоль Лесной авеню, и рассматривал серое здание. Дверь пока что ни разу не открылась, и Роджер начал сомневаться, есть ли там кто-нибудь. В конце концов, размышлял Роджер, не будут же они держать двери нараспашку среди зимы. Да нет, кто-то там обязательно должен быть, такая у них работа. Они работают и по субботам, и по воскресеньям, и по праздникам.

Он снова стал рассматривать здание.

Не так уж и приятно, думал он, сидеть в этом здании, покрытом грязью полувековой, небось, давности, да за металлической решеткой на окнах, да ещё за шторами и жалюзи, закрывающими белый свет. Единственно, чем привлекало к себе это здание, — струйкой дыма, поднимавшейся из трубы, спрятанной за парапетом крыши. Ему стало любопытно, сколько там работает народу, потом он стал размышлять, стоит ли идти туда. Может, не стоит беспокоить полицейских в такой ранний час? Он прошел с полсотни футов — до того места, где в стене был проход, — вернулся в парк и пошел по усыпанной гравием дорожке, проложенной параллельно стене. Он ещё раз взглянул на серое здание полицейского участка, потом сел на лавочку и повернулся так, чтобы можно было посматривать на здание.

На его глазах дверь парадного подъезда отворилась и оттуда вылился на улицу сразу целый поток полицейских в форме. Они болтали между собой и пересмеивались. Это длилось целую минуту. Казалось, что сейчас через эту дверь вылились сразу все полисмены города. Они спускались по широким низким ступенькам на тротуар и растекались по разным направлениям — кто к центру города, кто к окраине, кто заворачивал за угол и направлял свои стопы на север, к реке, а шестеро полицейских пересекли улицу и двинулись в сторону прохода в стене, через который он сам прошел три-четыре минуты назад. В парке двое повернули налево и пошли в противоположном от него направлении по той же гравийной дорожке, двое продолжили путь напрямую по траве — похоже, там была тропа для верховой езды, — помахав на прощанье ещё двум полицейским, которые двинулись прямо на него, к скамейке, на которой он сидел. Когда они проходили мимо, Роджер взглянул на них и даже коротко кивнул им. Один из полисменов, будто признав в Роджере кого-то из своих знакомых, с которым здоровается каждое утро (а это исключалось, потому что Роджер на этой скамейке возле полицейского участка оказался впервые в жизни), небрежно махнул ему рукой, улыбнулся и бросил:

— Привет. — Потом он повернулся к своему товарищу и продолжил с ним ранее начатый разговор.

Роджер смотрел вслед им, пока они не скрылись из вида.

Затем он снова повернулся лицом к зданию полиции и стал не отрываясь смотреть на него.

Он подумал, что надо бы поговорить с детективом. Да, это было бы наилучшим решением. Наверно, войдешь к ним, скажешь, что хочешь побеседовать с детективом, а они спросят тебя, по какому вопросу — о банке, скажем, или каком-нибудь офисе, размышлял он.

Такой вариант ему не подходил — прежде чем говорить с детективом, обращаться ещё к кому-то. Мысль об этом раздражала его. Ему хотелось напрямую выйти на детектива, безо всяких посредников. Поговорил — и всё. С полицейским, одетым в форму, говорить ему совершенно не хотелось.

— Во, будь здоров, сколько их там, — услышал Роджер голос.

Он обернулся на голос, вздрогнув от неожиданности. Оказывается, он был настолько поглощен созерцанием здания, что даже не услышал шагов на гравийной дорожке, и теперь с изумлением увидел, что на скамейке напротив сидит человек. Времени сейчас было что-нибудь без четверти девять, а может, и меньше, и температура на улице, брр, градусов за двадцать[28] или под двадцать, и на весь парк они были единственные, сидевшие тут и глазевшие друг на друга.

— Что? — спросил Роджер.

— Да говорю, вон сколько их там, — произнес человек напротив.

— Кого — "сколько"? Где — "там"? — не понял Роджер.

— Этих, ищеек, — ответил человек.

Это был невысокий хорошо одетый мужчина лет пятидесяти. На нем было черное пальто с вельветовыми воротником и обшлагами рукавов. На голове он носил мягкую фетровую шляпу серого цвета, щегольски сдвинутую на один глаз. Между отворотами пальто виднелся черный галстук-бабочка в желтый горошек, вызывавший ассоциацию с раскрашенным в веселые цвета пропеллером самолета. Лицо украшала тонкая линия усов. Мужчина многозначительно и с презрительным выражением лица еле заметно кивнул в сторону полицейского участка и произнес:

— Ищеек.

— Да, верно, — решил согласиться Роджер.

— Еще бы не верно, — не унимался незнакомец.

Роджер взглянул на него и кивнул, а потом, желая показать, что не намерен продолжать разговор, пожал плечами и отвернулся к зданию.

— Что, загребли кого-нибудь? — спросил мужчина.

— Что? — не понял Роджер, снова повернувшись к незнакомцу.

— Загребли, говорю?

— Вы про что?

— Взяли кого?

— Чего-то я не пойму никак, о чем вы?

— Я про ваших спрашиваю.

— Про моих?

— Ну да.

— А что про моих?

— Замели, что ли, говорю, кого-нибудь из ваших туда?

Незнакомец начинал терять терпение.

— А-а, не-ет. Нет-нет.

— А что ж вы тогда так смотрите на этот дом?

Роджер пожал плечами, не зная, что ответить.

— Зря вы тут передо мной щеки надуваете, — продолжал незнакомец. — Я столько побывал в этом заведеньице и ещё кое-где — у вас на руках и ногах пальцев не хватит сосчитать.

— А-а.

Роджер собрался было встать и пойти к выходу из парка, но тут мужчина встал, пересек дорожку и сел на скамейку рядом с ним.

— Они брали меня по мелочам, и много раз, — продолжил разговор мужчина и представился:

— Меня зовут Клайд.

— Очень приятно, — буркнул Роджер.

— Клайд Уоррен. А вас?

— Роджер. Роджер Брум.

— Новая метла метет по-новому, да? — пошутил Клайд и разразился смехом.

Его зубы отличались исключительной белизной. Смех его был настолько мощным, что Роджер прямо-таки ощутил, как он выбрасывает воздух их легких. Клайд рукой вытер слезу в уголке глаза, выступившую от смеха. Роджер заметил, что пальцы Клайда желтые от никотина.

— Да, сэр Новая-метла-метет-по-новому, — сказал Клайд, продолжая посмеиваться. — Да, много я побывал там. По мелочам, но много, Роджер. По мелочам всё…

— Ну ладно, мне кажется, мне пора идти, — прервал его Роджер и вновь сделал попытку встать, но Клайд на мгновение осторожно положил ему руку на плечо и тут же убрал, почти отдернул, словно только что вдруг оценил рост и силу Роджера и решил не дразнить великана. Последнее движение не осталось незамеченным со стороны Роджера, он даже был слегка польщен этим. Но он заколебался и решил ещё немного посидеть на лавочке. В конце концов, поразмыслил он, этот человек побывал там и он знает, что там и как.

— А что они делают, когда приходишь к ним? — задал вопрос Роджер.

— Когда ты приходишь, — Клайд подчеркнул это слово, — к ним? Когда ты сам приходишь к ним? Вы имеете в виду, когда тебя заметут туда?

— Ну, пусть будет так.

— Они заводят на тебя бумаги — если, конечно, есть что писать, — потом запихивают тебя в камеру предварительного заключения, это на первом этаже, и ты сидишь там, пока тебя не повезут в их главное управление, это в центре города, на всеобщее обозрение, опознание, а там и суд, если то, что ты сделал, является уголовным преступлением.

— А что это значит? — спросил Роджер.

— Смертная казнь или тюрьма, — ответил Клайд.

— В каком смысле? — не понял Роджер.

— Я имею в виду наказание.

— А-а.

— А как же!

— И за какие это преступления?

— Скажем, кража со взломом, убийство, вооруженное ограбление и другие. Это крупные преступления, ясно?

— Да, — ответил Роджер, кивнув.

А, скажем, оскорбление общественной нравственности, — продолжал Клайд, — это только мелкое правонарушение.

— Ага, понятно.

— Да, это только мелкое правонарушение, — повторил Клад и улыбнулся. Да, зубы у него были изумительно белые. — Искусственные, — пояснил он, заметив восхищенный взгляд Роджера, и для пущей убедительности поклацал ими во рту. Роджер кивнул. — Но, с другой стороны, содомия — это серьезное преступление, — не умолкал Клайд. — За это дело можешь схватить все двадцать.

— Что, правда? — изобразил удивление Роджер.

— Абсолютно точно. Но за содомию я никогда не попадал, — пояснил Клайд.

— А-а, это хорошо, — сказал Роджер.

Он и слова-то такого никогда не слышал, да и не горел желанием знать, за что сидел Клайд. Ему было интересно узнать, как там у них и что, когда попадешь туда.

— Содомией они считают, — продолжал Клайд развивать тему, — это когда против воли другого лица или силой, или с несовершеннолетними — понимаете, о чем я говорю? Не-ет, за это дело я ни разу не гремел туда.

— А отпечатки пальцев снимают?

— Я же сказал вам, что ни разу не был за содомию.

— Да нет, я вообще.

— А, ну конечно снимают. Такая работа. Снимать отпечатки пальцев — это их работа. И чтобы у тебя на всю жизнь остались руки запачканными — это тоже их работа. И любым путем искалечить человеку жизнь — тоже. Вот этим они и занимаются.

— А-а, — понял Роджер.

Некоторое время оба молчали. Роджер обернулся и посмотрел на серое здание.

— Я здесь рядом живу.

— А-а.

— Несколько кварталов пройти.

— А-а.

— И хорошая квартирка, — добавил Клайд.

— А позвонить от себя они разрешают? — спросил Роджер.

— Кто?

— Полиция.

— А-а, конечно. Слушайте, а вы не хотели бы пойти со мной?

— Куда? — поинтересовался Роджер.

— Ко мне домой.

— Зачем?

Клайд развел руками.

— Я подумал, а вдруг вам захочется.

— Нет, спасибо, — поблагодарил Роджер. — У меня ещё кое-какие дела тут есть.

— Ну, тогда, может быть, попозже…

— Спасибо, но…

— У меня такая квартирка — загляденье, — произнес Клайд и недоуменно пожал плечами.

— Понимаете, дело в том…

— Да вы не бойтесь, по серьезным делам я никогда не привлекался.

— Да при чем тут?..

— За мной водились исключительно мелкие правонарушения.

— Понятно, однако…

— А этим — их хлебом не корми, только дай лишний раз схватить человека и продержать у себя. — На его лице отразилось глубочайшее презрение. — Чего с них взять? Ищейки они и есть ищейки.

— Что ж, спасибо вам большое, — начал было Роджер и встал. — и все-таки…

— А попозже не придете?

— Нет, вряд ли.

— А у меня такой пудель, — сообщил Клайд.

— Да мне это…

— Шатци его зовут. Ну такая милая собачонка, вам понравится.

— Нет, извините.

— Ну пожалуйста, — произнес Клайд и просительно заглянул Роджеру в глаза.

Роджер замотал головой.

— Нет, — твердо сказал он, продолжая мотать головой. — Нет, — повторил он и решительным шагом направился к выходу из парка.

На Калвер-авеню Роджеру попалось на глаза почтовое отделение. Он зашел туда и занялся оформлением почтового перевода на сумму сто долларов на имя Дороти Брум. Расходы по переводу составили тридцать пять центов, и ещё он заплатил шесть центов за письмо матери — в Кэри, на Терминал-стрит. Бланк перевода он запечатал в конверт, отнес конверт к окошечку и передал почтовому служащему.

— До завтра дойдет? — осведомился Роджер.

Служащий взглянул на конверт.

— Должен дойти, — ответил он. — Когда вы сдаете письмо до пяти, то оно должно успеть туда к следующему дню. Но что будет там — за это я поручиться не могу. Там его могут продержать и два, и три дня.

— Да нет, у нас там все нормально с этим, — сказал Роджер.

— Тогда, значит, завтра будет.

— Спасибо вам.

Роджер вышел на улицу и посмотрел на небо. Тут ему пришло в голову, что надо бы сделать ещё одно дело, прежде чем идти в полицию — позвонить матери в Кэри и сказать ей, чтобы она не волновалась из-за того, что он не приедет сегодня вечером, как обещал. Часы в витрине ювелирного магазина показывали, что ещё нет и девяти, но это ничего, мать уже давно на ногах, как он и говорил миссис Дауэрти. А интересно, что подумает миссис Дауэрти, когда получит его поздравление? Хорошо бы увидеть выражение её лица в момент, когда она откроет конверт. Он с улыбкой пошел вдоль улицы, высматривая телефонную будку. Перед одним из зданий он увидел стайку подростков. Ребята и девчата стояли, смеялись, дымили сигаретами. При всех были школьные учебники. Девочки держали их у груди, ребята — опустив к бедру или на ремне. Вот-вот они скроются в здании — это была, очевидно, школа. Роджер вспомнил, как он ходил в школу в своем городке, но тут же прогнал от себя эти воспоминания. У кондитерского магазина футах в пятнадцати впереди крутились детишки, шумя и хохоча. Роджер вошел в магазин и в глубине его увидел телефонную будку. Он разменял у прилавка доллар и стал ждать, пока полная женщина испанского типа не окончит разговор. Выйдя из будки, она улыбнулась ему. Он вошел в будку, сел на стул и, вдыхая запах духов и разгоряченного тела, принялся набирать номер Кэри. Он набрал код города, потом номер — Кэри 7-3341 — и стал ждать, пока ему ответят на другом конце провода.

— Алло? — раздался голос матери.

— Мам, ты?

— Роджер?

— Да, мама.

— Ты где?

— В городе.

— Продал вещи?

— Да, мама.

— И сколько выручил?

— Сто двадцать два доллара.

— Это больше чем мы думали, да? — спросила мать.

— Да, на сорок семь долларов больше, мам.

— Ну да, ну да. Здорово, сынок, правда?

— Да. Это потому, что я поехал в другой район, я говорил тебе о нем. Я заприметил это место в декабре, когда был тут перед Рождеством. Помнишь?

— Это в самом центре?

— Да, именно там. Ты знаешь, сколько мне дали за салатницы, мам?

— За которые? За большие?

— И те, и другие.

— И сколько же, Рог?

— Я сдал их тому покупателю по полтора доллара за штуку. Это большие салатницы, всю дюжину, мам. Это куда больше, чем мы продавали их у себя.

— Я знаю. А он в здравом уме был, тот человек?

— Конечно. А знаешь, сколько он заломит за них, когда будет продавать, мам? Я не удивлюсь, если он за каждую получит по три, а то и по четыре доллара. Это за большие салатницы.

— А маленькие как пошли? Сколько он дал тебе за маленькие?

— Маленьких он взял только полдюжины.

— И почем?

— По доллару. — Роджер сделал паузу. — А у себя в мастерской мы продаем их по семьдесят пять центов, мам.

— Да, я знаю, — сказала мать и рассмеялась. — Я о чем подумала — не дешевим ли мы здесь?

— Ну, у нас в городке не так много покупателей, сама знаешь.

— Это верно, — согласилась мать. — А когда домой приедешь, сынок?

— Деньги я послал тебе по почте, мам. Сто долларов. Загляни завтра на почту, хорошо?

— Ладно. Так когда ты будешь дома?

— Точно не скажу пока.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Да есть тут дела…

— Так ты хочешь этим сказать — что точно пока не знаешь, когда приедешь?

— Когда же я буду дома… — неуверенно произнес Роджер, потом линия затихла. — Мам! — подал он голос.

— Я здесь, здесь.

— А как… э-э… как там братишка?

— Отлично.

— Мама.

— Да?

— Так вот… насчет когда приеду…

— Так что?

— Я не знаю, когда.

— Я в первый раз от тебя такое слышу.

— Понимаешь, у меня тут есть ещё кое-какие дела.

— Что это у тебя там за дела такие? — забеспокоилась мать.

— Ну… — начал бы Роджер и замолчал.

— Да, я слушаю.

— Но брат же с тобой.

— Брат ещё мальчик.

— Мама, мальчику двадцать два года.

— Все равно мальчик.

— Да я сам не намного старше, мам. — Роджер сделал паузу. — Мне только двадцать семь, даже ещё не исполнилось.

— Это возраст мужчины, — сказала мать.

— Поэтому я не понимаю…

— Это возраст мужчины, — словно не расслышав его, повторила мать.

— Во всяком случае, я не уверен, как у меня получится. Поэтому я и послал тебе перевод.

— Спасибо, — сдержанно отреагировала она.

— Мама!

— Что?

— Ты обиделась?

— Нет.

— А по голосу — обиделась.

— Ничего я не обиделась. Старший сын бросает меня одну среди холодной зимы…

— Мама, но брат же с тобой.

— Он ещё мальчик! Кто будет заниматься мастерской, пока тебя нет? Ты же знаешь, что я плохо себя чувствую, что у меня…

— Мама, я ничего не могу поделать, надо.

— Как это "ничего не могу поделать"? Что это там за дела такие у тебя?

— Так… Надо…

— Что "надо"?

— Мам, если бы я хотел сказать тебе, то уж давно сказал бы.

— Как ты разговариваешь с матерью?! Думаешь, раз ты вымахал такой, то я не спущу тебе штаны и не высеку?!

— Прости, — смутился он.

— Теперь говори, что у тебя там случилось.

— Ничего.

— Роджер!

— Ничего! — резко ответил он. — Прости, мам, но ничего не случилось.

На том конце провода снова воцарилось молчание.

— Я тебе позвоню, — сказал он и, не дожидаясь ответа, повесил трубку.

Глава 3

Человек, который жался к дверям здания, соседствовавшего с кондитерским магазином, — высокий, худощавый, с рыжеватой щетиной на подбородке, — выглядел одного с Роджером возраста. На нем было серое пальто с поднятым воротником, который он одной рукой прижимал к шее. Он не носил ни шляпы, ни перчаток. Рука, которой он держал воротник, побелела от холода, другую руку он грел в кармане. Его внимание привлекли проходившие мимо старшеклассницы, но тут перед ним появился Роджер, который вышел из кондитерской, и внимание человека моментально переключилось на него. Человек вышел из-за своего укрытия и пристроился за Роджером.

— Эй, — окликнул он Роджера.

Роджер остановился и подождал, пока незнакомец догонит его. Тот подходил неторопливо, ничего угрожающего в его виде Роджер не увидел, а на лице появилась приятная улыбка.

— Ищешь что-нибудь? — спросил незнакомец.

— Нет, — ответил Роджер.

— По-моему, ты не из этого района, да?

— Да, не из этого.

— Я подумал, что, может, тебя кто послал сюда.

— За чем? — удивился Роджер.

— Да мало ли за чем. — Роджер пошел, незнакомец двинулся следом. — Только скажи, у нас всё есть.

— Мне ничего не надо.

— Женщина нужна?

— Нет, я…

— Только скажи, какую. Белую, черную, коричневую, просто смуглую. Даже желтую, только скажи. У нас их тут полна улица.

— Не нужно мне никаких женщин, — отрезал Роджер.

— Может, ты предпочел бы девочку, совсем молоденькую? Скольких лет? Девяти, десяти, одиннадцати? Ты говори, не стесняйся.

— Нет, — так же твердо произнес Роджер.

— А чего тогда? Травки? Порошочков?

— Ты про что это?

— Ну, героин, кокаин, морфий, опиум, кодеин, демерол, бензедрин, марихуана, фенобарбитап, сигареты с приправой, амфетамин? Только скажи.

— Да нет, спасибо.

— Тогда чего тебе надо? Пушку? Хату? Алиби? Припрятать что? Ну чего молчишь?

— Чего мне надо — так это чашку кофе, — ответил Роджер и улыбнулся.

— Ну, это совсем просто, — сказал незнакомец и развел руками. — К тебе подкатывает джинн из бутылки и говорит, что исполнит три любых твоих желания, а ты просишь его чашку кофе. — Незнакомец пожал плечами. — Вон там, за углом — кофе и прочее. Самое приличное место здесь.

— Хорошо, — с благодарностью произнес Роджер.

— И я с тобой, — предложил незнакомец.

— Что это сегодня с утра все ко мне так и липнут? — вслух подумал Роджер.

— А кто его знает? — ответил незнакомец, пожав плечами. — Может, началась неделя братства в стране, кто его знает? А как тебя зовут?

— Роджер Брум.

— Рад познакомиться, Роджер, — сказал спутник Роджера, отнял от воротника руку, подал её Роджеру и коротко пожал ему руку. После этого рука сразу же вернулась на свое место, к вороту пальто, потому что он распахнулся. — Рад познакомиться. Меня зовут Ральф Стаффорд.

— Очень приятно, Ральф, — произнес Роджер.

Они уже обогнули угол и находились на подступах к небольшой забегаловке. Вентилятор гнал оттуда клубы белого пара и неприятный запах кухни. Роджер заколебался, входить или не надо, но Ральф подбодрил его:

— Давай, давай, тут хорошо.

— Ну что ж, пойдем, — согласился Роджер, и они вошли.

Заведение оказалось маленьким и теплым. Здесь стояло восемь-девять вращающихся стульев, покрытых кожзаменителем. Они сели за стойку с пластиковым верхом. По ту сторону стойки сидел абсолютно лысый человек в рубашке с закатанными рукавами, которые открывали мускулистые руки.

— Да? — произнес человек за стойкой.

— Моему другу кофе, — заказал Ральф, — а мне — горячий шоколад. — Он обернулся к Роджеру и, доверительно понизив голос, поведал ему: — От шоколада у меня прыщи на спине появляются, ну и плевать, подумаешь. А что ты тут делаешь? Ты не бык случайно?

— Кто?

— Ну, не коп?

— А-а, нет.

— Точно?

— Точно.

— А то тут два-три месяца назад заявился один такой… Нет, погоди, это случилось как раз перед Рождеством… Ну да, перед Рождеством. Крутился тут один из ФБР по наркотикам, было дело. — Ральф помолчал. — Ты мне не то чтобы показался таким же, но риск есть.

— А в чем риск?

— Как это в чем? А вдруг и ты из федеральной службы по наркотикам? Что тогда?

— А что тогда?

— Представь, что я весь упакован.

— Как "упакован"?

— Ну, порошочки там разные…

— А-а.

— Плохо мне пришлось бы.

— Конечно, — согласился Роджер.

— Так что моя доброта к тебе могла бы выйти мне боком, да ещё как.

— Да, понятно, — с улыбкой сказал Роджер.

— Но ты не из тех, значит?

— Не из тех.

— В смысле — не из всяких там служб.

— Это уж точно.

— Ну, хорошо.

Некоторое время помолчали. Им принесли кофе и шоколад. Ральф отпил шоколада и снова обратился к Роджеру:

— Значит, не из ФБР. А чем ты занимаешься?

— Обычный человек, вот и всё.

— А чего ты тут ошиваешься?

— Да снимал тут комнату на пару дней.

— Зачем?

— Приехал в город по делам.

— А что у тебя за дела?

— Надо было кое-что продать.

— Может, фальшивые доллары?

— Не-ет.

— А может, ты толкач?

— А что это такое?

— Впрочем, не думаю. — Ральф покачал головой. — А что ж ты приехал продавать?

— Деревянные вазы, ложки, скамеечки. Всё в таком духе.

— Да-а? — недоверчиво протянул Ральф.

— Нет, правда. У нас с братом небольшая столярная мастерская.

— А-а, — несколько разочарованно протянул Ральф.

— Вот я и привез свой товар, чтобы продать.

— А как привез?

— На машине. У нас есть маленький грузовичок, пикап. У нас с братом.

— Какой?

— "Шеви" пятьдесят девятого года.

— А он много вмещает?

— Да немало. А что?

— Просто мне интересно, какой груз он может перевезти.

— Точно не скажу, не знаю. Он не очень большой, но всё же, думаю…

— Ну, пианино перевезет?

— Думаю, перевезет? А что, тебе нужно перевезти пианино?

— Нет, просто у меня есть кое-какие идеи. Иногда ребятам, моим хорошим знакомым, требуется грузовик. Улавливаешь мысль?

— А для чего им?

— Перевезти кое-что.

— А что именно?

— Краденое, — поведал Ральф как бы между прочим и снова вернулся к своему шоколаду.

— А-а, — отреагировал Роджер.

— И что ты скажешь насчет этого?

— Не думаю, что я мог бы дать вам грузовик для перевозки краденого.

— М-м, — задумчиво произнес Ральф, посмотрел на Роджера изучающим взглядом и нагнулся к чашке с шоколадом.

Открылась входная дверь, и в помещение вошел высокий грузный человек в коричневом пальто. Он хлопнул дверью, снял пальто и повесил его на вешалку на стене, потом энергично потер руки и подошел к стойке.

— Кофе и французскую булочку, — заказал он человеку за стойкой, потом окинул взглядом Роджера и заметил Ральфа, сидящего в конце стойки. — Так-так, — произнес он, — ты посмотри, что повыползало из-под камней!

Ральф поднял глаза от чашки, коротко кивнул и вежливо промолвил:

— Доброе утро.

— А я думал, ты от Рождества до Пасхи впадаешь в спячку, Ральфи.

— Нет, это медведи спят, — ответил Ральф.

— Я считал, ты так загрузил героином свою квартирку, что на всю зиму хватит, и залег в этой своей берлоге.

— Не знаю, про какой героин вы говорите, — изобразил удивление Ральф.

— А что это у тебя за друг? — спросил здоровяк. — Тоже по этому делу?

— Ни он, ни я этим не занимаемся, — отвечал Ральф. — Вы же знаете, что я завязал, чего ж зря говорить?

— Ну да, конечно, — с сарказмом заметил новый собеседник. Потом повернулся к человеку за стойкой. — Видишь того малого, Чип? — спросил он его. — Это первый наркоман в округе. За дозу этой гадости он у родной бабки стеклянный глаз украдет и заложит. Или, может, я неправ, Ральфи?

— Абсолютно, — заявил Ральф. — Причем, как всегда.

— Еще бы. Интересно, сколько раз в день ты переступаешь через закон? При этом я оставляю в стороне такое обычное для тебя уголовное преступление, как хранение наркотиков.

— Не занимаюсь я никакой преступной деятельностью! — с возмущением в голосе заявил Ральф. — И если бы вам так захотелось тут же потрясти меня, я был бы счастлив и согласился — раз вы думаете, что я держу наркотики.

— Чип, ты слышишь, что он говорит? — обратился здоровяк в слушателю по ту сторону стойки. — Когда такой человек изъявляет желание, чтобы его обыскали, у него наверняка есть что прятать.

— Да оставь ты его в покое, Энди, — посоветовал Чип.

— Да конечно, оставьте его, Энди, — присоединился к Чипу и Роджер.

— А для тебя, приятель, я не Энди, а детектив Паркер. И заруби это себе на носу.

— Извините, детектив Паркер. А это ничего, что я живу? Вы не против?

— Ничего, — ответил Паркер. — Спасибо, — поблагодарил он Чипа, который принес ему кофе и булочку. Вначале Паркер откусил булочку, после чего от неё почти ничего не осталось, потом отпил кофе, торопливо и шумно, поставил чашку на блюдце и часть кофе при этом расплескал, икнул, бегло взглянул на Ральфа и потом обратился к Роджеру: — А он что, ваш друг?

— Да мы только что познакомились, — ответил вместо Роджера Ральф.

— А тебя кто спрашивает? — осадил его Паркер.

— Да, мы с ним друзья, — с вызовом ответил Роджер.

— Как вас зовут? — спросил Роджера Паркер. Тем временем он взял чашечку и, не глядя на Роджера, сделал глоток. Не услышав ответа, он уже обернулся к нему и произнес свой вопрос: — Как вас зовут?

— А для чего вам это?

— А для того, что вы водите дружбу с известным уголовником. И я имею право задавать вам вопросы.

— Вы полисмен?

— Я детектив и работаю в восемьдесят седьмом участке, могу вам подтвердить, — строго произнес Паркер и в доказательство своих слов достал личный знак и положил её на стойку перед Роджером. — Так как вас звать, скажите теперь?

Роджер взглянул на знак и ответил:

— Роджер Брум.

— Где вы живете, Роджер?

— У границы штата, в Кэри.

— А где это?

— Под Хадлстоном.

— Черт, а где этот Хадлстон? Никогда не слышал.

Роджер развел руками.

— Это около ста восьмидесяти миль отсюда.

— А вы можете назвать адрес, по которому остановились в этом городе?

— Да тут, кварталах в четырех-пяти…

— Я говорю: адрес.

— Адрес с хода не назову. Хозяйку зовут…

— Улица какая?

— Двенадцатая.

— Место?

— Рядом с Калвер.

— Вы остановились у миссис Дауэрти?

— Да, правильно, — обрадовался Роджер. — Агнес Дауэрти.

— Чем занимаетесь в городе?

— Приехал продать поделки из дерева. Мы их с братом делаем в своей мастерской.

— И как, продали?

— Да.

— Когда?

— Вчера.

— И когда уезжаете отсюда?

— Точно не знаю.

— А что вы тут делаете с этим наркоманом?

— Бросьте, Паркер, — встрял в разговор Ральф. — Я же сказал, что мы только что…

— Детектив Паркер, — поправил того полицейский.

— Ну хорошо — детектив Паркер. Мы только что познакомились. Чего бы вам не оставить этого парня в покое?

— А что я такого, по-вашему, сделал? — с возмущением вдруг спросил Роджер.

— Сделал? — произнес Паркер последнее слово, сказанное Роджером. Он убрал со стойки личную бляху, повернулся на стуле и взглянул на Роджера таким взглядом, словно заметил его только сейчас. — А кто вам сказал, что вы что-то сделали?

— А зачем же тогда все эти вопросы?

— Вот этот ваш дружок провел в тюрьме… Ральфи, сколько раз ты там был? Три, четыре? За хранение — раз, это я помню, за грабеж сидел, потом…

— Только два, — прервал его Ральф.

— И двух достаточно, — сказал Паркер. — Вот поэтому я и задаю эти вопросы, Роджер. — Паркер улыбнулся. — А что, вы что-нибудь успели натворить?

— Я? Нет, — торопливо ответил Роджер.

— Это точно?

— Абсолютно.

— А вы тут никого не убивали, а? Тесаком. — Паркер засмеялся. — У нас тут одного действительно в прошлом месяце зарубили тесаком.

— Топором, поправил Чип.

— Какая разница? — сказал Паркер.

— Есть разница, — не согласился с Паркером Чип, пожав плечами.

— Кому разница? Тому, кого зарубили? Ему-то что до этого? Он там с ангелами поет. — Паркер снова засмеялся, встал и пошел надевать пальто. Одевшись, он обратился к Чипу: — Сколько я тебе должен, Чип.

— Забудь. Или запиши на воде.

— Ага, как же, — сказал Паркер, потом покачал головой. — Хочешь купить меня кофе с булочкой? Хочешь купить меня — придумай что-нибудь похлеще. Так сколько я должен?

Чип пожал плечами.

— Двадцать пять центов.

— А сколько нужно, Паркер? — снова вступил в разговор Ральф. — А то у меня есть ребята на примете.

— Ха-ха, ты меня насмешил, — весело сказал Паркер. Положив на стойку двадцать пять центов, он повернулся к Ральфу. — А чего бы тебе самому иногда не подкупить меня, а, парень? Когда я в следующий раз поймаю тебя с полными карманами всякого дерьма, ты и попытайся сунуть мне, ладно?

— Нет, Паркер, с наркотиками вам меня не поймать, сами знаете.

— Ну, смотри, тебе же хуже, друг. — Паркер махнул на прощанье рукой Чипу. — Пока, Чип, до встречи.

— Будь здоров, Энди.

В дверях Паркер обернулся. Без тени улыбки посмотрев на Роджера, он отчеканил:

— Если я увижу, что вы слишком долго болтаетесь тут с нашим общим другом, то, возможно, задам вам ещё кое-какие вопросы, Роджер.

— Понятно, — ответил Роджер.

— Я вам сообщил это на всякий случай, пригодится.

— Спасибо за сообщение.

— Не за что, — ответил Паркер и улыбнулся. — Это часть моей работы, исключительно часть работы.

Он открыл дверь, вышел на улицу и с шумом закрыл за собой дверь.

— Вот, сукин сын, — прошептал Ральф.

Глава 4

Роджера совсем не тянуло туда. Он стоял на другой стороне улицы напротив здания полицейского участка, смотрел на холодный серый фасад учреждения и думал о том, что он не прочь рассказать им всё, но при условии, что не надо заходить внутрь здания. Он подумал и о том, что мог бы всё рассказал детективу из забегаловки, но тот ему не понравился, а ему казалось немаловажным найти для разговора собеседника, который ему понравился бы. Ему казалось, что тот же Ральф, у которого и отсидка за грабеж за спиной, и наркотиками балуется (опять же по словам того детектива), человек куда более симпатичный, чем этот Паркер. Будь Роджер уверен, что встретит в этом здании такого же симпатичного человека, как Ральф, он не колеблясь пересек бы улицу, смело вошел бы в здание, сказал бы, что он Роджер Брум и потом рассказал бы всё о своем деле.

Он прикинул, что начал бы рассказ с той женщины и закончил бы ею, хотя это было бы и непросто — рассказать им, как он познакомился с ней. Он не мог представить себе, что будет сидеть за служебным столом против незнакомого человека и рассказывать ему, как он познакомился с этой женщиной по имени Молли. А вдруг ему дадут такого детектива, как Паркер из забегаловки? Как можно такому человеку рассказывать про эту женщину, про знакомство с ней или что они с ней делали? И чем больше он думал об этом, тем труднее казалось ему всё это дело. Непреодолимо трудным казалось пересечь улицу, настолько же трудным — подняться по ступенькам, а рассказать какому-то детективу об этой женщине — ещё труднее, хотя рассказать о самой сути, о самом важном, не представлялось ему чрезмерно трудным — только бы преодолеть прочие сложности.

Ему следует поведать им, размышлял Роджер, что вчера вечером он и не искал никакой встречи, хотя сам не понимал, какое это для них может иметь значение. И в то же время это казалось ему важным, что следовало бы, думал он, объяснить им в первую очередь. Он, значит, поужинал — это было часов в семь — и вернулся в свою комнату. Там он сел у окна, стал смотреть на улицу и думать, как же ему повезло, что он так здорово продал салатницы и что наладил новый контакт здесь, в том магазине центральной части города.

Да, подумал он, надо рассказать им. Вот сейчас пойдет, войдет в это здание и всё-всё расскажет.

Тем вечером он уже подумал было, что надо позвонить матери и сообщить ей о приятной новости — хорошей выручке, но потом ему показалось, что его радость — это нечто интимное и делиться этим ни с кем не стоит, даже с таким близким человеком, как родная мать. О, в Кэри всегда были с этим проблемы. У них ведь такой маленький дом. Рядом комната матери, братишка спит с ним в одной комнате, такая теснотища, что почти невозможно побыть наедине со своими мыслями, подумать о чем-то личном. И комната в доме миссис Дауэрти крепко напоминала дом. Туалет в коридоре, пока идешь, обязательно кто-нибудь попадется по дороге. Комнатушка крохотная, вечно шум с улицы доносится, то и дело вой в трубах — водопроводных, канализационных. Чего не хватало их домику в Кэри и его комнатенке здесь, так это тихого местечка, где можно было бы насладиться одиночеством, даже поплакать или просто побыть с самим собой.

Вчера вечером он покинул комнату в прекрасном настроении. Времени было полвосьмого-восемь. Он не искал себе компании. Ему просто хотелось вырваться из стен комнаты, в которых было тесно его радости, на простор улиц большого города. И ни о каких женщинах не думал. Взял да вышел из комнаты, спустился по ступенькам и оказался на улице. Вчера вечером было похолоднее, чем сегодня. Выйдя, он поднял воротник пальто, сунул руки в карманы и прогулочным шагом пошел вдоль улицы — так, без цели, просто шел и полной грудью вдыхал холодный колючий воздух, даже слишком колючий — до того вечером было морозно.

Он прошел примерно шесть-семь кварталов, может быть больше, когда по-настоящему начал чувствовать мороз. Первым делом прихватило ноги, и он понял, что если не зайдет в какое-нибудь помещение, то пальцы у него совсем отмерзнут. Он был не любитель выпить, а если и выпивал, то, как правило, пиво, одно или два. И бары он недолюбливал, но тут впереди замаячил бар, и он подумал, что если он сейчас не заскочит куда-нибудь, то пальцы начисто отмерзнут. Он не совсем был уверен, что отмерзнут, но ему так казалось, это точно.

Название бара он не запомнил, а ведь эти, подумал он, наверняка захотят знать его название и название улицы, где расположен бар.

Он, должно быть, прошел от своего дома шесть-семь кварталов, никуда не сворачивая, и шел все время по Двенадцатой улице в южном направлении. Но вот до какой авеню дошел — не знает. Помнит, что в витрине бара горела зеленая неоновая надпись. В общем, он вошел в бар и сел за столик возле батареи, потому что ноги здорово замерзли. А с Молли познакомился так… Хотя и не стремился к этому.

Да нет, не то.

Нет, это как-то невразумительно звучит, это будет трудное место в его рассказе.

У него в голове сохранилась ясная картина того, как все происходило, но он был уверен, что, пойди он в полицию и расскажи все это какому-нибудь детективу, получится недостоверно, он был уверен в этом. Сидеть напротив какого-то незнакомого человека и рассказывать ему, что не успел он посидеть там и пары минут, как к нему подошла женщина… Нет, недостоверно как-то, хотя он видит все это сейчас так же ясно, как все то, что окружает его в данный момент. Он видит, как она подходит к его столику, смотрит на него каким-то непонятным и несколько недовольным взглядом, вызывающе подбоченясь.

— В чем дело? — спросил он её.

— Вы, мистер, редкостный нахал, — произнесла она. — Вы сами-то это понимаете?

— А что такое?

— Видите на уголке стола записную книжечку? Как вы думаете, зачем она там лежит?

— Какую записную?.. О-о…

— Вот именно: о-о.

— Извините, я, когда садился, не заметил.

— Ладно. Но теперь-то видите?

— На столе не было ни стакана, ни чего другого, вот я и…

— Это потому, что я ничего не заказала еще. Я же должна была привести себя в порядок.

— А-а.

У неё были рыжие волосы, и эти волосы казались единственным, что привлекало к ней взгляд. Но он подозревал, что и те были крашеные. Ресницы она носила приклеенные, брови — подрисованные, а губы казались большей величины, чем на самом деле, благодаря тому, что помада выходила за пределы их естественных границ. На ней была белая шелковая блузка и черная юбка, груди казались высокими и так торчали, что производили то же впечатление искусственнности, как и ресницы, брови и губы. Волосы имели ярко-рыжий цвет, почти оранжевый. Только что покрасилась, подумал он тогда. И вообще она представляла собой не вполне удачное произведение природы. Даже ноги выглядели не слишком привлекательными. Он подумал тогда, что ноги уж никак не подправишь.

— Вы меня извините, — сказал он. — Я только выпью пива и пересяду на другое место.

— Благодарю вас, — отреагировала она. — Весьма признательна.

Она продолжала стоять над столиком, держа руки на боку и ожидая, когда он уберет свою бутылку и полстакана пива и пересядет за другой столик. Беда была в том, что, дабы поскорее согреть ноги, он снял под столом ботинки и прислонил ноги к батарее, и теперь, чтобы сдвинуться с места, ему надо было изловчиться и обуться. Он вытянул ноги и стал шарить ими под столом. Вот он нашел правый ботинок и надел его, а она всё продолжала стоять, уперев руки в бока, и наблюдать за ним. Он стал шарить в поисках второго ботинка и никак не мог наткнуться на него. Пришлось залезть под стол, опустившись на четвереньки. Она же по-прежнему стояла над ним, уперев руки в бедра, и наконец произнесла:

— О Господи, ладно! Я сама пересяду! Будьте любезны, подайте мою сумку.

— Извините, но я…

— Можете не извиняться, ради Бога, только подайте мою сумку!

— Я снял ботинки потому…

— Вы что, фермер или что-то в этом роде? Вы что, вообразили, будто сидите у себя дома? Надо же — ботинки снять в общественном месте! Да ещё в каком. Ну, вы действительно нахал, мистер, да ещё какой!

— Да всё потому, что ноги…

— Прекратите!

— Вот ваша сумочка.

— Благодарю вас. Спасибо за всю эту чертовщину, которую вы мне тут устроили, — сердито произнесла она и стремительно перешла к столику на противоположном конце зала.

Он оглядел её со спины, пока она шла через зал, и подумал, что у некоторых женщин вообще ничего симпатичного нет — ни мордашки, ни ног, ни груди, и даже сзади похожи на шофера грузовика.

И ещё он подумал о том, что ему вечно попадаются некрасивые, сколько он себя помнит.

Он вспомнил, что, когда учился во втором классе — ещё жив был его отец, — ему уже начали попадаться некрасивые девочки. Во втором классе это была Юнис Макгрегор — самый, возможно, некрасивый ребенок, когда-либо рождавшийся в Соединенных Штатах. К слову сказать, и мать у неё была далеко не первая красавица, это он как сейчас помнил. И надо же, Юнис влюбилась в него и всем разболтала об этом, а его предупредила, что расквасит ему нос — девочка была крупная и сильная, — если Роджер откажется поцеловать её, когда бы это ей ни понадобилось. Господи, до чего ж она была страшная! Значит, это случилось во втором классе. Потом у Роджера умер отец. Ему показалось, что затем страхолюдины стали попадаться ему все чаще и чаще, и он не мог понять, что так привлекало их в нем. Его мать в молодые годы была красивая как картинка. Она и сейчас выглядела очень приятно. А всё дело — в строении лица, оно остается у интересной женщины на всю жизнь, никакой возраст не в силах изменить его. Расположение лицевых костей остается таким же и в пятьдесят лет, и в шестьдесят, и даже в семьдесят. Его же матери теперь сорок шесть, и эти неизменные основы строения лица у неё сохранились. Иногда мать сама посмеивалась над девушками, которые липли к нему. Как-то она ему сказала, что он нарочно собирает всех гадких утят, где он их только ищет. Он никак не мог понять, что она хотела этим сказать. Ей он ничего не сказал, он не любил прекословить матери, знал, что она по-прежнему относится к нему, как к сосунку. Но думать о её словах он продолжал, хотя так и не смог разобраться в их смысле.

Он понаблюдал, как рыжеволосая устраивается за столиком в противоположном конце зала, нахохлившаяся и раздраженная, как выглядят обычно люди, готовые выйти из себя. Смотрел он на неё с тем же радостным чувством, которое испытывал, выходя из дома миссис Дауэрти. Он наблюдал за этой женщиной со странным, всё усиливающимся чувством нежности к ней и получал удовольствие от того, как это маленькое рассерженное существо суетится над своей внешностью — одергивает юбку на коленях, расправляет спереди блузку, приглаживает назад выбившуюся прядь волос, потом ищет глазами официанта и, по-прежнему раздраженная, несколько жеманная, с чисто женским достоинством делает официанту знак подойти. Глядя на весь этот ритуал, он чуть не рассмеялся. Он получал определенное удовольствие, наблюдая за этой женщиной. Поскольку ноги у него отогрелись (мать говорила ему, чтобы он никогда не снимал обуви, если ноги замерзли, а грел их в обуви, и тогда они не будут мерзнуть весь день, но он не прислушивался к её советам, которые касались его ног, потому что это были его собственные ноги и он, слава Богу, сам знал, как их отогреть) и поскольку он успел выпить хороший бокал пива, да сидел к тому же в теплом месте, а в другом конце зала музыкальный автомат играл спокойную, умиротворяющую песню, он начал думать о том, как много денег он выручил за товар, который привез в город, и снова ему от этого стало хорошо, и он подумал о том, что женщина с рыжими волосами, пусть и крашеными, имеет какое-то отношение к его приподнятому настроению.

Он смотрел, как она сделала заказ, потом встала и подошла к музыкальному автомату, выбрала пластинку, пустила её и вернулась на место. Никто в баре не обращал ни малейшего внимания на эту женщину. В баре было около дюжины мужчин и только четыре особы женского пола, помимо рыжеволосой, но, несмотря на такой дисбаланс, никто из мужчин не сделал попытки приблизиться к её столику. А он сидел и смотрел на нее. Она знала, что он на неё смотрит, но ни разу не взглянула в его сторону и всем своим видом демонстрировала, что и не собирается этого делать и по-прежнему сердита на него за то, что он занял её место.

Он подумал, что не отказался бы очутиться с ней в постели.

Эта мысль отнюдь не взволновала его, потому что женщина не была симпатичной или привлекательной. Он просто подумал, что не прочь оказаться с ней в постели, вот и всё. Он даже был уверен, что этой ночью окажется с ней в постели.

Теперь, сидя на лавочке через дорогу от здания полиции, он задавался вопросом, как он объяснит полиции, что был не прочь той же ночью оказаться с ней в постели. И как он объяснит им, что знал, что окажется с ней той же ночью в постели, но мысль об этом совершенно не волновала его — ну как это объяснишь им?!

Как он пойдет туда и скажет им все это? А что подумает его мать, когда она… Впрочем, это не имеет значения, эта часть дела действительно не имеет значения. Вот сидеть напротив какого-то незнакомого человека и рассказывать ему о том, как ты с молодой женщиной… Нет, это было бы очень трудно. Он ни с кем в мире не говорил о подобных вещах, даже с собственной матерью — с матерью наверняка нет, — даже с братишкой. Как же он мог бы рассказать о Молли какому-то незнакомому детективу?

И вдруг его озарило, словно вспышкой молнии, вот так, вдруг, как гром с ясного неба: он возьмет и позвонит!

Он войдет в телефонную будку… Нет, стоп, там же нет телефонов полицейских участков, так что как же он?..

Так, зовут его Паркер — того детектива в забегаловке. Паркер, восемьдесят седьмой участок, а на шарах у входа написаны как раз цифры восемь и семь, а это значит, что здесь и служит этот Паркер. О'кей, он позвонит в главную полицейскую штаб-квартиру и скажет, что собирался позвонить детективу по фамилии Паркер из восемьдесят седьмого участка, но потерял номер телефона, который дал ему Паркер, и попросит их дать ему телефон Паркера. Может быть, они напрямую свяжут его с Паркером — возможно, у них есть такой большой коммутатор, через который они могут связать человека с любым полицейским участком города. Или, возможно, они дадут ему номер телефона восемьдесят седьмого участка, и тогда он сам позвонит туда и попросит связать его с детективом — но не Паркером, точно не Паркером. Вот и всё, проще некуда.

Довольный, он встал со скамейки.

Он бросил последний взгляд на здание полицейского участка, улыбнулся и направился к выходу из парка. Он держал путь на аптеку, в которой уже побывал сегодня утром.

Глава 5

Сержант, который снял трубку в главном управлении полиции города, терпеливо слушал, пока Роджер излагал ему выдуманный эпизод про Паркера, потом сказал Роджеру:

— Подождите, пожалуйста, у телефона.

Роджер стал ждать. Он предположил, что сержант сейчас проверяет, действительно ли есть такой детектив по имени Паркер в штате 87-го участка. А может быть, ничего такого сержант и не делает, очень ему это нужно, когда у него таких звонков, возможно, сто или тысяча в сутки. Может быть, ему до смерти надоело слушать лепет Роджера, осточертело искать по спискам телефонные номера.

— Алло? — снова раздался в трубке голос сержанта.

— Да?

— Его номер — Фредерик 7-8024.

— Фредерик 7-8024? Спасибо, — поблагодарил Роджер.

— Пожалуйста, — ответил сержант и повесил трубку.

Роджер пошарил в кармане в поисках ещё одной десятицентовой монетки, нашел и опустил её в прорезь, потом дождался гудка и стал набирать номер.

FR 7…

И вдруг быстрым движением повесил трубку на рычаг.

Что он скажет, когда ему ответят? Здравствуйте, меня зовут Роджер Брум, я хочу рассказать о женщине по имени Молли, мы познакомились с ней в баре и?..

Что? — спросят они.

Кто? — спросят они.

О чем вы говорите, мистер?

Роджер сел и три минуты неподвижно смотрел на телефон. Потом получил обратно свою монету, нерешительно поднял руку и снова опустил монету в прорезь. Раздался гудок, Роджер снова начал набирать номер — медленно, аккуратно.

FR 7…

8, 0…

2, 4.

И стал ждать. На том конце провода раздавались звонки. Роджер терпеливо ждал. Несмотря на то, что 87-й участок находился всего в нескольких кварталах о него, гудки слышались слабо. Может, у них там сейчас запарка, в этом полицейском участке? Он стал считать гудки…Семь, восемь, девять.

— Восемьдесят седьмой участок, сержант Мёрчисон.

— Э-э… это полиция? — выдавил из себя Роджер.

— Да, сэр.

— Я хотел бы поговорить с детективом, если можно.

— По какому вопросу, сэр?

— Да-а… я хотел бы… сообщить…

— Вы хотите сообщить о преступлении, сэр?

Роджер заколебался, потом отнял трубку от уха и посмотрел на неё так, словно она должна была помочь ему принять решение, и повесил её обратно на рычаг. В пластмассовом корпусе как раз вновь зазвучал угасающий, удаляющийся голос сержанта с тем же вопросом:

— Вы хотите сообщить… — но тут раз — и всё замерло.

Нет, подумал он, ничего я не хочу сообщать. Я уезжаю из этого города и ото всех этих телефонов, потому что не желаю разговаривать с полицейскими. Ну и что делать? Я не хочу обсуждать этот вопрос ни с кем, а тем более с полицией, и что теперь? И правильно, подумал он, открыл дверь телефонной кабины, вышел из неё и пересек помещение аптеки. Смуглая Амелия по-прежнему сидела за кассой. Когда он приблизился к ней, она улыбнулась ему и спросила:

— Вы снова здесь? А я и не заметила, как вы вошли.

— Да. Сделал круг и вернулся, как фальшивая монета.

— Отправили ваши поздравления?

— Да.

— Нашли своего друга из полиции?

— Нет.

— Как же так?

— Я подумал: ну откуда у меня могут быть друзья в полиции?

— Ну и ну! — воскликнула Амелия и весело засмеялась.

— Вы когда кончаете работу? — спросил Роджер.

— Что?

— Я говорю: во сколько вы освобождаетесь?

— А что?

— Я хотел бы вырваться из города.

— Что вы имеете в виду: вырваться из города?

— Выбраться отсюда.

— В смысле домой?

— Да нет, не домой. Та же клетка. Этот город — большая клетка, а Кэри — маленькая. Но и то, и другое — клетки. Верно?

Амелия улыбнулась и с любопытством взглянула на него.

— Не знаю, — промолвила девушка.

— Давайте снимайте свой халат, — медленно проговорил Роджер, — и вешайте его вон на тот крючок, справа, видите?

— Вижу.

— Повесьте его на крючок и скажите своему хозяину, что у вас жутко разболелась голова…

— Но у меня не болит голова…

— Да, да, ещё как болит, и вы больше не можете сегодня работать.

Амелия пристально посмотрела не него.

— А зачем это? — спросила она.

— Поедем с вами за город.

— Куда?

— Еще не знаю.

— И когда?

— Там увидим. Сейчас главное — сделать то, что решили, а решили мы — уехать за город, и как можно скорее.

— За вами что, полиция гонится? — вдруг спросила Амелия.

— Нет. — Роджер широко улыбнулся. — Чтоб мне провалиться на этом самом месте, никакая полиция за мной не гонится. Ну так что будем делать? Заболит у нас голова или нет? Повесим халат на гвоздь, пойдем со мной или нет?

Амелия в нерешительности пожала плечами.

— Не знаю.

— И когда вы будете знать?

— Сразу же после того, как вы скажете, чего вы от меня хотите.

— От вас? А что, разве от вас кто-то чего-то хочет?

— Раз ты цветная, то все.

— Но не я, — заверил её Роджер.

— Да-а?

— Да.

Амелия продолжала пристально смотреть на Роджера.

— Не знаю, что и делать, — наконец произнесла она.

— Повесить халат на гвоздь, — шепотом посоветовал он.

— А-а.

— Плюс головная боль.

— М-м…

— Такая, что работать не можете.

— М-м…

— Я буду ждать вас на улице. На углу. Через пять минут.

— А зачем? — снова спросила она.

— Отдохнем, повеселимся, — ответил он, повернулся и вышел на улицу.

Через пять минут Амелия не появилась. Не вышла она и через десять минут, а к концу пятнадцатой минуты он понял, что она вообще не собирается выходить. Он встал на возвышение под витриной аптеки и вытянув голову, заглянул внутрь. И увидел, что Амелия по-прежнему сидит за кассой и нет никаких признаков того, что она пытается отделаться от халата или сказать хозяину, будто у неё заболела голова. Да-а. Роджер пошел прочь от аптеки, размышляя о том, что для него это жестокий удар, потому что девушка по-настоящему симпатичная, да к тому же у него никогда не было небелой знакомой, а неплохо бы заиметь. Теперь, когда он решил не ходить в полицию со своим делом, ему все равно не пришло в голову, что пора ехать в Кэри. Он уже пытался объяснить Амелии, что Кэри, этот большой город и полицейский участок возле парка — всё это одно и то же, разница между ними в степени, всё зависит от того, как их сопоставить. Полицейский участок — это маленькая клетка, Кэри — клетка чуть побольше, а этот город — громадная клетка, и везде человек взаперти, в то время как он стремится к развлечениям и удовольствиям. Именно об этом, подумал Роджер, они начали говорить вчера с Молли, когда речь зашла об одиночестве и так далее. Но потом вдруг вместо этого она повела разговор о человеке из Сакраменто.

У Роджера действительно никогда в жизни не было симпатичной девушки, и Молли представлялась ему такой простушкой, пока в два часа ночи… Впрочем, что теперь об этом… А эта девушка из аптеки — симпатичная, что и говорить. Поэтому она и не вышла к нему. Да он заранее знал, что не выйдет. По-настоящему симпатичные девушки никогда не принимали его приглашений. А тут оно и к лучшему. Если бы кто-нибудь из Кэри увидел его здесь с цветной девушкой, пусть наполовину и испанкой, то не дай Бог, чтобы об этом узнала его мать, она дала бы ему! Дело не в том, что его так уж волнует, что об этом подумает мать. Если бы оно было так, он давно бы уже катил в свой Кэри, вместо того чтобы торчать в этом городе и думать о том, как бы повеселее распорядиться своим свободным временем.

Теперь, когда эта цветная девушка нарушила все его планы, он стал размышлять, куда бы ему двинуть. Ведь когда он ждал и надеялся, что она выйдет к нему, у него на самом деле не было ни малейшей идеи, куда бы им поехать. Сейчас Амелии было бы с кем посмеяться, поговорить, перед кем покрасоваться, а он уж что-нибудь да придумал бы, это несомненно. Может быть, повел бы её в кино, где между сеансами устраиваются представления — он бывал как-то на одном из таких, когда приезжал в город в тот раз. Тогда ему понравилось, здорово было.

— Эй, — раздался у него за спиной голос, — подождите!

Роджер узнал этот голос и изумился. Обернувшись, он увидел бегущую к нему Амелию. На ней было бледно-голубое пальто с поднятым воротником, закрывавшим щеки, на голове развевался голубой платочек. Она, запыхавшаяся, подбежала к нему. Изо рта у неё шел пар. Немного переведя дыхание, Амелия промолвила:

— Ну вы и ходите!

— Я же не знал, что вы там…

— Хозяину нужно было найти мне замену, а это заняло несколько минут.

— Что ж, я очень рад, что вы здесь, — искренне признался Роджер.

— А я ещё не знаю, радоваться или нет, — сказала Амелия и рассмеялась.

У неё было чистое и гладкое лицо теплого шоколадного цвета, глаза на оттенок потемнее, черные как ночь волосы, покрытые голубым платком. Когда она смеялась, впереди открывался неправильный зуб, и она полунепроизвольно прикрывала его рукой, если не забывала. У неё были хорошие ножки, на которых красовались синие туфельки на низких каблуках. Амелия ещё не отдышалась после бега, но держалась рядом с Роджером, не отставая, а когда они стали переходить улицу, для верности ухватилась за его руку.

— Ой, надо же! — воскликнула она. — Но раз мы так делаем, то и с вами можно, правда?

— О чем это вы?

— Я хочу сказать: раз я с вами — значит с вами. А раз с вами, то могу взять вас за руку так же, как взяла бы за руку цветного парня, верно?

— Конечно, — ответил Роджер.

— Я никогда не гуляла по улице с белым мужчиной.

— И я тоже, — в тон ей произнес Роджер и засмеялся от собственных слов. — Я хотел сказать — с цветной девушкой.

— Это хорошо, — просто сказала Амелия.

— Почему хорошо?

— Не знаю. Не хотелось бы думать, что вы из тех, кто кидается на любую цветную девушку. Мне это было бы противно.

— Да на весь Кэри нет ни одной цветной девушки, — поторопился Роджер успокоить Амелию.

— Они все замужем, что ли? — вполне серьезно спросила Амелия, и Роджер вновь засмеялся. — Я что-то не пойму.

— Я имею в виду, что нет ни одной. Вообще ни одной.

— Это очень плохо, — сказал Амелия. — Как же вы там живете без расовых трений?

— А мы воюем с евреями, — ответил Роджер, и ему показалось, что у него вышла неплохая шутка.

Роджеру польстило то, что Амелия расхохоталась в ответ на его шутку. На самом деле юмор был безосновательный. Жители Кэри вовсе и не думали воевать с евреями. Да и как воевать, если в городке жил один-единственный еврей, человек по имени Сэмюэл Силверстайн, державший магазин скобяных изделий. Бедняга страдал артритом, кто ж с ним будет воевать? При матери или братишке Роджер ни за что не стал бы так шутить, но при Амелии ему хотелось выглядеть остроумным и раскованным, вот он и пошутил так. Ему вдруг стало очень радостно оттого, что она идет с ним.

— И вы всегда бегаете за незнакомыми мужчинами по улицам? — спросил Роджер.

— А как же! Вот вы ведь всегда просите незнакомых девушек повесить халат на крючок, притвориться больной и…

— Головная боль — не болезнь.

— …И выйти за угол, а потом исчезаете.

— Прямо таю в воздухе. Как волшебник.

— Вот так вы и поступаете, да!

— А как же, я ведь волшебник, — болтал Роджер, весь сияя.

— Ходите по аптекам и испытываете свои чары на бедных цветных девочках.

— А вы бедная? — спросил Роджер.

— Я? Очень.

— Серьезно?

— Вы, мистер, думаете, что бедность — подходящий повод для шуток? Нет, тут не до шуток, — грустно проговорила Амелия. — Я очень бедная, правда. Очень.

— А я очень богатый.

— Это хорошо. я знала, что когда-нибудь встречу белого миллионера, который вытащит меня из этого болота, — как бы продекламировала Амелия.

— И вот он перед вами.

— Да, волшебник.

— Точно. Вчера, — похвастал Роджер, — я сделал сто двадцать два доллара. Как вам это нравится?

— Это много.

— А сегодня у меня осталось, может быть, долларов пятнадцать.

— Легко достались, легко и разошлись, — отметила Амелия, пожав плечами.

— Да нет, я послал сотню матери.

— Куда-то на окраину штата, в этот, как его, Галчуотер, да?

— В Кэри.

— А я думала, вы сказали, в Галчуотер.

— Нет, в Кэри.

— А мне показалось, в Галчуотер.

— Нет, в Кэри.

— Это под Хадлуортом?

— Под Хадлстоном.

— Ну да, там ещё катаются на санках.

— На горных лыжах.

— Теперь вспомнила.

— Не важно, — говорил Роджер, продолжая смеяться и улыбаться. — Главное — я послал ей, матери, сто долларов. Ну, потом заплатил четыре доллара за ночлег, потом ещё купил поздравительные карточки и марки, пил кофе, заплатил за Ральфа, за шоколад…

— За Ральфа?

— Это один парень, с которым я тут познакомился. — Роджер сделал паузу и затем добавил: — Он наркоман, настоящий наркоман.

— Хорошие же люди вам попадаются, — прокомментировала Амелия.

— А что, он приятный малый.

— Мама сказала нам всем и каждому, — сообщила Амелия, — что если кто-нибудь из нас хоть раз прикоснется к этой гадости, то сделает из него калеку. А она зря не говорит. У меня мама сухощавая такая, но сделана из железа. Она предпочла бы, чтобы мы были мертвыми, чем наркоманами.

— А эту штуку легко достать? — полюбопытствовал Роджер.

— Если есть деньги, то и достать несложно. В этом городе, если есть деньги, всё можно достать.

— И Ральф то же говорил.

— Кто-кто, а этот Ральф всё знает. Это такой прожженный тип.

— Как бы там ни было, вот всё, что у меня осталось, — произнес Роджер и с этими словами запустил руку в карман и достал оттуда сложенную пачку купюр. Переложив их в левую руку, он снова залез в карман и достал оттуда мелочь. Мелочи было семьдесят два цента, а купюр — две по пять долларов и четыре по одному. — Итого, четырнадцать долларов семьдесят два цента, — закончил Роджер подсчет.

— Миллионер. Как вы и говорили.

— Точно.

— Точно, — в том ему произнесла Амелия.

— Чего бы вы сейчас хотели? — поинтересовался Роджер.

— Не знаю. А-а, вот: покажите-ка мне город. Покажите мне ваш, — Амелия подчеркнула последнее слово, — город.

— Мой город? Это не мой город, Амелия.

— Я имею в виду — город белого человека.

— Я не знаю разницы между его городом и вашим городом. Я здесь чужой.

— Который встречается с другом рядом с полицейским участком, — неожиданно сказала Амелия.

— Да, — промолвил Роджер и внимательно посмотрел на нее.

— И с которым так и не встретился.

— Не очень-то и хотелось.

— Нашли где искать друга — возле полицейского участка. Так, и куда вы меня поведете, мистер? В какую часть города? — поинтересовалась Амелия.

— Я знаю, куда, — решительно произнес Роджер.

— Так куда же?

— Здесь есть место, куда мне давно хотелось попасть. В первый раз мать привезла меня в этот город, когда мне было десять лет, и мы ещё в тот раз собирались поехать туда, но в тот день пошел дождь. Пойдемте, — сказал Роджер и взял Амелию за руку.

— Куда? — спросила она.

— Пошли, пошли.

Чертово колесо бездействовало, американские горки с их деревянными опорами темнели на фоне неприветливого февральского неба, и не доносилось оттуда ни грохота тележек, ни криков и визга подростков. Дощатые пешеходные дорожки, проходившие через пляж, были прочно прикреплены к опорным столбам, чтобы их не сорвало ветром, который завывал над океаном, поднимал песчаные вихри на берегу, раскачивал ограждения из металлических труб и отчаянно набрасывался на промокшие и обветренные деревянные сооружения. Прошлогодняя газета, выцветшая и порванная, взлетела в воздух и, словно странная птица, испуганно бьющая крыльями, закружила над минаретами аттракциона под названием "Тысяча и одна ночь". Всевозможные качели и карусели были зачехлены и, молчаливые и неподвижные, дожидались весны, а ветер трепал брезентовые чехлы аттракционом, стараясь сорвать их, свистел в металлических конструкциях. Не было слышно зычных голосов зазывал, предлагающих сыграть на деньги либо попробовать свою силу и мастерство в играх, не раздавались крики продавцов бутербродов с сосисками или пиццы и вообще до ушей Роджера и Амелии не доносилось никаких иных звуков, кроме завываний ветра и шума прибоя.

Вдоль дощатой дорожки были расставлены облупившиеся зеленые скамейки.

В дальнем конце деревянного настила неподвижно стоял старик и смотрел на океан.

— Вы здесь раньше никогда не были? — спросила Амелия.

— Нет, — ответил Роджер.

— Тогда вы выбрали чудесное время приехать сюда.

— Тут сейчас, как в фильме ужасов, правда? — сказал Роджер и вспомнил о вчерашнем дне и о Молли.

— Мы здесь стоим сейчас, будто на краю света, — оценила обстановку Амелия, а Роджер с любопытством повернулся к ней и посмотрел на нее. — Что такое? — спросила она.

— Не знаю. Вот вы сейчас сказали… Минуту назад у меня тоже было такое же чувство, будто оба мы стоим на краю света.

— Не оба, а трое.

— Что? Ах, да, ещё старик.

— Этот старик — вроде моей дуэньи, — промолвила Амелия.

— А что это такое?

— Дуэнья? Это испанское слово. В Испании, когда молодая девушка выходит на прогулку с парнем, она должна взять с собой дуэнью, обычно тетю или ещё какую родственницу, чтобы она сопровождала её. Это мне папа рассказывал. Он ведь испанец, я вам говорила?

— Да.

— То есть не пуэрториканец, а именно испанец.

— А какая разница?

— О, в этом городе — это большая разница. В этом городе очень плохо быть цветным, но самое плохое — это быть пуэрториканцем.

— Почему это?

— Я не знаю, — задумчиво промолвила Амелия и пожал плечами. — По-моему, сейчас модно — ненавидеть именно пуэрториканцев. — Она засмеялась, Роджер — вместе с ней. — Имя моего отца — Хуан. Хуан Перес. Мы, дети, любим окружить его и спрашивать, как у него идут дела с колумбийским кофе. Вы, наверно, видели такую телерекламу. На самом деле там Хуан Валдес, но очень похоже. А отцу нравится, когда вокруг него собираются дети и тормошат его. Он в таких случаях отвечает, что дела с кофе идут хорошо, потому что он собирает зерна под самым лучшим деревом — и указывает при этом на свою испанскую шляпу с широкими полями. Он действительно из самой Испании, из маленького городка неподалеку от Мадрида, он называется Бриуэга. Вы слышали когда-нибудь о нем?

— Бри… как?

— Бриуэга.

— Как вы говорите? Бри…

— Бриуэга.

— Под Хадлсуортом, да?

— Под Мадридом.

— Ну да, там ещё любят бой верблюдов.

— Бой быков.

— Как же, слышал, — сказал Роджер, и Амелия засмеялась. — Ну вот, приехали мы сюда. И что дальше? — спросил он.

Амелия пожал плечами и предположила:

— Целоваться, наверно?

— Вам этого хочется?

— Нет, честно говоря. Еще очень светло. Однако должна вам признаться…

— Да-а?

— Меня разбирает любопытство: что это такое — целоваться с белым.

— И меня тоже.

— В смысле — с цветной девушкой?

— Да.

— Да-а?

Оба замолчали, глядя на волны океана. Ветер трепал полы их одежды. Старик в дальнем конце дощатой пешеходной дорожки по-прежнему стоял неподвижно, словно ледяная статуя.

— Вы как думаете, старик не будет возражать? — спросила Амелия.

— Думаю, не будет.

— Тогда… — произнесла она.

— Тогда?

— Тогда начали.

Она повернулась к нему, а он обнял её, нагнулся и поцеловал в губы, очень нежно.

И снова вспомнил предыдущий день и Молли. Роджер отстранился от Амелии и посмотрел ей в лицо, а Амелия перевела дыхание, коротко вздохнула, затем загадочно улыбнулась и, пожав плечами, произнесла:

— Мне понравилось.

— И мне.

— Думаете, старик будет возражать, если мы повторим?

— Не думаю, — предположил Роджер.

Они снова поцеловались. Губы у Амелии были влажными. Роджер слегка отстранился и снова взглянул на нее. Амелия пристально смотрела на Роджера своими темно-карими глазами, взгляд которых был серьезным и вопрошающим.

— Похоже не помешательство… — прошептала она.

— Да.

— …Стоять здесь на этом настиле, под вой ветра…

— Ага.

— …И целоваться, — закончила она фразу изменившимся, очень низким голосом.

— Да.

— И ещё этот старик смотрит на нас.

— Ничего он не смотрит.

— И на краю света… — Тут Амелия неожиданно Амелия переменила тему. — Я даже не знаю, кто вы.

— Меня зовут Роджер Брум.

— Да, но что вы за человек?

— А что вы хотите знать?

— Ну, сколько вам лет?

— Двадцать семь.

— А мне двадцать два. — Она сделала паузу. — Потом, откуда знать… — Она не закончила мысль и замотала головой.

— Что?

— Откуда я знаю, может, вы… — Она пожал плечами. — Ну-у, этот… Вы же хотели знать, где находится полицейский участок.

— Да, верно.

— И хотели встретиться с другом, сказали. А потом снова пришли в аптеку, и ни с каким другом не встречались. Вот я и говорю: откуда мне знать… ну откуда мне знать, вдруг вы влипли в какую-то историю?

— Разве я похож на человека, который влип в какую-то историю?

— Не знаю, в какие истории влипаете вы, белые, но я видела много цветных, которые попадали в разные истории. Если ты цветной, то у тебя постоянно неприятности, с самого рождения. Я не знаю, как выглядит белый, у которого какие-то неприятности, не знаю, какие у него при этом глаза.

— Посмотрите в мои.

— Смотрю.

— Ну и что вы видите?

— Зеленые. Нет, что-то янтарное. Нет, не пойму, какие. Что-то карее есть.

— Да, как у матери. Что вы ещё видите?

— Пятнышки. Желтые, кажется.

— Еще что?

— Себя. Свое отражение. Как в маленькой комнате смеха.

— А неприятности видно?

— Нет. Если только я — не неприятность, — ответила Амелия. Потом, помолчав, спросила: — Меня вы к неприятностям не относите?

Роджер снова вспомнил Молли и поспешно ответил:

— Нет.

— Вы уж слишком быстро ответили.

— Не смотрите на меня так, — попросил Роджер.

— Как — "так"?

— Как будто… вы вдруг стали меня бояться.

— Не говорите глупостей. Чего мне бояться вас?

— У вас нет причин…

— Во мне пять футов и четыре дюйма роста и сто семнадцать фунтов веса. В вас — шесть футов девять…

— Шесть и пять, — поправил Роджер.

— Та-ак, и весу в вас — двести фунтов. Вы меня двумя пальчиками можете…

— Во мне двести девять.

— …Задушить как котенка. Здесь мы на краю света, впереди — океан, позади — заброшенные строения. Так чего ж мне бояться?

— Вы правы, — с улыбкой произнес Роджер.

— Права, — согласилась Амелия. — Вы можете задушить меня, утопить или избить до смерти, и лет десять никто об этом не узнает.

— А то и никогда, — добавил Роджер.

— Ага.

— Правда, вон там старик.

— Да, это кое-какая защита, — согласилась Амелия. — Но он, скорее всего, полуслепой. Я даже начинаю сомневаться, человек ли это. Пока мы здесь, он ни разу не шелохнулся.

— Пойдем отсюда? — спросил Роджер.

— Да, пошли, — ответила Амелия, тут же быстро добавив: — Но не потому, что я боюсь вас. Просто я замерзла.

— Куда бы вы хотели пойти?

— Обратно в город.

— Куда?

— У вас есть крыша над головой?

— Да, есть.

Амелия пожал плечами.

— Думаю, можно было бы пойти туда, отогреться.

— Можно, — согласился Роджер.

Они повернулись спиной к океану и пошли к выходу из парка. Амелия взяла его под руку, потом прислонила голову к плечу, а ему думалось, какая же она симпатичная, он чувствовал на руке её пальцы, которые иногда сжимали её, и ещё он думал о том, что у него никогда в жизни не было симпатичных девушек и что вот эта девушка — действительно хорошенькая, даже очень, но, правда, цветная. Последнее мешало ему. Роджеру было стыдно, что его первая в жизни симпатичная девушка — цветная. Правда, Молли была тоже симпатичная, но понимание этого пришло попозже, не сразу. Это было и в правду занятно: Молли была не с самого начала симпатичной. А эта девушка, эта цветная девушка, которая сейчас опирается на его руку и прислонила голову к плечу, действительно симпатичная. У неё красивые глаза, милая улыбка, хорошие груди и точеные ноги, только вот очень жаль, что она цветная, хотя кожа у неё тепло-коричневого оттенка. Нет, нечего терять голову из-за цветной девчонки, сказал себе Роджер.

— Послушайте, — прервал он молчание.

— Да?

— Я думаю, надо возвращаться, и, может быть… вам надо вернуться в аптеку.

— Что? — не поняла Амелия.

— Я говорю… вам следует пойти на работу во второй половине дня.

— Что? — снова не поняла Амелия.

— А потом я смог бы… м-м… зайти за вами попозже, может быть, после работы, и… м-м… мы, может, смогли бы поужинать вместе, хорошо?

Амелия как вкопанная остановилась на деревянных мостках. Ветер пытался сорвать с неё голубой платок, окутывавший голову и крепко завязанный на подбородке. Девушка взглянула на него недоуменно и отчасти вызывающе. В опущенных руках она держала перед собой сумочку. Некоторое время она стояла не шелохнувшись, сверля его взглядом своих карих глаз.

— О чем вы говорите? — наконец обрела дар речи Амелия. — Я уже сказала хозяину, что у меня головная боль. С какими глазами я сейчас вернусь и что скажу ему?

— Но мы попозже встретимся, — пробормотал Роджер, — поужинаем вместе.

— Вы что, совсем?.. Она не дала вырваться словам, вертевшимся на языке, и только раздраженно вздохнула. Помолчав, Амелия подняла на него глаза и рассерженно спросила:

— Что это, в конце концов, значит?

— Ничего.

— Две минуты назад, когда вы меня целовали…

— Я просто обещал кое-кому…

— Так что вас так напугало? Скажите, я хочу знать. Вам не нравится, как я целуюсь?

— Нравится.

— Тогда что же? А-а, я думаю, вы боитесь, что вас увидят с цветной девушкой? Боитесь привести к себе цветную?

— Не в этом дело.

— Если хотите, можем пойти к нам, в любой момент. Но в нашем доме — только цветные, и там полно крыс, под ногами бегают. И трубы протекают, и проволока торчит…

— Где я остановился, тоже есть крысы.

— Правда, моей матери не понравится, если я, — это слово она подчеркнула, — приведу в дом белого мужчину. Она опять заведет свое, она мне про это все уши прожужжала, ещё когда я была маленькой: "Золотко, берегись этих белых мужчин, они только и думают, чтобы залезть к тебе под платьице и лишить тебя девственности".

— Послушайте, Амелия…

— Но моя мамочка, моя железная мамочка, одного только не знает — что её дорогая маленькая Амелия лишилась этой девственности в двенадцать лет, летом, на крыше дома. И сделал это не белый мужчина и даже не белый мальчик. Это были шесть человек из уличной банды, называвшей себя "Персидские боги". Это были негры, такие большие и черные, каких я никогда в жизни не видела. — Амелия замолчала, потом с горькой иронией добавила: — А моя дуэнья тем летом была на отдыхе, я думаю. Где-нибудь на пляже. В Песчаной бухте, где собираются сливки общества, не иначе. Так в чем дело, Роджер?

— Ни в чем?

— Вы не голубенький случайно?

— Какой?

— Не гомик?

— Нет.

— Тогда в чем же дело?

— Встретимся попозже, вот и всё, — продолжал вилять Роджер. — Просто мой друг… ну, тот, о котором я говорил…

— Да, и что?

— Просто надо встретиться с ним.

— Какой удобный друг!

— Мне надо увидеться с ним.

Амелия вздохнула.

— Надо, — гнул свое Роджер.

Амелия снова вздохнула.

— Пойдемте, пора идти, — сказал Роджер.

— Я дам вам свой домашний телефон. В аптеку я сегодня не пойду. Раз уж сказала, что у меня болит голова.

— Хорошо.

— Вы позвоните мне?

— Да. Да, я думаю.

— Почему "думаю"?

— Потому что я… Амелия, пожалуйста… пожалуйста, не давите на меня. Не давите на меня, хорошо?

— Извините.

— Я постараюсь позвонить вам, и мы вместе поужинаем.

— Ладно.

В метро они почти не разговаривали. Они сидели рядом, и Амелия иногда поворачивала голову и бросала на него взгляд, но он был поглощен мыслями о Молли и о том, что он должен сделать. Да, он должен поступить именно так, другого не дано, глупо даже думать об этом.

Надо идти в полицию, ничего другого не придумаешь.

Они остановились на углу квартала, в котором она жила. Было уже почти двенадцать дня. По узкой улице пробежал сильный порыв ветра. Амелия прижала воротник к горлу и втянула голову.

— Позвоните мне, — просто сказала она.

— Я постараюсь.

— Я буду ждать. — Наступило молчание, потом Амелия шепотом промолвила: — Мне нравится, как ты меня целуешь, белый человек, — и, повернувшись, пошла к своему дому.

Роджер провожал её взглядом, пока она не скрылась из вида, а затем направился к зданию, где помещался полицейский участок.

Глава 6

Пошел снег.

Снежинки, большие и мокрые, таяли, едва коснувшись асфальта, крыш автомашин, мусорных баков, стоявших у подъездов домов. На каменной стене парка, на его пригорках, больших камнях снег начал скапливаться. Местами, тонким слоем, но все-таки скапливался. Роджер шел вдоль стены, покрытой почти прозрачным снежным одеялом, и посматривал на здание полиции, располагавшееся по ту сторону стены. Роджер сделал глубокий вдох и решительно пересек улицу.

Поднялся по ступенькам. Роджер насчитал их семь.

Перед ним было две двери. Роджер взялся за ручку левой, но та не поддалась. Тогда он подергал за ручку правой двери. Та поддалась и впустила его в большое помещение, по левую сторону которого во всю его длину шли зарешеченные окна, а вдоль ряда окон тянулось нечто вроде широкой стойки. На ней лежал лист бумаги со сделанной от руки жирной черной надписью: "Посетителям останавливаться у стола дежурного". За столом сидело двое полицейских в форме. У одного были сержантские нашивки. Его сосед сидел за коммутатором в наушниках. Футах в четырех от стола был установлен барьер из металлических труб. На стене перед столом висели электрические часы. Они показывали двенадцать пятнадцать. К этой же стене был прикреплен радиатор отопления, а по бокам от него стояли две скамейки. На стене висел маленький указатель маленький указатель белого цвета, но испачканный, на котором черным было написано "Группа детективов". Указывал он на железную лестницу, ведшую на второй этаж. Стены помещения были окрашены в бледно-зеленый цвет и казались грязными.

Перед столом стояли двое задержанных, оба прикованные наручниками к металлическому барьеру. Рядом находился патрульный полицейский. Сержант задавал вопросы. Роджер подошел к одной из скамеек напротив стола и сел.

— Когда ты их задержал? — спросил сержант у патрульного.

— Когда они выходили оттуда, сержант.

— А где это было?

— На Эйнсли тысяча сто двадцать.

— Это где? В районе Двенадцатой? Тринадцатой?

— Тринадцатой улицы.

— А как называется заведение?

— "Дамское платье", — ответил патрульный.

— Значит, их взяли в дамском платье, — пошутил сержант, и все, включая задержанных, засмеялись. Кроме Роджера, которые не уловил юмора.

— У них там склад на чердаке, склад готового платья, — пояснил патрульный. — Там почти никогда никого нет. Разве что когда принимают товар или отправляют.

— Значит, чердак, да?

— Да.

— У них и нормальный склад есть?

— Да.

— На нашей территории?

— Да, маленький склад на Калвер.

— Значит, магазин дамского платья. Так, ребята, стало быть, вы выходили оттуда. И что вы делали в "Дамском платье"? — спросил сержант, и все снова засмеялись.

— Мы искали голубей, — ответил один из задержанных, прекратив смех и сразу сделавшись серьезным. На вид ему было лет двадцать пять, он основательно зарос, а одет был в серый замшевый пиджак.

— Как тебя зовут, парень? — спросил его сержант.

— Манкьюзо. Эдвард Манкьюзо.

— Так, хорошо. Теперь расскажи-ка про голубей, Эдди.

— Мы ничего не обязаны ему говорить, — вмешался второй. Он был примерно одного возраста с Манкьюзо, такой же косматый и нестриженый. На нем было темно-коричневое пальто. Брюки выглядели длинноватыми для него. — Они взяли нас там без всяких оснований. Мы можем подать на них за незаконное задержание.

— А как тебя зовут? — спросил сержант второго.

— Фрэнк Ди Паоло. Вы знаете, что вам грозит за незаконное задержание?

— Да, мы знаем, что нам грозит за незаконное задержание. Вы спустились по ступенькам с чердака, где находится склад дамского готового платья. Что вы там делали?

— Мне нужен адвокат, — заявил Ди Паоло.

— Зачем адвокат? Мы же ещё и бумаг на вас не завели.

— А у вас и оснований для этого нет.

— Я обнаружил на чердачной двери следы отмычки, — спокойно сообщил патрульный.

— Это наверняка осталось с другого раза, кто-то другой пытался, — возразил Ди Паоло. — Вы нашли при нас какой-нибудь инструмент для взлома?

— Ишь ты, всё про инструмент знает, — заметил сержант коллеге, а затем вновь повернулся к Ди Паоло и спросил его: — Ты ведь действительно всё знаешь про инструментарий взломщика?

— Поживешь в этом паршивом районе — всё про всё узнаешь, — ответил Ди Паоло.

— Включая и то, как вскрыть склад на чердаке и увести оттуда кое-какую одежонку? И об этом всё знаете?

— Мы искали голубей, — заявил Манкьюзо.

— Каких голубей?

— Своих голубей.

— На складе?

— Нет, на крыше.

— Вы держите голубей на крыше этого дома?

— Да нет, мы держим их на крыше дома два-три-три-пять по Двенадцатой улице, вот где мы их держим.

— А причем тут чердак?

— Ни при чем, — ответил Манкьюзо.

— Мы не имеем никакого отношения к этому складу, — поддержал его Ди Паоло. — Мы оказались в этом здании только потому, что наши голуби залетели не его крышу.

— Мы только хотели поймать их там, вот и поднялись туда, — гнул свое Манкьюзо.

— А в чем дело? — спросил сержант. — Ваши голуби летать, что ли, не умеют?

Патрульный засмеялся. Это поощрило сержанта на развитие темы.

— Надо же, у них голуби, которые не умеют летать!

Патрульный полицейский опять засмеялся.

— Летать-то они умеют, но иногда их зовешь, зовешь, а они и не думают возвращаться. С нашей крыши мы увидели, что два голубя сидят на крыше этого дома, где склад…

— А-а, вы знали, что на чердаке этого дома находится склад?

— Нет, мы не знали этого, пока не попали туда. Когда мы поднимались на крышу, то и увидели надпись, что там склад.

— И раз уж вы там очутились, то решили заодно и взломать дверь склада.

— Что — "взломать"? Мы шли на крышу за голубями!

— А где они?

— Кто?

— Те голуби?

— Когда мы поднялись на крышу, они улетели.

— А я-то думал, что они не умеют летать.

— Кто вам сказал? Это вы всё, мы так не говорили.

По металлическим ступенькам со второго этажа к столу дежурного спустился человек, и оба полицейских разом повернули головы в его сторону. Он был хорошо одет и гладко выбрит, разрез глаз придавал его лицу что-то азиатское. Это был коротко стриженый, но не совсем под "ежик", светлый шатен, без головного убора. На ходу он что-то читал — похоже, какой-то бланк, — потом сложил и убрал его во внутренний карман пиджака. Остановившись возле стола, он обратился к сержанту:

— Дэйв, я пойду перекушу. Если кто спросит, буду в половине второго — в два.

— Хорошо, Стив, — сказал сержант. — Ты этих двух не знаешь? — спросил он.

Человек по имени Стив посмотрел на Манкьюзо и Ди Паоло и отрицательно покачал головой.

— Нет. А кто они?

— Большие любители голубей, — пояснил сержант, и при этом хитро глянул на патрульного. Тот засмеялся. — Значит, ты их не знаешь, да, Стив?

— Не знаю.

Сержант посмотрел на Ди Паоло и сказал ему, показывая на Стива:

— Вот видишь этого человека? Это один из самых бравых ребят нашего участка. Я правильно говорю, Стив?

Человек, который явно был детективом, только в штатском, улыбнулся и пробормотал:

— А как же, конечно.

— Я что хочу тебе сказать: тебе сильно повезло, что ты рассказываешь свои байки мне, а не у него там на верху. — На "у него" сержант сделал ударение. — У него там для таких, как ты, есть специальные резиновые штаны, правильно, Стив?

— Не одни, а двое, — поправил детектив. — И кусок свинцовой трубы.

— А нам и нечего рассказывать, — сказал Манкьюзо.

— Мы пошли на крышу за голубями, — вступил и Ди Паоло, — это чистая…

— Пока, Дэйв, — сказал детектив.

— …Правда. Мы увидели их ещё с крыши нашего дома, где гоняли голубей…

— Пока, Стив. Надо ж, в феврале…

— Что "в феврале"? — не понял Ди Паоло.

— В феврале, в такой день, гонять голубей? А зад себе не боишься отморозить?

— А какое это имеет отношение…

Роджер резко встал. Детектив направился к выходу. Когда и Роджер подошел к дверям, сержант посмотрел на него с спросил — так, будто только что заметил его:

— Вам что-то нужно, мистер?

— Нет, всё нормально, — ответил Роджер.

Роджер рывком отворил дверь. В последний раз он услышал, как Ди Паоло опять начал рассказывать про голубей. Дверь закрылась. Спустившись по ступенькам, Роджер посмотрел сначала налево, затем направо и увидел того детектива по имени Стив. Тот шагал по Лесной авеню, спрятав руки в карманы серого твидового пальто и пряча лицо от ветра. Роджер быстро пошел за ним. Он не смог бы объяснить, что его так неожиданно подняло со скамейки. Может, он ушел из-за того, что они так некрасиво отнеслись к тем двум парням: вначале задержали их, а теперь стараются приписать им попытку ограбления склада на чердаке, хотя было очевидно, что эти ребята залезли на крышу за своими голубями. Может, из-за этого, а может, и из-за того, как улыбнулся тот детектив, когда сержант сказал, что он — один из самых бравых сотрудников участка. А он улыбнулся и сказал: "А как же, конечно" — так, как если бы на самом деле он не был никаким бравым детективом, а простым парнем, который делает свою работу, а по работе чисто случайно связан с такими вот людьми, которые то ли пытались, то ли не пытались ограбить склад дамского платья.

Этот детектив был чем-то приятен Роджеру с лица. Чем — Роджер не мог сказать. Он только знал, что в этом мире есть люди никчемные, а есть — приличные, и этот детектив сразу показался Роджеру приличным человеком, точно так же как Паркер, тот, что появился в забегаловке, сразу почему-то показался ему человеком никчемным.

Надо же, как быстро вышагивает этот парень, подумал Роджер.

Роджер прибавил шагу, стараясь не упустить из виду серое пальто. Детектив был высоким — не таким, как сам Роджер, но, по меньшей мере, его рост составлял шесть футов и один-два дюйма. Он отличался широкими плечами и узкой талией, шел уверенным шагом, каким ходят хорошие спортсмены, хотя от падающего снега тротуар стал мокрый и скользкий. Снег продолжал падать, мокрый и тяжелый, и снежинки были крупными, как на рождественских открытках. Вокруг царило два цвета — серый и белый, и лишь некоторые здания выделялись своим ржаво-красным цветом. Все обычно представляют себе город в черно-белых тонах, но во время сильного снегопада внезапно начинаешь обращать внимание на многоцветность зданий: красный кирпич, зеленые рамы окон, желтый или голубой цвет, который исходит из окон, от штор и занавесок.

Следуя за детективом, Роджер почувствовал, что у него снова начало подниматься настроение. Он всегда любил снег, а сейчас снегопад всё усиливался, мостовые и тротуары становились белыми, снег весело поскрипывал под ногами. В Дик-Трэйси, когда шел снег, художник местной газеты разрисовывал всю первую полосу снежными вихрями. Он умел рисовать снег, который шел там три-четыре раза за зиму.

Детектив свернул за угол, и Роджер ускорил шаг. Он поскользнулся, но не упал. Завернув за угол, Роджер увидел, что детектив остановился перед рестораном, примерно посредине квартала. Он стоял, держа руки в карманах, несколько втянув голову. Снег падал на непокрытую голову, отчего волосы с такого расстояния казались седыми. Он явно кого-то ждал, и Роджер оглядывался вокруг, присматриваясь, где бы можно было постоять, не привлекая чужого внимания. Все-таки тот человек — детектив, напомнил себе Роджер. Он все знает про слежку, поэтому надо действовать быстро, надо на что-то решаться: либо идти за ним, либо повернуть в другую сторону, либо найти укрытие, либо притвориться, что и ты кого-то ждешь. Нет, подойду-ка я прямо к нему, подумал Роджер. Подойду прямо к нему и расскажу все, что собирался сказать. Какой смысл темнить?

Он уже направлялся к детективу, когда к ресторану подъехало такси и из него вышла женщина.

Красивая это была женщина.

Роджер находился в восьми-десяти футах от нее, когда она выходила из машины. В момент, когда женщина слезала с сиденья, юбка поползла вверх и на мгновение открыла колени, но женщина одернула её быстрым движением руки и потом расплатилась с водителем. Детектив протянул ей руку, она взялась за нее, подняла на него глаза, и очаровательная улыбка озарила её лицо. Господи, до чего она была красива! У неё были черные волосы, и темно-карие глаза. Женщина улыбнулась детективу глазами, губами, всем лицом, затем подошла к нему поближе и быстро поцеловала его в губы. Не в щеку или в подбородок, а в губы, быстро и как-то неожиданно. Потом она немного отстранилась от него, взяла его за руку, пальцы их рук переплелись в замысловатом узоре, и они двинулись к входной двери ресторана. Снег упал ей на лицо, она помотала головой, подергала личиком, широко улыбнулась, и Роджер подумал, что она из тех женщин, которые расцветают в присутствии мужчины. Но было что-то еще, чего он не распознал с первого взгляда. Потом, когда они уже открыли дверь и вошли в ресторан, он понял: эта женщина чувствует себя очень-очень счастливой оттого, что находится рядом именно с этим мужчиной.

Роджера так никогда не любили.

Он открыл ресторанную дверь и последовал за ними.

И внезапно вспомнил о Молли.

Глава 7

Роджер тогда пересек помещение бара и подошел к её столику. Она на мгновение вскинула на него глаза и вновь занялась своим напитком. Перед ней стоял маленький бокал, а в нем было виски с чем-то, а может, что-то еще, предположил тогда Роджер. И взглянула она на него без интереса, и к напитку своему вернулась тоже без всякого интереса, будто устала от всех и вся в этом мире.

— Мне очень жаль, что я захватил ваш столик, — с виноватой улыбкой произнес Роджер.

— Забудьте об этом, — ответила она.

Он потоптался возле столика в ожидании приглашения сесть, но женщина продолжала смотреть на свой бокал, сосредоточившись на пене, цепляющейся за внутренние стенки. Выражение недовольства и досады на её лице делало её ещё большей простушкой, чем она была на самом деле.

— Что ж, — добавил Роджер, — я просто хотел извиниться.

Он повернулся и уже пошел было прочь, решив, что ей не интересно и не хочется, чтобы он присел за её столик. Но потом вдруг до него дошло, что эта женщина, возможно, не привыкла к ухаживаниям со стороны мужчин и не знала, как вести себя с человеком, который подошел и заигрывает с ней. Он замер на месте, снова повернулся к ней и спросил:

— Я могу сесть?

— Располагайтесь, — просто ответила она.

— Спасибо, — сказал Роджер и сел.

За столом воцарилось молчание.

— Не знаю, зачем вы спрашиваете, — первой нарушила молчание женщина. — По-моему, вы садитесь, где вам нравится. — Она снова опустила глаза и стала пальцами играть черешком вишни в своем бокале.

— Но я же нечаянно, — стал оправдываться Роджер. — Я ведь не знал, что там кто-то сидит.

— Ну ладно, проехали, — успокоила она его.

— Выпьете чего-нибудь? — предложил Роджер.

— А у вас самих что-нибудь есть?

— Пиво. Я не любитель крепких напитков.

— Я тоже, — сказала женщина. — Разве что чего-то сладенького, вроде этого.

— А что это, кстати?

— Виски с лимоном.

— Я так и подумал. — Помолчав, Роджер спросил: — Разве виски с лимоном — это сладкий напиток?

— Я попросила поменьше лимона.

— А-а.

— Да.

— Так вы выпьете ещё бокальчик?

Женщина пожал плечами.

— Можно. Почему бы и нет?

Роджер сделал знак официанту и, когда тот подошел, заказал:

— Мне — пиво, а леди — ещё виски с лимоном.

— Поменьше лимона, — подсказала женщина — Роджеру, а не официанту.

— Поменьше лимона, — передал Роджер её слова официанту.

— Хорошо, — бросил официант и удалился.

— Меня зовут Роджер Брум, — представился Роджер. — А вас?

— Молли Ноулен.

— Ирландская фамилия, — отметил Роджер, почти что про себя.

— Да. А Брум?

— Думаю, английская. Или шотландская. А может, и то и другое, — ответил Роджер.

На некоторое время за столом установилось молчание.

— Вы часто сюда заходите? — поинтересовался Роджер.

— Я здесь впервые, — ответила Молли.

— И я тоже.

— Вы где-то здесь живете?

— Нет, — ответил Роджер. — Я живу на окраине штата.

— А я из Сакраменто, — сообщила Молли. — Это Калифорния.

— Вы серьезно?

— Серьезно, — подтвердила Молли с улыбкой.

Даже улыбка не делает её хорошенькой, подумал Роджер. У неё были слишком длинные зубы, и из-за этого на нижней губе оставались отметины.

— Далеко вы от дома отъехали, — удивился Роджер.

— Да, неблизко, — согласилась Молли.

Подошел официант. Пока он ставил на столик напитки, оба молчали. Потом Роджер подал Молли её бокал.

— Что ж, — предложил Роджер тост, — выпьем за иногородних.

— Я тут уже целую неделю, — сообщила Молли, сделав глоток из бокала в ответ на тост Роджера.

— А что привело вас сюда? — полюбопытствовал Роджер.

— Не знаю, — ответила Молли. — Так вышло. Ищу работу.

— Нашли?

— Пока нет. Никак не найду.

— А какого рода работу вы ищете?

— Секретарскую. Я в Калифорнии окончила специальные курсы. Я очень хорошо стенографирую.

И печатаю со скоростью шестьдесят слов в минуту.

— Тогда вы легко должны найти работу, — предположил Роджер.

— Вы думаете? — неуверенно спросила Молли.

— Не сомневаюсь.

— Я неинтересная, — просто сказала она.

— Что?

— Неинтересная я, — повторила Молли. Она остановила взгляд на своем бокале и вновь стала играть вишенкой из коктейля. — Мужчины хотят, чтобы у них были красивые секретарши. Понимание этого — единственное, что я приобрела за время поисков, — сказала Молли, пожав плечами.

— Не пойму, какое это имеет значение, — произнес Роджер.

— Еще какое.

— Ну, я думаю, всё зависит от того, как на это посмотреть. У меня нет секретарши, но я точно не отказался бы взять себе такую, как вы. Я не вижу изъянов в вашей внешности, Молли.

— И на этом спасибо, — поблагодарила она и смущенно засмеялась, не веря, тем не менее, в искренность его слов.

— А как ваши предки смотрят на то, что вы забрались так далеко на восток? — поинтересовался Роджер.

— У меня нет родителей.

— О, простите, я не хотел…

— Оба умерли, когда мне было девятнадцать. Отец умер от рака, а через полгода скончалась и мама. Все говорили, что из-за того, что очень переживала смерть отца. Как вы думаете, можно умереть от этого?

— Не знаю, — растерянно ответил Роджер. — Думаю, так может случиться.

— Все бывает. — Молли пожал плечами. — Но как бы там ни было, я осталась одна на целом свете.

— Но у вас должны же быть родственники, — предположил Роджер.

— Кажется, у мамы есть брат в Аризоне, но он даже не знает о моем существовании.

— Как это так?

— А, ещё задолго до моего появления на свет отец повздорил с дядей насчет какого-то имущества, которое, как говорил отец, принадлежало моей маме. Точно не скажу, но кажется, какая-то земля в Аризоне. Ну и вот, дядя потащил отца в суд, они долго судились, и отец проиграл дело. С тех пор отношения между ними прервались, я даже не знаю, как его зовут — этого дядю. А он не знает, как меня.

— Да, неприятно, — сказал Роджер.

— Ой, да кому это нужно? Разные там родственники…

— Нет, родственники — дело хорошее.

— М-м, наверное, — нехотя согласилась Молли.

Помолчали. Роджер сделал пару глотков пива.

— Да, вот так. И с девятнадцати лет я одна.

— А сейчас вам сколько? — не удержался от вопроса Роджер.

— Тридцать три, — прямо ответила она. — И я решила, что надо что-то менять. Дай, думаю, поеду на восток и поищу там работу получше. Но пока что ничего не нашла.

— Найдете, — с уверенностью произнес Роджер.

— Надеюсь. У меня кончаются деньги. Когда я приехала сюда — неделю назад, — то остановилась в центре, и это обходилось мне в двадцать долларов в день. Поэтому в пятницу я перебралась подальше от центра, но и там это стоило мне двенадцать долларов в день. Так что вчера я переехала в самый настоящий подвал, но зато я продержусь так чуть подольше, понимаете? В этом городе пропадешь, если не будешь шевелиться и смотреть по сторонам. Надо же, когда я уезжала из Калифорнии, у меня было две с половиной сотни долларов и полный чемодан одежды. Я надеялась, что быстро где-нибудь пристроюсь, но пока что… — Молли пожал плечами. — Может, завтра.

— А где, вы говорите, вы остановились теперь? — поинтересовался Роджер.

— В "Орхидее". Это отель на Эйнсли. Там полно латиносов, но мне теперь не до этого. Зато там очень недорого.

— И сколько вы там платите? — спросил Роджер.

— Семь долларов. Очень недорого.

— Да, это конечно.

— И комната хорошая. Я всегда сужу об отеле по тому, насколько быстро они обслуживают в номерах и не забывают ли о телефонных звонках в твой адрес. Нет, мне-то никто не звонит, а вот когда я вчера заказала в номер стакан молока и сэндвич, то они тут же принесли. Обслуживание там хорошее, даже очень.

— Да, хорошее обслуживание — великое дело, — согласился Роджер.

— Еще какое! — Молли помолчала немного, а потом спросила в свою очередь: — А вы где остановились?

— А, в меблированных комнатах на… м-м… Двенадцатой улице, в Южном округе, кажется.

— Хорошо там?

— Да нет, скверное местечко. Но это всего на несколько дней. И мне не хочется тратить на это лишние деньги.

— А когда вы уезжаете? — спросила Молли.

— Завтра, я думаю. Завтра утром.

— А-а. — Молли вяло улыбнулась.

— Ну да, завтра утром, — произнес он.

— А-а.

— Как ваш коктейль? — спросил Роджер.

— Отличный, спасибо.

— Как, не кисловат?

— Нет, в самый раз. — Молли снова улыбнулась, подняла бокал и сделала глоток. На губах осталась пена, и она слизнула её. — Вам нравится этот город? — спросила она.

— Мне — нет, — ответил Роджер.

— И мне. — Молли сделала паузу. — Я здесь ни души не знаю.

— И я, — сказал Роджер.

— И я, — машинально произнесла Молли и, поняв это, рассмеялась. — Вы, наверно, смотрите на меня, как на бедную сироту, да? Ни родителей, ни родственников, ни друзей. Жуть!

— Ну, я уверен, у вас есть друзья в этом — как его, Сакраменто?

— Да, Сакраменто. У меня там жила очень хорошая подруга. Ее зовут Дорис Пайзер, она еврейка. Замечательный человек однако. Фактически, одна из причин, почему я уехала и очутилась здесь, — это Дорис, из-за нее. Она уехала на Гавайи.

— Да-а?

— Ага. — Молли кивнула. Она взяла бокал, быстро отпила и поставила его на место. — В прошлом месяце уехала. Она звала меня с собой, но, честно говоря, меня никогда не тянуло в жаркие места. Однажды на уикэнд я съездила в Палм-Спрингс и, клянусь, чуть не умерла там от жарищи.

— А на Гавайях очень жарко?

— О, конечно. — Молли энергично закивала головой. — Она получила работу в компании, которая торгует ананасами. Это большая фирма. Я тоже могла бы получить там работу. Но жара — нет, спасибо. — Молли покачала головой. — Уж лучше здесь, я думаю. Зимой тут жутко холодно, но это все равно лучше жары. Потом, в этом городе есть что-то возбуждающее, волнующее.

— Да-а.

— Вы действительно так считаете?

— Да.

— Никогда не знаешь наперед, что тут с тобой случится — вот с таким ощущением я живу здесь. Ну, например, кто бы мог сказать, что сегодня вечером я встречу вас? А вы знали?

— Нет, не знал.

— Вот и я нет. Я про то и говорю.

— Понятно.

— Да, вы знаете, — повела она рассказ, взяв при этом бокал и осушив его до дна. — Когда Дорис уехала, в Сакраменто не осталось ничего, что меня удерживало бы там. Сакраменто — хороший город, он мне нравится, но когда бы я там подружилась ещё с кем-нибудь! И, когда Дорис уехала, я подумала, что настало самое время собрать вещи и отправиться изучать страну, понимаете? В конце концов, живем в такой огромной стране. Я родилась в Такоме, штат Вашингтон, и, когда мне было восемнадцать лет, мои родители переехали в Сакраменто. В девятнадцать я осталась без родителей, да так и застряла в Сакраменто. Так что в некотором смысле это и хорошо, что Дорис уехала на Гавайи — вы понимаете, о чем я говорю? — это подтолкнуло меня к действию. — Она усмехнулась. — Не то чтобы так уж и подтолкнуло, но, как бы это объяснить…

— Я вас вполне понимаю, — помог ей Роджер. — Еще один коктейль не хотите?

— О, да я тогда на ногах не удержусь.

— Ну смотрите, как знаете.

— Нет, пожалуй, не надо. А вы как?

— Я выпью ещё пива, если вы будете.

— О, вы пытаетесь напоить меня, — произнесла Молли, подмигнув Роджеру.

— Нет, мне не нравится спаивать женщину, — возразил Роджер.

— Я так, шучу.

— Нет, это не по мне.

— Да я так и не думаю, — сказала Молли с серьезным выражением лица.

— Нет, ни в коем случае.

— Я думаю, вам и не нужно.

Роджер не придал значения сказанному.

— Так что если хотите еще…

— Хорошо, спасибо. Еще так еще.

Роджер подозвал официанта, и, когда тот подошел, попросил:

— Еще одно пиво и ещё одно виски с лимоном.

— Лимона поменьше, — опять подсказала Молли.

— Лимона поменьше, — повторил Роджер официанту.

Роджеру понравилось, что Молли говорит именно ему, Роджеру, а не официанту, словно официанта при этом и не было. Это льстило ему. Он понаблюдал, как официант подошел к стойке и сделал заказ. Потом Роджер повернул голову к Молли и спросил:

— И как она там, Дорис?

— О, отлично. Последнюю весточку от неё я получила на прошлой неделе. Я ей ещё не ответила. Она даже не знает, что я здесь.

— То есть как?

— Ну, я приняла решение совсем внезапно, а её письмо пришло за день до моего отъезда, так что у меня не было возможности ответить ей. А здесь я была по горло занята беготней — поисками работы…

— А она, наверно, думает: почему вы ей не ответили?

— Прошла только неделя. Я здесь как раз неделю…

— Все же, если она хорошая подруга…

— Да, очень.

— …Вы должны дать ей знать, где вы.

— Я напишу ей. Вернусь сегодня в отель — и напишу. — Молли улыбнулась. — Вы заставили меня прочувствовать свою вину.

— Я вовсе не хотел, чтобы вы чувствовали вину, — возразил Роджер. — Я просто подумал, что раз Дорис так много значит для вас…

— Да я всё поняла, всё нормально, — с улыбкой остановила его Молли.

Официант принес заказ и снова оставил их вдвоем. Народу в баре поуменьшилось. Никто не обращал на них ни малейшего внимания. В этом большом городе было полно приезжих.

— А сколько вы платите за номер? — спросила Молли.

— Что? А-а… Четыре доллара в сутки.

— Вот это действительно недорого.

— Да, — кивнул он. — Да, действительно.

— И хорошая комната?

— Нормальная.

— А удобства где? В коридоре?

— Что?

— Туалет, — пояснила Молли.

— А, да, в коридоре.

— Ну ничего. А размеры приличные?

— Вполне. И хозяйка очень приятная женщина. Должен, однако, сказать…

— Да?

— Я видел там крысу.

— Вот без крыс я вполне обошлась бы.

— Да и я тоже.

— И что вы сделали?

— Взял и убил, — спокойно ответил Роджер.

— Я мышей — и то боюсь, — сказала Молли. — У меня никогда не хватило бы духу убить крысу.

— Ой, она была такая противная. В том районе, знаете, полно крыс. Я бы не удивился, если в узнал, что крыс там больше, чем людей.

— Ой, теперь я не засну сегодня.

— Они очень редко попадаются на глаза, — успокаивал Роджер Молли. — Услышать их можно, а увидеть — редко увидишь. Мне попалась какая-то старуха, очень уж нерасторопная тварь была. Когда я припер её в углу, она встала на задние лапы и…

— Пожалуйста, не надо, — взмолилась Молли, вздрогнув.

— Извините, я не думал…

— Ничего. — Она взяла бокал и сделала глоток. — Я сегодня не засну, — произнесла Молли и добавила: — Одна, в пустой комнате.

Роджер никак не отреагировал на это.

— Я могу напугаться до смерти, — промолвила Молли и снова вздрогнула, и снова отпила виски. — А вам не стыдно пугать женщину до смерти?

— О, извините.

— Ладно, ничего, — сказала Молли и покончила с содержимым своего бокала. Потом, усмехнувшись, поинтересовалась у Роджера: — Так каких размеров ваша комната?

— Приличных.

— Ну а каких?

— Я действительно не знаю. У меня глаз не наметан на размеры.

— А у меня очень наметан. — Молли замолчала и улыбнулась, словно смущенная тем, что она собирается сказать или сделать. Она подняла свой бокал и попыталась отыскать в нем ещё несколько капель, потом поставила его на стол и сказала небрежно: — Я хотела бы взглянуть на вашу комнату. Это действительно очень недорого. Если она не совсем маленькая, я могла бы переехать в этот дом из своего отеля. Но только если это действительно стоит столько, сколько вы говорите.

— Да, только четыре доллара.

— Я хотела бы одним глазком взглянуть на эту комнату, — произнесла она и на мгновение подняла глаза от бокала, потом снова опустила.

— Я могу сводить вас туда.

— Правда?

— Конечно.

— Мне только на минутку, только взглянуть, на что это похоже.

— О чем речь!

— Я была бы благодарна вам, — промолвила Молли.

Она сидела, потупив взгляд, лицо пылало вовсю.

— Пойду принесу ваше пальто, — сказал Роджер и встал. Когда он помогал ей надевать пальто, она взглянула через плечо в его сторону и спросила:

— А как вы убили её — ну, эту крысу?

— Руками придушил, — ответил Роджер.

Метрдотель провел детектива и его даму к столику. Роджер в это время сдавал пальто. На женщине была бледно-голубая юбка и джемпер — так, наверно, это называется, подумал Роджер, — а под ним — белая блузка с длинными рукавами. Она улыбнулась метрдотелю, когда тот отодвинул ей стул и помог ей сесть. Заняв место за столом, она сразу же накрыла своими руками руки детектива, который сел напротив. Роджер поблагодарил девушку, принявшую у него шляпу, и положил врученный ему квиток в карман пиджака. Метрдотель снова вернулся ко входу в зал. Он был похож на француза. Роджеру не хотелось, чтобы это был французский ресторан.

— Bonjour, monsieur, — поприветствовал его метрдотель, и Роджер ахнул про себя.

— Сколько вас человек, сэр?

— Я один, — ответил Роджер.

— Oui, monsieur, сюда, пожалуйста.

Роджер последовал за метрдотелем в зал. Вначале Роджер подумал, что его ведут в дальний конец зала, но метрдотель просто обошел сервировочный столик, стоявший на пути, и подвел Роджера к столику, что находился футах в пяти от детектива и его дамы.

— Voila`, monsieur, — пригласил Роджера метрдотель и отодвинул для него стул.

— А нельзя ли за вон тот столик, — спросил Роджер, — у самой стены?

— Monsieur? — Метрдотель недоуменно вздернул брови.

— Вон тот столик, — произнес Роджер и указал рукой на столик, который находился совсем рядом с детективом.

— Oui, monsieur, certainement, — ответил метрдотель.

Он задвинул стул обратно, обиженный за неоцененное внимание. Он провел Роджера к столику у стены, немного отодвинул его, чтобы Роджер смог пройти и сесть на мягкий стул у стены, и вновь поставил стол на место. — Не желает ли monsieur коктейль?

— Нет, — ответил Роджер, — спасибо.

— Не хотели бы вы посмотреть меню, сэр?

— Да. Да, пожалуй.

Метрдотель щелкнул пальцами.

— La carte pour monsieur, — дал он указание одному из официанту, потом сделал легкий поклон и удалился. Официант принес Роджеру меню, Роджер поблагодарил его и открыл меню.

— Так, и что ты по этому поводу думаешь? — раздался голос детектива.

Женщина ничего не ответила. Роджер, уткнувшийся в меню, удивился, что женщина не отвечает.

— Я так думаю, — снова он услышал голос детектива, и снова женщина ничего не ответила.

Роджер продолжал внимательно изучать меню, не желая выдавать, что подслушивает.

— Да, безусловно, ты всегда так поступаешь, — опять услышал Роджер голос детектива.

Странное дело, подумал Роджер, не отрывая глаз от меню. Говорит один лишь детектив. Но особенно странно было то, что некоторые вещи он произносит как бы в ответ на сказанное женщиной, хотя та не произнесла ни слова.

— А вот и выпить принесли, — опять услышал Роджер голос детектива.

Роджер поднял глаза, отложив на короткое время изучение меню, и взглянул на официанта в красном пиджаке, который принес им, похоже, два виски с содой. Детектив поднял свой стакан, и женщина чокнулась с ним, но никто при этом не сказал ни слова. Женщина отпила немного и поставила стакан на стол. Бросив взгляд на стол, Роджер заметил на женщине свадебную ленту и обручальное кольцо. Следовательно, она была женой детектива.

Детектив сделал продолжительный глоток и поставил стакан на стол, произнеся:

— Отлично.

Жена кивнула и ничего не ответила. Роджер отвел взгляд и снова погрузился в меню.

— Так Фанни в конце концов приехала? — спросил детектив.

И опять наступила долгая пауза. Роджер насупился, уткнувшись в меню, и стал ждать ответа.

— Она хоть объяснила тебе, почему? — снова спросил детектив.

Опять пауза.

— Это не оправдание. — Это опять произнес детектив.

Роджер положил меню и повернул голову.

Женщина держала локти на столе, а руки — чуть пониже лица. У неё были тонкие и длинные пальцы, ногти, покрытые ярко-красным лаком. Она выдавала пальцами серии быстрых жестов, и ногти плясали при этом, как огоньки.

Роджер не сразу сообразил, что она делает. Балуется, что ли?

А потом увидел за руками её лицо.

Ее лицо показалось ему ещё более приятным, чем с первого раза. Черные волосы она гладко зачесала назад, черные брови высокой дугой описывали темно-карие глаза. Нет, вот левая бровь опустилась, и лицо от этого приобрело угрожающе-хмурый вид, губы изогнулись в надменной улыбке, ноздри расширились. Руки женщины задвигались в какой-то необычной манере — с подчеркнутой любезностью и вкрадчивостью злодея из немого кино, её пальцы касались верхней губы, изображая подкручивание воображаемых усов. Детектив засмеялся. Маска злодея исчезла с её лица, глаза засверкали юмором, лицо озарила белозубая улыбка, которая разбежалась по всему лицу, словно звуковые волны от удара колокола, тонкие пальцы оживленно двигались. Детектив следил за её руками, затем вновь переключал внимание на её лицо, которое пребывало в постоянном движении. Ее губы и глаза усиливали музыку рук, а лицо, открытое, чистое и наивное, как у маленькой девочки, приобретало то страшное, то смешное выражение, все оно играло, что-то оттеняло, что-то объясняло. О, да ведь она говорит с помощью лица и рук! Роджер замер. До него внезапно дошло, что женщина — глухонемая.

А детектив буквально умирал со смеху. Его жена, очевидно, закончила рассказ о какой-то Фанни, и детектива разрывало от смеха, он давился, на глазах у него появились слезы. Даже Роджер не удержался от улыбки, даже официант, который с важным видом подошел к столику Роджера, чтобы принять заказ, заулыбался.

— Я предпочел бы что-нибудь из яиц, — ответил на его взгляд Роджер.

— Oui, monsieur. А в каком виде?

— Хм, — усмехнулся Роджер, — я не знаю.

— Может быть, monsieur будет угодно омлет?

— Да-да, хорошо, — торопливо согласился Роджер. — А какой омлет у вас есть?

— С сыром, с грибами, с луком…

— С грибами, — выбрал Роджер. — Это должно быть вкусно. Омлет с грибами. И кофе. Кофе сразу, пожалуйста.

— Oui, monsieur. Какой-нибудь салат?

— Нет. Нет, спасибо.

— Oui, monsieur, — промолвил официант и ушел.

— …Говорил вначале с Майером, а потом Майер, послушав его несколько минут, попросил священника, если он не возражает, рассказать все это мне. Я был очень удивлен, когда к моему столу подошел священник, дорогая, потому что мы там не привыкли к визитам такого рода посетителей, у нас все-таки не такое уж религиозное или святое место, как ты понимаешь.

Он широко улыбнулся жене, и она ответила ему такой же улыбкой. Господи, она действительно красавица, подумал Роджер.

— Я, значит, представляюсь ему. Выясняется, что священник тоже итальянец, начинается всякое "вы тоже итальянец?!" и тому подобное, и так проходит пара минут. Я ему — про своих предков в Италии, выясняем, что священник родился совсем в других местах. Ну, он садится к моему столу и говорит, что перед ним стоит небольшая дилемма. Я спрашиваю, что, мол, за дилемма, святой отец, а в это время думаю о своей дилемме: а вдруг ему взбредет в голову попросить меня прочитать пяток Аве Марий, а я в последний раз заходил в церковь ребенком.

Детектив сделал передышку и продолжил:

— Священник дальше рассказывает мне, что у него сегодня утром на исповеди была женщина. Вначале она исповедалась ему в обычных мелких грехах, а потом неожиданно призналась, что купила пистолет и что он у неё в данный момент в сумочке, прямо с собой, в этой исповедальной будке. И что она собирается пойти с ним в магазин, где работает её муж, подождать, пока он выйдет на обед, и застрелить его. И что она рассказывает все это священнику потому, что собирается зразу после выстрела в мужа застрелиться и сама и хотела бы заранее получить отпущение. Ну и, дорогая, священник не знал, что ей сказать. Он видел, что женщина находится в крайнем возбуждении и не в состоянии выслушивать его нравоучения — что, мол, убийство — тяжкий грех и так далее. Понимаешь, она пришла не за разрешением, а за отпущением грехов. Она хотела заранее получить благословление за то, что ухлопает мужа, а потом лишит жизни и себя. Священник решил попытать счастья и сказал ей, что было бы неплохо, если бы они вместе сотворили молитву, и, пока они молились, он вставил в свою молитву небольшую рекламку, действующую на подсознание клиента. Он сказал, что убийство — большой грех, сказал про "не убий", пятую заповедь, а потом перешел к тому, что, мол, она совершит двойной смертный грех, если пришьет мужа, а потом разделается и с собой, и спросил, есть ли у неё дети. Детей у неё нет.

После маленькой паузы рассказ продолжался.

— Конечно, священник с огорчением узнал, что у неё нет детей, потому что обычно на этой струне можно сыграть. Ну, он тут же спросил, нет ли у неё родителей, братьев и сестер, которые будут опечалены её смертью, и женщина ответила, что родители — да, есть, но ей наплевать, что они думают, и тут же взмолилась: мол, прости меня, святой отец, что я богохульствую в исповедальной будке и тем более в церкви. Святой отец простил её, и они ещё некоторое время продолжали молиться, при этом священник все время думал, как бы помешать ей разделаться с любимым муженьком, когда тот появится на улице с бутербродами в руках.

Роджер с интересом прислушивался к рассказу.

— Вот он и пришел к нам, дорогая. Он сказал мне, что священник, конечно, дает обет хранить тайну исповеди, и вот это и порождает дилемму. Исповедалась ли ему женщина в чем-то или все-таки нет? Как может человек исповедоваться в грехе, которого пока не совершил? Разве греховная мысль — это такой же грех, как греховное деяние? Если так, то мир полон грехов, содеянных в мыслях. А если так, то женщина ничего не сделала и её исповедь вовсе не является таковой. А если это не исповедь, то какую тайну исповеди должен хранить священник? Раз это не доверительная исповедь, тогда всё в порядке и священник вправе пойти в полицию и рассказать там о намерениях этой прихожанки.

Детектив набрал в грудь воздуха и продолжил:

— Я ему говорю, что, дескать, вы, святой отец, совершенно правы. Теперь надо было спрашивать у него, как имя женщины и где работает муж. Но его так быстро об этом не спросишь. Ему ещё нужно подискутировать насчет философских и метафизических аспектов различия между греховным помыслом и греховным деянием, а часы на стене в это время тикают и тикают, время обеда всё приближается, и приближается тот час, когда в голове несчастного мужа появится пара дырок. В конце концов я убедил его, что он пришел в полицию по той же причине, по которой та женщина пришла к нему, а когда он меня спрашивает, в чем состоит эта причина, и я отвечаю ему, что он тоже хотел бы иметь своего рода отпущение. Он спрашивает: в каком, мол, смысле, отпущение. Я ему объясняю, что, по моему мнению, он хочет снять с души грех за гибель двух людей, которая произошла бы, если бы он хранил молчание в соответствии с установленной догмой. То же самое, говорю я ему, и женщина. Я думаю, говорю я, что оба они хотят предотвратить эти две смерти и что поэтому женщина и пришла к нему, а он — к нам, и пусть он назовет имя женщины и место работы мужа. В это время было уже без четверти двенадцать. Он назвал мне наконец все это, и я послал патрульную машину, чтобы эту женщину задержали. Вчинить ей мы ничего не можем, пока она не совершила преступления или не попыталась совершить — не за подозрение же в намерении её брать. Но подержать её, пока остынет, и, может быть, даже как-то припугнуть… А впрочем, минуточку…

Роджер, который внимательно прислушивался к повествованию, чуть было не обернулся и не кивнул понимающе.

— Погоди-ка, у нас есть, за что её подержать. По крайней мере — может быть за что.

Жена вопрошающе подняла брови.

— Пистолет, — сказал детектив. — Если у неё нет разрешения, то вот вам и обвинение. Или, по крайней мере, мы можем припугнуть её тем, что возбудим обвинение, а там видно будет. — Детектив пожал плечами. — Что меня, однако, в этом деле беспокоит: я до сих пор не уверен, так ли всё изложил священник. Действительно ли она так исповедовалась? Вот это меня тревожит, дорогая. А ты что скажешь?

Руки жены вновь заговорили. О чем — Роджер не понимал. Случайно Роджер бросил взгляд ту сторону и увидел, как её гибкие пальцы порхают возле лица. Его, Роджера, такая красивая женщина никогда в жизни не любила. За исключением, конечно, матери.

Роджеру принесли омлет, и он принялся за него.

Рядом с ним детектив и его жена покончили с виски и стали заказывать еду.

Глава 8

Роджер сопровождал детектива и его жену до входа в метро. Там они остановились, обнялись и коротко поцеловались. Потом женщина стала спускаться по ступенькам, а детектив постоял некоторое время, глядя ей вслед, а затем, спрятав лицо, улыбнулся и пошел в направлении полицейского участка. Снег уже валил во всю, густой и крупный. Он устлал тротуары, и ходить стало скользко.

Несколько раз на обратном пути Роджер порывался подойти к детективу и всё рассказать ему. Из того, что он подслушал во время обеда, он сделал вывод, что этому человеку можно доверять, но все-таки что-то его сдерживало. Он все время думал об этом, уже, наверно, в пятый раз порывался подойти к нему и каждый раз останавливал себя и приходил к выводу, что лучше это дело оставить до участка, объясняя себе такое доверие к этому человеку тем, как тот относится к своей жене. Чувствовалось столько добра и нежности в их общении между собой, что Роджер решил: этот человек способен понять случившееся. И в то же время — надо же, ведь Роджер проникся доверием к этому человеку благодаря его жене — жена оказалась и причиной нежелания Роджера подойти к этому детективу. Сидя в ресторане поблизости от них, Роджер присутствовал при их разговоре и разве что сам не принимал участия в нем. Он видел лицо женщины, видел, какими глазами она смотрит на мужа, видел, как она накрывала его руки своими, видел множество других проявлений нежности, которыми они обменивались — подмигивания, преданные взгляды, — и почувствовал себя от этого особенно одиноким.

Сейчас, следуя за детективом по этому безмолвному миру, он вспомнил об Амелии и захотел позвонить ей.

Нет, подожди, поговори вначале с детективом.

Они почти подошли к зданию участка. Детектив остановился у полицейской машины, и патрульный, сидевший со стороны тротуара, опустил стекло. Детектив нагнулся, заглянул в машину и, обменявшись несколькими словами с полисменами, засмеялся. Потом патрульный полицейский поднял стекло, а детектив стал подниматься по семи ступенькам к входной двери.

Подожди, подумал Роджер, мне же надо…

В нерешительности он остановился на тротуаре.

Детектив открыл дверь и исчез в здании. Дверь закрылась. А Роджер стоял и стоял на тротуаре, и снег продолжал сыпать, покрывая мокрой пеленой всё вокруг. Роджер резко дернул головой, развернулся и пошел искать телефонную будку. Первым попался зал для игры в пул и кегли на набережной Стема. Он разменял у хозяина доллар — причем хозяин всем своим видом показал, что не любит разменивать деньги для разговора по телефону, — затем вошел в будку, закрыл дверь и бережно достал из кошелька сложенный листок с номером телефона Амелии.

Роджер набрал номер и стал ждать.

После четвертого гудка раздался женский голос. Ответил женский голос, но не Амелии:

— Алло?

— Здравствуйте. Нельзя ли поговорить с Амелией? — попросил Роджер.

— А кто это? — поинтересовалась женщина.

— Роджер.

— Какой Роджер?

— Роджер Брум.

— Не знаю никакого Роджера Брума, — сказала женщина.

— Амелия меня знает.

— Амелии нет. А что вам нужно?

— А где она?

— Пошла в магазин. Так что вам нужно?

— Она просила, чтобы я позвонил. А когда она будет дома?

— Минут через пять-десять, — ответила женщина.

— Вы не скажете ей, что я звонил?

— Скажу, что звонили, — сухо ответила женщина и тут же повесила трубку.

Роджер постоял немного, все ещё держа трубку у уха, потом повесил её и покинул будку.

Хозяин смерил Роджера кислым взглядом. Часы на стене показывали без чего-то два.

Интересно, вернется Амелия через пять-десять минут? Женщина, говорившая с ним, судя по голосу, была явно цветная. Иногда такого человека по голосу можно принять за белую южанку, но, как правило, определяешь, что это негритянка. Вот такое его счастье, подумал Роджер. Первая по-настоящему интересная девушка, которую он встретил и которой он, похоже, понравился, оказалась цветной. Он тут же подумал, что больше звонить не стоит, послал всё к чертям и направился обратно к участку.

Ну какой в этом смысл? — думал он. Что я все тяну и тяну? Все равно ведь придется. Все равно надо будет идти к ним и обо всем рассказывать, так что лучше уж сейчас. И что я звоню этой Амелии? Она, небось, сейчас на крыше с каким-нибудь из "персидских богов", про которых рассказывала, и занимается черт знает чем, пропади она пропадом.

При мысли о том, что Амелия находится сейчас в объятиях "персидского бога", Роджеру стало не по себе, он даже не мог объяснить, почему. Ведь он почти не знал эту девушку, и тем не менее мысль о том, что она сейчас с каким-то "персидским богом" или даже со всей этой шайкой, наполнила его такой черной ненавистью и злостью, что у него аж кулаки налились тяжестью. У него в голове гнездилась мысль рассказать в полиции и об этой банде, об этих юных подонках, нападающих на таких милых девочек, как Амелия. Но она, видно, и сама была хороша, раз допустила это.

Из парка донеслись голоса.

Сквозь густой снег прорезались громкие и пронзительные детские голоса. До него долетел полузабытый звук из детства. Вспомнилось, как они с отцом стоят на горке, что за домом — дощатым домиком рядом с железной дорогой, в котором они жили, когда братишка был совсем маленьким, — а отец кричит ему: "Поехали!" — и толкает его с горки, и сразу ветер в лицо, а рот расплывается до ушей в радостной улыбке, а потом за спиной раздается голос отца: "Молодец, Роджер!"

В парке трое мальчишек катались на санках.

Роджер прошел на территорию парка и сел на лавочку в полутора десятках футов от укатанной широкой горки, по которой носились на санках мальчишки. Им было по шесть-семь лет, не больше. Или это были детсадовцы, или первоклассники, которых отпустили из школы пораньше. Двое были одеты в старые лыжные курточки с капюшонами, а третий — в зеленую клетчатую курточку из плотной ткани и шерстяную шапочку, которую надвинул на лоб и уши так, что она почти закрывала глаза, и Роджер даже усомнился, много ли мальчик так видит. Двое других не носили никаких шапочек, и их волосы были в снегу. Ребятишки кричали на все голоса: "Эй, смотрите, как я! Э, вы, а посмотрите, как я!" — хватали санки, разбегались, потом бросались вниз вместе с санками, хлопаясь на них животами, и с радостными криками неслись под горку, а один подражал вою полицейской сирены. Роджер встал, прошел к вершине горки и стал ждать, когда ребятишки поднимутся наверх. Они не обращали на Роджера ни малейшего внимания, шумно обсуждая и заново переживая завершившийся спуск, таща за собой на веревках санки, оглядываясь и примериваясь к следующему спуску. "Не, а вы видели, я чуть не врезался вон в то дерево?!" — стараясь перекричать друзей, делился впечатлениями один из мальчиков. Тот, который был в зеленой куртке, встал рядом с Роджером, набрал в легкие побольше воздуха, повернулся и приготовился снова ринуться вниз.

— Привет, обратился Роджер к мальчугану.

Мальчик поднял голову и посмотрел на Роджера из-под надвинутой на самые глаза шапочки.

— Привет, — пробурчал тот, провел рукавичкой по носу, из которого текло, и снова отвернулся.

— Хорошая горка, — сказал Роджер.

— М-м, — промычал мальчуган.

— Можно прокатиться?

— Чего?

— Можно, говорю, прокатиться разок?

— Не-а, — услышал он в ответ.

Мальчик бросил на Роджера короткий презрительный взгляд, разбежался, упал на санки и покатился вниз. Роджер стал смотреть ему вслед. Его обуревала злость от мыслей об Амелии и этих "богах" вокруг нее. Он также начал взвешивать про себя, что может ожидать его в полицейском участке — независимо от того, хороший детектив ему попадется или плохой. А тут ещё этот сопливый мальчишка, какое он имеет право так разговаривать с ним? У него даже кулаки сжались. Он стал ждать, пока этот мальчишка снова поднимется на гору.

— Тебя мама учила, как себя надо вести? — спросил его Роджер.

Мальчик взглянул на него из-под шапочки. Двое других ребятишек остановились футах в трех от Роджера и стали с любопытством рассматривать его. Их лица приобрели то воинственное и несколько испуганное выражение, которое бывает у детей, когда они ждут какой-нибудь неприятности от взрослого.

— Ты все ещё здесь, мистер? — спросил мальчишка в шапочке.

— А чего он, Томми? — заинтересовался один из его друзей.

— Да какой-то непонятный малый, — ответил ему Томми.

— Я всего-то и попросил у тебя разок прокатиться, — произнес Роджер.

— А я сказал тебе нет.

— У тебя что, золотые, что ли, санки?

— Ладно, мистер, отстань от меня, — бросил Томми.

— А я хочу прокатиться! — внезапно произнес Роджер, резко и грубо, схватил санки за то место, где был руль, и потащил их на себя. Томми вцепился было в них, но не выдержал напряжения и сразу же отпустил. Том заголосил первым, двое других тут же присоединились к нему, но Роджер уже бежал, подгоняемый вначале раздражением, а потом чувством радостного возбуждения. На вершине горки он бросился вместе с санками на снег, и санки затрещали под двумястами десятью фунтами, едва не развалившись, но покатились, и в движении напряжение на них было меньше. Сила тяжести несла по склону, они набирали скорость, двести десятьфунтов разгоняли их все быстрее и быстрее, Роджер открыл рот и, как ребенок, закричал от радости, а падающий снег бил ему в лицо. За спиной у него голосили и что-то выкрикивали ребятишки, они бежали за ним, но ему было не до них. Глаза слезились от ветра, снег залеплял лицо, так что видимость была минимальной. Санки внезапно перевернулись, он скатился на снег, санки перелетели через него. Он продолжал катиться по снегу, пальто, брюки, лицо и волосы — все было в снегу, а его разбирал смех. Наконец у подножья горки он остановился и сел, продолжая хохотать, глядя, как галдящая ребятня достает из сугроба "его" санки.

— Томми, позови полицейского, — посоветовал один из ребятишек.

— И правильно, сбегай, — поддержал его другой приятель.

Роджер вскочил на ноги, потом, все ещё смеясь, бросил последний взгляд на мальчишек — и побежал.

Интересно, сколько времени прошло? Пять-десять прошло? Вернулась Амелия или нет?

Он снова засмеялся. Да, удивил он этих чертенят, они, небось, никак в себя не придут. Но как здорово, что он прокатился. Это было что-то! Радость пьянила его. Внезапно он прекратил бег, поднял лицо навстречу падающему снегу и издал ликующий крик, а потом снова побежал, побежал к выходу из парка.

Он остановился, подбежав к границе парка, потом, сунув руки в карманы, с видом солидного джентльмена пошел по тротуару. Он помнил себя и отца, и ту радость, которую он испытывал тогда, бывая вместе с отцом, когда братишки ещё не было на свете, и потом, когда братишка был совсем маленький. А после, когда братишке было два года, отец погиб, и Роджеру пришлось взять на себя заботы о семье — так ему сказала тогда мама, хотя ему было только семь лет. Теперь ты у нас в семье за мужчину, Роджер, говорила она ему. Спускаясь с горы на детских санках, он вновь пережил то время, когда отец был жив, и ту радость — вот для чего ему хотелось прокатиться. А теперь, когда ты идешь по тротуару, держась серьезным джентльменом, ты уже в другом времени, уже после гибели отца в железнодорожной катастрофе, и тебе не до шуток, ты взрослый мужчин, на тебе теперь семья, Роджер.

Мужчина в семь лет, подумал он.

Как, черт возьми, можно стать мужчиной в семь лет?

Да, я всегда выглядел старше своего возраста.

И сейчас тоже.

Роджер встряхнул головой.

На него стала находить депрессия. Он не понимал, почему. Лицо было мокрым от снега. Он вытер его рукой, потом достал из кармана платок и снова вытер лицо. Подумал, что надо бы попробовать позвонить Амелии. И надо бы поговорить с тем детективом.

Роджер заключил сам с собой договоренность. Если следующим автомобилем, который проедет по улице, будет черный "шевроле", то он пойдет в полицию и встретится с тем детективом. Но если следующим будет такси, то позвонит Амелии. Если же пройдет грузовик, то пойдет к себе в номер, соберет вещи и отправится домой, это будет самое лучшее, о нем ведь там беспокоятся. Но, очевидно, из-за снега на улице было пусто, и, когда наконец показалась машина, то ею оказался голубой "форд" с открывающимся верхом. Насчет него у Роджера не было с собой договоренности. Обругав "форд", он пошел дальше, увидел телефонную будку и набрал номер Амелии.

Ответил тот же женский голос.

— Что вы хотите? — спросил голос.

— Это снова Роджер Брум, — начал он. — Я хотел бы поговорить с Амелией.

— Минутку, — ответила женщина. Она прикрыла ладонью трубку, и Роджер услышал, как она позвала: — Мелия! Это твой мистер Чарли![29]

Роджер подождал.

Когда Амелия подошла к телефону, первым делом Роджер выпалил в трубку:

— А кто такой мистер Чарли?

— Потом скажу. Где ты?

— Не знаю. Где-то возле парка.

— Хочешь меня увидеть? — спросила Амелия.

— Да.

— Только сразу я не смогу прийти. Я помогаю маме, мы тут возимся с занавесками.

— Это мама подходила к телефону?

— Да.

— У неё приятный голос.

— Да, она у меня очаровательная.

— А в чем ты ей, ты сказала, помогаешь?

— С занавесками возимся. Она сшила новые занавески, и мы сейчас вешаем их, — ответила Амелия.

— А без тебя она не справится?

— Нет. — Амелия немного помолчала. — Встретимся попозже — если, конечно, хочешь.

— Хорошо. А когда попозже?

— Через часок.

— Хорошо. А где?

— Ой, я даже не знаю. А что если у аптеки?

— О'кей, у аптеки, — согласился Роджер. — Сейчас сколько?

— Сейчас примерно двадцать минут третьего, я думаю. Скажем, в три тридцать — для верности.

— О'кей, у аптеки в три тридцать.

— Это-то ты знаешь, где?

— А как же? А где это?

Амелия рассмеялась.

— На углу Эйнсли и Одиннадцатой Севера.

— Эйнсли и Одиннадцатой. Хорошо.

— В три тридцать.

— Да, в три тридцать. Роджер сделал паузу, а потом спросил: — Так кто такой мистер Чарли?

— Мистер Чарли — это ты.

— Я?

Амелия снова рассмеялась.

— Об этом расскажу, когда увидимся. Прочту тебе лекцию по межрасовым отношениям.

— О, Господи.

— И ещё кое о чем, — шепотом добавила Амелия.

— О'кей, — вымолвил Роджер, сердце которого запрыгало в груди. — В три тридцать у аптеки. Я пока пойду домой, одену чистую рубашку.

— О'кей.

— Пока, — сказал Роджер.

— Пока, — сказала Амелия.

Когда Роджер подошел к дому, у подъезда увидел полицейский автомобиль.

В нем никого не было. Стекло окошка со стороны тротуара оказалось опущенным, и слышались радиопереговоры полиции. Роджер поднял голову и через стекла входной двери увидел миссис Дауэрти, разговаривавшую с двумя полицейскими в форме.

Роджер хотел было развернуться и перейти на другую сторону улицы, но один из полицейских в этот момент повернул голову и взглянул на Роджера. Теперь, раз уж его увидели, сворачивать было поздно, и Роджер как ни в чем не бывало поднялся по ступенькам, сбил с ног снег, открыл дверь и вошел в вестибюль. Радиатор отопления издавал глухой шум и шипение. Спиной к нему стоял полный полицейский. Руки он держал за спиной, расправил пальцы над радиатором. Когда Роджер входил в вестибюль, миссис Дауэрти что-то объясняла полицейским:

— …Обнаружила только полчаса назад, когда спустилась в подвал, надо было положить там грязное белье, добрый день, мистер Брум.

— Добрый день, миссис Дауэрти, — ответил Роджер. — Что-нибудь случилось?

— О, ничего серьезного, — сказала миссис Дауэрти и снова повернулась к полицейскому, когда Роджер прошел мимо. — Не скажу, что это новая вещь, да и вообще… Но долларов пятьдесят-семьдесят это стоило, я думаю, а там кто его знает, — рассказывала она полному полисмену. Роджер открыл следующую дверь, ведущую из вестибюля. — Что неприятно — что кто-то смог проникнуть в подвал и…

Роджер закрыл дверь и поднялся по ступенькам в свою комнату.

Не успел он снять пальто, как раздался стук в дверь.

— Кто там? — спросил он.

— Это я, Фук.

— Кто?

— Фук. Фук Шэнехен. Откройте.

Роджер подошел к двери и отпер её. Фук был маленьким лысым человеком лет сорока пяти с горящими глазами. На нем была белая рубашка, поверх неё — коричневый джемпер. Когда Роджер увидел Фука, на лице того сияла улыбка. Он вошел в комнату с видом заговорщика и немедленно закрыл за собой дверь и запер её.

— Полицию внизу видели? — спросил он сразу.

— Да, — ответил Роджер.

— Вот то-то! — радостно сказал Фук, продолжая сиять.

— А чего им надо?

— А вы не знаете, что случилось?

— Нет. А что?

— Кто-то грабанул нашего кровососа.

— Вы кого имеете в виду?

— Дауэрти. Дауэрти — нашу хозяюшку, кого же еще?

— Приятная леди, — сказал Роджер, пожав плечами.

— Ой-ой-ой, — запричитал Фук, — ой-ой-ой, приятная.

— Мне она кажется приятной леди, — уточнил Роджер.

— Это потому что вы живете здесь всего несколько дней. А я живу тут, в этом болоте, уже шесть лет. Шесть лет! И я говорю вам, что это кровосос, скряга, таких жадных людей свет ещё не видывал, это я вам говорю. У, старая ведьма!

— Ну и в чем же дело? — Роджер недоуменно пожал плечами.

— Я очень рад, что почистили эту старую ведьму.

— А что взяли?

— Да мало, — недовольно произнес Фук. — У вас тут выпить нет?

— Что? А, нет, извините.

— Тогда я сейчас мигом.

— А куда вы?

— В свой номер. У меня там есть бутылочка. Стаканы есть?

— Один только. Вон, на раковине.

— Ладно, свой принесу, — сказал Фук и исчез.

Так, подумал Роджер, я был уверен, что она рано или поздно обнаружит это, но не думал, что так быстро. Или, пожалуй, не ожидал, что она вызовет полицию, если и обнаружит. Но она и пропажу обнаружила, и полицию вызвала. Полисмены сейчас на первом этаже, так что, может быть, сейчас самое подходящее время напиться с Фуком. Нет, я же договорился с Амелией на полчетвертого.

Надо было мне быть поосторожнее.

В тот момент казалось, что я поступал как надо.

Может быть.

Вновь в дверь постучали.

— Входите, — крикнул Фук.

Это был Фук. Он нес в руках полупустую бутылку бурбона, на горлышко которой был надет стакан. Он поставил бутылку на туалетный столик, потом подскочил к умывальнику и взял стакан Роджера, снял свой стакан с горлышка и поставил оба стакана рядом, затем взял в руки бутылку.

— Скажете, когда хватит, — предупредил он.

— Я много не пью, — сообщил ему Роджер.

— Я тоже, — в тон ему ответил Фук, при этом подмигнув, и налил полстакана.

— Для меня это слишком много, — заметил Роджер.

— Хорошо, этот я возьму себе, — ответил Фук и стал наливать другой стакан.

— Достаточно, — остановил его Роджер.

— Еще немножко. Праздник все-таки.

— А что празднуем?

Фук налил Роджеру ещё на палец виски и подвинул ему стакан, затем поднял свой и произнес:

— За убыток миссис Дауэрти, и чтобы он для старой ведьмы оказался невосполнимым.

— Невосполнимым?

— Чтобы страховку не получила. — Фук подмигнул Роджеру и сделал внушительный глоток виски. — Пусть также это будет началом целой серии убытков. Пусть этот несчастный жулик проникнет в подвал этой ночью и украдет у нее, скажем, корыто для стирки, а в следующий раз — печку, а потом — её нижнее белье, которое висит там на веревке. Пусть все бродяги и жулики этого паршивого города ночь за ночью совершают набеги на подвал миссис Дауэрти и очищают его, как стая стервятников, слетевшихся на падаль. Пусть множатся убытки до тех пор, пока у старой ведьмы не останется ничего, кроме нижнего белья. И пусть однажды ночью отважный насильник заберется к ней через окно, сделает свое дело и оставит её в одной ночной рубашке, чтобы совсем не замерзла. Аминь, — закончил Фук и осушил свой стакан. Потом он снова налил себе, на этот раз полный стакан, почти до краев. — Вы не пьете, мой друг, — заметил он Роджеру.

— Я пью, — сказал Роджер и отпил из своего стакана.

— За морозильник, — произнес Фук.

Роджер никак не отреагировал на только что сказанное.

— Диву только даешься, что кто-то залез в подвал к миссис Дауэрти и спер морозильник. То есть холодильник. Он там собирал пыль уж черт знает сколько времени. Возникает много вопросов, они меня и изумляют, и забавляют, — сказал Фук.

— Например?

— Например, номер один. Как этот кто-то узнал, что старая ведьма держит в подвале морозильник? То есть холодильник. Вот вы — сколько раз вы бывали в подвале?

— Я ни разу там не был, — ответил Роджер.

— Во-от. Я живу в этом проклятом доме шесть лет и был там только два раза. Первый раз — когда клал на полку чемодан, а другой — это когда мамаша Дауэрти упала в обморок, увидев в подвале крысу. При этом она так заорала, что разбудила чуть ли не весь дом, ну и меня тоже. Я бросился туда, смотрю — костлявая ведьма распласталась на полу без сознания, да ещё платье задралось на костлявый зад. Меня от этого зрелища чуть не стошнило. Любого стошнило бы. Давай ещё налью.

— Я ещё это не допил.

— Значит, откуда кому-то знать, что там есть холодильник — это вопрос номер один. А если он узнал про холодильник, то он узнал и о том, что это рухлядь, выпуска тридцать девятого — сорокового года и стоит она долларов десять, если не меньше. Зачем человеку понадобилось рисковать ради того, чтобы украсть это барахло? Ведь поднять в одиночку такую штуку — запросто наживешь грыжу. Фук налил себе ещё и добавил к сказанному: — Я, конечно, говорю о нормальном человеке, вроде меня. Я человек вроде тебя и глазом не моргнет — поднимет.

— Ну, не знаю, — сказал Роджер и пожал плечами.

— Во всяком случае, — продолжал рассуждать Фук, — вопрос номер один: откуда кто-то узнал, что он там? А второй: зачем кому-то понадобилось красть это старье, которому от силы цена пять-шесть долларов?

— Мало ли, может, понадобился, — предположил Роджер.

— Для чего?

— Не знаю.

— Ладно, зачем бы он это ни делал, я рад, что он это сделал. Я только надеюсь, что он все-таки взял побольше, пока там был. Чего тогда этой старой ведьме поднимать такой шум перед полицией? Из-за этого старья — холодильника? Собрала сюда всю полицию. И это из-за аппарата, которому цена-то — три-четыре доллара.

— Да нет, там внизу только два полисмена, — сказал Роджер.

— Эти ребята занимаются мелкими мошенниками, — пояснил Фук. — Когда дело идет о краже, грабеже, то начинают с них, а потом приходят детективы. Подожди, увидишь. Они сегодня же будут здесь, начнут опрашивать, вынюхивать, отнимать время налогоплательщиков и тратить их деньги, и все это из-за вшивого холодильника, за который и двух долларов в базарный день не дадут. Выпей еще.

— Спасибо, — произнес Роджер и протянул стакан.

Глава 9

Его разбудил стук в дверь.

Фук ушел примерно без четверти три, забрав с собой остатки виски. Роджер выпил только две дозы виски, но он не привык пить виски без воды, вот его, видно, и разморило. Он прикинул, сколько сейчас может быть времени. Вряд ли он спал очень долго. Он привстал и, сидя на кровати, словно ошарашенный, осмотрелся вокруг. Он слегка вздрогнул, когда стук в дверь повторился.

— Кто там? — спросил Роджер.

— Полиция, — ответил голос за дверью.

Вот и полиция, подумал он.

— Сейчас, один момент, — откликнулся Роджер.

Это, наверное, насчет холодильника. Фук сказал, что придут детективы и будут спрашивать насчет холодильника. Роджер сбросил ноги на пол и пошел открывать дверь. Она была незаперта. Роджер повернул ручку и открыл дверь.

В коридоре стояли двое. Один — очень высокий, другой — низкий. У высокого были рыжие волосы, а на правом виске виднелась белая неровная полоса.

— Мистер Брум? — спросил низкий.

— Да, — ответил Роджер.

— Я детектив Уиллис, — представился низкий. — А это мой коллега, детектив Хос. Мы не могли бы задать вам несколько вопросов?

Роджер отошел от двери, чтобы пропустить полицейских. Первым в комнату вошел Уиллис, за ним — Хорс, который закрыл за собой дверь. Роджер сел на край кровати, а полицейским указал на стула с креслом и предложил:

— Садитесь, пожалуйста.

Уиллис сел на стул с жесткой спинкой, который стоял рядом с туалетным столиком, а Хорс — не может быть, чтобы у него была такая фамилия! — встал за этим же стулом, положив одну руку на столик. Оба были одеты в плотные пальто. Пальто Уиллиса было застегнуто на все пуговицы, другой держал пальто нараспашку, и под ним был виден спортивный пиджак в крупную клетку. Под полой пиджака Роджер увидел кожаную кобуру.

— Извините, — сказал Роджер, — как, вы сказали, ваша фамилия?

— Моя? — спросил рыжеволосый.

— Да. М-м…

— Хос.

Роджер кивнул.

Детектив для верности произнес свою фамилию по буквам.

— А-а, — улыбнулся Роджер, — а я думал, вы сказали "Хорс".

— Нет, Хос.

— Конечно, конечно.

В комнате установилось молчание.

— Мистер Брум, — начал Уиллис, — ваша хозяйка, миссис Дауэрти, предоставила нам список всех постояльцев её дома, и мы делаем обычный обход, как это бывает в подобных случаях. Я думаю, вы знаете, что из подвала украден холодильник. Это произошло ночью.

— Да, — ответил Роджер.

— Откуда вы узнали об этом, мистер Брум? — спросил Хос.

— Мне Фук сказал. Фук Шэнехен. Его комната дальше по коридору.

— Фук? — удивился Хос.

— Мне кажется, его по-настоящему зовут Фрэнк Хуберт Шэнехен или что-то в этом роде. А Фук — это прозвище.

— Понятно, — сказал Хос. — И когда он рассказал вам об этом, мистер Брум?

— О, я не знаю. Сейчас сколько?

Уиллис посмотрел на свои часы.

— Три часа.

— Значит — около получаса назад, я думаю. Или пятнадцать минут, не знаю. Он кончил рассказывать мне об этом, а потом мы немножко выпили.

— А до того как он вам рассказал о холодильнике, вы ничего об этом не знали, да?

— Совершенно верно. Ну, в действительности я понял, что что-то не то, когда совсем недавно вернулся сюда, потому что видел, как миссис Дауэрти беседовала в вестибюле с двумя полицейскими.

— Однако что "не то" — этого вы не знали, пока мистер Шэнехен не рассказал вам о холодильнике, верно?

— Да, верно.

Оба детектива посмотрели на него и ничего не сказали. Роджеру почти показалось, что у них больше нет вопросов. Уиллис прокашлялся.

— Понимаете, мистер Брум, — сказал он, это все рутинное дело, и мы ни в коей мере не считаем, что вы…

— О, я вас понимаю.

— Самое логичное в нашем положении — это начать расследование с постояльцев этого дома, с тех, кто мог бы иметь доступ, подход…

— Да, конечно.

— …К краденому предмету или предметам.

— Естественно.

В комнате снова наступило молчание.

— Мистер Брум, не могли бы вы сказать нам, где вы были прошлой ночью?

— В какое время ночи?

— Ну, начнем с обеда. Где вы обедали?

— Хм, я не помню, — замялся Роджер. — Где-то поблизости тут, в маленьком итальянском ресторане. — Он остановился. — Понимаете, я слабо знаю город. Я редко сюда приезжаю. И в этот раз я провел здесь всего несколько дней.

— А что вы здесь делаете, мистер Брум?

— Продаю изделия из дерева.

— А что это такое? Что за изделия, какого рода?

— У нас маленькая мастерская дома. Мы делаем кофейные столики, разные чаши, ложки и все в таком роде. Потом продаем это в разных местах этого города. Вот за этим я и приехал сюда.

— Когда вы собираетесь домой?

— Вообще-то я собирался поехать сегодня вечером. Роджер пожал плечами. — Весь товар я продал вчера. Мне в общем-то нет резона болтаться здесь.

— А где это — ваш дом?

— Кэри. Он сделал паузу. — Под Хадлстоном.

— А, да, — подал голос Хос.

— Что, знаете? — удивился Роджер.

— Я там на лыжах катался, на горе Торранс, — ответил Хос.

— На лыжах катались?

— Да. Там красиво в горах.

— Ну так вот, а наша мастерская на сто девяностой миле, к востоку от Хадлстона. Там есть поворот перед самой дорогой в горы.

— Да-да.

— Ну надо же! — воскликнул Роджер и улыбнулся. — Мир мал.

— Действительно, — согласился Хос и тоже улыбнулся.

— Так во сколько вы были в ресторане, мистер Брум? — задал вопрос Уиллис.

— Должно быть, около пяти.

— Так рано?

— А мы дома рано едим, и я, думаю, привык к такому режиму, — ответил Роджер, пожав плечами.

— А что вы делали потом?

— Пришел сюда.

— Во сколько это было?

— Полседьмого, наверно. Примерно.

— И остались здесь?

— Нет.

— Куда вы пошли?

— В бар.

— В какой?

— В этом районе, шесть или семь кварталов отсюда, не больше, если идти по Двенадцатой.

— А вы не могли бы вспомнить название бара?

— К сожалению, нет. Я просто вышел пройтись. А в бар заскочил, потому что замерз. Обычно я редко пью.

— Но вы и с мистером Шэнехеном только что пили, так ведь?

— А, да, было дело. — Тут Роджер засмеялся. — Мы кое-что отмечали.

— Что отмечали?

— Вообще-то я не должен говорить об этом, вы неправильно поймете.

— А в чем дело? — спросил Хос, тоже улыбнувшись.

— Да понимаете, Фук недолюбливает миссис Дауэрти. И он очень обрадовался, что у неё украли старый холодильник. — Роджер снова засмеялся. — Вот ему и захотелось устроить праздник по такому случаю.

— Вы не думаете, что это он стащил холодильник? — задал вопрос Уиллис.

— Кто? Фук? Не-ет. — Роджер замотал головой. — Нет, он такого не сделал бы. Просто он обрадовался, что её обокрали, вот и все. Не-ет. Послушайте, я не хотел бы, чтобы у Фука были неприятности из-за того, что я тут говорил вам. Он очень симпатичная личность. Не он вор, я вам точно говорю.

— М-да. А во сколько вы ушли из бара, мистер Брум? — спросил Уиллис.

— Часов в двенадцать. Точно не знаю. Что-то возле того.

— У вас нет часов?

— Нет.

— Значит, у вас нет уверенности, что ушли в двенадцать?

— Должно быть, около того. Меня стало клонить ко сну, а я обычно ложусь спать примерно в это время.

— Вы были один? — Этот вопрос задал Хос.

— Да, — ответил Роджер и посмотрел поочередно в глаза обоим детективам. Интересно, поняли они или нет, что он впервые за время беседы соврал им?

— Что вы делали после того, как ушли из бара?

— Вернулся сюда, — ответил Роджер. Так, в общем, оно и было. Он действительно вернулся в свою комнату.

— А потом?

— Потом лег в постель. — И это было правдой.

— И сразу заснули?

— Да нет, не сразу. — Он продолжал говорить правду. Более или менее правду.

— И когда заснули? — спросил Хос.

— Правда, не помню. Через полчаса, через час. Через сколько заснул — это трудно сказать, поймите.

— М-да, положим, — произнес Уиллис. — А вы не слышали чего-нибудь странного, когда лежали в кровати и ещё не спали?

— В каком роде странного?

— Какого-нибудь странного звука?

— Какого, например? — не мог понять Роджер.

— Выходящего за рамки обычного, — пытался пояснить Хос.

— Нет, ничего такого не слышал.

— И ночью вас ничто не будило?

— Нет.

— С улицы до вас не доносились какие-нибудь звуки? Ну, например, мужские голоса или чтобы кто-то возился с тяжелым грузом — такого рода?

— Нет, не слышал.

— Может, кто-то волок, тащил что-то?

— Нет, это все-таки четвертый этаж, — сказал Роджер, — тут трудно услышать что-то такое с улицы, даже если не спишь. — Роджер сделал паузу. — А вообще я крепко сплю. — Снова наступила пауза. — Извините, вы не скажете, сколько сейчас времени?

Уиллис взглянул на часы.

— Десять четвертого.

— Спасибо.

— У вас встреча, мистер Брум?

— Да, я должен встретиться кое с кем.

— А сколько, по-вашему, стоит тот холодильник? — неожиданно спросил Хос.

— Не знаю, никогда не видел его.

— А вам не приходилось бывать в подвале дома?

— Нет, — ответил Роджер.

— Миссис Дауэрти говорит, что он стоит около пятидесяти долларов, — сказал Уиллис. — Вы согласны с этим?

— Я же никогда не видел его, так что как я могу сказать? — отвечал Роджер. — Но Фук говорит, что он стоит всего несколько долларов.

— Мы почему выясняем цену — от этого зависит состав преступления, — пояснил Уиллис.

— Преступления?

— Да, уголовного преступления. Если его стоимость меньше двадцати пяти долларов — значит, речь пойдет о мелком воровстве. Это мелкое правонарушение.

— Понятно.

— Если преступление совершено ночью и при этом совершен отъем собственности у другого лица, — продолжал Уиллис, — то это автоматически считается крупной кражей. Если то же самое произведено из места проживания лица… — Уиллис остановился. — Ну, из дома украдено, понимаете?

— Понимаю. И?

— Да, к тому же ночью, то, если стоимость украденного составит более двадцати пяти долларов, это будет крупной кражей.

— А-а, — понял Роджер.

— Да. Крупное воровство — это не мелкое правонарушение, а уголовное преступление, вот так. За крупную кражу можно схлопотать до десяти лет.

— Правда? — удивился Роджер. — За какие-то двадцать пять долларов? Ничего себе! — Роджер покачал головой.

— Точно, — подтвердил Уиллис. Он перевел взгляд на Хоса. — У тебя больше нет вопросов?

— А других окон здесь нет? — спросил тот.

— Других окон? — удивился Роджер. — Нет, других нет.

— Выходящих во двор нет?

— Нет.

— Я не представляю, чтобы кто-то вытаскивал этот тяжелый холодильник из парадного подъезда, — сказал Хос. — Машина, я думаю, должна была через переулок подъехать задом к двери, ведущей в подвал. — Он пожал плечами. — Впрочем, мистер Брум этого не услышал бы, его окно выходит на улицу.

— Да, конечно, — согласился Роджер.

Уиллис вздохнул.

— Вы очень помогли нам, мистер Брум, спасибо вам большое.

— Надеюсь, мы не помешали вашей встрече, — добавил Хос.

— Нет, у меня назначено на половину четвертого, — ответил Роджер.

— Еще раз спасибо, — поблагодарил Уиллис.

— Рад помочь. — Роджер проводил полисменов до двери. — Я вам ещё понадоблюсь?

— Да нет, не думаю, — ответил Хос. Он повернулся к Уиллису: — Как, Хэл?

— И я не думаю, мистер Брум. Надеюсь, вы понимаете, что мы обязаны проверить всех…

— Да, конечно.

— Скорее всего, это местный сброд устроил, — подумал вслух Хос.

— Или какой-нибудь шкет. Они иногда такое вытворяют, — высказал свое мнение и Уиллис.

— Мы часто имеем дело с мелким воровством, — сообщил Роджеру Хос. — В таких случаях трудно что-то сделать, если не повезет и не найдется свидетель.

— А иногда случается, что мы ловим какого-нибудь малого, скажем, шесть месяцев спустя, — по другому, понятно, делу, — а он нам говорит, что в феврале увел из подвала холодильник. Бывает и так. — Уиллис улыбнулся. — Мы ничего из виду не теряем.

— Что ж, желаю удачи, — сказал Роджер, открывая перед детективами дверь.

— Что касается вас, — подчеркнул Хос, — можете забыть обо всем этом. Езжайте домой, побудьте здесь — как хотите. Вас мы не будем больше беспокоить.

— Спасибо вам, — ответил Роджер.

— Это вам спасибо, что уделили нам время, — тепло поблагодарил Хос.

— Спасибо, — присоединился к нему и Уиллис.

Детективы вышли в коридор. Роджер закрыл за ними дверь. Он стоял и слушал, пока не стихли их шаги, затем запер дверь.

В нижнем ящике туалетного столика лежал шарф Молли.

Глава 10

Они подошли к номеру Роджера чуть после полуночи, тихо поднявшись на третий этаж и бесшумно пройдя мимо комнаты Фука. Не говоря ни слова, они стояли и ждали, пока Роджер достанет ключи и отопрет дверь. Вошли в комнату, Роджер закрыл дверь. Свет из коридора перестал светить, и в комнате сделалось темно. Несколько секунд они стояли во тьме, пока Роджер шарил по стене в поисках выключателя. Когда свеет зажегся, Молли, казалось, была удивлена тем, что Роджер не сделал попытки поцеловать её в темноте.

— Здесь очень приятно, — сказала Молли, оглядев комнату. — Очень симпатично.

— Спасибо, — произнес Роджер тоже, как и Молли, полушепотом. Никто не видел, как они пришли, никто не знал, что они здесь, но тем не менее шептались, словно весь дом знал, что они тут вместе, словно все обитатели дома вознамерились подслушивать их.

— Не такая уж и маленькая, — прошептала Молли.

— Да нет, нормальная. Для одного тут вполне хватает места.

— Да-да. — Молли сняла пальто и шарф и положила их на подлокотники кресла. — что ж, действительно приличная комнатка. Может быть, я перееду. Как вы думаете, здесь есть свободные номера?

— Ой, откуда я знаю? Кстати, эта комната завтра освобождается, имейте в виду. Я собираюсь завтра возвращаться в Кэри.

— Ах да, я чуть не забыла.

— Да, — подтвердил Роджер и кивнул.

Молли села на край кровати.

— Жаль, что ты так скоро уезжаешь, — промолвила она.

— Просто, понимаете, мне тут больше нечего делать. Мать ждет меня, так что мне действительно надо…

— О, конечно… Какая уютная кроватка.

— Да, неплохая, — согласился Роджер.

— Кажется, очень удобная. Терпеть не могу комковатых матрасов. А ты?

— Я тоже.

— И слишком мягких не люблю.

— Нет, эта кровать действительно вполне хороша. На ней правда очень хорошо спится.

Внезапно Молли откинулась назад и легла на постель с ногами, положив руки за голову.

— М-м, как здорово! — с удовольствием промурлыкала она и улыбнулась Роджеру. — Ой, как бы не заснуть.

— Что ж, — тихо промолвил Роджер и улыбнулся в ответ.

— С этими поисками работы… Если в ты знал, как устают ноги от этой беготни. Иногда прямо умираешь от усталости. Ты не возражаешь, я сниму туфли?

— Нет, пожалуйста.

— Еще минутку — и я пойду, — сказала она, сев на кровати, и, положив ногу на ногу, сняла одну туфлю, потом в такой же манере — другую. — Но раз уж я здесь, могу я воспользоваться случаем?

— Конечно, — разрешил Роджер.

— О-о, — произнесла Молли от облегчения. Она пошевелила ступнями и пальцами ног, разминая их. — О-ой, как хорошо. — Молли легла, оперевшись на локти, и посмотрела в глаза Роджеру. — А ты не собираешься снимать пальто? — поинтересовалась она.

— Что? О, я думал…

— У меня есть несколько минут, — промолвила она. — Нет необходимости бежать сразу. Если, конечно, ты не…

— Что ты, что ты!

— Потом так хорошо побыть без туфель, — произнесла Молли с улыбкой.

— Располагайся поудобнее, — сказал Роджер, снял пальто и понес его в шкаф. — Извините, что не предлагаю вам чего-нибудь, у меня в комнате ничего нет.

— О, все хорошо. Я много и не пью.

Роджер повесил пальто на вешалку, потом взял с кресла пальто Молли и повесил его поверх своего на одни плечики, затем накинул сверху шарф Молли, обведя его вокруг крючка плечиков, и все это повесил в шкаф.

— Если бы магазины были сейчас открыты, я сходил бы взять бутылку чего-нибудь…

— О, перестань об этом. Надеюсь, у тебя не создалось впечатления, что я много пью?

— Нет, у меня нет такого впечатления.

— Я обычно не пью, только за компанию. Ты знаешь, это так угнетает — ходишь, ходишь по городу и ничего найти не можешь. Любой не выдержит.

— Я представляю себе, — сочувственно произнес Роджер.

— Господи, как же хорошо освободиться от этих туфель. — Молли убрала один локоть и лежала на одном так, чтобы видеть Роджера. Улыбнувшись, она спросила: — А здесь это единственный свет?

— Что ты говоришь?

— Свет, говорю. Ярковат слишком.

— А, на столике есть лампа, — ответил Роджер. — Может быть, лучше…

— Пожалуйста. А то я лежу, и на меня весь свет…

— Сейчас зажгу эту. — Роджер подошел к столику, включил маленькую настольную лампу и выключил верхний свет. — Ну, как?

— Лучше. Гораздо лучше.

Молли закрыла глаза. В комнате установилась тишина.

— М-м. — Молли потянулась, раскинувшись на кровати. — Только бы не заснуть.

— Ничего, ещё есть время.

— Еще не вечер, да? — сказала она и захихикала. — Вот будет весело, если ваша хозяйка завтра утром войдет сюда и застанет вас с неизвестной женщиной, правда?

— Да она никогда сюда не заходит. Здесь вообще никто тебя не беспокоит.

— Значит, тут уже были незнакомые женщины?

— Нет, вовсе не значит.

Молли хихикнула.

— Я знаю, шучу. — Она открыла глаза и торжественно-серьезно смерила его взглядом. — Я люблю поддразнивать.

Роджер ничего не сказал на это.

— Но не таким образом. — Молли сделала паузу. — Ты понимаешь, что я имею в виду?

— Не уверен.

Она коротко усмехнулась, потом внезапно поднялась и села в кровати, потом спустила ноги на пол.

— Я помну вам все покрывало. Вашей хозяйке это не понравится. Я хочу сказать, что она не против того, чтобы у вас бывали женщины, но ей наверняка не нравится, когда мнут покрывало или оставляют следы помады на подушке.

— Да она ни разу и не находила следов помады на подушке, — с улыбкой сообщил Роджер.

— Нет, так и мы не станем оставлять. — Она подошла к туалетному столику, открыла свою сумочку, достала салфетку "клинэкс" и нагнулась к зеркалу. Быстрым движением она сняла помаду и положила салфетку обратно в сумочку. — Та-ак, — проговорила Молли и улыбнулась Роджеру. Ему начало не нравиться, как она устраивается в его комнате, как чересчур свободно и естественно она ведет себя, будто это её номер. Он смотрел, как Молли подходит к кровати, сдергивает покрывало, взбивает подушки. — Та-ак, — снова сказала она и села на край кровати. Потом улыбнулась ему и сказала: — Ну и вот.

В комнате наступило молчание. Молли спокойно смотрела на Роджера. Потом спросила:

— А ты не хочешь заняться любовью со мной?

— Да я, вообще-то, не затем привел тебя сюда, — быстро ответил Роджер.

И по-прежнему улыбалась, хотя улыбка несколько увяла: похоже, слова Роджера озадачили или даже задели её. Но Роджер не хотел обидеть её и наверняка не желал причинять ей боль. Но в то же время ему ни коим образом не хотелось связываться с этой женщиной, с такой простушкой, — по крайней мере вот таким, о котором она спросила его.

— Я говорю, что привел тебя сюда не затем, чтобы воспользоваться ситуацией… — галантно заявил Роджер. — Я только хотел показать тебе комнату, так как ты говорила, что, может быть, тоже…

— Я знаю.

— …Захочешь переехать, если тебя устроят размеры номера.

— Меня устраивают размеры этой комнаты.

— Но поверь мне, я совсем не собирался…

— И очень удобная кровать.

— …пользоваться ситуацией, так что ты не думай…

— А я и не думаю.

— Хорошо, а то…

— Я вовсе не думала, что ты хочешь воспользоваться случаем.

— Хорошо, а то…

— Это не будет означать, что ты воспользовался случаем.

Роджер молча посмотрел на Молли.

— Я многое могу вам дать, — произнесла она.

Роджер снова ничего не сказал.

Внезапно Молли встала, вытащила блузку из юбки и начала медленно расстегивать её. Было что-то несуразное в этом зрелище. Она стояла возле кровати с высоко поднятой головой, её огненно-рыжие волосы поблескивали под светом единственной лампочки на столике, руки неторопливо расстегивали блузку, её простенькое лицо было обращено к нему, глаза с наклеенными ресницами и нарисованными бровями казались серьезными и торжественными, торчком стоящие груди, заключенные в подбитый ватой бюстгальтер, все больше открывались его взору по мере того, как она расстегивала пуговицы. Молли бросила блузку и бюстгальтер на кровать позади себя, потом расстегнула молнию на юбке и сбросила и её. Он почти ничего не чувствовал. Он смотрел, как она сбрасывает остатки одежды и направляется к нему, эта странно сложенная женщина с малюсенькими грудями и огромными торчащими сосками, широкая в бедрах и слишком широкая пониже спины, толстоватая в бедрах и икрах. И ничто в ней не возбуждало его, ничто не влекло, он не ощущал никакого желания. Она вплотную подошла к нему, чтобы он обнял её. Она была такой теплой.

В ночи раздавался их шепот.

— Иногда я чувствую себя такой одинокой в мире.

— И я тоже.

— Я не потому одинока, что у меня нет родителей или что Дорис уехала на Гавайи, не поэтому. Это не то одиночество. Я вообще одна.

— Да-да.

— Это внутреннее одиночество.

— Понимаю.

— Даже если я окружена людьми. Даже когда кругом сплошь люди, как в этом баре, до того как встретила тебя.

— Но я мог бы и не подойти к тебе.

— Это потому что я неинтересная.

— Ты красивая.

— Пожалуйста, не надо…

— Да.

— Пожалуйста, не лги мне.

— Ты самая красивая девочка, каких я только знал в жизни.

— А-а.

— Да.

— А-а.

— Молли, ты красивая, — шептал он.

— Ты просто хочешь сказать, что я хороша в этом деле.

— Да, очень хороша, но…

— И только.

— Нет.

— Только это. Роджер, ну пожалуйста, я же знаю.

— Откуда ты можешь знать?

Она пожала плечами.

— Ты мужчина, а я знаю, что нужно мужчинам.

— Мне нужно не только это.

Она придвинулась к нему поближе, уткнулась лицом в плечо. Он кожей чувствовал, как шевелятся её губы, когда она говорит.

— Ты — единственный мужчина, который сказал мне, что я красива, — прошептала Молли. Потом надолго замолчала. — Роджер.

— Да?

— Скажи мне.

— Что?

— Еще скажи.

— Что?

— Не заставляй просить себя.

— Ты красивая.

— Ты так смутил меня этим.

— Все время вот так и держал бы тебя…

— М-м…

— И целовал…

Она прижалась к нему.

— Что это?

— Ничего.

— Ничего? О нет, это не ничего… Это очень даже что… Еще как… Да… Да…

— Молли… Молли…

— О-о, мне так хорошо… обнимать тебя… целовать… целовать…

— Ты красивая… красивая…

В нижнем ящике туалетного столика лежал шарф Молли. Он подошел к столику, достал шарф и посмотрел на него. Бледно-голубой, легкий, почти прозрачный, из нейлона, наверно, а может и нет. Единственный предмет одежды, который остался после неё в комнате. Роджер обнаружил шарф уже потом, он валялся на полу возле шкафа. Скорее всего, он уронил его, когда снимал с плечиков её пальто.

Он смотрел на шарф и размышлял, что с ним делать. А что если эти два детектива вернутся сюда, чтобы задать ещё несколько вопросов? Что если они обыщут комнату? Да нет, для этого, вроде бы, нужен ордер. Или не нужен? Что если они придут сюда, когда он пойдет на свидание с Амелией? Надо отделаться от шарфа, это вне всякого сомнения. Или просто взять его с собой, когда пойдет в полицию. Будет рассказывать, тогда и покажет шарф, это будет кстати. Пойдет в участок с шарфом, так ему легче будет рассказывать о Молли. Он попросит, чтобы ему дали детектива, у которого глухонемая жена. Другие ему действительно не понравились. Ни Паркер из забегаловки, ни эти двое, которые приходили сюда. Хотя эти — не такие уж и плохие. И все-таки он предпочел бы того, в красивой женой.

Да, Амелия, вспомнил он.

Надо бы вначале избавиться от шарфа, подумал он. Только как это лучше сделать?

Лучше, наверно, изорвать его на мелкие кусочки и спустить в унитаз. Да, так, пожалуйста, будет лучше всего. Только вот проблема — нет ни ножниц, ни ножа. Что ж, можно разорвать и руками.

Он снова взглянул на шарф.

Потом схватил его обеими руками и попытался разорвать, но шарф не поддался, потому что по краям был обшит плотной и крепкой каймой. Он тогда схватил кайму зубами и сумел надорвать её, потом криво порвал шарф надвое. Теперь он решил бросить его в туалет, но подумал, что это не выход. А если туалет засорится из-за этого, что тогда?

Он подошел к столику. Там рядом с лампой в пепельнице лежали спички в виде книжечки. Взяв спички, он с шарфом направился в ванную комнату. В одну руку Роджер взял шарф и стал держать его над унитазом, так что он едва не касался воды. Другой рукой он зажег спичку и поднес её к свисающему концу шарфа. И тут услышал, что из глубины дома кто-то громко зовет его.

Он узнал голос миссис Дауэрти и удивился, откуда, к чертям, она знает, что он собрался палить в ванной шарф. Роджер погасил спичку и бросил её в унитаз, потом собрал шарф в комок, вернулся в номер и снова сунул его в нижний ящик туалетного столика.

Миссис Дауэрти все звала его.

— Мистер Брум! Мистер Брум! Мистер Брум!

Он прошел по коридору.

— Да? Что такое?

— Мистер Брум, вас к телефону.

— Что? — удивился Роджер.

— К телефону, — повторила миссис Дауэрти.

— А кто? — с тем же удивлением в голосе спросил Роджер.

— Не знаю. Женский голос.

Мать, подумал он. Откуда же она узнала телефон?

— Сейчас спущусь, — откликнулся он.

Он вернулся в номер, запихнул шарф поглубже. Потом он задвинул ящик и вышел в коридор. Телефон находился на лестничной площадке второго этажа. Миссис Дауэрти стояла у телефона и ждала его.

— С вами говорили детективы? — поинтересовалась она у Роджера.

— Да, — ответил он.

— Хорошие ребята, правда?

— Да, кажется, хорошие. Они все ещё здесь?

— Разговаривают сейчас с миссис Ингерсол с шестого этажа.

— Значит, подходят к концу, похоже. — Роджер взял трубку из рук миссис Дауэрти и поблагодарил ее: — Спасибо вам.

— Как вы думаете, найдут они мой холодильник? — спросила хозяйка.

— Надеюсь, что да, — ответил Роджер, улыбнулся и приложил трубку к уху. — Алло?

Миссис Дауэрти улыбнулась Роджеру, кивнула ему и стала спускаться на первый этаж. В трубке раздалось:

— Роджер, это вы? Это Амелия.

— Амелия? Но как? Вы сказали "Амелия"?

— Я надеялась, что вы ещё не ушли.

— Да, пока я здесь. А сколько сейчас?

— Двадцать минут четвертого. Хорошо, что вы ещё не ушли.

— А что такое? В чем дело?

— Я задерживаюсь.

— Почему?

— Да тут, одна неожиданность.

— Какая хоть?

— Потом скажу, когда увидимся.

— На сколько вы задерживаетесь?

— До половины пятого. Не поздно?

— Нет, нормально.

— Где? Там же?

— Да, у аптеки.

— А вам совсем не любопытно?

— Что?

— Откуда я узнала ваш телефон.

— Да, и откуда?

— Ну, как память, а?

— В каком смысле? Я же никогда не давал вам этого номера. Я и сам-то его не знаю.

— То-то же.

— Так где вы его взяли?

— Агнес Дауэрти, — произнесла она.

— И что?

— Это имя было написано на вашем поздравлении. Помните те карточки?

— Ах да, правильно, — понял Роджер и рассмеялся.

— Это ваша хозяйка.

— Да, верно.

— По крайней мере, вы так говорили.

— Так оно и есть. Могу познакомить, если хотите.

— Когда?

— Попозже.

— Конечно. Меня не обманешь. Это здоровущая блондинка в годах, и вы с ней живете. Меня не обманешь.

— Нет, — ответил Роджер, улыбаясь во весь рот. — Это правда хозяйка.

— Да, я хотела кое-что сказать вам.

— Что?

— Вы мне нравитесь.

— И вы мне тоже нравитесь, Амелия.

— Хорошо.

— Значит, в четыре тридцать?

— Да. — Амелия немного помолчала. — Роджер!

— Да?

— Вы мне даже больше чем нравитесь.

— О'кей.

— Я вот тебе дам "о'кей". — Амелия засмеялась.

— За что?

— Вы тоже должны были сказать, что я вам больше чем нравлюсь.

— Да, так оно и есть.

— С каким чувством это сказано! Ну ладно, увидимся позже. Надеюсь, до половины пятого с вами ничего не случится.

— Я тоже, — ответил Роджер.

— Уж постарайтесь, пожалуйста.

— Постараюсь.

— Умница, — сказала Амелия и повесила трубку.

Несколько мгновений он стоял с застывшей на лице улыбкой, потом повесил трубку на рычаг.

Он вернулся к себе в номер, взял шарф Молли, сжег его в ванной, спустил пепел в унитаз и открыл окошко ванной, чтобы проветрить помещение от дыма.

Глава 11

Снег прекратился.

В городе стояла тишина.

Тишина, которая охватывает тебя и проникает в тебя. Это и почувствовал Роджер, когда вышел на улицу и направился в гараж. Изо рта шел пар, шаги звучали приглушенно. Тишина была почти видимой на глаз. Это было нормальное притихшее состояние города в предвечерний час, а сейчас оно стало особенно выразительным из-за пелены снега, покрывавшей город. Только мерное негромкое громыхание цепей на колесах проезжавших мимо автомашин нарушало тишину. Кстати, надо будет и ему поставить цепи на свой грузовик, подумал Роджер.

Мысль насчет цепей пришла ему в голову внезапно и оказалась для него неожиданной, потому что подразумевала возвращение домой: раз он собирается надеть цепи на колеса, значит, он собирается воспользоваться грузовиком, куда-то на нем поехать, а единственным местом, куда он может поехать на нем, является Кэри. Он понимал, что надо ехать, что надо поставить цепи, потом позвонить матери и сказать, что выезжает и будет сегодня вечером дома. Он понимал, что все это надо сделать. Но он понимал, что есть и кое-какие другие дела, которые тоже нужно сделать — по крайней мере, так ему казалось. А теперь вдруг все перемешалось, и тишина города стала не успокаивать, а раздражать его. Он отдавал себе отчет в том, что и матери надо позвонить, и домой пора ехать, но ведь и в полицию надо сходить и поговорить с тем детективом, у которого глухонемая жена, и с Амелией в полпятого встретиться, потому что такой красивой девушки, как Амелия, у него в жизни не было и ему не хотелось терять её, неважно, цветная она или нет. Его по-прежнему огорчал тот факт, что цветная, но не так, как поначалу. Внезапно на память пришла Молли и то, как она в два часа ночи вдруг стала для него красавицей, но это было нечто другое, не то, что он чувствовал в отношении Амелии, это было совсем другое. Амелия действительно красивая, все в ней красивое — и взгляд, и мягкая манера говорить, и быстрота движений, и то, как целуется. Да что там говорить — это по-настоящему красивая девушка. Его мать наверняка не стала бы отпускать шуточки в её адрес, как она это делала в отношении всех этих гадких утят, с которыми он гулял в Кэри. Точно не стала бы. Жаль, что и с Амелией надо встретиться, и домой ехать. Что ж делать, теперь, когда отца нет, кто-то должен заботиться о матери. Но в то же самое время ему очень хотелось увидеть Амелию, узнать Амелию как следует, но это и пугало его, потому что этой ночью, когда они были с Молли, он в какой-то момент тоже начал подумывать о том, что не прочь узнать её получше, и не просто как интимного партнера, как некрасивую женщину, с которой можно провести ночь, а как человека, душевная красота которого спрятана под неказистой внешней оболочкой. Вот в этот момент, кажется, он и начал на неё злиться, вот в этот момент вроде и началась ссора.

Ему не хотелось бы ссориться с Амелией, но у него было предчувствие, что если он встретится с ней, то тоже поругается, и все из-за того, что ему надо возвращаться в Кэри и заботиться о матери, а не связываться с симпатичными девушками из большого города. Надо же ему было связаться с цветной! Да ещё договориться с ней о свидании на вторую половину дня. Теперь расхлебывайся. Но ведь и с такой некрасивой женщиной, как Молли, он тоже не думал связываться. Это уже потом у него появился интерес к ней и она стала казаться ему красивой, потом он уже поверил в то, что она красива. Но с этого и начались неприятности.

Так что, подумал он, ему надо пойти в полицию, рассказать о Молли, а потом ехать в домой в Кэри. Вот так и надо поступить. Да нет, это не то. Если он пойдет в полицию, то это помешает ему встретиться с Амелией, на этом он расстанется с ней, и ему не придется выходить из себя, как это случилось с Молли. Но это помешает ему и вернуться домой, к матери. А может, оно и к лучшему. В голове у него все перепуталось.

Послушай, говорил он себе, тебе лучше…

Послушай, я думаю, что полиция…

Нет, слушай-ка, лучше поди и поставь цепи на колеса, а там видно будет.

Да что это я? Она же сидит там все время, и кто-то должен опекать её.

Братишка ещё ребенок.

А заботиться о ней кому-то надо.

Служащим гаража был невысокий мужчина с черными кудрями и белоснежными зубами. Он носил летную куртку времен Второй мировой войны. Эта же куртка была на нем в тот день, когда Роджер ставил в гараж свой груженый автомобиль.

— Ну, как дела? — спросил он Роджера.

— Отлично, — спросил Роджер. — Я подумал, что надо бы зайти поставить цепи. Не ожидал такого снега.

— Да, погодка та еще, — сказал служащий. Ты как, ничего себе не отморозил тут?

— Да у нас там похолоднее, где я живу?

— Интересно, а где это ты живешь? — с улыбкой спросил служащий. — В Сибири, что ли? Или Нижней Слобовии?

Роджер не знал, где это — Нижняя Слобовия, поэтому только и нашелся сказать:

— Нет, у нас там действительно холодно.

— Я вижу, ты разделался со своим барахлишком, — заметил служащий.

— Да, вчера все продал.

— Ну как, удачно?

— Да, отлично.

— Поздно ночью? — спросил служащий.

— Что? — не понял Роджер.

— Я говорю: поздно ночью продал?

— Не-ет, — ответил Роджер. Он непонимающе смотрел на собеседника. — Я чего-то не понимаю тебя.

— Я говорю про твои скамейки, чашки и так далее, чего тут не понять?

— Ну и что?

— Так ты продал их ночью?

— Нет, последние я продал вчера днем, не знаю только, во сколько. В центре.

— А-а.

— А что?

— Да так. Меня уже не было в то время, когда ты ставил машину обратно. А мой напарник, который работал ночью, сказал, что ты ночью опять брал машину.

— Он так сказал?

— Да. Он сказал это потому, что не был уверен, надо ли было выпускать машину ночью или нет. Просто хотел убедиться, не дал ли маху, вот и все.

— А-а.

— Потому что было совсем поздно.

— Да.

— В три часа ночи. Служащий широко улыбнулся, показав свои ослепительно белые зубы. — Или очень рано — смотря как на это посмотреть, правильно я говорю? Три часа — это очень рано.

— Действительно рано, — согласился Роджер. — Надо было перевезти кое-что.

— Опять деревяшки?

— Нет, — торопливо ответил было Роджер. — Я… — Тут он запнулся. — Один малый предложил мне работенку вчера днем, когда я был в центре.

— Да-а?

— Подбросить овощи, с рынка.

— О, тебе подвезло, скажи?

— Да. Надо было везти их через мост, на другой берег реки, вон туда. А забирать их — с рынка.

— Который в центре, что ли, да?

— Да.

— А где, не на Каммингз?

— Что?

— Не на Каммингз-стрит, говорю? Там есть рынок.

— Да, есть рынок.

— Тогда конечно, там рано открывают, согласился служащий.

— Да, и надо было подъехать к полчетвертому, забрать это дело, а потом через мост на другую сторону.

— Это как ехать в твою Нижнюю Слобовию, что ли? — произнес служащий и засмеялся. — Да, ты любишь работать, это хорошо. Обожаю людей, которые хотят заработать лишний доллар. Бог свидетель, я тоже будь здоров вкалываю. А твой грузовик вон там, возле "кадди" шестьдесят второго года. Тебе помочь поставить цепи?

— Да нет, справлюсь, думаю, спасибо.

— Не за что. Ключи возьмешь?

— Не знаю. Там хватит места?

— Думаю, ты поставишь их, не выгоняя машины. А если понадобятся ключи — вот они, на доске.

— О'кей, — бросил в ответ Роджер и направился к своему грузовику, который стоял в дальнем конце гаража. Бросив взгляд на стоящий рядом "кадиллак", он открыл задний борт и залез в кузов. Цепи лежали возле кабины, в переднем правом углу кузова, возле кабины, завернутые в мешковину. Он всегда, снимая цепи, тщательно протирал их и заворачивал в мешковину, чтобы они не ржавели. Роджер достал цепи и двинулся к заднему борту, когда увидел на полу кузова пятно.

Пятно было круглое, с полдолларовую монету, не больше, с зубчатыми краешками и крошечными капельками по окружности.

Должно быть, из неё носа, подумал он.

Роджер слез с кузова и сложил цепи у левого заднего колеса, потом огляделся вокруг и увидел шланг, подсоединенный к водопроводному крану, а рядом — большую металлическую банку. Роджер посмотрел в сторону ворот гаража — не видно ли служащего, затем пошел и взял банку, налил в неё на четверть воды и снова вернулся к машине. Ведро он поставил на пол гаража под задним бортом. Из-под переднего сиденья он достал грязную ветошь, с ней вернулся к кузову и опустил ветошь в банку с водой.

Ему здорово повезло: кровь капнула на одну из металлических полос, проложенных по длине кузова, и не попала на деревянный пол кузова. С досок удалить каплю крови было бы непросто. А так достаточно было провести разок мокрой ветошью — и пятна не стало.

Роджер прополоскал тряпку несколько раз. Вряд ли в этой воде можно было сейчас увидеть оттенок красного или даже розового цвета. Роджер вылил воду в отверстие стока рядом с краном и несколько раз ополоснул банку.

Затем он вернулся к машине и поставил цепи.

Она ждала его у аптеки.

Заметила она его сразу, как только он появился из-за угла, и побежала ему навстречу.

— Привет, — сказала она и взяла его под руку. — Опоздал.

— У меня нет часов, — попытался оправдаться Роджер.

— Ничего, ты не очень опоздал. Сейчас только без двадцати. Где ты был?

— Цепи на колеса ставил.

— Хорошее занятие. Этому парню приятнее ставить цепи на колеса, чем побыть со мной.

— Нет, лучше с тобой побыть, Амелия.

— Ты знаешь, временами мне кажется, — с улыбкой заметила ему Амелия, — что у тебя начисто отсутствует чувство юмора.

— Даже намека нет, — ответил Роджер и тоже улыбнулся.

— А ну-ка, посмотри на меня.

Роджер взглянул на Амелию.

— На тебе другое пальто, — доложил он о своих наблюдениях.

— Это у меня лучшее пальто, я надеваю его только в особых случаях. Воротник — из настоящего хорька.

— Как это — хорька?

— Животное такое.

— Знаю, но…

— Близкий родственник крысы. В этом городе миллионы разных крыс. И вот одна из её разновидностей пожертвовала ради меня своей жизнью и стала мехом моего пальто. Ну так как, нравится тебе?

— Потрясающе.

— Вот, смотри. — Амелия расстегнула пальто и распахнула его, разведя борта руками. На ней была черная юбка и черный джемпер с довольно глубоким вырезом. Шею опоясывала ниточка мелкого жемчуга, красиво контрастируя с темной кожей. — Как, завлекает? — с вызовом спросила она.

— Еще как.

— А еще, — промолвила она и подмигнула ему, — там черный лифчик. Мужчинам ведь нравится, если в черном, да?

— Да.

— А теперь, если ты не возражаешь, я застегну пальто, пока не отморозила все на свете. — Амелия запахнула и застегнула пальто. — Брр, руки замерзли. — Амелия сунула левую руку в карман пальто, а пальцы правой переплела с пальцами левой руки Роджера, а затем завела обе руки в карман пальто Роджера. — Вот, хорошо, уютно, тепло. Что-то я все говорю да говорю. Что это со мной?

— Просто я хороший слушатель, поэтому, — ответил Роджер.

— Откуда же это у тебя?

— Потому что дома я все время слушаю и слушаю.

— Кого?

— Мать.

— Ой, эти матери, лучше не говорите. Знал бы ты, сколько нравоучений я выслушала от неё сегодня.

— Насчет чего?

— Насчет тебя, чего ж еще?

— Почему?

— Потому что ты мужчин, белый мужчин. Ты — мистер Чарли, — добавила Амелия и рассмеялась.

— Так вот что означает "мистер Чарли"?

— Ну конечно. Ты и мистер Чарли, и ещё кое-кто, иногда просто мужчин, иногда жулик и проходимец, но всегда белый мужчина. Так что в маминой языке хватает синонимов для тебя.

— Вот это да!

— Продолжалось это часа четыре. Я уж думала, что это она никогда не остановится.

— Поэтому ты и не смогла прийти в половине четвертого?

— Да, поэтому. Она позвала моего брата, чтобы он приехал и поговорил со мной. Он женат, у него двое детей, работает таксистом. Так вот, она позвонила в гараж и попросила, чтобы он позвонил матери, как только вернется с линии. Раньше четырех он не освобождается, так что я знала, что застряну дома до, как минимум, четверти пятого. У них гараж на Двенадцатой, у самой реки. И что ты думаешь — он приехал в двадцать пять минут пятого! Мы поговорили буквально три секунды — и я ушла.

— И что он сказал?

— Он сказал: "Амелия, ты совсем рехнулась".

— А ты что сказала?

— А я сказала: "Луис, пошел ты к чертям".

— И потом?

— Он с, что если увидит нас вместе, то отрежет тебе эти самые — он все назвал своими именами.

— И что, он сделает это?

— Луис — толстый, довольный жизнью таксист, он и не знает, где их искать, потому что у него самого вряд ли что осталось с тех пор, как в пятьдесят третьем он женился на Мерседес. Слушай, это ничего, что я так говорю?

— Как — "так"?

— Ну, слишком свободно, что ли. Хотя на самом деле я повторяю не все слова, которые говорил мой брат. Как бы там ни было, я снова послала его к черту и ушла.

— А это ничего.

— О чем это ты?

— Что ты выражаешься в таком духе. — Роджер сделал паузу. — Мы никогда дома не употребляем сильных выражений. У нас мать в этом отношении очень строга.

— Ладно, ну их, наших мамаш, правда? — сказала Амелия.

Роджер почувствовал секундное раздражение от этой фразы Амелии, но только кивнул и спросил:

— Что мы будем делать?

— Прогуляемся немного. Я люблю снег. На фоне снега я так выделяюсь!

— Ты и без него ещё как выделяешься, — произнес Роджер.

— Да-а?

— Да.

— Ты умеешь говорить приятные вещи. Ох, предупреждала меня мамочка! Ой, извини, мы же условились не говорить о матерях.

— Куда прогуляемся?

— Куда глаза глядят, какая разница?

Ему не понравилось, как Амелия произнесла это, но он сказал себе: спокойно, не расходись. В конце концов, она предоставляет ему инициативу. Она дает ему понять, что последует за ним, куда бы он ни пошел. Она позволяет ему быть мужчиной, ему, который уже давно мужчина в своей семье! Ему совсем не хочется выходить из себя, как это случилось прошлой ночью, когда он был с Молли. Тогда он начал заводиться, когда Молли стала рассказывать ему о том мужчине из Сакраменто. Потом он сказал себе, что ей не следовало говорить с ним о другом мужчине, лежа в постели с ним, Роджером. Вот что так разозлило его. Но даже когда он пытался убедить себя в этом, в глубине души у него таилась мыслишка, что истинной причиной внезапной вспышки гнева с его стороны был отнюдь не человек из Сакраменто. Он сам не мог до конца понять этого, но каким-то шестым чувством распознал, что разозлился на Молли только потому, что она начала сильно нравиться ему. Вот этого он никак не мог понять.

— По-настоящему у меня был только один мужчина в жизни, — сказала ему Молли прошлой ночью. — Только один до тебя.

Он ничего не сказал ей на это. Они лежали обнаженными на кровати в его комнате. Роджер чувствовал себя обессиленным и довольным. Он лежал и слушал завывания февральского ветра за окном. Ночью ветер всегда кажется сильнее, особенно в чужом городе.

— Я встретила его, когда мне было двадцать лет, прошел как раз год после смерти матери. Ничего, что я говорю с тобой об этом?

— Ничего, — ответил он, потому что в тот момент он и вправду не возражал, его ещё ничто не раздражало, она ему очень нравилась. Он думал о том, как его мать будет посмеиваться над ним из-за того, что он привел в дом ещё одного гадкого утенка, а он ей скажет: "Мам, ты что, она же красивая".

— Это была моя первая работа после окончания курсов. Я ещё не умела ни по-человечески делать свою работу, ни обращаться с ним. Я никогда до этого не гуляла с мальчиками, ребята не приглашали меня на свидания. Мне кажется, меня за всю жизнь целовали пяток раз, не больше, да однажды мальчик коснулся моей груди, когда мы украшали спортзал, готовясь к выпускному балу в школе. А во время бала я даже ни разу не танцевала, потому что меня никто не приглашал. — Молли остановилась. — А того звали Теодор Майклсен. У него был брат, священник из Сан-Диего. Этот мужчина был женат, имел двоих детей — мальчика и девочку, их фотографии стояли у него на рабочем столе. В этой же рамке была и жена, но это была такая рамка, которая открывалась и закрывалась, как книга. Жена была у него в левой половине, а дети — в правой. Ты не против того, что я рассказываю такие вещи?

— Нет, — ответил он.

Он был действительно не против. Он лежал, обняв её одной рукой и глядя в потолок, чувствуя ухом движения её губ и думая о том, какой у неё нежный голос и как ей тепло и спокойно в его объятиях.

— Я не знаю, как это началось, — продолжала Молли. — Думаю, что однажды он просто поцеловал меня. Пожалуй, это был первый случай в моей жизни, когда меня кто-то поцеловал — как мужчина, я имею в виду. И потом все и началось, не знаю как. Не в этот день, а несколькими днями позже. Кажется, это была Пятница, все ушли домой, а мы остались. Мы занимались этим в его кабинете. Слушай, я же знаю, тебе не хочется слушать все это.

— Нет-нет, все нормально, — отреагировал Роджер.

— Мы делали это каждый день, — сказала она. И добавила: — Мне понравилось.

Вот тут на него и накатила злость…

Под ногами у него скрипел снег. Крепко держа его руку, Амелия сказала:

— Мы идем к реке, ты знаешь?

— Нет, не знаю.

— А о чем ты сейчас думал?

— Сейчас думал? — Он замотал головой. — Ни о чем не думал.

— Думал. Точно думал. Только что. Ты был от меня в миллионе миль.

— Думал, что надо ехать домой. — Девушка я, конечно, неотразимая. Ты прогуливаешься со мной, и единственно, о чем способен думать в это время — это о возвращении домой.

— Ты меня не так поняла. Просто мать там совсем одна. Ну, не совсем одна, там младший брат, но это…

— Конечно.

— Я сейчас единственный мужчина в семье.

— Да-да.

— Вот и все. — Роджер обиженно пожал плечами.

— Но пока ты здесь, и пока ты со мной.

— Да, я понимаю. Прости, я не должен был…

— Я хочу сказать5 что я довольно привлекательная девочка. Ах5 какой у меня красивый воротник! А какой обворожительный черный джемпер! — Амелия широко улыбнулась. — Я что хочу тебе сказать… Понимаешь, девушка не затем принаряжается, чтобы парень, который гуляет с ней, думал при этом только о том, как бы поскорее сбежать от неё в свой Галчуотер.

— Кэри, — поправил её Роджер и улыбнулся.

— Я правильно говорю?

— Правильно.

— Так что ты собираешься делать? Имей в виду, на реке сейчас лед, мы можем нечаянно перейти на тот берег.

— Ночью не было никакого льда, — возразил Роджер.

— Что?

— Ничего.

— Ты был здесь ночью?

— Я имел в виду почти — рано утром. Где-то после трех.

— А что ты делал здесь в такое время?

— Я был не именно здесь.

— Но ты только что сказал…

— Я должен был отвезти груз.

— Груз?

— Да, овощи.

— А-а.

— Так что у меня была возможность взглянуть на реку, вот что я хотел сказать.

— И льда не было.

— Не было. Не та была температура, чтоб реке замерзнуть.

— Но вчера к ночи значительно похолодало.

— Да, но река была чистой, безо льда.

— О'кей, — сказала Амелия. — Значит, пойдем на тот берег?

— Нет, не пойдем.

— Так ты говоришь — овощи?

— Да, мне один человек подкинул работенку — отвезти на грузовике партию овощей и сгрузить их.

— А-а. — Амелия понимающе кивнула, а потом спросила: — Как ты думаешь, сколько сейчас на улице?

— Не знаю. Думаю, около двадцати.

— Ты не замерз?

— Немножко.

— У меня ноги замерзли, — сказала Амелия.

— Хочешь, зайдем куда-нибудь. Кофе выпьем или ещё чего-нибудь.

— У тебя же есть номер.

— Да, есть.

— Так пойдем туда.

Некоторое время они шли молча. Река оказалась замерзшей от берега до берега. Мост висел надо льдом, вырастал изо льда и был его серебристым и легким, как кружево, продолжением.

— Амелия, я не хотел бы причинить тебе боль, — тихо промолвил Роджер.

— Причинить боль? Как ты можешь причинить мне боль?

— Я не знаю, — промямлил он и пожал плечами.

— Милый мой, — сказала Амелия. — Я побывала в руках таких спецов…

— Амелия, тут есть… — Роджер в нерешительности замотал головой.

— Да(Что?

— Есть много вещей… — И снова он замотал головой.

— В чем дело, Роджер?

— Надо кое-что сделать.

— Что?

— Есть кое-какие дела.

— Например,?

– — Ну, как сказать?.. Я хочу быть с тобой…

— Да, и я хочу.

— Хочу снова поцеловать тебя. Хочу с тех самых пор…

— Да-да?

— Но не хочу причинять тебе боль…

— Роджер, как это возможно?

— Да нет, я просто хочу, чтобы ты это знала. Она молча взглянула на него. Потом произнесла:

— Глупый.

С этими словами Амелия порывисто обняла его и быстро поцеловала в губы. Отстранившись от него, она посмотрела ему в глаза и, взяв его за руку, тихо сказала:

— Пойдем.

Глава 12

Вечеринка в номере Роджера началась примерно в половине шестого, когда пришел Фук Шэнехен и привел с собой незнакомого Роджеру человека с третьего этажа. Они с Амелией только вошли и, едва успев снять верхнюю одежду, услышали стук в дверь. Роджер ещё и рта не открыл, чтобы ответить, как дверь распахнулась и вошел Фук, сопровождаемый очень высоким человеком — седеющим шатеном с пышной шевелюрой, в очках, заключенных в массивную оправу. Брови у него, густые и косматые, совсем уже побелели. Они казались Роджеру неестественными, будто специально наклеенными, чтобы изменить внешность. В одной руке Фук держал бутылку бурбона, а в другой — два стакана. Он прямиком прошел к туалетному столику, поставил на него бутылку и стаканы, и только потом повернулся к Роджеру и сказал:

— Вы нас не представите юной леди?

— Да, конечно, — слегка смешавшись, произнес Роджер. — Амелия Перес. Амелия, разреши представить тебе: это Фук Шэнехен. Имя другого джентльмена я, к сожалению, не знаю.

— А другого джентльмена зовут Доминик Тарталья, — вступил в процедуру представления Фук. — И никакой он не джентльмен, можете мне поверить. — Фук рассмеялся, а затем сказал: — Я так полагаю, что вы сейчас прямо из морозной тундры и посему с удовольствием выпили бы.

— Да я… — заколебался Роджер и посмотрел на Амелию.

— Конечно, — пришла ему на помощь Амелия. — Я с удовольствием.

— Вырисовывается некоторая диспропорция между численностью людей и стаканов, — отметил Фук. — Нас — четверо, а стаканов — три.

— Мы с Роджером обойдемся одним, — сказала Амелия и улыбнулась Фуку своей очаровательной улыбкой.

— Тогда проблемы снимаются, — заявил Фук. С этими словами он подошел к столику и открыл бутылку. Амелия села на край кровати, положив ногу на ногу и наклонившись вперед. Локтем она оперлась на колено и стала пальцами перебирать жемчужины. Тарталья стоял возле тумбочки и с улыбкой наблюдал, как Фук разливает виску по стаканам. Роджер изучающе посмотрел на Амелию, пытаясь определить, нравится ей эта компания или нет, но Амелия казалась всем довольной. Как только они уйдут, мы и займемся, подумал Роджер.

И вдруг он ощутил испуг.

— Мы ждали, пока вы, Роджер, придете, — сообщил Фук. — Хотелось узнать, чем у вас кончилось с полицией.

— О, мы очень мило побеседовали, — ответил Роджер.

— Здесь была полиция? — удивилась Амелия. Она вдруг выпрямилась и взглянула на Роджера.

— Да, — ответил Тарталья. — У нашей хозяйки украли холодильник.

— Холодильник? — переспросила Амелия. — О, благодарю вас, — сказала она Фуку, принимая из его рук стакан.

— Извините, что нет льда, — обращаясь к Амелии, сказал Фук. — Может быть, хотите немного воды?

— Зачем разбавлять добро? — с улыбкой ответила Амелия.

— Вот такие они, цветные ирландки, — пошутил Шэнехен. — Лучшие девушки в мире. — Он поднял свой стакан. — Ваше здоровье, мисс.

Амелия сделала глоток, а потом выгнула брови и закатила глаза.

— Ого! — оценила она вкус и крепость виски, передавая стакан Роджеру. Роджер понюхал виски, потом немного отпил.

— Ну и что тут было? — задал вопрос Фук.

— Ничего, — ответил Роджер. — Пришли, вежливые из себя, и спросили меня, где я был в ту ночь, ну, я им и сказал. Та-ак, а потом, кажется, говорили о том, сколько, по моему мнению, стоит этот холодильник. Потом сказали, что могу ехать домой или побыть здесь — как захочу, что больше ко мне у них вопросов не имеется.

— Это значит, — заметил Тарталья Фуку, — что, по их мнению, он вне подозрений.

— Конечно, — ответил Фук. — Мы все вне подозрений. Кому, к черту, может понадобиться холодильник этой старой ведьмы?! Извините, мисс.

— Ничего, — ответила Амелия и сделала ещё глоток виски.

— А ты говорил ему насчет этих полочек? — спросил Фука Тарталья.

— Нет, ответил Фук.

— А что о полочках? — Этот вопрос задал Роджер.

— Они нашли их.

— Какие полочки? — не поняла Амелия.

— От холодильника. Они нашли их возле отопительной печи, там, внизу, — пояснил Тарталья.

— Что означает, — прокомментировал Фук, — что кто бы ни взял на себя тяжкий труд красть эту рухлядь, он взвалил на себя дополнительную нагрузку — вначале поснимать полки. Какой в этом смысл, рассудите.

— Абсолютно никакого, — высказала Амелия свое мнение и прикончила виски.

— Как, юная леди, вы готовы отведать ещё немного? — обратился к ней Тарталья.

— Только ради того, чтобы согреться, — ответила Амелия и подмигнула ему.

— Говорю же тебе: она — ирландка, -

сказал Фук.

Тарталья взял у Амелии стакан и налил наполовину, затем подал стакан Амелии, долил себе, а после подошел к Фуку и налил ему, пока тот говорил:

— Чего хорошего — холодильник без полок? — удивлялся Фук. — Роджер, вы совсем не пьете. Предполагалось, что вы будете помогать юной леди.

— Просто Амелии, — разрешила девушка.

— Да, конечно, Амелии. Амелия, до чего ж вы красивая девушка! — восхитился Фук. — Роджер, разрешите вас поздравить, у вас есть вкус.

— Да, разрешая, — с улыбкой ответил Роджер.

— Поздравляю, — ещё раз произнес Фук. — Найдется, в конце концов, в этом доме ещё один стакан?

— Боюсь, что нет, — ответил Роджер.

— Я настаиваю, чтобы вы оказали помощь юной…

— Амелии, — поправила девушка.

— Да, я настаиваю, чтобы вы помогли Амелии. Амелия, дайте мужчине сделать глоток.

— Не хочется, я же много не пью, — стал отнекиваться Роджер.

— Он становится неистовым, удержать себя не может, — подмигнув Амелии, весело произнес Фук.

— Нет, не думаю, он, по-моему, не из тех, — защитила она Роджера.

— Я шучу, он очень мягкий и приятный парень, — сказал Фук и, галантно приняв у Амелии стакан, передал его Роджеру. — Глотните. И скажите нам, что вы думаете насчет этих полок.

Роджер отпил немного и вернул стакан Амелии.

— Даже не знаю, что и думать.

— Ну зачем, утаскивая холодильник, перед этим выбрасывать полки? — продолжал недоумевать Фук.

— Может быть, с полками его тяжело было тащить? — предположил Тарталья и сам первый расхохотался.

Амелия сделала внушительный глоток и вступила в разговор:

— Значит, у вашей хозяйки той ночью украли холодильник, а полочки от него…

— Из подвала, — поправил Тарталья. — холодильник увели из подвального помещения под домом.

— А-а, ясно, м-м… Значит, жулик вначале выбросил полки из холодильника, правильно?

— Верно.

— Значит, должны быть отпечатки пальцев.

— Конечно! — воскликнул Фук.

— Полиция найдет отпечатки на полках, это точно, — согласился Тарталья. — Браво, мисс. Еще не угодно?

— Этак я, пожалуй, упьюсь тут, — промолвила Амелия. — Вы меня напоите, и я не буду соображать, что делаю. — Но стакан протянула.

Какие там отпечатки пальцев, думал в это время Роджер, ничего они не найдут. Я был в перчатках. Пусть хоть весь подвал обыщут.

— Но зачем ему все-таки понадобилось выбрасывать полки? — не унимался Фук. — Вот в чем вопрос. Не говоря уж об отпечатках, это сколько же лишней возни!

Все задумались, временно наступило всеобщее молчание.

Первой прервала его Амелия.

— Я не знаю, — промолвила она.

— И я не знаю, — присоединился к ней Тарталья.

— И я тоже, — произнес Фук.

— Роджер! — позвала Амелия. Она изобразила глуповатую улыбочку и склонила голову на бок, делая вид, что никак не может сфокусировать на нем свой взгляд. — По-моему, у тебя завелась какая-то мысль.

— Нет, — ответил Роджер.

— Ты что-то стал очень задумчив, мне кажется.

— Нет.

— А вам не кажется, что он стал очень задумчив? — не унималась Амелия.

— Определенно, — согласился Тарталья.

— Да нет, нет у меня никаких мыслей по этому поводу, — ответил Роджер и улыбнулся.

— Мне кажется, что он ждет не дождется, когда мы уйдем отсюда, — с улыбкой прогововорил Фук.

— Нет, что вы…

— И мне так кажется, — поддержал Фука Тарталья.

— Я полагаю, мы злоупотребляем гостеприимством хозяина, — продолжал Фук. — Несомненно, Роджер и Амелии предстоит обсудить так много дел, что им не до этого чертова морозильника миссис Дауэрти.

— Холодильника, — поправил Тарталья.

— Пардон, холодильника. И пардон за "чертов", мисс.

— Амелия.

— Да, Амелия.

— Нечего так торопиться, — попытался протестовать Роджер. — Выпейте еще.

— Нет-нет, мы просто хотели узнать, как вы провели время с этими ребятами из полиции, не зря же их посылали сюда. Как их зовут, Доминик? Не помнишь?

— Матт и Джефф, — ответил тот и засмеялся. — Ты думаешь, отыщут они этот холодильник?

— Ни в жизнь, — ответил Фук.

— А знаешь что?

— Что?

— Спорю, что стоит сейчас этот холодильник у кого-нибудь на кухне. И забит пивом, яйцами, молоком, содовой, сыром, яблоками, апельсинами, бананами, виноградом, джемами…

— О, "не клади свои бана-ны, — пропела Амелия, — в хо-лодильник ни-ко-гда".

— Ча-ча-ча, — закончил музыкальную фразу Фук и засмеялся.

— А этот парень с холодильником живет на одной лестничной клетке с каким-нибудь копом, — продолжал фантазировать Тарталья. — И сегодня вечером этот коп пойдет к своему соседу в гости — выпить пивка, потолковать, — а этот парень подойдет к уведенному холодильнику, а коп будет сидеть рядом и даже не предполагать, что это и есть тот самый холодильник, только что уведенный, ещё тепленький, — закончил он и залился смехом.

— Как это холодильник может быть тепленьким? — сказала Амелия и тоже засмеялась.

— Ладно, надо идти, — заявил Фук. Он подошел к столику и взял бутылку. — Мы очень рады, Роджер, что полиция выдала вам справку об отличном состоянии здоровья. Но вы, по крайней мере, могли бы поинтересоваться, как мы с Домиником прошли освидетельствование.

— Ой, да, извините. Я думал, что вы-то уж…

— Вам будет приятно узнать, что ни один из нас не вошел в число подозреваемых. По просвещенному мнению полиции, это работа кого-то со стороны. И ещё они говорят, что дверь в подвал ковырнули ломиком. Это который пониже сказал.

— Доброй ночи, Амелия, — произнес Тарталья от двери.

— Спокойной ночи, — ответила Амелия.

— Очень приятно было с вами познакомиться.

— Спасибо, и мне тоже.

— Было очень приятно, — повторил и Тарталья.

— Мисс, — обратился к Амелии Фук, встав перед ней и сделав легкий поклон. — Вы находитесь в компании одного из приятнейших молодых людей, когда-либо украшавших лицо нашей планеты, — Роджер Брума, производящего прекрасное впечатление даже при кратком знакомстве.

— Я знаю, — произнесла Амелия.

— Отлично. И вы — прекрасная женщина.

— Благодарна вам.

— Что ж, — сказал он, пятясь к двери, — пусть вам будет хорошо друг с другом. Пусть будет хорошо. Вы оба — очень приятные люди.

Он снова сделал легкий поклон и вышел. Тарталья вышел следом за ним и закрыл дверь.

— Думаю, тебе надо бы запереть дверь, — с некоторым затруднением произнесла Амелия.

— Зачем?

— Ну-у, нам нужно кое-что сделать, — проговорила Амелия и игриво улыбнулась. — Кое-что приятное. — Она встала и неуверенной походкой подошла к встроенному шкафу, открыла дверь и в удивлении отпрянула. Она повернулась к Роджеру и, стараясь придержать смех приложенной к губам ладонью, она сказала: — А я думала, что это туалет. А где же туалет?

— В коридоре.

— Можно я пойду умоюсь? — спросила Амелия.

— Конечно.

— Я сейчас вернусь, — произнесла она. Подойдя к двери и открыв её, она обернулась и с большим достоинством произнесла: — Очень хочется пипи. — И вышла.

Роджер присел на край кровати.

У него намокли ладони.

Он ударил Молли совершенно неожиданно.

Он даже не знал, что ударит Молли, пока рука сама не пошла, причем это была не ладонь, а плотно сжатый кулак. Удар пришелся в глаз. Он отвел кулак и снова ударил её, в кровь разбив нос. Он увидел, что она открывает рот и вот-вот закричит. Вся эта картина показалась ему странной и неожиданной. Из носа у Молли потекла кровь. Мелькнула неосознанная мысль, что нельзя дать крови попасть на простыни. А тут ещё этот открывающийся рот — значит, сейчас последует пронзительный крик. Обе огромные руки сами рванулись к ней, схватили её за горло и сдавили его. Крик замер где-то в глубине сдавленного горла, и у него под руками лишь словно что-то булькнуло. Почти в тот же момент он поднял её с кровати и постарался держать её так, чтобы кровь потекла из носа на щеку, по подбородку, дальше на горло поверх его рук, — он чуть не разжал руки, когда их достигла кровь, — потом на ключицу и плечи, на маленькие обнаженные груди, но ни одной капли не упало на кровать или на пол, он не хотел, чтобы пол запачкался в крови. На короткий миг он поразился самому себе — глаза Молли тут вылезли из орбит, она один раз попыталась ударить его слабеющей рукой, но рука прошла мимо цели, порхнув, как бабочка помятым крылом, — поразился, зачем он это делает. Ведь он полюбил её, увидел, что она красива. Но он сделал это и за это ненавидел её. Оттого, что он стал все сильнее сжимать её горло, её голова стала словно неплотно закрытой бутылью, в которой росло давление: кровь продолжала струиться из носа, глаза делались все шире и шире, рот широко открылся и издавал странные булькающие звуки, и он подумал, что сейчас её стошнит ему на руки, и даже отшатнулся от нее, но тут, похоже, все кончилось. Он понял, что она перестала бороться за жизнь. Неподвижная, она обвисла на его вытянутых руках. Он осторожно опустил её на пол, следя за тем, чтобы голова не изменила своего положения и чтобы ни на что не попала кровь. Она обнаженная лежала на полу, а он пошел в ванную смыть кровь с рук.

Потом он почти полчаса сидел над ней в размышлении, что же ему делать.

Он подумал, что ему, пожалуй, надо позвонить матери и сообщить ей, что он убил женщину. Но тут он представил себе, как мать будет говорить: приезжай, мол, сынок, домой как можно скорее, бросай её и возвращайся домой. Ему стало даже смешно, когда он представил себе это. Нет, надо поступать как-то иначе.

Он не отрываясь смотрел на лежащую на полу обнаженную женщину. В смерти она выглядела ещё более некрасивой, и он удивился, как это ему могло прийти в голову, будто она красивая. Не зная зачем, он протянул руку и указательным пальцем прошел по линии её профиля, потом закрыл её выпученные глаза, невидяще уставившиеся в одну точку.

Возьму её с собой в полицию, подумал он.

Он прошел к стенному шкафу, чтобы взять её пальто. Не везти же её в полицию голой, подумал он. Сняв пальто с плечиков, он расстелил его на полу рядом с ней, потом поднял её и положил на пальто, словно это было расстеленное одеяло, даже не попытавшись просунуть её руки в рукава. Далее он обошел комнату и собрал её одежду — блузку, юбку, подбитый ватой лифчик, трусики с поясом — и туфли, которые она сбросила на пол, потому что ноги у неё болели от хождения в поисках работы. Одежду он аккуратно сложил и стопкой поместил ей на грудную клетку, оставив в стороне только нейлоновые чулки. Пальто он запахнул, но застегивать на пуговицы не стал, а просунул ей под спину чулок и крепким узлом завязал его на груди. Другой чулок он обвязал вокруг бедер, прихватив полы пальто, и тоже затянул тугим узлом, потом оглядел женщину.

Кровь из носа перестала течь.

Да, но не тащить же её на руках. По улице, в таком виде. Интересно, сколько сейчас времени. Он предположил, что часа два или больше двух. Нет, нести её в полицию на руках не годится. Так не пойдет.

Он даже не знает, где она находится, эта полиция.

Ему пришло в голову, что надо взять грузовик.

Ее можно было бы положить в кузов.

Он снова взглянул на замотанное в пальто тело, покоящееся на полу. Один чулок крепко завязан на груди, удерживая сложенную под пальто одежду, другой туго охватывает бедра. Там, где ворот, высовывается голова с окровавленным лицом, из-под полы торчат безжизненные ноги. Пускай она пока полежит, а он сходит за машиной. Надев пальто, он вышел в коридор. Подергал дверь и убедился, что она надежно заперта. Проходя по коридору, он услышал громкий храп в комнате Фука. По лестнице спускался осторожно, бесшумно. Наконец он оказался на улице и широким пружинящим шагом направился в гараж. Мороз немного спал, что удивило его. Правда, задувал ветерок, но температура была повыше, чем несколько часов назад. У него в голове созрел ясный план действий. Он возьмет свой грузовик, заедет на нем в переулочек рядом с домом, потом во двор и остановится у двери в подвал. Он знал, что есть черный ход со стороны подвала, потому что не далее как вчера видел человека из электрической компании, который по переулочку направлялся к дому — снять, очевидно, показания счетчика. Роджер никогда не был в подвале, но знал, что там должен быть черный ход.

Ночной служащий гаража поинтересовался, кто это пришел. Роджер представился, сказал, что он Роджер Брум и пришел взять свой грузовик, "шеви" пятьдесят девятого года. Служащий был не очень-то расположен выдавать кому-то машину в полчетвертого ночи, но Роджер предъявил ему документы, и служащий, как-то странно щелкнув языком, кивнул и сказал, что, мол, хорошо, о'кей, он думает, что все в порядке, что он, конечно, надеется — это слово он подчеркнул, — что все нормально.

В это время на улицах не было ни одной машины.

Роджер подал грузовик задом в переулочек, на горке выключил двигатель, и машина медленно покатилась вниз. В самом низу он затормозил, и машина остановилась почти вплотную к зданию. Роджер вышел из кабины и сразу увидел дверь. Он подергал за ручку, но дверь была заперта. Он вернулся к машине, достал из-под сиденья гаечный ключ размером побольше, потом снова подошел к двери и стал действовать ключом как рычагом. Дерево поддалось его усилиям, расщепилось, а затем замок щелкнул и открылся. Роджер вошел в подвал и двигался там на ощупь, пока не наткнулся на лестницу, ведущую на первый этаж здания. По-прежнему не зажигая света, он поднялся по лестнице, подошел к двери и нащупал замок. Дверь открылась, и Роджер оказался в коридоре. На пол в дверную щель он положил ключи от машины, чтобы дверь не захлопнулась, и после этого направился в свой номер.

Женщина лежала на полу, на том же месте, где он её и оставил.

Он подошел к постели и окинул её взглядом, желая убедиться, что на простынях нет ни капли крови, потом осмотрел пол на этот же предмет, прошелся взглядом по комнате и убедился, что из её одежды ничего не осталось. Подтащив тело к двери, он приоткрыл её и выглянул в коридор. Он сам не знал, что он так беспокоится насчет капель крови и предметов её одежды, зачем всматривается в пустоту коридора, если решил для себя, что поедет в ближайший полицейский участок и сообщит там, что убил молодую женщину. Ох, как это непросто ему будет сделать!

Он поднял её, легкую, как перышко, и вынес в коридор, затем, держа её в одной руке, свободной рукой закрыл дверь, а потом, взяв её в обе руки, быстро спустился по лестнице и подошел к подвальной двери. Он открыл дверь, присел и подобрал с пола ключи от машины, одной рукой прижимая тело женщины к коленям, затем спустился по лестнице в подвал. Через крошечные оконца под потолком в подвал проникали полоски лунного света. С той стороны сваливали шлак из печи отопления. Его глаза постепенно привыкли к полутьме. Он различил печь котельной, дальше ему на глаза попался старый холодильник, ещё дальше — велосипед без одного колеса. Он вынес Молли из подвала и положил в кузов грузовика. Маленькая капля крови сбежала из носа по губе. Он уже собрался сесть в кабину, чтобы прямиком ехать в полицию, но тут стал думать, что он им скажет. Роджер постоял в тишине двора. Чуть повыше, между столбиками, были натянуты веревки для белья, раскачивавшиеся под ветром. Боже, как же будет трудно прийти к ним и рассказать, как все получилось! Он продолжал стоять возле грузовика, не отводя глаз от женщины, завернутой в её собственное пальто.

Если взять её и куда-нибудь…

Так, надо будет…

Что ж…

Нет, что ему надо — так это пойти в полицию.

В то же время если…

Нет.

Нет, надо избавиться от нее.

Да, надо избавиться.

Он вздохнул и направился обратно в подвал. На этот раз он напрямик прошел к холодильнику, который только что заприметил, открыл дверцу и заглянул внутрь. Роджер сразу понял, что полки придется убрать. Первые две он снял легко, но с третьей пришлось повозиться, после чего четвертая снялась сама. Полки он сложил возле печи, потом обхватил холодильник руками и попытался поднять его. Оказалось, что холодильник тяжеловат для него. Он ни за что не донесет его через весь подвал к выходу.

Тут он подумал, не бросить ли ему это занятие.

Мистер Брум, все-таки взять её и отвести в полицию?

Он постоял в раздумье, уставившись на холодильник.

Постояв так, он снова обхватил холодильник руками, но на этот раз приподнял одну сторону и развернул его, потом другую и развернул, и таким образом холодильник "дошел" до двери. В дверях холодильник преодолел порог и дальше таким же образом стал перемещаться по цементному покрытию двора к заднему борту грузовика. Такая работа совсем не утомила его. Подтащить холодильник к кузову оказалось делом довольно-таки простым, но Роджер знал, что забросить его в кузов — для этого потребуется напряжение всех его физических сил.

В взглянул на женщину.

Он все думал, что она может пошевелиться или ещё что. Может быть, даже открыть глаза.

Роджер встал на колени, обхватил холодильник руками, весь напрягся и стал поднимать его. Холодильник выскользнул и глухо ударился о бетон. Роджер удивленно отшатнулся. Потом обхватил его снова, на этот раз мобилизовав все свои силы, снова напрягся и, поднимая его все выше и выше, подтащил на высоту кузова и отпустил. Потом он залез в кузов и передвинул холодильник в середину кузова, потом открыл дверцу холодильника и опустил женщину внутрь холодильника.

Вряд ли она поместится, подумал он.

Вначале он опустил её в холодильник так, как она лежала в кузове, но так она не помещалась.

Тогда он повернул её на бок и подогнул ноги назад, но и так не получалось. Он начал нервничать, так как испугался, что кто-нибудь зажжет свет или откроет окно, а то и выглянет во двор и увидит, как он пытается запихнуть человека в холодильник.

Он сломал ей обе ноги.

Дверца закрылась.

После этого он сел в кабину и тронулся с места.

Город словно вымер. Роджер словно очутился в необитаемой глуши. Он не знал, в какую сторону ехать, куда везти свой груз. Нельзя бросать его где попало: кто-то наткнется на него, потом увидят женщину, узнают, кто она, а потом, возможно, выяснят, что холодильник — из дома миссис Дауэрти, и пойдут вопросы. К реке он выехал почти случайно. Он знал, что город окружен водой, но ему до этого в голову не приходило, что можно подъехать к берегу и скинуть холодильник в воду. В какой-то момент он выехал на небольшой мост и, взглянув вниз, увидел отраженные в воде огни. Он понял, что проезжает над рекой. Тогда Роджер при первой же возможности сделал левый поворот, съехал с моста и подкатил к пустынному причалу, возле которого одиноко маячил пустой железнодорожный вагон. Роджер подал машину задом к воде. Теперь ему надо было выяснить, глубоко ли в этом месте. Он подошел к краю причала, опустился на четвереньки и стал высматривать, нет ли на причале отметок глубины, однако ничего не обнаружил. Он не хотел бросать холодильник в мелком месте: его сразу найдут, и тогда не жди ничего хорошего.

Он сел в машину и поехал дальше.

Теперь, когда Роджер решил для себя, что сбросит холодильник в реку, он занялся поисками места, где было достаточно глубоко. Но Роджер не представлял себе, как он узнает, глубоко в таком-то месте или нет, если только ему не попадется пристань или мост, где есть отметки глубины. Но шансы наткнуться на такое место казались ему…

Мост!

Действительно, что если он…

Выехать на мост.

На самую середину.

К перилам.

Так можно просто…

Он занялся поисками моста. Надо проявлять предельную осторожность. Он сделает вид, будто у него что-то забарахлило… Так, правильно… Переждет, чтобы на мосту не было ни одной машины. Придется как следует подгадать время, потянуть, ведь холодильник очень тяжел. Да-а.

Именно так.

Он ехал по городу с мыслью о том, что лучше всего был бы высокий мост, тогда холодильник пролетит побольше и зароется в грязь на дне реки. Да, лучше всего подошел бы высокий мост. И машина сама повезла его к самому высокому и длинному мосту, который он знал. Этот мост соединял собой два штата. Роджер въехал на мост. Ветер дул так сильно, что мост, казалось, раскачивается. Интересно, подумал Роджер, а упадет ли холодильник прямо в воду, не внесет ли ветер свои поправки?

Он остановил грузовик.

И сразу же вылез, подошел к капоту и поднял его. Он стоял у передка автомобиля и будто бы заглядывал в двигатель, а на самом деле смотрел в дальний конец моста, на приближающиеся огни автомашин. Как только выпадет разрыв в движении, он заберется в кузов, спустит холодильник через задний борт, потом занесет его со стороны правого борта, чтобы грузовик прикрывал его от проезжающих машин. Роджер продолжал всматриваться в даль. Мимо мелькали огни автомобилей.

Внезапно движение на мосту прервалось.

Не приближалась ни одна машина.

Надеюсь, получится, подумал он.

Он кинулся в кузов, думая о том, какой же он тяжелый — этот холодильник, и вдруг с изумлением почувствовал, до чего же легким, почти невесомым он ему теперь показался: Роджер поднял его без особых, как ему показалось, усилий. Господи, до чего легкий, думал Роджер, испытывая легкое головокружение, пока тащил его. Он вначале занес холодильник за правый борт, потом взвалил на перила моста. Быстро взглянув вниз и убедившись, что там нет никаких суденышек или лодок, Роджер отпустил руки и холодильник полетел вниз. Роджер посмотрел ему вслед. Холодильник становился все меньше и меньше, вот он ударился о воду, вызвав сильный всплеск и подняв высокий фонтан. По другой стороне моста пронесся автомобиль. По реке расходились широкие круги, пена оседала, поверхность успокаивалась. В дальнем конце моста показались огни. Роджер быстро подошел к передку машины, захлопнул капот, потом снова вернулся к перилам и бросил последний взгляд на воду.

И не скажешь, что сюда что-то бросили.

Роджер забрался в кабину, завел двигатель и поехал по мосту на территорию соседнего штата. Рядом с дорогой промелькнули будки междугородного телефона, он проехал ещё милю, развернулся и направился обратно в город. Поставив машину в гараж, он вернулся в заведение миссис Дауэрти. У дома никого не было, в коридорах тоже. Все в доме спали. Роджер поднялся в свой номер, разделся и лег.

Заснул он почти моментально…

Дверь открылась.

Это вернулась Амелия.

Она умыла лицо, сняла помаду. Войдя в комнату, она закрыла дверь, потом заперла её и подергала. Положив сумку на туалетный столик, она повернулась к Роджеру, опираясь при этом руками, спрятанными за спиной, на столик.

— Привет, — промолвила она.

Роджер взглянул на нее.

— Привет.

— Ты не соскучился по мне?

— Конечно.

— Скажи полностью.

— Я соскучился по тебе.

— Какая у вас симпатичная ванная в коридоре, — произнесла она, стоя по-прежнему у двери. Она смотрела на него с легкой и несколько странной улыбкой. — Голубая туалетная бумага, очень даже ничего.

— Я не заметил, — ответил Роджер.

— Ты личность не очень наблюдательная, да? — Амелия споткнулась на самом длинном слове, не договорив его до конца.

Она не была очень уж пьяной, просто хватила выше нормы. Она продолжала стоять возле двери, держа руки за спиной, и на лице у неё играла странная, озорная, почти дьявольская улыбка. Роджер смотрел на неё и думал, до чего же она красива, и сразу же подумал, что лучше выгнать её, пока он не причинил ей боли.

Амелия двинулась к нему.

Она подошла к Роджеру, сидевшему на краю кровати, приблизилась к нему так, что их колени соприкоснулись, потом серьезно и торжественно, с пьяным достоинством протянула к нему широко раскрытые, как лопасти вентилятора, ладони, обхватила его голову, нагнула на бок свою голову, нагнулась сама и разомкнутыми губами поцеловала его в губы. Он обнял её и повернул так, чтобы было удобно накрыть ладонями её груди, думая о том, как ему хотелось бы любить её и как его мать будет всячески противиться этому, хотя Амелия была и очень красивой. Мать, конечно, будет напирать на то, что она цветная. Он попытался припомнить, когда же это началось, что для него стало важным, черт побери, мнение матери о девушках, с которыми он встречался. Какое вообще имеет значение, что думает его мать по этому поводу? Он понял, что мнение матери в этом вопросе уже давным-давно имеет для него определяющее значение. В прошлую ночь он наконец попытался пренебречь тем, что скажет мать и решил поухаживать за Молли, и вот что из этого получилось, вот почему ему пришлось так поступить с ней.

Убить её.

Да, он убил её, подумал Роджер.

Амелия впилась в его губы. Роджер испытывал жгучую радость от движений её языка, от её полных, мягких и влажных губ и почувствовал, что падает на спину, увлекая на себя Амелию. Он ощущал своей грудью груди Амелии. Сердце его учащенно билось, в теле появилась дрожь: на Амелии не было бюстгальтера, она, очевидно, сняла его, когда ходила в ванную. Его руки опустились ей под джемпер и поползли вверх по спине. Потом Роджер перекатился по постели, поменявшись с Амелией местами, и с рычанием стал целовать её груди, темные налившиеся соски.

— О, Роджер, — стонала Амелия, — я люблю тебя, я люблю тебя.

У него голова шла кругом от её аромата, её тепла, от её настойчивых губ. И в то же время его мысль работала как никогда в этот день ясно. Он думал о том, что её надо бы выставить отсюда, так как он уверен, что иначе причинит ей боль. Он ударил Молли, хотя вначале она ему не нравилась, и ударил её потом, когда она в некотором роде разозлила его. А в отношении этой девушки в нем поднималась сладострастная злоба — она красивая и цветная. "Она цветная, — скажет мать. — Что ты мне привел тут в дом цветную шлюху?" Ему нравились её губы… а как её руки… она опасна… если от неё не избавиться, они проведают и про Молли… если он ударит ее… если она позволит ему любить себя… если она позволит ему войти к себе… эта темная пульсирующая плоть… теплая… она у него в руках… она трется об него… гладкие темные груди… если она позволит ему… ты теперь главный мужчина в семье… придется убить ее… другого выхода не будет… придется убить… и про Молли узнают… уходи отсюда… — роились в его мозгу мысли.

Он внезапно отпрянул от нее.

Она посмотрела на него застывшим взглядом.

Джемпер у неё был задран выше обнаженных грудей, юбка — высоко на бедрах. Привстав, он замер над ней на несколько мгновений. Он весь дрожал от любви к ней. Она нежно протянула к нему руки и бесконечно ласково и поощрительно коснулась его.

— Нет! — закричал он.

— Что?

— Вон… Нет… — произнес он.

Он слез с кровати и повернулся к ней спиной.

— Уходи, — сказал он. — Иди домой. Уходи отсюда. Вон!

— Что-о?

Он подошел к шкафу, открыл дверцу, достал оттуда её пальто, принес и положил его на кровать рядом с ней, проделав все это не глядя на нее, зная, что она ещё не одернула джемпера, любя её и боясь, что сейчас возненавидит ее… Пожалуйста, ну пожалуйста, уходи, произносил он про себя, не уверенный, действительно ли произносит их про себя.

Она молча поднялась с постели, одернула джемпер, молча же надела пальто. Потом взяла сумочку, подошла к двери, отперла её.

— Сколько буду жить, так и не пойму, — промолвила Амелия и ушла.

Было около семи часов, когда он сходил за грузовиком и подъехал на нем к полицейскому участку.

Он остановился на другой стороне улицы, поставил машину на ручной тормоз и заглушил двигатель. Потом посмотрел на зеленые шары по обеим сторонам входа с цифрами 7 и 8.

Сейчас он был уверен, что поступает правильно.

Он был очень доволен, что не причинил зла Амелии. Это, как будто, служило хорошим признаком. Он не знал, почему не сделал так с самого начала, почему не привез сюда Молли прямо ночью, сразу после того как убил её, вместо того чтобы запихивать её в холодильник и бросать в реку, где они никогда не отыщут её. Надо было тогда же рассказать все одному из детективов и освободить себя от дополнительных переживаний, и…

Разве нет?

Или найдут?

Он спокойно сидел за рулем автомобиля. В кабине было холодно, и изо рта шел пар. Лобовое стекло заметно покрылось льдом.

На город опустился вечер. Тускло горели шары у входа в участок, роняя блеклый свет на снег по сторонам ступенек. В тишине до него доносился только скрежет лопат — это соскребали снег с тротуара — да временами раздавалось громыхание цепей проехавшей автомашины.

Она провела в городе только неделю, никто и не знает, что она должна быть здесь — за исключением5 конечно, персонала отеля, где она остановилась. Она там поставила свою подпись на бланке, в этом отеле. Как, бишь, он называется? Название какое-то испанское. А, неважно. Там подумают, что она сбежала, не заплатив за проживание, вот и все. Мистер Брум, они заявят в полицию, а может быть и нет. Все зависит от того, что она оставила в номере. Да, она же говорила, что приехала сюда с одним чемоданом и небольшой суммой денег. Но даже если они сообщат в полицию о её исчезновении, если даже они скажут, что Молли Ноулен, которая остановилась у них в отеле, исчезла, оставив в номере одежду и личные вещи? Хорошо, положим они сообщат в полицию. Положим, уже сообщили.

Она сейчас на дне реки, подумал Роджер.

Всплыть она не всплывет, потому что заперта внутри тяжелого холодильника. Он едва поднял его в кузов. Он его бросил с высоты, может, ста пятидесяти футов, может и больше, у него всегда хромал глазомер. И лег холодильник на глубину футов в десять, по крайней мере пять, да пусть даже три, не важно. Пусть его даже видно, все равно её не найдут, никогда не найдут. Холодильник останется на дне навсегда, а с ним — и мертвая Молли Ноулен в его чреве, и никто в мире не узнает, что она там. Родители у неё умерли, единственная подруга — на Гавайях, в баре на них с Молли никто не обращал внимания, никто не видел, как они пришли в номер Роджера. Так что никто ничего не узнает.

И самое лучшее, что он может сделать — это завести машину и ехать отсюда.

Никто ничего никогда не узнает.

Если он не пойдет в этот полицейский участок не другой стороне улицы и не скажет им, что он убил её, то они никогда не узнают об этом, им никогда до этого не докопаться.

Роджер взглянул на другую сторону улицы.

Нет, лучше пойти и все сказать, подумал он.

Он вышел из машины.

Он уже собирался пересечь улицу, как входная дверь участка открылась и оттуда появились двое мужчин. В высоком он узнал детектива, за которым сегодня следовал по пятам до ресторана. Господи, вот тот самый человек, с которым он хотел бы поговорить в первую очередь, подумал Роджер. Рядом с ним шел человек совершенно лысый. Роджер подумал, что это тоже детектив. Зеленый свет шаров отсвечивал на его лысине, что придавало этому человеку потешный внешний вид.

Детективы спустились с лестницы и остановились на тротуаре.

Давай, сказал себе Роджер, иди и все расскажи ему. Это тот самый человек, с которым тебе так хотелось поговорить.

Он заколебался.

Лысый вдруг кинулся к обочине тротуара, захватил горсть снега, слепил снежок и запустил им в высокого детектива. Тот засмеялся, взял обеими руками кучу снега и, ничего из него не лепя, обрушил его на товарища. Оба дружно захохотали, словно ребятишки.

— До завтра, — сквозь смех сказал высокий.

— Пока, Стив. Спокойной ночи, — ответил лысый.

— Спокойной ночи.

И мужчины разошлись в противоположные стороны.

Роджер смотрел вслед высокому, пока тот не скрылся из вида.

Он вернулся в кабину грузовика и включил зажигание. Затарахтел двигатель. Роджер бросил последний взгляд на здание полиции и поехал.

Домой.

К маме.