Цепная реакция

Глава четвертая

Мастер Синанджу не верил своим ушам. Он боялся переспросить, опасаясь, что услышать это во второй раз будет выше его сил. И все-таки он решился:

– Что я тебе сделал? Почему ты так скверно поступил со мной?

– Может, не так уж и скверно, папочка?

– Я не могу в это поверить!

– Тебе придется-таки поверить. Я больше не буду убивать.

– О-о-о... – застонал Чиун, как от непереносимой зубной боли. – Я могу вытерпеть все, любую боль, – молвил он наконец. – Но знать, что я изменил делу предков, отдав то бесценное, что уже никогда не вернется в Дом Синанджу... нет, с этим жить нельзя.

– Я не чувствую себя виноватым, – сказал Римо. – Я появился на свет не для убийств, а для жизни. Я не родился ассасином.

– Теперь не имеет смысла говорить об этом, – возразил Чиун. Внезапно его мрачное лицо просветлело. – Ты ведь сейчас убиваешь, Римо! Своим поступком ты убиваешь Дом Синанджу, вот что ты делаешь! Ты убиваешь наши традиции! Кто теперь подхватит бесценный сгусток солнечной энергии древнего боевого искусства и передаст свой опыт другим, чтобы можно было его сохранить? Кто, ели не ты?

– Это сделаешь ты. Ты нашел меня, найдешь кого-нибудь еще.

– Таких больше не существует!

– А как насчет блистательных корейцев, которых ты так любишь превозносить? Ты говорил, что среди них есть много достойных Синанджу и только в минуту слабости ты предпочел белого человека.

– Я уже слишком стар.

– Тебе не больше восьмидесяти пяти.

– Я отдал так много... У меня ничего не осталось.

Римо заглянул в стоявшую на плите кастрюлю. После ленча он уедет, чтобы начать новую работу на новом месте. Рис уже разварился, скоро будет готова и утка.

Он заказал билеты на рейс компании «Дельта» из Уэст Палм-Бич до Нью-Йорка. Однако до поры до времени умолчал о том, что билетов заказано два.

– Женьшень в рис добавить? – спросил Римо.

– Оставь женьшень до лучших времен! – воскликнул старец. – Женьшень – для того, чье сердце не разбито и кто не был предан своим учеником.

– Так не класть? – уточнил Римо.

– Если только самую малость, – сказал Чиун. – Лишь для того, чтобы напомнить мне о счастливых днях, которые уже не возвратятся.

Он скосил глаза на кастрюлю, чтобы видеть, достаточно ли Римо положит ароматных корешков женьшеня в кипящий рис.

Заметив его заинтересованный взгляд, Римо добавил еще. Чиун отвел глаза.

– Но теперь это меня уже не радует, – сокрушенно добавил он.

Во время ленча Чиун сокрушенно твердил, как его абсолютно ничто не радует. Хотя, он признавал, бывает в жизни и не такое. Бывает гораздо хуже...

– Что именно? – спросил Римо, разжевывая рис до жидкого состояния.

Процесс приема пищи теперь уже не был для него актом удовольствия. Он ел так, будто выполнял дыхательные упражнения. Правильно есть – означает потреблять необходимые организму питательные вещества. Наслаждаться пищей было бы неверно, так это может привести к перееданию, что чревато неприятностями, особенно для американцев, сплошь и рядом злоупотребляющих избыточной пищей.

– Ты занят мыслями о пище больше, чем я – мыслями об осквернении Синанджу, – сказал Чиун.

– Так оно и есть, – согласился Римо.

– Это предательство, – сказал Чиун. – Низкое предательство. Я теперь желаю одного: не допустить, чтобы искусство Синанджу растрачивалось не на те цели, для которых оно предназначено.

– Прекрасно, – сказал Римо.

– Я даже не спрашиваю тебя, чем ты собираешься заниматься.

– И правильно делаешь. Так будет лучше для тебя.

– Не все, как тебе известно, могут оценить по достоинству ассасинов, даже самых великих.

– Я это знаю. – В тоне Римо не было и тени насмешки.

– Они называют нас палачами.

– В известной степени это так.

– Они не понимают того, что мы делаем.

– Да уж где им понять.

Римо решал, есть ему утку или нет. Молодому человеку его возраста достаточно того количества жиров, которое содержится в растительной пище. На белой коже сваренной утки блеснула желтая крупинка жира, и Римо решил, что ограничится рисом.

– В твоей стране дето обстоит гораздо хуже: здесь повсюду работают непрофессиональные убийцы. Каждый, у кого есть оружие, считает себя вправе убивать.

– Я это знаю, – сказал Римо.

– А истинного наемного убийцу ассасина уважают даже его жертвы, потому что умирать от его руки легко. Разве сравнить с такой смертью страдания престарелого человека, мучимого столькими болезнями, пока он доберется до могилы? Его тело иссыхает, члены слабеют, зрение притупляется, дышать становится трудно. Когда же человек уходит из жизни с помощью настоящего наемного убийцы, он не испытывает боли – все происходит мгновенно. Я предпочел бы умереть именно так, это лучше, чем погибнуть в дорожной катастрофе, – рассуждал Чиун.

Римо встал.

– Мне пора, папочка. Ты едешь со мной?

– Нет, – сказал Чиун. – Это не для меня. Я слишком стар и беден. Давай прощаться. Возможно, ты и прав, настало время покинуть меня.

– Не так уж ты и беден, – возразил Римо. – У тебя полно золота. Да и когда это было, чтобы наемный убийца не мог найти работу?

Все свое имущество Римо уложил в голубую холщовую сумку: пару запасных твидовых брюк, три пары носков, четыре черных футболки, зубную щетку.

Он думал, что Чиун его остановит, но этого не произошло. Римо застегнув молнию на сумке. Чиун трудился над своей порцией утки, отщипывая от нее маленькие кусочки своими длинными ногтями и разжевывая мясо в жидкую кашицу.

– Ну, я пошел, – сказал Римо.

– Вижу, – отозвался Чиун.

Римо знал, что Чиун никогда не путешествует без своих необъятных дорожных сундуков, которые нужно сдавать в багаж заранее, чтобы их могли перевозить морем. На этот раз он не поручил Римо это сделать.

– Я ухожу, – повторил Римо.

– Понятно, – сказал Чиун.

Римо пожал плечами и испустил глубокий вздох. Он проработал больше десяти лет и не сумел нажить ничего ценного. Впрочем, он к этому и не стремился. Теперь он уходит в новую жизнь, уходит туда, где у него будут дом, жена, ребенок. Возможно, даже не один.

Когда-то давно Чиун сказал, что дети как цветы. Ими любуются тогда, когда труд растить их берет на себя кто-то другой. Они с Римо часто спорили на эту тему.

Римо и сам не знал, собирается ли он создать семью и дом. Желает ли он этого по-настоящему? Но он точно знал, что хочет уйти от прошлого. Он знал абсолютно точно, что не хочет больше убивать и, возможно, не захочет никогда. Эти настроения не были новыми для него, они завладели им не сразу. Они росли в нем медленно и долго, и вот теперь решение созрело окончательно.

Чиун остался сидеть.

– Я думаю, что сказать просто «спасибо» было бы не достаточно, – обратился Римо к человеку, давшему ему новую жизнь.

– В тебе никогда не было развито чувство благодарности, – ответил Чиун.

– Я был прилежным учеником, – сказал Римо.

– Ступай, – произнес Чиун. – Мастер Синанджу может многое, но он не может творить чудеса. Ты позволил себе встать на путь бесчестия и подлости. Солнце может способствовать росту и развитию, но может вызывать и разложение. Каждому свое.

– До свидания, папочка, – сказал Римо. – Ты не хочешь благословить меня?

Ответом ему было молчание, столь глубокое и холодное, что Римо пронзила дрожь.

– Ну что ж, прощай, папочка, – сказал Римо.

Глаза его были сухими. Не то чтобы он осуждал тех, кто плачет при расставании. Просто он был другим.

Спускаясь по трапу на берег, Римо обернулся, чтобы кинуть прощальный взгляд на человека, подарившего ему Синанджу, сделавшего из того, кто был когда-то полицейским в Ньюарке, городе, расположенном на востоке страны, совсем другого человека – после того как Римо обманным путем завербовала КЮРЕ, поручившая его обучение Чиуну.

Он хотел еще раз взглянуть на наставника, но того уже не было на палубе. Все было кончено.

Римо направился к пристани. Яркий солнечный денек показался ему теперь излишне жарким и душным. Его приветствовал один богач из Дэлрея, в широкой белой куртке и фуражке яхтсмена. Все знали, что у него было судно, стоившее, по его словам, не меньше миллиона, однако времени плавать на нем не было. Он улыбнулся Римо широкой улыбкой, которая не сходила с его лица.

– Ну что, парень? Жарковато сегодня? – крикнул он с палубы своей яхты.

Римо наклонил голову, чтобы скрыть непрошеную слезу.

Все с той же сумкой на плече он зашел в офис, чтобы заказать такси до аэропорта. Секретарша использовала телефон для беседы с подругой, которой она увлеченно живописала свои похождения в предыдущую ночь.

– Я сказала, чтобы он убирался, знаешь куда?..

В следующий момент разбитый аппарат уже лежал у нее на коленях. Она с ужасом глядела на груду черных осколков, еще минуту назад бывшую телефоном, по которому она говорила с подругой. Молодой человек раздавил аппарат, как будто он был сделан из картона.

Девушка потеряла дар речи. Человек, ожидавший такси, тоже молчал. Наконец она решилась спросить, можно ли ей стряхнуть осколки и провода с колен.

– Что? – не понял тот.

– Ничего, – поспешила ответить девушка и осталась сидеть чинно и благородно с обломками телефона на коленях.

Потом она посмотрела в окно – на толпу, собравшуюся возле яхты вокруг состоятельного господина, державшегося за щеку и энергично жестикулирующего. А рядом можно было наблюдать еще более любопытное зрелище: казалось, что через пристань плывет развевающийся лоскут голубой ткани, закрепленный на хилой фигурке старика с едва обозначенной седой бородкой. Девушка не могла взять в толк, каким образом он сумел обойти толпу, собравшуюся вокруг пострадавшего и заполнившую теперь всю пристань – из конца в конец.

Но маленький тщедушный азиат в прозрачных голубых одеждах и не думал ее обходить. Секретарша, не спускающая глаз со стоящего рядом маньяка, все время улыбалась широкой, напряженной улыбкой: она не хоти, чтобы на нее обрушилась еще и груда обломков ее стального стола. Краем глаза она видела, что старик в голубых одеждах прошел сквозь толпу странной, вихляющей походкой, как если бы здесь вовсе никого не было. Это не причинило ему ни малейшего вреда, тогда как портовый комендант упал на доски причала, схватившись за низ живота.

И тут перепуганную секретаршу будто громом поразило: этот старик направляется к ней в офис! У него забронировано место рядом с этим сумасшедшим, который разбивает телефонные аппараты. И как знать, может, старик, беспрепятственно проходящий через плотную толпу людей, окажется еще страшнее...

Девушка попыталась улыбнуться еще шире. Когда она попробовала растянуть губы на два размера шире, чем им положено, то поняла: это конец – и потеряла сознание.

Увидев идущего к нему учителя, Римо почувствовал, что изводившая его глубокая черная печаль вмиг рассеялась, сменившись ярким солнечным светом.

– Папочка, – сказал Римо, – ты едешь со мной! Это самый счастливый день моей жизни!

– А для меня это самый печальный день, – сказал Чиун. – Я не могу допустить, чтобы ты осквернял без свидетелей все, что получил от меня и от многих поколений Мастеров Синанджу. Я должен испить эту горькую чашу до дна.

Чиун спрятал свои длинные ногти в развевающиеся рукава кимоно.

– Твои сундуки мы переправим позже, – сказал Римо.

– Можешь не беспокоиться! В них мои единственные, мои самые дорогие сокровища, – сказал Чиун. – Почему я должен лишать себя даже такой невинной радости? Я впустил в Дом Синанджу белого человека и теперь расплачиваюсь за это...

– Я перевезу их сейчас, – предложил Римо.

– Не стоит, – сказал Чиун, – Зачем тебе, эгоисту, утруждать себя?

– Но я так хочу.

– Тебя ждет такси, – сказал Чиун.

– Подождет. Я перенесу их на себе.

– Скорее я пожертвую ими, чем соглашусь обременять такого себялюбца, как ты. Не в твоих правилах делать что-то для других, даже для тех, кто отдал тебе так много.

– Позволь мне, папочка, – упрашивал его Римо. – Я с радостью сделаю это для тебя.

– Еще бы! Я в этом не сомневаюсь. По вашей арифметике, арифметике белых людей, погрузка сундука равнозначна тысячелетиям власти над Вселенной. Я дарю тебе драгоценный камень, ты подносишь мне сумку – и мы квиты. За кого ты меня принимаешь? За олуха из рыбачьей деревушки на берегу Западно-Корейского залива? Ты ошибаешься, меня нельзя провести таким примитивным образом. Идем, нам пора!

Римо ничего не понимал.

– Но твои сундуки?..

– Они давно отправлены морем к месту назначения. Но важно не это. Важно то, что ты сравниваешь несравнимое: отправку сундуков и то, что ты получил в дар от меня. Вот в чем суть. Ты думаешь, зачем я здесь? Я должен видеть собственными глазами всю глубину падения того, кого я приобщил к источнику света, обучив искусству без применения оружия. Мне приходится молчать, потому как я сам породил это зло. А ты говоришь – сундуки!

Чиун не только не признался в том, что заранее планировал уехать с Римо, но лишний раз продемонстрировал, какой черной неблагодарностью отплатили ему за его необыкновенную доброту и снисходительность.

Новое занятие, в котором Римо предполагал использовать свои таланты, было связано с рекламой. Они с Чиуном обсуждали эту тему в самолете.

Чиун знал, что такое реклама. До того как «мыльные оперы» деградировали из-за включения в них сцен, отражающих неприглядные стороны жизни, Чиун смотрел их все до единой. Попутно он имел возможность наблюдать, как продаются с помощью американского телевидения предметы домашнего потребления. Он не сомневался, что все, произведенное в Америке, вредно для здоровья. Или почти все.

– Тебе не придется иметь дело с мылом? – спросил Чиун, ужасаясь при одной мысли о том, какое действие произведет кислота и жир на кожу его ученика.

Римо был таким бледненьким, когда Чиун много лет назад взял его к себе. Теперь его кожа имела здоровый цвет, и Чиун не хотел, чтобы американская отрава изменила ее к худшему.

– Нет. Я буду демонстрировать одно изделие.

– Я надеюсь, тебе не придется наносить вред своему организму?

– Нет.

– Слава Богу! – сказал Чиун с явным облегчением. – И как это могло прийти мне в голову. Я знаю, ты не захочешь осквернять плоды моего труда. То, что я тебе подарил, не подлежит осквернению.

Римо колебался, рассказывать ему или нет.

– Папочка, – сказал он наконец. – Мне кажется, ты не до конца понимаешь...

– Я все понимаю как надо, – возразил Чиун. – Американцы, хоть они и белые, все же не такие круглые идиоты. Смотрите, скажут они, смотрите, что может Синанджу. Они приведут боксера или другого какого-нибудь силача, и ты покажешь, на что способен. А они скажут: этот молодой человек потому такой сильный, что ел то-то и то-то. И ты это подтвердишь – не зря же они пригласили сниматься не меня, а тебя. Я прошу тебя лишь об одном: когда ты возьмешь эту отраву в рот, жуй, но не глотай.

– Ты ошибаешься, папочка. Я не собираюсь демонстрировать Синанджу.

Чиун перевел дух.

– Слава Богу, – сказал он. – Этого боялся больше всего.

Старец успокоился и молчал до конца перелета. Кода они прибыли в Нью-Йорк, он спросил:

– Тебя будут показывать по телевизору?

– Да.

– Надеюсь, ты не забудешь о скромности и не будешь раскрывать наши секреты. Ты должен все делать так, чтобы никто не догадался о наших замечательных достижениях. Это будет часть твоею загадочного белого характера. Пусть запомнят лишь твое лицо.

– Они не будут снимать лицо. Они будут снимать мои руки.

Как глупо, подумал Чиун. Руки Римо не могут показать качество мыла – они чувствительнее, чем руки женщины. А мыло для женщин они же и должны рекламировать. А что касается мыла, предназначенного для мужчин, то эта их продукция может быть использована как средство для пыток.

Получается замкнутый круг. Сначала эти белые едят жирное мясо, а потом моют провонявшие жиром руки ядовитым мылом, которое вредит их коже.

– А что же ты будешь демонстрировать, если не мыло? – осведомился он.

– Ты помнишь наши первые упражнения для рук?

– Какие именно? Их было так много.

– С апельсином, – уточнил: Римо. – Ты учил меня чистить апельсин одной рукой, чтобы показать, что функция руки связана со спинным мозгом.

– Это доступно даже детям, – сказал Чиун.

– Один раз я делал это на пристани, и меня увидел один чудак.

И Римо рассказал о типичной предпринимательской катастрофе. Началось все с замечательной идеи и миллионных вложений. Молодая компания, рассчитывающая на большие и скорые прибыли, получила информацию о том, что производство кухонных приспособлений «таит в себе большие возможности». Это означало, что домашние хозяйки готовы теперь тратить большие суммы, чтобы облегчить свой труд.

В докладе говорилось, что сейчас пользуются спросом даже дорогие приспособления и что если кто-то из предпринимателей сможет предложить более дешевую аналогичную продукцию, то с помощью телевизионной рекламы он сделает себе состояние.

Люди, занимающиеся маркетингом, объяснили инженерам, что требуется такое приспособление, которое могло бы делать фарш и пюре, нарезать овощи тонкими ломтиками и кубиками и цена которого не превышала бы 7 долларов 95 центов. Издержки производства – 55 центов, расходы по пересылке – 22 цента. Корпус приспособления размером с две средние кофейные чашки должен быть сделан из красной и прозрачной пластмассы, в него должно вставляться блестящее металлическое лезвие. Опросы показали, что красную и прозрачную пластмассу в сочетании с блестящим металлом предпочитают 77,8% американских женщин.

Инженеры превзошли самих себя. Они удовлетворили все требования. Специалист по маркетингу заявили, что могут продавать 10 миллионов штук в месяц, причем расходы на рекламу войдут в те самые 55 центов.

На этом месте рассказа на глазах предпринимателя показались слезы. Он проклинал свою судьбу, не понимая, почему дело принято столь неожиданный оборот.

Римо рассказывав это наставнику по дороге из аэропорта к остановке такси. Чиун никогда не понимая образ мышления белых людей, но он готов был допустить, что они делают хорошие аэропланы и телевизоры, которые показывали отличные дневные сериалы, пока их не вытеснили секс и насилие.

– Что же было не так с продукцией этого американца? – поинтересовался он.

– Приспособление не работает, – коротко объяснил Римо. – Парень сказал, что все было сделано отлично, и тем не менее оно не действует. У них на складе скопилось до двух миллионов этих самых штуковин, и, если их не начнут покупать в ближайшие два дня, компания разорится. Парень вложил в это дело все, что имел – до последнего пенни.

– Я не понимаю, что может быть общего между очисткой апельсина и его продукцией, – сказал Чиун.

– Когда он увидел, как я очищаю апельсин, ему пришло в голову, что, может быть, мне удастся что-нибудь нарезать с помощью их овощерезки «Вега Чоппа».

– «Вега Чоппа»? – переспросил Чиун, показывая подъехавшему таксисту, чтобы он проезжал мимо: старец нашел его салон недостаточно чистым. Водитель сказал, что если они хотят чистое такси, пусть встанут в конец очереди.

Позднее таксист лечился в больнице «Куинз мемориал».

Чиун дождался чистого такси.

– Я всегда выбираю машины цвета слоновой кости при условии, что они чистые, – пояснил он Римо. – А что это за «Вега Чоппа»?

– Так называется новое приспособление: пластмассовый корпус и полоска металла – по цене 7,95 доллара. Парень надеется, что тот, кто умеет чистить апельсины одной рукой, может обеспечить ему сбыт этой продукции с помощью своих рук.

– Ну и как? Получается?

– Я еще только еду. Видишь ли, они не могут организовать рекламу по телевидению, потому что у них нет хорошего демонстратора. Был один, но неудачный. Здесь нужна идеальная координация движений. Если ты попадешь в нужный ритм, то можешь нарезать все, что угодно. Хотя, если честно, легче было бы воспользоваться для этого осколком бутылки, но тогда мне ничего не заплатят.

Студия была ярко освещена, операторы приготовились к съемке. Чиун с пренебрежением наблюдал за их манипуляциями. Овощерезка была размером с женскую ладонь.

Римо объяснили, в какой последовательности он должен резать овощи. Его руки будут снимать камерой, а в это время диктор будет читать текст с заранее приготовленных карточек.

На деревянном столе лежали спелые помидоры, один банан, пучок моркови и одна головка лука-латука. Стол был ярко освещен «юпитерами».

Невысокая подвижная женщина надела Римо нарукавники, завязав их у его мощных запястий. Нарукавники были того же цвета, что и жакет на ведущем.

Римо находился с левой стороны от ведущего, еще одни стол с артистически нарезанными овощами был накрыт чуть поодаль, справа. Ведущий стоял в центре перед вращающимся столом, аналогичным тому, за которым работал Римо.

В студии было три камеры, и ни одна из них не снимала Чиуна. Тот взял этот факт себе на заметку, чтобы использовать потом при написании «Истории Синанджу» в главе «Чиун и американцы». Он пришел к выводу, что вкусы американцев, занимающихся рекламой, очень своеобразны. Впрочем, от тех, кто объедается мясом, трудно ожидать чего-нибудь другого.

– Мы хотим рискнуть, – послышался голос из неосвещенной части студии. – Съемка пойдет одновременно с записью звука. Мы не сомневаемся в качестве рекламируемой продукции. Вы, надеюсь, тоже? – Говорящий обратился к Римо. – Как ваше имя, сэр?

– Римо.

– Это фамилия. А имя?

– Меня зовут Римо.

– Ну хорошо. Мы будем называть вас «руки», согласны? Начинайте, когда увидите красный сигнал.

– Не согласен! Лучше зовите меня Римо.

На двух камерах зажглись красные лампы. Римо приготовился.

– Вам нужна машина для резки овощей? – начал ведущий. Римо взял со стола овощерезку и один помидор. – Вы желаете выложить сотню или даже две сотни долларов, если не больше, и сверх того оплачивать счета за электричество? Или вы хотите купить это чудодейственное приспособление?

Легонько взявшись за лезвие овощерезки, Римо приблизил его к руке, державшей помидор. Руки его действовали столь молниеносно, что только один Чиун мог уследить сложный маневр своего ученика. Римо нажимал на лезвие очень хитро, как если бы кто-то хотел разрезать полоски бамбука при помощи нежных лепестков, не повредив последних. Римо проделал это несколько раз на очень высокой скорости, пока касания лезвия о помидор не создали впечатления, что лезвие режет помидор на тонкие ровные ломтики, веером ложащиеся вокруг, точно игральные карты.

– С помидорами полный порядок, – провозгласил ведущий. – Нарезайте их, сколько вашей душе угодно, а когда покончите с этим делом, вам, возможно, понадобится нашинковать капусту. Вы говорите, что это сделать очень трудно, что нужно долго кромсать капусту ножом, что на что уходит не один час и вы предпочитаете переплачивать за нашинкованную капусту, покупая ее в супермаркете? Теперь это все в прошлом – и нудная работа, и переплаченные деньги. Вы можете нашинковать капусту, нарезать кубиками морковь и картофель, очистить яблоки. И все это сделает для вас наша волшебная «Вега Чоппа»!

Руки Римо летали, как птицы. Он манипулировал лезвием, двигая им вперед и назад, нажимая им на овощи... Техника таких движений была известна Мастерам Синанджу еще со времен Чингисхана, когда используемые некоторыми племенами тростниковые щиты давали надежную защиту от металлических дротиков. Способный ученик мог овладеть этой техникой за восемь лет.

Чиун одобрительно кивнул: руки работали хорошо. К сожалению, никто, кроме Чиуна, не мог оценить по достоинству это почти мистическое искусство. Удивительные движения рук, показанные камерой, ведущий назвал простыми, как пареная репа.

Напоследок Римо разрезал на тонкие ломтики яблоки для пирога.

– И сколько же стоит этот чудесный инструмент? – вопрошал меж тем диктор. – Меньше ста долларов. И меньше пятидесяти. И даже не двадцать пять. Его цена всего семь долларов девяносто пять центов. А если вы пришлете заказ в течение шести дней, компания подарит вам еще и морковечистку.

Это новое чудо техники представляло собой бесполезную полоску блестящей стали. Когда Римо ухитрился очистить ею морковку, Чиун едва удержался от аплодисментов. Морковечистка была настолько неудобна, что Римо проще было бы очистить морковку костяшками пальцев.

– Вот она и очищена! – объявил ведущий. – Это не труднее, чем все остальное.

Показ был очень интересный. Римо проделывал все это так «просто», что после окончания сеанса ведущему захотелось попробовать самому.

Он не смог надрезать даже кожицу помидора. Тогда он нажал на лезвие обеими руками. Плод треснул и превратился в оранжевую кашицу, а на пальцах ведущего – большом и указательном образовались порезы, которые пришлось зашивать.

Чиун был и горд и грустен одновременно. Римо продемонстрировал свое высокое мастерство, но во имя чего? Если остаток жизни он посвятит рекламе кухонных принадлежностей, которыми нельзя пользоваться, тогда ему, Чиуну, нужно всерьез подумать о том, чтобы найти другого ученика, который мог бы продолжить дело Синанджу.