Час совы

2

Июль 2000 г.

Чего больше всего на свете боится человек? Он боится неизвестности… Непонятное, недосказанное страшит и тревожит его. То, что нельзя понять, осознать, то, что зыбко и туманно… Там серое студенистое нечто, там хаос, там ужас…

Филипп Рыльцев сидел на мягком диване в своей четырехкомнатной квартире на Арбате и тупо смотрел в огромный экран телевизора. Перед ним стояла бутылка виски, в хрустальной пепельнице дымилась очередная сигарета. И он знал — наступает час расплаты… Из мглистой тьмы выползают призраки…

Его не тревожили уже более полугода. И он начал было успокаиваться душой… Ему начинало казаться, что все обойдется, как это бывает с маленькими детьми, всегда верящими в счастливый конец страшной сказки… Странно, однако, устроен человек… Придумать страшную сказку, а вернее страшную быль самому и самому же верить в её счастливый конец, надеяться и верить, что все обойдется… Однако, нет… Ему же уже двадцать восемь лет… И он должен отдавать себе отчет в том, что надо платить по счету…

А ведь всего год назад все было на самом деле легко и просто. И жизнь со всеми её житейскими радостями и проблемами была перед ним как на ладони… Как же все в корне переменилось за этот роковой год…

… Сын известного кинорежиссера и актера, народного артиста СССР Игната Рыльцева, давно уже занимался коммерцией, создавал фирмы, постоянно что-то продавал и перепродавал. Пару лет назад на одной сделке он заработал тридцать пять тысяч долларов и стал думать, на что ему их потратить. У него была двухкомнатная квартира на Юго-Западе, машина «Волга», на которой его возил шофер, так как сам Филипп водил машину очень плохо и не любил это занятие. Семьи не было, наличные деньги были… Куда девать? И тут как раз из мест, не столь отдаленных появился старый приятель Владимир Сапрыкин, Филипп поделился с ним своей радостью. Они дружили с детства — избалованный Филипп и шпанистый, драчливый Вовка. Тогда отец Филиппа пользовался большой народной любовью, и дружбы с его сыном искали многие. А он удостоил ею именно Вовку Сапрыкина, учившегося на два класса младше его. Судьба разлучила их, когда Филипп поступил в ИНЯЗ, и у него появились новые друзья а через пару лет Вовка пошел служить в армию. Отслужив, как положено, погулял с годик и снова покинул дом родной, теперь уже на четыре годика за злостное хулиганство с нанесением телесных повреждений средней тяжести. И вот он снова здесь, теперь уже в отдельной квартире Филиппа около метро «Юго-Западная». Вовка предложил Филиппу свой вариант вложения денег. «Я бы на твоем месте построил дом… Где-нибудь в глуши. Я даже знаю место, служил там неподалеку в стройбате… Классные места, Филя — рыбалка, охота, грибы, ягоды, воздух… Натерпелся я, то в казармах, то на нарах… Ну тебе-то все это до фонаря, ты привык к уюту, к отдельным квартирам, дачам, и все же подумай… Ну, допустим, купишь ты хорошую тачку — грохнешь, ты же и водить-то толком не умеешь, или угонят без следа, хата у тебя есть, ну, прокатишься по миру, погуляешь, повеселишься, так это успеешь еще, вся жизнь впереди… А тут — дом, недвижимость… Лучший вклад денег. Я сам возьмусь руководить строительством, сделаем все в лучшем виде. Недалеко верст сто с небольшим от Москвы. Захочешь — с родителями приедешь, с женой, с детьми, с друзьями, с телками. Я там тебе все устрою в лучшем виде… Ну, решайся, Филя!» И Филипп решился. Он верил своему закадычному другу, дал ему денег, и тот действительно не подвел — в короткий срок воздвиг во Владимирской области двухэтажный семикомнатный дом. Самому Филиппу удалось побывать там только три раза, совершенно не было времени…

Закрутился Филипп в своих торговых делах и глазом не успел моргнуть, как оказался в серьезных долгах, и банку был должен за кредит, а значительно большую сумму — частным лицам. А дела шли так плохо, что отдавать было нечем. И кредиторы начали угрожать…

Незадолго до этого, когда дела ещё шли вполне прилично, Филипп познакомился в Доме Кино с очаровательной девятнадцатилетней девушкой Аленой Навроцкой. Нашлась и общая тема для разговоров — их родители были немного знакомы, отец Алены был в свое время довольно известным киноактером, хоть отец Филиппа Игнат Рыльцев никогда и не снимал его в своих фильмах. Между Филиппом и Аленой завязался серьезный роман, у двадцатисемилетнего Филиппа никогда до того ничего подобного не было, обычно он расставался со своими подружками быстро, не жалея… Тут же совсем другое дело… Наивная, синеглазая Алена очаровала его не только своей красотой, но, главное — непосредственностью, искренностью суждений. Она переехала жить в его квартиру на Юго-Западной, они проводили там чудесные дни и ночи… А потом они серьезно поссорились, и она снова ушла жить к отцу. Филипп знал, что Алена в раннем детстве лишилась матери, что воспитывала её мачеха Надежда Степановна, но недавно отец разошелся с ней, в доме начался полный разброд, и за Аленой никто не следил. Когда они познакомились, она была студенткой ГИТИСа, но уже через два месяца её оттуда отчислили, и она не занималась ничем, жила то за счет отца, то за счет мачехи, то за его счет… Через месяц с небольшим после ссоры Алена вернулась к Филиппу и сообщила ему, что беременность её подходит к концу третьего месяца…

Это сообщение, мягко говоря, не порадовало Рыльцева. И не только потому, что Алена была уверена, что он женится на ней и другого варианта не допускала. Была тому и более серьезная причина. Как раз во время размолвки с Аленой, он познакомился на одной вечеринке с другой девушкой, Алисой Кружановой. И именно это обстоятельство делало притязания Алены просто катастрофическими для него. Дело в том, что Алиса была дочерью мультимиллионера, магната Павла Николаевича Кружанова, дело в том, что Алиса по уши влюбилась в Филиппа, дело в том, что он лишил её девственности, и она также забеременела от него и главное дело в том, что финансовые дела Филиппа к тому времени из сложных стали просто ужасными. Кредиторы подступали со страшной силой. Алиса рассказала о своей связи и беременности отцу, он познакомился с Филиппом и дал благословение на их брак. Он смотрел фильмы, снятые Игнатом Рыльцевым и считал для себя честью породниться с таким знаменитым человеком. Раз Алиса полюбила, так тому и быть, кандидатура жениха более, чем приличная.

Для Кружанова помочь будущему зятю было делом совершенно плевым. Пятьдесят тысяч долларов, которые Филипп оказался должен с учетом процентов одному довольно крутому и мерзкому человеку, для Кружанова представляли примерно такую величину, как для самого Филиппа металлический рубль, а то и ещё меньше. Кружанов был собственником предприятий, банков, владельцем заграничных счетов, обладателем вилл в разных странах… Это открывало потрясающие перспективы… И тут как снег на голову объявилась Алена с сообщением о почти трехмесячной беременности. Ее появление Филипп воспринял стоически, тем более, что Алена нравилась ему гораздо больше Алисы, и он успел действительно соскучиться по ней. Она снова поселилась у него, потому что, как говорила она, отец совсем спился и с ним стало совершенно невозможно жить в одной квартире… Объяснить ей о серьезных переменах в его жизни не представлялось возможным… А кредиторы наступали и наступали…

Однажды поздним вечером к нему на трех иномарках нагрянула орава головорезов, которые ворвались в его квартиру, оскорбляли на чем свет стоит, делая резкие движения растопыренными пальцами ему в лицо, и даже нанесли несколько не сильных, но унизительных тычков в область печени. И главное — объявили окончательный срок расплаты — первое ноября. К счастью, в ту ночь Алены не было дома, у отца произошел сердечный приступ, он позвонил ей, и она уехала к нему.

Филипп не знал, что ему делать. Выхода не было. Просить помощи у отца было бесполезно — Игнат Рыльцев давно уже безуспешно клянчил деньги у меценатов на свой новый фильм… Филипп позвонил Вовану, и тот уже на следующий день был дома у друга. Филипп, меряя шагами комнату и ероша свои кудри, рассказал Вовану все подробности своей многострадальной жизни, и о долгах, и о двух беременных от него женщинах. Ситуация вполне водевильная, если бы не долги в неподъемную для него сумму… — Ты должен жениться на этой Кружановой, — твердо заявил Вован, когда Филипп закончил свое скорбное повествование. — Это решит сразу все проблемы. — Да разве же я против?! — крикнул Филипп. — Только что я буду делать с Аленой? Ты же не знаешь ее! Она беременна, аборт делать поздно! Откупиться от неё невозможно, она так любит меня… И у неё никого нет, росла без матери, отец теперь развелся и с мачехой, вырастившей её. Но и мачеха не желает ей заниматься, у неё глубокая депрессия… А если я буду настаивать на женитьбе с Алисой, Алена же пойдет и все расскажет… В какой ситуации я окажусь? Этот Кружанов очень серьезный человек, да ты сам знаешь, о нем постоянно в газетах пишут… И ему объявят, что я обрюхатил почти в одно время двух девушек, одна из которых его единственная дочь? Да он и разбираться с такой мелочью, как я, не станет. Сдался ему такой зять! Он просто плюнет мне в глаза и выставит вон. А своего внука они окружат роскошью — будут купать в молоке и кормить с золота… А мужа Алисе найдут любого, какого она только пожелает…

Вован призадумался. — Поговорить откровенно с этой… Аленой никак нельзя? — уточнил он.

— Исключено на сто процентов. Она обязательно пойдет домой к Алисе…

— А просто выставить её вон? Были же вы в ссоре полтора месяца…

— Она в курсе про Кружанову… Кто-то ей уже нашептал. Но я разуверил её, сказал, что все это чушь, что я никакого отношения к Алисе не имею… Но если я её выставлю, она знает, куда ей пойти… Такой характер…

И тогда Вован предложил планчик. Излагал он спокойно, медленным тоном, причмокивая и небрежно покуривая. Как будто он готовил план кражи яблок с соседского сада и их последующей продажи на местном рынке… А ведь речь-то шла… Речь-то шла…

— Ты обалдел…, - прошептал Филипп. — Ты обалдел, что ты такое говоришь? — Как знаешь, Филя, — пожал плечами Вован. — Дело твое. Я, разумеется, за тебя буду стоять до последнего, но что я против стольких? Да ведь ты на самом деле должен бабки, значит дело чести их отдать. А как только женишься на Кружановой, введешь тестя в курс дела, он тебе их мигом даст… А так ведь ухлопают почем зря, в наше время и не из-за таких сумм убивают… Жуткая сумма — только одному кредитору пятьдесят штук баксов должен, обалдеть! Так что мой планчик — это лишь борьба за выживание… Время такое жестокое… Лютое время… Или ты, или тебя… Естественный отбор… Я нахлебался всласть, разных людей видел… И жизнь знаю получше тебя…

Именно в эту минуту раздались два телефонных звонка. Первый от представителей злобного кредитора, полный грязного мата и угроз, второй от Алисы, щебечущей о их будущей свадьбе, об их ребенке, о свадебном путешествии и подарках, которые готовит им Кружанов.

— Он подарит нам квартиру, Филенька, — ворковал в трубке ангельский голосок Алисы. — В тихом центре, четырехкомнатную… А насчет путешествия, я хотела посоветоваться с тобой, куда нам лучше поехать — на Гавайи или на Мальдивы… А может быть, махнем на остров Бали, там, говорят, что-то потрясающее… Или в Южную Африку…

— Ты должна учесть свое состояние, дорогая, — строго заметил Филипп. — По-моему, имело бы смысл поехать куда-нибудь в Европу, поближе…

— Нет, мне так хочется чего-то экзотического, — возражала Алиса.

— Ладно. Еще будет время подумать, — кротко произнес Филипп. — Завтра я у тебя… Пока… Еду на работу! Целую!

Вован многозначительно, исподлобья глядел на друга. Филипп закурил и стал молча шагать по комнате взад-вперед.

Бог, как говорится, любит троицу. А дьявол? Вопрос решил третий звонок. На проводе была Алена.

— Филя, — серьезным голосом произнесла она. — Извини за просьбу, но папе очень нужно одно лекарство, а ни у него, ни у меня нет денег. Ты не мог бы одолжить ему полторы тысячи рублей? Это ненадолго, он обязательно скоро отдаст… — Я дам, — тихо ответил Филипп, пристальным странным взглядом глядя на курящего с притворно равнодушным видом Вована. — Конечно, я дам… Ты когда будешь?

— Наверное, завтра, ему ещё так плохо… Но если ты можешь помочь, приезжай к нам сам… Отец тебе будет очень благодарен…

— Приеду, Аленушка, — ещё тише произнес Филипп и положил трубку. И Вован посмотрел на него ещё многозначительнее. — Ну? — спросил он.

И Филипп едва заметно утвердительно кивнул головой.

План, по мнению Вована, был прост и гениален. Задачей Филиппа было выманить Алену из Москвы, приехать в Александров на электричке, а там… Остальное устроит он… — Все делаю по дружбе, бескорыстно, — сказал Вован. — Ну а уж если, когда разбогатеешь, захочешь отблагодарить — твое дело… А не захочешь, так и не надо… — Хорошо, хорошо, — вдруг дико занервничал Филипп. — Ну решились, так что? Надо же все хорошенько обдумать…

— Приезжаете в Александров, на площади берете частника. Меня берете. По дороге я выкидываю тебя из машины, бью для вида, увожу её и… Остальное — мое дело… — А я? — А ты пробираешься к своему дому, сидишь там и ждешь меня с радостной вестью об освобождении. Вот и все, что ты будешь делать… — А почему бы мне после того, как ты меня выкинешь, не обратиться в милицию? Так будет вернее… — А потому что они таких лохов, как ты, раскусят вмиг… А потом расколят, и ты выдашь меня. И загудим с тобой на пару в дом родной, Филипп Игнатович… — Так зачем же тогда выкидывать меня из машины? — недоумевал Филипп. — Какой в этом смысл?

— А это только из сочувствия к тебе, чтобы ты всего этого не видел, хмыкнул Вован. — Зрелище не для слабонервных, сам должен понимать…

— Нет, не пойдет, не пойдет! — закричал, махая руками, Филипп. — Это какой-то собачий бред! А почему нельзя, например, здесь, в Москве? В подъезде, например…, - процедил он, глядя в сторону. — Можно, согласился Вован. — Только тогда ты сам, я-то тебе зачем? Спрячься с пистолетом в собственном подъезде или в её, время выжди, когда она появится, и чтобы никто ни тебя, ни её не видел… Ты же мал, как букашка, как тебя приметить? Или ты будешь там стоять в спецназовской шапочке на потеху жителям подъезда? А, кстати, важный вопрос — ты стрелять из пистолета умеешь? Я, например, умею, но плохо, боюсь промазать, а ты, полагаю, и вообще никогда пистолет в руках не держал… Тогда можно ножом… Пырнул под ребра и бежать… И, главное, чтобы никто не заметил… Это, дружище, просто только на экране телевизора… Там профессионалы работают, а ты лох… И я лох… Но там, в темноте, в лесу, я сумею… Кое-какой опыт есть, четыре годика зоны за спиной, там всякое бывало… Ты же не сумеешь и там, — подвел итог Вован. — Соглашайся со мной, не пожалеешь… — Хорошо, а когда она исчезнет, отец-то в милицию пойдет, вывесят её фотографии… — И никогда её не найдут, — вздохнул Вован. Знаешь, сколько людей у нас бесследно пропадает? А шансов на то, что кто-то заметит вас на вокзале, в электричке, очень мало… Риск, разумеется, кое-какой есть, но, сам знаешь, кто не рискует, тот не пьет шампанское… А ты больше рискуешь ничего не делая, не только шампанского, но и воды сырой не напьешься, твой кредитор тебя кровью твоей собственной напоит досыта… — К тому же, полагаю, никто её и искать не станет, — охотно добавил сам Филипп, побледневший от разговора о его собственной крови. Отец её просто придуривается со своим сердечным приступом. Знаю я его приступы. Запоями они называются. А мачеха от этой семьи просто отказалась, когда её папаша с ней развелся, мне сама Алена рассказывала… Он теперь на какой-то молодой шлюхе собирается жениться по примеру моего старого дурака, меняющего жен, как перчатки… Он даже не в курсе, что его дочь беременна.

— Ну вот, — развел руками Вован. — А ты сомневался. Какая твоя главная задача? Чтобы она не успела никого предупредить о том, что едет с тобой на природу… Это надо делать экспромтом, сюрпризом, понял? Пикник, уик-энд, свадебное путешествие, что угодно… Предложил, и сразу ехать… Но предложишь именно в тот день и час, когда я тебе об этом скажу… Понял? — А что? Предложу и поедет… Она на край света со мной поедет. Верит мне на все сто… Особенно после того, как я развеял её опасения насчет Алисы… — А вот это очень хорошо. Это просто замечательно, что она тебе верит, — улыбнулся Вован. — Будем действовать… Только во всем слушайся меня, я за тебя, Филя любому глотку перегрызу… За твои интересы… Ближе другана, чем ты, у меня нет… И благодарен я тебе, живу в твоем доме кум королю, воздухом дышу, деревенской пищи жру от пуза, девок трахаю. После зоны, после вонючих нар и казенных харчей — это же рай земной…

… Филипп съездил к Алене и передал её отцу полторы тысячи рублей. Тот сразу повеселел и как-то активно стал выпроваживать молодежь восвояси. Что они вскоре и сделали…

Филипп Рыльцев в свое время не пошел по стопам отца, после окончания школы отец отговорил его идти в театральный ВУЗ или во ВГИК. «Столько их сынков и дочек, один бездарнее другого… Всех на хорошие места в искусстве не пристроить… Приобрети лучше полезную профессию, пригодится.» И Филипп пошел в ИНЯЗ, хотя за его плечами были две роли в отцовских фильмах, за одну их них — роль маленького монашка, помогавшего красному комиссару, попавшему в плен к белогвардейцам, отец даже похвалил его. Но становиться актером отговорил… Теперь же надо было взять на вооружение все свои актерские способности — это в прямом смысле сбыло вопросом жизни и смерти.

Все эти дни Филипп был особенно нежен и внимателен к Алене. На последние гроши делал ей подарки, дарил цветы, они пили шампанское и ели пирожные. А потом, когда поступил сигнал от Вована, он предложил ей поехать к нему на дачу. Она немедленно согласилась. Они оделись и выскочили на улицу. Поймали частника и поехали на Ярославский вокзал…

Поначалу вагон был достаточно заполнен. Однако, они заняли удобное место у окна… Алена нежными глазами глядела на Филиппа. — Я люблю тебя, прошептала она одними губами.

— И я тебя…, - внезапно побледнев, пробормотал он.

… И тут в вагоне появилось нечто необычное. С маленькой гармошкой в руках, ввалилась нелепая старуха в желтой шубе с вылезающими наружу черными клочьями. На голове была плюшевая кепка с огромным козырьком, на глазах круглые очки. — Мы вышли на битву с врагами, сыграй нам тревогу, трубач! — пропела старуха, наигрывая на гармошке. — Подайте несчастной жертве политических репрессий на пропитание! Не откажите в посильной помощи жертве большевизма!

Старуха пела, паясничала и кривлялась, потом принялась плясать в проходе. Она была так уморительна, что народ покатывался со смеху. Многие узнавали её. — Это же Сова! — Давненько её не было! — Когда она едет, не соскучишься, и дорога проходит незаметнее… Ну, артистка…

В её холщовый мешочек, висевший на руке посыпались пятерки, десятки, рублики… Она кланялась и делала ртом какие-то ужимки и гримасы. И вдруг заметила у окна Филиппа и Алену и остановила на них пристальный взгляд. А затем продолжила представление. Собрав с вагона урожай, прошествовала в следующий.

Примерно через полчаса она появилась вновь. Вагон был уже почти пустой. Старуха села на такое место, откуда было хорошо видно лицо Филиппа, вытащила из мешочка фляжку с какой-то жидкостью и стала потягивать из этой фляжки, постоянно бросая мимолетные взгляды на Филиппа. Алена оглянулась, а старуха скорчила ей нелепую гримасу и обнажила прокуренные зубы.

— Очень даже глупо, — заметила Алена и отвернулась.

Через некоторое время старуха встала и пошла к ним. Села рядом с Филиппом и уставилась на него. — Как тя зовут, мил человек? — спросила она. — А твое какое дело? — рассвирепел Филипп. Он и так был на взводе, его колотило от того, что они с Вованом задумали, а тут ещё эта… — А ну, пошла отсюда! — Ишь ты, каков…, - нахмурилась гримасница. — На старуху голос повышает, на жертву репрессий и произвола… Подумаешь тоже, пустой бамбук… Фигли-мигли, фу-ты, ну-ты…

— Иди, говорю, отсюда! — сжал кулаки Филипп и привстал, желая испугать старуху. Но та нисколько не испугалась, продолжала сидеть на своем месте, строя Филиппу мерзкие гримасы.

— А поглядите-ка на него, павлин какой! — надула она губы и вытаращила глаза. — Фраер дешевый, орясина! Трихомудия заморская… Вишь, набычился, что, застращать решил? Сижу, где желаю, такая же гражданка России, как и ты, право имею, шакал…

Ей видно понравились её собственные слова, и она решила добавить, улыбаясь прокуренными зубами:

— Шакалюга позорная, бамбук пустой, дурачина… — До чего ж не люблю таких шакалов… — Встала, повернулась спиной, подняла полы желтой шубейки, наклонилась и показала Филиппу задницу, облаченную в длинные голубые бабьи штаны. Тот было хотел дать ей пинка, но побрезговал. А старуха с невиданной прытью отскочила в сторону и пошла к выходу, отхлебывая из фляжки.

— А и так знаю, как тя звать, — крикнула она, раздвигая двери и подмигивая Филиппу. — Не скажу только…

Она появилась ещё раз, незадолго до Александрова. Зашла в вагон, молча подмигнула Филиппу, закурила папироску и снова ушла в тамбур.

… В Александрове Филипп стал подходить к частникам, договариваться о цене. Но говорил Алене, что эти люди не вызывают у него доверия. Наконец, перешел площадь, где в бежевой «шестерке» сидел Вован и при Алене стал громко торговаться с ним.

— Нормально, — объявил он ей. — Этот нормальный парень. А те какие-то подозрительные…

Они сидели на заднем сидении «шестерки», несущейся по темной трассе. Алена пыталась прижаться к Филиппу, а тот словно одеревенел от страха и чувствовал, как сердце буквально выпрыгивает у него из груди. Он был готов немедленно отказаться от страшного плана, но вспомнил про кружановские миллионы, про злобного кредитора, который напоит его досыта кровью и крепко сжал зубы. Да и как теперь можно было отказаться от плана? Нет, пусть будет, что будет…

… Неподалеку от Дорофеева Вован остановил машину.

— Что случилось? — спросил Филипп. — С машиной что-то?

Вован молча вылез из машины, подошел к задней дверце и открыл её. Схватил Филиппа за грудки и резко рванул на себя.

Алена закричала, попыталась даже ударить Вована… Господи, она же защищала его… О н а е г о!!! Но они стояли на темной проселочной дороге, рядом никого не было… Вован втолкнул Алену обратно в салон, затем несильно, но размашисто ударил Филиппа в лицо, а когда тот от этого бутафорского удара, бутафорски же упал на дорогу, пнул его ногой в солнечное сплетение. Быстро сел в машину и рванул её с места…

Филипп встал, отряхнулся и поперся окольными путями к своему дому. Он позабыл дорогу и в кромешной тьме заблудился. Но, благодаря тому, что поселок Дорофеево был невелик, вскоре все же вышел, куда нужно. Открыл ключом калитку, прокрался мимо озверевшей, рвущейся с цепи собаки, не узнавшей его, вошел в дом…

Быстро переоделся в чистое, налил себе заготовленного Вованом коньячка и стал ждать исполнителя…

Человек устроен довольно странно, порой раскисая от мелочей, а порой закрывая глаза на что-то очевидно страшное, чудовищное… Коньяк взбодрил Филиппа, он курил сигарету и смотрел в экран телевизора, порой даже возмущаясь творимому в мире произволу и насилию… Он поначалу даже не нервничал, до того он доверял уверенному в себе спокойному Вовану, убедившему его, что все будет в порядке… Лишь почему-то жутко раздражали воспоминания о глумной старухе, паясничавшей в электричке.

По настоящему волноваться он начал только тогда, когда прошли все допустимые сроки… Вован давно уже должен был появиться или, по крайней мере, дать о себе какую-нибудь весточку. Филипп с надеждой бросал взгляды на мобильный телефон, лежавший на диване рядом с ним. У Вована при себе тоже был телефон, и чуть что, он должен был сообщить обо всем Филиппу. Но телефон молчал, неизвестность пугала Филиппа. Гробовое молчание, тьма за окном, шелест деревьев, порой вой собаки… И больше ничего…

«Борьба за жизнь… Каждый за себя… Борется за свою жизнь…», звучали в ушах слова Вована. Но он… за что борется он? За то, чтобы отнять жизнь у НЕЕ, у той, которая его так любит, которая носит в себе его ребенка?…

Только теперь ему стало по-настоящему страшно, он ощутил угрызения совести… А если бы все получилось, если бы Вован осуществил, что они задумали? Тогда что? Тогда было бы все о, кей? И угрызений совести не было бы?

Филипп выпил ещё коньяка и беспрестанно курил… Иногда для разрядки выходил во двор и подкармливал кусками мяса мрачную здоровенную собаку… Сожрав несколько приличных кусков, собака несколько прониклась к нему и перестала хрипло лаять и рваться с цепи…

… Кромешная тьма, шелестящие деревья… А за этой тьмой неизвестность, неясность, страх… Филипп передернул плечами и пошел обратно в дом…

… И тут зазвенел телефон. Он бросился к нему, словно утопающий к спасательному кругу… — Это ты? — задыхаясь, спросил Филипп. — Это я, прозвучал ответ. — Но не он. Не тот, чьего звонка ты ждешь…

Филипп подумал, что бредит… Ему показалось, что это был голос той самой старухи из электрички… Наваждение какое-то… — Узнал голос-то, бамбук? — словно не желая оставлять у него никаких сомнений, спросили по телефону. — А где…? — преодолевая необъятный комок в горле, спросил Филипп. — Твой друг-то? — раздался в трубке хриплый хохот. — Там, где ему и положено быть — в аду. А оттуда обратного хода нет… Так что, больше он тебе в твоих злодеяниях помогать не станет, сам справляйся… Читывал Драйзера? Видать, не на пользу пошло тебе это чтение, нелепый ты человек…

Это было попадание в десятку… Клайд Гриффитс, Роберта Олден, Сондра Финчли… Только у нас нет электрического стула…

— А…? — хотел задать он следующий вопрос, но не смог произнести имени той, которую он хотел убить… — Ты свободен от нее, пустой бамбук… Эту проблему ты решил удачно… Правда, у тебя возникнут некоторые другие проблемы… Но согласись, что ты их заслужил, убивец…

Филипп произвел горлом некий клокочущий булькающий звук.

— Разве ты не согласен, Рыльцев? — назвала его фамилию старуха, и он понял, что попал крепко. — Ты организовал злодейское убийство женщины и твоего ребенка, сидевшего в ней, то есть, двойное убийство. За это тебе полагается по российскому закону пожизненное заключение… Обвиняемый Рыльцев приговаривается по статье сто пятой к пожизненному заключению! — с явным наслаждением произнесла старуха. — Да, к пожизненному заключению…, - повторила она, смакуя впечатление, производимое ей на Филиппа. — Так и поделом тебе, пустой бамбук… — Что… от меня требуется? — спросил Филипп. — Откупится хочешь? — расхохоталась старуха. Это запросто, мне много не надо — рублик, пятерочку, десяточку, яичко, булочку, стопочку… Прорвешься, павлин, не тушуйся… А пока нужно одно, посерьезнела она. — Скоро к тебе возможно придут, председатель, участковый, ещё кто-нибудь и станут задавать вопросы насчет твоего дружка, так ты будь любезен — ответь им, что он пьяный разбил себе голову, а потом пришел, собрался и уехал отсюда восвояси. И больше его здесь никогда не будет… Это первое… Второе — ты завтра же умотаешься отсюда сам, нечего тебе тут делать, лесной воздух портить своей персоной, пустой бамбук, дыши московскими выхлопными газами, полезнее будет для здоровья… Третье — к Алисе Кружановой подойдешь только для того, чтобы навсегда отказаться от нее… — А про Алису… Кто? Откуда? — лепетал Филипп. Откуда она знала про это? Это была тайна для всех…

— Экая ты бестолочь противная — рассердилась старуха. — От твоего же дружка Вована Сапрыкина, от кого же еще? Не могу с тобой разговаривать, до чего же ты глуп… На такое дело пошел, а сам глуп, как пробка… Понял, что ли? Есть свидетели твоего злодейства, которые в нужную минуту пойдут в прокуратуру и дадут подробные показания против тебя. И через час — другой ты в камере. А там о тебе побеспокоятся, чтобы мало не показалось, павлин разноцветный…

Наконец, до Филиппа дошло. Вован убил Алену, а кто-то видел это. Потом его пытали, выведали все и убили. А он теперь полностью в руках этих неведомых людей, от имени которых говорит эта старая уголовница. — Так понял ты, что ли? — с досадой спросила старуха. — Понял…

— Обманешь — из-под земли достанем… Попытаешься сбежать — то же самое… И вот ещё что — поскольку домик этот добротный тебе больше не понадобится, так пусть в нем добрые люди поживут… Это, кстати, просто просьба… Если тебе не приятно, можешь отказаться… Платить тебе они не станут, но зато последят за домом, чтобы не было пожара или ещё чего-нибудь непредвиденного… Только ты их видеть не должен. Ты должен рано утром отсюда смотаться и больше не приезжать. Оставишь ключи председателю Михалычу и скажешь, что у тебя поживут добрые люди — муж с женой. Ну? Лады, тугодум?

— Лады, — пробубнил Филипп, вызвав этим приступ гомерического хохота у старухи. — «Лады», говорит, — пробормотала она. — Если спросит фамилию, кто будет жить, скажи — Ивановы… Только сам сюда бурун свой длинный не суй, прищемят…

Филипп понял, что для начала он лишился дома, в который вложил изрядную сумму в валюте… Он лишился возможности жениться на Алисе и таким образом рассчитаться с долгами… И он обречен на пожизненный шантаж… О том, что погибла любящая его и беременная от него женщина, он уже не думал. Он думал только о последствиях…

— Ладно, пока, пустой бамбук… Скоро напомним о себе чтобы ты не скучал и не слишком расслаблялся. А завтра собирай барахло и дуй по тьме, по холодку… Лопух ты, как я погляжу…

… Первым желанием после того, как отключился телефон, было покончить с собой. Любым способом — отравиться, повеситься, броситься на трассе под машину… Но Филипп понял, что он не в состоянии этого сделать… Он понял, что обречен жить…