Цена заклятия

Глава 9

Среди индрианцев, живущих в Чалдисе, Прандис был известен как Кихал-а-Тир — Город Одной Башни. Это название являлось одновременно и шуткой, и старинным проклятием, поскольку для тех, кто привык к многочисленным шпилям Тирсуса, город без башен и городом-то нельзя назвать. Стройные и изящные, разноцветные здания Тирсуса стремились к небу, словно участвуя в странном, неподвижном состязании. Казалось, они пытались достичь одной из набухших влагой туч, весь день напролет висевших над городом, подобно таинственным небесным эмиссарам.

Однако под неизменно серым небом, внутри и вокруг неподвижных башен Тирсуса царили волнение и беспорядки. Беспорядки, как водится, начались с перешептываний, предметом которых послужила гибель парфа Найджера. Не то чтобы индрианцам было свойственно испуганным шепотом реагировать на каждую смерть. За долгие годы соперничества между провинциями до того, как Империя набрала силу, не говоря уж о бесчисленных кровопролитных войнах с соседями-чалдианцами, жители Индора привыкли к смерти. Даже в нынешние, непривычно мирные времена граждане Тирсуса не имели обыкновения впадать в панику при виде крови. Нет, шепот вызвал не сам факт кровопролития, но способ, которым была пролита кровь.

Или, скорее, то, кем она была пролита.

Каждая из пяти индорских провинций делилась на бесчисленное количество более мелких феодов, управляемых танами.

Одним из наиболее известных танов в провинции Агинат был Крассус. Он славился не богатством и не величиной своих владений, поскольку, хотя и то и другое отличалось внушительными размерами, встречались таны и побогаче. Нет, Крассус был известен по всей Империи благодаря прозвищу, обычно используемому как ругательство — Сочувствующий. Когда индрианец употреблял это прозвище, никому и в голову не приходило спросить, кому же сочувствует вышепоименованная особа. Само собой разумелось, что Сочувствующий ратовал за более близкие отношения с Чалдисом и смягчение многовековой неприязни. И хотя оба государства уже немало лет прожили в мире, для многих граждан Империи испытывать подобную неприязнь и означало быть настоящим индрианцем.

Таким образом, парф Найджер, гордый, как и все индрианцы, объезжая свои владения, испытал немалую тревогу. Ему принадлежала огромная провинция, растянувшаяся от юго-западного отрога горного хребта Гримпикс к городу Тир Одом, и далее на север, по реке Цирран до того места, где она проходила через самое сердце леса Улторн. Большая часть этих земель была необитаема, немного находилось охотников селиться в суровых горах или в темной, опасной чаще леса. Но его народ славился выносливостью, и парф гордился своими отважными воинами, с гарнизоном которых он стоял в Тир Одоме, одном из двух городов-крепостей, отмечавших границу между Чалдисом и Индором. И парф был доволен жизнью в своих обширных землях, населенных мужественными и стойкими людьми.

Но не тогда, когда ему приходилось думать о Крассусе. Натуре Найджера претило все в характере тана, и потому они оба сосуществовали с большим трудом. Их отношения представляли собой непрерывную череду взаимных обид и скрытых оскорблений. Найджер возложил на феод строптивого тана основное бремя снабжения войска провинции, а Крассус, в свою очередь, стремился добиться для своих земель максимально возможной независимости. С годами оба научились даже получать от взаимной ненависти некое извращенное наслаждение, предаваясь ей с глубочайшим энтузиазмом.

Однако народ шептался о том, что пять дней назад было нанесено такое оскорбление, что Крассус не выдержал. В ярости тан прибегнул к древнему средству от унижений, практикуемому среди аристократов, — к дуэли. Получив вызов от равного по знатности вельможи, парф Найджер не мог ни проигнорировать его, ни взять назад слова, сказанные ранее. И подобно многим поколениям парфов и танов до них, оба встретились на поле чести, чтобы скрестить фамильные мечи. Они рубились до тех пор, пока один из них, с соблюдением должных приличий, не положил конец давней вражде, упав бездыханным.

Дуэли в Индоре были делом настолько привычным, что редко привлекали к себе внимание. В этот раз, благодаря высокому положению участников, она не могла остаться незамеченной. На самом деле, взволнованные граждане Индора выскакивали босиком на улицу, чтобы посудачить с соседями, не столько из-за самого поединка, сколько встревоженные слухами об обвинении, брошенном непокорному тану парфом Найджером. Именно оно обсуждалось купцами и покупателями гораздо более оживленно, чем торговые сделки, именно оно заставило мужчин Индора спешно точить затупившиеся от долгого бездействия мечи: тан Крассус был агентом Чалдиса.

Никто не мог с уверенностью сказать, откуда поползли эти слухи. В одном углу они шепотом передавались человеком, который услышал, как их шепотом же обсуждали в другом. Единственное по данному поводу было известно наверняка: уже спустя четыре дня шепот превратился в ропот, тот — в возмущенные выкрики, а в результате все это вылилось в народные волнения.

Итак, в тот безветренный день окна магазинов оставались темными и безжизненными, а товары портились в опустевших доках. На улицах собирались толпы, разгорались споры о том, могло ли случиться, что один из наиболее могущественных аристократов их страны погиб от руки чалдианского агента. Больше всего граждан Индора интересовало, почему молчит император, почему он не обратился к подданным с объяснением произошедшего. Поэтому толпы в конце концов устремились по главной улице Тирсуса — широкому, усаженному деревьями бульвару, ведущему от порта через нижние кварталы к аристократическим районам у подножия холма. Затем народ хлынул на огромную мощеную площадь, в центре которой располагался императорский дворец. К полудню площадь настолько переполнилась, что невозможно было разглядеть ни одной красной каменной плитки под ногами. Толпа клубилась даже на площади Великомучеников, раскинувшейся между входом во дворец и фамильным склепом династии Джурин; несчастных, стоявших возле стен, так прижали к холодным камням, что они не могли вздохнуть, а народ все прибывал, и вскоре главная улица оказалась запружена людьми не меньше чем на полмили.

Император Маллиох рассматривал собравшуюся толпу из окна башни и размышлял.

— Вам следует обратиться к ним, мой господин.

Император отвернулся от окна, чтобы взглянуть наговорившего. Холоакхан, придворный чародей, служил императору еще с тех пор, когда тот был юным принцем. Прошло уже более четырех десятилетий, оставивших свой след на внешности Холоакхана. Волосы, которые Маллиох помнил иссиня-черными, посеребрила седина, прежде густые, они постепенно редели, так что в конце концов остались лишь пряди за ушами, по индрианскому обычаю собранные в длинный хвост. Лицо старика было изрезано множеством морщин и складок. Его высохшее тело полностью терялось под широкой серой хламидой, из рукавов виднелись лишь костлявые руки, вцепившиеся в посох из тщательно отполированного вишневого дерева.

Маллиох печально подумал, что стратегия, которой чародей придерживался в политике, была столь же старой и усталой, как и он сам. Пути примирения завели слишком далеко. Несколько лет Империя Индор процветала, но сейчас, похоже, этот процесс начал тормозить. Когда на заре своего правления Маллиох завязал торговые отношения с Чалдисом, они были на удивление выгодными, однако предприимчивые чалдианцы, опираясь на свои хитрые технологии, начали обходить Индор. Индрианские товары перестали пользоваться спросом даже на внутреннем рынке. Неудивительно, учитывая, что одни только прибыли, получаемые Чалдисом от экспорта генераторов, выглядели ошеломляюще. К тому же удручали три последних урожая, пострадавшие из-за капризов погоды. С неделю назад Маллиох впервые серьезно задумался о необходимости введения протекционных тарифов…

Император вновь выглянул в окно и увидел толпу, приведенную в ярость не столько смертью парфа, сколько угрозой голода и растущей безработицей. Он знал, что для их успокоения понадобится нечто большее, чем тарифы.

Внезапно свет за окном небольшой комнаты померк, словно произошло солнечное затмение. Собственно говоря, именно это и произошло. Второй ближайший советник Маллиоха шагнул вперед, и его внушительная фигура полностью заслонила окно. Он также был облачен в хламиду, однако плотная черная ткань не могла скрыть чудовищных мускулов, свидетельствовавших о недюжинной силе. Глядя на своего более молодого советника, Маллиох уже далеко не в первый раз подумал о том, что его рост, должно быть, не меньше семи футов.

И, видимо, именно потому, что чародей имел возможность смотреть поверх голов других людей, его речи звучали истинными пророчествами.

— А ты что скажешь, Сардос? — устало спросил император.

— То же, что и раньше, — ответил маг голосом столь глубоким, что Маллиох ощутил в груди вибрацию.

Император с трудом удержался от улыбки. В этом был весь Сардос, он никогда не тратил слов зря. Обсуждая этот вопрос ранее, он предлагал допросить Крассуса и разобраться наконец, был ли тот агентом Чалдиса. В понимании нового советника, допрос, безусловно, обязан включать в себя магию. Однако Маллиох, окинув внимательным взглядом внушительную фигуру чародея, решил, что тому нет необходимости накладывать чары на допрашиваемого. Император не мог представить себе человека, который осмелился бы солгать Сардосу.

На самом деле Маллиох сам не знал, что ответить. Зато знал Холоакхан.

— Это противоречит нашим обычаям, — ответил старый маг. — Крассус тан, и он не перестал быть таном, убив Найджера на дуэли. Как бы мы ни относились к его политическим симпатиям, кровь, текущая в его жилах, требует уважительного отношения.

— А кровь Найджера не требовала того же? — взревел Сардос.

— Поле чести — особый случай, — раздраженно ответил Холоакхан. — И вам следует знать об этом. Стоит нам без достаточных оснований арестовать тана и подвергнуть допросу, и вся аристократия завопит об имперской тирании.

— Прочие таны ненавидят его, — тихо произнес Маллиох. — Они только обрадуются, если он погибнет.

— Да, но не от наших рук, — возразил Холоакхан. — Они не позволят создать прецедент, дающий возможность попрать их собственные права. — Старик в упор посмотрел на Маллиоха. — Но сейчас вам следует беспокоиться не о танах, мой господин. Прислушайтесь к крикам ваших подданных на площади.

И действительно, уже в который раз за сегодняшний день хаотичные вопли толпы превратились в стройный хор, дружно скандирующий: «Маллиох! Маллиох! Маллиох!» Внизу, подокнами, собрался весь город, и этот факт больше нельзя было игнорировать.

Император устало поднялся из кресла.

И только принцу Кланноху удавалось игнорировать вопли толпы, собравшейся на площади Великомучеников. Единственный сын Маллиоха расположился в своем кабинете, находившемся под самой крышей одной из бесчисленных дворцовых башен. Принц склонился над огромным томом в кожаном переплете. Его темные глаза впивались в каждую линию, оставленную рукой писца, затем возвращались к началу страницы, чтобы еще раз перечесть написанное. Казалось, ничто не могло отвлечь его от древнего пергамента. Если принц и заметил, как открылась широкая дверь и в комнате появилась его сестра, он не подал виду. Киринфа окинула младшего брата внимательным взглядом, затем повернулась к ближайшему ряду книжных полок, пробежавшись глазами по названиям. Она позавидовала невероятной сосредоточенности Кланноха и решила последовать его примеру — попытаться отыскать книгу, способную развлечь ее. Однако принцесса понимала, что вряд ли здесь найдется произведение, которое сможет избавить ее от тяжелых раздумий.

— Мне страшно, — проговорила Киринфа, прислушиваясь к воплям толпы, бесновавшейся сотней футов ниже, под самым окном башни.

Принц Кланнох поднял взгляд от книги.

— Я не слышал твоего стука, — сказал он, бросив на сестру недовольный взгляд. Он указал на длинный стол и бесчисленные ряды книжных полок, загромождавших помещение. — Я прихожу в комнату для занятий, — недовольно заметил он, — чтобы заниматься.

Киринфа прошла мимо полок, уставленных фолиантами, к изогнутой стене башни и выглянула в небольшое окно: внизу ревела толпа.

Отсюда невозможно было разглядеть отдельных людей, только густую, гудящую массу разноцветных пятен. Через минуту она вновь повернулась к брату и окинула его критическим взглядом. Она подумала, что эта глубокая складка между бровями очень портит его лицо. Принцесса удивилась, неужели она никогда не предупреждала брата, что морщина может остаться навсегда, но произнесла совсем другое:

— В детстве мы никогда не стучались.

— Но мы больше не дети, — резко ответил Кланнох. — В отличие от тебя, однажды мне придется стать правителем Империи. Мои занятия — не праздные игры.

Теперь настала очередь нахмуриться Киринфе. Последние три года она изучала магию с Холоакханом, конечно, ее успехи нельзя было назвать впечатляющими, но все же это было достойное занятие. Принцесса расстроилась, что ее брат — ее младший брат, которого она всегда бранила за капризы, считает ее старания праздной забавой.

Киринфа задалась вопросом, не было ли в его словах доли истины.

— И что, по-твоему, мне следует делать? — Изящные губы Кланноха искривились в игривой улыбке.

— Кое-кому следует озаботиться поисками подходящего мужа. Зачем растрачивать столь многообещающую молодость на пустое кокетство?

Принцесса рассмеялась и с нарочитой скромностью опустила глаза.

— Боюсь, что в двадцать три года моя женская привлекательность полностью себя исчерпала. Мне только и остается погрузиться в научные занятия.

— Скажи это Рогаске, — весело предложил Кланнох.

— Рогаске? А, моей Занозе…

— Так вот как ты его называешь? — Кланнох с любопытством поднял брови. — Заноза?

Киринфа саркастически улыбнулась.

— В моем боку. Но, видишь ли, даже он отверг меня.

Кланнох хмыкнул.

— Отверг тебя? Ах да, ради сомнительной прелести бараков Тир Сенила. Какое вероломство!

Рогаска был не первым и не последним в длинной веренице отвергнутых поклонников Киринфы, но, безусловно, самым мелодраматичным. Младший сын парфа Тодара, он прибыл ко двору императора в качестве доверенного лица своего отца и там встретил Киринфу. Молодые люди довольно быстро подружились, но Рогаска совершил ошибку, приняв легкую симпатию, испытываемую принцессой, за гораздо более глубокое чувство. Почти целый год он не прекращал своих безумных попыток завоевать сердце Киринфы. Эти попытки не произвели на принцессу ни малейшего впечатления, и наконец, потеряв последнюю надежду, Рогаска попросил о переводе в императорский гарнизон Тир Сенила. Там молодой человек заглушал отчаяние железной воинской дисциплиной и от случая к случаю сомнительно-романтическими вылазками в топи Бисмета.

Киринфа подумала, что месяцами не вспоминала о юноше. Как ни странно, она ощутила легкий укол сожаления, не от того, что пренебрегла его страстью, но просто устыдившись своего жестокого обращения с молодым человеком. В любом случае, сегодня Рогаска меньше всего занимал мысли принцессы. Толпа внизу вновь принялась скандировать имя ее отца.

— Ты не боишься? — спросила она.

— Этого сброда? — удивился Кланнох, недоверчиво расхохотавшись. — Чтобы разрушить стены дворца, их должно собраться в десять раз больше, и даже в этом случае я проткну первую сотню, как крыс.

Принцесса окинула его недоумевающим взглядом. В последнее время Киринфа чувствовала, что она все меньше и меньше понимает своего брата, во взглядах которого произошли кардинальные изменения. Она знала, что таково влияние ответственности, легшей на ее брата как на наследника престола, но она до сих пор не понимала, насколько тяжела ноша, доставшаяся юноше, с которым они еще так недавно, во времена беззаботного детства, весело играли.

— Я не имела в виду, что ты боишься их, — тихо сказала Киринфа. — Они хотят только услышать речь императора. Они собрались не из недоверия, а из преданности династии Джурин. Народ хочет узнать, не нависла ли над страной угроза, и если это так, то что собирается предпринять наш отец.

Кланнох вновь вернулся к своему пергаменту.

— Мне более чем достаточно слышанных ранее лекций по гражданскому праву, — ответил он резко, — если ты пришла, чтобы рассказать мне об этом.

Принцесса вздохнула. Она ожидала совсем другого. Девушка надеялась, что брат успокоит ее, а не встревожит еще больше. Она вновь взглянула вниз, на площадь, изумляясь размерам клубящейся толпы. Киринфе не верилось, что в одной провинции живет столько людей. Многие, скандируя имя императора, вскидывали в воздух кулаки. Киринфа задумалась, каково это — оказаться в центре такой толпы, когда тебя несет поток тел, когда человек не является личностью, но лишь мелкой частицей гигантской массы, полностью подчиненной ее воле? Каково вдыхать влажный воздух, наполненный потом и страхом тысяч? Эта мысль одновременно ужаснула ее и показалась странно привлекательной, настолько отличалась обстановка на площади от уюта и покоя богато украшенных башен императорского дворца.

— Я боюсь того, что мы сделаем с ними, — сказала она после паузы, кивнув в сторону окна.

Кланнох вновь оторвался от книги и взглянул на сестру, сдвинув густые брови.

— О чем ты?

— Они верят, что Крассус — агент Чалдиса. Если это правда, мир сохранить не удастся. Даже если это ложь, но народ в нее поверит… Принцесса умолкла, не закончив фразу.

Кланнох взглянул на старшую сестру, и в глазах его загорелись огоньки, которых она никогда прежде не видела.

— А так ли плоха война?