Чаша гнева

Глава 1

4 мая 1207 г.

Прованс, Марсель

Небо над городом было синим, точно дорогой византийский самит. Искусной вышивкой казались разбросанные там и сям белые облака. Роскошная синева отражалась в простирающемся на юг море, которое нежилось под ласковыми лучами весеннего солнца, и лишь слегка покачивало на мягком животе стоящие у причала нефы [10] .

Портил великолепное впечатление только запах, какой обычно бывает в портах: смесь вони гниющей рыбы, смоленых бортов и плавающих в воде нечистот. Роберу он был хорошо знаком по родной Нормандии.

За спиной послышались шаги. Робер поспешно обернулся. К нему, прихрамывая, приближался брат Анри де Лапалисс. Белые одежды его сияли чистотой, а алый крест на груди, казалось, пламенел.

– Что, любуешься морем, брат Робер? – спросил брат Анри, улыбнувшись. – Клянусь Святым Отремуаном, в твои годы я и помышлять не мог, что когда-либо увижу его! У нас в Оверни уже тот, кто только видел соленую воду, может считать себя великим путешественником!

– У нас совсем не так, брат, – ответил Робер слегка смущенно. – Каждый из нобилей к совершеннолетию пересекает Канал [11] по несколько раз.

– Зато говорят у вас ужасно! – брат Анри, восприемник Робера в Ордене Храма и одновременно – визитер [12] на Западе самого магистра Жака де Майи откровенно расхохотался. – Я и то с трудом тебя понимаю! Что уж говорить о местных бедолагах?

Робер смутился. Дома его ланг д'уи [13] казался естественным и понятным. Но после того, как путешествующие на юг воины Храма миновали Невер, над выговором молодого рыцаря начали потешаться. За спиной, естественно. Легче от этого не было.

– Не стоит печалиться, брат! – заметив смущение младшего товарища, де Лапалисс перестал смеяться. Тон его сделался серьезным. – Ордену служат и косноязычные, и даже немые. Все мы равны перед лицом Господа. Пойдем лучше посмотрим, как идет погрузка!

"Святой Фока", крутобокий неф, на котором рыцарям предстояло вскоре выйти в море, стоял неподалеку. У сходней расположились братья Гильом и Андре, еще два рыцаря небольшого отряда. С суровыми лицами они наблюдали за тем, как оруженосцы и сержанты в черных одеждах Ордена грузят снаряжение.

– Приветствую вас, братья, во имя Господа, – сказал брат Анри. – Все ли идет достойным образом?

– Во имя Господа, брат, – в один голос отозвались рыцари.

Два оруженосца заносили на сходни кольчугу. Продетая сквозь рукава на палку, она висела, словно пойманный на охоте диковинный зверь в серебристой чешуе.

Брат Гильом добавил, опасливо косясь в сторону Робера:

– Мы отпустили нашего молодого брата пройтись. Все равно в его присутствии не было нужды…

– Вы поступили достойным образом, брат, – серьезно ответил брат Анри. – Я встретил брата Робера по дороге. Все наши дела в городе решены. Мы можем отплывать хоть сейчас. Эй, капитан!

Над бортом нефа появилась голова в широкополой кожаной шляпе. Обветренное лицо выражало высшую степень почтительности.

– Что угодно вашей милости? – спросил капитан.

– Когда мы сможем выйти в море?

– Провиант уже погружен, вино доставлено. Матросы на борту и ждут команды! Как прикажете, так с божьей помощью и отвалим!

– Хорошо, – брат Анри кивнул. – Нам осталось только завести коней.

Капитан издал сдавленное восклицание и исчез.

– Почему он так расстроился? – спросил Робер.

– Все никак не смирится, что повезем животных. На нефах здесь лошадей обычно не возят, – пожал плечами де Лапалисс. – Для них есть специальные суда – юиссье.

– Почему бы нам не нанять юиссье?

– В Святую Землю принято плавать караванами, только наш Орден и Орден Святого Иоанна имеет право отправлять отдельные корабли. Караван с паломниками ушел из Марселя на Пасху. Мы должны были плыть с ними, но, как ты знаешь, из-за моей болезни на неделю задержались. Все юиссье давно в море. Приходится довольствоваться тем, что есть.

Привыкшие ко всему кони рыцарей шли по сходням спокойно, словно по полевой дороге, даже вороной Робера дестриер Вельянгиф [14] , отличающийся на редкость дурным нравом, вел себя спокойно. Прогрохотали по палубе копыта, некоторое время с судна слышались крики и возня. Затем все стихло.

Из-за борта высунулся брат Готье, старший из сержантов небольшого отряда. Он провел в Леванте более тридцати лет, и помнил еще битву при Монжизаре [15] .

– Все готово, братья, во имя Господа, – сказал он. – Если вам будет угодно, то мы могли бы выйти в море.

– Благодарю вас, – сказал ему брат Анри. – Позовите капитана, сейчас…

Что хотел сказать визитер Ордена в Западных провинциях, осталось неизвестным, поскольку его слова были заглушены громким воплем, долетевшим с небольшой улочки, ведущей от причала к центру города.

– Мессены, мессены [16] ! Подождите, ради Святого Марциала!

Вслед за криком донесся стук деревянных подошв о мостовую.

В крайнем изумлении рыцари оглянулись. К кораблю, тяжело переваливаясь и отдуваясь, бежал дородный краснолицый монах. Локтем он прижимал к себе кожаный чехол, а в другой руке держал дорожный мешок. Черная риза бенедиктинца норовила обвиться вокруг ног, а сандалии готовы были слететь от быстрого бега.

– Что вам угодно, отец? – спросил брат Анри, когда монах остановился в нескольких шагах от него, дыша тяжело, точно стельная корова.

– О милостивые воины Бога, возьмите меня на корабль! Ибо сказано в Писании: unusquisque proximo suo auxiliatur [17] !

– О чем ты просишь, безумец? – гневно сказал брат Гильом, делая шаг вперед и кладя ладонь на рукоять меча. – Служителям Господа положено молиться в стенах монастыря, а не плавать по морю! Отправляйся прочь, ложный монах, или я отсеку твою бесстыдную голову!

– Спокойнее, брат Гильом! – де Лапалисс укоризненно покачал головой. – Помните, что гнев – страшный грех [18] ! А за обнажение меча в пределах города Марселя вы вынуждены будете заплатить штраф в двадцать солидов! Где вы возьмете эти деньги?

Брат Гильом смешался и, пробормотав извинение, отступил.

– Давайте выслушаем святого отца, – продолжил брат Анри, и повернувшись к монаху, сказал: – Говорите.

– О, благодарю вас, великодушный рыцарь! Да воздаст вам сторицей Святой Марциал! Я скромный монах именем Гаусельм, из обители Монтаудон близ Орлака, в Оверни!

– Надо же, почти земляк, хотя и клянется, как лимузенец [19] – сказал брат Анри, – и что же тебя, достойный монах, заставило покинуть обитель и проситься к нам на корабль?

– Воистину, воля Божья! После того, как я стал скромным братом нашей обители, я дал обет посетить Святой Град и поклониться Гробу Господню! Да не будете вы преградой между мной и службой Господу!

– А что такое у тебя в чехле? И почему ты не поплыл с паломниками, что было бы проще и безопаснее?

Монах несколько смешался.

– Это, – сказал он, демонстрируя чехол, – моя лютня, единственное, что осталось у меня от мирской жизни. А не попал я на корабли паломников потому…

– … что развлекал песнями знатных дам и господ в каком-либо замке, – закончил за него брат Анри. – Я знаю тебя, ты знаменитый монах Монтаудонский, монах-трубадур.

– Трубадур? – вскинул брови Робер.

– На севере их называют труверами, – пояснил брат Анри. – О тебе, монах, ходит множество слухов. Говорят, что взявшись служить Господу, ты не оставил мирских привычек, и даже не сменил имени. Ведь ранее тебя звали Гаусельм Файдит? Не так ли?

– Ваша правда, мессен, – ответил монах. Он стоял, потупившись, но на толстом красном лице было хитрое выражение. – Силен враг рода человеческого и сложна борьба с ним! Вот я и иду к Гробу Господню, чтобы попросить для себя сил в богоугодных делах! Неужели вы мне не верите?

– Верю, что ты плывешь в Левант не для того, чтобы шляться по борделям, – кивнул брат Анри. – Этим ты мог бы заниматься и тут! Но разрешения от приора у тебя, как я думаю, нет. Тебе просто в очередной раз стало скучно в обители и ты сбежал. Не так ли?

– Истинно верно, клянусь Святым Марциалом! – монах улыбался в открытую. – Ваша проницательность достойна самого Святого Петра! Уж вы бы не пустили в рай недостойных!

– Не мне судить! Nolite iudicare ut non iudicemini [20] ! – резко ответил де Лапалисс, вскидывая руку. – Но на наш корабль я тебя возьму! Будь гостем Ордена на «Святом Фоке», брат Гаусельм.

Лица остальных рыцарей отразили безмерное удивление. Но не в обычаях тамплиеров спорить со старшим, и братья лишь молча поклонились, когда монах, оказавшийся трубадуром, проследовал мимо них на корабль.

– Почему? – спросил Робер, когда они все оказались на борту, а вокруг закипела суета, предшествующая отплытию. – Ведь он не настоящий монах?

– Во-первых, рыцарь Ордена не может отказать в помощи христианину, даже и отлученному от церкви [21] ! – в темных глазах брата Анри таилась хитрая усмешка. – Но самая главная причина, что за время путешествия до Леванта можно умереть от скуки. А монах Монтаудонский, клянусь Святым Отремуаном, умеет с ней бороться!

6 мая 1207 г. Средиземное море к западу от Сардинии, борт «Святого Фоки»

Рассвет на море был чудесен. Солнце выныривало из-за лазурных волн чистое, словно вымытое, и лучи его казались ласковыми, как прикосновения матери. Проспать же это благословенное время не давал брат Анри, орденские распорядки просто впитались в кровь и плоть которого.

– Вставайте, братья! – говорил он. – Время молитвы первого часа!

Украдкой зевая, братья – четверо рыцарей, четверо оруженосцев и полтора десятка сержантов забирались на палубу и, утвердившись на коленях, читали по тринадцать раз "Отче наш". Если бы они в этот момент находились в Доме Ордена, то им пришлось бы выслушать длинную службу.

Это утро выдалось прохладным. Свежий ветер срывал с верхушек волн белые хлопья пены. Закончив молитву, Робер подождал братьев и лишь затем поднялся с колен. Повернулся, и у борта обнаружил брата Гаусельма. Монах-трубадур, который все эти дни держался тише корабельной мыши, сейчас вид имел серьезный, хотя в глубине его глаз и пряталась насмешка.

– Мир вам, братья-рыцари! – сказал он густым голосом.

– Мир и тебе, брат-бенедиктинец, – отозвался де Лапалисс. – Что-то избегаешь ты сообщества соратников по духовной брани?

– Недостоин я быть рядом со столь великими мужами, как воины Ордена, – расплывшись в ухмылке, ответил Гаусельм.

– Проще говоря, предпочитаешь пить с матросами, – покачал головой брат Анри. – Но сегодня вечером, после молитвы и капитула, я приглашаю тебя отужинать с нами. И не забудь прихватить лютню, служитель Господа!

Монах поклонился и отошел, а Робер поинтересовался:

– Брат Анри, разве устав и Свод не запрещают нам предаваться мирским развлечениям?

– Устав и Свод учат нас тому, что все в жизни братьев должно делаться славно и достойным для Ордена Храма образом. Если мы послушаем пение одного из лучших трубадуров Лангедока, то ничего позорящего Орден и нас самих в этом не будет. Не так ли?

– Ваша правда, брат Анри, – смущенно ответил молодой рыцарь.

На вечерне "Отче наш", заменяющий обычное орденское богослужение, повторяется уже восемнадцать раз. Эту службу брат Анри, исполняющий обязанности командора небольшого отряда, проводил в помещении, отведенном на корабле для воинов Ордена.

После молитвы, когда братья поднялись с колен, брат Анри занял место на сундуке, держа в руке свой кель [22] . Прочие братья расположились вокруг стоя, тоже с непокрытыми головами.

– Начнем же наш еженедельный капитул [23] , во имя Господа нашего, Иисуса Христа и Божией Матери, которая и положила начало нашему Ордену. Вспомните братья все, что совершили вы с прошлого капитула, и если найдете вы в мыслях своих что-либо недостойное брата нашего Ордена, то встаньте и повинитесь сейчас. Властью, дарованной Ордену самим Апостоликом римским, я отпущу вам ваши прегрешения. Если же вы сокроете зло в сердце своем, то даже заступничество самой Матери Божией не спасет вас в будущем!

Брат Гильом сделал шаг вперед и, опустившись на одно колено, проговорил:

– Дорогой сир, я взываю к милости Бога и Божией Матери, и к вашей, и братьев, за то, что я допустил в себе поступки, разгневавшие нескольких достойных братьев!

Брат Гильом, происходящий из Шампани, питал неоправданную страсть к молодым винам, и во хмелю иногда бывал буен. Последний раз он позволил себе употребить слишком много перебродившего виноградного сока пять дней назад, в день пророка Иеремии.

– Вызвать гнев у брата – тяжкий проступок, – сказал де Лапалисс спокойно. – Выйди, брат Гильом, во имя Господа, и прикрой за собой дверь. Подожди на палубе. Капитул решит твою судьбу.

Брат Гильом поднялся с колен и, не глядя по сторонам, прошествовал к двери. Скрипнули петли, затем все стихло.

– Братья, – проговорил брат Анри. – Брат Гильом сознался в своем поступке. Вызвать гнев у брата достойно наказания, как говорят об этом статуты нашего Ордена. Кто из братьев желает сказать о том, какого именно наказания заслуживает брат Гильом? Говори ты, брат Готье. Ты дольше всех нас в Ордене.

– Братья, – брат Готье неловко поклонился. – Брат Гильом уже не раз совершал этот проступок, и хотя в остальном он брат доброго поведения, я предлагаю в этот раз наказать его много серьезнее, чем ранее. Иначе как еще можно повергнуть демона, который свил гнездо в нашем брате? Я предлагаю четвертое наказание [24] .

– Спасибо, брат Готье, – брат Анри обвел собравшихся взглядом. – Кто еще хочет высказаться?

Слово взял брат Андре. После него говорили прочие братья, и мнением большинства сошлись на том, что четвертое наказание слишком сурово для столь заслуженного брата, и присудили его к пятому наказанию [25] .

– Брат Мэтью, – сказал брат Анри одному из молодых оруженосцев, – позови нашего заблудшего брата.

Когда брат Гильом появился в помещении, то лицо его было скорбным. Он прижимал свой кель к груди, а белый плащ с алым крестом, который каждый тамплиер должен надевать на время капитула, безжизненно свисал с плеч. Оказавшись среди братьев, брат Гильом тотчас встал на колени.

– Брат Гильом, – проговорил де Лапалисс сурово, – капитул нашел вашу вину доказанной и решил подвергнуть вас двум дням поста в неделю в течение года. Наказание вы примете с завтрашнего дня, во имя Господа. Сейчас же будьте готовы покаяться.

– Во имя Бога, благодарю вас братья, – брат Гильом поднялся с колен и принялся раздеваться. Он развязал шнурок на шее и аккуратно сложил плащ. Сняв котту [26] , украшенную напротив сердца алым крестом Ордена, он остался в штанах с пристегнутыми шоссами [27] и в рубахе. Обнажившись, он повернулся спиной к брату Анри, который уже приготовил плеть из тонких ремней.

– Дорогие сеньоры братья, – сказал де Лапалисс, – здесь перед нами брат, который подвергнут покаянию. Просите Господа и Матерь Божию, чтобы он простил ему его ошибки.

Повернувшись к наказуемому, де Лапалисс спросил:

– Дорогой брат, раскаиваетесь ли вы в том, что совершили такой поступок?

– Да, сир, – ответил брат Гильом.

– Воздержитесь ли вы от этого впредь?

– Да, сир, если Богу угодно.

– Pater noster… [28] , – затянул брат Анри, а за ним остальные.

Свистнула плеть, брат Гильом издал сдавленный стон, на его широкой спине появилась алая полоса. Брат Анри бил без жалости, и к тому времени, когда молитва закончилась, спина наказуемого покрылась кровью, текущей из рассеченной плоти.

– Идите с Богом, брат, – сказал брат Анри, опуская плеть.

– Благодарю вас, сир, – ответил брат Гильом.

Он отошел в сторону и принялся одеваться при помощи своего оруженосца.

– Братья, – сказал брат Анри, пряча плеть. – Есть ли у кого еще что сказать капитулу?

Он обвел взглядом рыцарей и сержантов, на мгновение задержав глаза на Робере, который под этим суровым взглядом едва не дрогнул. Мало был похож сейчас брат Анри на того добродушного и слегка ироничного человека, каким он был в свободной обстановке. Внутри Дома Ордена он становился совсем другим – строгим и жестким.

– Хорошо, – кивнул брат Анри. – Вижу, что мы можем закрыть наш капитул, ибо по милости Бога на нем не случилось ничего, кроме доброго. Благодарение Богу и Божией Матери, что он прошел таким образом. Дорогие братья, вы должны знать, каково прощение нашего капитула и кто принимал в нем участие, а кто нет. Ибо знайте, что те, кто живут не так, как должно, и избегают правосудия Дома, и не исповедуются, и не исправляются способом, установленным в нашем Доме, не причастны ни к прощению нашего капитула, ни к прочим благам, что творятся в нашем Доме. Но те, кто исповедуется хорошо в своих поступках, и не воздерживается от того, чтобы признавать свои недостатки, вот эти получают добрую часть прощения нашего капитула и прочих благ, которые творятся в нашем Доме. И последним дарую я прощение, какое могу, от Бога, от Богоматери, и от тех, кто дал мне эту власть. И я, добрые братья, взываю к милосердию вас всех и каждого к себе, если я совершил или сказал о вас что-то, что я не должен был делать, и прощению ради Бога и Божией Матери. И простите друг друга ради Господа нашего, дабы гнев или ненависть не могли поселиться меж вами.

Во время речи, которой заканчивается каждый капитул, в помещении царила полная тишина. Слышно было, как волны бьются о борта нефа, и как капитан наверху, на палубе, отчитывает провинившегося матроса.

– Слава Богу, – проговорил брат Анри спокойным, обыденным голосом. – Самое время приступить к трапезе. Брат Готье, распорядись насчет еды. А ты, брат Мэтью, сходи за нашим добрым монахом. Напомни, что он должен присоединиться к нам.

Началась суматоха. Засуетились оруженосцы, устанавливая сборную столешницу на козлах, и размещая вокруг нее деревянные стулья, благо слабое волнение на море позволяло есть так же, как и на твердой земле. Вместе с внесенными блюдами вплыл запах соленой рыбы. Вокруг тарелок появились фляги с разбавленным вином.

– К трапезе, братья, – громко сказал брат Анри. – Колокола [29] у нас нет, так что обойдемся без него. А тебе, брат Гаусельм, – повернулся он к вошедшему монаху, – надлежит помнить о том, что в Доме Храма Соломонова принято соблюдать тишину во время трапез. Не знаю, какой устав в вашей обители, но в чужое аббатство со своими святыми не ходят.

Гаусельм молча поклонился и занял предложенное место справа от брата Анри. Тот протянул руку к блюду с хлебом, и трапеза началась. Слышался стук ложек о края деревянных тарелок и плеск наливаемого вина. Давно прошли те времена, когда бедные рыцари Христа должны были, по примеру монахов, вдвоем есть из одной чаши и пользоваться одной кружкой.

По окончании трапезы, когда блюда были унесены, а стол разобран, Гаусельм извлек из чехла лютню, и принялся тихонько перебирать струны.

– Спой нам, монах из Монтаудона, – сказал ему брат Анри. – Потешь наш слух песнями!

– Песнями? – Гаусельм усмехнулся, показав гнилые обломки на месте передних зубов. – Так что же спеть мне? Эскадит [30] , конжат [31] или альбу [32] ?

– Не важно, – ответил кто-то из рыцарей. – Лишь бы песня была веселой!

– Как мне мнится, клянусь Святым Марциалом, те веселые песни, что я обычно пою, вряд ли придутся по нраву воинам, сражающимся за дело Христа!

– Придутся, – ответил брат Анри с улыбкой, – если только ты не будешь воспевать в них мусульман.

– Ну хорошо! Сами напросились! – Гаусельм широко улыбнулся, и лютня в его руках запела. Точно сама по себе, без участия человеческих рук. Звуки лились из нее чистой прозрачной струей. Почти незаметно к ним добавился сильный голос:

Робер заморгал, осознав, что песня закончилась. Раздались одобрительные выкрики. Трубадур пел на южном наречии, которое Робер знал достаточно, чтобы понимать, хотя слишком плохо, чтобы свободно говорить. Большинство же его товарищей были окситанцами, и для них понимание смысла песни особого напряжения не требовало.

– Великолепно, – покачал головой брат Анри. – Не знаю, какой ты монах, но трубадур отменный!

– Благодарю вас, мессен, – ответил Гаусельм, утоляющий жажду вином из кружки. – Мне продолжать?

– Конечно!

Струны вновь зазвенели. Монах запел:

Злые и едкие строки словно сами вползали в сердце, заставляли запоминать себя. А трубадур изощрялся, изыскивая все новые и новые предметы для собственного отвращения:

После этой строфы слушатели оживились. Послышался смех. А монах все продолжал петь:

– Я полагаю, монах, что песня написана не специально к этому случаю? – спросил брат Анри, улыбаясь.

– Увы, нет! – дерзко ответил Гаусельм. – Про тамплиеров я придумал бы что-нибудь другое! Про вас входит немало гнусных слухов, но в болтливости и злоречии Орден Храма не смел обвинять никто!

– А в чем же нас обвиняют?

– Кто я такой, чтобы хулить людей, оказавших мне благодеяние? – монах хитро улыбнулся. – Я лучше расскажу небольшую историю. Один клирик сказал блаженной памяти королю Ричарду [35] : государь, три ваших дочери помешают вам достичь престола Божия, гордость, сладострастие и корыстолюбие. Король же рассмеялся и ответил: я уже выдал их замуж, первую – за тамплиеров, вторую…

– … за черных монахов, а третью – за белых монахов, – завершил фразу брат Анри. – Ты прав в том, что некоторые наши братья возгордились, но и твои небезгрешны. Но оставим эту тему, и не станет она нашим Жизором [36] . Выпей еще вина и расскажи, отчего такой прекрасный певец, как ты, пошел в монастырь? Несчастная любовь?

– Увы, все не так романтично! – ответил Гаусельм, вытирая рот рукавом. – Славы и известности я добился при дворе маркиза Бонифачио Монферратского. Пока я жил под его покровительством, я не ведал нужды, и мог писать язвительные песни против других сеньоров! Но маркиз решил послужить делу Христа [37] , и завоевал себе земли в Латинской империи! Пришлось мне искать нового покровителя. Но сеньоры, обиженные моими насмешками, гнали меня прочь, а что толку петь перед простолюдинами? Вот я и вынужден был скрыться в монастыре!

– Где не усидел! – вступил в разговор Робер.

– Это точно, о язвительнейший среди юношей, – Гаусельм усмехнулся, в глазах его плясало веселье, – скажите мне свое имя, чтобы я мог поминать его в молитвах!

Робер смутился под насмешливым взглядом трубадура. Он не знал что ответить, и вопросительно посмотрел на старшего собрата по Ордену. Тот загадочно улыбался и молчал.

– Нет, поступим по-другому! – неожиданно воскликнул монах. – Сделаем из этого развлечение! Вы опишете мне свой герб, а я узнаю, из какого вы рода!

– Рыцарь, вступая в Орден, отказывается от своего герба ради алого креста, – покачал головой брат Анри, – но я думаю, не будет большого греха, если мы развлечемся блазонированием [38] .

– Хорошо! – Робер с вызовом взглянул в темные глаза монаха. – Угадывай! На алом поле два золотых пояса.

– В этом нет ничего сложного, – Гаусельм изобразил на лютне нечто торжественное. – Этот герб знает любой, читавший Бенуа де Сент-Мора [39] ! Это герб рода де Сент-Сов. И судя по тому, что старый барон умер два года назад, и старший сын наследовал ему, то вы – младший сын, Робер!

– Все верно! – молодому рыцарю осталось только развести руками.

– И что же толкнуло вас вступить в Орден? Отсутствие наследства? – Гаусельм был любопытен, как всякий трубадур.

– Нет, – Робер улыбнулся. – Брат готов был выделить мне фьеф. Но у нас до сих пор поют о подвигах Тафура [40] и Готфрида Бульонского!

Трубадур улыбнулся.

– Попробуй со мной, – вступил в разговор брат Анри, глаза его горели, а на лице был написан азарт. – На серебряном поле три лазурных льва!

– О, это сложный герб, клянусь Святым Марциалом! – монах задумался. – Ни на одном из турниров, которые мне довелось посетить, сопровождая своего покровителя, я никогда не сталкивался с подобным!

– И неудивительно, – брат Анри покачал головой, губы его сложились в горькую усмешку. – Тем, кто живет в замке, над которым веет такое знамя, не до турниров! Зачем они, если есть г лучшее развлечение – война!

– Значит – Овернь, – Гаусель отхлебнул вина. – Где еще любят войну больше, чем турниры? Род де Лапалисс?

– Верно, – покачал головой брат Анри. – Мой двоюродный брат владеет замком и носит титул, если еще не сложил голову в очередной сваре! А меня ты видеть на турнирах не мог, поскольку я ушел в Орден задолго до того, как кто-то узнал о трубадуре Гаусельме Файдите!

– И когда же это случилось? – поинтересовался монах.

– Давно, – неохотно ответил рыцарь. – После того, как на моей родине были перебиты наглые мятежные вилланы, назвавшие себя Войском Мира [41] . Два года толпы их ходили по всей Оверни, истребляя разбойников и всех тех, кого они объявляли разбойниками. Клянусь святым Отремуаном, земля была залита кровью. В той войне погиб мой дед. Двоюродный брат при поддержке графа захватил фьеф. Мне оставалось только бежать, как можно дальше. И с тех пор я служу Ордену, и только Ордену!

9 мая 1207 г. Средиземное море к западу от Сицилии, борт «Святого Фоки»

Последние слова "Песни о Роланде" отзвучали в густом вечернем воздухе, и слушатели разразились приветственными криками.

– Воистину, твоя лютня и твой голос умеют трогать сердце, монах из Монтаудона, – сказал брат Анри, покачивая головой. – Без тебя, клянусь бородой Святого Отремуана, мы бы померли со скуки!

– Вовсе нет, – улыбнулся Гаусельм. – Вы бы развлекали себя молитвами, постами и воинскими упражнениями, как и положено столь доблестным рыцарям!

– Таких забав у нас хватает, – кивнул брат Анри, – тут ты прав. Но я смотрю, ты развлекаешь нас пением, а сам потешаешься, подшучивая над нами?

– Грех не посмеяться над тем, кто недостаточно куртуазен [42] – так думают у нас в Лимузене!

– А у нас считают, что все французы – пустобрехи и трусы! – вступил в разговор Робер.

– А кто же тогда ты сам? – картинно выпучив глаза, спросил монах.

– Я – нормандец! – гордо ответил Робер. – Мои предки прибыли во Францию с герцогом Роллоном [43] и сами завоевали себе земли! А потом захватили Англию!

– Предки – они, конечно, молодцы, – пробормотал себе под нос трубадур, – а сам ты на что годен?

Но слова эти не были услышаны из-за сердитой реплики брата Анри, который проговорил, даже не пытаясь скрыть своего раздражения:

– Брат Робер, во имя Господа, прогуляемся с вами на палубу!

Недоумевающему Роберу пришлось выходить из обширной каюты, где размещались рыцари, подниматься по лестнице, чтобы оказаться на широкой палубе. Здесь совсем близко, за ограждением, темнело море. Солнце садилось в тучи, освещая небо болезненными оранжевыми отблесками. Ветер равномерно свистел, надувая паруса.

– Брат Робер, – сказал брат Анри, и голос его был лишен обычной мягкости. – Если вы исполнены искреннего желания служить Ордену Храма, то вы должны хорошо понимать, что пред ликом Господа non enim est distinctio Iudaei et Graeci [44] . В Святой Земле вам придется бок о бок воевать с рыцарями из Гаскони и Пикардии, Бретани и Сицилии. Вашими союзниками станут армяне и греки, венецианцы и даже бедуины. И вы, во имя Господа, должны найти в себе силы относиться к ним ко всем ровно, как к существам, созданным Вседержителем! Любое высокомерие, проявленное во время войны, ведет к гибели – это я знаю на собственном опыте. Вы ведь понимаете меня, не так ли?

– Да, сир, – только и смог ответить Робер. Он стоял, опустив голову, и чувствовал, как пылают щеки.

– И если я еще раз услышу от вас подобное тому, что вы сказали сегодня, – продолжил брат Анри, – то во имя любви к Господу и братству нашему буду вынужден наказать вас. Гордыня – страшный грех, и бороться с ней нужно всеми силами. Вы поняли меня, брат?

– Да, сир, во имя Бога.

– Хорошо, – брат Анри смягчился. На лице его появилась улыбка. – Клянусь Святым Отремуаном, я верю, что вы исправитесь и станете настоящим рыцарем Храма! Давайте вернемся к остальным. Нас, должно быть, заждались!

Вернувшиеся рыцари застали Гаусельма в центре внимания. Вопреки ожиданиям, он не пел, а перемежая провансальское наречие с северным, повествовал о тонкостях трубадурского художества.

– Темный стиль, – говорил он, – именуемый также trobar clus, был придуман первым. Но сейчас им пользуются только те, кто хочет скрыть за путаными рифмами и невнятными напевами недостаток умения. Легкий стиль недостоин истинного ценителя поэзии, поэтому я пользуюсь изысканной манерой, или же trobar prim, которая сочетает в себе достоинства предыдущих!

Братья-рыцари слушали, затаив дыхание.

– Жаль прерывать вас, – сказал брат Анри. – Но нам пора на молитву!

Раздался слитный вздох разочарования. Монах с достоинством встал, поклонился собравшимся. Лютня скрылась в чехле, и трубадур покинул помещение.

– Не нужно делать таких кислых лиц, братья, во имя Господа, – сказал брат Анри, улыбаясь. – А не то ваши молитвы не будут услышаны! На колени, сеньоры! Время вечерней службы!

Глава 2

14 мая 1207 г.

Средиземное море к югу от Крита, борт «Святого Фоки»

Предыдущие три дня бушевал шторм, несший неф в нужном направлении, но в то же время нещадно трепавший его. Но, должно быть, молитвы команды и пассажиров Святому Николаю [45] добрались-таки до небес. Ветер, еще вчера грозивший сломать мачты, сегодня стих. Море, дыбившееся огромными водяными горами, предстало гладкой равниной, а на очистившемся небе обнаружилось теплое солнце.

Измученные штормом пассажиры выбрались на палубу. Почти все они имели вид зеленый и болезненный. Бодрым выглядел только Робер, и, к удивлению всех, монах Гаусельм. Могучую натуру трубадура, казалось, не могло пронять ничего. Когда корпус нефа содрогался под ударами волн, он невозмутимо распевал скабрезные куплеты, а когда даже опытных мореплавателей тошнило от вида еды, с аппетитом уплетал колбасу.

А когда шторм закончился, на лице Гаусельма объявилось умильное выражение, словно это он сам, своим пением, усмирил стихию.

– Возрадуемся, сеньоры, во имя Господа, – сказал брат Анри. – Миновала нас смерть страшная в соленой пучине!

– Зато смерть от меча поганых нас может и не миновать, – неожиданно ответил капитан "Святого Фоки". Лицо его было бледным, а глаза трусливо помаргивали.

– В чем дело?

– Взгляните на горизонт, доблестный рыцарь, – капитан поднял пухлую руку. – Вон на тут точку на юге…

Полуденный горизонт был почти чист, и только приглядевшись, можно было рассмотреть черное пятнышко, похожее на прыщик на безбрежном лике моря.

– И что это, по-вашему? – поинтересовался де Лапалисс.

– Еще неясно, но судя по тому, как шустро она движется при таком слабом ветре – это галера. В этих местах корабли христиан встречаются гораздо реже, чем суда африканских пиратов. Боюсь, что нам придется готовиться к бою, – на капитана было жалко смотреть. – И зачем я только согласился выйти в море в одиночку? Ведь знал, знал!

– Полно ныть, капитан, – глава тамплиеров отреагировал на известие о пиратах вполне равнодушно. – Вооружите своих людей. Вместе мы с Божьей помощью постараемся дать отпор.

На судне воцарилась суета. Забегали матросы, извлекая откуда-то из-под палубы луки и связки стрел. Брат Гаусельм вытащил из-под ризы окованную железом дубинку, и занял место у борта. Рыцари поспешно спустились вниз. Сражаться в пешем строю не в привычках Ордена, но выбирать не приходилось.

Робер торопливо натянул подкольчужник, и с помощью оруженосца облачился в кольчугу. За ней пришла очередь кольчужных чулок, перчаток и стальных башмаков. Поверх доспехов, как и положено, на рыцаря надели гербовую котту белого цвета с алым крестом впереди и сзади. Снаряжение дополнил глухой шлем с дырочками для дыхания. Поверх стеганой шапки и кольчужного капюшона его тяжесть почти не чувствовалась, зато голове почти сразу стало жарко. Робер с ужасом подумал, как в таком снаряжении биться в знойном климате Святой Земли…

Нацепив перевязь с мечом, он поспешил вслед за товарищами.

Приготовления к бою оказались закончены. Неф повернул на север, в жалкой попытке достичь прибрежных вод Кандии [46] , где в последние годы [47] хозяйничали венецианцы. Но ветер дул слабо и галера заметно приблизилась. Черная, с низкими бортами, она казалась очень маленькой рядом с огромным нефом, который выглядел еще мощнее благодаря двум башням для лучников.

Теперь стало видно, что флаг над галерой украшен полумесяцем, а палуба усеяна народом.

– Пираты! Так и есть! – сказал спокойно брат Анри. – Что же, сеньоры, у нас есть хороший шанс показать себя во имя Господа! Эй, капитан!

– Что угодно вашей милости? – хозяин корабля хоть и продолжал трястись от страха, все же привесил к поясу короткий меч, а на голову напялил сержантскую шапку [48] .

– Твои лучники готовы?

– Да!

– Пусть тогда стреляют только по моей команде, во имя Господа! Сеньоры! Занимайте место около мачты! И лучше нам сесть на палубу, чтобы враг не заметил нас раньше времени. Самоуверенность не пойдет ему на пользу!

Уже слышен был плеск весел галеры и доносящиеся с ее палубы радостные вопли. Пираты сами не верили своей удаче. Встретить одинокий неф без воинов на борту – что может быть лучше? Должно быть, сарацины дружно благодарили Аллаха и мечтали о сокровищах, которые добудут сегодня.

– Может быть, пора стрелять? – спрашивал капитан, остающийся на ногах, у брата Анри, который сидел, прислонившись к мачте. – До них два десятка туазов [49] !

– Еще рано, – безмятежно отвечал рыцарь, – зачем зря тратить стрелы? Подождем.

Пираты стреляли, но не особенно рьяно, надеясь взять как можно больше живых пленников и продать их в рабство. Матросы со "Святого Фоки" не отвечали. Корабли медленно сближались.

– Может быть, теперь? – капитан аж подпрыгивал от нетерпения. – Десять туазов!

– Теперь можно! Проверим, какая выучка у ваших людей!

Капитан рявкнул что-то неразборчивое, и возвышающиеся над палубой "Святого Фоки" шато [50] выплюнули десятки стрел. Матросы стреляли сверху вниз в сплошную массу тел. Промахнуться тут было гораздо сложнее, чем попасть.

С палубы галеры донеслись крики.

– Где они собираются атаковать? – спросил брат Анри у капитана.

– Прямо здесь, в середине корабля, – ответил капитан. – Уже идут! Да поможет нам Господь!

Командиры пиратов решили, что лишним будет затягивать время на перестрелку, когда можно пойти на абордаж. Потери в несколько десятков людей их не пугали.

С глухим треском корабли соприкоснулись. Неф изрядно тряхнуло, и все, кто стоял на ногах, попадали на палубу. Один из матросов сорвался с верхнего яруса шато и с воплем исчез за бортом.

– Пусть продолжают стрелять! На палубу галеры, в тыл пиратам! – рявкнул брат Анри капитану, бухнувшемуся на ягодицы, и вскочил на ноги. – Сеньоры, за мной!

На борт с грохотом падали абордажные лестницы, снабженные крюками. По ним, рыча и выкрикивая проклятья, лезли полуголые, увешанные оружием люди. Солнце блестело на смуглых загорелых телах. Пираты надеялись задавить сопротивление числом, захватить башни, а за ними корабль со всеми его товарами.

Их ждало ни с чем не сравнимое удовольствие грабежа.

Первый из морских разбойников, воя точно волк, вскочил на борт, и размахнулся кривым клинком. Он успел испытать удивление при виде рыцарей, и даже попробовал отразить удар. Но его тонкая сабля хрустнула, смятая много более тяжелым мечом и разрубленный почти пополам труп рухнул вниз, мешая взбираться по лестнице сотоварищам смельчака.

– Не нам! Не нам! Но имени Твоему! – разнесся над сцепившимися кораблями боевой клич Ордена Храма, и воины с алыми крестами на щитах встали на пути пиратов.

Слитно сверкали, падая и вновь поднимаясь, прямые мечи, в то время как оружие пиратов не могло причинить вреда закованным в доспехи воинам. Братья-сержанты, вооруженные более легко, прикрывали фланги и швыряли дротики через головы рыцарей.

Волна атакующих нахлынула на палубу "Святого Фоки", точно прибой на скалу, и отхлынула назад, оставив после себя с десяток окровавленных тел. Еще несколько неудачников свалились за борт.

Стрелы продолжали лететь с шато, собирая жатву среди пиратов. Те могли бы расцепить корабли и, бросив абордажные лестницы, легко уйти в море. Но вожаки морских разбойников не привыкли отступать. Короткая команда, и полуголые воины вновь полезли в атаку.

Робер рубил мечом экономно, стараясь зря не расходовать силы. Слева с яростью архангела Михаила, сокрушающего рати демонов, размахивал оружием брат Гильом, справа спокойно и уверенно сражался брат Анри. Для молодого рыцаря из Нормандии это был первый бой в рядах Ордена, и если честно, то и первый серьезный бой в жизни. Не считать же сражениями те несколько стычек, в которых он участвовал совсем юным во время войны Иоанна Английского с Филиппом Французским?

Вопреки ожиданиям, Робер не ощущал ничего особенного. Был страх, хорошо запрятанное в глубине души опасение, что его могут убить. Но он не мешал сражаться. Тело делало то, чему его учили с шестилетнего возраста, и даже первый сраженный враг – здоровенный араб в безрукавке из овечьей шкуры, который рухнул на палубу, вывалив из рассеченного чрева сизые внутренности, не вызвал особенных эмоций.

Робер бился так, словно занимался этим уже не первый год, и это было странно. Меч его отшибал клинки, протыкал тела, срубал конечности, щит содрогался под тяжестью ударов. Брошенное кем-то копье скользнуло по боковине шлема, заставив голову глухо загудеть.

На мгновение ноги ослабли, и в этот момент страх стал острым. Робер вдруг осознал, что сейчас он совершенно беззащитен, и что только кольчуга, которую все же можно пробить, отделяет его от смерти.

Но братья-рыцари, более опытные, прикрыли молодого соратника в те несколько мгновений, что он был без памяти, и вскоре он уже сам вернулся в бой. Да и натиск пиратов в это время уже слабел. Столкнувшись с отчаянным сопротивлением, потеряв многих товарищей, морские разбойники сочли за благо отступить.

С палубы галеры донеслись гортанные выкрики, и черный низкий корабль, похожий на хищную рыбу, зашевелил веслами. Заплескала вода под лопастями, защелкали кнутами надсмотрщики. С башен "Святого Фоки" донеслись восторженные выкрики:

– Победа! Победа!

– Мы отогнали их, отогнали! – с радостным воплем подскочил капитан, и принялся размахивать руками.

Робер стащил шлем, неожиданно ощущая, какими тяжелыми стали руки. Мокрого от пота лица коснулся прохладный морской ветер. Неожиданно стали ощутимы разлитые вокруг запахи – пота, крови, содержимого разорванных кишок. Робер взглянул на залитую алым и усеянную обрубками плоти палубу под ногами, и ему сделалось дурно. В желудке что-то задергалось, к горлу подступил ком.

Сделав два шага вперед, молодой рыцарь свесился за борт, и его стошнило.

Спазм вскоре прошел, и, отдышавшись, Робер повернулся к товарищам. Брат Анри тоже освободился от шлема и стащил кольчужный капюшон. Ветер трепал седые кудри, а на лице старшего из тамплиеров застыла довольная усмешка.

– Клянусь Святым Отремуаном, братья, мы задали этим собакам перцу! – сказал он. – Не так ли?

– Воистину так, брат, – ответил Робер, стараясь изобразить на лице некое подобие улыбки.

– Во имя Господа, брат, – проговорил подошедший сбоку брат-сержант Готье, – не стоит делать такое кислое лицо! А то неверные подумают, что они не проиграли, а победили, и вновь вернутся!

Палуба нефа огласилась дружным хохотом. Люди, только что смотревшие в лицо смерти, смехом благодарили Господа за спасение.

19 мая 1207 г. Прибрежные воды острова Кипр, борт «Святого Фоки»

Берега острова поднимались из воды медленно, точно из морской бездны всплывал чудовищный Левиафан. Пестрели зеленью кустарников прибрежные низменности, а за ними возносились к небесам покрытые лесом горные вершины. Среди них выделялась одна, которая, как казалось, острой верхушкой разрывала бегущие по небу облака.

– Гора Троодос, – сказал брат Анри, с печалью и злостью разглядывая величественную картину. – На этом острове погибло большое количество добрых братьев, да упокоит Господь их души!

– Погибли – здесь? – удивился Робер. – Разве тут была война? Ведь остров никогда не принадлежал неверным поклонникам Махмуда!

– Верно, клянусь Святым Отремуаном! – брат Анри горько усмехнулся. – Он принадлежал императору греков. Но лет двадцать назад [51] , во время очередного переворота в Константинополе наместник острова, некто Исаак Ангел, от империи отложился. Но долго наслаждаться независимостью он не смог. Когда флот доблестного короля Ричарда, прибитый бурей, искал убежища в портах Кипра, узурпатор, решив нажиться на беде пилигримов [52] , напал на них. Кончилось это тем, что Ричард разгромил местные войска и захватил остров. Но и он владел Кипром недолго. Нуждаясь в деньгах, король продал его нашему Ордену.

– И что же было далее?

– Жители острова, недовольные правлением Ордена, восстали, и в войне с ними погибло множество братьев. Не желая тратить силы на бесполезное дело, мы отдали остров изгнанному тогда из Иерусалимского королевства Ги де Лузиньяну, – при упоминании этого имени по лицу брата Анри скользнула презрительная усмешка. – Сейчас тут правят его потомки.

Берег сделал поворот, и из-за него показался порт. Белые домики, разбросанные среди зеленых садов, казались игрушечными, зато крепостная стена, кольцом опоясывающая город, внушала уважение. Тут явно помнили о том, что враг рядом.

К входящему в гавань нефу устремилась лодка таможенника. На борт поднялся смуглый остроносый человек в богатой одежде греческого покроя. Несмотря на одеяние, говорил он на ланг д'уи безо всякого акцента.

– Мы не собирается торговать у вас, – огорчил чиновника капитан "Святого Фоки". – Только наберем воды и двинемся дальше, в Акру.

– В этом случае положена пошлина за постой, – не растерялся таможенник и назвал сумму.

– Почему так дорого? – возмутился капитан. – В прошлый раз было на пять безантов [53] меньше!

– Опасные времена! – вздохнул обитатель Кипра, пожимая плечами. – Королю, да продлит Бог его дни, приходится содержать большой флот для охраны морских путей!

– Как же, помогает ваш флот, – сказал брат Анри, вмешиваясь в беседу. – Не далее как в день Святого Эремберта Тулузского на нас напали пираты. И где был ваш флот?

– Почтенный рыцарь, – таможенник поклонился, на лице его на мгновение мелькнула и тут же пропала ненависть. – Только шторм, бушевавший предыдущие дни, помешал нашим кораблям выйти в море!

– Пиратам он почему-то не помешал! – громко проговорил подошедший Гаусельм.

Таможенник смерил его ненавидящим взглядом и отвернулся.

– Почему он смотрел на вас с такой злобой? – спросил Робер, когда портовой чиновник покинул борт "Святого Фоки".

– Мало кто любит Орден Храма в Святой Земле, – горько ответил де Лапалисс. – Мирские воины часто ведут себя, словно дети, решившие поиграть в войну, а когда терпят поражение, винят во всем нас…

– А не спеть ли мне, сеньоры, что-нибудь? – поинтересовался трубадур с лукавой улыбкой. Он явно слышал весь разговор, а уж по кислым минам рыцарей об их плохом настроении догадался бы даже слепой.

– Спой, добрый монах, во имя Господа, – сказал брат Анри. – Печаль есть грех, а твои песни помогают бороться с ней!

Зазвенели струны.

– Хорошо, – проговорил трубадур. – Будет вам борьба с грехами, клянусь Святым Марциалом! Только не выкидывайте меня потом за борт!

Робер невольно улыбнулся. Оруженосцы, выбравшиеся на палубу на звуки лютни, откровенно покатывались от смеха.

Брат Анри покачал головой и усмехнулся. Тенсона о прении с богом, хоть и отдавала ересью, завоевывала внимание любого, способного понять слова.

Далее песня свернула вовсе на непотребный лад. Допев до конца, монах картинно поклонился и спросил:

– Ну что, почтенные собратья по духовной брани, понравилась ли песня?

– Воистину, великое дело иметь в попутчиках человека, который общается с самим Господом, – серьезно проговорил де Лапалисс, но в глазах его плясали смешинки. – Боюсь лишь, что духовные отцы нашего Ордена и сам Апостолик римский не одобрят подобного пения!

– Что нам до них? Они далеко, а мы здесь.

И рыцарь с монахом обменялись понимающими ухмылками.

22 мая 1207 г. Левант, Акра

Город, к которому устремлял свой бег корабль, был велик. Мощные башни защищали его гавань, а у причалов, которые простирались на многие десятки туазов, теснилось множество торговых и военных кораблей. Видны были флаги со львом Святого Марка [55] , с желтым крестом Иерусалимского королевства, знамена Пизы и Генуи, но над всем господствовали плещущиеся на ветру алые полотнища с белым крестом, концы которого были раздвоены.

– Почти весь город принадлежит госпитальерам, – проговорил стоящий рядом с Робером у самого борта брат Анри. – Поэтому его иногда называют Сен-Жан д'Акр.

Но молодому рыцарю было все равно, кто именно владеет домами и крепостями. Перед ним была Святая Земля, по которой ступал сам Святитель! Та, которую сто лет назад ценой огромной кровью отвоевали первые крестоносцы. Место подвигов и легенд. Попасть сюда он стремился сильнее, чем в рай.

"Святой Фока" миновал мыс, свернул налево, и пошел вдоль неровного берега широкой бухты, в глубине которой у самой крепостной стены размещалось здание таможни. Стоило нефу занять место у причала, как на борт поднялись таможенные чиновники.

– Его величество король Иерусалимский получает неплохие доходы с цепи [56] Акры, – проговорил брат Анри. – С каждого корабля по марке серебра [57] по прибытии, и никто не освобожден от этого налога…

Робер с недоумением воззрился на старшего товарища, обнаружившего неожиданные познания в области, в которой обычные рыцари понимали меньше, чем в выращивании овса.

– Клянусь Святым Отремуаном, не смотри на меня так! – усмехнулся де Лапалисс. – Во имя Господа, если ты хочешь стать настоящим тамплиером, то должен быть не только воином, но и купцом!

Королевские чиновники произвели осмотр судна и опись товара на удивление быстро. Ведавший финансами небольшого отряда брат Готье выплатил необходимые пошлины, и началась выгрузка.

Братья-рыцари по шатающимся и скрипящим сходням сошли на берег и принялись ждать, пока не сведут коней. Вслед за ними с борта корабля спустился брат Гаусельм. На голову монах водрузил широкополую шляпу, защищающую от жары. Лютня в кожаном чехле висела на боку.

– Если ты собираешься в Святой Град, то предлагаю тебе и дальше следовать с нами, – сказал ему брат Анри. – Для тебя это будет безопаснее, а для нас – веселее.

– Благодарю за предложение, – ответил трубадур, – но я для начала направлюсь на север, в Триполи. Там говорят на родном моему сердцу лимузенском наречии. Святой Град, как я думаю, никуда не убежит от меня.

– Как знаешь, монах.

– Прощайте, братья-рыцари, – Гаусельм поклонился. – Да благословит вас Господь!

– Прощай.

Вскоре высокая фигура трубадура скрылась в портовой толчее.

Один из оруженосцев был послан в командорство Ордена в Акре, и вскоре вернулся. Вслед за ним прибыли скрипящие колесами телеги, влекомые серыми, точно покрытыми пылью, мулами. Вместе с ними явились многочисленные слуги Дома, которые принялись сгружать привезенное добро с борта "Святого Фоки".

– Что же, нам пора ехать, – проговорил брат Анри, когда по сходням были сведены лошади рыцарей. Один за другим братья забрались в седла и двинулись прочь от пристани.

Робер с удивлением крутил головой. Акра оказалась больше Руана, самого крупного города Нормандии, больше даже Марселя, величайшего порта Франции. Дома были сплошь каменные, из известняковых блоков, искусно скрепленных между собой. Улицы между ними были грязны, повсюду виднелись потеки нечистот, а у стен домов лежали кучи мусора. Среди них шныряли крысы, огромные, точно собаки.

Припортовый район мог похвастаться множеством харчевен, из открытых дверей которых тянуло острыми запахами. Вместе с вонью от выгребных ям и царящей вокруг жарой, от которой на коже выступала испарина, они создавали впечатление, что не едешь по городской улице, а плывешь на коне через горячий суп, сваренный из тухлого мяса и обильно приправленный пряностями.

Миновали улицу, отведенную для увеселительных заведений. При виде рыцарей Храма зазывалы, которые обычно драли глотки, приманивая моряков и купцов, стыдливо умолкали, а когда небольшая кавалькада миновала их, продолжали славить "прелести несравненных красавиц, выкраденных из гарема самого халифа багдадского". К тому времени, как рыцари добрались до командорства, расположенного в северной части города, на самом морском берегу, Робер был совершенно ошеломлен необычной обстановкой. Все вокруг слилось в сплошное разноцветное пятно, из которого выступали отдельные детали: открытая лавка, внутри которой разложены дорогие ткани, уличные мальчишки, смуглые, словно чертенята, слепой нищий, молящий о помощи воину, пострадавшему за Христа при взятии Иерусалима [58] , патруль городской стражи в легких кожаных доспехах, стена высотой не меньше, чем в пять туазов, над которой в блекло-голубом небе плещется знамя Ордена.

В этот момент он снова очнулся. Дом Ордена в Акре удобно расположился на вдающемся в море мысу, на самой оконечности которого стояла исполинская древняя башня, возведенная еще мусульманами. У основания мыса братья построили еще одну башню, огромные стены которой и поразили молодого рыцаря. Она надежно отделяла командорство от остального города, превращая его в крепость внутри крепости.

Вслед за собратьями Робер проехал через распахнутые ворота, и оказался в сводчатом коридоре, ведущем в обширный внутренний двор. Ворота с грохотом захлопнулись за спиной рыцарей.

Во внутреннем дворе их уже ждали. Очень толстый человек в черных одеждах сержанта бросился навстречу брату Анри, который, к удивлению Робера, спешно соскочил с лошади и заключил толстяка в объятия.

– Брат Жан! – сказал он громко. – Во имя Господа, я очень рад тебя видеть! Неужели ты стал командором Акры [59] ?

– Воистину так, брат Анри! – ответил толстяк. – После того, как я сделался слишком тяжел, чтобы садиться на коня и ходить в бой, меня определили на это место! Тут от меня будет гораздо больше пользы!

Тамплиеры дружно рассмеялись.

Робер спрыгнул с седла, ощущая, что от обилия впечатлений голова готова лопнуть. Толстый брат Жан тем временем раскланивался с новоприбывшими.

– Брат Андре, брат Гильом! А это что за молодой воин?

– Это брат Робер, – сказал брат Анри. – Весьма многообещающий молодой рыцарь. Он из Нормандии.

– Ну что же, – брат Жан всплеснул руками. – Прошу вас, сеньоры, омойтесь и по звону колокола ждем вас в трапезной! Где расположены гостевые покои, вы знаете…

По звону колокола братья-рыцари заняли место за своим столом, а нищие, которых по традиции кормят в каждом из командорств Ордена – за своим. По звону второго, малого колокола, сели на свои места братья-сержанты и оруженосцы, а также туркополы [60] .

Обед, на котором подавали баранину и травы [61] прошла в достойном Ордена молчании. Капеллан, расположившийся на специальном возвышении в центре трапезной, услащал слух братьев отрывками из Четвертой книги царств, про истребление дома Ахава и царского племени.

После трапезы командор пригласил приехавших рыцарей к себе. Помещение, отведенное ему, совсем не походило на келью. Сквозь узкое стрельчатое окно, забранное железной решеткой, падали желтые солнечные лучи, но толстые стены не пускали жар внутрь. Когда братья уселись на широкой лавке, стоящей вдоль стены, им было предложено разбавленное вино.

Когда оруженосец, разливавший напиток, удалился, брат Жан поднял кубок и сказал:

– За Дом и за Орден!

– За Дом и за Орден! – повторили рыцари, и каждый отпил несколько глотков. Вино оказалось густым и сладким, совсем не таким, к какому Робер привык дома. Оно приятно щекотало небо и охлаждало горло.

– Поведай, брат Жан, – сказал брат Анри, – что же случилось в Святой Земле за те полтора года, что меня здесь не было?

– Нет уж! – толстый командор рассмеялся. – Первыми рассказывают гости! Что интересного в милой Франции, где я не был, дай Бог памяти, уже двадцать восемь лет? Как там моя родная Пикардия?

– Там мне тоже довелось побывать, – ответил брат Анри. – Год назад. Все там было спокойно. Под жесткой рукой Завоевателя [62] свары затихли.

– Не то что во дни моей молодости, – мечтательно протянул брат Жан. – Тогда каждый барон был сам себе хозяин и, клянусь Святым Крестом, мог грабить кого угодно! Чего еще?

– А ничего особенного. Филипп и Иоанн заключили перемирие после того как сенешаль Пуату, Эмери де Туар перешел на сторону Филиппа.

– Недаром говорят "вероломен, точно пуатевинец"! – усмехнулся командор. – И больше никаких новостей?

– Ну не считать же новостью, клянусь Святым Отремуаном, что в Оверни опять воюют! – де Лапалисс рассмеялся.

– Воистину так! – поддержал товарища брат Жан. – А у нас все по-прежнему. Король Амори, слава Господу, жив и здоров, скоро будем подыскивать ему невесту! Бальи королевства Жан д'Ибелен правит по прежнему. Бароны во главе с Рено Младшим из Сидона и Раулем Галилейским недовольны, но кто их послушает. Весной Малик аль-Адиль напал на графство Триполи, решил за что-то отомстить госпитальерам.

– И что?

– А ничего у него не вышло, – пожал пухлыми плечами командор Акры. – Обломал себе зубы о Крак де Шевалье [63] и убрался восвояси!

– А кто такой Аль-Адиль? – спросил Робер. – И почему христианские государи дозволяют ему нападать на свои владения?

– Малик Аль-Адиль – султан Вавилонии и Синайских земель, – ответил брат Анри. – Его армия насчитывает десятки тысяч всадников! Нападать на него – безумие! Гораздо выгоднее жить с ним в мире!

– Но разве возможен мир с неверными? – искренне изумился Робер. – С врагами веры Христовой?

Старшие рыцари обменялись понимающими улыбками.

– Когда я впервые прибыл сюда, – проговорил брат Жан, задумчиво почесывая подбородок, – то тоже думал похожим образом: пулены [64] – трусы, а мы сейчас соберемся, и всей силой ударим по сарацинам так, что дойдем до самого Багдада! Со всеми неверными мир заключить невозможно, ведь помимо Аль-Адиля есть Аз-Захир в Алеппо, Аль-Мансур в Хаме и множество мусульманских князьков поменьше. Воевать с ними со всеми гибельно. Даже король Людовик и император Конрад вместе [65] не смогли завоевать один Дамаск! А ведь у них была огромная армия! Поэтому нам приходится заключать мир с некоторыми неверными [66] и силой сдерживать других! Вы поняли меня, молодой рыцарь?

– Да, – кивнул Робер, силясь осознать услышанное. Оно плохо вязалось с теми мечтами, которые он питал, вступая в Орден Храма: во главе победоносной армии сражать сотни сарацин, завоевывая для христиан новые и новые земли…

В реальности все оказалось гораздо прозаичнее. Дипломатия, договоры, а где не выходит – оборона. И только в крайних случаях – нападение.

– Вот так, – проговорил брат Анри, – только сила наших мечей делает королевство крепким, и только крепкое королевство может уцелеть здесь, среди бескрайних земель, населенных язычниками.

– Слава Господу, королевство крепко! – сказал брат Гильом.

– Одна видимость, сир, – охотно откликнулся брат Жан. – Стоит королю Амори, не допусти такого Матерь Божья, умереть без наследников, и страна опять будет ввергнута в хаос, как двадцать лет назад, во время мятежа Лузиньянов!

– Увы, это так, – покачал головой брат Анри. – пулены против прибывших из Европы, гриффоны [67] против венецианцев, храмовники против госпитальеров…

– Не стоит о грустном, сеньоры! – брат Жан отхлебнул из кубка, на лице его появилась улыбка. – Вы, наверняка не знаете веселую историю, которая случилась у нас в прошлом году! Помните Жорже де Буша, гасконского барона, сеньора Форбии?

– Это на юге, у Аскалона? – уточнил брат Андре. – В сеньории д'Ибеленов?

– Совершенно верно, – командор весь затрясся от сдерживаемого смеха. – Прошлым летом разбойник Усама напал на земли де Буша и ухитрился похитить у него любимого боевого коня, равного которому, как говорят, не было во всем Леванте! Барон пришел в ярость и поклялся поймать Усаму, а до того времени не брить бороды и не бывать в бане!

– И что? – поинтересовался брат Андре. – Каково пришлось хвастливому гасконцу?

– Плохо пришлось! – брат Жан рассмеялся. – Поймать разбойника в песках сложнее, чем дельфина в море! Де Буш уже год рыщет по пустыне, пахнет от него так, что даже кони шарахаются! А Усаму найти никак не может!

– Так и придется ему ехать в Рим, молить Апостолика о снятии обета! – под общий хохот рыцарей заметил брат Анри.

Когда отсмеялись, он спросил, уже серьезно:

– А тебе как на командорской должности, брат Жан?

– Больше хлопот, чем почета, – пожал плечами толстый сержант. – Сами понимаете, без позволения командора Земли [68] я и шагу в своем Доме ступить не могу. На то, чтобы отделать церковь в командорстве мягким, королевским известняком, нужно разрешение из Иерусалима! Но сержанту выше не подняться, так что я доволен! А вы, брат Анри? Что планируете делать вы, приехав в Святой Град? Некоторые братья говорят, что сенешаль Ордена слишком стар, и что пора избрать на его место нового человека…

– Нет, – брат Анри рассмеялся. – Я с нетерпением жду того момента, когда избавлюсь от буллы и кошеля [69] визитера! Место сенешаля не привлекает меня! Я надеюсь, что магистр во славу Господа даст под мое начало замок на границе христианских земель, в Сирии или Заиорданье, и я смогу там спокойно служить делу Ордена своим мечом!

– Боюсь, что вам не дадут этого сделать, – покачал головой брат Жан. – Но я слышу, что звонят к повечерию. Грехом будет командору не посетить службу в своем Доме! Прошу за мной, братья!

После службы по заведенному распорядку каждый из рыцарей отправился смотреть, как устроили его коней. При появлении Робера Вельянгиф, шумно хрупающий насыпанным в кормушку овсом, поднял голову и приветственно заржал. Жеребец был вычищен и ухожен, черная шкура его лоснилась.

Уяснив, что с ездовой лошадью и заводным конем все в порядке, Робер вышел из конюшни, где столкнулся с братом Анри.

– Во имя Господа, – сказал тот, делая вид, что ужасно напуган неожиданным появлением молодого рыцаря. – Брат Робер! Не стоит ходить с такой поспешностью! Помните, что в Доме все должно делаться достойным Ордена образом!

– Прошу простить меня, сир, во имя Господа, – брат Робер слегка поклонился, подыгрывая шутке. – Но не могли бы вы сказать, сир, зачем командорство так укреплено? Ведь у города толстые стены, и неверные вряд ли смогут перебраться через них…

– Эти стены не только от неверных, – покачал головой брат Анри. Голос его был грустен. – У Ордена много врагов и среди христиан. Многие завидуют нашей славе и силе. Итальянцы готовы вонзить клыки нам в глотку, Орден Святого Иоанна помнит старые обиды. Ведь мы воевали с ними не так давно [70] ! И кто знает, как отнесется к нам король Амори, когда возмужает? Его венценосный дед, Амори I, как рассказывают, вовсе собирался ликвидировать Орден…

– Я же думал, что все христиане едины пред лицом язычников!

– Не всегда, брат Робер! Не всегда! – брат Анри мягко улыбнулся. – Помните, что не всякий христианин – друг Ордена, как не всякий сарацин – его враг.

После этих слов Робер неожиданно ощутил, что страшно устал, мягкий сумрак, наваливающийся на Акру, показался тяжелым и душным, точно толстое одеяло. На мгновение покачнувшись, молодой рыцарь не смог сдержать зевок.

– Самое время для сна, – понимающе усмехнулся брат Анри. – Пойдем. Брат Жан отвел нам лучшие комнаты во всем командорстве! Все же должность визитера чего-то да стоит!

Глава 3

24 мая 1207 г.

Левант, Акра – Замок узких проходов

В командорстве Акры отряд под командованием брата Анри провел всего два дня. А на третий из южных, Сен-Антуанских ворот города выехал довольно большой караван. Впереди скакал разъезд туркополов на местных конях, невысоких и тонконогих. Вслед за ними двигались рыцари Храма в сопровождении оруженосцев.

За ними тянулась колонна почти в три десятка рыцарей-наемников, решивших послужить Ордену. Брат Жан завербовал их и с удобной оказией отправил в Иерусалим, к магистру. На одежды из грубой коричневой ткани, положенные мирским рыцарям в Ордене, были нашиты алые кресты. Грубыми голосами наемники тянули одну из известных крестовых песен:

Вслед за рыцарями крутились колеса телег, нагруженных тем, что привез из Европы "Святой Фока". Здесь были тонкие ткани из Реймса, железные заготовки для доспехов, кованные между Луарой и Сеной, и многое другое.

За повозками тесной группой ехали братья-сержанты, числом в полтора десятка, а замыкал движение еще один разъезд туркополов. Чуть дальше от Акры, когда пойдут земли не столь безопасные, разъезды будут высланы и в стороны от каравана.

Дорога тянулась на юг, среди виноградников и оливковых садов, пересекала реку, на которой виднелись силуэты водяных мельниц. На них производили главное, помимо пряностей, богатство Святой Земли – тростниковый сахар, который потом отправлялся в Европу. Большая часть мельниц принадлежала королю.

Копыта равномерно били в пыль дороги, солнце пылало в безоблачном синем небе, заставляя забыть о том, что всего лишь май, и монотонно звучала крестовая песня:

Дорога не выглядела безлюдной. Виднелись обозы, скакали всадники. Но более всего было паломников. Одни, размахивая пальмовыми ветвями – символом осуществленного паломничества, двигались на север, к Акре. Другие спешили на юг, к чудесам и святыням Леванта.

Святыни встречались в изобилии. Вдоль дороги одно за другим являлись места, святость которых не вызывала сомнений: скит Святого Дионисия, аббатство Святой Марии Греческой, расположенная в котором часовня помнила самого Святого Илию.

Робер, слушая старших братьев, повествующих о местах, через которые они проезжали, только успевал удивляться. И священным хоралом, достойным ангелов Господних, звучали грубые голоса наемников:

К середине дня впереди показались стены Хайфы.

– Здесь некогда жили нечестивые иудеи, – задумчиво проговорил брат Анри, осеняя себя крестом, – которые распяли Спасителя! Но войско пилигримов взяло город штурмом. Сейчас здесь правит семья Карпенелей.

Хайфу миновали без остановки, и далее дорога свернула на запад, следуя изгибу берега. Прямо же на юге высились вершины горы Кармель.

– Вот, смотри, – проговорил брат Гильом, когда они проезжали небольшую прибрежную деревушку, касалию на наречии пуленов. – Это селение называется Анн, именно здесь выковали гвозди, которыми Спаситель был пригвожден ко Кресту!

Робер в изумлении осматривался: небольшие домики, крестьяне, работающие на полях, точно таких же, как в его родной Нормандии, валяющиеся в пыли свиньи, говорящие о том, что тут живут колонисты из Европы. Ничего чудесного и необычного, и, тем не менее, это была она, Святая Земля.

– А чуть дальше на восток, мы туда не попадем, – не давая Роберу передыха, продолжил говорить старший из рыцарей, – расположен Кафарнаон, там были отлиты те тридцать серебряников, за которые Иуда, да терзают его дьяволы вечно, продал своего учителя!

Солнце медленно тащилось по небосклону, и столь же неспешно, с остановкой на обед у небольшого ручья, стекающего с горы Кармель в море, двигался караван. Берег южнее Хайфы был пустынен, лишь изредка встречались деревушки. Но к вечеру впереди показался силуэт высокой и мощной башни.

– Замок узких проходов, – проговорил с удовлетворением в голосе брат Анри. – Тут стоит наш гарнизон, и именно в нем мы и заночуем.

Замок, а точнее башня, стояла на узком основании вдающегося в море мыса, который далее расширялся, обрываясь в воду отвесными стенами в несколько туазов.

– Во имя Господа, здесь можно построить большую крепость! – сказал Робер. – А вон там, в бухте, удобно укрывать суда!

– Клянусь Святым Отремуаном, ты прав! – усмехнулся де Лапалисс. – Такие планы есть, но когда они будут осуществлены, знает только Господь Бог [72] ! Вон там, к северу, расположена могила Святой Ефимии.

– Ого, клянусь моими шпорами, мы будем тут ночевать не одни! – вмешался в беседу брат Андре.

Действительно, на широкой площадке за башней, над которой виднелось знамя Ордена, расположился торговый караван. Видны были невозмутимо стоящие верблюды, и люди, суетливо натягивающие палатки.

– Во имя Господа, места хватит всем, – ответил брат Анри спокойно. – А вон и шателен [73] Замка узких проходов выходит нам навстречу!

25 мая 1207 г. Левант, Замок узких проходов – берег Средиземного моря южнее Цезареи

Второй день путешествия почти ничем не отличался от первого. Встали с рассветом, и после молитвы караван тамплиеров двинулся дальше на юг. Ревели недовольные мулы, ржали лошади, но постепенно порядок установился, и движение проходило в спокойном, размеренном темпе. Чем дальше на юг, тем более болотистым и низким становился берег.

– Чуть южнее, у самой Цезареи, водятся крокодилы, – сказал брат Анри Роберу. – Их привез туда один из первых сеньоров Цезарейских.

– Сеньоров? А разве город не принадлежит королю?

– Нет, – старший из собеседников покачал головой. – После того, как город сто лет назад [74] был отобран у неверных, графство было пожаловано Арпену, виконту Буржа. Но он погиб, и с тех пор сеньорией владела семья Гранье. Потом по браку с наследницей графства, Жюльеной, его получил Эймар де Лейран, нынешний маршал королевства.

– А насколько богата сеньория?

– Много богаче, чем фьеф твоих родичей в Нормандии! – рассмеялся брат Анри. – Плодородные земли возле Реки Крокодилов, соляные копи, пять крупных городов! Многие европейские рыцари только и мечтают о такой вотчине!

Разговор о фьефах, сеньориях и доходах позволял отвлечься от однообразия дороги, с одной стороны, а с другой – делал окружающую страну более реальной, освобождал ее из-под пелены сказок и легенд, которой она была окутана в Европе. Тут точно так же, как и во Франции, люди рождались, сражались за земли, оставляли наследников и умирали, и осознавать это было одновременно больно (сердце сладко щемило ощущение потерянного чуда) и приятно.

– А какие еще сеньории есть в королевстве? – спросил Робер, желая продолжить разговор. – И кто ими владеет?

– Все не перечесть, – охотно ответил брат Анри. – Но самых крупных, которые подчинены только королю, пять. Это Цезарейское графство, про которое я уже упоминал, затем Сидонская сеньория на севере, княжество Галилейское, графство Яффы и Аскалона, и сеньория Трансиордании, Крака, Монреаля и Сент-Абрахама. Сидоном владеет Рено из семьи Гранье. Галилеей правит род Сент-Омеров, сейчас в Тивериаде сидит Рауль из этого славного семейства. Яффа и Аскалон – вотчина могущественного клана д'Ибеленов, старший из которых – Жан, бальи королевства. В Трансиорданской сеньории хозяева менялись не раз, и самым знаменитым среди них был Рено де Шатийон, которого сарацины прозвали "франкским демоном". После его гибели под Хаттином земли долгое время были под прямым управлением короля Онфруа, а потом их отдали сыну Рено, Жослену Храмовнику. Но он только хранитель и защитник. В будущем фьеф отдадут как приданое младшей сестре короля, Марии, которой сейчас восемь лет.

Нарисованная картина очень напоминала привычные по Европе порядки: запутанное право наследования, склоки между родичами, и ситуация, при которой сильный всегда найдет возможность вырвать фьеф у слабого.

За разговорами рыцари и не заметили, как достигли Цезареи. Стены города уже виднелись впереди, а вокруг, сколько хватало глаз, тянулись возделанные поля и рощи. Воздух был сырой и затхлый.

– Говорят, что в этом городе после штурма генуэзцы захватили Святую Чашу! – вступил в разговор брат Гильом. – Ту самую, из которой пил Спаситель на Тайной Вечере.

– Не могу поверить в то, что вы, брат, – проговорил брат Анри сурово, – верите всяким басням, достойным только того, чтобы вилланы тешили ими детей! Расскажите лучше нам, чем знаменита Цезарея!

– О, с легкостью! – брат Гильом с радостью ухватился за возможность выпутаться из неловкого положения. – Первым архиепископом города стал сам Святой Петр! Сменил его на этом посту бывший центурион Корнелий, от времен которого еще и сейчас осталась часовня.

– Откуда вы столько знаете о святых местах? – поинтересовался Робер.

– Очень давно, – с усмешкой ответил брат Андре, – еще молодым рыцарем, он сопровождал караваны паломников по королевству и побывал почти во всех его городах. Видит Господь, я не помню лучшего знатока Леванта, чем брат Гильом!

Южнее Цезареи местность потянулась совершенно пустынная. Несколько раз встречались конные разъезды, состоящие из рыцарей и туркополов под королевским знаменем. Лейтенант [75] одного из таких разъездов предупредил брата Анри:

– Будьте осторожны. Три дня назад неверные напали на большой караван у Наблуса.

– Не бойтесь, мы можем за себя постоять, – ответил предводитель тамплиеров.

– Как же так? – поинтересовался Робер. – Откуда здесь неверные, разве мы не в самом центре христианских земель?

– В центре, – кивнул брат Анри. – Но помни о том, что отсюда до Иордана чуть больше двадцати лье. Всю реку не перекроешь. Сарацины переходят ее и малыми отрядами проникают внутрь королевства. Обходят города и замки, и даже нападают на караваны. В последние годы они совсем осмелели…

На ночь остановились у небольшой речушки, текущей с востока. Она впадала в море у небольшой бухты, со всех сторон ограниченной скалами. Выставленные полукругом повозки прикрыли лагерь со стороны дороги.

Запылали костры, зашипела поджариваемая на углях баранина.

После трапезы и вечерней молитвы брат Анри распределил караулы. Роберу выпало дежурить в самое неудачное время – после первого часа молитвы и до утрени [76] . Первым на пост отправился брат Андре с несколькими сержантами и туркополами.

Завернувшись в шерстяное покрывало, Робер улегся у одного из костров. Ночи в Святой Земле, несмотря на знойные дни, были прохладными. Неподалеку шумело море, фыркали и переступали копытами привязанные кони, изредка подавал голос какой-то из мулов. Вслушиваясь в эти равномерные звуки, молодой рыцарь уснул.

Когда его разбудили, небо на востоке уже начало светлеть. Но скалы и лагерь покрывала полная тьма.

– Следите за скалами, – сказал Роберу брат Гильом, занимая его место у почти прогоревшего костра. – Сарацины могут попробовать подкрасться под их прикрытием.

Звезды медленно двигались по небосклону, утренний холодок приятно щекотал лицо, и неудержимо хотелось спать. Два дня в седле по дорогам Иерусалимского королевства не прошли бесследно. Веки наливались тяжестью, и точно черти тянули их вниз. Зевая, Робер крестил рот, и это ненадолго помогало. Но затем дрема вновь брала свое, и большого труда стоило держать глаза открытыми. Они закрывались сами.

Подняв веки в очередной раз, Робер с удивлением обнаружил, что узкая лощинка у северных скал, только что бывшая пустынной, наполнилась людьми. Всадники перемещались беззвучно, словно тени, и казалось, что они плывут над землей.

Вскрикнул кто-то из сержантов, несших стражу дальше к северу. И в этот же момент свистнула первая стрела. Крик оборвался.

– Тревога! – заорал Робер что есть силы, выдергивая из ножен меч и прикрываясь щитом.

Он успел вовремя. Рукой ощутил удар, а когда опустил щит, то в нем засела стрела с серым оперением.

Нападающие более не скрывались. С дикими криками они неслись прямо на лагерь, и розовые отблески восхода играли на обнаженных клинках. На ходу сарацины стреляли из небольших луков. Стрелы сыпались градом.

С тем, чтобы поднять тревогу, стража опоздала. В первые же мгновения многие, спавшие не под укрытием повозок, оказались ранены. Одна из стрел ткнулась в плечо брату Анри, и если бы не давняя привычка спать в кольчуге, то предводитель отряда получил бы рану.

А так благодаря его четким и своевременным командам порядок был восстановлен. Туркополы и сержанты, засев за повозками, начали ответную стрельбу, а рыцари выстраивались для атаки. Нескольких мгновений хватило оруженосцам, чтобы оседлать и снарядить коней.

Дикий визг за пределами лагеря не смолкал. Стрелы продолжали лететь, хотя уже не так часто.

– Похоже, они не поняли, с кем имеют дело! – сказал де Лапалисс, взбираясь в седло. Голос его из-под шлема звучал глухо. – Повозки – убрать! В шпоры!

Две специально поставленные повозки со скипом и лязгом отъехали в стороны, и колонна рыцарей вырвалась за пределы лагеря.

– Не нам! Не нам! Но имени Твоему! – полетел над пустынным берегом боевой клич Ордена.

Разбойники слишком поздно поняли, с кем свела их судьба. Они приняли караван за обычный купеческий и надеялись на неплохую добычу. Даже ответная стрельба их не испугала – ведь в каждом обозе есть охрана. Часть воинов спешилась, готовясь штурмовать лагерь, другие же оставались в седлах.

Появление рыцарской конницы исторгло из груди сарацин крик изумления. Пешие были затоптаны сразу, всадники попытались повернуть коней. На длинной дистанции они, несомненно ушли бы. Дестриеры, несущие на себе воинов в полных доспехах, долго не продержатся.

Но здесь расстояние было очень коротким, и на то, чтобы разогнаться, у разбойников просто не хватило времени.

Робер скакал в третьем ряду колонны. Руку оттягивало доброе ясеневое копье, сквозь прорези в шлеме врывался прохладный воздух. Коленями он ощущал, как ходят мощные мышцы коня. В душе молодого рыцаря трубами пел восторг.

На открытом месте отряд мгновенно рассыпался в ширину, образуя нечто вроде клина, на острие которого оказался брат Анри. Рыцари мчались плотным строем, почти соприкасаясь стременами.

Сарацины, бестолково метавшиеся в попытках уйти от удара, были просто растоптаны. Робер ткнул копьем одного из них в голову. Легкий железный шлем отлетел в сторону, точно половинка ореховой скорлупы, а воин, нелепо раскинув руки, упал наземь.

Навстречу рыцарям летели стрелы. Они отскакивали от шлемов, застревали в щитах, бессильно отлетали от конских лат. Некоторые находили в доспехах щель, и тогда воин со стоном падал наземь или же конь с истошным ржанием спотыкался. Но обстрел не мог остановить железную лавину.

Копье Робера прошибло сарацинского всадника насквозь. Того сбросило с седла и он остался лежать, как раздавленная лягушка. Следующему повезло больше. Он успел прикрыться щитом и копье, неловко ткнувшись об умбон [77] , сломалось у самого наконечника.

Робер выхватил меч. Но его противник удирал во всю прыть, явно счастливый тем, что избежал смерти. По сторонам кое-где еще кипели одиночные схватки, но в основном стычка уже закончилась. Сила таранного удара иссякла, а гнаться за убегающими разбойниками – задача не для рыцарей.

Робер спрыгнул с коня, и медленным шагом повел его в поводу. Туркополы осматривали убитых, на их лицах были брезгливые мины.

– Нищие кочевники, – сказал один из них другому. – И взять нечего!

– Не иначе как подданные аль-Адиля! – отозвался другой, на вид родной брат тех воинов, что лежали поверженными на поле боя. – Клянусь Аллахом, им было бы лучше не переходить Иордан!

К лагерю медленно ехал брат Анри. Шлем он держал в руке, только хауберк [78] плотно облегал череп.

– Во имя Господа, это была недурная схватка! – воскликнул он, завидев Робера. – Клянусь Святым Отремуаном, мы задали этим вшивым грабителям неплохую трепку! Не так ли?

Из-за восточных гор вылез край восходящего солнца. Наступило время молитвы.

26 мая 1207 г. Левант, окрестности Яффы

Целый день отряд провел в пути под палящими лучами солнца, останавливаясь лишь для молитвы и для того, чтобы напоить животных. Миновали Арсуф, укрепленный город, центр небольшой сеньории, зависимой от графства Яффасского, где оставили тяжелораненых, а к вечеру впереди показались башни и стены самой Яффы.

– В городе есть командорство, – сказал брат Анри. – Но оно очень маленькое, поэтому мы остановимся в южном предместье, у человека Храма, Рено Башмачника. У него обширное поместье, и он всегда рад оказать гостеприимство рыцарям Ордена.

– А почему его называют Башмачником? – полюбопытствовал Робер.

– Его дед, прибывший сюда из Блуа, у себя на родине тачал башмаки. Его потомки стали богатыми землевладельцами, а прозвище осталось, – с улыбкой ответил брат Анри.

Дорога огибала город, и можно было хорошо рассмотреть мощные стены, покрытые царапинами и выбоинами. Зубцы на башнях кое-где были сколоты, а все укрепления выглядели огромными и древними, словно их строили еще во времена Сына Божьего.

– Стены построены сразу после того, как Готфрид Бульонский захватил город [79] , – заметив полные любопытства взгляды Робера, проговорил брат Гильом. – И с тех пор язычники не раз осаждали Яффу. До того, как был захвачен Аскалон [80] , эти места были довольно опасны. Путешествовать можно было только с большой охраной! Да и сейчас случаются набеги, хоть и не так часто!

– Да, Газа надежно прикрывает дорогу из Египта! – заметил брат Анри, одобрительно покачав головой. – Пока там стоит гарнизон наших братьев, мы можем быть спокойны во имя Господа.

Усадьба Рено Башмачника оказалась окружена широким кольцом полей и виноградников. Несмотря на вечернее время, на них было много работников. Приглядевшись, Робер с удивлением увидел, что одеты они как мусульмане, и что лица мужчин украшают бороды.

– Это что, неверные? – спросил он изумленно.

– Конечно! – ответил брат Анри с некоторым удивлением.

– Разве им разрешено селиться на христианской земле? Разве не станут они предателями в тот момент, когда сарацинские армии нападут на королевство?

– Во имя Господа! Если пулены изгонят из своих владений схизматиков [81] и феллахов, то земля обезлюдеет! – ответил брат Анри серьезно. – Некому будет на ней работать, и королевство, оставшись без податей и продуктов, погибнет! Нас, франков, здесь очень мало! Если бы первые пилигримы принялись под корень истреблять крестьян, как думаешь, долго ли продержались они против орд сарацин?

– Совершенно верно, – добавил обычно молчаливый брат Андре. – А тем поклонникам Магомета, кто живет в королевстве, тут гораздо лучше, чем во владениях языческих князей! Они платят намного меньшие налоги и меньше страдают от притеснений. Так что предавать никто не будет. Многие верно служат нам в туркополах, и ни в одной из битв они не переходили на сторону единоверцев!

Робер умолк, пытаясь осознать открывшуюся правду. С трудом можно было поверить, что воины, которых считают защитниками веры и непримиримыми борцами с язычниками, посягающими на Христов Град, мирно уживаются на одной земле с сарацинами, позволяют им работать на себя и собирают с них подати, словно с обычных сервов или бордиеров [82] . Для Франции, где само слово «нехристь» заставляло в ужасе оглядываться, это было странно и непривычно…

Местом жительства Рено Башмачника оказался огромный каменный дом, укрепленный по углам башенками и окруженный рвом. Подобные строения во Франции, где они служат обиталищем небогатых дворян и "рыцарей об одном щите" [83] , носят названия манор. Рядом с домом было обширное пространство, окруженное деревьями. С одной стороны его находился пруд. В темной воде отражались низко свисающие длинные листья диковинных пальм. Именно тут, судя по кострищу, и останавливались караваны Ордена.

Зачуяв воду, забеспокоились животные.

Приближение тамплиеров, должно быть, заметили с одной из башен. Двери манора были широко распахнуты, и навстречу рыцарям в сопровождении вооруженных слуг двигался чудовищно толстый мужчина в роскошном сюрко из китайского шелка. На широком лице его виднелась искренняя радость.

– Братья-рыцари! – сказал он проникновенно, низко кланяясь. Живот его, напоминающий бурдюк с вином, опасно натянул ткань. – Во имя Господа, не побрезгуйте моим скромным обиталищем! Я, мои земли, мое имущество, все в вашем распоряжении!

– Конечно, в нашем, – весело отозвался брат Анри. – Напомни-ка мне, почтенный Башмачник, сколько безантов ты задолжал Дому Ордена в Иерусалиме?

Рено рассмеялся, оценив шутку.

– Сеньоры, – проговорил он. – Располагайтесь на всегдашнем месте, – и он махнул рукой в сторону пруда. – Мои люди уже режут скот. Вас ожидает сытный ужин и спокойная ночь!

– Благодарю тебя, добрый Рено, во имя Господа! – на этот раз тон брата Анри был серьезен. – Да воздадут тебе Он и Божья Матерь за все то, что ты делаешь для Ордена!

Башмачник принялся отдавать распоряжения.

После вечерней молитвы братья собрались на трапезу, которая состоялась у огромного костра, разложенного в самом центре отведенной для остановки караванов площадки. Пламя ревело, пожирая бревна, от него шел пахнущее дымом тепло, так не похожее на испепеляющий жар здешнего солнца. Рено Башмачник не пожалел лучших баранов и телят – мясо было нежным, с хрустящей корочкой.

Подавали также вино местных виноградников, кислое, с приятным терпким привкусом.

Когда с едой было покончено, около костра появился хозяин поместья. Он уселся на принесенную слугами скамеечку, красиво разложил свое переливающееся одеяние, и началась беседа.

– Давно не видно было вас в наших краях, Анри де Лапалисс. Что видели вы за время своих странствий? Как живут люди в Европе?

– Видел многое, – степенно ответил брат Анри. – И многое изменилось с тех пор, как я надел плащ с алым крестом. Севернее Луары теперь один хозяин, и руки его уже тянутся на юг, к Оверни и Лангедоку.

– На все воля Господа, – сокрушенно отозвался Рено Башмачник. – Уж коли он поставил над нами королей, и не ограничил их властолюбие, то нам остается только молиться и терпеть…

– Над Орденом нет короля, помни об этом! – жестко ответил брат Анри. – И ты – в первую очередь человек Храма, а уже потом – короля. Кстати, не беспокоят ли тебя сарацины? А то на нас вчера напали…

– Нет, – ответил хозяин, выслушав рассказ о схватке с разбойниками. – Севернее – там земли дикие, безлюдные, вот они и шалят. А у нас – Яффа под боком. Там д'Ибелены держат немалый гарнизон. Дороги охраняются, так что у нас тут безопаснее, чем в Цезарее. Вообще, в последнее время Яффу стало посещать множество испанских паломников, им там показывают причал, от которого Святой Яков Компостельский отплыл в Испанию.

– А ты сомневаешься в этом? – с улыбкой спросил брат Гильом.

– Мы – люди простые, – с кряхтением ответил Рено, осеняя себя крестом. – Для нас главное, чтобы недорода не было, а уж Святой Яков и без нас обойдется. Я, кстати, гляжу, что с вами новый брат? Судя по белой коже, он еще не бывал в Леванте?

– Ты угадал, клянусь Святым Отремуаном! – рассмеялся де Лапалисс. – Брат Робер впервые в Святой Земле. Может быть ты, Рено, как благочестивый человек, порекомендуешь брату, куда ему стоит сходить в паломничество?

Рено смутился, но когда ответил, то голос его звучал твердо:

– В монастырь Святой Екатерины, что на Синайской горе! Он знаменит чудесами, монахи там питаются только маслом, истекающим из гробницы святой, и манной, падающей с неба!

– Ну ты посоветовал! – брат Гильом рассмеялся. – Это же далеко! По дороге десять раз от жажды умрешь!

– Ну и что! – с пылом отвечал хозяин поместья. – Зато по дороге можно в Газе почтить память Самсона, который унес на плечах двери от этого города, некогда принадлежавшего филистимлянам! А если не нравится Синай, то можно отправиться в Хеврон, где вам покажут место рождения Адама и Евы, дома Каина и Авеля, сохраненные промыслом Божьим, а также гробницы пророков – Авраама, Исаака и Иакова!

– Клянусь Святым Отремуаном, от твоих рассказов во мне самом пробуждается желание перестать быть рыцарем и стать паломником! – сказал брат Анри, вызвав смех рыцарей и сержантов. – Однако, нам пора к молитве, а завтра рано вставать…

– Покойной ночи, братья, во имя Господа! – Рено неожиданно проворно поднялся на ноги. Из тьмы явились слуги и увели хозяина в дом. На поместье опустилась тихая звездная ночь.

27 мая 1207 г. Левант, окрестности Яффы – Иерусалим

Выехали еще до рассвета. Дорога, пролегавшая среди бесплодных холмов, шла все время в гору. Далеко позади серебрилась полоска моря, и видны были темные силуэты городских башен.

Перед одной из развилок брат Анри остановил отряд, после чего долго совещался с лейтенантом туркополов. Разъезды были посланы во все стороны, а караван повернул направо.

– Мы решили рискнуть, – ответил брат Анри, когда Робер спросил его о причинах задержки. – Обе дороги ведут в Иерусалим. Левая, через Лидду, чуть подлиннее, но зато более безопасна. Правая, мимо Рамлы, короче, так что к ночи будем в Святом Граде, но зато там есть шанс наткнуться на шайку сарацин.

Вдоль дороги часто встречались источники, около них располагались караваны паломников, сопровождаемые отрядами вооруженных воинов. Проезжающих тамплиеров провожали взглядами, полными признательности. Местность же вокруг была совершенно пустынной, изредка встречались развалины древних поселений, но деревень и сел не было видно.

Миновали Рамлу, над которой господствовал замок Рам, принадлежащий д'Ибеленам. Флаг с их гербом – алый сквозной восстающий крылатый дракон на серебристо-голубом четвертованном поле – лениво колыхался на жарком ветерке, дующем с юга, из пустынь.

– У этого города король Балдуин трижды разгромил войско неверных! [84] – сказал брат Гильом, когда Рамла осталась позади. – А сам город знаменит очень древней и красивой часовней Святого Абакука! Я молю Господа, чтобы он позволил вам, брат Робер, когда-либо помолиться в ней!

– На все воля Божья, братья, – вмешался в разговор брат Анри. – Но вон скачет туркопол из передового разъезда. Он явно хочет что-то нам передать…

Выслушал гонца командир отряда с непроницаемым лицом. Кивнул, отпуская вестника, и тотчас был передан приказ – надеть кольчуги. Для этого пришлось сделать остановку, и многие рыцари и сержанты ворчали, говоря, что по такой жаре в железе ехать невозможно.

– Во имя Господа, – говорил брат Анри, ходя среди людей. – Лучше слегка попариться, чем получить стрелу в бок! Шлемы пока можно не надевать!

Кольчуга, даже под гербовой коттой, защищающей от прямых солнечных лучей, быстро нагрелась, а под толстым подкольчужником стало жарко. По спине и груди тек пот, Робер чувствовал себя, точно поросенок на вертеле, которого поворачивают над огнем, собирая капающий с него жир.

После Рамлы отряд преодолел очень крутую, голую гору, похожую на шишак шлема. Далее дорога продолжала подниматься, но более полого, и путники то опускались в ущелья, то поднимались на гребни холмов, подверженные всем ветрам. Местность вокруг была такая, что засаду можно было устроить множество раз. Но все было тихо, и новых сведений от разведчиков не поступало.

После полудня, когда жара совсем истомила рыцарей, брат Анри разрешил снять кольчуги. Пересекая небольшой ручей, напоили лошадей и смочили в воде платки, прикрывающие головы. Стало немного легче.

Но брат Анри нещадно гнал караван, надеясь пройти путь, который обычно занимает полтора дня, за день. Скрипели, жалуясь на судьбу, телеги, понуро брели кони, ругались, глотая пыль, воины. И даже крестовые песни, которые они пытались петь, чтобы скрасить путь, тянулись глухо и уныло, и быстро затихали.

Одно ущелье следовало за другим, точно таким же, и Роберу начинало казаться, что они уже не первый год бредут вот так по жаре, среди серых одинаковых скал, скучных, точно жизнь монаха. Время от времени перед глазами все начинало плыть от жары, а в голове кружилось.

Солнце тем временем неспешно ползло к горизонту на западе, зной слабел, и после очередного ущелья, взобравшись на вершину холма, Робер вдруг обнаружил, что впереди простирается совсем иной пейзаж.

Сердце замерло, чтобы тут же застучать с удвоенной силой.

Впереди лежал город, который не мог быть ничем иным, кроме как Иерусалимом, Святым Градом, местом, где Сын Божий принял венец, средоточием мироздания. Именно сюда плыли и ехали, преодолевая тысячи опасностей, паломники со всего христианского мира, от Руси до Португалии и Ирландии…

В этот самый миг город показался Роберу удивительно прекрасным. Светящее из-за спины солнце золотило крыши, и все выглядело так, словно было окружено священным сиянием.

Горло молодого рыцаря сжал спазм, а на глаза навернулись слезы.

– Во имя Господа! – прошептал он, крестясь. – Как величественно!

– Со мной было то же самое, когда я увидел город впервые, – сказал брат Анри. – Вон, видишь, большие купола? Тот, что справа, это Templum Domini, Храм Господень, бывший храм Соломона, от которого наш Орден и получил имя, а слева – ротонда церкви Гроба Господня!

Робер смахнул слезы, золотое сияние исчезло, но красота никуда не делась. Купола названных храмов нависли над городом, точно исполинские облака, присевшие отдохнуть. Видны были многочисленные башенки с колокольнями и террасами, возвышались четыре башни, охраняющие ворота.

По воздуху мягко плыл колокольный звон, возвещающий о начале очередной службы.

– Вон там, у Голгофы, дозорная башня госпитальеров, – проговорил брат Анри, поднимая руку, – да простит Господь им их прегрешения! А мы сегодня из-за тягот дороги остались без капитула. Но я думаю, магистр простит нам эту оплошность…

Последние несколько лье караван проделал с такой скоростью, словно у людей и животных выросли крылья. У ворот тамплиеров встретил отряд городской стражи в королевских цветах.

Разговор брата Анри с ними был коротким. Собрав обязательную подать, стражи поспешно поклонились и отошли в сторону. Рыцари спешились и, ведя коней в поводу, вошли в город первыми. За ними двинулись туркополы, сержанты и телеги с грузом. Вперед, в Дом Ордена, помчался один из оруженосцев – известить о прибытии.

– Иерусалим считается столицей, – рассказывал брат Анри, пока они шли по городу. – Но король большую часть времени живет в Наблусе.

Робер шел молча. Он всем существом ощущал святость этого места как жар, поднимающийся из-под земли. Куда-то делась усталость, а тело охватила приятная истома.

– Как называется эта улица? – спросил он голосом, полным благоговения.

– Это улица Святого Стефана, – ответил брат Гильом. – У ворот, через которые мы только что проехали, этого первейшего из мучеников побили камнями!

Улица Святого Стефана была широкой и прямой, а вот отходящие от нее проулки – узкими и извилистыми. Некоторые из них покрывали каменные своды. То и дело встречались монастыри, церкви и обители. В глазах рябило от ярких одежд горожан, среди которых черными и белыми пятнами смотрелись одеяния монахов.

На рыцарей Храма никто особенного внимания не обращал.

Они миновали паперть Гроба Господня, около которой толпились десятки нищих. Тут было множество паломников. Их можно было сразу узнать по ошеломленному виду. Некоторые из них размахивали пальмовыми ветвями, которые продавались чуть дальше – на улице Храма.

Миновав ее, рыцари оказались на обширной площади.

За ней возвышался Храм.

Глава 4

27 мая 1207 г.

Левант, Иерусалим

Храм был огромен. Он вздымался городом в городе, крепостью в крепости. Его мощь подавляла, казалось, что исполинская каменная махина неизбежно рухнет с вершины холма, на котором расположилась.

– Не стоит так долго стоять с открытым ртом, – донесся до Робера чуть приглушенный голос брата Анри, – а не то пролетающие мимо вороны примут его за дупло и угнездятся там.

Молодой рыцарь встряхнул головой, отгоняя наваждение. Храм оставался на месте, вовсе не спеша падать. Сбоку от его махины виднелась небольшая церковь, построенная, судя по всему, совсем недавно.

– Святая Мария Латинская, – осеняя себя крестным знамением, с глубоким почтением в голосе проговорил брат Анри. – Да благословит нас Матерь Божия…

Прочие рыцари тоже перекрестились.

– Поспешим, братья, – сказал практичный брат Андре, – пока ворота Дома не закрыли на ночь.

– Не закроют! – уверенно заявил де Лапалисс. – Пока весь караван не окажется внутри! Никто не захочет терять груз!

Действительно, вокруг телег уже суетились слуги, бегали братья-ремесленники, среди них можно было видеть белые одеяния рыцарей, отбывающих наказание тяжелыми работами. Отдавал указания и распоряжался всем дородный рыцарь с пышными, седыми усами. С братом Анри они обменялись вежливыми поклонами.

– Брат Альбер, командор Земли и казначей Ордена, – сказал брат Анри Роберу. – Именно он отвечает за все то имущество, которое мы сюда доставили. А вон там, – рыцарь поднял руку, указывая на колоннаду, скрывающую ряд широких проходов, куда как раз заводили лошадей, – подземные конюшни, построенные еще самим Соломоном [85] . Там можно поместить две тысячи лошадей [86] !

– Брат Анри де Лапалисс? – прозвучавший голос принадлежал оруженосцу, который неслышно появился из полумрака и теперь стоял, согнувшись в поклоне.

– Слушаю вас, брат.

– Брат Жак, милостью Божией магистр Ордена Храма, желает видеть тебя и твоих товарищей по путешествию у себя!

Робер ощутил как холодок бежит по его спине. В первый же день удостоиться аудиенции у главы Ордена, одного из могущественнейших людей Леванта, самого Жака де Майи? Об этом молодой нормандец не мог даже мечтать.

– Мы следуем за вами, – ответил оруженосцу брат Анри.

Они долго шли по полутемным коридорам. Трещали факелы, вырывая из мрака голые каменные стены, ступени и полы. У каждой двери и на каждой лестничной площадке стояли караулы – хотя вокруг царил мир, Орден не забывал, что создан для войны.

Подойдя к двери, в которую высокий человек смог бы пройти, только нагнувшись, оруженосец постучал.

– Войдите, во имя Господа, – прозвучал изнутри глухой, словно искаженный мукой голос.

Вслед за братом Анри Робер переступил порог. И оказался, к собственному удивлению, в обычной келье, как две капли воды похожей на те, в которых живут простые братья-рыцари в Нормандии или Иль-де-Франсе. Кровать, застеленная полосатым покрывалом из грубой ткани, стол, на котором истекает каплями воска свеча, две лавки. На стене в углу – вырезанное из черного дерева распятие.

Лицо Жака де Майи в свою очередь, казалось вырубленным из камня. Резец скульптора оставил на нем глубокие сколы и морщины, но сумел передать впечатление – неистовой, устрашающей решительности. Над высоким лбом вились кудри, в которых седина боролась с золотом, и никак не могла победить.

– Братья! – сказал магистр, и в глухом голосе его звучала радость. – Во имя Господа, вы добрались благополучно!

– Вашими молитвами, брат Жак! – ответил брат Анри и неожиданно рассмеялся.

Де Майи поднялся, высокий, широкоплечий, и рыцари обнялись.

– Рад тебя видеть, бродяга! – серьезный тон был на время оставлен, ведь встретились не только магистр и визитер Ордена, а два старых боевых товарища.

– И я тебя! – отозвался брат Анри, отступая на шаг. – Я смотрю, ты все так же силен и ловок, как и раньше! Не так ли?

– При кочевой и нервной жизни магистра не растолстеешь! Весь жир стекает, точно вода с камня! – ответил магистр, рассмеявшись, и тут его взгляд упал на свиту де Лапалисса. – Я вижу, число твоих спутников только увеличилось?

– Да, – кивнул брат Анри, поворачиваясь. – Братья Андре и Гильом сопровождали меня в путешествии, а брат Робер присоединился к нам в Руане.

– О, нормандец? – голубые глаза магистра, выглядящие особенно яркими на смуглом от загара лице, сверкнули. – Много достойных мужей вышло из этой земли. Надеюсь, что новый брат будет достоин их славы.

Робер поклонился. Магистр внушал уважение. Мягкой, обходительной речью, спокойными манерами, за которыми чувствовалась несокрушимая, стальная жесткость. Словно у клинка, спрятанного в изукрашенных ножнах.

– Что же, брат Анри, о делах мы поговорим завтра, – сказал тем временем магистр, – жду тебя после завтрака. Капитул вы пропустили, ужин уже закончился, так что остается лишь предаться сну. Кельи для вас отведены. Покойной ночи, братья, и не проспите заутреню.

Провожаемые пристальным взглядом магистра, рыцари выбрались в коридор. Дожидавшийся их оруженосец отвел братьев в другое крыло здания, в точно такой же коридор с рядами дверей, ведущих в кельи.

Четыре из них были отведены для вновь прибывших. Зайдя в свою, Робер обнаружил, что на столе горит свеча. Все его вещи были уже здесь. Ощущая во всем теле неодолимую усталость, Робер из последних сил прочитал молитву, после чего затушил свечу и, бросившись на кровать, уснул.

28 мая 1207 г. Левант, Иерусалим

Звон колокола ворвался в сон, и пока разум Робера пытался понять, в чем же дело, тело действовало привычным образом. Рыцарь встал, обулся, накинул поверх одежды плащ и взял в руку кель. Более-менее ясно он смог воспринимать происходящее только в коридоре, в окружении братьев, которые торопились на заутреню.

В молчании спустились по лестнице, и по длинному сводчатому коридору прошли в церковь. Здесь каждый преклонил колени, и пол оказался устелен белоснежными полами плащей. Во время службы Робер все время ловил себя на том, что засыпает. Вчерашний тяжелый переход давал о себе знать – ныли плечи и шея, и время от времени молодой рыцарь принужден был тереть лицо, чтобы не задремать.

До конца службы он достоял с трудом. Положенного после нее по статутам посещения конюшни делать не стал: во-первых, усталость брала свое, а во-вторых, найти собственных лошадей в конюшне, где их почти две тысячи – дело не для засыпающего человека.

Едва голова Робера коснулась подушки, он вновь провалился в сон.

Второе пробуждение, к молитве первого часа, выдалось несколько проще. В этот раз он смог даже слушать службу, и вполне связно повторять про себя молитвы.

Чистка оружия и доспехов, обязательная для всех братьев, не заняла много времени, а по ее окончанию в келью к Роберу заглянул брат Анри. К удивлению нормандца, который все еще чувствовал себя усталым, де Лапалисс выглядел бодро, словно не проделал вчера по жаре путь от Яффы до Иерусалима.

– Клянусь Святым Отремуаном! – сказал брат Анри. – Идем скорее, а то придется завтракать стоя.

Трапезная в главном Доме Ордена, или как ее называли здесь – палаты, оказалась огромной. Изогнутый свод поддерживали стройные колонны. Стены увешивали военные трофеи: мечи, золоченые кольчуги. Окованные щиты сверкали, отражая свет солнца, проникающий через узкие окошки.

Вопреки опасению брата Анри, в трапезной оказалось довольно пустынно. Пришедшие первыми братья занимали места спиной к стенам, а суетящиеся оруженосцы покрывали столы скатертями из холстины. Под ногами хрустел мелко нарезанный тростник.

Прозвенел колокол, извещающий о начале трапезы. Магистр вошел в сопровождении свиты, и вслед за этим зал наполнился. Взобравшийся на возвышение капеллан развернул Святое Писание и приступил к чтению. В этот же момент присутствующих принялись обносить блюдами.

Сержанты сидели вперемешку с рыцарями, а магистр ел то же самое, что и все прочие. Единственным исключением из правил для него была хрустальная чаша – знак отличия и одновременно – средство предосторожности, ведь всякому известно, что благородный хрусталь темнеет при соприкосновении с ядом[87] .

Оконечности столов, расставленных в виде широкой арки, занимали нищие. Вопреки обыкновенно наглому поведению, которое этот сорт людей демонстрирует на улице, они вели себя тихо и спокойно.

Подали сыр, когда один из рыцарей, сидящих недалеко от Робера, невысокий и коренастый, со страшным шрамом через все лицо, вдруг издал булькающий звук. Вскинул голову, но алая струйка из носа уже текла по лицу, пятнала безупречно белую одежду.

– Помогите брату Гарнье выйти! – лязгом стали прокатился по трапезной голос магистра. Поддерживаемый двумя оруженосцами, коренастый рыцарь направился к выходу.

– Контузия, – шепнул брат Анри Роберу, – удар булавы настиг брата Гарнье пять лет назад, и с тех пор у него часто идет кровь.

К трапезе контуженный рыцарь так и не вернулся.

Когда рыцари вышли из палат, брат Анри сказал:

– Меня ждет магистр. Ты же в сопровождении брата Гильома можешь осмотреть город. Я, как твой командор [88] , тебя отпускаю.

Робер поклонился. Перед тем, как покинуть резиденцию Ордена, он все же спустился в конюшни. Тут было прохладно, в полутьме причудливо смешивались запахи свежей соломы и навоза. Сновали озабоченные конюхи. С их помощью Робер отыскал Вельянгифа. Тот приветствовал хозяина сердитым ржанием. Потрепав боевого товарища по шее, Робер определил, что тот вычищен, что в кормушке достаточно овса, вслед за чем со спокойной совестью выбрался во двор, под палящие лучи солнца.

Брат Гильом уже ждал его.

– Сегодня, во имя Господа, – сказал он, ехидно улыбаясь, – мне в качестве искупления проступков назначили сопровождать тебя по городу.

– Неужели это настолько тяжкое дело? – осведомился Робер, в то время как рыцари вышли на мощеную площадь перед Храмом.

– Уж лучше это, чем чистить лук, колоть дрова или топить печи! – усмехнулся брат Гильом. – Пойдем!

Солнце палило невыносимо. Робер, недавно прибывший из Франции, обливался потом и удивлялся, как люди могут жить в таком пекле? Рыцари тем временем шли улицей Храма, где вовсю шла торговля пальмовыми ветвями и ракушками.

– Ты же знаешь, что каждый паломник должен привезти домой веточку пальмы в знак исполнения обета, – сказал брат Гильом.

– Знаю, – ответил Робер, стараясь не оглохнуть от визгливых криков торговцев.

– А вот то, что право торговать пальмовыми ветвями имеет только одна семья – этого ты, наверняка, не знаешь! – рыцарь из Шампани рассмеялся, и тут же вынужден был отскочить, чтобы не попасть под копыта меланхолично бредущему верблюду. – Куда прешь, скотина!? Так, о чем это я?

– О пальмах, – ответил Робер, ошеломленно глядя вслед огромному зверю, похожему на поросшую рыжеватым мехом живую скалу.

– Точно! – обрадовался брат Гильом. – Когда городом владели неверные, жил в Иерусалиме благочестивый юноша. И однажды кто-то осквернил одну из мечетей, где неверные поклонялись Махмуду. И султан обещал изгнать всех христиан, если виновные не будут найдены. Тот юноша решил спасти единоверцев, и взять вину на себя, но за это он испросил у общины привилегии для своей семьи на торговлю ветвями для паломников.

– А разве это не сарацины? – спросил Робер, поглядывая на бородатые и смуглые лица продавцов.

– Сирийцы [89] , – ответил брат Гильом равнодушно.

Они прошли мимо рыбного рынка и свернули на улицу Скверных кухонь. Тут к жаре добавился чад и сытные, аппетитные запахи. Прямо на открытом воздухе в десятках жаровен потрескивали угли, на которых готовились странные, экзотические блюда.

– Не вздумай пробовать! – предупредил брат Гильом. – С непривычки горло обожжешь! Они туда столько перцу кладут, сколько ты в год не съедаешь!

В животе после этих слов протестующе забурчало. Робер сглотнул слюну и ускорил шаг. Следующая улица, к его облегчению, пряталась от зноя под округлым каменным сводом. В нем через равные промежутки были пробиты отверстия, пропускающие солнечный свет. Золотые лучи падали на прилавки и освещали кипы разноцветных, переливающихся тканей. Тут был шелк, был самшит, были такие ткани, названия которых молодой рыцарь не знал. Любая модница из Европы продала бы душу нечистому только за то, чтобы оказаться здесь.

Но братьев Ордена ткани занимали мало. Гораздо интереснее было осматривать святыни. Робер увидел церковь Святого Иакова, построенную на месте, где погиб первый епископ Иерусалима, чудотворное изображение Египетской Девы Марии, жертвенный алтарь Авраама, изваяние Святого Симеона. Обилие чудес поражало, удивляло и смущало дух. Казалось странным, как можно просто жить в таком месте, не посвящая все время молитвам и созерцанию?

Но Святой Град был обычным городом, точно таким же, как Кан или Париж, здесь точно так же торговали и работали, так же ссорились и мирились, рожали и воспитывали детей.

На улице Трав, покрытой каменным сводом, тоже были свои запахи. Но не жирные и аппетитные, как на улице Скверных кухонь, а резкие и острые. Вдохнув напоенный ими воздух, хотелось чихать.

– Здесь продают специи, – сказал брат Гильом, – лучшие во всем мире. Шафран, перец, имбирь, гвоздика, корица, мускатный орех, кориандр и прочие, названий которых я не знаю.

– Неудивительно, что здесь пахнет так сильно, – покачал головой Робер, и тут же не выдержал: – Аппчхи!

Улица закончилась, выведя рыцарей на уже знакомую Роберу улицу Святого Стефана.

– Пойдем, поклонимся Гробу Господню, – изменившимся голосом проговорил брат Гильом, и принялся протискиваться через толпу.

Улица и паперть оказались забиты нищими. Вся эта галдящая и воняющая толпа выглядела резким контрастом с безмолвной громадой святилища, возвышающегося за спинами попрошаек. Если Храм Соломона подавлял исполинской мощью, то ротонда храма Гроба Господня словно раскрывалась в небо, и несмотря на свои размеры, казалась легкой, готовой взлететь.

Пройдя через паперть, Робер неожиданно остановился.

– Что такое? – обеспокоенно спросил брат Гильом.

– Тут щит.

Действительно, над дверями храма висел огромный ростовой щит, из тех, которые использовались во времена первых пилигримов, отбивших Иерусалим у неверных. Но не размеры вызвали изумление у молодого рыцаря. Удивлял изображенный на щите герб. В нарушение всех правил золотой крест на нем был нанесен на серебряное поле. Большую фигуру сопровождали четыре маленьких крестика того же цвета, размещенные по углам.

– Да, это щит Готфрида Бульонского, Защитника Гроба Господня [90] , – ответил брат Гильом, осенив себя крестом. – Такой герб был дарован ему как знак отличия после того, как Святой Град был освобожден. Ему даже придумали название – «выступной крест» [91] .

Внутри оказалось тихо. Залитая беспощадным зноем шумная улица осталась позади, Робер словно окунулся в прохладную полутьму. Свет падал сверху, из прорубленных над хорами окон, и до пола доходил слабым и рассеянным, ничем не напоминая яростные лучи местного солнца.

К вошедшим поспешил служка, но завидев на их одеждах алые кресты, отступил.

Невозбранно они прошли хоры и свернули туда, где под сводами храма возвышалось небольшое деревянное строение, возведенное над остатками пещеры, в которой покоилось тело Спасителя.

Шаги глухо отдавались в огромном помещении, в нос лез запах горячего воска, исходящий от огромных, в человеческий рост, свечей, что горели вокруг Гроба.

– Внутрь не войти, – шепнул брат Гильом. – Только на праздники. Помолимся здесь, брат. Надеюсь, что Господь услышит нас.

Они преклонили колени.

Слова молитвы, которые Робер знал с детства, показались ему в этот момент пресными, словно старый сухарь. Они царапали горло, причиняя почти физические муки, и молодой рыцарь сам не заметил, что в нарушение всех канонов заговорил с Сыном Божьим, страдавшим и погибшим на этой земле, своими словами. Он просил Господа о том, чтобы быть его достойным, чтобы не опозорить предков, некогда завоевавших эту землю. Молитва истекала из сердца, точно струйка теплой крови, и прервать ее течение значило умереть.

Исчез куда-то храм, пропало ощущение холода каменного пола, не слышно стало бормотание брата Гильома. Исчезло все, и в то же время все осталось. Робер не смог бы объяснить свое состояние, даже если бы захотел. Он словно плавал среди полупрозрачных мягких облаков, светящихся жемчужным светом, а сквозь них просвечивал мир дольний, мир людей, полный скорбей и печали, боли и страдания…

Гильом, закончив молитву, поднял голову и ощутил, как его коротко стриженые волосы встают дыбом. Над макушкой молодого нормандца светился едва видимый в полумраке, словно сотканный из лунного света круг.

Разинув рот, Гильом истово перекрестился и зашептал:

– Господи, спаси от прелести диавольской! Избави от искушения!

После чего доблестный рыцарь решительно зажмурился. Подобные круги он видел часто – на иконах, над головами святых. Но нимб святости над головой рыцаря, который не пробыл в Ордене и года, над макушкой молодого воина, который мало чем отличался от десятков своих товарищей! Такого быть никак не могло! А значит все это суть прелесть, козни Сатаны, который невесть как ухитрился проникнуть в святое место, чтобы смущать рыцаря Господа…

Роберу не было дела до сомнений брата Гильома. Молитва подходила к концу. Слабел текущий из сердца ручеек, мерк жемчужный свет вокруг. И в самый последний момент, когда горний мир отступил, дабы оставить молодого рыцаря в земной юдоли, могучий голос, от которого все существо рыцаря сотряслось в муке, прошептал внутри головы "Да будет так…".

Робер вздрогнул и открыл глаза.

Вернувшиеся чувства обрушились на него словно холодный ливень в жаркий день. Занемели колени, напомнила о себе согбенная спина.

Повернув голову, Робер столкнулся со взглядом брата Гильома. В темных, точно вишни, глазах старшего рыцаря было облегчение.

– Ну что, брат Робер, пойдем, во имя Господа, – сказал он осторожно, словно разговаривая с безумным. Нимб погас, но кто знает, в чем еще проявит себя нечистый?

– Пойдем, – ответил Робер, поднимаясь с колен. Чудесное видение исчезло, почти не оставив следов, и в душу молодого рыцаря закралось сомнение, что все ему только пригрезилось.

Тяжко вздохнув, он перекрестился, и вслед за товарищем направился к выходу.

– Почтили душу, надо ублажить и тело, – проговорил брат Гильом, когда рыцари оказались на улице. – Я знаю тут неподалеку неплохой винный погребок…

– Брат Гильом! – сказал Робер сурово. – Разве вы не помните, за что подверглись покаянию совсем недавно?

– Но мы лишь утолим жажду! – шампанец нервно улыбнулся, прекрасно понимая, что после пережитого потрясения ему просто необходимо выпить. – Клянусь Гробом Господа! Разве ты не чувствуешь, как жарко?

Спорить с этим было трудно. Робер после длительной прогулки по раскаленным улицам и молитвы чувствовал, что в горле пересохло. Он и сам бы не отказался от стаканчика вина. В конце концов, уж пусть лучше брат Гильом выпьет с ним, а не один и тайком…

– Ведите! – вздохнув, сказал Робер. – Но клянусь копьем Святого Георгия, лишь утолим жажду!

– Конечно! – возликовал брат Гильом. – Пойдем!

С широкой улицы Святого Стефана рыцари свернули в узкий проулок. Пройдя немного, очутились перед домом, над дверью которого болталась, поскрипывая на ветру, вывеска. На ней был изображен лев, явно срисованный с какого-то герба. В руке зверь держал кружку, которую неведомый рисовальщик изобразил, скорее всего, с натуры.

– Лев де ла Тура [92] ! – гордо объявил брат Гильом. – Так называется это заведение. И запомни, тут самые лучшие вина во всем Святом Граде!

Робер хмыкнул. Дверь погребка отозвалась на прикосновение ужасающим скрипом. За ней обнаружилась лестница, ведущая в низкий полуподвальчик. Внутри было на удивление тихо, из десятка столов занятыми оказались лишь три. Едва рыцари уселись за один из свободных, расположенный в углу, как около них воздвиглась монументальная фигура, могущая принадлежать великану.

– О, мессен Гильом! – проговорила она с окситанским акцентом. – Рад видеть вас в своем заведении. Что будете брать? Как обычно?

– Да, Николя, я тоже рад оказаться у тебя, – ответил брат Гильом чуть смущенно. – Нам кувшин легкого вина на двоих.

– Как же вы будете расплачиваться? – спросил Робер, когда хозяин погребка отошел. – Или же у вас есть деньги?

– Нет, – покачал головой брат Гильом. – Устав, во имя Господа, запрещает нам иметь деньги. Этот погребок, как и еще несколько в городе, имеют привилегию угощать рыцарей Храма. Добрый Николя каждый месяц является в Дом Ордена и казначей оплачивает ему все, что выпили у него за этот месяц братья.

– И он никогда не пытался шельмовать?

– Любой обман в таких делах быстро всплывает, – пожал плечами брат Гильом. – Так что Николя выгоднее вести дела честно, как и прочим, имеющим эту привилегию… А вот и наше вино!

На столе появился глиняный кувшин и пара кружек, тяжелых, словно их высекали из гранита. Вино оказалось чуть кисловатым и прекрасно удаляло жажду. Робер смаковал напиток, ощущая, как по языку текут прохладные струйки, когда его внимание привлек разговор, происходящий за спиной.

– А ты слышал, что рассказывал мой шурин Жиро Рыжий? – спросил один из собеседников, чей голос был до того хриплым, что слова удавалось разбирать с трудом.

– И что же? – ответил второй. Забулькало разливаемое по кружкам вино.

– Он ведет торговлю шелками с Дамаском, – проговорил хриплый. – И среди тамошних купцов болтают, что скоро вся Сирия подчинится султану Аль-Малику. Что он соберет все мусульманские войска, получит благословение от папы неверных, который живет в Багдаде [93] , и пойдет на нас войной!

– В первый раз что ли? – собеседник хриплого презрительно фыркнул. – Торговля, конечно, пострадает, но потом будет заключен мир, как всегда…

– Нет! – горячо возразил хриплый, затем закашлялся и долго пил, шумно глотая вино. – Это новая война, для истребления всех христиан в Сирии, называется эээ… джикад [94] !

– Сам Саладин не смог победить нас двадцать лет назад! – не очень уверенно возразил маловер. – Все христианские силы собрались тогда и …

– И погибли бы в пустыне! – хриплый понизил голос до шепота, но Робер все равно слышал каждое слово. – Если бы не молитвы воинов Храма, после которых на султана и все его воинство пал божий огонь!

– Это тебе тоже Жиро рассказывал? – собеседники, похоже, не обратили внимания, что за соседним столом пьют вино воины Ордена Храма.

– Нет, это свояк моей жены Пьер говорил, – в шепоте хриплого слышалась горячая вера. – Он сам был среди сержантов [95] в той битве под Хаттином, и едва не ослеп, когда пламя упало с неба!

– Да, и почему бы тамплиерам ни начать молиться снова?

– Нынешние храмовники погрязли в грехах и наслаждениях! – с презрением ответил хриплый. – Господь не ответит на их молитвы!

– Тогда остается молиться только нам, – заключил его собеседник. – Чтобы неверные оставили мысль о своем джикаде, и спокойно торговали с нами ко всеобщей выгоде.

Загрохотали отодвигаемые стулья, и Робер поспешно обернулся, надеясь разглядеть собеседников. Но увидел только их удаляющиеся спины. По богатой и в то же время пропыленной одежде можно было заключить, что беседующие являлись купцами средней руки.

– Чем заинтересовали тебя эти почтенные торговцы? – спросил брат Гильом. Он приканчивал вторую кружку вина, и в глазах его появился теплый маслянистый блеск.

– Их беседа была весьма занимательна, – ответил Робер и коротко поведал собрату про услышанный разговор.

В ответ тот лишь пренебрежительно покачал головой.

– Сказки, – сказал он. – Про нас среди простолюдинов ходит множество легенд, и это не более, чем одна из них. Какой огонь с неба? Послушать болтунов, так мы поклоняемся нечистому, целуя ему копыто, и храним в подвалах горы золота, отобранного у невинно убиенных христиан! Я сам, конечно, при Хаттине не сражался, но можешь спросить брата Анри, он тебе расскажет. Может, еще кувшинчик?

Убаюканный мерной речью собеседника, Робер едва не потерял бдительность.

– Что? Нет, брат Гильом. Я думаю, мы уже утолили жажду. Пойдем.

– Жаль, – вздохнул шампанец, поднимаясь. – Счастливо, Николя…

Хозяин погребка поклонился вслед, и рыцари поднялись наверх, к палящему солнцу.

После ужина, который почти ничем не отличался от завтрака, к Роберу подошел брат Анри и сказал:

– Пойдем. Магистр хочет тебя видеть.

– Зачем?

– Он говорит с каждым новым братом, – покачал головой брат Анри. – И потом уже решает, на что тот годен.

На этот раз они отправились не к той келье, где Жак де Майи вчера беседовал с прибывшими рыцарями. В сопровождении брата Анри Робер поднялся по широкой лестнице, ведшей к парадным покоям Дома, и вошел в широкие, украшенные искусной резьбой двери.

Брат Анри остался снаружи.

– А, молодой нормандец, – магистр распрямился, оторвавшись от чего-то, что он рассматривал на столе. – Я ждал тебя, подойди.

Несмотря на возраст, глава Ордена выглядел стройным и сильным, светлые волосы его блестели, словно смазанные маслом, а взгляд был до боли пронзителен.

Не чуя под собой ног, Робер сделал несколько шагов. Взгляд его невольно обратился на то, что лежало на столе: большой кусок пергамента, покрытый линиями и точками, которые складывались в необычный рисунок…

– Вижу, тебе интересно, – глуховатый голос Жака де Майи заставил молодого рыцаря смутиться.

– Да, сир, – ответил он, опуская глаза.

– Подойди, посмотри, это карта, – магистр усмехнулся. – В ней нет ничего секретного, во имя Господа! Ее составил один немец, Рихард фон Гальдингам.

– Карта? – спросил Робер, стараясь понять, что представлено на странном круглом рисунке.

– Да, изображение земли. Снизу запад, справа юг, смотри, – длинный и острый, похожий на копье палец магистра скользнул по пергаменту, грозя разорвать его, – вот в центре мироздания, Святой Град, где мы сейчас.

Иерусалим немецкий картограф изобразил в виде толстого кружка. Из всех прочих городов Леванта место нашлось только для Акры и почему-то Аскалона, причем они были перепутаны местами.

– Вот тут, – продолжал рассказывать Жак де Майи, – южнее, Египет, а за ним – земли эфиопов, людей с черными лицами. На восток – земли неверных, а за ними Индия, где, по слухам, в огромном христианском государстве правит пресвитер Иоанн.

– И все это изображено на одном листе пергамента? – изумление, написанное на лице молодого рыцаря, было столь откровенным, что магистр усмехнулся. – Неужели автор рисунка объехал весь мир?

– Не знаю, – ответил глава Ордена, – но он, скорее всего, рисовал по рассказам знающих людей. И эти люди его частенько подводили. Где Багдад? Что за горы к северу от Иерусалима?

– А есть другие карты?

– Есть, – де Майи с шуршанием скатал произведение Рихарда фон Гальдингама в трубочку. Под ним оказался еще один рисунок, похожий на первый, и в то же время отличающийся. – Это карта Абу-Абдаллаха Мухаммеда аль-Эдризи. Не ломай голову, тут север внизу, а запад – справа.

Картинка сразу стала понятной. Святой Город на этой карте отсутствовал (что с этого Эдризи взять – язычник, он язычник и есть!), зато земли неверных были прорисованы тщательно и подробно.

– Понятно, что этот автор хорошо знал Левант, – проговорил магистр, – и Африку. Вот Магриб, вот Сахара, вот Нил. Зато в Европе у него полная ерунда. Англии вообще нет, вместо нее скопление островов. А на севере, за какими-то аланами и булгарами, живут спрятанные в горах племена Джудж и Маджудж.

– Что это за племена?

– Те самые, что в день Страшного Суда пойдут войной на все государства мира и сокрушат их, подобно тому, как гунны сокрушили Римскую империю.

– Сарацины верят в Страшный Суд? – Робер недоверчиво улыбнулся. Он искренне думал, что они приносят в жертву идолу Магомета младенцев и исполняют дикие, отвратительные ритуалы.

– Да, – глава Ордена Храма кивнул. – И в Христа. Только он для них не Спаситель, а всего лишь один из пророков…

Робер застыл с открытым ртом. Все, внушаемое ему с детства о неверных, рухнуло в течение этих нескольких дней, что он пробыл в самом сердце христианских святынь. Не верить словам брата Анри, и тем более – магистра Жака де Майи, он не мог, и в то же самое время, сразу принять то, что сарацины – вовсе не кровожадные дикари, плюющие на изображение Спасителя, было трудно.

Внутри молодого рыцаря образовалась своеобразная пустота, которой предстояло заполниться. И он пока не знал, чем.

– Но, как ты сам понимаешь, – продолжал тем временем магистр, сворачивая рисунок аль-Эдризи, – эти карты мало пригодны для практических целей. Они скорее годятся для развлечения. Поэтому десять лет назад мой предшественник, да упокоит Господь его душу, приказал составить карту христианских земель на востоке.

На столешницу лег новый лист пергамента. Здесь север был сверху, а восток – справа. Озерами оказалось то, что Робер поначалу принял за чернильные пятна.

– Вот Сирия, – говорил де Майи, водя по карте пальцем. – Здесь графство Триполи, еще севернее – княжество Антиохийское, за ним Киликия, на восток от нее – Эдесса, которая некогда тоже была христианской.

– А где Иерусалим? – спросил Робер, у которого от обилия впечатлений неожиданно заболела голова.

– Вот тут, к западу от Мертвого моря. Южнее – Вифлеем, где родился Сын Божий, – магистр осенил себя крестом, Робер последовал его примеру. – А севернее – Иерихон, где Спаситель принял крещение. Вот эта полоска – Иордан, она ведет к Тивериадскому озеру, которое называют также Галилейским морем. Тут вот Кана Галилейская, где Сын Божий превращал воду в вино, тут – Назарет, известный источником архангела Гавриила.

– И все эти земли принадлежат христианам?

– Конечно, – кивнул магистр, обращая пронзительный взгляд, отливающий синей сталью, на Робера. – Все – во власти нашего христианнейшего короля Амори, да хранят его Святые Угодники!

– А какими землями обладает в Леванте Орден?

– Собственных фьефов в королевстве у нас нет, – ответил де Майи осторожно. – Орден владеет только замками. Наши гарнизоны стоят в фортах, охраняющих Иерихон – Карантене, Мальдуэне и Сен-Жан-Батисте, в укреплении Ла Фев в Эсдрилонской долине. Кроме них, у нас есть неприступный Сафет в Галилее, Тортоза и Газа. Замок узких проходов ты уже видел. Есть также укрепления в землях Триполи, Антиохии и Киликии, и помимо этого еще множество обнесенных стенами командорств.

– Это немало, сир, – покачал головой Робер.

– Воистину так, – согласился глава Ордена. – Я достаточно ответил на твои вопросы, теперь ты удовлетвори мое любопытство.

– Да, сир, – молодой рыцарь склонил голову.

Ему пришлось ответить на множество вопросов, многие из которых вызывали недоумение. Робер должен был рассказать о предках, о землях, принадлежащих семье, о том, сколько мюидов зерна и сестариев вина в год они приносят. Особый интерес у магистра вызвало то, не состоял ли кто-либо из близких Робера под церковным отлучением, нет ли у него родни среди госпитальеров или монахов.

Вопросы следовали один за другим, отвечать на них надлежало быстро, и к концу этого своеобразного допроса Робер взмок так, словно в полном доспехе бегом взбирался на вершину крутой скалы.

– Что же, – проговорил магистр, скупо улыбаясь, – ты держался достойно. Клянусь Святой Троицей, и я бы не мог ответить лучше!

Робер вздохнул и расслабился. Как оказалось, рано.

– Скажи-ка юноша, – обратился к нему де Майи голосом равнодушно-спокойным. – Почему ты пялишься на меня с таким обожанием, словно я сама Матерь Божия, явившаяся тебе во плоти?

– Ну, – нормандец ощутил, что по детски, неудержимо краснеет. – Вы же – герой. Магистр Ордена… лучший из рыцарей… вот… я…

– Можешь не продолжать, – магистр остановил Робера движением руки, и тому стало стыдно за свою невнятную речь. – Ты считаешь меня великим человеком. Так ведь?

Робер кивнул.

– Что же. Я тебя понимаю. Но ты не прав. Ни один магистр Ордена, ни один его командор или бальи не может быть великим, – на мгновение де Майи замолчал, словно вспоминая. – Однажды к Старцу Горы, главе ассасинов-убийц, явились посланцы от одного из мусульманских владык. Они привезли богатые подарки и просьбу убить тогдашнего магистра Ордена Храма – одного из главных врагов всех, верящих в Аллаха. Старец Горы подарки принял, но от убийства отказался. "Глупцы – сказал он послам. – Зачем убивать магистра, если они на следующий день изберут нового, ничем не хуже?".

Глава Ордена замолчал, испытующе глядя в лицо молодого рыцаря.

– Старец Горы был умным человеком, и он знал то, что ты, брат, обязательно должен понять, во имя Господа – сила Ордена не в отдельных людях. Она в их единстве!

Глава 5

28 мая 1207 г.

Левант, Иерусалим

– Ну что, брат Жак, ты принял решение, во имя Господа? – спросил Анри де Лапалисс, прикрывая за собой дверь. За ней остался Робер де Сент-Сов, только что выдержавший первое серьезное испытание в Ордене.

– Да, принял, вразуми меня Спаситель, – ответил магистр, устало потирая ладонями лицо. – Он парень разумный и верный. Я увидел его до дна, почти…

– Он что-то скрывает?

– Нет, это происходило помимо его воли, – глаза Жака де Майи загорелись. – Что-то скрыто в нем, спрятано за завесой искреннего благочестия. Он верит, и через этот полог не пробьется никто.

Рыцари перекрестились.

– Но в остальном – он достоин многого, клянусь Святой Троицей! – продолжил магистр, задумчиво водя рукой по расстеленной на столе карте. – Большего, чем разбить голову в первой же стычке с сарацинами. Я знаю, что один из твоих достойных товарищей [96] подвергся покаянию?

Анри вздрогнул. Он не переставал удаваться тому, что практически все, произошедшее в Ордене, очень быстро становилось известно магистру.

– Да, – ответил он почтительно. – Брат Гильом пострадал за свой старый грех.

– Возьми молодого Робера на его место, – проговорил Жак де Майи тоном приказа. – А брата Гильома мы оставим здесь, в монастыре. Брат Балдуин де Ивен оставил нас, удалившись в Орден Святого Лазаря [97] , вот брат Гильом пусть и займет его место.

– Да, сир, – Анри поклонился.

– А теперь о том, что касается тебя, – магистр почесал гладко выбритый подбородок, похожий на оголовье тарана. – Утром мы не успели обсудить этот вопрос. Место сенешаля тебя, насколько я понимаю, не привлекает?

– Да, сир.

– Тогда вот что. У нас до сих пор нет ни одного командорства в Заиорданье. А оно нам нужно – чтобы наблюдать за дорогами и, во имя Господа, исполнять миссию нашего Ордена – защищать паломников.

– И что, мы будем строить там замок? – спросил Анри, не очень понимая, к чему клонит глава Ордена. За годы отсутствия в Святой Земле он оказался вовне клубка интриг, которые плетутся в королевстве, и теперь не мог в них разобраться.

– Нет, – покачал головой Жак де Майи. – Я хочу уговорить короля, чтобы он согласился на то, чтобы замок Села был отдан нам. Точнее – тебе. Ты станешь командором Заиорданской провинции Ордена!

– А Жослен Храмовник? – поинтересовался де Лапалисс. – Он не будет против?

– Нет, – ответил магистр. – Бедуины настолько измотали его набегами, что он будет только рад отдать нам один из своих замков. Кроме того, он всегда хорошо относился к Ордену.

– Должно быть, из-за прозвища, – позволил себе пошутить Анри.

– Из-за него, – ответил глава Ордена без улыбки. – Мы обсудим твое назначение на совете магистра, а через неделю, после капитула, на котором будет утверждено твое избрание, мы едем в Наблус, к королю. Если все сложится удачно, возьмешь десятка два рыцарей и с королевским указом прямо оттуда направишься на юг, в Крак де Монреаль.

– Слушаюсь, сир, во имя Господа, – судя по тону магистра, время шуток прошло. Настало время приказов и действий.

3 июня 1207 г. Левант, Иерусалим

– Начнем же наш генеральный капитул, во имя Господа нашего, Иисуса Христа и Божией Матери, которая и положила начало нашему Ордену, – глухой и негромкий голос магистра без препятствий разносился по обширному залу, который вместил всех братьев монастыря, находящихся в Иерусалиме. Передние ряды блистали белизной рыцарских плащей, на задних скамьях все тонуло в черноте сержантских одеяний. – Вспомните, братья, все, что совершили вы с прошлого капитула, и если найдете вы в мыслях своих что-либо недостойное брата нашего Ордена, то встаньте и повинитесь сейчас. Властью, дарованной мне самим Апостоликом римским, я отпущу вам ваши прегрешения. Если же вы сокроете зло в сердце своем, то даже заступничество самой Матери Божией не спасет вас в будущем!

Никто не откликнулся на призыв. В зале царила полная тишина, издалека, с улиц Иерусалима, доносился городской шум.

– Надеюсь, что молчание ваше вызвано безгрешностью, – проговорил Жак де Майи, обводя зал внимательным взглядом, – а не постыдной для воина Храма, который воюет за самого Господа, трусостью.

Тишина осталась ненарушенной. Никто из братьев не отводил взгляда, на лицах рыцарей и сержантов читалось кроткое смирение, которое дается лишь полной уверенностью в своей правоте. Острый взор главы Ордена не мог отыскать на них признаков греха.

– Что же, братья, отрадно видеть такое, – магистр позволил себе улыбнуться. – И посему перейдем к делам Ордена.

Де Лапалисс, сидевший в первом ряду, вздохнул. Вчера, на совете магистра, объединяющем высших должностных лиц Ордена по эту сторону моря [98] , главе храмовников пришлось нелегко. Сенешаль и поддерживающие его командоры и бальи отчаянно возражали против основания новой провинции, упирая на то, что сил у Ордена не так много, что распылять их неразумно…

Но Жак де Майи сумел уговорить всех. Сейчас он пытался убедить в том же самом монастырь, чтобы тот одобрил предложенное решение. Без такого одобрения оно не будет иметь никакой силы.

– И прошу вас братья, во имя Господа и Матери Божией, не скрываясь, скажите капитулу все, что вы знаете о брате Анри де Лапалиссе, о том, достоин он или нет предлагаемой должности, – закончил краткую речь магистр, после чего сел.

Анри чувствовал себя так, словно в живот ему натолкали толченого льда. Он с удовольствие отказался бы от подобного командорства, если бы мог. Но орденская дисциплина, с годами въевшаяся в кровь и плоть, исключала даже мысль о подобном.

– Братья, позвольте мне, – взял слово маршал Ордена, Гийом из Шартра. – Брат Анри…

Де Лапалисс старался не слушать. Он знал, о чем примерно будут говорить братья. Они вспомнят годы его безупречной службы Ордену, бесстрашие и благоразумие в битвах, мудрость в управлении имуществом дома, отсутствие наказаний.

Шансов, что его кандидатуру отклонят, не было.

Очнулся Анри в тот момент, когда зал взорвался одобрительным гулом. Подняв голову, де Лапалисс наткнулся на взгляд магистра, полный тщательно скрываемой радости:

– Встань, брат, во имя Господа, – сказал Жак де Майи, – и поблагодари монастырь за оказанную тебе честь.

4 июня 1207 г. Левант, Иерусалим – Бира

Утро было прохладным, почти как в родной Нормандии. Солнце еще не успело подняться над домами, а небо – выгореть от жары. В тихом рассветном воздухе далеко разносился топот копыт и звяканье железа.

Отряд тамплиеров готовился к отъезду.

Проверяя, как оседлан его конь, Робер с изумлением вспомнил, что находится в Доме Ордена уже неделю. Все это время промелькнуло для него как один миг. Казалось, что только вчера в свите визитера высадился в вонючей гавани Акры, и вот он – уже достойный товарищ командора, готовится в свите самого магистра ехать в Наблус.

Сопровождать главу Ордена в фактическую столицу королевства должен был достаточно большой отряд, ибо невместно могущественному человеку путешествовать с малой свитой. К выезду готовились туркополы, оруженосцы, сержанты, рыцари, люди из личной свиты Жака де Майи и нескольких бальи, которые должны были отправиться с главой Ордена.

– Ты готов, Робер? – достался из-за спины молодого нормандца голос брата Анри. – Мы, как ты знаешь, едем в авангарде.

– Я готов, сир, – ответил Робер, закончив осматривать лошадь. – Мой оруженосец тоже.

У командора сборы были куда более сложными. Ему положено иметь четырех (а не трех, как обычному брату) лошадей. Соответственно, у него двое оруженосцев-конюших. Кроме них, в свите состоит писец, брат-сержант, исполняющий обязанности телохранителя, писец и гонец – из местных.

– Отправляемся, во имя Господа, – сказал Анри де Лапалисс, вспрыгивая в седло.

Передовой разъезд туркополов скрылся за воротами. Вслед за пределы главной резиденции Ордена чинно выехал авангард, во главе которого находились брат Анри и Робер. Солнце, словно только и ждавшее этого момента, обрушило на голову и плечи волну жары. Оно явно предупреждало, каким знойным будет день…

Предупреждение оказалось серьезным. Под ослепительными лучами светила отряд двигался очень медленно. Из-под копыт скакунов вздымались тучи едкой и серой пыли.

Робер ехал, задумавшись. Случайно услышанный разговор о способности Ордена обрушивать на врагов карающий огонь не шел из головы, вопреки гласу разума, который отказывался верить в подобное. Все чудеса – говорил рассудок, – остались в прошлом, в веках святых и пророков, сейчас возможны лишь чудеса иллюзорные, являющиеся ничем иным, как прелестью диавольской…

– О чем задумался, брат? – поинтересовался де Лапалисс. Он, как обычно, замечал все вокруг. И необычное состояние спутника не ускользнуло от его внимания.

"Можешь спросить брата Анри, он тебе расскажет" – вспомнились Роберу слова брата Гильома, который остался в Иерусалиме, и молодой рыцарь решился.

– Брат Анри, – сказал он, – а правда… а правда, что вы победили при Хаттине благодаря огню, упавшему с небес?

– Так, – лицо де Лапалисса неожиданно потемнело, а голос из мягкого стал напряженным, звенящим. – И кто же тебе такое сказал?

– Я слышал разговор двух людей в Иерусалиме, – Робер не стал врать, ибо всякая ложь запретна для рыцаря Храма. – И они говорили именно об этом.

– Не стоит принимать на веру все, что говорят люди на улицах, – осторожно проговорил брат Анри, и лицо его чуть посветлело. – Не так ли?

– Истинно так, сир.

– Мы тогда победили действительно благодаря чуду, – продолжал рассказывать де Лапалисс, и взор его был отстраненным. Перед глазами рыцаря, должно быть, мелькали картинки двадцатилетней давности, когда он еще молодым участвовал в одной из самых кровопролитных битв последнего времени. – И чудо это было в наших сердцах, в том, что мы выстояли там, где должны были пасть, и сражались тогда, когда обязаны были сгинуть среди песков… Я не могу сказать тебе всего, брат, клянусь Святым Отремуаном, – тут брат Анри обратил темные глаза на спутника, и во взгляде его было предостережение. – Ты сам все узнаешь, в свое время. И мой тебе совет – не расспрашивай более никого о той битве. Никто не скажет тебе больше, чем сказал сейчас я. Ты ведь понял меня, не так ли?

– Да, сир, – кивнул Робер. Он не знал, что и думать. Его восприемник в Ордене просто ушел от ответа на вопрос, оставив молодого рыцаря в еще больших сомнениях.

5 июня 1207 г. Левант, Турмус-Айя – Наблус

Засушливые взгорья Иудеи остались позади, и отряд тамплиеров двигался по равнинам Самарии. Пейзаж тут был более приятным для глаза. По сторонам от дороги простирались поля, засеянные льном, часто встречались рощи плодовых деревьев и виноградники.

Касалии, заселенные как арабами, так и колонистами из Европы, попадались через каждые несколько лье. Проезжающих рыцарей облаивали собаки, любопытная детвора таращила на них глаза. Взрослым же, занятым обыденными делами, не было до путешественников никакого дела.

Переправились через небольшую речку, текущую на запад, к морю, и вскоре показался Наблус. Небольшой городок, не так сильно укрепленный, он ничем не отличался от десятков точно таких же, разбросанных от Бейрута до Айлы [99] , если бы не его срединное положение, которого так не хватало Иерусалиму. Да, Святой Град оставался столицей, там жил патриарх, но король предпочитал находиться тут, в самом сердце своих земель. Сюда же съезжались бароны, образуя парламент [100] для решения важнейших вопросов. Так было в 1120, когда установили первые кутюмы королевства, в 1171, когда королевству грозила опасность гибели от полчищ Саладина, в 1186, во время междоусобицы, когда решался вопрос о престолонаследии.

Королевский замок стоял чуть в стороне от города, и к нему вела отдельная дорога.

– Городом управляет королевский виконт, – сказал брат Анри Роберу в тот момент, когда авангард отряда свернул к замку, а магистр со свитой направился в город, к командорству Ордена. – Но должность эта наследственная, и передается она в семье Мильи уже почти столетие.

Королевский замок оказался небольшим. На его донжоне, над каменными зубцами, лениво колыхалось в вышине королевское знамя с желтым крестом, который был почти не виден. У ворот, в тени, застыли вооруженные стражники.

Брат Анри спешился, о чем-то поговорил с начальником караула. Довольно быстро к рыцарям вышел богато одетый круглолицый человек лет сорока. Их разговор с де Лапалиссом был недолог. После чего круглолицый удалился, а брат Анри забрался в седло.

– Уфф, – сказал он, – клянусь Святым Отремуаном, я лучше полезу в змеиное гнездо, чем соглашусь служить при королевском дворе! А ты только что видел Жана д'Ибелена, бальи королевства, и лучшего знатока его кутюмов. Мы с ним договорились об аудиенции. Король будет ждать магистра вечером. Поехали.

Наблус оказался скучным пыльным городом с обязательным для поселений Леванта рынком, расположенным в центре. Из всех достопримечательностей в нем был колодец Иакова, около которого Иисус разговаривал с самаритянкой. Рассказывали также о красивой церкви в резиденции местного епископа, но она лежала в стороне от пути к командорству Ордена, а идти куда-то по такой жаре не было никакого желания.

Знойный вечер отличался ото дня только тем, что яркость солнечного света несколько поубавилась. Пустынные днем улицы Наблуса наполнились народом, и рыцарям, направлявшимся в королевскую резиденцию, пришлось пробираться сквозь настоящую толпу.

Большая часть людей Ордена, приехавших из Иерусалима, остались в командорстве, Жак де Майи взял с собой только великих бальи и несколько простых рыцарей, в число которых попал и Робер.

Пока они ехали до дворца, юношу переполняли противоречивые чувства. Он знал, что короли редко соответствуют идеалу, описанному в "Песни о Роланде", но сегодня он должен был увидеть светского правителя Святой Земли, владыку страны, находящейся под непосредственным покровительством самого Сына Божьего!

Мысли метались под сводами черепа как слабенькие зарницы в темной пещере.

У широко распахнутых ворот замка пылали, распространяя запах горелого дерева, факелы. Доспехи и наконечники копий, принадлежащих страже, мерцали багровыми бликами.

Рыцари спешивались один за другим. Тесной группой, держась близко друг к другу, они прошли через двор, и вступили в пределы обширного, пристроенного к донжону, здания, которое и служило королевской резиденцией.

На широкой лестнице, украшенной роскошным ковром, гостей встретил бальи Жан д'Ибелен. Он поклонился магистру, и далее они шли вместе, любезно беседуя. Робер смотрел на напряженное лицо брата Анри, и невольно потел. Не столько от жары, сколько от волнения.

Широкие двери парадного зала распахнулись беззвучно. Рыцари переступили порог, и все, как один, опустились на одно колено, склонив головы. Лишь Жак де Майи остался стоять, но поклон его от этого не сделался менее учтивым.

– Можете приблизиться, – проговорил ломкий юношеский басок.

Подняв голову, Робер увидел в дальнем конце зала стоящее на возвышении парадное кресло, которое здесь, судя по всему, замещало трон, оставшийся в Иерусалиме. Тем не менее, это кресло стоило столько, сколько сотня обычных, расположенных в парадных покоях баронов. Оно было выполнено из дорогого черного дерева, украшено инкрустациями из золота и драгоценных камней.

Долговязый юноша, восседающий на кресле, выглядел на этом фоне нелепо.

Испугавшись подобной мысли, Робер поспешил за собратьями, стараясь не отстать. Подойдя ближе, он смог хорошо рассмотреть короля. Русые волосы его охватывал золотой обруч с зубцами, а на доверчивом, почти детском лице выделялись румяные щеки и светлые наивные глаза.

– Мы рады видеть вас, магистр, – проговорил Амори Второй, милостью Божией правитель Иерусалимского королевства. – Легок ли был ваш путь?

Жак де Майи вступил в вежливую беседу, а Робер тем временем разглядывал облачение короля. За последнее время нормандский рыцарь притерпелся к скромным одеяниям братьев и отвык от настоящей роскоши. Тем сильнее она бросалась в глаза.

Перепоясанное сюрко [101] было шито из тисненого бархата глубокого синего цвета. Выглядывавшая из-под него котта переливалась голубым атласом, а пуговицы на длинных, с разрезами, рукавах, представляли собой два ряда жемчужин. С плеч Амори небрежно свисал плащ-мантель, подбитый баснословно дорогим горностаевым мехом.

Филипп, король Франции, которого Роберу доводилось видеть несколько раз, одевался куда проще [102] .

Светская беседа все продолжалась. Король интересовался состоянием дел в Ордене, вестями из его европейских провинций, и магистр вынужден был отвечать. Робер же, пропуская разговор мимо ушей, продолжал рассматривать обстановку.

Около трона, как и положено, расположилась свита. Тут были вельможи, соперничающие друг с другом роскошью нарядов. Могучей статуей возвышался старец в темной ризе. Крест, висящий на его груди, был из золота, а драгоценных камней, украшавших его, хватило бы на то, чтобы содержать десяток рыцарей в течение года.

– Епископ Наблуса, – прошептал брат Анри, который, как оказалось, смотрел в том же направлении. – Жирный жадный ворон…

Епископ точно услышал эти слова. Голова его шевельнулась, а взгляд, полный затаенного беспокойства, обратился к рыцарям Храма.

– А вон тот – тощий, – продолжал комментировать де Лапалисс. – Эймар де Лейран, маршал королевства.

А затем в его голосе прорезалась ненависть.

– Вот они – рыцари Святого Иоанна, – проговорил он тихо. – Не иначе, они тоже не против занять какой-либо замок в Заиорданье. Вот только их магистр, Жоффруа ле Ра, не приехал. Поэтому они и проиграют…

Рыцари в алых плащах с белыми крестами держались отдельной группой, и во взглядах, которые они бросали на тамплиеров, было мало дружелюбия.

Беседа о пустяках тем временем подошла к концу.

– Мы полагаем, что вы проделали столь длинный путь не только для того, чтобы выразить нам свою преданность, – проговорил Амори после многозначительных покашливаний бальи королевства Жана д'Ибелена. – Мы просим вас высказать ваши пожелания ясно и без промедления, во имя Божьей Матери!

– Да, сир, – ответил магистр. – Речь пойдет о землях, находящихся под монаршей опекой…

И Жак де Майи заговорил о тяжком положении трансиорданской сеньории, о набегах сарацинских разбойниках, и о том, что гарнизон опытных и умелых воинов помог бы укрепить королевскую власть в тех местах, обезопасить дороги, и тем самым увеличить потоки паломников, для которых, как известно, и существует королевство…

– Вы все говорите правильно, брат Жак, – прервал магистра Амори. – Но то же самое сообщил нам чуть ранее бальи Ордена Святого Иоанна Иерусалимского Рено де Бру.

Последовал легкий кивок в сторону госпитальеров.

– Кажется нам, что вы просите того же самого, что и они – один из замков Горной Аравии.

– Истинно так, ваше величество, – магистр Ордена Храма поклонился. – И я верю, что вы примете правильное решение, доверив защиту укреплений тем, кто более достоин. Но помните при этом, что не люди Госпиталя склонили чашу весов на нашу сторону двадцать лет назад, когда у берегов Тивериадского озера решалась судьба королевства!

Среди иоаннитов разнесся гневный ропот.

– Зато не мы начали братоубийственную свару десять лет назад! – крикнул кто-то из них.

– Молчать, сеньоры! – спокойно и жестко сказал король, неожиданно обнаруживая способность приказывать. – Вы оскорбляете меня своими дрязгами, во имя Господа! Стыдитесь!

Рыцари умолкли, но взгляды, бросаемые ими друг на друга, сталкивались в воздухе с металлическим звоном.

Жан д'Ибелен наклонился к уху короля и принялся что-то шептать. Венценосный юноша внимательно слушал, одновременно покачивая головой. Когда бальи замолчал, Амори кивнул еще раз, словно соглашаясь с собственными мыслями, и только потом заговорил. Голос его звучал твердо и решительно. Впечатление наивного простака, порожденное внешностью, таяло, как утренний туман.

– Воистину, доблестны воины, оказавшиеся сегодня при нашем дворе, – последовал вежливый кивок сначала в сторону госпитальеров, затем – тамплиеров. – И не нам решать, кто из них, во имя Господа, богаче доблестью и заслугами перед делом Христа. И посему мы решаем отдать под защиту Ордена Храма замок Села, расположенный в Заиорданских землях.

Брат Анри довольно улыбнулся, среди иоаннитов разнесся гневный ропот. Но король, не обращая на него внимания, продолжал:

– Орден же Госпиталя возьмет под защиту укрепление Валь-Муаз, расположенное в тех же местах.

Иоанниты разразились приветственными криками.

– Хитро, – покачал головой брат Анри. – Вместо одного замка, содержание которого частично лежало на казне королевства, он избавился сразу от двух!

Жак де Майи медленно поклонился:

– Мудрость вашего величества достойна восхищения, – в голосе магистра не было радости.

Бальи Ордена Святого Иоанна Рено де Бру тоже поклонился и пробормотал нечто невразумительное.

– Не смею вас задерживать, – сказал Амори с улыбкой. – Вам нужно отдать распоряжения. Но завтра я жду вас, монсеньор Жак, и вас, монсеньор Рено, у себя. Надеюсь, что хорошая кухня и выдержанные вина послужат вам поводом для примирения.

– Да, сир, – де Бру поклонился.

Его примеру последовал и де Майи.

Пятясь, рыцари выбрались из зала. Вместе с ними вышел и д'Ибелен.

– Мессиры, – сказал он. – Как я понимаю, нет нужды беспокоить королевских гонцов. Указ будет подписан сегодня, его привезут вам в командорства. И я думаю, что вы сами доставите его в Крак де Монреаль [103] .

– Истинно так, – в один голос отозвались магистр Храма и бальи Госпиталя.

8 июня 1207 г. Левант, Иерусалим – берег Мертвого моря у селения Эйн-Геди

Дорога все время шла вниз, ухитряясь при этом петлять по ущельям. Вокруг громоздились безжизненные, голые горы, а впереди из-за скал время от времени появлялось белесое зеркало Мертвого моря.

Отряд командора заиорданской провинции насчитывал чуть больше полусотни человек. Полтора десятка рыцарей, двадцать сержантов, остальные – свита командора, оруженосцы, слуги, несколько братьев-ремесленников.

– Что, не так велико войско? – спросил брат Анри с улыбкой, когда заметил на лице спутника недоуменную мину.

– Неужели его хватит на целую провинцию?

– Не забывай, что у правителя сеньории тоже есть свои отряды, и воинов в них немало, – ответил де Лапалисс. – Кроме того со дня на день свой гарнизон в Горную Аравию отправят и госпитальеры. Валь-Муаз – небольшой замок, но и там их будет несколько десятков человек.

– Но ведь неверных – многие тысячи!

– Если бы все решала только численность, клянусь Святым Отремуаном, – брат Анри рассмеялся, – то королевство давно бы рухнуло. Наша сила – вера в Спасителя и Матерь Божию! Именно ей мы держимся против орд сарацин! Помни о том, что король Балдуин [104] завоевал земли от Мертвого моря до залива Акаба, имея всего сотню рыцарей!

– Но завоевать легче, чем удержать! – возразил Робер.

– Это верно, – согласился брат Анри. – И все же мы попробуем это сделать!

– Мы будем только охранять замок? – поинтересовался молодой рыцарь с тоской в голосе. Размеренная караульная служба его совсем не привлекала.

– Не бойся, скучно тебе не будет, – де Лапалисс усмехнулся. – Уж неверные об этом позаботятся!

12 июня 1207 г. Горная Аравия, окрестности замка Крак де Монреаль

Робер никогда не думал, что где-то может быть еще жарче, чем в Иерусалиме.

Как выяснилось, он ошибался.

Зной, царивший в пустынной местности южнее Мертвого моря, был невообразим. С неба, на которое больно было смотреть, лились волны удушающей жары, а воздух был таким сухим, что дышать им было неприятно. Он царапал горло и вызывал отрывистый, резкий кашель. Пулены и воины Храма, прожившие в Леванте много лет, переносили это спокойно, а вот рыцарю, недавно прибывшему из прохладной и сырой Нормандии, приходилось несладко.

Пот выступал на коже, чтобы тут же высохнуть, лицо сек горячий ветер. Робер уже третий день ощущал себя так, словно его ударили по голове. Перед глазами периодически все плыло, и он начинал шататься в седле. Более-менее сносно он чувствовал себя рано утром, до восхода солнца, когда над пустыней царила прохлада.

К его удивлению, и здесь была своя жизнь.

Встречались оазисы, в которых смуглые и бородатые крестьяне ухитрялись выращивать финики и еще что-то.

– Это сарацины? – поинтересовался Робер, с изумлением увидев в одном из селений, через которое они проезжали, стройный силуэт мечети.

– Колонистов сюда ничем не заманишь, – ответил тогда оказавшийся рядом брат Андре. Из всех, кто плыл с Робером из Европы, только он и брат Готье (не считая командора) оказались с молодым нормандцем в одном отряде. – А эти могут выжить и среди песков. Они платят подати из расчета хараджа [105] , как и до прихода пилигримов. Так что им все равно, кто собирает подати – шейх или князь [106] .

Робер кивнул, даже не удивившись. То, что выглядело странным еще несколько недель назад, теперь воспринималось как совершенно нормальное.

Там, где оазисов не было, но имелись ровные пространства, поросшие травой, двигались племена бедуинов. Маршруты их кочевий были проложены сотни лет назад, и возникновение христианских государств почти ничего не изменило в жизни обитателей пустыни.

– Бедуины находятся под прямым покровительством короля, – пояснил брат Анри, когда Робер спросил, почему кочевникам дозволено свободно пересекать границы. – И платят ему особую подать. А некоторые из племен в союзе с христианами нападали на других неверных. Так что любой, кто посмеет обидеть бедуинов, будет иметь дело с королевской армией! Ги де Лузиньян, который этого не понял и ограбил одно из племен, моментально был лишен титула бальи! Вот так!

На третий день путешествия по пустыне появились первые признаки того, что тут живут не только неверные. Рыцарям встретился двигающийся на север караван, ведомый иерусалимскими купцами. Когда дорога пошла вверх, взбираясь на гряду невысоких гор, протянувшихся с юга на север, тамплиеров догнал отряд воинов. Как оказалось, это был разъезд, высланный сеньором Трансиордании, Жосленом Храмовником, на запад, к границе. Пропыленные воины, облаченные в легкие доспехи, некоторое время ехали вместе с рыцарями Ордена, а затем, пересев на заводных лошадей, умчались вперед.

Дорога вилась по холмам, точно по спинам гигантских животных, покрытых желтыми растрескавшимися панцирями, и после очередного подъема из жаркого марева впереди проступил замок. Возведенный на вершине, бывшей выше всех прочих, он гордо смотрел на окрестности глазами бойниц. Ведущие к нему откосы были круты, а путь возможным врагам преграждал ров.

– Крак де Монреаль, – проговорил брат Анри, чей конь вслед за жеребцом Робера взобрался на вершину, – или Замок Королевской Скалы [107] , отстроенный королем Балдуином почти сто лет назад [108] . Сколько у него было хозяев – Ромен де Пюи, Филипп де Мильи, Онфруа Третий Торонский, Рено де Шатийон…

– А сейчас здесь правит сын Рено, Жослен Храмовник, – закончил Робер. – Кстати, почему у него такое прозвище?

– Он сын, родившийся вне брака, бастард, – пояснил брат Анри. – Де Шатийон не знал об отпрыске очень долго. А самого Жослена воспитал и сделал оруженосцем рыцарь из нашего Ордена. Более того, он уже пятнадцать лет – собрат нашего Ордена.

– Ясно.

Замок был виден отчетливо, но для того, чтобы добраться до него, пришлось преодолеть еще не одно лье по дороге, пыльной лентой ползущей через кручи и пропасти. Чем ближе становился Крак де Монреаль, тем величественнее смотрелись его укрепления. Серые каменные блоки стен и башен выглядели несокрушимыми, от них веяло холодной мощью. С западной стороны холма расположился зеленый оазис, к которому прилепилась небольшая деревушка.

Дорога, ведущая к воротам, обвивала замок кольцом, и рыцарям пришлось подниматься, подставляя под возможный обстрел правую, не защищенную щитом, сторону тела. На стенах виднелись воины, искорки играли на наконечниках копий.

Ворота оказались широко распахнуты. Проезжая по опущенному подъемному мосту, Робер поразился глубине рва. Тот уходил в сухую, ссохшуюся почву не менее, чем на десять туазов [109] .

За воротами их встретил невысокий, плотно сбитый человек в белых, покроем похожих на орденские, но только лишенных креста, одеждах. Темные глаза его возбужденно блестели, а седая шевелюра курчавилась, как руно барашка.

– Монсеньор Анри! – вскричал он с окситанским акцентом, увидев въезжающего во двор де Лапалисса.

– Монсеньор Жослен! – с искренней радостью отозвался тот, спрыгивая с коня.

– Вот так сюрприз, во имя Господа! – сказал хозяин замка, широким жестом обводя двор. – Клянусь посохом Моисея, вы не сбежите от моего гостеприимства!

– На это я и не надеюсь, во имя Господа, – ответил брат Анри, смеясь. – Но, как видишь, я к тебе не просто с дружеским визитом. Я привел отряд и привез королевский указ…

– Что? Неужели? – Жослен широко распахнул глаза, на живом, подвижном лице его объявилась недоуменная мина. – Его величество Амори прислушался к моим просьбам?

– Истинно так, – кивнул брат Анри. – Командорство Ордена Храма будет теперь в замке Села, а…

– Добрая весть, клянусь посохом Моисея! – возликовал Жослен.

– … командорство Ордена Госпиталя в замке Валь-Муаз.

– А вот эта – не очень добрая, – Храмовник вдруг погрустнел. – С одной стороны – это снимет с меня тревоги за два замка, а с другой – моя власть, власть "милостью королевской управителя Хеврона и Горной Аравии", станет еще меньше…

– Не печалься, – сказал, пожав плечами, брат Анри. – Если король отберет у тебя это княжество, найдешь себе другое, как это сделал твой отец [110] , или вступишь в наш Орден…

– Ты прав, клянусь мечом архангела! – вновь возликовал Жослен. – Ладно, о делах поговорим потом. Сейчас вам всем нужно в баню… А потом мы закатим пир! Вы наверняка были в пути и не справляли Пятидесятницу. Так вот мы это исправим…

15 июня 1207 г. Горная Аравия, Крак де Монреаль – замок Села

Третий день Робер просыпался на молитву первого часа с тяжелой от выпитого вчера вина головой. Жослен Храмовник действительно оказался гостеприимным хозяином. Подвалы его замка ломились от редких вин, а повар ("захваченный во время набега у одного из арабских князей" – как сообщил владелец замка) умел готовить так, что хотелось проглотить собственный язык. К распорядку жизни, установленному в Ордене, Жослен относился легкомысленно, и если бы не твердость брата Анри, братья за эти дни, наверняка, отвыкли бы молиться.

Но сегодня все должно было закончиться. Вчера де Лапалисс твердо заявил, что они должны ехать дальше, исполнять волю магистра и короля. Вопреки ожиданиям, Храмовник не стал никого удерживать. "Ладно – сказал он. – Поедете завтра. Я дам в сопровождающие своего коннетабля. Но помните, мы теперь – соседи…".

Этим напоминанием разговор и закончился.

Спустившись в замковую часовню, Робер обнаружил, что все братья уже там. Опустившись на колено в последнем ряду, он принялся слушать службу. Губы привычно шептали молитву, а в голове роились мысли о будущем. Несмотря на обещание брата Анри, оно виделось унылой чередой одинаковых дней, проведенных в пустыне…

Служба закончилась. Рыцари вышли во двор, где их уже ждали оседланные лошади и нагруженные телеги. Жослен снабдил тамплиеров достаточным количеством провианта для того, чтобы те могли продержаться в своем замке несколько месяцев.

Сам хозяин вышел проводить гостей:

– Счастливо, монсеньоры, – сказал он, улыбаясь. – Пусть сохранит вас в пути Божья Матерь. Но мы, я думаю, скоро увидимся! Я сам приеду к вам в гости!

– Этого не избежать, – ответил брат Анри, и дернул поводья.

Проехав несколько лье на восток, рыцари выбрались на идущую с юга на север дорогу, мощеную огромными каменными плитами [111] . Ехать по ней оказалось удобно, колеса повозок скрипели, копыта равномерно цокали, а от удушающей жары хотелось спать.

Останавливались только для молитвы и для того, чтобы напоить животных.

Когда солнце отвисшим желтым боком коснулось западного горизонта, на юге, по правую руку от дороги, показался стоящий среди скал замок.

– Это Валь-Муаз, – сказал брат Анри. – Здесь пророк Моисей [112] ударом посоха извлек из камня воду. Но нам дальше.

Городок Петра и стоящий рядом с ним замок Села стали видны, когда солнце почти зашло. К воротам замка храмовники подъехали уже в полной темноте.

Глава 6

20 июня 1207 г.

Горная Аравия, замок Села

Ночь не была темна, и в первую очередь из-за рассыпанных по бархату ночного неба звезд. На востоке восходящий месяц лениво разлегся над холмами. Жить ему оставалось немного. Пройдет меньше недели и придет новолуние

На юге лежала почти невидимая в темноте Петра, городишко, заселенный в основном христианами-сирийцами, не брившими бороды и крестившимися через правое плечо. Кроме них, жили там мусульмане и даже иудеи.

Теплый, постепенно остывающий ветер нес резкие запахи пустыни. Робер успел к ним привыкнуть, хотя в первые дни они сильно раздражали обоняние.

Молодому рыцарю даже нравилось ходить в ночной караул. Днем было слишком жарко, и от зноя можно было спастись только за толстыми стенами донжона, которые укрывали от него не хуже, чем от стрел. После повечерия шумный в остальное время замок – овал с периметром около двухсот туазов, составленный из каменных стен высотой в четыре человеческих роста – затихал. Слышны были только шаги караульных да свист ветра, пролетавшего над укреплением.

Передача замка от одного владельца к другому произошла на удивление буднично. Наутро после прибытия отряда тамплиеров коннетабль, присланный Жосленом, огласил указ короля. Было спущено знамя Храмовника – золотые башня, ключ и меч на синем поле, шателен вывел гарнизон, состоящий всего из двух десятков человек, после чего воины Храма заняли замок. Припасов в его подвалах оказалось на несколько дней, а сами стены изрядно обветшали. На следующий же день брат Анри отправил гонцов в Иерусалим, прося магистра прислать каменщиков.

Странный звук, прилетевший снизу, из долины, отвлек Робера от воспоминаний. Пост молодого рыцаря был в башне около ворот, и если слух не подводил нормандца, то по дороге, ведущей к этим самым воротам, во весь опор скакал всадник.

Недоумевая, что могло заставить кого-либо пуститься в путь через ночную тьму, Робер поступил строго по уставу – дернул за веревку. В недрах башни, в караульном помещении мягко зазвонил колокол.

Стук копыт все приближался, а в ночную тишину вплелся новый звук – шум шагов и едва слышное полязгивание от нескольких поднимающихся по лестнице людей.

– В чем дело, брат Робер? – спросил возглавляющий ночную смену брат Андре, и тут же сам замер, прислушиваясь.

– Всадник, сир, – ответил Робер, хотя в его словах уже не было никакой необходимости.

Дорога лежала внизу, чуть более светлая по сравнению с окружающей ее почвой, и вскоре стал виден силуэт всадника, быстро приближающийся к воротам.

– Приготовьте луки, братья, – приказал брат Андре сержантам, а сам, дождавшись, пока всадник достаточно приблизится, спросил громко: – Кто ты, и что тебе нужно, во имя Господа?

– Не стреляйте, во имя Матери Божьей, – отозвался ночной путник хриплым голосом. – Я от Жослена, к командору Анри!

– Киньте ему факел, – сказал брат Андре. – А ты подними его так, чтобы было видно твое лицо!

Кремень ударил о кресало, и загоревшийся факел полетел вниз, где ударился о землю и зашипел, грозя погибнуть. Но ловкая рука подхватила его, раздула тлеющую головешку, и вскоре багровый, колышущийся свет вырвал из тьмы угловатое лицо одного из воинов Храмовника, не так давно сопровождавшего тамплиеров в свите коннетабля.

– Хорошо, мы впустим тебя, – проговорил брат Андре, и, повернувшись к товарищам, добавил: – Брат Мэтью и ты, брат, откройте калитку. Вы, братья, не опускайте луки и цельтесь хорошо, во имя Господа. Вдруг это ловушка. А ты, брат Робер, разбуди командора. Гонец прибыл к нему.

Молодой рыцарь кивнул и вслед за братьями, отправленными отпирать узкую и высокую калитку, сделанную в воротах специально для таких случаев, принялся спускаться по лестнице.

Брат Анри жил в точно такой же маленькой комнатке, как и остальные братья. Новый гарнизон был значительно больше старого, и многие помещения храмовникам пришлось очищать от мусора и пыли. Крепко сжав в руке захваченный в караулке факел, Робер постучал и распахнул дверь в комнату командора.

От стука де Лапалисс проснулся.

– Что такое? – спросил он, зевая.

– К вам гонец, сир. От сеньора Жослена.

Когда командор в сопровождении Робера спустился во двор, гонец уже был там. Его коня один из оруженосцев медленными шагами водил по двору, а сам посланец жадно пил из поданного стражниками кувшина. Вода стекала по его подбородку, прозрачной струйкой бежала под одежду.

– Слушаю вас, мессир, во имя Господа.

От этого голоса гонец вздрогнул. Поспешно вернул кувшин, и рука его скользнула за пазуху, чтобы извлечь скрученный лист пергамента, запечатанный печатью Жослена Храмовника.

Брат Анри с треском сломал печать. Лист с шуршанием развернулся.

– Так, – сказал командор, пробежав глазами послание. – Сеньор, примите наше гостеприимство до утра. Брат Рауль, проводите сеньора в гостевую келью.

После того, как гонец в сопровождении одного из оруженосцев ушел, де Лапалисс продолжил:

– Всем остальным братьям собраться в часовне, немедленно. Будите всех.

Вскоре зевающие и моргающие со сна рыцари и сержанты собрались в замковой часовне. Не было только тех, кто остался на постах. Робера, к его несказанному облегчению, с поста сменили.

На брата Анри смотрели тридцать пар недоумевающих, полных любопытства глаз. Все хотели узнать, в чем дело.

– Во имя Господа, братья, – сказал де Лапалисс. – Простите мне, что нарушил ваш ночной отдых, но сделал это только из-за важных вестей. Сосед наш и союзник, благородный Жослен известил нас, что в ближайшие дни мимо Петры проследует, направляясь на юг, в Мекку, богатый караван, идущий из Хамы. Воистину, Господь послал в наши руки обильную добычу! И благородный Жослен предлагает взять ее вместе.

Среди тамплиеров разразилась буря восклицаний. Робер сидел и не мог понять – неужели благородные воины Храма собираются заняться грабежом, словно обыкновенные бароны откуда-нибудь с берегов Луары?

Брат Анри тем временем продолжал говорить.

– Сами знаете, что командорство наше бедно, что оно нуждается в укреплении, во славу Господа и Матери Божьей, и что на это нужны деньги. Где взять их, как не у врагов веры Христовой? Но без решения капитула отдать приказ о pillage [113] я не могу. Решайте, братья, стоит нам рискнуть, во славу Господа, или нет…

Несколько рыцарей заговорили разом. По возбужденным лицам и сверкающим взорам нетрудно было догадаться, что идея нападения на караван изрядно воодушевила воинов Храма. Если и были противники такого поступка, то они молчали.

Не без труда де Лапалиссу удалось навести порядок.

– Тише, братья, во имя Господа! – сказал он. – Я вижу, что вы все готовы обнажить мечи ради веры Христовой.

Рыцари и сержанты ответили слитным гулом одобрения.

– Но нам нужно посоветоваться с наиболее опытными братьями, – продолжил речь командор, – чтобы сделать все наиболее достойным для Ордена образом. Брат Готье, брат Тома, прошу вас, за мной… Братья, ждите здесь!

Старший из сержантов и довольно молодой рыцарь с круглым улыбчивым лицом вслед за братом Анри вышли из часовни. Среди оставшихся тут же начались оживленные разговоры.

– Ничего не понимаю, – повернулся Робер к сидящему рядом брату Андре, – мы что, собираемся напасть на караван? Точно обыкновенные разбойники?

– Совсем нет, – покачал головой брат Андре. – Обыкновенные разбойники грабят всех подряд, мы же нападаем только на сарацин, да и то не на всех. Тем самым мы наносим вред врагам Спасителя и укрепляемся сами.

Рыцарь благочестиво перекрестился.

– Кроме того, – продолжил он, – сидя в этих каменных стенах, одуреешь от скуки. Обычный сеньор может развлечься охотой, нам же Устав запрещает охотиться. Так что набег – лучшее снадобье от уныния.

– А почему брат Анри позвал на совет именно этих двух братьев? – поинтересовался Робер. – Ведь обычно он советуется со многими достойными мужами из нашего командорства. Среди них есть более опытные в военных делах, чем брат Тома…

– Я так понимаю, что ему нужен особый совет, – ответил брат Андре. – Такой могут дать только брат Готье и брат Тома.

– А что это за совет?

– Ну, я думаю, – на лице брата Андре легко читалась неуверенность. – Брат Анри сам тебе скажет, когда придет срок…

– Ладно, – вздохнул Робер. Он уже начал привыкать к тому, что в Ордене есть свои тайны, которые не положено знать рыцарям, надевшим плащ с крестом не так давно.

Дверь скрипнула, впуская командора. Идущий за ним брат Тома выглядел изнуренным, а лоб брата Готье, идущего последним, избороздили глубокие морщины. Похоже, воинам Ордена только что пришлось нелегко.

– Братия, во имя Господа, – проговорил де Лапалисс, выждав, пока установится полная тишина. – Клянусь Святым Маврикием, покровителем рыцарей, судьба благосклонна к нам. На рассвете мы выступаем. Командовать остающимися назначаю брата Андре. Я назову тех, кто будет под его началом охранять замок. Всем прочим необходимо до утра собраться в путь. Нам понадобятся…

20 июня 1207 г.

Горная Аравия, замок Села – горы к юго-востоку от Крак де Монреаль

Они выехали, когда нестерпимо горящий краешек солнца, похожий на кусок раскаленного металла, высунулся из-за гор на востоке. Десять рыцарей, среди них Робер, два десятка сержантов, несколько оруженосцев и дюжина туркополов.

С одной из башен на уезжающих смотрел брат Андре, назначенный шателеном. Под его началом остался гарнизон достаточный, чтобы охранять замок, но слишком маленький, чтобы оборонять его в случае нападения.

Жара стояла такая, что двигаться в доспехах было бы просто невозможно. Посему кольчуги и шлемы, заключенные в сетки, сплетенные из кожи, мягко позвякивали на спинах вьючных животных. Чтобы защититься от зноя, брат Анри велел рыцарям и сержантам завернуться в накидки.

Скакали до полудня, остановившись лишь, чтобы помолиться и напоить лошадей у маленького, скрытого среди гор источника. Все время в пути брат Анри молчал и Робер не решался беспокоить его вопросами.

Примерно на середине дороги до Крак де Монреаля рыцари наткнулись на воинов Жослена Храмовника. С десяток спешившихся конных сержантов во главе с рыцарем устроились в тени небольшой рощицы. При появлении тамплиеров они повскакали на ноги.

– Прошу вас, сеньоры, следуйте за нами, – проговорил рыцарь, кланяясь брату Анри. – Сеньор Жослен велел мне проводить вас.

С дороги свернули на восток, на почти незаметную узкую тропку. Она прихотливо вилась среди холмов, под копытами коней хрустели камни, среди голых вершин протяжно свистел ветер.

Жослен Храмовник устроил лагерь в длинной расселине, потянувшейся с запада на восток. Тропка входила в нее с одной стороны, а с другой была видна плоская, как стол, равнина. Высокие стены расселины неплохо прикрывали от полуденного солнца. Большая часть ее дна была в тени.

– Располагайтесь, сеньоры братия, во имя Божие! – возгласил брат Анри, и воины Храма начали спешиваться.

– Монсеньор Анри! – из-за палаток своих воинов появился Храмовник. Глаза его возбужденно сверкали, а речь была торопливой. – Клянусь мечом архангела Михаила, я рад вашему прибытию!

– Взаимно, монсеньор Жослен, – ответил де Лапалисс. – Когда ожидается караван?

– Мои друзья из рода Абу Тайи обещают, что не позднее завтрашней ночи. Так что в худшем случае нам придется проскучать здесь пару дней!

– Ничего страшно, – брат Анри улыбнулся. – Надеюсь, что вода тут есть?

– Конечно! – Жослен аж подпрыгнул. – У меня три десятка рыцарей! А в вашем отряде сколько?

И ухватив собеседника за руку, неугомонный правитель Горной Аравии практически потащил его за собой.

Рыцари стучали молотками, вколачивая колышки своих палаток, в то время как оруженосцы развьючивали лошадей. Сержанты, которым по уставу положено ночевать под открытым небом, помогали и тем и другим.

Лагерь, в центре которого расположилась чуть большая по размерам палатка командора, возник с ошеломляющей быстротой. Снаряжение было помещено внутрь палаток. Но бездельничать братии не дал де Лапалисс. Узнав все, что нужно, от Храмовника, он вернулся к воинам Храма со словами:

– На молитву, братья, на молитву!

Ворча и зевая, невыспавшиеся рыцари и сержанты собирались к палатке командора.

21 июня 1207 г.

Горная Аравия, горы и пустыня к юго-востоку от Крак де Монреаль

Ночь опустилась на пустыню мягко, точно огромная черная сова – на жертву. Скрылось за горизонтом яростное светило, и только скалы пыхали теплом, отдавая собранный за день жар.

После повечерия де Лапалисс собрал рыцарей и сержантов.

– Во имя Господа, братья, – сказал он. – Днем стражу несли воины сеньора Жослена. Сейчас наша очередь. Нам нужно выставить пять дозоров…

Робер, к собственному удивлению, оказался в паре с братом Готье. Им выпало идти на восток, к самой дороге, на которой рано или поздно должен появиться караван.

Пожилой сержант критически осмотрел молодого рыцаря с головы до ног.

– Меч и щит брать не стоит, – сказал он, хмыкнув. – Ограничься кинжалом и турецкой палицей [114] . Возьми также у кого-нибудь из сержантов легкую кольчугу без рукавов. Для ночного дозорного главное – не вооруженность, а подвижность.

Вздохнув, Робер отправился выполнять распоряжения ветерана. Пусть он всего лишь сержант, но зато выжил в десятках стычек с неверными. Вскоре молодой рыцарь был готов.

– Хорошо, – на этот раз во взгляде брата Готье оказалось несколько больше дружелюбия. – Иди за мной…

Ступая след в след, они вышли из лагеря и двинулись вниз по склону. Пожилой сержант шагал почти бесшумно, под сапогами же Робера то и дело скрипели камни. Ему приходилось прилагать усилия для того, чтобы перемещаться тихо. Когда ступили на песок, стало немного полегче. Но здесь обнаружилась новая трудность – ноги стали увязать.

– Тихо! – неожиданно сказал брат Готье, останавливаясь. Робер прислушался: откуда-то с юга, из невообразимой дали донесся странный полувой-полуплач.

– Кто это? – спросил молодой рыцарь.

– Шакалы! – и брат Готье пошел дальше.

За горизонтом готовилась взойти луна, и они шли навстречу вырывающемуся из-за края земли призрачному, бледному сиянию. Но свет этот скорее мешал, чем помогал. Тени от барханов бежали по пустыне, делая ее пейзаж обманчивым. Там, где глаза видели яму, могла быть ровная поверхность, а там, где должна быть возвышенность, вдруг обнаруживался провал.

– Зрению лучше не доверять, – сказал брат Готье, когда воины Храма добрались до дороги и залегли около нее за грядой круглых, обточенных ветром, камней. – Как и слуху. Песок все время движется, и шорох его под ногами мало отличен от шороха под ветром.

– Как же быть?

– Развивать чутье, – ответил сержант, небрежно опершись спиной о камень. Он, казалось, совсем не обращал внимания на окружающее. – Оно всегда подскажет тебе, что вот тот камень – это камень, а не затаившийся лазутчик, а что шум за тем барханом – оттого, что там ползет змея, а не сарацин.

– А если у меня нет чутья? – Робер усмехнулся.

– Тогда твои шансы на выживание не очень велики, – сержант улыбнулся, в полутьме блеснули его на удивление хорошо сохранившиеся зубы. Ровесники брата Готье обычно могли похвастаться разве что несколькими сточенными пеньками, старый воин же сохранил практически все, чем наделил его Бог.

Некоторое время лежали молча. Робер упорно пытался определить, есть у него чутье или нет, вслушиваясь и вглядываясь в окружающий мир. Все было тихо, барханы равнодушно серебрились под звездами, и тянулась мимо дорога, мертвая и пустая, словно по ней не ездили уже сотни лет.

Признаков чутья не находилось.

Наконец Робер сдался. С шумным вздохом он уселся на песок и, копируя позу старшего товарища, привалился спиной к камню, который среди ночной прохлады показался почти горячим.

– Не беспокойся, – проговорил брат Готье чуть насмешливо. – Нам нужно следить только за дорогой, а если на ней кто появится, я услышу издалека. Из песков же к нам никто не подкрадется, кроме ящериц и пауков…

Он сделал молниеносное движение рукой. Тускло сверкнул, отражая звездное небо, кинжал, и когда лезвие стало видно вновь, на его кончике бессильно дергал лапами огромный мохнатый паук.

– Ничего себе, во имя Господа! – сказал Робер, глядя, как сержант аккуратно кладет паука на камень и придавливает другим.

Несмотря на то, что во тьме могли скрываться и другие, еще более опасные твари, тихая пустынная ночь дышала покоем. Невероятным казалось, что в любой момент придется обнажить оружие и с кем-то сражаться. Равнодушно светили звезды, медленно поднимался к зениту умирающий месяц, тихо-тихо посвистывал ветер. Поддавшись общему умиротворяющему настрою, Робер набрался смелости:

– Брат Готье, а что за советы ты даешь брату Анри? – спросил он, и тут же напрягся, готовясь к гневному или, может быть, равнодушному отказу.

Сержант посмотрел на молодого рыцаря с интересом.

– Клянусь Храмом, ты задаешь интересные вопросы, брат, – сказал он. – Пожалуй, я ошибся в тебе.

– И все же, что это за советы?

– Милостью Божией я обладаю некоторыми познаниями, которые могут быть потребны на пользу Ордену нашему, – брат Готье некоторое время молчал, но Робер ни о чем не спрашивал, боясь даже дышать – вдруг собеседник не пожелает говорить дальше. – Очень давно я пять лет провел в сарацинском плену. Не скажу, что там было очень хорошо, но моим соседом по узилищу был старый византиец по имени Андроник. Он умер у меня на руках за год до того, как я смог бежать, но до смерти успел научить меня тому, как через движение и расположение звезд открывать волю Отца Небесного.

– Через движение звезд? – в восклицании Робера был ужас перед святотатством. – Разве это не диавольская прелесть?

– Мой наставник был добрый христианин, хоть и схизматик, – пожал плечами брат Готье. – Изучая его науку, я не совершал никаких богомерзких обрядов. После бегства добравшись в Орден, я исповедался на капитуле перед тогдашним магистром, Жильбером Эралем. Ни он, ни прочие братья не нашли греха во мне. Я причащаюсь и молюсь, как и все, а крестное знамение совершаю много раз на дню…

В подтверждение своих слов старый тамплиер перекрестился.

– Как ты думаешь, прелесть это Сатаны или Божий промысел?

– Но если магистр и капитул признали, что здесь нет греха, – после некоторых размышлений сказал Робер, хотя внушаемые с детства истины – что все, непонятное христианину, есть от дьявола – призывали немедленно отречься от брата, оказавшегося чуть ли не колдуном. – То не мне с ними спорить…

От внутренней борьбы молодой рыцарь вспотел. С одной стороны, благочестие и верность Ордену брата Готье не вызывали сомнений, с другой – убежденность в том, что все тайные знания пришли к людям от князя мира сего, кричала, что даже общение с колдуном есть грех…

– Не мучайся так, брат Робер – в голосе сержанта звучало сочувствие. – Искушение – не в знании, а в том, ради чего его применяешь. Я использую умение, доставшееся мне от Андроника, только для нужд Ордена, и лишь по просьбе кого-либо из бальи… И кроме того, разве движение звезд, по которому я делаю предсказания, не направляется Господом?

– Наверное, да, – согласился Робер, который никогда не был силен в богословии. На душе у него стало немного спокойнее. – И в чем состоит твоя наука?

– Даже если я буду говорить до утра, то не смогу рассказать тебе всего! – брат Готье усмехнулся. – Но кое-что – попробую. Посмотри вверх.

Робер послушно уставился в угольно-черную, набитую звездами чашу. Лужицей разлитого молока блестел Млечный Путь, месяц затмевал находящиеся рядом звезды. Ничего, указывающего на перст Божий, видно не было.

– Волею Господа, – заговорил старый сержант, и даже голос его изменился, стал глубоким и гулким, – в небесах созданы семь движущихся тел, называемых планетами: Солнце, Луна, Меркурий, Венера, Марс, Юпитер и Сатурн. Сейчас из всех них видна только Луна, остальные прячутся под горизонтом. Их пути по небесной сфере четко очерчены и всегда пролегают через одни и те же созвездия. Арабы, которые первыми стали следить за звездами – греки научились уже от них, нашли двадцать восемь таких созвездий и назвали их маназилями или домами Луны.

Робер слушал, как зачарованный.

– Сейчас, например, Луна находится в четвертом маназиле, который носит название Аль-Дебаран, или, иначе – Око Господа.

– И что это означает?

– Что наступило время, благоприятное для любой торговли, но опасное из-за возможных раздоров. Но, кроме Луны, остальные шесть планет занимают места в разных маназилях. Из их положения в определенный момент и связей между ними я и делаю прогноз на определенный момент.

– А что было на небе вчера, когда брат Анри просил совета?

Брат Готье улыбнулся.

– Постараюсь вспомнить, – сказал он. – Луна была в третьем маназиле, Аль-Турайя, а сразу четыре планеты – в восьмом, именуемом Аль-Нафрах, иначе Ясли. Но поскольку вопрос командора касался набега, особо нужно упомянуть Марс, который отвечает за все, что связано с войной. Он расположился в маназиле Аль-Симак. Ни один из упомянутых лунных домов не сулит неудачи отважным людям, решившим добыть славу с помощью оружия, но ни один не сулит и удачи.

– Как же толковать такое?

– Прочие знаки, а именно – аспекты между планетами, говорят о том, что предприятие, задуманное в этот момент, будет непростым, но изрядно обогатит того, кто его затеял. Выслушав такое предсказание, брат Анри принял решение участвовать в набеге, во имя Господа!

– А брат Тома?

– Что брат Тома? – сержант взглянул на Робера слегка изумленно.

– Он тоже умеет читать знаки, скрытые среди звезд?

– Нет, – брат Готье покачал головой. – Его дар иного рода. Но я не имею права рассказывать про него. Если захочешь – спросишь сам. Может быть, он тебе ответит…

Они помолчали. Робер смотрел в небо, в котором точно так же, как и ранее, сверкали звезды. Но теперь они казались молодому нормандцу чуть ли не живыми. Он почти видел, как крошечные светлячки складываются в исполинские фигуры созвездий, распростертых над миром по велению Божественной силы. Созвездия медленно перемещались, и неторопливо, словно огромный корабль, влекомый ангелами, плыл месяц.

– Брат Готье, а остальные звезды? Они тоже имеют какое-то значение? – любопытство Робера оказалось удовлетворено не до конца.

– Да, каждая из них имеет свое имя и приносит особую судьбу тому, кто родился под ее лучами, – сержант поднял руку, указывая в зенит. – Вон, смотри, вон та, белая, называется Аль-Таир, по-другому – Сердце Орла. Любому, кто родился под ее светом, надлежит быть рыцарем. Он получит смелость, отвагу и страсть к путешествиям. Вон та, – сержант показал на крупную оранжево-красную звезду, мрачно мерцавшую над самым горизонтом, – называется Аль-Дебаран. Именно она дала название тому маназилю, про который я тебе говорил. Эта звезда связана со злом, с дьявольской жестокостью и насильственной смертью.

Братья дружно перекрестились.

– И ничего нельзя избежать? – спросил Робер. – Если тебя при рождении осветила какая-то звезда, то уже все?

– Не знаю, – на лице брата Готье, которое в полумраке казалось белым как мел, появилась неуверенность. – На все воля Божья. Но я думаю, молитвами можно отвести от себя злую судьбу. Но, с другой стороны, если Господь судил кому-либо что-то, то как этого избежать? Как начинаешь думать на эту тему, голова пухнет… Так что лучше не думать об этом совсем.

Молодой рыцарь зевнул, неожиданно обнаружив, что совершенно не хочет спать. Пустыня уже остыла, от камней тянуло холодом, на их поверхности появились капельки воды. Скоро, совсем скоро из-за восточного горизонта покажутся первые лучи восхода.

– Можешь поспать, – проговорил брат Готье, с хрустом в позвоночнике потягиваясь.

– Нет, я не хочу, – честно ответил Робер.

Они дождались момента, когда раскаленный диск светила выбрался из-за горизонта, и только после этого отправились назад к лагерю. Ночные дозоры сменят дневные, из туркополов на быстроногих конях.

Когда они уже подходили к лагерю, брат Готье неожиданно остановил Робера, взяв того за рукав.

– Во имя Господа, брат Робер, – сказал он. – И во имя Матери Божией, коия есть покровительница нашего Ордена, прошу тебя никому не говорить о том, о чем мы беседовали сегодня ночью. Не все разумно относятся к науке чтения звезд, многие считают ее бесовской.

– Я понимаю, брат Готье, – ответил Робер, кивнув. – Если пойдут разговоры, то это сильно повредит Ордену. Ведь среди людей невежественных и так ходит немало слухов о том, что рыцари Храма на своих капитулах занимаются колдовством…

– Воистину так, – покачал головой сержант.

22 июня [115] 1207 г. Горная Аравия, горы и пустыня к юго-востоку от Крак де Монреаль

Крик "К оружию!" раздался в лагере вскоре после молитвы девятого часа [116] . Робер, истомленный ночным бодрствованием, спал, когда заглянувший в палатку оруженосец сказал громко:

– Вставайте, сир, во имя Господа! К оружию!

Продирая слипающиеся со сна глаза, молодой рыцарь выбрался из палатки. Вокруг бегали люди, слышался храп спешно седлаемых лошадей, перекрываемый выкриками Жослена, который за что-то распекал своих людей.

Несколько заторможенный после дневного сна, который на царившей жаре принес мало облегчения, Робер с помощью оруженосца облачился в доспехи. Осмотрел Вельянгифа, который при виде хозяина фыркнул и оскалил крупные желтые зубы. Чалдар сидел на нем идеально, и подпруга была подтянута в меру.

– В седла! – сквозь шлем донеслась слегка приглушенная команда брата Анри.

Взобравшись на коня, Робер принял в руку тяжелый щит, другой ухватил копье. Никакого волнения не ощущалось, хотя умом нормандец понимал, что должен быть взбудоражен перед боем…

Но все же он оставался каменно спокоен.

Таившийся ранее в расселине отряд выбирался на равнину, точно готовящийся к прыжку хищник. Вдалеке виднелся двигающийся по дороге, похожий на огромную змею караван.

– В шпоры! – скомандовал брат Анри, и рыцари одновременно сдвинулись с места. Медленным шагом, чтобы зря не утомлять боевых коней, отряд перемещался вниз по склону. Впереди воинов на белом, без единого темного пятнышка, жеребце, ехал Жослен Храмовник. Над его шлемом колыхался султан из белых перьев, а на котте синел герб рода де Шатийонов.

Когда всадники выбрались из тени, солнце обрушилось им на плечи и головы. Роберу почти сразу стало душно, по спине, скрытой под толстым подкольчужником, потекли ручейки пота. Невыносимо хотелось почесаться, но такой возможности рыцарь, держащий в одной руке щит, а в другой – копье, был лишен.

Под копытами скакунов гремели камни. Песчаные холмы, по которым Робер и брат Готье ходили ночью, остались справа. Дорога и застывший на ней караван приближались. Там уже заметили атакующих всадников – бегали всполошенные люди, ветер доносил испуганные крики.

Но отдавать свое добро просто так неверные не собирались. Караван, как и положено, имел охрану, и она готовилась к схватке. Несколько десятков всадников в легких доспехах становились в боевой порядок, лучники занимали места за повозками, которые поспешно выстраивали кругом. Ревели верблюды, ржали лошади.

Брат Анри подал сигнал к атаке, опустив копье. Прочие тамплиеры тотчас сблизили лошадей. Образовался ощетинившийся копейными остриями стальной клин, направленный на сарацинских всадников. Воинам Жослена, как понял Робер, досталось разбираться с теми, кто укрылся за телегами.

Робер ткнул Вельянгифа в бока шпорами. Тот послушно ускорил шаг. Сарацины бросились навстречу. Робер видел, как развеваются плащи из тонкой ткани, слышал команды на гортанном наречии неверных.

Укрывшиеся за повозками дали залп. Воздух наполнился свистом летящих стрел. Одна из них ткнулась в шлем Робера и отскочила, разочарованно звякнув. Другая стукнулась в доспехи, прикрывающие бок Вельянгифа, но пробить их не смогла.

– Кровь Христова! – выругался молодой рыцарь, на мгновение испытав дикий, леденящий ужас при мысли о том, что его боевой конь может быть ранен.

– За Храм! За Храм! – выкрикнул брат Анри, и тамплиеры нанесли удар. Яростно оскалившись, Робер нацелил копье в ближайшего из сарацин.

Неверные, понимая, что прямого столкновения не выдержат, постарались уйти из-под таранного удара, но удалось это не всем. Слышался треск, звон стали и истошные вопли. Копья рвали плоть, убивая людей и сбрасывая их с седел.

Противник Робера, гибко извернувшись, сумел уйти от удара. Свистнула его сабля, и отрубленный копейный наконечник шмякнулся на землю.

Отшвырнув бесполезную палку, рыцарь потянулся за мечом. Пока смог его вытащить, пришлось отражать удары верткого и быстрого сарацина щитом.

Вокруг кипела схватка. Таранный удар заставил конных язычников рассеяться. Но они, пользуясь преимуществом в маневренности, атаковали рыцарей сбоку. Появились первые жертвы. Кони с пустыми седлами со ржанием убегали прочь, а их хозяева недвижно лежали на земле. Рыцарские белые плащи с алыми крестами на фоне желто-серой земли выглядели особенно яркими.

Яростно скаля блестящие зубы, сарацин атаковал. Глаза его бешено сверкали, на смуглом лице выступали, чтобы тотчас же высохнуть на солнце, капли пота. Робер отражал удары с некоторым трудом. Рука, держащая щит, гудела, в черепе, который, как казалось, сейчас лопнет от жары, тяжелыми толчками пульсировала кровь. Нательная рубаха, похоже, стала мокрой насквозь.

Разозлившись на себя, молодой нормандец сам пошел в атаку. Мощно размахнувшись, он обрушил на противника могучий удар сверху. Закрыться тот не успел. Тяжелое лезвие с хрустом пробило шлем, рассекло череп до середины и там застряло.

Робер выдернул меч. С противным скрипом тот вышел из раны. Сарацин медленно откинулся назад и рухнул наземь. Кровь полилась на землю, превращая желтую пыль в липкую темную грязь.

Робер осмотрелся. Схватка разбилась на отдельные поединки. Более тяжелое вооружение и выучка рыцарей брали верх. Большинство сарацин были повержены, несколько человек отчаянно нахлестывали лошадей, уходя на север. Сопротивлялись только самые упорные или отчаянные.

У повозок схватка еще продолжалась. Жослен, чей конь сверкал, словно посеребренный, что-то яростно орал, подбадривая воинов. Его спешившиеся рыцари и сержанты сумели преодолеть заслон из повозок и теперь сражались внутри, добивая последних защитников каравана.

Чуть в стороне один из братьев, изловчившись, вонзил клинок в живот последнему оставшемуся в седле сарацину. Тот тонко, по-заячьи, заверещал, и упал с коня.

– Вот и все, – проговорил появившийся откуда-то сбоку брат Анри. На его щите виднелась здоровенная вмятина.

К месту битвы спешили оруженосцы. Не дожидаясь их, Робер стащил с головы шлем и кольчужный капюшон. Горячий ветер взлохматил слипшиеся от пота волосы, шершавым языком слизнул с лица пот.

– Поехали, посмотрим, что там у сеньора Жослена, – сказал брат Анри, отдавая подоспевшему оруженосцу щит и шлем.

Робер тоже избавился от наиболее неудобной части снаряжения, и последовал за командором. Вельянгиф, хоть явно устал, шел бодро, перебирая длинными мускулистыми ногами.

– О, монсеньоры! – приветствовал подъехавших Жослен. Он тоже снял шлем, но держал его в руке, так что султан из перьев торчал около самого лица Храмовника. – Поздравляю вас с победой!

– Взаимно, – ответил брат Анри. – Силой Господа одолели мы неверных! Но что это за человек?

Перед сеньором Горной Аравии двое крепких сержантов держали пожилого сарацина. Халат его покрывала грязь, но роскошную ткань можно было рассмотреть сразу.

– Похоже, это хозяин каравана, который мы с Божьей помощью захватили! – ответил Жослен. – Сейчас я побеседую с ним…

И хозяин Трансиордании перешел на арабский. Перепачканный старик, на лице которого наливался свежий синяк, в ответ на первый же вопрос разразился длинной речью. Борода его тряслась, а в темных глазах видно было отчаяние.

– Что он говорит? – не сдержал любопытства Робер.

– А, просит не убивать, обещает выкуп, – ответил Храмовник. – Ладно, отпустим одного из его людей, а дед пока посидит у меня в подвале. Эти денежки будут мои, а остальную добычу, как и договаривались – пополам!

– Хорошо, во имя Господа, – ответил брат Анри. – Брат Готье и кто-то из ваших людей должны произвести дележ…

Старый сержант тут же явился, а командор в сопровождении Робера вернулся к своим. Погибших братьев, а таких оказалось пятеро, уже освободили от шлемов и положили в ряд. Среди них был брат Тома. На круглом лице его застыла гримаса странного удивления, словно рыцарь не мог поверить в собственную смерть.

– Упокой Господи их души, – пробормотал командор, а Робер вдруг с содроганием осознал, что уже не сможет спросить невысокого рыцаря про тот дар, который позволял ему давать особые советы де Лапалиссу.

Смерть лишила брата Тома возможности советовать вообще.

Глава 7

4 июля 1207 г.

Левант, Наблус

– Мы рады, что вы явились без промедления, магистр, – голос короля Амори звучал спокойно, но в нем чувствовался скрытый гнев.

– Ваше величество, – Жак де Майи коротко, по военному, поклонился. Королевский гонец доставил приказ явиться ко двору в Иерусалим позавчера. Быстрее глава Ордена Храма приехать бы не смог, а промедление могло стать роковым. Юный монарх не отличался терпением.

В глазах д'Ибелена, стоящего, как обычно, сбоку от короля, де Майи явственно видел предостережение. Переговорить с бальи наедине не удалось, и магистр, догадывавшийся, что Амори недоволен Орденом, об этом очень жалел.

– Мы недовольны вами, магистр, – проговорил юный правитель Иерусалимского королевства ломким баском, и на этот раз нотки раздражения в его голосе звучали явственно.

– Помилуйте, сир, – искренне изумился де Майи. – Чем я мог вызвать ваш гнев?

– Точнее, не вами, – поправился Амори, и тут же совершенно по детски шмыгнул носом. – А вашим Орденом! До нас дошли сведения, что сеньор Горной Аравии Жослен, прозванный Храмовникам, учинил нападение на караван, и в нападении этом участвовали рыцари Ордена Храма!

– Но, сир…

– Молчите! Я не закончил! – король, судя по всему, был в большом гневе. – Этот караван шел из Северной Сирии, и когда там узнали о случившемся, то Аз-Захир [117] и Аль-Мансур [118] тут же отправили гонцов к султану с известием о том, что пора бы наказать наглых франков!

Магистр молчал, понимая, что должен только слушать и ждать. Время говорить придет потом.

– Неверные собирают войска! Мы на пороге войны! – продолжал бушевать Амори. Лицо его побагровело, а голос чуточку охрип. – И из-за чего? Из-за грабителей, которым не дает спокойно спать чужое добро! Ладно Жослен, еще его батюшка промышлял грабежом, и едва не погубил королевство [119] ! Но Орден? Его рыцари всегда славились, как мужи благоразумные и достойные! Почему ваш командор в Заиорданье не отговорил Жослена от затеи с нападением? Он сам принял участие в грабеже! Как это понимать? Ваш Орден превращается в банду грабителей и убийц? Может быть, мне, во имя Господа, последовать примеру деда [120] и постараться распустить Орден Храма, а его крепости отдать воинам Госпиталя? Уж они не будут грабить мирных купцов!

"Не иначе, иоанниты из Валь-Муаза и донесли обо всем" – подумал де Майи. – "Ох, Анри, Анри, в хорошенькую историю ты меня впутал! Хотя кто же знал, что это нападение так разозлит сарацин?".

– Ваше величество, – сказал магистр, видя, что король замолк и выжидательно смотрит на него. – Вам известна преданность нашего Ордена делу Христа. Собственной кровью и ратными трудами мы ежедневно доказываем ее. Не стоит из-за одной заблудшей овцы резать все стадо! Виновные будут строго наказаны, и Орден собственной отвагой в грядущих боях докажет, что он еще на что-то годится!

– Хорошо, магистр, – Амори холодно кивнул. – Мы верим в то, что вы наилучшим образом знаете как поступить… И будьте готовы к тому, что вам придется вести монастырь в бой!

– Да, сир, – поклон магистра Ордена храма на этот раз вышел куда более глубоким, чем в начале разговора. 10 июля 1207 г. Горная Аравия, замок Села Гонец примчался в замок поздним вечером. И он сам, и обе его лошади выглядели истощенными до крайности. Привезенное письмо оказалось запечатано личной печатью магистра.

– Позаботьтесь о человеке и животных, – приказал брат Анри и с треском сломал печать. Умение читать не считалось необходимым для благородного рыцаря, но де Лапалисс, которого в детстве готовили к духовному поприщу, довольно сносно разбирал буквы.

Пока он читал, медленно шевеля губами, лицо его становилось все более мрачным.

– Тысяча дьяволов! – сказал он, закончив чтение. – Клянусь Святым Отремуаном, лучше бы я прыгнул с донжона, чем пошел бы в тот набег!

– Что случилось, сир? – поинтересовался Робер, который все это время находился поблизости.

– Ничего хорошего! С сегодняшнего дня я более не командор. Мне велено сложить с себя должность во имя Господа, оставить замок на кого-либо из достойных братьев, и с малой свитой вернуться в Иерусалим!

– Из-за чего? – Робер ощутил крайнее изумление. Авторитет брата Анри в Ордене казался непоколебимым, и подобный поворот событий выглядел более чем странным.

– Из-за того, что мы взяли тот караван, – ответил де Лапалисс мрачно. – Чем-то это очень рассердило неверных… Король разгневан и требует наказать виновных! А виновным оказываюсь я.

– Что же делать? – растерянно спросил Робер.

– Исполнять приказ магистра, во имя Господа, – ответил брат Анри. – Иди и скажи оруженосцам, чтобы начали готовиться к отъезду. Мы отбываем завтра. Мне же нужно отдать последние распоряжения и выбрать из братьев того, кто будет шателеном…

Робер вздохнул и отправился выполнять приказ. Пока что его служба Ордену складывалась в основном из путешествий.

15 июля 1207 г. Левант, Иерусалим

Резиденция Ордена встретила приехавших братьев непривычной суетой. Оруженосцы вели лошадей, со стороны кузни неслись частые удары молота. С озабоченным лицом прошел подмаршал Ордена, сержант, в чьем подчинении находятся все братья-ремесленники Дома.

– Скоро война, – проговорил брат Анри, спешиваясь. – Вот все и забегали…

Всю дорогу от Горной Аравии он был мрачен и неразговорчив. Произнесенные слова были чуть ли не первыми после того как маленький отряд покинул замок Села. С собой разжалованный командор взял только личную свиту да брата Готье.

– Вы прибыли вовремя, братья, во имя Господа, – проговорил вышедший навстречу прибывшим командор Земли. – Скоро капитул. Там, брат Анри, – тут он понизил голос, – будут решать твою судьбу.

– Во имя Божией Матери я буду уповать на милосердие, – склонил голову де Лапалисс, после чего братья отправились по своим кельям.

Капитул начался вовремя. Ведший его магистр был мрачен, точно грозовая туча. Высокий лоб де Майи прорезали глубокие вертикальные морщины. За те дни, что Робер отсутствовал в Иерусалиме, глава Ордена постарел на несколько лет.

– Начнем же генеральный капитул, – проговорил де Майи, дождавшись, когда после молитвы наступит полная тишина, – во имя Господа нашего, Иисуса Христа и Божией Матери. Вспомните братья-рыцари и сержанты все, что совершили вы с прошлого капитула, и если найдете в мыслях своих что-либо недостойное брата нашего Ордена, то встаньте и повинитесь сейчас. Властью, дарованной мне первосвященником римским, я отпущу вам прегрешения. Если же вы сокроете зло в сердце своем, то даже заступничество самой Матери Божией и всех святых не спасет вас в будущем!

Легкий шепот пролетел по рядам рыцарей, и множество взглядов были обращены на де Лапалисса. Но тот сидел невозмутимый, точно статуя, и взгляды, полные удивления, подозрений или откровенной неприязни, отскакивали от него, точно стрелы от камня.

– Что же, – сказал магистр. – Брат Анри, я вижу, что ты, во имя Господа, не ведаешь за собой никакой вины?

– Воистину так, сир, – почтительно ответил де Лапалисс, вставая. – Избави меня Господь от поступков, порочащих брата Ордена Храма, но даже если бы я совершил такой, то не держал бы его в сердце.

– Тогда я обвиню тебя сам! – взгляд де Майи сверкнул синим льдом. – Брат Анри де Лапалисс, бывший командор в замке Села, ты обвиняешься в совершении набега помимо приказа магистра! Правда ли, что ведомые тобой рыцари в день Святой Зигхильды атаковали караван неверных в Горной Аравии?

– Истинно так, сир, – ответил брат Анри. Он был совершенно спокоен. Совесть молчала, поскольку в нападении на караван не было ничего позорного для христианина и для воина Храма. Умом же он понимал, что магистр должен наказать кого-либо за случившееся, иначе сам будет выглядеть отступником в глазах короля Амори. Но молчать и безропотно смириться с наказанием де Лапалисс не собирался. – Но нападение сие закончилось к вящей славе нашего Дома. Неверные оказались разбиты, а казна Ордена значительно пополнилась. Брат Готье готов дать полный отчет в казначействе.

– Во имя Господа, сир, какая разница – победили вы сарацин или нет! – в голосе де Майи звучало раздражение. – Брат, вы сделали это без приказа. Погибли достойные мужи, воины Ордена, и никакие сокровища не заменят нам их. И ради чего погибли? Ради денег! Не уподобляйтесь Иуде, который из-за тридцати серебряников предал Спасителя! Non proderunt divitiae in die ultionis [121] ! Обвинение выдвинуто! Брат Анри, прошу вас, ради Бога, покиньте нас…

В сопровождении хмурого командора Земли де Лапалисс вышел из помещения. Робер сидел не жив, не мертв. После выдвинутого обвинения дело могло кончиться либо оправданием и наказанием обвинителя (учитывая, что в этой роли был сам магистр, подобное казалось маловероятным), или же наказанием виновного брата.

– Что же, братия, – сказал Жак де Майи, обведя взглядом рыцарей и сержантов. – Мы должны выяснить все обстоятельства дела и решить судьбу брата Анри, который до сего дня был достойным мужем нашего Дома. Брат Робер, подойдите сюда…

Молодой нормандец встал, не чувствуя под собой ног.

– Да, сир, – сказал он. Голос его звучал тихо и робко.

– Во имя Господа, расскажите нам, как вел себя брат Анри, находясь в должности командора.

– Достойным образом, сир, – твердо ответил Робер. С каждой собственной фразой он обретал уверенность.

Дальнейшие вопросы касались в основном набега, в котором тамплиеры участвовали совместно с Жосленом, сеньором Заиорданья. Когда Робер рассказал все, что знал, настала очередь брата Готье.

– Как видим, – проговорил магистр с непонятным ожесточением, заканчивая допрос свидетелей, – брат Анри вел себя достойным образом, как и подобает рыцарю и командору. Но это не снимает с него вины за случившееся. Кто еще желает высказаться?

– Позвольте мне, мессир, во имя Господа, – поднялся на ноги Филипп де Плессье, один из старейших рыцарей Ордена и его сенешаль.

– Прошу вас, брат.

– Братия, – сказал де Плессье, – воистину брат Анри всегда был рыцарь доброго поведения, и в иное время, более спокойное, чем сейчас, его проступок вовсе бы не стал поводом для обвинения. Но брат Анри недавно прибыл из-за моря, и нападая на караван, он действовал в неведении относительно того, что сие нападение будет иметь столь тяжкие последствия для всего королевства…

Сенешаль говорил еще долго. Вслед за ним высказались другие рыцари, и общее мнение склонялось к тому, что де Лапалисс заслуживает наказания мягкого и снисходительного.

– Хорошо, братья, – сказал магистр, выслушав всех. – Мы оставим брату Анри одеяние Дома во имя Бога.

Рыцари недоуменно зашумели. Такое наказание было вторым по тяжести после изгнания из Ордена, называемого на языке статутов "потерей Дома".

– И это наказание, – продолжал де Майи, не обращая внимания на недовольство капитула. – Налагается на него в срок на неделю!

Робер облегченно вздохнул. Обычно брат, которому оставили одеяние во имя Бога, ходил под таким наказанием, означающим три дня поста в неделю, невозможность трапезоваться со всеми и участвовать в сражениях, а также грязные работы, в течение года и одного дня. Магистр в значительной степени смягчил наказание, формально оставив его максимально суровым.

– Введите нашего заблудшего брата, – приказал глава Ордена.

Брат Анри вошел в помещение. Лицо его было спокойным, но рука, крепко сжимавшая снятый с головы кель, говорила о том, что де Лапалисс волнуется. Подойдя к магистру, он, как и положено кающемуся, опустился на колени.

– Брат Анри, – сказал Жак де Майи спокойно. – Капитул нашел тебя виновным, но решил оставить тебе одеяние во имя Бога.

Бывший командор замка Села вздрогнул.

– И исполнять свое наказание ты будешь в срок семи дней, – закончил магистр. – Будь готов принести покаяние.

– Во имя Господа и Матери Божией, – твердо сказал брат Анри, – благодарю вас, братья.

Он поднялся с колен, медленно, точно страдающий ревматизмом старец. Плащ, который в течение недели наказанному придется носить туго завязанным, белой птицей слетел с плеч рыцаря. За ним последовали котта и нательная рубаха. Жак де Майи, уже с плетью в руках, хмуро наблюдал за раздеванием.

– Дорогие сеньоры братья, – сказал он, дождавшись, когда де Лапалисс обнажил спину. – Перед нами брат, который подвергнут покаянию. Просите Господа и Матерь Божию, чтобы они простили ему его ошибки.

Повернувшись к брату Анри, он спросил:

– Дорогой брат, раскаиваетесь ли вы в том, что совершили такой поступок?

– Да, сир, – ответил де Лапалисс.

– Воздержитесь ли вы от этого впредь?

– Да, сир, если Богу угодно.

Рыцари затянули "Отче наш". Робер шевелил губами, произнося привычные слова вместе со всеми. Рука магистра поднималась раз за разом, и плеть, сплетенная из тонких ремней, падала на спину наказуемому, оставляя на ней алые кровоточащие полосы. Магистр не жалел друга. Брат Анри молчал, и только чуть вздрагивал при каждом ударе.

Молитва закончилась.

– Идите с Богом, брат, – сказал де Майи, опуская плеть.

– Благодарю вас, сир, – ответил брат Анри.

Поднявшись на ноги, он забрал свое одеяние и отошел в сторону.

– Что же, – проговорил магистр. – Если кто-то хочет что-либо сказать капитулу, то пусть сделает это сейчас, во имя Господа и Божией Матери…

На призыв никто не отозвался. Де Майи кивнул:

– Тогда мы можем закрыть наш капитул, ибо по милости Бога на нем не случилось ничего, кроме доброго. Благодарение Богу и Божией Матери, что он прошел таким образом.

Речь в завершение была обычной, ее произносит любой командор, ведущий капитул своего Дома, будь то в Шотландии, в Испании или Киликии. Робер слушал ее без особого внимания. Взгляд его был прикован к лицу брата Анри, который, кривясь, натягивал на себя одежду. Ни тени раздражения не было в чертах де Лапалисса, словно не он только что был подвергнут бичеванию. Нечто вроде бессильного гнева начало подниматься в душе молодого нормандца. Ведь многие люди творят отвратительные вещи – и не бывают за это наказаны! А за что пострадал брат Анри, один из лучших мужей Ордена?

– И простите друг друга ради Господа нашего, дабы гнев или ненависть не могли поселиться меж вами, – закончил свою речь магистр, и братья, дождавшись знака, начали подниматься с лавок.

Робер подошел к брату Анри. Тот улыбнулся ему одними губами, лицо его было бедным, без кровинки.

– Не переживай за меня, – сказал де Лапалисс, видимо, уловив по лицу молодого собрата его настроение. – Капитул судил мою судьбу, и она ведь могла быть еще более худшей. Мне было больно, не скрою, но что муки телесные перед душевным страданием?

– Но ведь наказание было несправедливым!

– Осторожнее со словами, сеньор! – сказал неслышно подошедший Жак де Майи. – Решения капитула всегда справедливы. Клянусь Святой Троицей, я должен был наказать командора замка Села, и выбора просто не имел! Хоть ты, – он повернулся к брату Анри, – это понимаешь?

– Понимаю, – покачал головой. – Теперь ты, не открывая тайну капитула, можешь с чистым сердцем сказать королю, что брат, совершивший тяжкий проступок, наказан. Тем самым гнев правителя на наш Орден ослабнет. Не так ли?

– Истинно так, – магистр кивнул с плохо скрываемым облегчением. – Прости меня во имя Господа!

– Не за что прощать, брат, – ответил, пожав плечами, брат Анри. – Через неделю, как я понял, наказание завершится. А что будет со мной дальше?

– Командорской должности ты лишен, и вряд ли получишь какую другую в ближайшее время, – покачал головой де Майи. – Будешь простым братом, а при первой возможности я отошлю тебя за море, подальше от королевских глаз. Прошу простить, братья, но меня ждут дела…

И магистр, слегка поклонившись, отошел.

Рыцари неторопливо двинулись к выходу.

– Как видишь, мое наказание вовсе не бессмысленно, клянусь Святым Отремуаном! – брат Анри улыбнулся Роберу. Лицо его медленно оживало. – Оно пошло на пользу Ордену. Малая боль того стоила. И если перед тобой когда-нибудь встанет выбор – сохранить себя, но потерять Орден, или потерять себя, но сохранить Орден, я думаю, ты теперь знаешь, как поступить.

– Воистину так, – Робер ощутил, как когти гнева, некоторое время сжимавшие его сердце, разжались.

22 июля 1207 г. Левант, Иерусалим

Этот капитул был точно таким же, как неделю назад, только гораздо длиннее. Разбиралось чрезвычайно скучное и запутанное дело о том, как один брат-ремесленник [122] из командорства в Тортозе, что в графстве Триполи, покинул свой Дом через окно. Подобное по обычаям Ордена приравнивалось к краже и каралось потерей Дома.

Обвиняемый был привезен в Иерусалим, и предстал перед братьями обнаженным по пояс, с ремнем, повешенным на шею. Оправдательных слов для него не нашлось, и нечестивому брату была выдана отпускная грамота, чтобы он мог идти спасать свою душу в более суровое братство, к цистерианцам.

– Брат, покинувший Дом иначе, чем через дверь, потерял Дом, – сурово сказал Жак де Майи.

Провинившегося ремесленника подвергли бичеванию, после чего он был изгнан за пределы резиденции Ордена.

– Что же, сеньоры братья, – проговорил Жак де Майи. – Паршивая овца покинула наше стадо, но другой брат сегодня вернется в наши ряды. Брат Анри отбыл часть наказания, и мне сдается добрым, чтобы он, если вам угодно, был поднят [123] .

Рыцари и сержанты дружно зашумели, выражая одобрение. Брат Анри, который, как наказанный, не присутствовал на капитуле, был приведен, и поставлен на колени перед магистром.

– Дорогой брат, – сказал тот, – братья выказывают вам великую доброту, поскольку могли бы продержать вас в наказании долго, ежели пожелают, но сейчас они вас поднимают, и Бога ради, хорошенько остерегайтесь того, что вы делать не должны, как если бы они долго продержали вас в наказании.

– Благодарю вас, братья, – проговорил брат Анри, поднимаясь с колен. – Во имя Матери Божией, которая есть покровительница нашего Ордена!

Де Майи открыл рот, собираясь что-то сказать, но такой возможности ему не представилось. Входная дверь, наглухо закрытая во время капитула, с грохотом распахнулась.

– Братья! – воскликнул вбежавший сержант, один из тех, кто охраняли ворота резиденции. – Королевский знаменосец [124] во дворе! Неверные осадили Крак де Монреаль и вторглись в Галилею!

– Святая Троица! – в устах магистра это прозвучало как ругательства. Воины Храма возбужденно зашумели. Да, Орден знал, что грядет война, готовился к ней, но известие оказалось неожиданным.

– Братья, во имя Господа! – голос Жака де Майи обрел мощь большого колокола, и легко перекрыл гомон собравшихся. – Мы вынуждены прервать наш капитул. Будьте готовы выступать завтра. Пусть каждый проследит за своими оруженосцами. А всем бальи тотчас собраться на совет в моих покоях…

Широкими шагами он покинул помещение. За ним поспешили должностные лица Ордена – сенешаль, маршал, те из командоров, кто оказался в этот момент в Иерусалиме.

– Вовремя меня подняли с земли, – сказал брат Анри, подойдя к Роберу. – А то после такой новости или забыли бы об этом, или продлили бы срок…

Молодой рыцарь нашел силы только кивнуть.

– Пойдем, – де Лапалисс решительно развернулся, направляясь к двери. – Нужно проверить коней и снаряжение. Тогда, может быть, останется время поспать!

24 июля 1207 г. Левант, дорога между Наблусом и Назаретом

Солнце висело в небе раскаленным ослепительным шаром. От него исходил сухой, злой жар. Склоняясь к западу, туда, где за морем, лежит милая Франция, светило разбухало, и приобретало красный оттенок, но никоим образом не умаляло свирепости.

Шел второй день стремительного марша на север. Утром дня Святого Либория монастырь Ордена Храма в составе трехсот рыцарей выехал из Святого Града. Кроме рыцарей, в войске было около полутора тысяч конных и пеших сержантов, несколько сот туркополов и немалое количество оруженосцев. По дороге к тамплиерам присоединялись отряды, прибывающие из прибрежных городов, которым пока опасность не грозила и гарнизоны которых можно было слегка ослабить – Яффы, Арсуфа, Цезареи.

Стремительным маршем была пройдена дорога до Наблуса. Королевский замок около него стоял покинутым, а сам город выглядел пустым. Виконт готовил его к обороне, но понятно было, что серьезной осады Маленький Дамаск [125] не выдержит.

Не останавливаясь, рыцари проследовали мимо него на север. Длинная колонна войска растянулась по дороге. Исполинским хвостом над ней поднималась противная и мелкая пыль. Она оседала на одежде, скрипела на зубах, забиралась в горло, заставляя сплевывать липкие ошметки грязи.

– Куда мы направляемся? – спросил Робер утром первого дня пути.

– В Саферию, – ответил брат Анри, который ехал рядом с молодым нормандцем как простой рыцарь. – Это городок чуть севернее Назарета. Там, у фонтана – традиционное место сбора войск королевства в случае нападения.

– А если враг придет с юга, из Вавилонии? – удивился Робер.

– Для этого случая есть другой пункт сбора – Аль-Ариш, – сказал де Лапалисс.

В тот день они больше не разговаривали. На это просто не было сил, их отнимала дорога. Солнце, словно ставшее союзником сарацин, поливало дорогу смертоносным жаром.

Второй день выдался еще хуже. Только к вечеру войско вступило в пределы Галилеи. Горы здесь тоже были, но не такие дикие, и ощущался дующий с моря, с запада, прохладный ветер. Бесплодные ущелья и холмы сменились оливковыми рощами и виноградниками, часто встречались селения, вокруг которых зеленели квадратики возделанных полей.

– Сейчас будем останавливаться, – проговорил брат Анри в тот момент, когда отряд выехал на широкую луговину перед рекой. – Это Кишон, он впадает в море у Хайфы.

И действительно, от головы колонны, где виднелись лошади магистра и всех бальи, донесся звук трубы, приказывающий остановиться. Стих стук подков, не слышно стало топота ног пехотинцев и скрипения колес обозных телег.

В тишине и неподвижности воины ждали, пока маршал Ордена в сопровождении знаменосца не выберут место для часовни. Как только оно было определено, засуетились оруженосцы, натягивая шатры. Рядом с походной часовней, у реки, встал круглый шатер магистра, рядом расположились палатки маршала и командора Иерусалимской земли. И только когда был поставлен обширный шатер лекаря монастыря, по рядам разнеслась команда:

– Располагайтесь, сеньоры братия, во имя Божие!

Робер спешился, ощущая, что тело его, хоть и привычное к долгой скачке, все же негодует по поводу слишком длительного пребывания в седле. Лейтенант отряда, в который был зачислен молодой рыцарь, уже занял место, и туда спешили оруженосцы, таща палатки рыцарей и колышки.

Вскоре лагерь стал напоминать огромную мастерскую. Слышался стук молотков, одна за другой возводились палатки. При этом все совершалось в совершеннейшем порядке, без суеты и толкотни. Каждый из лейтенантов знал, где должен располагаться его десяток, и никто не стремился занять чужое место. Если бы не река, лагерь образовал бы правильный круг, но из-за водяного потока пришлось обойтись двумя его третями.

Снаряжение вскоре было помещено внутрь палаток, кони развьючены и привязаны, и над лагерем пронесся новый крик, порожденный могучей глоткой знаменосца:

– За поленьями!

Оруженосец Робера, печально вздохнув, взял топор и, отвязав одну из вьючных лошадей, направился с ней к центру лагеря. Спину животного он покрыл попоной.

Пережидая время вынужденного безделья – пока дрова будут привезены и ужин сварен, Робер подсел к брату Анри, чья палатка стояла по соседству.

– А почему мы не идем на помощь Жослену? – спросил молодой рыцарь. – Ведь его замок осажден?

– Ты хорошо разглядел Крак де Монреаль? – вопросом на вопрос ответил де Лапалисс. – Осаждать его, как и прочие крепости Горной Аравии – сущая морока! Быстро взять не получится, а длительная осада очень сложна по причине отсутствия воды и фуража [126] . Так что Храмовник просто отсидится за высокими стенами, выжидая, пока мы не вышибем сарацин из Галилеи. Когда это случится, те из неверных, что атаковали Трансиорданию, уйдут сами…

– А если не вышибем?

– Тогда Жослену останется только сдаваться, – улыбнулся брат Анри. – Но я надеюсь, что до этого не дойдет…

Оруженосцы вернулись, и вскоре оттуда, где у лекарского шатра развели большие костры, потянуло дымком, а чуть позже – запахом похлебки. Да, Орден Храма являлся орденом монашеским, и сейчас было время молитвы. Но создатели братства рыцарей хорошо понимали, что в боевых условиях некоторые из религиозных предписаний должны быть смягчены, чтобы Орден не погиб в первом же бою.

Во время войны на первом плане оставалась боеспособность рыцарей и сержантов, для которой куда полезнее вовремя съеденный ужин, чем молитвы. После того, как уставшие с дороги люди утолят голод, будет проведена служба, объединяющая молитвы девятого часа, вечерню и повечерие.

– К раздаче! – громкий крик пролетел над лагерем, и рыцари тотчас оживились. Надев плащи, как велит Устав, они по одному и группами, зажав в руках котелки и ложки, двинулись к костру.

Когда туда приблизился Робер, то рядом с поваром топтался, неуклюже переставляя толстые ноги, один из оруженосцев магистра. Первая порция, и лучшая, идет главе Ордена.

Вздохнув, Робер встал в очередь вслед за братом Анри. До их десятка дело дойдет не так скоро. Командор, стоящий на раздаче, тщательно отбирал куски. Чуть в стороне, у меньшего котла, получали ужин оруженосцы.

Взяв свою порцию, молодой нормандец отправился к палатке.

Над лагерем воцарилась тишина, нарушаемая только стуком ложек о стенки котелков. Слышно было, как клокочет река, устремляясь на запад, да вопит в холмах какая-то птица.

25 июля 1207 г. Левант, дороги Галилеи

Вставать к утренней молитве после двух дней, проведенных в седле, было сущим мучением. Но нарушить записанный в статутах порядок не решится ни один магистр, не говоря об обычном рыцаре.

Со слипающимися глазами Робер отстоял службу, бездумно шепча слова молитвы. Расположившиеся рядом с ним рыцари с трудом удерживались от зевоты. Завтрак проглотили в спешке, и вскоре после восхода солнца над лагерем прокатился приказ маршала: "Снимаемся!".

Робер помог оруженосцу свернуть палатку и принялся вьючить на лошадь колышки. Вокруг него кипела бурная деятельность – ржали кони, двигались и разговаривали люди.

Когда же прозвучал приказ "В седла!", только дырки в земле и кострище напоминали о том, что здесь находился лагерь Ордена. Огибая остающуюся по правую руку гору Гилвуй, монастырь двинулся к северу.

К полудню добрались до принадлежащего Ордену небольшого замка Ла Фев. Магистр о чем-то переговорил с его шателеном, после чего направление движения сменилось – войско тамплиеров пошло на восток.

По рядам рыцарей пронесся сквозняк разговоров.

– Что случилось? – спросил Робер у брата Анри. – Почему мы повернули на восток?

– Сейчас узнаю, – де Лапалисс о чем-то переговорил с лейтенантом, а когда вернулся, то лицо его выглядело задумчивым.

– Ну что, что? – набросился на товарища Робер.

– Ночью тут был королевский гонец, – ответил брат Анри. – Король Амори, не дожидаясь прибытия отрядов Храма и Госпиталя, с дружинами баронов и большим войском сержантов и наемников вчера выступил из Назарета на помощь осажденному сарацинами замку Бельвуар. Если он падет, то неверные легко проникнут во внутренние области королевства… Мы же движемся к замку, на соединение с королевским войском.

– Но ведь замок принадлежит иоаннитам?

– Да, это одна из их главных крепостей, – брат Анри кивнул. – Но сейчас это не имеет никакого значения. В годы такой опасности даже итальянские морские города, забыв о раздорах, выделяют отряды сержантов для общего дела.

Монастырь двигался с максимально возможной скоростью. Краткий привал сделали только у замка Форбеле – небольшого укрепления Ордена, перекрывающего дорогу.

После того, как кони были напоены, а люди отдохнули, по десяткам был передан приказ "В боевой порядок!". Скривившись, Робер позвал оруженосца и велел доставать доспехи. Кольчуга скрылась под гербовой коттой, на которой алел крест Ордена, на шлем рыцарь, по примеру более опытных товарищей, закрепил легкое покрывало. Теперь строй монастыря стал более плотным. Оруженосцы, держащие наготове копья своих господ и ведущие боевых лошадей, приблизились к рыцарям вплотную. Обоз занимал место в середине, а замыкали колонну мирские рыцари на службе Ордена. Если храмовники по обыкновению ехали молча, то наемники не переставая распевали воинственные песни:

– ревели грубые голоса, заставляя птиц в испуге улетать с придорожных деревьев.

В крестовой песне звучала суровая убежденность, свойственная первым пилигримам, которые, не зная дорог, двинулись в путь, ведомые одной лишь верой в Того, кто был распят за них.

С последними словами песни дорога резко свернула к северу, а далее на восток, по правую руку от рыцарей, открылся гигантский обрыв. Каменистыми уступами, точно лестница для исполинов, он вел вниз, где среди скал блестел текущий на юг Иордан. За ним были уже языческие земли.

А севернее, на самом краю обрыва, окруженный с трех сторон глубоким рвом, возвышался замок. Стены его были снабжены башнями, а за ними виднелся донжон, высокий и угрюмый, сложенный из огромных каменных плит. Можно было даже рассмотреть вьющееся на ветру знамя ордена Госпиталя.

– А король уже здесь, – сказал брат Анри задумчиво, – только вот неверных не видать… Если они тут и были, то уже убрались…

Действительно, никаких следов битвы не было заметно. К западу от замка раскинулся большой лагерь, над которым господствовало королевское знамя. Виднелись также значки баронов Святой Земли.

– А монастырь Ордена Госпиталя тоже здесь? – спросил Робер, вглядываясь в мешанину палаток и шатров.

– Нет, не вижу, – ответил после паузы де Лапалисс. – Должно быть, еще не успел прибыть. Их магистр, Жоффруа ле Ра, тяжел на подъем, и воины Госпиталя выступили из Иерусалима позже нас.

Тамплиерам досталось для стоянки место севернее замка, рядом с обрывом. Отсюда можно было хорошо разглядеть мощные стены цитадели иоаннитов, которые образовывали почти правильный квадрат [128] . На башнях блестели, отражая свет солнца, шлемы стражи.

После того, как были установлены палатки, магистр в сопровождении нескольких рыцарей удалился в сторону королевского шатра. Вернулись они оттуда быстро, и когда проходили мимо палатки Робера, то тот увидел хмурое и озабоченное лицо Жака де Майи.

– Что-то не так, – сказал он брату Анри.

– Да, – кивнул тот. – Пойду узнаю.

И поднявшись, он направился к палатке маршала монастыря, который в походе (под верховным водительством магистра, естественно) командует рыцарями. Пробыл там де Лапалисс недолго. Возвратившись, он сказал:

– Да, ты прав. Дела обстоят не лучшим образом. Замок действительно осаждали, но сколько точно было осаждающих, никто не знает. Но гонцу с известием об осаде подозрительно легко удалось вырваться из кольца сарацин. А завидев королевское войско, неверные тут же отступили, не пытаясь завязать бой.

– И что? – Робер отложил меч.

– А то, что это, клянусь Святым Отремуаном, скорее всего, ловушка! Сарацины выманили нас сюда обманной атакой, а сами нападут на королевство где-либо в другом месте, на юге, у Мертвого моря, или севернее, за Тивериадским озером! Так что боюсь, наша стоянка не будет долгой!

Предсказание брата Анри сбылось к вечеру. С севера примчался гонец на падающей от усталости лошади, и лагерь, повинуясь голосам труб, начал сниматься.

– Брод Иакова [129] взят! – поползли среди воинов Храма слухи. – Все братья гарнизона перебиты! Полчища сарацин переходят реку и идут к Сафету! Если замок падет, то в опасности окажется Акра!

Ожесточенные и хмурые, рыцари седлали коней.