В результате длительной борьбы в середине XIV века монголы были изгнаны. К власти пришёл один из руководителей восстания — сын крестьянина Чжу Юаньчжан, основавший государство Мин (кит. упр. 明, пиньинь Míng; 1368—1644). Китай вновь стал независимым государством. В 1388 году китайцами Мин была уничтожена старая монгольская столица Каракорум.
Монголы, оттеснённые на север, приступают к активному освоению степей современной Монголии. Империя Мин подчиняет себе часть чжурчжэньских племён, государство Наньчжао (современные провинции Юньнань и Гуйчжоу), часть современных провинций Цинхай и Сычуань.
Китайский флот под командой Чжэн Хэ, состоящий из нескольких десятков крупных океанских джонок, за период с 1405 по 1433 совершает несколько морских экспедиций в Юго-Восточную Азию, Индию и к восточному побережью Африки. Не принеся Китаю никакой экономической выгоды, экспедиции были прекращены, а корабли — разобраны.
В XVI веке происходит первая попытка усилившейся Японии вторгнуться в Китай и Корею. В это же время в Китай проникают европейцы — португальцы, испанцы, голландцы. В 1557 Португалия овладела на правах «аренды» китайской территорией Аомынь (Макао). В Китае появляются и христианские миссионеры — иезуиты. Они привезли в Китай новые инструменты и механизмы — часы, астрономические приборы, наладили здесь производство огнестрельного оружия. В то же время они занимаются доскональным изучением Китая.
Источник: ru.wikipedia.org
Представитель китайского литературного общества XIV в. Уроженец уезда Чуньань в провинции Чжэцзян. Большую часть жизни провел в уезде Хуатин провинции Ганьсу. Хорошо знал канонические книги, был начитан в исторических сочинениях. Служил помощником директора училища в округе Сунцзян.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Ветрено, мелия расцвела,
светел простор реки.
К берегу челн одинокий приник,
пуст укромный залив.
На мелководье мальчик стоит,
голову опустив.
Ряску задумчиво зачерпнул —
кормит гусенка с руки.
Источник: "Шедевры китайской поэзии X-XVII веков", 2010
Китайский литератор и неоконфуцианский ученый эпохи поздней династии Юань и ранней Мин. Составитель "Юань-ши". Советник императора и крупный государственный деятель ранней Мин. Член академии Ханьлинь.
Сун Лянь родился в префектуре Учжоу, центре конфуцианского знания того времени. Он обладал замечательной способностью к учебе, а среди его учителей были известные конфуцианцы Хуан Цзин, Лю Гуань и У Лай (благодаря этой подготовке его труды принадлежат к неоконфуцианской школе Цзиньхуа поздней Юань). Тем не менее (возможно, благодаря архаичному "высокому стилю" письма), на государственных экзаменах на должность он провалился, что подорвало его доверие к юаньскому правлению.
Впоследствии он возглавил частную школу, которую некогда окончил. Его вовлеченность в управление школой не занимала много времени: считается, что, будучи землевладельцем в Восточном Чжэцзяне, он проводил время в праздности, обращая на себя внимание современников лишь своими книгами. К концу эпохи Юань он, возможно, был самым известным литератором эпохи.
В последние годы правления династии Юань он получил приглашение императора Тогон-Тэмура в члены придворной академии Ханьлинь, но отказался, сославшись на необходимость ухаживать за престарелыми родителями.
Однако после 1360 г. Сун Лянь стал советником и идеологом Чжу Юаньчжана, в то время одного из вождей крестьянского восстания. Его влияние было столь велико, что ему приписывают преображение Чжу Юаньчжана из народного вождя в первого императора китайской династии Мин.
После восшествия Чжу Юаньчжана на престол в 1368 г. Сун Лянь стал заметным государственным деятелем и продолжил выработку идеологии, обратив в том числе внимание на конфликт между священной традицией и требованиями современности (сохранилась его сатирическая работа "Пань-тао Хэ-фу" (кит. 蟠桃核賦), высмеивающая возникающие в среде чиновничества конфликты).
Сун Лянь преимущественно известен тем, что руководил составлением хроники предшествовавшей династии Юань, "Юань-ши". При составлении он внес значительные изменения в традицию официальной историографии. "Юань-ши" была окончена в 1370 г., и несмотря на ошибки и противоречия, является крупнейшим источником по средневековой истории Китая эпохи Юань, а также важным источником по истории северных и северо-западных соседей Китая.
Кроме "Юань-ши", Сун Лянь известен сборником биографий знаменитых людей, связанных с его родными краями, "Пуян-жэньу-цзи" (кит. трад. 浦陽人物集, упр. 浦阳人物集, пиньинь: Puyang Renwu Ji, буквально: "Биографический сборник положительных героев у кромки вод"), впоследствии неоднократно переиздававшимся и переведенным на японский, корейский и вьетнамский языки.
Сун Лянь также выступал в роли руководителя различных направлений в академии Ханьлинь и был известным теоретиком и критиком в области литературы и музыки (сохранились как его наставления по стихосложению, так и песни, а также работы, посвященные игре на цине). Есть сведения о том, что он также писал работы, касающиеся буддизма и даосизма.
В литературе его книги известны как образец стиля гувэнь, хотя, в отличие от других авторов, использовавших его, Сун Лянь был скорее заинтересован в функциональности стиля для выражения идей, чем в стиле как самоцели.
В 1377 г. Сун Лянь ушел в отставку по возрасту и отправился на родину. В его отсутствие он был обвинен в "близости к изменнику" Ху Вэйюну (бывшему сподвижнику Хунъу, выступление которого было подавлено в 1380 г.) и вместе с семьей приговорен к ссылке. По пути к месту ссылки, в 1381 г. Сун Лянь скончался. Место смерти — Куйчжоу, современный уезд Фэнцзе, Чунцин.
В китайской образовательной традиции Сун Лянь стал одним из "трех великих литераторов ранней Мин". Из-за его значительной политической роли официальная оценка его значительно менялась. Так, в период маоистской культурной революции он получил устойчивую негативную оценку проводника "помещичьей конфуцианской идеологии".
Источник: ru.wikipedia.org
Уроженец уезда Пуцзян. Предпочел отшельничество службе иноземной династии Юань. При Мин достиг высоких постов: наставлял наследника престола в конфуцианской классике, участвовал в составлении "Истории Юань", возглавлял Академию стилистов и эрудитов — Ханьлинь. Вышел в отставку по старости. Но поистине нелегко было в ту бурную эпоху обрести покой — Сун Ляня отправили в изгнание из-за участия его старшего внука в дворцовом заговоре. По дороге в ссылку он умер.
В начале Мин мало кто мог сравниться с ним по литературному авторитету блестящего стилиста и эрудита; и как поэт он — в числе знаменитых. Недаром его посмертно назвали Вэньсянь-гун — "Законодатель изящного слова".
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Вино на прощанье
мы пьем у ворот столицы.
Единственный парус
уносится прочь от причала.
Достигшие славы
состарились и одряхлели,
А седоголовых
сколь многих нету меж нами.
Здесь ветрено, дождик,
похлебка рыбная с рисом.
Туманная дымка,
накидка из птичьих перьев.
Хоть вы и сумели
добиться высокой карьеры,
Но сниться вам будет
плетеная дверца в ограде.
Поэт проводил друга из столицы на юг, в уезд Шаньси, и размышляет о судьбах своих сверстников. Одни "достигли славы" (в оригинале этому соответствует словосочетание "синие облака" — "цин юны>, ибо, как гласит старинная легенда, послы западного племени юэчжи, направлявшиеся в I в. до н. э. с дарами к ханьскому двору, увидели на востоке синие облака, из чего они заключили, что в Китае правит великий государь), другие умерли. Сам поэт облачился в накидку из перьев журавля — благовещей птицы, т. е. сделался отшельником. К этому же, уверен поэт, будет стремиться и уехавший друг, пусть пока только во сне; плетенная из веток дверца — традиционная примета уединенного жилища чиновника, ушедшего на покой.
Источник: "Шедевры китайской поэзии X-XVII веков", 2010
Лю Цзи (1 июля 1311 — 16 мая 1375 г.) — китайский военный стратег, чиновник, государственный деятель и поэт конца периода династии Юань и начала периода династии Мин. Он родился в уезде Циньтянь (ныне уезд Вэньчэн провинции Чжэцзян). Он был главным советником лидера повстанцев Чжу Юаньчжана (1328-1398) в конце эпохи Юань, который впоследствии стал императором-основателем династии Мин (правил 1368-1398). Лю Цзи также известен своими пророчествами и часто именовался "китайским Нострадамусом". Вместе с его современником генералом и ученым Чжао Юем он был одним из соредакторов военного трактата, известного как Huolongjing (Руководство Огненного дракона, кит. 火龍神器陣法). Его самый известный военный трактат известен под названием "Уроки войны".
Источник: ru.wikipedia.org
С детства был наставлен в конфуцианской классике, а от отца унаследовал интерес к математике, географии, астрономии. При династии Юань получил ученую степень цзиньши. Связал свою судьбу с Чжу Юаньчжаном, одним из претендентов на престол, будущим первым императором новой династии Мин. Как политический и военный советник весьма способствовал его успеху в борьбе за власть.
В начале Мин был постепенно оттеснен с высоких постов и, по неподтвержденным слухам, отравлен Ху Вэй-юном, вскоре ставшим первым министром. Антологист пишет: "При династии Юань в стихах ценилась цветистость, но один Бовэнь достиг истинного совершенства, упорно мечтая достичь Ду Фу и Хань Юя. Потому-то он и превзошел всех остальных и по праву стал первым поэтом своего времени".
Был посмертно удостоен имени Вэнь Чэн — "Совершенный в изящном слове".
Источник: "Прозрачная тень. Поэзия эпохи Мин". Пер. И. Смирнова. СПб., 2000"
Белые росы
легли на яшму ступеней.
Ветер прохладен,
а месяц шелково-белый.
Смотрю — светлячки
кружатся над прудом садовым,
Ко мне залетают
сюда, во дворец опустелый.
Два стихотворения объединены общей темой, весьма распространенной в классической поэзии, — темой покинутой императорской наложницы, оставленной возлюбленной вообще. Эта тема почти уже потеряла связь с историческим сюжетом ( в данном случае речь идет о ханьской императрице Чэнь, отвергнутой императором в наказание за неуемную ревность, — снедаемая тоской, она жила в одиночестве во дворце Чанмэнь), который служит только поводом для выражения чувства печали, являясь одновременно пробным камнем поэтического мастерства, ибо мало кто из китайских поэтов не оставил сходных стихов; кстати сказать, китайские комментаторы нередко видят в таких стихах аллегорию благородного мужа, не нашедшего себе применения возле императорского трона. Из бесчисленных стихотворений о "дворцовой печали" два принадлежат к образцовым и дают представление о стилистике и символике стихов на эту тему. Первое по времени создания принадлежит поэту Се Тяо (464-499):
Печаль на яшмовых ступенях
Вечером в башне
опустила-задернула полог.
Блеснул светлячок,
погас-растаял во мраке.
Ночь бесконечна,
шью одежды из тонкого шелка.
Раздумьям о милом
вовеки конец не наступит.
Здесь отсутствует конкретность исторического сюжета, и оттого стихотворение пронзительнее и человечнее. Но помянуты и "яшмовые ступени" (примета дворца), и светлячки — образ осенней природы. Спустя три столетия великий Ли Бо написал свою "Печаль на яшмовых ступенях", о которой китаец — знаток поэзии сказал, что эти два десятка слов стоят двух тысяч:
На яшму ступеней
пали белые росы.
Ночь бесконечна,
намокли чулки кружевные.
К себе возвратилась,
опустила хрустальный полог
И взор устремила
на ясный осенний месяц.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
В Чанмэне у лампы
роняю слезу за слезой.
Уж мохом покрылись
от влаги ступени крыльца.
И годы проходят,
но в пору весенних дождей
Всхожу, как бывало,
на стену пустого дворца.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Белая утица
вскармливает птенцов,
Не умолкая,
крякает день и ночь.
Но только почувствует
крепость крыльев птенец,
Бросив гнездо,
навек улетает прочь.
Это, скорее всего, иносказание. Известно, что китайская традиция с древнейших времен возвышала почтительных детей, воспитанных в строгих конфуцианских правилах самоотверженного служения родителям. Поэтому стихотворение, вероятно, передает чувства матери к сыну, который вынужден по долгу службы покинуть отчий дом и отправиться на чужбину. Вряд ли в Китае, где "из всех подлежащих наказанию трех тысяч преступлений нет большего, чем сыновняя непочтительность", таковая, даже в форме ламентации, могла бы стать темой стихотворения.
Источник: "Прозрачная тень", 2000
Человеческий век —
в нем нет и сотни годов, —
Промчит, и его
не дано возвратить никому.
С древнейших времен
множество гордых мужей
Вернулись-ушли
в межгорье, в могильную тьму.
Течение времени, грядущая старость, неизбежная смерть всегда составляли едва ли не главную тему размышлений китайского поэта, и одним из наиболее древних поэтических символов быстротечности человеческой жизни была роса на перьях дикого лука, которая исчезает с первыми лучами солнца или в порывах утреннего ветра. Так, в народной песне юэфу эпохи Хань читаем:
Как быстро исчезла роса
Со стрелок дикого лука!
Исчезла, но поутру ляжет опять.
А человек, в могилу сойдя, разве вернется? —
и с той поры уже одного упоминания о росе на луке достаточно, чтобы возникла тема бренности и краткости человеческой жизни. Ведь еще древний му дрец Ле-цзы говорил: "Сто лет — высший предел долголетия .. Достигших ста лет нет и одного на тысячу", ему вторил и безымянный автор "Девятнадцати древних стихотворений" словами из народной песни: "Годы жизни — и полных ста нет", а следом Тао Юань-мин (IV-V вв.): "А жизнь человека и ста достигает редко". Лю Цзи, продолжая эту долгую традицию гордым приятием неизбежного в истинно конфуцианском духе, отвергает даосские или буддийские упования на продление жизни после смерти как недостойные тех древних героев ( "гордых мужей"), которые завершили земной путь (дословно: "вернулись в расселину меж гор"; знак "гуй" — "вернуться" в значении "умереть" употребил еще Конфуций, говоривший: "Все живое должно умереть, умершее должно вернуться в землю"; горы как место упокоения упоминает Тао Юаньмин: "Просто тело отдам, чтоб оно смешалось с горой!").
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Родился в первый год правления Юань Жэньцзун Яньоу (1314 г.) Был главой Академии Уи. После гибели династии Юань отказался сдавать имперские экзамены, не был чиновником до конца жизни, и полностью посвятил себя поэзии. Его младший брат Лань Чжи тоже писал стихи, и его звали "Чунъань Эрлан". Два брата — пионеры школы поэзии Мин.
Источник: Wikipedia.org
Возвращаюсь домой;
горная даль темна.
Омываю ноги;
отражается в речке луна.
У бедных ворот
сороки спокойно спят.
Между деревьев
снуют светляки допоздна.
Жена и ребенок
ждут меня и на этот раз.
Вареные овощи
нынче на ужин у нас.
Долго стою
в прохладе коричных дерев.
Звездный Мост
поднят высоко сейчас.
Источник: "Восточный склон. Китайская поэзия в переводах Е.В. Витковского", 2020
Ло Гуаньчжун (кит. трад. 羅貫中, упр. 罗贯中, пиньинь: Luó Guànzhōng) — китайский писатель XIV в., которому приписывается создание классического романа "Троецарствие" — о событиях II-III веков н. э.
О жизни писателя известно очень мало, поскольку как основатель традиции исторических романов он стал почти легендой в Китае.
Согласно некоторым источникам, Ло Гуаньчжун в основном вел уединенный образ жизни и преуспел в написании стихов на социальные темы. Также утверждается, что он обладал исключительными познаниями в философии и был способен предвидеть некоторые события. Помимо этого, говорится, что у него были широкие познания в астрологии, астрономии и метеорологии.
Многолетние исследования ученых-филологов, источниковедов и литературоведов позволяют утверждать, что он родился приблизительно между 1315 и 1318 годами, во время господства монгольской династии Юань. Городом, где появился на свет писатель, традиционно считается Тайюань.
Семья будущего писателя занималась торговлей шелком. До 14 лет Ло занимался в школе, но после смерти матери в 1344 г. переехал в город Сучжоу, где стал помогать отцу в торговле. Все же через некоторое время он отправился в город Цыси, где учился у местного мудреца.
Роман Ло Гуаньчжуна издавна вызывал интерес у исследователей с точки зрения не только его содержания, а также исторической достоверности описанных в нем событий, фактов, исторических лиц, но и истории его текста, подвергавшегося на протяжении сотен лет переработкам. Изучается и история публикации романа, его переводов и комментариев.
Когда в 1356 г. в Китае начались анти-монгольские восстания, Ло Гуаньчжун присоединился к ним, но через несколько лет вернулся в родной город. После смерти своего отца он переехал в Сучжоу, где, помимо всего остального, занимался литературной деятельностью.
После падения Юань он больше не принимал никакого участия в политике, занимаясь философией, астрологией, гаданиями и другими науками. Скончался Ло Гуаньчжун в 1400 г. из-за болезни.
Имя Ло Гуаньчжуна стало настоящим "синонимом" средневековой китайской литературы.
Ло Гуаньчжуну традиционно приписывают авторство 6 классических романов. Главным из них считается роман "Троецарствие"; предположительно, после смерти Ло Гуаньчжуна он был дополнен другими авторами. По мнению ряда исследователей, Ло Гуаньчжун является также автором другого классического романа "Речные заводи", приписываемого Ши Найаню. По мнению других, Ши Найань просто объединил те 100 глав романа "Речные заводи", которые написал Ло Гуаньчжун. Есть и другое мнение, согласно которому имя "Ши Найань" — один из литературных псевдонимов самого Ло Гуаньчжуна.
В китайских исторических хрониках утверждается, что роман "Троецарствие" представляет собой литературную обработку летописных записей придворного историка Чэнь Шоу и ряда других анналистов. В романе описываются борьба за власть, войны и дипломатические интриги, которые проходили в последние годы династии Поздняя Хань (25-220 годы н. э.) и в период Троецарствия (220-280 годы н. э.), когда единый Китай распался на 3 враждующих между собой царства: Шу, под главенством Лю Бэя; У, под главенством Сунь Цюаня и Вэй, во главе с Цао Цао. Междоусобные войны продолжались вплоть до объединения царств династией Цзинь в 280 г.
Большинство персонажей романа имели реальные исторические прототипы, хотя сегодня в описании его автором их личных качеств, внешности и фактов биографии порой нелегко отделить факты от вымысла. Ло Гуаньчжун нередко дает своим героям личные оценки, произвольно разделяя их на положительных и отрицательных.
Первое издание романа Ло Гуаньчжуна (методом ксилографии) относится к 1494 г., и в течение следующих пяти столетий он неизменно оставался на пике популярности. За все время существования китайской литературы ни один роман не выдержал такого количества переизданий. Романом зачитывались все, от императора до представителей социальных низов.
Иностранцы, которые пытаются понять китайскую культуру и изучить историю Китая, нередко обращаются именно к этому роману, наряду с классическим "Пятикнижием". Также это — один из первых китайских романов, переведенных в Европе.
Впервые ксилографическое издание романа оказалось в России в 1821 г., будучи специально закуплено в Пекине прикомандированным к русской духовной миссии чиновником Азиатского департамента МИД Е. Ф. Тимковским. Оно носило заглавие "История Трех царств".
Помимо романов, Ло Гуаньчжун написал также несколько пьес, среди которых — "Легенда императора династии Сун Тайцзу" и "Честный и преданный сын".
Источник: ru.wikipedia.org
Прозаик и драматург, автор первого китайского романа — исторической эпопеи "Саньго яньи" ("Троецарствие"). Сведения о его жизни скудны и противоречивы. Известно, что он участвовал в антимонгольском движении. О его литературной деятельности говорится в некоторых источниках эпохи Мин (1368-1644). Ему приписываются: "Суй Тан чжи чжуань" ("Повествование о династиях Суй и Тан"), волшебный роман "Сань Суй пинъяо чжуань" ("Повествование о том, как Три Суя усмирили нечисть", в русском переводе — "Развеянные чары") и другие произведения, а также авторство "Повествования о семнадцати династийных историях" и романа "Шуй ху чжуань" ("Речные заводи", вместе с Ши Найанем), что сейчас подвергается сомнению. Известны его пьесы в жанре цзацзюй. Историческим фоном "Троецарствия" послужила смутная эпоха конца династии Хань и пора междоусобиц, последовавшая после нее (соперничество трех царств: Вэй, Шу и У). Драматические события II-III вв. н. э., как и их участники, были запечатлены во многих исторических сочинениях, народных сказаниях и в художественном слове. Роман Ло Гуаньчжуна в какой-то мере является обобщением предшествующих сведений. Наиболее ранним считается издание 1522 г.
Источник: Синология.ру, автор Д. Н. Воскресенский
Ло Гуаньчжун, настоящее имя Ло Бэнь или Ло Гуань, прозвище Хухань саньжэнь ("праздный человек озер и морей"), — великий китайский писатель, родоначальник исторического китайского романа. Достоверных сведений о его жизни не сохранилось. Местом его рождения называют несколько разных мест — Лулин, Тайюань, Улин и др. Достоверно лишь то, что перу Ло Гуаньчжуна принадлежат исторические романы "Троецарствие", "Повествование о династиях Суй и Тан" и "Повествование о гибели династии Тан в периоде Пяти династий", фантастический роман "Усмирение оборотня" ("Три Суя усмиряют оборотня"). Он также создал три драмы: "Увещевания верного и прямого почтительного сына Лянь Хуаня", "Сань Пинчжан горько оплакивает Фэй Хуцзы" и "Встреча дракона и тигра при ветре и облаках", из которых сохранилась лишь последняя драма, повествующая о первом сунском императоре Чжао Куанине.
Источник: "Энциклопедия Кругосвет"
За чашей вина нам хочется петь и смеяться,
Не думать о том, что мало живет человек.
Что, словно роса в лучах восходящего солнца,
Пройдет наша жизнь, растает недолгий наш век.
Веселье души в согласье живет с вдохновеньем.
А с думой лихой забота живет заодно.
Я средство нашел от дум и забот отрешиться:
Советую всем это верное средство — вино.
И черный халат, и ворот зеленый носил я
В минувшие дни, не зная ни дум, ни забот.
А ныне гостей зову я игрою на лютне,
Как старый олень на луг свое стадо зовет.
Седой, словно лунь, играю на стареньком шэне,
Сзываю друзей, пою, озабоченный тем,
Что время придет — и пальцы застынут на струнах,
Настанет тот час, когда я умолкну совсем.
Забота всегда грызет изнутри человека.
Кого этот червь усердьем своим не извел!
Весь край исходил на юг от реки Хуанхэ я,
Но только нигде я места себе не нашел.
Во время бесед, во время пиров и веселья
Я вспомнил о том, что есть благодетель и друг.
Бледнеет луна, и гаснут высокие звезды,
И стаи ворон и сорок улетают на юг.
Кружатся они вокруг облетевших деревьев,
Но негде им сесть: ни ветки нигде, ни сучка!
Гора не тоскует о том, что не видит вершины,
Вода не тоскует о том, что она глубока.
Один Чжоу-гун великой мечтою томим —
Мечтою о том, чтобы слиться с народом своим.
Источник: "Китайская литература. Хрестоматия.", Т.1., 1959
Гун Синчжи, 贡性之 — родом из Сюаньчэн (ныне Сюаньчэн, Аньхой). Племянник Ши Тай. При династии Мин, не являясь официальным лицом, жил в Шаньинь (ныне Шаосин, Чжэцзян), сменил имя на Юэ и много работал, чтобы свести концы с концами. Посмертное имя — г-н Чжэньхуэй.
Вербная поросль недавно была
в сережки облачена.
Всего три дня коротких прошло —
в листву оделась она.
Молодую ветку сломаю одну,
в город ее отвезу.
Пусть горожане получат весть:
стала более поздней весна.
Источник: "Светлый источник", 1989
Чжан Юй — китайский поэт эпохи Мин. Один из "четырех выдающихся поэтов из У". Жил в уединении на горе Дайшань, занимался живописью и каллиграфией. Был призван на государственную службу (управлял книгохранилищем). Обвиненный в оскорблении особы императора, был сослан на Юг. До места ссылки не добрался — с полдороги ему высочайшим указом было велено возвращаться. Утопился в реке Лунцзян, напуганный перспективой неправедного суда.
Источник: Проект "Личности"
Второе имя — Фуфэн; известен также как Чжан Лайи. Уроженец уезда Сюньян. В эпоху Юань не служил, жил в уединении на горе Дайшань, сочиняя стихи, занимаясь живописью и каллиграфией. В начале правления династии Мин был вызван на службу и назначен на должность помощника начальника жертвенного приказа; одновременно управлял книгохранилищем Вэньюаньгэ. Был обвинен в оскорблении особы императора и сослан на дальний юг. Возвращенный с полдороги обратно и предвидя только ужесточение наказания, покончил с собой, утопившись в реке Лунцзян. Его причисляли к "четырем выдающимся поэтам из У", но собрание стихотворений под названием "Сборник живущего безмятежно" впервые появилось только в 1491 г.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Взял посох монаший —
судьбой предначертан мой путь.
Родимые горы
из дальней земли не видны.
Я сердцем усвоил
ученье восточной страны.
Постиг Созерцанья
глубокую, тайную суть.
Промолвлю заклятье —
и в чаше смиренный дракон.
А сутру читаю —
вмиг волны корабль обойдут.
Но что мне все это —
ведь путь мой уже завершен.
От горькой разлуки
потоками слезы текут.
Источник: "Светлый источник", 1989
У лампы со свитком сижу, а из глаз
потоки горючих слёз.
Жена перепуганная молчит —
где ей меня понять?
Сегодня умер мой старый друг —
с ним жили мы у реки.
Пытаюсь, горюя, стихи отыскать,
что в дар он мне преподнёс.
Написано после получения известия о смерти Гао Ци, товарища поэтической юности Чжан Юя. Он предрекает поэзии друга славу, которой удостоились знаменитые оды (фу) эпохи Хань, когда творили Цзя И, Сыма Сян-жу и др., и поэзия эпохи Тан, поднятая на недосягаемую высоту Ван Вэем, Бо Цзюй-и, Ли Бо, Ду Фу и многими другими великими поэтами. Если и недолгая разлука с другом исторгала горькое сожаление и даже слезы, то можно ожидать, что смерть того, с кем делился сокровенным, кто был тончайшим ценителем и знатоком твоего творчества, отзывался на малейшие движения души, родит целую бурю чувств. И хотя традиционное достоинство перед ликом смерти обязывает к сдержанности, все равно в надгробном плаче звучит неподдельная боль:
Могильная дверь затворилась за ним,
уже и свирели уходят.
Блестит, зеленеет трава под росой
на холме могильном в Сяньяне.
За тысячу осеней это у нас
подобная первая осень.
Так Бо Цзюй-и прощается с другом, поэтом Юань Чжэнем (перевод Л. Эйдлина).
Источник: "Прозрачная тень", 2000
Когда эта горькая весть долетела,
никак ей поверить не мог;
Друзей-поэтов совсем не осталось —
и не с кем стихи обсуждать.
А дети его так малы-неразумны,
им вовсе не до стихов...
И что будет с рукописями поэта,
бессчётными сотнями строк?!
А разве сумел он успехов достичь,
воздалось ему за труды?
Как горько — при жизни его обошли
награды, чины и почёт.
Однако воистину верю я:
к стихам его слава придёт,
Такая же, как у ханьских од
или у танских стихов!
Написано после получения известия о смерти Гао Ци, товарища поэтической юности Чжан Юя. Он предрекает поэзии друга славу, которой удостоились знаменитые оды (фу) эпохи Хань, когда творили Цзя И, Сыма Сян-жу и др., и поэзия эпохи Тан, поднятая на недосягаемую высоту Ван Вэем, Бо Цзюй-и, Ли Бо, Ду Фу и многими другими великими поэтами. Если и недолгая разлука с другом исторгала горькое сожаление и даже слезы, то можно ожидать, что смерть того, с кем делился сокровенным, кто был тончайшим ценителем и знатоком твоего творчества, отзывался на малейшие движения души, родит целую бурю чувств. И хотя традиционное достоинство перед ликом смерти обязывает к сдержанности, все равно в надгробном плаче звучит неподдельная боль:
Могильная дверь затворилась за ним,
уже и свирели уходят.
Блестит, зеленеет трава под росой
на холме могильном в Сяньяне.
За тысячу осеней это у нас
подобная первая осень.
Так Бо Цзюй-и прощается с другом, поэтом Юань Чжэнем (перевод Л. Эйдлина).
Источник: "Прозрачная тень", 2000
Китайский чиновник и поэт. Уроженец местности У. По рекомендации поступил на службу и поднялся до главного судьи в Шаньси. Не избежал превратностей карьеры. Умер во второй ссылке, куда был отправлен по клеветническому обвинению.
С детских лет являл недюжинный талант к стихам и живописи. При жизни почитался одним из "четырех выдающихся поэтов из У". Критик цитирует наиболее известные строки Ян Цзи: "В стихотворении Мэнцзая "Весенняя трава" говорится:
Шесть династий — былая досада
в лучах закатного солнца.
В Наньпу ощущение новой тоски
под моросящим дождем.
Это поистине великолепные строки, толкующие об общем, но приближающиеся к мельчайшему. Или:
Белые цапли спустились на поле —
тысячи точек-снежинок.
Желтые иволги сели на дерево —
ветвь расцвела цветами.
Что за утонченность!"
Источник: "Прозрачная тень. Поэзия эпохи Мин". Пер. И. Смирнова. СПб., 2000"
Приют мой ныне — горы Миншань
в западной стороне.
Открылась расселина среди скал,
откуда источник бьет.
В краю Саньба весенний расцвет,
растаял последний снег.
Дорога извилиста и трудна,
ведущая на восток.
Речные воды туда текут,
и так же долог их путь.
Только скитальцу дано оценить
прежде покинутый дом.
Туманная мгла и свежесть травы
рождают в душе тоску.
Дождливо и ветрено, крик обезьян
вот-вот оборвет нутро.
Источник: "Китайская классическая поэзия. Сост. И. Смирнов", 2005
Китайский художник школы У, поэт эпохи Мин.
Школой У называют группу китайских художников из Сучжоу и окрестных районов, живших в эпоху Мин, которые собрались вокруг мастера Шэнь Чжоу. Название школы происходит от У — древнего наименования района с центром в Сучжоу. Город расположился в дельте Янцзы, в эпоху Мин в нем процветала культура художников-интеллектуалов (или "ученых-художников").
Город издавна был славен своим великолепным ландшафтом и высокоразвитой культурой. В конце правления династии Юань Сучжоу часто посещали многие известные живописцы, включая Ни Цзаня и Ван Мэна. Известный ученый-художник Чжу Дэжунь (1294-1365), уроженец этого города, около тридцати лет прожил здесь в уединении. Исследователи считают, что в первую очередь трое этих знаменитых мастеров посеяли в Сучжоу семена живописи интеллектуалов (вэньжэньхуа). Вскоре после падения династии Юань, в неустойчивые времена межвластья, официальное искусство живописи не могло развиваться так свободно и широко, как в прежние времена, и именно в это время в Сучжоу и окрестностях начался быстрый рост и распространение живописи ученых.
На протяжении тех лет, пока император Чжу Юаньчжан (1368-1398) сражался за трон, и позднее, когда его сын Чжу Ди (1402-1424) силился объединить под своей властью все китайские земли, Сучжоу и окружающие районы находились под властью их противников. Карательные репрессии и политические преследования ученых на местах, учиненные императором после окончательной победы, вызвали в регионе долгую экономическую депрессию. В Сучжоу при стечении народа был варварски казнен Гао Ци (1336-1374) и приговорены к смерти Сюй Бэнь (1335-1380) и Чэнь Жуянь. За пределами Сучжоу был приговорен к смерти Чжао Юань ( работал в конце XIV в.), другого ученого-художника Чжан Ю (1323-1385) принудили утопиться, а Ван Мэн был до смерти замучен в тюрьме. Цели этих политических преследований находились далеко за пределами простого психологического запугивания южных интеллектуалов.
Культура интеллектуалов с ее индивидуализмом и независимостью была чужда основателям династии Мин. Свои эстетические вкусы и предпочтения они выразили тем, что собрали в императорском дворце художников, работавших в придворных стилях времен правления династии Южная Сун. Это была академическая живопись со своими устоявшимися канонами, а придворные художники были, как правило, выходцами из простонародья, людьми подневольными и послушными. Живопись интеллектуалов, культивировавшаяся на юге, выглядела своего рода фрондой, как придворному искусству, так и самому двору. Чжу Юаньчжан стремился лишить, или, по крайней мере, ограничить независимых интеллектуалов в возможности влияния на умы, монополизировав это право за императором.
Источник: ru.wikipedia.org
Второе имя Ювэнь. Его предки жили в Шу, но при Юанях семья переехала в местность, сохранившую свое древнее название — У. В начале эры правления Хунъу (1368-1398) по рекомендации получил чиновничью должность. Дослужился до начальника управления по гражданским и финансовым делам в Хэнани. Подвергся преследованиям; окончил свои дни в тюрьме. Принадлежал к "четырем выдающимся из У". Слава художника-пейзажиста почти затмила его поэтические достижения, но знатоки всегда ценили стихотворческий дар Сюй Бэня. Больше всего он преуспел в жанре, соединяющем живопись и поэзию — "вэньжэнь-хуа", или "живописи людей слова".
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Прозрачная влага
впитала тепло весны.
Остатки тумана
расплавил полуденный зной.
Пустынна округа,
и песни давно не слышны.
Напрасно стремился
на этот берег речной.
В разлуке с тобою
нигде не избегнуть тоски...
Причаливши лодку,
срываю грушевый цвет.
Источник: "Светлый источник", 1989
Крупнейший поэт эпохи Мин (XIV-XVII вв.). Организовал содружество "Десять друзей Северной стены" — молодых поэтов, живших на северной окраине Сучжоу (современная провинция Цзянсу), называвших себя также "Десяткой талантов". До прихода к власти Мин не служил, уединившись в местечке Цинцю на реке Усунцзян. Вместе с Чжан Юем (1333-1385), Сюй Бэнем (1335-1380) и Ян Цзи (ок. 1334-1383) причислен современниками к "Четырем выдающимся из У" ("У чжун сы цай цзы"). Об эпохе свидетельствует то, что из всей "четверки" только Сюй Бэнь умер собственной смертью. Приблизительно в 1369 г., т. е. сразу же после воцарения Мин (1368), Гао Ци был вызван в столицу для участия в составлении официальной "Истории Юань" ("Юань ши"). Выйдя в отставку, поселился в уединении и посвятил себя творчеству. Обвиненный в причастности к никогда не существовавшему антиправительственному заговору сановника Вэй Гуаня, был казнен.
В своем творчестве Гао Ци предвосхитил наиболее характерные черты всей поэзии эпохи Мин: внешнюю простоту при сложности и глубине того, что скрыто "за словом", лиричность, тягу к осмыслению природы творчества, разнообразие поэтических форм. Поэзия Гао Ци, приближаясь к почти идеальной "пресности" (дань), т. е. к словесной стертости, бескрасочности, с редкой полнотой реализует такие важнейшие свойства китайских стихов, как хань сюй — "таящееся накопление", "хранилище невыразимого", ли хэнь шэнь — "запредельная глубина мысли", — то, что китайская поэтология называла "вэй вай чжи чжи" — "вкусом вне вкусового".
По преимуществу поэт, Гао Ци также сформулировал теоретические взгляды на природу поэзии, которые оказали влияние на следующее за ним поколение поэтов. Он выделял три главных свойства стиха: гэ ("форма"), и ("мысль") и цюй ("увлекательность"). Свои размышления о поэте и поэзии Гао Ци с наибольшей полнотой реализовал в одном из самых известных своих произведений — "Цинцю-цзы гэ" ("Песня Господина с Зеленого холма"), продолжив тем самым давнюю традицию "поэтических поэтик", высочайшим достижением которой является "Ши пинь" ("Категории стихов") Сыкун Ту. Но если танский поэтолог создал нормативную поэтику 24 "типов", или "фазисов", творческие наития идеального дао-поэта, то Гао Ци пишет проникновенную индивидуальную исповедь о вдохновении, что, впрочем, вполне органично сочетается с исключительной насыщенностью текста скрытыми и явными цитатами, аллюзиями и прочими стилистическими приемами со смыслом "за словами" в духе Сыкун Ту.
Поэтический идеал Гао Ци — древняя поэзия, творчество поэтов "расцвета Тан".
Самое авторитетное собрание стихов Гао Ци "Цинцю ши цзи чжу" ("Собрание поэтических произведений Цинцю с комментариями") в 20 цзюанях составлено в XVIII в. Цзинь Танем и кроме поэтических произведений разных форм включает погодную роспись (няньпу) жизни поэта.
Источник: Синология.ру, автор И. С. Смирнов
Дождь прошумел, вспенил ручьи,
как гром, гремит водопад.
Лес пламенеет — умыта листва,
осени зрелой пора.
Воздух прохладен; выспался я
в монастыре Тяньфэнсы.
Взять бы на время здесь паланкин —
к закату поспею домой.
Источник: "Небесный мост. Поэзия Гао Ци", 2000
Уже позади половина весны —
пролетела-умчалась куда-то.
Опять возвратилась моя печаль —
не заставишь весну помедлить.
Закатное солнце, плывут облака,
от вина на башне хмелею.
И словно все позабыл слова —
вдыхаю цветов ароматы.
Китайские поэты на диво постоянны в описаниях чувств, навеянных сменой времени года. Издревле напряженное, трепетное ожидание весны сопровождалось печальным осознанием мимолетности грядущего расцвета природы. Холодный ветер, дождь, а порой и снег безжалостны к прекрасным первым цветам. Поэт задумывается о быстротечности жизни и горечь своих размышлений делит с другом, коротая время за чашей вина. Как писал Бо Цзюй-и:
Возьмем вина, поглядим на цветы,
чтоб в сердце покой вселить.
Как можно во время цветения нам
не выпить с тобою вдвоем.
Хорошо еще подняться на башню и обрести покой, созерцая «тысячеверстые дали», как начиная с Ван Цаня (177-217) доступали китайские поэты, чтобы умерить свою печаль. Величавая картина, открывающаяся поэту с башни, внушала ощущение легкости и свободы; время, о неумолимом движении которого напоминала «пролетевшая» весна, словно бы останавливалось, и можно было хотя бы ненадолго забыть, что
Человек в своей жизни,
будто странник в спешном пути
Источник: "Небесный мост. Поэзия Гао Ци", 2000
Долетают с полей
звуки пахоты день напролет,
И дымками костров
занавешен западный лес.
В одиночестве жду —
может, скоро цожалует гость.
А в открытых дверях
предзакатное солнце стоит.
Источник: "Светлый источник", 1989
Если не вы
в память о давней дружбе,
Кто отворит
дверцу в плетеной ограде?
Дни коротки,
вьется речная дорога.
Ветер высок —
веет-кружит над селеньем.
Вам поднести
свиток стихов мечтаю
И подарить
прежних лет сочиненья.
Но не сыскать
вспять гребущие весла,
Сердце полно
мыслей неизреченных.
Источник: "Шедевры китайской поэзии X-XVII веков", 2010
У небесной черты
все окутал густой туман.
Сквозь вечернюю мглу
неотчетлива линия гор.
В тот далекий приезд
догадался — там монастырь.
Отдыхая, глядел
на темнеющий в сумерках склон.
Неизбывная грусть
истомила, уснуть не дает.
Неужель обречен
слушать дальние колокола...
Источник: "Небесный мост. Поэзия Гао Ци", 2000
Спокойствие, легкость —
прошла сердечная смута.
Безлюдье, безмолвье,
и лишь в отдалении — песня.
Вот ливень промчался,
вливается в окна прохлада.
Восходит над лесом
луна в прозрачном сиянье.
Источник: "Небесный мост. Поэзия Гао Ци", 2000
Год на исходе,
холод, но время в дорогу.
День для отъезда
сам я твердо назначил.
Дом покидаю,
хоть дома радостей много.
В путь отправляюсь,
хоть это и вправду опасно.
Чаша прощальная,
кончены долгие сборы.
Мчусь-погоняю,
словно от близкой погони.
В мой экипаж
впряжены резвые кони —
Вмиг промелькнуди
предместья, окрестные горы.
Глянул на город, простился,
вернусь ли — не знаю.
Вечер росистый
туманом деревья окутал.
Так беспокойно
стало во время смуты —
Сколько народу
бедствует и голодает!
Вот на дороге
стали встречаться бродяги,
Враз захотелось,
чтоб кони резвее бежали.
Грустно на сердце,
хоть странник я добровольный.
Если уж выехал —
впору б забыть о печали.
Источник: "Светлый источник", 1989
Могучие воды река несет,
деревня в вешнем цвету.
Как прежде, к югу, в соседстве со мной
убогий приют рыбака.
Подолгу парус возвратный жду
с весенним грузом вина.
В клубящихся тучах меркнет закат,
вдруг шелест дождя по песку.
Источник: "Светлый источник", 1989
В храме древнем сижу у окна,
зеленеет ранний бамбук;
Только утихли звуки дождя,
птицы запели вокруг.
Как печаль, бесконечен ветер весной;
цветов не видно во мгле.
Из дальних краев залетел лепесток
в тушечницу на столе.
Источник: "Небесный мост. Поэзия Гао Ци", 2000
Уют постели, на створках ширмы
поникшие ветви бамбука.
Смотрю — вон ласточки угнездились
под нашей убогой кровлей.
Живу без забот, и давно уже душу
почти ничто не тревожит.
Жаль только дождь меня опечалил —
осыпал цветы с абрикоса.
Источник: "Небесный мост. Поэзия Гао Ци", 2000
Темный бамбук стебли
склонил над дорогой.
Отсвет дрожащий
луны в оконце убогом.
Горный отшельник
давно погружен в созерцанье.
Душу его
осенние звуки не тронут.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Долетают с полей
звуки пахоты день напролет,
И дымками костров
занавешен западный лес.
В одиночестве жду —
может, скоро пожалует гость.
А в открытых дверях
предзакатное солнце стоит.
Источник: "Шедевры китайской поэзии X-XVII веков", 2010
Стынут деревья,
осень дохнула с гор.
Облака поредели,
Светел речной простор.
В чаще лесной
нынче я одинок.
С кем отыщу
поздний осенний цветок?
Источник: "Из китайской лирики VIII-XIV вв. ", 1979
Долго весна
медлила, не приходила.
Нынешним утром
цветущую ветку увидел.
Дрогнуло сердце:
вдруг не в начале цветенье,
А на исходе,
и это — последняя ветка?
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Лежа в постели, слагаю стихи
о дивных цветах мэйхуа.
Месяц скрылся, за окнами тьма,
ворона взмахнула крылом.
Странно, вот уж несколько лет
о странствиях не вспоминал.
Даже душа моя ночью во сне
не рвется покинуть дом.
Источник: "Небесный мост. Поэзия Гао Ци", 2000
Четвертая стража...
Внезапно встревожились птицы:
Гора посветлела —
восходит луна убылая.
В раскрытые двери
восточного терема вижу:
Она уместилась
в просвет меж вершиной и тучей.
Источник: "Шедевры китайской поэзии X-XVII веков", 2010
Ветер с дождем так мимолетны,
глядь и посыпал снег.
Ранней весной — изменчивой, хмурой —
цветы еще не цветут.
Белых бутонов и красных соцветий
пока на деревьях нет.
Разве что мох, несмотря на ненастье,
зеленеет и там и тут.
Источник: "Небесный мост. Поэзия Гао Ци", 2000
На дозорную башню высоко взошел,
вдаль на реку смотрю.
В "карете лаковой" езжу весной —
дела забросил давно.
С дикой груши опали цветы —
праздник по календарю.
За то, что этой весной не грущу, —
птичьи песни благодарю!
Источник: "Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии", 1977
Домой возвращаюсь,
покинув соседний храм.
На звон колокольный
в тумане бреду по горам.
Собака залаяла
среди густого бамбука.
Закатное солнце,
за мной моя тень по пятам.
Источник: "Китайская классическая поэзия. Сост. И. Смирнов", 2005
Нежно-зеленая
трава проросла под стеною.
Ей не помеха
даже иней морозный.
Эти приметы
весны, хотя бы и поздней,
Радуют больше,
чем самая ранняя осень.
Источник: "Светлый источник", 1989
Грачи на закате
кричат, по деревьям снуют,
К ночи спешат
в лесу отыскать приют.
Вослед лебедям
они полететь не смогли.
Дикие гуси
давно уже скрылись вдали.
Селенье глухое,
речушка струится на юг,
Вьется дымок
над крышами ветхих лачуг.
Как трудно зимою
птице в лесу отыскать
Ветку надежную,
чтобы ночь скоротать.
Источник: "Светлый источник", 1989
Вода черна, облака холодны,
закрыты речные ворота.
Голодная стража возле бойниц
нередки ночные тревоги.
В такое время укрылся я
в хижине тростниковой.
Уснул, несмотря на ветер и дождь,
а крыша трещит и стонет.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Тонкие ветви печально поникли,
тень густая легла.
Берег реки, темнеет дорога,
крепостной огибая вал.
Только вчера эти нежные ветви
на прощание я ломал.
Нынче взглядом туда устремился —
все скрыла ночная мгла.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Дворцовые девы, ведя хмельных,
на мшистые всходят ступени.
Над Западным садом сияет луна,
пирушка, снуют служанки.
Собачка спряталась среди цветов
и лает на чьи-то тени —
Глубокой ночью в запретном дворце
кто может быть посторонний?
Источник: "Светлый источник", 1989
Навис над водой
могучей громадой валун.
Сколько людей
стекалось когда-то сюда...
Нынче не то:
ночами, в сиянье луны,
Ноги поджав,
один восседает монах.
Источник: "Шедевры китайской поэзии X-XVII веков", 2010
Сизо-седая луна над горой,
деревья в светлом тумане.
К берегам озера Биланху
челнок спешит запоздалый.
Полночь, среди древесных стволов
все огонек не гаснет.
Знаю — укрывшись от глаз людских,
вы у окна зачитались.
Источник: "Шедевры китайской поэзии X-XVII веков", 2010
Буддийский храм в зеленой листве,
как вышивки дивной узор.
Когда-то вот так все и было здесь —
как на прекрасном свитке.
А нынче грустный вид этих мест
художника не вдохновит:
Пустынные горы, заброшенный храм,
и даже дымка не видно.
Буддийские храмы, располагавшиеся в живописных горных областях, представляли собой целый комплекс разнообразных сооружений. Прекрасные окрестности нередко привлекали и художников. Рассматривая одну из подобных пейзажных картин, поэт сокрушается о былой красоте, погибшей во время недавней междоусобицы — борьбы за власть в конце правления Юаньской династии. Скорее всего, речь идет об одном из храмов в горах Юньтайшань в нынешней провинции Цзянсу, где жил Гао Ци, хотя, вполне возможно, ни ходожник, ни поэт не имели в виду конкретную местность и, как часто бывало, картина — только предлог для выражения поэтического чувства.
Источник: "Прозрачная тень", 2000
Полон цветами коричневыми двор,
луна мерцает едва.
Платье отшельника мне ни к чему,
от чаши вина полупьян.
Вижу: красотка срывает цветы
и прячет себе в рукава —
Ночью такою шелка не должны
иначе благоухать.
Источник: "Светлый источник", 1989
Городские ворота открыты с утра.
Тихо иду вдоль реки.
Из тумана доносится гул голосов, —
мимо рыбного рынка иду.
Слышу всплески весла с воды,
стремительны и легки.
Селезень спящий затрепетал.
Чуть шелестят ивняки.
Челнок проплыл — набежавшие волны
лижут полоску песка.
Кажется, где-то колеса скрипят...
Снова плещет весло...
Повозка путника по склону холма
катится издалека.
Женщины трудятся во дворах:
слышится шум станка.
Я бродяга и по природе своей
не желаю судьбы иной.
Случайно спустился в бренный мир —
наутро уеду прочь.
Вспоминать напрасно, где и когда
эти звуки слышаны мной...
На востоке едва забрезжил рассвет.
Просыпаюсь в лодке, хмельной.
Источник: "Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии", 1977
В лодке лежу; не смолкая, бурлит
река во мраке ночном.
Ветра порывы и струи дождя
бьют в кормовое окно.
Путник вот уже третий день
не может тронуться в путь,
Только во сне чайке вослед
мчит на просторе речном.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Докучливо-нудные ветер и дождь,
уснул в непроглядной тьме.
И надо же было в такую ночь
внезапно очнуться от сна!
Подушка постыла, и я одинок,
не видно ни зги, тишина,
И только голос ветра с дождем
опять тревожит мой слух.
Источник: "Небесный мост. Поэзия Гао Ци", 2000
Горлицы крик
в бамбуковой роще густой
Легкой прохладой
осень наполнила храм.
Старый отшельник
еще не вернулся домой.
Ветер и дождь
ждут его вместе со мной.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Переправился через реку,
но опять впереди река.
Залюбовался цветами,
а дальше снова цветы.
С весенним ветром дорога
была легка.
Незаметно к вашему дому
явился издалека.
Источник: "Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии", 1977
Легкая, верткая ласточка вьется,
ветрено по вечерам.
Пух по весне осыпали ивы —
ветви прозрачно-пусты.
Тени деревьев вдали исчезают —
пал покров темноты.
Где же окно с неопущенной шторой,
где же красотка живет!
Источник: "Светлый источник", 1989
Ворон не встрепенется в ночи,
стих барабана стук.
За окнами дождь шелестит в тростниках,
холод и сумрак вокруг.
В восточном доме пирушки разгар —
громкие песни слышны;
В западном доме стенанья и плач —
не вернулся кормилец с войны.
С кем о новых своих стихах
нынче поговорю?..
На жену, освещенную яркой лампой,
в молчании грустном смотрю.
Источник: "Небесный мост. Поэзия Гао Ци", 2000
Отрезвел. Пишу на прощанье стихи —
уже уходит весна.
Мелкий дождик, увядшие лепестки,
в цвету еще ветка одна.
Дальние дали не манят взор.
Тонок трав аромат.
Путник грустит этой весной
так же, как год назад.
Источник: "Светлый источник", 1989
Небо расчистилось,
в утунах луна мутна.
Занавеска шуршит,
лампа возле окна.
Путник усталый
всеми в келье забыт.
Письмо пишу;
в одиночестве не до сна.
Источник: "Небесный мост. Поэзия Гао Ци", 2000
Яркая лампа
светит в ночную мглу.
Мокрые листья
лежат за окном у стены.
Гость захмелевший
давно уже видит сны.
Осенний сверчок
сам себе напевает в углу.
Источник: "Небесный мост. Поэзия Гао Ци", 2000
Луна взошла.
Храм тишиной объят.
Освещенный луной,
один сижу на крыльце.
Пустынно вокруг, —
монахи давно уже спят,
Я одинок:
мысли к дому летят.
Светлячки огоньками
в тумане кажутся мне.
Ветер в ветвях —
цикады умолкли давно.
Любуюсь природой
в глубокой ночной тишине...
Но ничто не сравню я
с садом в родной стороне.
Источник: "Из китайской лирики VIII-XIV вв. ", 1979
Зал опустелый; в тиши ночной
льдинкой поет струна.
Гуси, прощаясь, кричат вдалеке,
в небе сияет луна.
Мелодию песни "Осенний ветр",
жаль, не слышит никто.
Желтые листья усыпали двор,
пусто кругом, тишина.
Источник: "Из китайской лирики VIII-XIV вв. ", 1979
Получил наконец из дому письмо —
Сразу радость в душе:
На конверте знаки "мир и покой"
успел прочитать уже.
Письмо прошло тысячи ли —
дорога сюда далека.
Не смею наспех его читать
возле тусклого ночника.
Источник: "Светлый источник", 1989
Помню, всего на одну луну
покинул родимый дом.
Полсрока прошло: месяц уже
стал половинкой луны.
Знал, что именно в эту ночь
меня вспоминать должны.
Тогда и была сильнее всего
тоска о крае родном.
Источник: "Небесный мост. Поэзия Гао Ци", 2000
Пишу домой. Исправляю не раз
строчки черновика.
Боюсь, в пути погибнет письмо —
дорога так далека.
А если вдруг, весточку получив,
родные сильней загрустят? —
Не смею писать, как мучит меня
в дальнем краю тоска.
Источник: "Китайская классическая поэзия. Сост. И. Смирнов", 2005
Снова не делаю ничего —
весна безмерно грустна.
От города к западу горная цепь
ясно вдали видна.
Жду друзей — я с ними хочу
на высокое солнце глядеть...
Меж цветов абрикоса успел захмелеть:
хватило чаши вина
Источник: "Светлый источник", 1989
Свирель одинокая вдалеке,
валек стучит без конца.
Стена у воды в свете луны,
полночь, глухая пора.
Не спится, в постели сел, опершись,
приятно думать во тьме.
Уходит тень коричных цветов
с пустых ступеней крыльца.
... валек стучит без конца... — по традиционной звуковой примете — стуку вальков о каменные плиты — в стихотворении угадывается осенний пейзаж: накануне зимних холодов женщины на реке возле городской стены допоздна стирают белье.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Скрыт, безлюден
двор за стеною бамбука.
Нежных бутонов
прелесть неизъяснима.
Вешний сумрак
птиц заставляет смолкнуть.
Ветрено, звуки
гонга, и снова тихо.
Здесь, избегнув
пыли дольнего мира,
Только и может
жить буддийский наставник.
Источник: "Китайская классическая поэзия. Сост. И. Смирнов", 2005
В воде отражаясь, мосты круглятся,
сушатся верши в сети;
Еще прибылая весенняя влага
не затопила деревья.
А путника на дорогах Цзяннани
в пору дождей и туманов
Зеленая поросль трав ароматных
только сильнее печалит.
Источник: "Светлый источник", 1989
Дверцу плетеную снова открою
прямо в чащу бамбука.
Вновь пришлось сюда возвратиться,
а сколько уж раз возвращался.
Лес опустел — не встречаю монахов,
тихо, не слышно ни звука.
Вот утешенье: еще сохранилась
сливы цветущая ветка.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Бурлит, клокочет вода в реке —
весна вернулась опять.
Душу объемлет глубокая грусть —
никак ее не унять.
На одежду слезы потоком текут.
Горы безлюдны вдали.
В прошлом опоры найти не могу —
древние книги в пыли.
Случайные встречи, пустые слова
заполняют тоскливый досуг,
Много знакомых, но всем я чужой —
далеко единственный друг.
В печали десять лет протекли,
никто не утешит меня.
Только и радость — соседи мои —
близкая ваша родня.
Источник: "Из китайской лирики VIII-XIV вв. ", 1979
В полночь, когда разнеслись окрест
птиц ночных голоса,
К ясной луне подымаю взор,
трогаю лютни струну.
В лунном свете вдруг увидал
тень на башне всего одну...
Горы покрыты густым сосняком,
ветер холодный, роса.
Источник: "Из китайской лирики VIII-XIV вв. ", 1979
Порывами ветер,
лежат облака на вершинах.
Мечтал поселиться
в этих горах на востоке.
А здесь оказавшись,
все медлю подняться по склону.
В смятенье сердце —
боюсь, что уехать придется.
Источник: "Шедевры китайской поэзии X-XVII веков", 2010
Столичный город, весенний дождь,
грустно прощаюсь с весной.
Подушка странника холодна.
Слушаю дождь ночной.
Дождь, не спеши в мой родимый сад
и не сбивай лепестки.
Прошу, сбереги, пока не вернусь,
цветы хоть на ветке одной.
Источник: "Небесный мост. Поэзия Гао Ци", 2000
Хлынули слезы, как только ветер
пенье флейты донес.
Одинокая лампа. Нити дождя.
Тихий речной плёс.
Прошу вас, не надо петь
о тяготах дальних дорог, —
В смутное время хватает и так
горя, печали, слез.
Источник: "Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии", 1977
Озерный залив. Рыбачье селенье.
Луна стоит в вышине.
Звонко разносятся над дворами
крики гусей в тишине.
Окутан туманом прибрежный храм,
колокол тихо звучит.
Давно причалили рыбаки,
пора бы домой и мне.
Холодный ветер свистит-свистит,
и вал холодный высок,
Жалею, что нет кувшина с вином, —
в лодке я одинок.
Сосед еще не ложился спать, —
наверное, ждет меня.
Тусклая лампа в желтой листве.
Жужжит на станке челнок.
Источник: "Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии", 1977
За рощей бамбука, в цветущих лугах
вы повстречались мне.
Вместе собрали немного цветов,
веселые шли домой.
Ночью весенний дождь за окном
мешает светить луне.
Одинокой лампе вверюсь пока —
тень от цветов на стене.
Источник: "Небесный мост. Поэзия Гао Ци", 2000
Чей это дом в гуще деревьев,
где лампа уже зажжена?
Качели, косое закатное солнце,
глухое безлюдье кругом.
Грусть, одиночество ранят сердце
в Чанчжоуском парке пустом.
С иволгой вместе цветы тоскуют,
печальна-печальна весна.
Источник: "Китайская классическая поэзия. Сост. И. Смирнов", 2005
Уже чуть-чуть проклюнулись травы
на берегу, над рекой.
Чем ярче весной пробужденная зелень,
тем горше на сердце печаль.
Снег поутру, но от дома к дому
спешу, в ворота стуча, —
Ведь те, кто сливу в цвету не увидят,
надолго теряют покой.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Тоску свою путник едва превозмог,
в молчание погружен.
К окошку прильнул редкий бамбук,
ливень темной стеной.
Средь рек и озер я одинок,
единственный гость ночной.
Как все-таки тяжко, если в пути
тебя настигает тоска.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Знобкий воздух ранней весны,
селенье, вода кругом.
Грустно, нету даже вина,
не выхожу за порог.
Тусклый светильник, рожок расписной,
в сумерках дождь за окном.
Путник-чужак и цветы мэйхуа
вместе грустят об одном.
Источник: "Светлый источник", 1989
Под вечер на лодке
к дому плыву, тороплюсь.
В осеннем обличье
и небеса, и река.
Осталось немного,
скоро к родным ворочусь.
Селенье на отмели,
дикий снижается гусь.
Источник: "Китайская классическая поэзия. Сост. И. Смирнов", 2005
Белый журавль
домой возвратился не в срок.
Ель и сосну
ночная окутала мгла.
Встала луна
над мостиком через поток.
Видно, как тень
от ветки бамбука легла.
Источник: "Китайская классическая поэзия. Сост. И. Смирнов", 2005
Ветер и дождь
ушли за гребень вершин.
Осень настала,
водная гладь широка.
Не прилетела
белая чайка пока —
Путник на отмели
ее в одиночестве ждет.
Источник: "Китайская классическая поэзия. Сост. И. Смирнов", 2005
Ветра порыв
листву над землёю вскружил
Диким бамбуком
сплошь заросли валуны.
С пруда порою
птичьи крики слышны.
Тихую хижину
сумрак осенний укрыл.
Источник: "Небесный мост. Поэзия Гао Ци", 2000
Повита туманом
далеких пиков гряда.
В келье укромной
прилег, затворив окно.
Шаги по листве —
в лесу ее нынче полно.
Узнал дровосека —
лишь он забредает сюда.
Источник: "Китайская классическая поэзия. Сост. И. Смирнов", 2005
Горы безлюдные
лесом густым поросли;
Клубится-плывет
осенний туман у земли.
Горная хижина
в белых сквозит облаках.
Вдоль облаков
к дому бредет монах.
Источник: "Китайская классическая поэзия. Сост. И. Смирнов", 2005
Вижу: монах
из приречного монастыря
Паруса поднимает
у пристани, там, вдалеке.
Ветер крепчает,
уже догорает заря...
Правит бесстрашно
по бурной весенней реке.
Источник: "Китайская классическая поэзия. Сост. И. Смирнов", 2005
Берега каменисты,
меж валунами — кусты.
Речушка бурлива —
с уловом не повезло.
Решил возвратиться,
успею до темноты.
Глянул на горы —
и вдруг опустил весло.
Источник: "Китайская классическая поэзия. Сост. И. Смирнов", 2005
Ветер свиреп
над широкой южной рекой,
Сборщики лотоса
спешат вернуться домой.
В лодке у берега
один коротаю ночь,
Кричат обезьяны,
а плакать уже невмочь.
Источник: "Китайская классическая поэзия. Сост. И. Смирнов", 2005
Редкие ивы,
тени мелькают вокруг.
Бреду на закат,
впереди осенний поток.
У берега лодочник
готов привязать челнок.
Поджидает, пока
причалит вернувшийся друг
Источник: "Китайская классическая поэзия. Сост. И. Смирнов", 2005
Еду на ослике,
к ночлегу спешу дотемна.
Горы пустынны,
не сыщешь деревьев мэй.
Извелся совсем —
дорога очень длинна:
День за днем
вьется-кружится она.
Источник: "Китайская классическая поэзия. Сост. И. Смирнов", 2005
Закатное солнце,
цепи горных вершин.
Реку на юге
скрыла вечерняя мгла.
Где-то вдали
чуть слышные колокола.
Отшельник-монах
к храму бредет один.
Источник: "Китайская классическая поэзия. Сост. И. Смирнов", 2005
Вьется поток,
зеленеет внизу под мостом.
Деревья весенние
скрыты в тумане густом.
Кто усомнится,
что укромна обитель моя? —
Тысячи гор
и один-единственный дом.
Источник: "Китайская классическая поэзия. Сост. И. Смирнов", 2005
Быстрый поток
вьется-журчит под мостом.
Деревья весенние
скрылись в тумане густом.
Кто усомнится,
что укромна обитель моя?
Тысячи гор,
и один-единственный дом.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Раннее солнце,
в золотистом тумане река.
Ветер подул —
дождевые ушли облака.
В какие края
вас призывают дела?
На юг далеко
дорога моя пролегла.
Источник: "Китайская классическая поэзия. Сост. И. Смирнов", 2005
Вершина горы
вечерней окутана мглой.
Закатное солнце
опустилось в рыбачий челн.
Окончился лов —
рыбаки возвратились домой.
Я одиноко
плыву средь холодных волн.
Источник: "Китайская классическая поэзия. Сост. И. Смирнов", 2005
Листья ивы
плавают в тихом пруду,
Астры к рассвету
осыплются в старом саду.
В час предзакатный
спросить бы кого-нибудь:
К Южному холмику
в лодке долог ли путь?
Источник: "Китайская классическая поэзия. Сост. И. Смирнов", 2005
Горные птицы
ищут в горах ночлег.
В роще бамбука
не скроешься — ветер жесток.
Взмыли в испуге —
сверху посыпался снег.
Шорохи крыльев.
Мерзнет в дому человек.
Источник: "Китайская классическая поэзия. Сост. И. Смирнов", 2005
Пусто в горах,
эху привольно меж скал.
Ливень утих,
струится шумный поток.
Ветра порыв
пену и брызги сорвал.
Рдеющий лес
весь до листочка промок.
Источник: "Небесный мост. Поэзия Гао Ци", 2000
В горном потоке,
как в зеркале, — краски небес.
Тучи темнеют,
все гуще осенняя мгла.
Праздной душою
стремлюсь я к Чуским горам.
Тучи темнеют,
все гуще осенняя мгла.
Праздной душою
стремлюсь я к Чуским горам.
Крик журавлиный,
ветром пронизанный лес.
Источник: "Шедевры китайской поэзии X-XVII веков", 2010
Слышал давно
название это — Данься.
"Пьющий зарю"
обрел здесь тихий приют.
Утром зарницы
над горной грядою встают.
Рдеет в их свете
отвесных утесов стена.
Источник: "Шедевры китайской поэзии X-XVII веков", 2010
Облака разошлись,
и завиделся дом в горах.
Вновь сомкнулись они —
и не знаю, куда идти.
Донеслись голоса,
значит, люди недалеко.
Как до них доберусь?
Одному не сыскать пути.
Источник: "Небесный мост. Поэзия Гао Ци", 2000
Подняться хочу
к деревьям на склоне горы.
Вокруг — никого,
безмолвье, ночь, тишина.
Лишь веет слегка
прохладою ветерок,
Да с редких цветов
летят под луной лепестки.
Источник: "Небесный мост. Поэзия Гао Ци", 2000
Мрачные тучи накрыли Цанъу —
в округе темным-темно.
От ливней осенних взбухла река,
холод родится в ночи.
Храм Хунлоу; внизу под холмом
бамбук шуршит на ветру,
Да слышно еще, как колотится дождь
в лодочное окно.
В 15 ли к юго-западу от города в горах Хэншань есть пять известных с древности горных котловин. Описал их в пяти стихотворениях жанра "цзюе-цзюй" — "оборванные строки"
Источник: "Китайская классическая поэзия. Сост. И. Смирнов", 2005
Ивы приречные, рябь на воде,
весна, а недавно был снег.
Лодку правлю, расставшись с тобой,
назад, на родимый берег.
Что удивляться, если печаль
мне суждена на век.
Я ведь отныне для мира людей —
потерянный человек.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
К закату гуси стали снижаться
над речкой — здесь берег песчаный.
Они разрывают закатную дымку,
по небу — косые тени.
Неблизок был их путь к переправе,
но тут укромно-безлюдно.
И вот уже птица за птицею плавно
садится в густые плавни.
Источник: "Светлый источник", 1989
Китайский поэт. Уроженец уезда Хуатин. В эру правления Хунъу (1368-1398) был вызван на службу и назначен на должность цензора. Вышел в отставку по болезни и возвратился домой. Широко известен под поэтическим псевдонимом "Юань Байянь" (Юань — белая ласточка).
Антологист пишет: "Ли Сяньцзы говорил, что Хайсоу (одно из прозваний Юань Кая) подражал Цзымэю (Ду Фу), Хэ Чжунсянь утверждал, что его стихам присущ стиль Ду (Ду Фу), но, по моему скромному мнению, это нарушает истину. Если говорить о его семисловных стихах, то ... до их уровня не поднимались ни Цинцю (Гао Ци), ни Мэнцзай (Ян Цзи)".
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Три тысячи ли
поток струится речной.
Из дому письмо,
всего-то пятнадцать строк.
Строка за строкой —
о разлуке ни слова нет.
Все только о том,
когда ворочусь домой.
Источник: "Китайская классическая поэзия. Сост. И. Смирнов", 2005
Ветер шумит над Хуайхэ,
хлещет ливень ночной.
В западной башне допил вино,
слушаю крики гусей.
Не удивляюсь, что голова
стала совсем седой.
Осени краски в чужом краю
моей головы белей.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Опавшие листья шуршат-шуршат,
река бесконечно длинна.
И только путь обратно домой,
пожалуй, еще длинней.
Доносится шум ночного дождя,
крик перелетных гусей.
Найдется ли место, где бы тоска
не рвала скитальцу нутро?
Может быть, для читателя, привыкшего к сдержанности китайских стихов, последняя строка прозвучит излишне резко. Однако это точное воспроизведение оригинала с соблюдением стилистических градаций; само выражение часто встречается в средневековой поэзии. Например, Дай Шу-лунь (727-815 ):
Вдруг закричит обезьяна ночная,
осеннего ветра порывы,
И даже тому, кто совсем не печален,
рвут нутро эти крики.
Ему вторит Бо Цзюй-и:
И крик обезьян при закатном солнце
мое оборвет нутро.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Уроженец местности У провинции Цзянсу.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
В просвет облаков
открылись вершины гор.
Ветра порыв
осыпал листья с ветвей.
Беседки на склонах,
вокруг ни единой души.
Закатное солнце,
прозрачность осенних теней.
Стихотворение к картине великого художника-пейзажиста, больше известного под именем Ни Цзань (1301-1374), — пример точного словесного воплощения живописи в отличие от широко распространенных надписей "на тему" картины, или "по поводу", или просто ею вдохновленных. На одном и том же свитке нередко соседствовали тексты, исполненные в разное время, в несходной каллиграфии, отличающиеся по стилистике и т. п., но в лучших образцах возникало неповторимое единство живописи, каллиграфии и поэзии, которое ценилось знатоками превыше всего.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Китайский поэт эпохи Мин. Провел жизнь в сельском уединении. Подробных сведений о нем нет.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Песни сборщиков водных каштанов
прервал налетевший ветер.
Ливень ночной взволновал-растревожил
гладь дворцового пруда.
Здесь тридцать шесть величавых башен
тянутся в поднебесье.
Только не знаю, которая ярче
в призрачном лунном свете.
Источник: "Светлый источник", 1989
Родился уезд Фуцин, Фуцзянь. Работы Линь Хуана включают 1 том « Линь Хунши », 1 том «Мин Шэн Ци» и 4 тома «Мин Шэн Цзи». Во времена династии Мин была издана книга «Книга стихов десяти сыновей Миньчжуна», в которую вошли стихи Линь Хун.
Конфуцианских мужей
восхищают былые года.
Древность хвалить —
их основная нужда.
Родись они прежде
дней Государя Фу-Си —
О чём бы стали
беседы вести тогда?
Древние люди
давно отошли во тьму.
Древние мысли
лишь по книгам известны уму.
Одна пустота
во многих тысячах книг.
Доверять невозможно
речению ни одному.
Круглый год
упиваться хочу вином.
Ведать в жизни
ни о чём не хочу ином.
Знайте, что человек,
пребывающий во хмелю,
В цепи Вселенной
служит главным звеном.
Источник: "Светлый источник", 1989
Китайский чиновник, поэт. Уроженец Сянфу. В эру правления Хунъу (1368-1398), в год дин-мао (1388), получил ученую степень цзюйжэнь. Состоял начальником канцелярии военного ведомства. Затем последовательно занимал должность шаншу в ведомствах церемоний, военном и наказаний.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Уже три года скиталец-гость
томится в дальнем краю
И взор устремляет за реку, на юг,
но дома не увидать.
И каждую ночь в сиянье луны
над городскою стеной
Прозрачно-чистые слезы блестят
на дудочке из тростника.
Источник: "Светлый источник", 1989
Китайский чиновник. Уроженец Шанъюаня. В эру правления Чжу Ютана (1488-1506), в год и-чоу (1505) получил ученую степень цзиньши. Дослужился до должности императорского конюшего; состоял помощником первого министра.
Примечания
Несоответствие между датами жизни (конец XIV — начало XV вв.) и датой получения им ученой степени (1505 г., т. е XVI в.), именно так и указаны автором этого биографического текста И. Смирновым в книге "Яшмовые ступени", 1989. Возможно, И. Смирнов напутал что-то в имени или годах жизни.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
С далекого запада долго-долго
Вэйшуй струится, петляя
По ней приплывают, по ней уплывают,
воды бесконечно теченье.
Плакучие ивы не сохраняют
в ветвях своих горечь прощанья.
Лишь ивовый пух над мостом разлуки
летит во след уходящим.
Стихотворение в жанре цы (мелодии) написано в подражание и на мотив народной песни, в которой описана разлука с любимым. Обсаженные плакучими ивами берега реки Вэйшуй в Чанъани — традиционное место расставания, здесь путники ломали на память тонкие веточки ивы. Безостановочное течение воды — один из самых распространенных в китайской поэзии образов быстротечности времени и бренности человеческого существования. Еще в древнем трактате "Беседы и суждения" ( "Луньюй"), в котором записаны изречения Конфуция, говорится: "Стоя на берегу реки, Учитель сказал: "Все течет так, как эти воды, не останавливаясь ни на мгновенье'"". Эту мысль повторяли многие китайские поэты, например Су Ши ( 1037-1101):
Теченье рек
подобно теченью лет ..
Все живое и мы
уходим друг другу вослед.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Китайский поэт. Уроженец уезда Хэцзинь. В эру правления Юнлэ (1403-1425), в год синьчоу (1421), получил ученую степень цзиньши. Весьма преуспел в чиновничьей карьере — дослужился до должности левого помощника начальника ведомства церемоний, состоял ученым хранителем книжного собрания Вэньюаньгэ. Поэзией интересовался с юности, но первые свои стихотворные опыты будто бы уничтожил, сочтя их недостойными взгляда знатоков. Был известен как глубокий мыслитель и именно в этом качестве прославился. Не осталась без внимания и его зрелая лирика. Удостоился едва ли не высочайшего признания духовных заслуг: после смерти его поминальная табличка была помещена в храме Конфуция (за триста лет эпохи Мин такую честь заслужили только четверо).
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Под самою кровлей
сливовые деревца.
Цветы облетели,
ветер промчался вчера.
Понять не могу,
откуда нынче с утра
Тоскливые звуки —
флейты немолчный напев.
Источник: "Светлый источник", 1989
Китайский литератор. Уроженец уезда Аньфу.
В эру правления Юнлэ (1403-1425), в год синь-чоу (1421) получил ученую степень цзиньши. Занимал должность толкователя классических текстов при академии Ханьлинь. В 1443 г. выступил против всесильного министра Ван Чжэня (ум. 1449), был заточен в тюрьму и умерщвлен. После смерти Ван Чжэня доброе имя Лю Цю восстановили, и он получил прозвание Чжун-минь — преданно сострадающий.
Источник: "Прозрачная тень. Поэзия эпохи Мин". Пер. И. Смирнова. СПб., 2000"
В излуке потока
скромное поселенье.
По горному склону
единственная тропинка.
Неужто и вправду
под сенью густого леса
Живут, как и прежде,
в уединении люди?
Понятие "отъединенного", "скрытого", "укромного" необыкновенно важно для китайской культуры, поскольку выражает одно из ее важнейших свойств — ориентацию на "внутреннее", "неявленное", "глубинное", всегда выступающее синонимом истинного, подлинного. Не в последнюю очередь с этим связан и идеал отшельнического уединения в горах, ухода от суетного мира в чистоту и покой природы.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Китайский поэт. Уроженец уезда Миньсянь. В начале эры правления Юнлэ (1403-1425) выдвинулся благодаря рекомендации одного видного конфуцианца и получил должность библиотекаря в академии Ханьлинь. Вскоре, однако, подал прошение об отставке и покинул службу. Посвятил себя поэзии, достиг заметных успехов и был причислен к "десяти талантам" своей эпохи. Собрание его стихотворений называется "Напевы дровосека в белых облаках".
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Весенний ветер за ночь домчал
сюда, в далекий Хэнъян.
От чуских рек до Яньшаньских гор
многие тысячи лет.
И вместе с весной к дому спешит
диких гусей караван —
Прекрасна чужбина, но птицы и те
долго здесь жить не смогли.
Служба забросила чиновника в уезд Хэнъян — к югу от реки Янцзы, и он, уроженец севера, тоскует по родным горам Яньшань, ку да после зимовки на теплых реках древнего царства Чу устремляются весной гуси.
Источник: "Шедевры китайской поэзии X-XVII веков", 2010
Китайский поэт, военнослужащий. Происходил из семьи ученых. Родился в 1398 г. в городе Цзяньтане (современный Ханчжоу). О его молодых годах известно мало. Юй Цянь получил классическое образование. В 1421 г. он с успехом сдал императорский экзамен и получил высшую ученую степень цзиньши, после чего был зачислен на государственную службу. Он выбрал карьеру военнослужащего.
Юй Цянь отличился при подавлении мятежа в провинции Цзянсу, за что был назначен заместителем главы военного губернатора. В 1430 г. он переводится в министерство обороны, в 1431 г. получает должность военного инспектора в провинциях Хэнань и Шэньси. В 1445 г. много сделал для прекращения голода в провинции Хэнань, чем снискал расположение местного населения.
В 1435 г. Юй Цянь выступил против деятельности дворцового евнуха Ван Цзиня, за что был заключен в тюрьму. Через 3 месяца Юй Цяня освободили, понизив при этом в должности. Благодаря ходатайству чиновников из Шэньси и Хэнань его в должности восстановили.
В 1448 г. Юй Цянь становится заместителем военного министра. На этом посту он проявил незаурядные способности в борьбе с монголами и ойратами. В 1449 г. после поражения китайской армии при Туму и пленения императора Чжэнтуна, Юй Цянь был назначен министром обороны. В нескольких битвах он сумел отразить нападение врага, тем самым защитив столицу империи Пекин. Тогда же способствовал восхождению на трон императора Цзинтая. В 1450 г. Юй Цянь снова нанес поражение ойратам, заставив их заключить перемирие. За время правления Цзинтая он был одним из самых влиятельных министров Китая. Много сделал для создания прочной обороны империи (как со стороны монголов, так и с моря).
Однако, после мятежа 1457 г., когда к власти вернулся император Чжэнтун, министра Юй Цяня обвинили в заговоре и казнили.
Юй Цянь также был поэтом. Его произведения вошли в сборники "Юй Чжунсу" и "Поэтический сборник". Они зачастую необработанны, зато искренни и полны размышлений о сложной жизни простых людей.
Источник: uk.wikipedia.org
Уроженец области Уяньтан. В эру правления Юнлэ (1403-1425) получил ученую степень цзиньши. Служил в Шаньси, Хэнани, Цзянси и повсюду проявлял заботу о простых людях, боролся со злоупотреблениями. И во многих стихах, целеустремленных, исполненных печали о народной судьбе, воплотился его твердый непреклонный дух.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Деревня пустынна,
не топлены очаги.
Засуха и саранча —
пахарей бедных враги.
Те, кто постарше,
ушли пропитанья искать.
Малые дети
проданы за долги.
Ветер в домах,
рухнули кровли лачуг.
Лежит на постели
лунного света круг.
Правители местные
виновны в крестьянской беде.
Известить государя
было им недосуг.
Источник: "Восточный склон. Китайская поэзия в переводах Е.В. Витковского", 2020
Что приуныл ты,
гость чужедальнего края?
Легкий морозец
вовсе не повод к печали.
Вешнему ветру
к нам коротка дорога.
Он притаился
здесь, в восточном покое.
Редкий, отмеченный и комментатором, пример беспечального настроения, когда поэт подтрунивает над собой, чиновником в далекой провинции Шаньси; он шутя уверяет, что весна не за горами — ведь весенний ветер будто бы просто спрятался до срока в восточном (восток — символ весны) флигеле дома.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Мощный грохот тысяч ударов —
колют-буравят горы.
Жаркий огонь все жжет-выжигает
яростно, без передышки.
Дам я тело свое вот так же
сжечь-истерзать, не жалея,
Только б остаться праведно чистым
в нашем суетном мире.
Аллегория, где в первых строчках в условной поэтической форме изображен процесс получения извести — путь от горной породы сквозь огонь к чистому продукту. Концовка стихотворения, по мнению комментатора, солидарна по смыслу с известной поговоркой: "Лучше быть разбитой яшмой, чем целой черепицей", т. е. лучше погибнуть героем, сохранив душу незапятнанной, чистой, словно яшма, чем прозябать жалким трусом.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Западный ветер, солнца закат,
желто-зеленые травы.
Осень настала, плывут облака,
в небе кружится птица.
Тысяча ли позади — на висках
иней уже серебрится.
Странник, как прежде, торопит коня,
ввысь по горному склону.
Уже в заглавии стихотворения — намек на древнюю притчу о человеке, который, намереваясь пойти на юг, отправился на север, к горам Тайхан, и, считая себя отлично снаряженным для любой дороги, не слушал тех, кто пытался его вразумить. Смысл притчи был расширен в стихах поэта Жуань Цзи, и выражение "подъем на горы Тайхан" сделалось синонимом бесконечных тщетных метаний по жизни. И Юй цянь говорит о бренности жизни, промелькнувшей в заботах службы, — вот уже и закат, осень, седина, поэт одинок, как птица в поднебесье, и не видно конца скитаниям.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Китайский литератор. Второе имя — Тинъюн. В минскую эпоху известно несколько литераторов, носивших фамилию Ван. Время жизни нашего поэта устанавливается в соответствии с датой получения им ученой степени цзиньши в эру правления Тяньшунь (1457-1464), в год цзи-мао (1460), а следовательно, он не жил в конце XIV в. и не умер в 1449 г., как оба его однофамильца. Известно, что его имя было внесено в гарнизонный реестр Фучжоу; занимал должность начальника областного училища.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Холод царит в расшитом шатре,
красоту мою не спасти.
Возле курильницы грустно стою,
постель приготовить лень.
Мерзну все время, изнемогла,
еще и не сплю почти.
Колокол гулкий торопит луну
за галерею уйти.
Одинока покинутая возлюбленная, оттого и холодно ей, оттого и подурнела лицом. Так же жалуется героиня стихотворения Гуань Хань-цина (X III в.):
Давно любимый покинул меня,
бледнею с тех пор красотой.
К чему теперь курильница с благовониями, непременная принадлежность спальни? Счастье миновало, "душистый огонь в курильнице отгорел" (Бо Цзюй-и), бессонница — вот и колокол, отбивающий ночные стражи, скоро возвестит утро. Значит, еще одна одинокая ночь прошла...
Источник: "Прозрачная тень", 2000
Мэн Шуцин — китайская поэтесса, уроженка Сучжоу (нынешняя провинция Цзянсу).
Первое упоминание о ней относится к 1476 год. Мэн Шуцин была дочерью мелкого чиновника по имени Мэн Чэн. Ее называют "Отшельницей горы Цзин" из-за того, что она "не нашла счастья в браке". Судьба ее мужа неизвестна.
По-видимому, она тяготилась своим одиночеством, во многих ее стихах чувствуется меланхолия и разочарование в жизни. Впрочем, она была вполне общительна, охотно принимала гостей, за что ее осуждали современники.
Мэн Шуцин любила обсуждать поэзию, она выступала за свободу стихов он конвенциональных оков, за "буддистские стихи, не отдающие дымом курений и бумажных денег; женские темы, не изобилующие косметикой и румянами; стихи скромных студентов, не проникнутые убожеством и нищетой; даоистские стихи, не пропитанные шарлатанскими снадобьями долголетия". Ее критические замечания весьма высоко ценились современниками.
По материалам: "Книги, рекомендуемые феминистками"
Звон цикады, чуть слышный в ночи,
Навевает осеннюю грусть.
По-над южною башнею вновь
Клин гусей, улетающих вдаль.
Серп луны в поднебесье повис,
На него я взглянуть не решусь:
Он к печали, что в сердце давно,
Лишь добавит иную печаль.
Источник: "Встречи и расставанья", 1993
Китайский чиновник. Уроженец уезда Баоин. В период правления Цзинтай (1450-1456), в год гэн-у (1451), получил ученую степень цзюйжэня.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Допили вино,
барабаны ударили враз.
Примчавшийся ветер
тугие надул паруса.
За гору зашли,
и скрылась лодка из глаз...
Песчаный откос
безлюден в закатный час.
Источник: "Светлый источник", 1989
В богатых рисом и пшеницей провинциях Хубэй и Хунань с 1507 г. бушевало крупное восстание крестьян, которым удалось занять обширную территорию и овладеть рядом городов. Испуганные власти собрали значительные силы на границах этих провинций, стараясь не пропустить мятежников в соседние области. Войско братьев Лю вплотную приблизилось к Учану, однако на штурм этого крупного города не решилось и двинулось вниз по реке Янцзы — в Цзянси. После стремительного рейда на север отряды Лю Шестого, Лю Седьмого и Ци Яньмина достигли Чжэньцзяна. Казалось, они перережут Великий канал и прервут сообщение между Севером и Югом. Повстанцы угрожали Нанкину — Южной столице Минской империи, вызвав здесь сильнейшую панику. Всего за один год Овцы они победоносно прошли по семи провинциям, трижды подступая на севере к Пекину. Так начиналась обычная для средневекового Китая маневренная крестьянская война против прогнившей бюрократии.
Народ всячески помогал братьям Лю, которые, по свидетельству источника, "появлялись так же внезапно, как и исчезали. Сила их была подобна буре! Верхом на конях они налетали мгновенно, как вихрь. Ночевали они в поле и не задерживались в городах и селениях. Нападали там, где не было войск. Не укреплялись в каком-то очередном месте. Всякий раз, вступая в бой... гнали впереди себя... пленных. В атаку бросались с громкими криками. Правительственные войска обычно в страхе отступали, а атаманы, преследуя, смеялись над их трусостью. Повстанцы убивали чиновников и грабили богачей. Если начинался бой, то идущие впереди пленные погибали. А сами атаманы, имея отборную конницу, решали: отходить им или наступать. Властям невозможно было предугадать их действия. Правительственные войска, хотя и одерживали незначительные победы, несли большие потери. Наиболее хитрые чиновники брали с захваченных "разбойников" выкуп и освобождали их".
Видя, что подавить мятежников не удается, за дело взялся помощник главнокомандующего Ма Чжунси. Честный, умный и смелый человек, он решил переманить повстанцев на свою сторону, умиротворить их и отпустить по домам. При этом Ма Чжунси делал ставку на свою незапятнанную репутацию и усталость атаманов от кочевой жизни и опасностей. Ма широко распространял объявления. В них говорилось, что если Лю Шестой и другие повстанцы появятся в родных местах, то разрешается не задерживать их и давать им продовольствие. А ежели кто из "разбойников" надумает сложить оружие, то таковых не предавать смерти. Услышав об этом, атаманы прекратили набеги и стали выжидать. Никто не знал, верить написанному или нет. Тогда Ма Чжунси, взяв с собой нескольких солдат, поехал в стан противника и стал уговаривать храбрецов бросить свое опасное занятие и сдаться на милость императора. Лю Шестой и другие атаманы, в свою очередь, посетили этого уважаемого человека в его военном лагере. То, что он, окруженный своими офицерами и солдатами, мог легко арестовать вожаков и не сделал этого, укрепило их доверие к нему. Вот тут среди атаманов и начался разброд. Лю Шестой имел намерение покориться, а Лю Седьмой, напротив, считал заманчивое предложение ловушкой. Как можно верить?! Государственные дела находятся в руках евнухов, и Ма Чжунси не сможет выполнить своего обещания! Тогда их ждет плаха!
Желая разузнать обо всем подробнее, атаманы послали в столицу надежного человека, но ответ он принес неопределенный. Тогда захваченные в Шаньдуне серебро и золото доставили в Пекин и раздарили влиятельным евнухам и сановникам, прося взамен подтвердить сведения о помиловании. Золото и серебро охотно взяли, а вот ни помилования, ни гарантий не предоставили. Убедившись, что деньги и время потрачены впустую, братья Лю и их товарищи с особой силой и яростью возобновили набеги. Это послужило сигналом к резкому подъему повстанческой борьбы, собравшей под свои знамена десятки тысяч бойцов. Правительственные войска ничего не могли поделать с летучими кавалерийскими отрядами "бандитов". Как всегда в таких случаях, стали искать козла отпущения. Им, естественно, оказался Ма Чжунси. Против него использовали слухи, клевету и доносы. Не вел с разбойниками борьбы! Держал вверенные ему войска только для собственной охраны! Был в сговоре с атаманами! Ведь запретили же они своим людям разграбить и сжечь дом Ма Чжунси! Это ли не доказательство?! Заодно приплели к делу сибарита и труса Чжан Вэя. Обоих арестовали, бросили за решетку и приговорили к казни. Ма Чжунси умер в тюрьме, а его начальник вышел на волю, потеряв лишь титул и должность.
Источник: ABIRus.ru (ссылка недоступна)
Китайский чиновник. Уроженец уезда Гучэн. В период правления Чэнхуа (1446-1487), в год и-вэй (1476), получил ученую степень цзиньши. Дослужился до должности левого помощника начальника ведомства цензуры.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Надгробье Ши-цзу, в поминальный храм
вечерний сумрак проник.
Столетья промчались, под зеленью мха
могильная скрылась плита.
И взгляд едва различает на ней
резной государев лик.
В Цзимэне безлюдье, годами никто
не навещает могил.
На ветхих столбах видны кое-где
монгольских знаков черты.
Стенная роспись еще хранит
картины былых побед.
Деревья состарились — на ветвях
цветов давно уже нет,
А белые совы и ночью и днем
пронзительно-скорбно кричат.
Картины упадка, запустения, приметы былого величия всегда рождали отклик в душе китайского поэта. В глубокой грусти созерцает он в местечке Цзимэнь под Пекином храм на могиле Хубилая, императора монгольской династии Юань, который в 1260-1294 гг. правил под именем Ши-цзу. На стенах — эпизоды победных сражений, лики тех, кто погубил династию Сун: Бояня, военачальника Хубилая, и его воинов. Недолговечность мирской славы рождает в душе поэта только чистую печаль.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Китайский чиновник. Уроженец уезда Хэшунь в области Ляочжоу. В период правления Чэнхуа (1465-1487), в год цзя-чэнь (1485), получил ученую степень цзиньши. Дослужился до должности правого помощника начальника ведомства цензуры.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
На небе сгущаются черные тучи,
сулящие скорый дождь.
И снова гость меня покидает,
прощаясь, стоим у ворот.
Печально, а вот придорожная травка
и зелена, и свежа.
Она не знает, как часто близких
приходится в путь провожать.
Источник: "Шедевры китайской поэзии X-XVII веков", 2010
Прославленный художник-пейзажист и портретист, мастер жанровых сцен. Известен также под псевдонимом "Отшельник в шести подобиях" (Лю-жу цзюйши) — по шести ступеням продвижения бодхисаттв в школе Тяньтай. Ставится в число четырех знаменитейших живописцев того времени. Не менее знаменит как каллиграф. Как литератор менее известен, но и здесь создал несколько выдающихся произведений, в том числе поэтических.
Из семьи богатого торговца, получил блестящее образование. Перед сдачей экзаменов в Пекине был уличен в нечестности (он вместе с другом подкупил слугу одного из экзаменаторов, чтобы узнать содержание вопросов), вернулся на родину и отказался от карьеры. Его жизнь стала предметом популярных историй. Автор пейзажей, сцен из домашней и придворной жизни.
Источник: "Китайская поэзия в переводах Льва Меньшикова", 2007
Зажигаю курения, молча сижу
и в себе разбираюсь самом.
Обращения к Будде бормочут уста,
размышления в сердце моем:
Есть ли речи такие на сердце моем,
что могли бы людей обмануть?
Есть ли мысли такие на сердце моем,
что кому-то представятся злом?
Почитание старших, надежность и честь
появляются только тогда,
Когда люди умеют заставить уста
быть созвучными сердцу во всем.
Все другие достоинства слишком малы,
и когда кто-то следует им,
Как бы он ни старался себя отточить,
не сравнится со мною ни в чем.
Люди веткой цветущей украсят главу,
в руки винную чашу возьмут,
Они любят смотреть на танцующих дев,
для них отроки песни поют.
О соблазнах пиров и красоток давно
мы слыхали от древних мужей,
И сегодня, согласно их мудрым речам,
все такое постыдным зовут.
Но бывает и так, что на сердце одно,
а другое совсем на устах:
Без конца замышляют обман для других,
не по правилам Неба живут,
Иль дела неблагие творят в темноте,
отрекаясь от них на свету,
Только пользы от этого им никакой,
это, право, нестоящий труд.
Так послушайте вы, что сюда собрались,
я сегодня поведаю вам:
Житель мира сует непременно умрет,
коли был он однажды рожден.
Если умершему пред владыкой Яньло
от стыда не придется краснеть,
Вот тогда убедиться сумеем мы в том,
что был мужем достойнейшим он.
Стихотворение приписано Таи Иню в одной из новелл, рассказывающих о его судьбе. Сейчас трудно сказать с уверенность, действительно ли оно написано Таи Инем или только приписано ему.
.... размышления в сердце моем. — Для правильного понимания смысла этих строк необходимо помнить, что по китайским понятиям сердце — орган мысли.
Источник: "Китайская поэзия в переводах Льва Меньшикова", 2007
Рис, хворост, соль и масло всюду есть.
В других домах сортов не перечесть
В запасах соуса и уксуса, и чая.
Холодный день. Ничем я год кончаю.
В монастыре известном Чжутансы
Цветеньем сливы взор свой услаждаю.
Название стихотворения переводится как "семь вещей, что открывают дверь", в переносном значении — семь простых вещей повседневного быта, позволяющих существовать любому хозяйству: дрова, рис, масло, соль, соевый соус, уксус, чай.
Ничем я год кончаю... — поэт использует игру слов: "без единого дела" — "без единой вещи", то есть, противопоставляя себя, в сочельник не имеющего этих «семи вещей» и бездельничающего, абсолютному большинству занятых приготовлением к новогодним праздникам соотечественников.
Чжутансы (Монастырь Бамбукового зала) — популярное место, где можно было наблюдать цветение китайской сливы-мэйхуа, неоднократно воспет за это в стихах.
Источник: Стихи.ру
Китайский философ-неоконфуцианец, государственный деятель, писатель и поэт, теоретик литературы и музыки, ученый, занимавшийся естественными науками, главным образом астрономией.
Родился 4 декабря 1474 г. в Ифэне (современный Ланькао, провинция Хэнань) в семье мелкого землевладельца. В 1502 г. получил высшую ученую степень цзиньши и в статусе "многообещающего мужа" (шу цзи ши) был оставлен в штате академии Ханьлинь. Военный министр (1530-1533) и глава цензората (1533-1541); в 1541 г. отстранен от должности и лишен всех чинов. Умер 23 сентября 1544 г. В 1567 г. посмертно реабилитирован.
Главное философское произведение Ван Тинсяна — "Шэнь янь" (慎言, "Осмотрительные слова"), 13 цзюаней, "Я шу" ("Переложения классики"), 2 цзюаня, и другие входят в состав двух собраний сочинений: "Ван-ши цзя цзан цзи"( 王氏家藏記, "Собрание [сочинений] из домашнего книгохранилища господина Вана") и "Ван Цзюньчуань со чжу шу" ("Произведения, созданные Ван Тинсяном").
Оставаясь в рамках неоконфуцианства, Ван Тинсян выступал против обоих его главных направлений: официального — школы [братьев] Чэн — Чжу [Си] (чэнчжу-сюэпай) и неофициального — школы Лу [Цзю-юаня] — Ван [Ян-мина] (луван-сюэпай). В онтологических взглядах следовал за Чжан Цзаем (XI в.) и предшествовал Ван Фу-чжи (XVII в.). Универсальной мировой субстанцией считал "изначальную пневму" (юань ци), существовавшую "до рождения неба (тянь) и земли (ди)", являющуюся "наивысшей вещью (у)", корнем и телесным субстратом (ти) "принципов" (ли) и дао, содержащую в себе "семена" (чжун) всех объектов. "Великий предел" (тай цзи), бывший у чжусианцев интегратором всех "принципов", Ван Тинсян определял как первозданное аморфное состояние материальной, "реально наличествующей" (ши ю) и чувственно воспринимаемой "пневмы" (ци). "Изначальная пневма" вечна и неизменна, ее происхождение неведомо, поэтому она, по Ван Тинсяну, тождественна "Великому пределу" и в гносеологическом смысле — как пределу познания. Помимо "изначальной пневмы" Ван Тинсян выделял производную от нее "пневму порождения" (шэн ци), образующую мир преходящих и изменчивых явлений, в котором воплощаются "формы" (син) и "принципы" и полностью актуализируется дао.
В отличие от ортодоксальных конфуцианцев, утверждавших вечность "принципов" в общественной жизни, Ван Тинсян признавал их изменчивость во времени. "[Индивидуальная] природа" (син) человека, по Ван Тинсяну, неотделима от "пневмы" и формируется осознанным жизненным опытом. Доброта "[индивидуальной] природы" изначально присуща только "совершенномудрым" (шэн), простые же люди должны ее в себе воспитывать. Тезис о благоприобретаемости и социальной обусловленности доброты противостоит ортодоксальным для конфуцианства положениям учения Мэнцзы (IV-III вв. до н. э.) и сближает взгляды Ван Тинсяна с концепцией Сюньцзы (IV-III вв. до н. э.). Исходя из эмпирической обусловленности знания, Ван Тинсян критиковал возвеличивание его априорных форм типа "благосмыслия" (лян чжи). С позиций реализма и практицизма Ван Тинсян выступал против теологических тенденций Дун Чжун-шу (II в. до н. э.), "нумерологии" (сяншучжи-сюэ) Шао Юна и квиетизма Чжоу Дуньи (XI в.).
Источник: Синология.ру, автор А. И. Кобзев
Уроженец уезда Цзюньчуань. В эру правления Хунчжи (1488-1506), в год жэнь-сюй (1502), получил ученую степень цзиньши. Дослужился до начальника военного ведомства; одновременно состоял старшим воспитателем при наследнике престола. Принадлежал к "семерке ранних" поэтов. Был привержен поэзии, насыщенной глубокими мыслями, критиковал бездумное подражательство. Создал собственную теорию овладения поэтическим искусством, включающую так называемые "четыре задачи" (сы-у) и "три умения" (сань-хуэй).
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Изо дня в день,
страдая от ветра и пыли,
Был я печалями,
словно долгами, опутан.
Годы промчались,
как-то весенним утром
Пестрые пряди
в зеркале вдруг отразились.
Источник: "Китайская классическая поэзия. Сост. И. Смирнов", 2005
Древний курган
бурной зарос полынью.
Крик воронья
над позабытой могилой.
Тело давно
истлело, немо и глухо.
Знаешь об этом
и все же чувствуешь горе.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Китайский поэт. Уроженец уезда Чоучжан. В период правления Хунчжи (1488-1506), в год и-чоу ( 1505), получил ученую степень цзиньши. Занимал должность в столичном управлении строительных работ. За поэтический талант был причтен к "десяти даровитым" поэтам своего времени.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Весной, во вторую луну, река
прозрачна и полноводна.
На севере над одинокой горой
темнеют сизые тучи.
И вот из этих темнеющих туч
хлынул ливень могучий,
А я через реку собрался плыть,
и ливень меня опечалил.
Стоит отметить, что эпитет "прозрачная" намекает на знаменитую строку из стихотворения Се Тяо:
Чиста река,
прозрачна, как шелк белейший, —
о которой спустя столетия Ли Бо сказал:
Из-за нее надолго запомнят
Се — светило поэтов.
Конечно, все это было прекрасно известно средневековым китайским читателям и тотчас приходило на память.
Источник: "Светлый источник", 1989
Китайский поэт династии Мин. Уроженец уезда Личэн. В эру правления Хунчжи (1488-1506), в год бин-чэнь (1496), получил ученую степень цзиньши. Был многообразно одарен, гостеприимен, мастерски поддерживал застольную беседу. В "семерке ранних" принадлежал к избранному кругу "четырех талантливых" поэтов. Непринужденное изящество его стихов — вполне в духе его кумиров, танских стихотворцев. Питал истинную страсть к редким книгам и, когда его уникальное собрание погибло при пожаре, умер, не вынеся потери.
Источник: "Прозрачная тень. Поэзия эпохи Мин". Пер. И. Смирнова. СПб., 2000"
Лунная осень, деревья голы,
холод все злее.
Однако весною цветущие ветви
радуют лунную деву.
Она давно на луне поселилась,
это известно любому.
Но кто бы поверил, что и поныне
она вспоминает землю...
Источник: "Китайская классическая поэзия. Сост. И. Смирнов", 2005
Китайский поэт. Уроженец уезда Синьян. В эру правления Хунчжи (1488-1506), в год жэнь-сюй (1502), получил ученую степень цзиньши. Дослужился до должности помощника начальника провинциального управления по делам просвещения в Шэньси. Входил в "семерку ранних", среди которых признавался одним из "четырех талантливых". В творчестве своем следовал как образцу поэзии эпохи Тан, но настаивал на непременно творческом характере подражания; часто спорил об этом с Ли Мэнъяном. Современники находили в стихах Хэ Цзинмина отличавшую его от иных поэтов искренность чувств, свободную пластику, но годы почти стерли особенное, выявив то общее, что соединяло поэтов "семерки ". Не случайно в 1603 г. появилось "Собрание стихов почтенных Хэ и Ли" — к этому времени казалось уже вполне естественным общее издание при жизни так не согласных между собою Хэ Цзинмина и Ли Мэнъяна.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
В конце XV в. получила известность группа "Семь ранних поэтов" (Цянь ци цзы). Видя нараставшее неблагополучие в обществе, они считали необходимым возродить действенные в их понимании социальные и нравственные идеалы и сделать литературу выразителем настроений мыслящего и эмоционально богатого человека. В группе главенствовали Ли Мэнъян (1473-1530) и Хэ Цзинмин (1483-1521). Они призывали отказаться от сунской литературной традиции, которую связывали с насаждением неоконфуцианского учения, и "в изящной прозе возвратиться к стилю эпох Цинь и Хань, а в поэзии — к периоду расцвета Тан". В полемическом задоре Ли Мэнъян даже утверждал: "При Сун не было стихов". Он полагал, что следует вспомнить о древних временах, когда и в жизни, и в стиле словесного творчества люди не находились в жестких рамках закостеневшей системы правил и регламентаций. Призыв следовать положениям древнего конфуцианства, которые казались ему наиболее своевременными и необходимыми, сопровождался у него частыми напоминаниями о важности для поэта знания фольклорного песенного творчества — "истинные стихи в народной среде". Он привносил в свое творчество духовный настрой, язык и простоту народных песен, что несколько обновляло стих. В гу ти ши он брал за образец произведения эпох Хань и Вэй, а в цзинь ти ши следовал за стихами расцвета Тан, причем особенно почитал Ду Фу. У Ли Мэнъяна немало эмоциональных стихов о различных событиях и явлениях тогдашней жизни. Хэ Цзинмин видел в возвращении к древности возможность обрести некую свободу в трактовке современной проблематики и в использовании накопленных поэзией творческих принципов. Помимо лирических стихов он писал произведения, воссоздававшие эпизоды из жизни людей разного общественного положения. К эстетическим установкам и поэтической практике "Семи ранних поэтов" были близки "Четверо талантов из У" (У чжун сы цай цзы, поэты и художники из города Учэна, современный город Сучжоу провинции Цзянсу) во главе с прославленным живописцем Тан Инем (1470-1523).
Источник: Chinese Poetry on Web (ссылка недоступна)
Вот вы меня провожаете в путь
на склоне горы Двух колодцев.
Ветром и снегом пронизан лес,
острее горечь разлуки.
Еду на запад, дорога длинна —
оттуда дома не видно.
Медленно солнце идёт на закат,
скрываясь в Чжуннаньские горы.
Это стихотворение было написано, когда друзья приехали проводить автора в провинцию Шэньси, где он должен был вступить в должность помощника тисюэ.
Тисюэ — чиновник, ответственный за академические дела и председательствовавший на экзаменах в династии Мин.
Гора двух колодцев — Шуанцзиншань (双井山) (горы недалеко от Пекина).
Чжуннаньские горы — горы Хуашань и Чжуннань в провинции Шэньси.
Источник: "Светлый источник", 1989
Жухлой осенней травой покрыты
двенадцать вершин Ушань.
Знобкий туман и холодный месяц
плывут над ущельем Цзюйтан.
Темные клены, челнок одинокий,
на реке неприкаянный гость.
И не кричат обезьяны ночные,
а душу томит тоска.
Источник: "Светлый источник", 1989
Облака белоснежные
бесконечной плывут чередой.
К перилам склонившись,
на высокой башне стою.
Прошумела крылами,
ночной растревожив покой,
Лебединая стая
из моей Чанъани родной.
Источник: "Китайская классическая поэзия. Сост. И. Смирнов", 2005
Ян Шэнь (кит. трад. 楊慎, упр. 杨慎, пиньинь Yáng Shèn; 1488—1559) — китайский поэт и писатель минской эпохи. Известен также под вторым именем (цзы) Юнсю (кит. упр. 用修, пиньинь Yòngxiū) и псевдонимами (хао) Шэнъань (кит. упр. 升庵, пиньинь Shēng'ān), Бонань-шань-жэнь (кит. упр. 博南山人, пиньинь Bónán Shān Rén, буквально: «Человек с горы Бонань»), Бонань-шу-ши (кит. упр. 博南戍史, пиньинь Bónán Shù Shǐ, буквально: «Историк гарнизона Бонань»). Почетное посмертное имя (ши) Ян Вэньсянь (кит. трад. 楊文憲, упр. 杨文宪, пиньинь Yáng Wénxiàn). Ян Шэнь был родом из Синьду (провинция Сычуань). Его отец, Ян Тинхэ (杨廷和, Yang Tinghe) занимал одну из главных позиций в бюрократии Минской империи (член Имперского секретариата (нэйгэ, 內閣) в 1509 г, Генеральный секретарь — 1513 г). Сам Ян Шэнь в 1511 г. с отличием прошёл имперский экзамен на степень цзиньши, высшую степень в системе минских госэкзаменов, открывавшую ему дорогу к назначениям на ответственные посты в государственный аппарат. Он стал членом Академии Ханьлинь, где участвовал в составлении истории царствия тогдашнего императора Чжэндэ (Чжу Хоучжао). Первый брак Ян Шэня был коротким. Рано овдовев, в 1519 г он женился второй раз на 21-летней Хуан Э (黄峨; Huang E; 1498—1569; второе имя (цзы) Хуан Сюмэй (黄秀眉)), дочери другого высокопоставленного чиновника. Одарённая девушка получила хорошее образование, что было довольно необычно для той эпохи, и как и Ян Шэнь, слагала стихи. Тем временем в Пекине назревал политический конфликт. Когда Чжу Хоучжао (император Чжэндэ) умер в 1521 г., не оставив наследника, его мандарины под руководством Ян Тинхэ вытащили его 14-летнего двоюродного брата, Чжу Хоуцуна из хубэйской глуши, и организовали его коронацию под титулом император Цзяцзин. Однако юный император, вместо того, чтобы чтить усопшего Чжу Хоучжао как отца родного и регулярно воздавать ему посмертные почести, решил посмертно возвести своих собственных родителей в императорское достоинство, и построить им императорский мавзолей на родине в Хубэе. Не стерпев такого игнорирования правил императорской преемственности, Ян Тинхэ в 1524 г. отошёл от дел, а Ян Шэнь вместе с сотней других чиновников принял участие в протестах в Запретном городе против поведения молодого императора. Цзяцзину это вовсе не пришлось по душе, и он велел жестоко выпороть участников выступления, и сослать их на границы империи. Место ссылки Ян Шэню было определено в западном Юньнане, недалеко от бирманской границы. Он провёл там более тридцати лет, пользуясь уважением местных деятелей культуры, и написав немало о природе, людях и обычаях этого края. Особенно известно его эссе «Записки с горы Дяньцан» (点苍山志, Дяньцан шань чжи), написанное после восхождения в 1530 на эту гору близ города Дали. После высылки Ян Шэня в Юньнань, его супруга Хуан Э (Хуан Сюмэй) жила главным образом в родовом поместье Янов в Сычуани, и руководила делами их клана. Супруги встречались лишь изредка, общаясь главным образом по почте. Их письма не сохранились, но стихи, которыми они обменивались, стали широко известны. Литературоведы до сих пор спорят об авторстве некоторых из стихов, приписываемых Хуан Э, подозревая, что на самом деле они написаны её мужем.
Источник: "Википедия.ру"
Луна ясна,
безоблачен небосвод.
Видно отчетливо, как по Янцзы
из края далекого лодка плывет.
Словно вода, прозрачен
свет, струимый луной.
Гладь Янцзы не тревожима
даже самой малой волной.
С цветом неба сливается
цвет спокойной влаги речной.
Плакучие ивы на берегах
легко различить вдалеке.
Испуганы ярким светом луны,
птицы кричат на песке.
Бросить бы весла и бечеву,
подняться бы налегке,
С попутным ветром уйти в небеса,
плыть по Небесной Реке.
Источник: "Восточный склон. Китайская поэзия в переводах Е.В. Витковского", 2020
Китайский поэт. Уроженец уезда Линьцин. Принадлежал к кругу "Семи поздних" поэтов, но, поссорившись с Ли Паньлуном, в поэтических собраниях участия не принимал. По утверждению антологиста, "в его пятисловных стихах нового стиля слова и строки отточены, напоены силой и звучанием, так что он единственный из семерки, кто встал на самостоятельный путь. В стихах древнего стиля держится нормы, блюдет прежний устав, в них нет жизненной силы, поэтому выбор их миновал".
Источник: "Прозрачная тень. Поэзия эпохи Мин". Пер. И. Смирнова. СПб., 2000"
Глаза проглядела,
в речные просторы глядя.
Вот осени иней
прибрежные выбелил травы.
Как жалко, что гуси
уже на юг улетают —
Со мной не разделят
печаль ожиданья на башне.
Источник: "Прозрачная тень", 2000
Китайская поэтесса, жившая в эпоху Мин (правление императора Чжу Ицзюня под девизом Ваньли (“Бесчисленные годы”, 1572-1620 гг.)).
Была помолвлена с ученым Фу Шэном, но его заточили в тюрьму, а ей не разрешили последовать за ним. После этого Ци Цзинъюнь заперлась дома, где изучала буддийский канон, и умерла от тоски по любимому.
По материалам: baidu.com
И волнует весна, и пьянит,
Навевает бескрайнюю грусть.
Так терзает цветов аромат,
Песня иволги ранит мне грудь.
Пусть же слезы прольются из глаз,
Хлынут ливнем стремительным пусть,
Чтобы завтра любимый не смог
Из-за ливня отправиться в путь.
Источник: "Встречи и расставанья", 1993
Китайский писатель и поэт, живший во времена династии Мин. Родился в Хуайане (провинция Цзянсу) в бедной семье, но получил хорошее образование. С детства отличался разносторонними талантами: умел рисовать, писать и играть в шахматы, писал стихи, коллекционировал книги и картины. Писатель также почитал народные предания и легенды, а потому он их собирал на протяжении жизни и часто использовал в своем творчестве.
Несмотря на это, он неоднократно терпел неудачу на государственных экзаменах, поэтому жил бедно. Родители выгодно его женили, поэтому ему пришлось заниматься торговлей. Сам же он тяготел к литературе, много читал конфуцианские книги. Также занимался написанием поминальных надписей, что было уважаемым занятием в то время. Он считал, что его талант недооценен, что выражалось впоследствии в его литературном творчестве.
В среднем возрасте ему все же удалось вступить в университет и получить должность в Пекине. Но работа ему не понравилась, и спустя какое-то время он ее забросил. Отныне и до конца своих дней писатель занимался только литературной деятельностью. За это время написал много как поэтических произведений, так и прозы. Детей у него не было, поэтому он провел всю жизнь в уединении.
Умер в полной безызвестности и бедности в 1582 г.
Наиболее известным произведением У Чэнъэня считается роман "Путешествие на Запад", который по политическим соображениям был опубликован анонимно. В то время, когда жил писатель, было популярным копировать классическую литературу. Но У Чэнъэнь пошел против такого подхода, написав "Путешествие на Запад" на народном языке. Такой подход считался вульгарным. Из-за анонимной публикации романа авторство У Чэнъэня ставят под вопрос.
Роман "Путешествие на Запад" основан на народных легендах о путешествии монаха Сюаньцзана в Индию (VII в.). Сюжет романа постепенно превращался в аналог волшебной сказки — появлялись дополнительные сюжеты, не связанные с основной темой, персонажи. Так сюжет легенды очень изменился. Сейчас его можно охарактеризовать как приключенческий, и в то же время сатирический роман. Этот роман полон чудес и подвигов. У героя появляются "помощники" — царь обезьян Сунь Укун, сосланный на землю за устроенный им переполох в Небесном дворце, и свинья Чжу Бацзе, также сосланный с небес за свои провинности. Царь обезьян Сунь Укун — персонаж героический, Чжу Бацзе — комический. Вместе с монахом Сюаньцзаном они образуют группу персонажей, демонстрирующих принципиально различную реакцию на одни и те же события.
В романе персонаж Сунь Укуна выходит на передний план. Буддийский монах почти лишен индивидуальности и скорее выступает, как сатирический образ духовенства.
Роман трактуется по-разному: и как буддийское наставление, и как отражение народной борьбы, и как волшебная сказка, и как роман о поисках истины. Фантастические черты романа имеют аналогии с реальностью и, таким образом, выступают как обличители пороков общества.
Роман также интересен с культурологической точки зрения, так как его наполняют описание жизни и быта средневекового Китая. Он был очень популярен в Китае. Его неоднократно переделывали, дополняли. Сюжет романа стал источником многих интерпретации для сцены традиционного китайского театра. "Путешествие на Запад" стало началом жанра фантастической или героико-фантастической эпопеи.
Кроме "Путешествия на Запад", У Чэнъэнь написал много стихов и рассказов, но большинство из них были утеряны. Сохранившаяся часть наследия собрана в 4 тома под названием "Сохранившиеся рукописи учителя Шэ Яна".
Его поэзия и проза считаются критической, в них он критиковал общество за его аморальность. В одном из своих стихотворений автор описывал себя как бунтаря. Поэзия У Чэнъэня сосредотачивается на выражении эмоций. Но даже стихи, которые он публиковал под собственным именем, не вполне можно причислить к классическому стилю.
Вдобавок к критике общества писатель гордился реалистическими формами своих работ — даже в его фантастике был элемент реализма.
Источник: ru.wikipedia.org
Уроженец области Хуайань провинции Цзянсу. С детства был весьма начитан, но экзамены дались ему с трудом. Не прошел столичные испытания и не получил титул цзиньши. По словам Лу Синя, обладал "замечательным талантом, острым умом, глубокими знаниями". При жизни был известен как поэт, но подлинную славу принес ему роман "Путешествие на Запад", в котором описано паломничество танского монаха Сюаньцзана в Индию за священными книгами.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Ах если сердце чисто,
Как стекло,
Оно во тьме
Лампадой яркой блещет
И в суетном томленье
Не трепещет.
Спокоен дух,
И все кругом светло.
Но стоит ошибиться, —
И тревога,
И косность, и грехи
Тебя подстерегут.
Десятки тысяч лет
Напрасно пробегут,
Не завершишь трудов,
Не кончится дорога.
Ты к Истине иди
Дорогой мудрых дел.
И. если дух
К добру стремиться не устанет,
Блаженным будет
Твой земной удел:
Храм Будды
Всюду пред тобой предстанет!
Источник: "Путешествие на Запад" в 4-х томах, Т4, 1959, стр. 204
В небытии родившись — бытие
В свой вид первоначальный переходит,
Из жизни тлен, из тлена жизнь выходит,
Меняя лишь обличие свое.
Все будущее скрыто в пустоте,
Пустое — содержанием богато,
Невидимое — зримым чревато,
Грядущий свет таится в темноте.
Что пустота? — она лишь пустота,
Пустое невесомо и незримо,
И не вещественно, но это только мнимо.
В ней ширь и глубь, объем и высота!
Однако глубь и высь, объем и широта
Вовек от пустоты неотделимы:
Все то, что осязаемо и зримо,
По сути дела — та же пустота!
Но пустота — не пустота, поскольку
Хранит в себе и суть вещей и вид,
А все вещественное пустоту таит,
Не будучи вещественным нисколько.
Лишь тот, кто сказанное мной постичь сумеет,
Все тайны бытия уразумеет!
Источник: "Путешествие на Запад" в 4-х томах, Т3, 1959, стр. 150
Кто хочет богатства и славы добиться,
Тот с мирным досугом навеки простится.
Источник: "Путешествие на Запад" в 4-х томах, Т4, 1959, стр. 102
Мой возраст — тысячелетний,
Но строен, как в юности, стан,
Всегда я в одежде летней,
Чей запах душист и прян;
Как кружевное плетенье
Изгибы моих ветвей,
Бегут от них легкие тени,
Как сотни проворных змей...
Меня посещают птицы,
Чьих крыльев размах широк,
К Познанью мой дух стремится,
Подходит мудрости срок...
Рожден я прямым и твердым
И старости не боюсь —
Она не помеха гордым,
И ей я не поддаюсь.
Пусть я не простого рода,
Приют мой — в чаще густой,
Минуют меня невзгоды
И мир с его суетой.
Источник: "Путешествие на Запад" в 4-х томах, Т3, 1959, стр. 259
На дверях и на окнах —
Распахнутые занавески,
Всюду хрупкие ширмы,
Все светится в утреннем блеске,
И большая картина,
Сверкая, висит посредине,
Возвещая гостям
Долголетье и счастье отныне.
А по стенам узорным
Развернуты свитки цветные,
Светят мягкими красками
Виды на них расписные:
Голубеет весна,
Зеленеет обильное лето,
Осень желтой листвой,
А зима белым снегом одета.
Из треножных сосудов
В узорах драконов занятных
Не спеша поднимаются
Волны дымков ароматных,
И повсюду увидишь
Средь этих паров благовонных
Черепах и сорок,
На курильницах изображенных.
Посмотри, сколько блюд,
Сколько тонких и редкостных брашен,
Каждый стол в этом зале
Нарядно цветами украшен
Леденцы в виде львов
Возвышаются пестрою грудой,
И уставлены скатерти
Тонкой цветною посудой.
Все к усладам зовет,
Все обилием радует взоры,
Перед входом, у лестниц,
Стоят наготове танцоры,
Музыканты сошлись,
Нарядясь в разноцветные ленты,
Перед пиром веселым
Настраивают инструменты.
На столах золоченых,
Расставленных в зале рядами,
Драгоценные вазы
Полны наливными плодами,
А парчовые скатерти
Шелком расшиты цветистым
И обильные кушанья
Маслом блестят золотистым.
Сладок рис отварной,
Удивительно вкусный и сытный,
И от постных супов
Поднимается пар аппетитный,
А душистого чая
И сладостных вин ароматы
Словно дымкою прелести
Зал оживляют богатый.
Хоть радушный хозяин
Не знатного происхожденья,
Но и яствам царей
Не уступят его угощенья.
А вокруг — восторгаясь
И пир возвещая великий,
Сотрясают и небо
И землю веселые клики!
Источник: "Путешествие на Запад" в 4-х томах, Т4, 1959, стр. 434
О двоедушие, источник горьких бед!
Тебе и небосвод внушает подозренье,
И вызывают странные сомненья
И цвет морской волны и солнца ясный свет!
О двоедушие, великих бед творец!
Начав свой путь в неискреннем смиренье,
Ты добиваешься богатства, поклоненья
И проникаешь в императорский дворец...
О двоедушие, тебе прощенья нет!
На юг и на восток ведешь ты наступленье,
На западе война, на севере броженье,
И нет конца борьбе и усмиренью,
И края нет походам и сраженьям,
О двоедушие, источник вечных бед!
Откроем же смятенные сердца,
Избавив их от зла, — благому созерцанью!
И возрастим в себе не горе и страданье,
А жизнь без тлена и блаженство без конца.
Источник: "Путешествие на Запад" в 4-х томах, Т3, 1959, стр. 150
Пусть снег глаза запорошит, сойдет туман с небес,
К тебе дорогу все равно найду, мой старый лес!
Пусть скрыта узкая тропа средь зарослей и скал,
Ее и в темноте ночной всегда б я отыскал
Над склоном западным дожди сегодня пролились,
На склоне южном все ручьи сегодня разлились,
Стал полноводен и шумлив сверкающий поток,
Через него не перейти, — настолько он глубок!
Источник: "Путешествие на Запад" в 4-х томах, Т3, 1959, стр. 161
С чего начать духовный путь
К вершинам созерцанья?
Сперва тревоги изгони
Прочь из души своей,
Чтоб рой желаний не мелькал,
Как стая обезьянья,
Чтоб мысли не неслись в тебе
Стремительней коней.
Но если их ты не изгнал,
А только взял на привязь,
Пяти пороков все равно
Тебе не удержать,
И чуть задержишься в пути,
Идти вперед противясь,
Три непростительных греха
В тебе взойдут опять.
Свободу дашь своим страстям —
Лишишься эликсира,
Который лишь один душе
Бессмертие дает.
Желаньям будешь потакать,
Пустым соблазнам мира —
Природный, изначальный дух
В тебе не расцветет.
Отвергни раз и навсегда
Порывы дум случайных,
Пусть гнева, радости, забот
Бежит душа твоя,
И лишь тогда узнаешь ты
О сокровенных тайнах
И навсегда уйдешь душой
В покой небытия.
Пять пороков — бахвальство, кокетство, танцы, пение и стихотворство.
Три непростительных греха — поджог, грабеж и убийство.
Источник: "Путешествие на Запад" в 4-х томах, Т4, 1959, стр. 318
Сунь У-кун поспешил к тому месту, откуда доносился голос, и увидел человека, у которого
...были большие уши,
Четырехугольный лик;
С виду он добродушен,
Ростом довольно велик,
Полного телосложения,
И животаст и плечист,
Словно река осенняя
Взор его ясен и чист.
Вешним теплом пронизаны
Взгляды его и слова,
Златыми цветами унизаны
Ризы его рукава.
От лика его и прохладных
Ярких его одежд
Веет довольством отрадным,
Сбыточностью надежд.
То первый из достопочтенных
Живущих в горных краях,
Майтрея присноблаженный,
Улыбающийся монах.
Источник: "Путешествие на Запад" в 4-х томах, Т3, 1959, стр. 307
Красные листья иней покрыл
И поредели леса,
Сосны и кедры вершины свои
С гор вознесли в небеса,
Запахом нежным цветов мэйхуа
Воздух уже напоен —
Тонким лучом молодая весна
Каждый раскроет бутон,
А хризантемы завяли уже,
Вянут и лотос и чай,
И по холодным перилам моста
Ветки сухие стучат...
Источник: "Путешествие на Запад" в 4-х томах, Т1, 1959, стр. 268
Сделал красными горные дали
Кленов пышных осенний наряд,
Хризантем лепестки опадали...
Из кустарников, полный печали,
Реже слышался стрекот цикад.
Вянул лотос, цветы увядали,
Мандаринов густел аромат,
В небе бледном, построившись в ряд,
Стаи диких гусей улетали...
Источник: "Путешествие на Запад" в 4-х томах, Т1, 1959, стр. 400
Дождь прошумел,
жара сменилась прохладой.
На ветке утуна
трепещет каждый листочек.
Кружат светляки
над тропкой среди осоки.
Поздний сверчок
громче звенит в полнолунье.
Капли росы
блестят на цветах поникших
Красные травы
покрыли песчаную отмель.
Плакучая ива
первой роняет листья,
И, словно ей вторя,
осенняя плачет цикада.
Это и два следующих стихотворения сочинены У Чэн-энем для его знаменитого романа "Путешествие на Запад", где ими последовательно открываются три главы — стихотворения служат своеобразными хронологическими вехами прозаического повествования. Написаны они в строгой классической традиции стихов ши и насыщены хорошо известными читателям приметами соответствующего времени года. Здесь и сверчок, и цикада, и красные клены, увядший лотос (который не случайно сравнивается с шелковым веером — с наступлением холодов веер уже не нужен), и гуси, стремящиеся к югу.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Кленовой листвою
алеют-пылают горы.
Никнут цветы
под резким вечерним ветром.
Глуше, ленивей
кричит ночами цикада.
Стрекот сверчка,
все горше горькие думы.
Лотос увядший,
как белый шелковый веер.
Благоухают
золотые шары апельсина.
Тянутся к югу
диких гусей караваны,
Плавно скользят
по грустно-серому небу.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Скоро поблекнет
горных слив красота,
В прудах и озерах
вода подернется льдом.
Ветр, налетев,
листья: сорвет с дерев.
Только сосна
сохранит зеленый наряд.
Темные тучи
скоро посыпят снег.
Травы в горах,
иссохнув, склонились к земле.
В дальней дали
сполохи светлых зарниц.
Пасмурно, стыло —
холод проник до костей.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Думы мои
о надеждах минувших лет.
Служить восхотел
и погряз в мирской суете.
Что-то давно
не слышно из дому вестей.
Чиновник-бедняк,
я на жалованье живу.
Ранних цветов
вдыхаю в лесу аромат.
Рассветной порой
возвещает о чем-то петух.
Душа, как всегда,
с вечной природой в ладу.
Мысли текут,
Рождаются эти стихи.
После множества неудачных попыток поступить на службу поэт наконец-то получил должность помощника начальника уезда в провинции Чжэцзян. Но долгожданный пост принес только разочарование, и спустя два года У Чэн-энь "встряхнул с отвращением рукавами, оставил службу и возвратился домой".
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Китайский поэт времен империи Мин. Уроженец уезда Личэн. В эру правления Цзяцзин (1522-1567), в год цзячэнь (1545), получил ученую степень цзиньши. Дослужился до должности инспектора провинции Хэнань.
Вместе с друзьями, так называемой "Семеркой поздних поэтов", выступил против теоретических установок кружка Ли Мэнъяна, однако в поэтической практике, по существу, шел тем же путем, ориентируясь на нередко лишенную творческого импульса подражательность. Впрочем, стихи его высоко ценились и современниками, и позднейшими критиками, один из которых уподобил их горному снегу, чистому и сверкающему.
Источник: "Прозрачная тень. Поэзия эпохи Мин. Пер. И. Смирнова. СПб., 2000"
При Танах уже не существовало тех древних пятизначных стихотворений-гуши, но были старинного типа стихи. Такие гуши Чэнь Цзы-ана, тем древним подражавшие, сюда не отобраны.
В семизначных старинного типа стихах-гуши один Цзы-мэй не утратил духа и формы начала Тан — они у него повсеместно, и вдоль и поперек. А у Тай-бо, хоть тоже подобное повсюду, вдоль и поперек, но зачастую как бы через силу, словно стрела из самострела на излете; все вперемешку, без разбора, пространно слишком — то есть: первейший гений попросту дурачит слух людской.
Что до пяти- и семизначных цзюэцзюй — "оборванных строф", то здесь за все три века танских один превосходил иных и прочих, которые и не намеревались, как он, достигнуть совершенства, — и словно без усилий. Тай-бо и сам не ведал, насколько преуспел, зато трудяги терпели неудачи.
У авторов пятисловных уставных и рядных уставных стихов в общем вдоволь прекрасных строк, таких, которые с трудом даются тем, кто сочиняет семисловные и в уставном порядке. Ван Вэй с Ли Ци познали сию тайну. И пусть столь многие стихи Цзы-мэя совершенны, но люди волнуются-досадуют, что он не сполна себя проявил...
Поэты горевали, что не до конца явили свой небесный дар. Но позднее благородные мужи сочли, что этим собранием исчерпываются танские стихи, а танские стихи себя в нем исчерпали.
Написано цзинаньским Ли Пань-луном
Ли Пань-лун (1514-1570) — поэт и литературный критик, составитель "Тан ши сюань" — "Изборника танских стихотворений".
Древних пятизначных стихотворений-гуши, но были старинного типа стихи. — речь идет о том, что так называемые "Двенадцать древних стихотворений" ("Гуши ши цзю шоу", около I века н. э.) — это уже классика, помещенная в известный "Литературный изборник" ("Вэнь сюань"); то, что при Танах именовалось гуши — "древними стихами", это гутиши — "стихи древней формы", более свободной, чем "упорядоченные, или регулярные стихи" люйши.
Чэнь Цзы-ан (661-702) — поэт начала эпохи Тан.
Цзы-мэй — одно из прозваний поэта Ду Фу.
Вдоль и поперек, точнее, "крест-накрест". — автор предисловия дважды использует здесь широко распространенное идиоматическое выражение, которое, что интересно, содержится в одном из стихотворений сборника. См. стихотворение Вэя Чжэна "По-прежнему о заветном" и комментарии к нему.
Тай-бо — одно из прозваний поэта Ли Бо.
Пятисловных уставных и рядных уставных стихов — имеются в виду, во-первых, пятисловная разновидность уставных, или регулярных, стихов люйши — стихов с довольно строгой организацией (восемь строк в стихотворении, особый мелодический рисунок строки, система рифм и прочее), отличавшей эти "стихи новой формы" от древних гуши, а во-вторых — другая их разновидность — длинные стихи пайлюй, подчас именуемые поэмами.
Ван Вэй (699-761) — поэт, каллиграф, живописец, музыкант.
Ли Ци — поэт, живший около 742 года.
Источник: "Чистые и ровные мелодии" в переводах В.М. Алексеева, 2018, стр. 11
Листва зеленых платанов шуршит,
льет пронзительный дождь.
Осенние краски тают вдали —
там, за границами Чу.
Челн одинокий кто разглядит,
горечь разделите с кем?
В западный край провожают вас
лишь белые облака.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989, стр. 237
С северо-запада
явился осенний ветер
И раздувает
полы дорожного платья.
Знать бы, откуда
плывут облака по небу.
Может, из дому?
Но никого не спросишь...
Хриплое ржанье
хуских коней в отдаленье.
Плавно слетают
листья увядшие с тутов.
Краски заката
над Срединной равниной.
Комья колючек
мчатся по бранному полю.
Трудно не вспомнить
пройденные дороги —
Перед походом
в сердце привычная горечь.
Источник: "Прозрачная тень", 2000, стр. 187
Северо-запад
дышит осенним ветром,
С шелестом-свистом
гнутся густые травы.
Вечно в дороге,
словно скиталец бездомный.
Беды-заботы,
все на путях-перепутьях.
Сколько же может
молодость ваша длиться?
Странника скоро
и вспоминать позабудут.
Вам посылаю
эти строки на шелке,
Снова слезами
горькими шелк пропитался.
Начал словами:
"Дома благополучно",
А на прощанье:
"Ваши друзья постарели".
Источник: "Яшмовые ступени", 1989, стр. 214
Вот из ущелья
выехал — что ж впереди?
Сосны и ели
встали плотной стеной.
Гром прокатился —
отзвук в расселинах скал.
Горы укрыла
мрачная туча с дождем.
Местный правитель
несправедлив и жесток.
Честный чиновник
людям бессилен помочь.
Тяжко и горько
думать о судьбах страны.
Слезы роняю
в дикие заросли трав.
Столкновение человека высокой конфуцианской морали с безнравственным правителем — одна из наиболее драматичных коллизий для человека слу жилого сословия. В далеких областях, вроде Гуанъяна (Северо-Восточный Китай}, правитель был практически никому не подотчетен, и произволу его не было границ.
Источник: "Светлый источник", 1989, стр. 218
Свежесть лица
не сохранить неизменной,
Вёсны в цвету
сменяются увяданьем.
Горестный ветер
землю окутает пылью,
Глянешь окрест —
как же все помрачнело!
Раз поутру
заговоришь о дороге,
Значит, пора
снова готовить одежду.
Скоро мороз
волосы схватит жестко,
Слезы в глазах
льдинками чистыми станут.
Взор поднимаю —
звезды Реки в поднебесье
Так далеки,
словно бы листья кувшинок.
Мир для тебя
сделается враждебным,
То-то теперь
праздную жизнь позабудешь.
Краткий ночлег
будешь делить со скотиной,
Днем, что есть сил,
станешь настегивать клячу.
Сам же в пути
вечно во власти погоды...
Как возлюбить
горькую странничью долю?!
Источник: "Китайская классическая поэзия. Сост. И. Смирнов", 2005, стр. 370
Книгу писал всю жизнь,
не написал и знака.
"Истинный путь" пытался постичь,
но остался безумцем.
Вас попрошу: берегите себя,
праздностью тешьте душу.
Мутное попивайте винцо —
сколько хотите, вволю.
Нет человека, чтоб не ценил
выгод чиновничьей службы, —
Кто бы, как вы, сумел навсегда
должность оставить спокойно?
Нет человека, чтоб не ценил
власти своей над другими, —
Кто бы, как вы, ворота закрыв,
жил, никому не мешая?
Нынче против глупцов воевать —
не ко времени песня.
В жизни, которой правит покой,
тоже есть своя прелесть.
"Знающий не говорит, говорящий не знает", утверждал даосский философ Лао-цзы (VI в. до н. э.) в сочинении "Даодэцзин", и его неоднократно упрекали в непоследовательности, например Бо Цзюй-и (пер. Л. Эйдлина):
Но если так, и почтенный Лао
именно тот, кто знал, —
Как получилось, что он оставил
книгу в пять тысяч слов?
Наш поэт демонстрирует, так сказать, полное и безупречное следование даосской доктрине — "Истинному пути". То же относится и к его умению, проведши, как явствует из стихотворения, годы на службе, "остаться безумцем", т. е. сохранить свободу поведения и мысли, которые в ритуализованном средневековом обществе воспринимались как чистое сумасшествие. В стихотворении отчетливо выражен идеал "возвращения к садам и полям", жизни на лоне природы. Последние строки, намекающие на неблагоприятное положение в стране, связаны со словами Конфуция: "В царстве, охваченном смутой, не живите. Когда в Поднебесной порядок, будьте на виду. Если нет порядка, скройтесь", т. е. формулируют отношение к отшельничеству как к форме социального протеста.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989, стр. 216
Пышное пиршество в Лянском саду
среди расцветших цветов.
Вот и последний цветок увял,
но все еще длится пир.
На лепестках настоялось вино
и так прекрасно на вкус —
Можно без устали пить и пить,
потом отдыхать во хмелю.
Седоголовых в те времена
еще не встречалось меж нас.
Думали мы, что свежесть лица
сумеем навек сохранить.
Разве не всюду с ветром весной
цветут-расцветают цветы?
Разве не всюду на их красоту
люди спешат поглядеть?
Разве возможно, узрев красоту
домой возвратиться ни с чем?
Источник: "Яшмовые ступени", 1989, стр. 216
Освободился
от службы в землях Саньцинь
И возвращаюсь —
герой "Четырех скакунов".
Северный ветер
ковром расстилает пыль.
Снегом засыпан
берег Желтой реки.
Право, талантом
я многих превосхожу.
Только вот славы
не больше, чем у других.
Конфуцианцы
мне объяснили, как жить.
Я же, однако,
склонен к ошибкам — увы.
Кончилась служба в северных землях (Саньцинь — три древние области государства Цинь, в нынешней провинции Шэньси}, и поэт собирается возвратиться с берегов Хуанхэ в родные края. Он сравнивает себя с героем одной из од "Книги песен", жизнь которого, полная забот службы, длится и длится вдалеке от дома, от родных (в переводе А. Штукина — "На службе царю"):
Все скачут и скачут четыре коня,
И длинен великий извилистый путь...
Иль думы о доме назад не манят?
Мы службой царю пренебречь не должны,
И ранено сердце тоской у меня.
Но и помыслить не мог человек древности, чтобы считаться с кем-нибудь талантом и славой. Ему чуждо было ощущение "непризнанности", вошедшее в китайскую поэзию много позднее с творчеством Цюй Юаня (IV в. до н. э.), первого гения в литературе Китая, автора поэмы "Скорбь отрешенного" (Лисао) — отрешенного от службы, от служения.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989, стр. 219
Дымка окутала горы; в смиренье
к храму Бай-ди поднимаюсь.
Не для меня ли три дальних вершины
столь величавы ныне?
Прозелень на привратных драконах,
тех, что дожди насылают.
Кони каменные напоминают
статуи в ханьских парках.
Дали распахнуты, как на равнине,
буйствуют осени краски.
От облаков очистилось небо,
к вечеру — ясное солнце.
Жаль, что потворствуем без раздумий
нашим страстям и желаньям.
Лучше б стремились постичь поглубже
промысел сил творящих.
Горы Тайхуашань с четырьмя главными вершинами находятся на стыке провинций Шэньси и Хунань, в краю "великого лесса". Среди многочисленных тамошних храмов — святилище Белого императора, Бай-ди, одного из пяти мифических правителей древности Цан-ди — Лазоревый, Чи-ди — Красный, Хуан-ди — Желтый и Хэй-ди — Черный); вход сторожат драконы, повелители стихии воды, а значит, и дождей, и каменные изваяния лошадей, вроде тех, что украшают парки, разбитые при династии Хань, например знаменитый Шанлинь.
Источник: "Шедевры китайской поэзии X-XVII веков", 2010
Ланьлинский насмешник (兰陵笑笑生) — псевдоним писателя эпохи Мин, автора романа "Цветы сливы в золотой вазе", настоящее имя неизвестно. Большинство исследователей считают, что под данным псевдонимом творил писатель и историк Ван Шичжэнь (王世贞).
По преданию, отец Ван Шичжэня был убит Ян Шифанем (严世蕃) — сыном могущественного сановника при императоре Чжу Хоуцуне. Поскольку Ян Шифань был большой любитель литературы с необычным сюжетом, то Ван Шичжэнь написал роман "Цветы сливы в золотой вазе", изобилующий эротическими сценами порой самого неприличного содержания. Уголки книг он пропитал мышьяком и продал рукопись Ян Шифаню. Тот, перелистывая страницы, подносил пальцы ко рту, в результате чего, прочитав роман, умер.
Помимо Ван Шичжэня, авторство романа приписывают еще более чем восьмидесяти литераторам той эпохи, среди которых Цзя Саньцзинь (贾三近), Ту Лун (屠隆), Ли Кайсянь (李开先), Сюй Вэй (徐渭), Ван Чжидэн (王稚登), Тан Сяньцзу (汤显祖).
Не исключено, что под Ланьлином (蘭陵) подразумевается место службы и смерти Сюньцзы.
Источник: ru.wikipedia.org
Бадейку винца прихлебнул —
И месяц сквозь дымку блеснул.
Мясистую курочку съел —
И облачный слой поредел.
Источник: "Цветы сливы. Стихи из запретного романа", 2000
В наш век, кто честен, кто фальшив,
В хитросплетениях не видно,
Всяк внешне предан и правдив,
А сердцем — сущая ехидна.
В любовь — как в омут с головой!
Сочтет доходы мамка-сводня...
Красою славилась весной,
Но где краса ее сегодня?
Жизнь вьючного осла иль клячи
Уютней, право, и богаче.
Источник: "Цветы сливы. Стихи из запретного романа", 2000
Все иноки с монашками
живут семьей, бесплодные.
В день лун-хуа* ведут они
попойки ежегодные.
Мечтают под дракон-цветком
они плодиться, подлые.
И ни к чему златым ножом
срезать цветы негодные.
* день лун-хуа приходится на восьмое число четвертой луны, когда буддийские монахи кропят ароматной водой святые образы и якобы собираются под дерево с драконьими цветами (лун-хуа шу, санкскр.: пушпанага), под которым должно произойти просветление (бодхи) будды будущего Майтреи.
Источник: "Цветы сливы. Стихи из запретного романа", 2000
Глупа красотка поневоле —
Не дай ей бог стать умной вдруг
И ясно видеть все вокруг —
Не выдержать ей этой боли!
Источник: "Цветы сливы. Стихи из запретного романа", 2000
Дружбу забыл — на любое способен,
Друга былого сгубить будет рад.
Лучше мне тигр, хоть свиреп он и злобен,
Бывший мой друг стал страшней во сто крат!
Ветка душиста, шипы — острый нож.
В душах людских озлобленье найдешь.
Источник: "Цветы сливы. Стихи из запретного романа", 2000
Заплачет иволга беспечная
что день рассветный луч утратил.
Кукушка, птица бессердечная,
и та тоскует на закате.
Источник: "Цветы сливы. Стихи из запретного романа", 2000
Ива, персик, абрикос
Меж собою шелестят —
Растревожил их вопрос:
Чей изящней аромат?
Чьей пыльцою с высоты
Дышит облачная гладь?
Красной лилией цветы
Все хотят благоухать.
Источник: "Цветы сливы. Стихи из запретного романа", 2000
Иней на кровле соседской не трогай —
Перед порогом расчисти сугробы.
Источник: "Цветы сливы. Стихи из запретного романа", 2000
Нет, не надо жалеть
для любви золотых одеяний.
Молодые года
нам даны для пьянящих свиданий.
Рви повсюду цветы,
украшай ими спальни, беседки...
Ведь увянут они —
обнажатся корявые ветки.
Источник: "Цветы сливы. Стихи из запретного романа", 2000
Окошко приоткрою — и луна тут как тут.
На лютне заиграю — облака приплывут.
Источник: "Цветы сливы. Стихи из запретного романа", 2000
При жизни не водил ушами,
Не стал гоняться за мышами,
Поэтому на свете том
Извечно быть ему котом.
Источник: "Цветы сливы. Стихи из запретного романа", 2000
Прижавшись к подножью горы на заре
луна потускнела, угасла.
Чуть теплилась жизнь, в синеве догорев,
иссякло лампадное масло.
Источник: "Цветы сливы. Стихи из запретного романа", 2000
Путь в тысячу верст, он далек или нет?
Вперёд иль назад — безразличен ответ.
Куда 6 ты ни ехал, ты в мире живом.
Зачем же вздыхать, что далек отчий дом?
Источник: "Цветы сливы. Стихи из запретного романа", 2000
Ты цаплю белую на снеговых полях
Определишь по взмаху вольных крыл.
Зеленый попугай на ивовых ветвях
Заметен стал, когда заговорил.
Источник: "Цветы сливы. Стихи из запретного романа", 2000
Мох и трава — вместо каменных стен,
Залы и кельи — безвременный тлен.
Путник уснёт на изъеденных плитах.
Иноки зыбки в предвечной молитве.
Источник: "Цветы сливы. Стихи из запретного романа", 2000
Назло холодам зацвела слива-мэй,
Изводит меня и горда и жеманна.
Я ставни закрою — пусть станет темней,
А зеркало брошу в сугроб. Не желанна!
Источник: "Цветы сливы. Стихи из запретного романа", 2000
Воздух пряный струит аромат.
И толпа, словно улей, бурлит.
Гром хлопушек и огненный град,
Сотней радуг цветут фонари.
Миролюбье, благие ветра.
Люди праздны с утра до утра:
Виноградом гирлянды огней.
Барабанами топот коней.
Источник: "Цветы сливы. Стихи из запретного романа", 2000
Людской поток, моря шелков, парчи...
Немолчный гул — упряжки, экипажи...
Каскад огней в безоблачной ночи,
Из дальних мест народ собрался даже.
Бег времени, не торопись, замри!
Пусть фонари — до самого рассвета,
Пусть плачут пёстрые марионетки,
А мы смеемся и не ждём зари.
Но не досадуй, что зайдёт луна,
Испей мгновенья аромат сполна.
Источник: "Цветы сливы. Стихи из запретного романа", 2000
Там над частоколом
зачем-то торчал чурбачок черепичный,
А под частоколом
частенько скучал чахлый мул горемычный.
Упал с частокола
зачем-то торчавший на нем чурбачок
черепичный
И в мула попал,
что под тем частоколом частенько скучал
горемычный.
С отчаянной яростью он,
что под тем частоколом частенько скучал
горемычный
Копытом тупым
раскурочил тотчас до черта черепков
чурбачок черепичный.
Иль в точности наоборот,
этот мул, что под тем частоколом
частенько скучал горемычный
Чудовищно чётко
пришиблен был тем, с частокола упавшим
шальным чурбачком черепичным.
Источник: "Цветы сливы. Стихи из запретного романа", 2000
Шлёп, шлёп, шлёп — вышаркивает
старикашка,
с жёлтым горохом сжал в руке черпашку,
а в другой — цветами расцвечённую суму.
Шлёп, шлёп, шлёп — вышаркивает
старикашка,
вдруг навстречу жёлтый с белым пёс —
бродяжка,
сцапал он цветами расцвечённую суму.
Тот, что шмыгал, тот, что шаркал,
старикашка,
с жёлтым горохом опустил черпашку,
дать отбой стараясь поберушке псу.
То ли старикашка
пострадал от жёлтого с белесым пса —
бродяжки,
То ли пёс-бродяжка,
жёлтый с белым, пострадал от старикашки.
Источник: "Цветы сливы. Стихи из запретного романа", 2000
Тихо в спальню я вошла одна,
На стене забытая видна
Запыленная трехструнка пипа,
От ненужности уже осипла.
Слабый ветер зарождает стон
В глубине, забывшей лад и тон,
Истомил старушку отблеск лунный.
Я, прижав, слегка задела струны.
Подтянула их, настроила на лад,
И мелодий зазвучала гладь,
Застенала прежнею любовью.
Я примёрзла телом к изголовью.
И невольно растопил ледник
Из-под камня на сердце родник.
Все как прежде в доме, только тихо.
Я теней шарахаюсь, трусиха.
Все как прежде, только нет тебя.
Только пальцы струны рвут, скорбя.
Источник: "Цветы сливы. Стихи из запретного романа", 2000
Ластиться умеют,
Хапать мастера,
Не пасут, не сеют,
В голове — мура.
Чуть сорвется что-то —
Подличать, кричать.
Обольщать красоток
Их не обучать!
Пир учуют носом —
Липнут мошкарой,
А прогнать несносных —
Поднимают вой.
Шиш несут оттуда,
Но в улыбке пасть —
У богатых блюда
Облизали всласть!
Источник: "Цветы сливы. Стихи из запретного романа", 2000
Мой властелин, хозяин нежный,
прости убогую невежду
за то, что боле не нужна.
Прости ей горечь поздних слов.
Прочти прощальное письмо
Твоя холопка
не жена.
Ты помнишь радость звонкую,
когда меня девчонкою
за восемь лянов серебра
Купил? Увы, я и поныне
подобострастная рабыня,
жене — скорбящая сестра:
Ушла хозяйка безвозвратно,
и стала я твоя отрада,
в купальне согревая чан.
Со мной в хоромах стало чище,
была изысканная пища
и щебетанье по ночам.
И не ждала я вероломства,
напротив, поросль потомства.
"Других не надо мне невест", —
так клялся мне мой повелитель.
Кого ж теперь в свою обитель
впустил? Неслыханная весть!
О, упоительный мучитель!
Зачем никчемную обидел —
она не ведала греха.
Но ты рыданий не услышишь,
не жить нам под одною крышей —
Сыщу другого жениха.
Прости... Кому я рождена?!
Прости... Холопка... Не жена.
Источник: "Цветы сливы. Стихи из запретного романа", 2000
Когда любимого забуду?
Развеял ветер листьев груду...
Весну не прожила — уж осень.
Нутро не верит, неги просит.
Сама, мерцая, таю свечкой,
Пишу не пальцами — сердечком.
Пишу не тушью, но слезами.
Законно ль Неба наказанье?!
Источник: "Цветы сливы. Стихи из запретного романа", 2000
Уж месяц слезами умыта.
Брат милый, когда ты придешь?
Тобой, золотым, позабыта,
Цена мне теперь — медный грош.
Меня неразорванной девкой
Ты взял, необузданный зверь,
Теперь, возгордившись, с издёвкой
Презрел мою жалкую дверь.
Не выкупил тело из клетки,
Отбросил под звон медяков.
Мне мамкиной алчущей плётки
Не сбросить постыдных оков.
Вновь путь освещаю полночный
В надежде потешным огнем.
Напрасно — мой ангел порочный
Не вспомнит ни ночью, ни днем.
Увяла, осунулась с горя,
И губы искусаны в кровь,
И эхо, без устали вторя,
Всё кличет тебя вновь и вновь.
А сластолюбивая ведьма
Толкает меня задарма.
Дырявых монеток связки
Ее набивают карман.
Источник: "Цветы сливы. Стихи из запретного романа", 2000
Сестрица быть хотела знатной,
Облечь себя в парчу и злато,
А я влюбился сгоряча
И ей молился при свечах.
Вновь душу мне не заморочишь?
С мамашкой алчною уймись!
Легка, как вязовый листочек,
Бездушна, как сухая кисть.
Тебя, как старую монету,
Всяк норовит скорее сбыть —
Сплошная дырка — тела нету,
Тебе бы палку раздобыть!
Злословя сальными губами,
Твой зад раздели догола,
В ущелье тискают, копают —
Кому себя ты раздала!
Любимая, тебя завертят
И в глину липкую сотрут.
Тебе теперь до самой смерти
Не отыскать любви приют.
Мне, злату яркому, негоже
Мешаться с комом нечистот —
Он блеск мой мигом уничтожит,
И ценность тут же упадет.
Источник: "Цветы сливы. Стихи из запретного романа", 2000
В саду первый раз повстречала тебя я,
В цветущих деревьях весеннего рая.
Среди абрикосов желанных сгорая,
Нефритовой сливой тебя приняла я.
Но люди судачили: пьешь ты, гуляешь;
Как шмель в цветнике изумрудном порхаешь,
И слезы помчались солёным потоком,
О скудном душой и тигрино-жестоком.
Вдогонку послала двух персиков-слуг,
Но ты под хурмою — тебе недосуг.
Забыл ты меня, и напрасны старанья,
Краснел хохолок журавля от страданья.
Обрезала пряди плакучая ива.
"Рехнулась совсем" — ты заметил глумливо.
Бесстыжий развратник! Насильник-гурман!
Тебе не забуду я подлый обман.
На высохших ветках тоскливо молила:
Да будет мне домом сырая могила.
Промчались три осени. Мне интересно
К кому ты теперь прижимаешься тесно.
Источник: "Цветы сливы. Стихи из запретного романа", 2000
За ширмой из пятнистого бамбука
Стоит твоя забытая подруга,
Как хризантема пышная в цвету.
Поют беспечно птицы на лету...
Вдруг... двум сорокам верить ли с испуга?
Ужели гость желанный с юга?
Послала я форзицию любви.
Найти тебя, мой херувим.
Пришел ли ты, страшусь отдаться вере:
Вот дереза приветствует у двери,
Мне нарядиться не успеть теперь,
И, сжавши розу, я открыла дверь.
Слюны моей сирени ароматы,
На шпильках — разноцетные агаты,
Хуннян-цветок тебя, не торопясь,
Ввела в опочивальню, юный князь.
В игре под персиком янтарным,
Тебе цветком я буду парным.
Кувшинкой золотой в руке
Под лотосом на стебельке.
Как яростно стремились мы друг к другу!
Зачем же астру, жалкую прислугу,
Послал цветок граната передать
И к розам на кусту прилип опять?
Источник: "Цветы сливы. Стихи из запретного романа", 2000
Китайский поэт. Уроженец уезда Уси в провинции Цзюнсу.
В период правления Цзяцзин (1522-1567), в год у-сюй (1539) получил ученую степень цзиньши. Дослужился до должности секретаря инспекционного управления в Гуандуне.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Стук колотушки со стен городских,
все длится и длится ночь.
Чуть разошлись облака над рекой,
прохладны вода и ветер.
Глянешь — и кажется, будто вы
привыкли жить на чужбине.
Что же с каждым встречным тогда
о доме заводите речь...
Ударами колотушки отбивали двухчасовые отрезки — ночные стражи.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Шэнь Исю (второе имя Ваньцзюнь) и три ее дочери: Е Ваньвань (второе имя — Чжаоци), Е Сяовань и Е Сяолуань (второе имя — Цюнчжан) — беспрецедентное в китайской истории созвездие талантливых женщин.
Шэнь Исю (1590-1635), родившаяся в семье выдающихся ученых из области Уцзян (современная провинция Цзянсу), вышла замуж за одаренного чиновника Е Шаоюаня и родила трех дочерей и пятерых сыновей. Она очень гордилась своими талантливыми дочками и дала им образование наравне с сыновьями.
Ранние стихотворения Шэнь полны меланхолии, связанной с частыми периодами разлуки с мужем и с ее чуткостью к страданиям других. Позже эта меланхолия уступает место оплакиванию ранней смерти дочерей. Две из трех девушек умерли в юном возрасте.
Е Сяолуань (1616-1632), младшая из девушек, умерла в 17 лет, за пять дней до своей свадьбы. Е Сяолуань считалась чудо-ребенком, с ранних лет писала стихи и рисовала. Наиболее известна ее пародия о женском теле, в которой она высмеивает манеру мужчин-поэтов объективировать женщину. Сяолуань написала цикл стихотворений о разных частях женского тела, затем "собрав" их в цельный образ в последнем.
Вскоре за ней умерла и старшая из сестер, Е Ваньвань. Некоторые авторы утверждают, что от горя, но, возможно, это была одна из эпидемий, которых в 17-м веке в Китае было много. Поэзия Е Ваньвань (1610 — 1632) проникнута желанием удалиться от мира и избавиться от мирских забот. Она писала четверостишия и тексты песен.
Средняя сестра, Е Сяовань (1613-?), тоже писала стихи, однако в первую очередь она известна своей пьесой "Сон об уточках-мандаринках". Е Сяовань была одной из первых китайских женщин, писавших в этом жанре, где доминировали мужчины. Пьеса рассказывает о трех братьях, которые рано умерли и воссоединились после смерти — очевидный намек на нее саму и ее сестер.
Мать девушек, Шэнь Исю, прожила 45 лет, и за это время успела издать несколько поэтических сборников, а также составить ряд антологий.
Источник: "Книги, рекомендуемые феминистками"
Ветер шумит.
Дождик шумит.
Стрекот сверча у постели.
Звуки доносятся с разных сторон,
В сердце печаль, и тревожен мой сон,
И не проходит похмелье.
Тень от свечи.
И от полога тень.
Движутся зыбкие тени.
Пальма всю ночь шелестит под окном...
Душу не вызвать, что в мире ином,
Ни на мгновенье!
Источник: "Строки любви и печали", 1986
Выдающийся китайский писатель и поэт эпохи Мин. Уроженец уезда Тайцан. В эру правления Цзяцзин (1522-1567), в год динвэй (1548), получил ученую степень цзиньши. Очень рано явил недюжинное дарование. Во время службы в Пекине тесно сошелся с "Семеркой поздних поэтов", особенно подружившись с Ли Паньлуном, от которого воспринял идею "возврата к древности" в поэзии и прозе.
Пора его ученичества не затянулась, и вскоре он — наиболее заметная фигура на литературной арене эпохи. Его стихи выделялись на общем фоне гибкостью и живописностью. В Императорском каталоге сказано среди прочего: "С древности не отыщется никого, кто мог бы сравниться с ним по обилию написанного" — разнообразно одаренный, он действительно оставил заметный след почти во всех жанрах изящной словесности.
Источник: "Прозрачная тень. Поэзия эпохи Мин. Пер. И. Смирнова. СПб., 2000"
Видный чиновник, участвовал в борьбе придворных партий. Возглавлял литературную группу "Последующие семь мужей". Отстаивал идеи "возрождения древности", что нередко приводило к академизму и подражательности. Стихи в классическом стиле, ритмическая проза Ван Шичжэня составили сборник "Четыре рукописи отшельника Яньчжоу" ("Яньчжоу шаньжэнь сыбу гао") и его "Продолжение" ("Сюйгао"). Ему приписывают также драму в стиле чуаньци "Поющий феникс" ("Мин фэн цзи", ок. 1565), где впервые в китайской драматургии воспроизводятся события политической борьбы его времени.
Источник: "Краткая литературная энциклопедия", автор В. Ф. Сорокин
Лотос-часы водяные мерно
Каплю за каплей роняют.
Вдруг так резко похолодало,
словно одежда промокла.
Кто пожалеет росу на утуне
возле резной ограды
Или морозною ночью иней
на черепице кровли?
Бессонница, холод — традиционные приметы стиов о покинутой наложнице императора. Здесь же есть еще и намек на известное стихотворение Бо Цзюй-и ( пер. Л. Эйдлина):
Подкравшись во мгле,
явился холод ночной.
Лишь чувствую, как
халат на мне отсырел.
И никто не пожалеет ее, как не жалеют росу на утуне (сорт платана) или ночной иней.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Выдающийся китайский драматург и поэт времен династии Мин.
Родился 24 сентября 1550 г. в семье ученых в уезде Линьчуань современной провинции Цзянси. Получил хорошее образование. В 1571 г. сдал провинциальные экзамены. В 1577 и 1580 гг. пытался сдать императорский экзамен, однако в результате конфликта с императорским секретарем Чжаном это ему не удалось. Лишь в 1583 г. он успешно сдает императорский экзамен на звание цзиньши. После этого Тан Сяньцзу получает должность в правительстве второй столицы тех времен — Нанкине. В 1591 г. за противостояние коррупции его понижают в звании и отправляют в местечко Сучан. Наконец, в 1598 г. Тан уходит в отставку. Он возвращается домой, начинает профессионально заниматься составлением пьес. Вокруг него формируется школа драматургии, которая в дальнейшем получила название "Линьчуаньской". Умер там же 29 июля 1616 г.
Тан Сяньцзу считается одним из значимых драматургов Китая. Его даже называют "китайским Шекспиром", учитывая вклад Тан Сяньцзу в китайскую драматургию. Его пьесы воспевают естественные человеческие чувства, они направлены против неоконфуцианского рационализма. Стихи и ритмическая проза отмечены чертами новаторства. Он и его продолжатели (линьчуаньская школа) выдвигали на первый план человеческое чувство как творческий стимул, пренебрегали условностями поэтического канона.
Наиболее известными пьесами являются: "Пурпурная флейта" (1579), ее переработка "Пурпурная шпилька" (1587) — о несчастной любви актрисы и знатного человека, "Пионовая беседка" (1598) — о силе любви, благодаря которой герой воскрешает умершую любимую. Также значимыми являются "Сон Нанькэ" (1600) и "Сон в Ханьдань" (1601).
Кроме того, Тан был известен как поэт, в настоящее время известно о 7 его поэмах, среди наиболее известной является "Четыре сна в зале Юй Мин".
Источник: ru.wikipedia.org
Лежит тишина над осенней рекой,
редки лодок огни.
Ущербный месяц на небе слежу,
стоя в лесной тени.
Водяные птицы от света луны
встрепенутся, снова заснут.
Светлякам на крылья пала роса:
летать не могут они.
Источник: "Шедевры китайской поэзии X-XVII веков", 2010
Китайский поэт времен империи Мин. Уроженец уезда Минсянь. В эру правления Ваньли (1573-1620), в год у-цзы (1589), получил ученую степень цзюйжэня. О его творчестве антологист высказался так: "В стихах нового типа Вэй-хэ подражал танским поэтам. Иные его строки — словно великолепные жемчужины среди гальки. Особенно прекрасны семисловные стихи, просторные для чувств, обретших замечательное выражение".
Вместе с братом и пятью друзьями принадлежал к так называемым "пяти фуцзянским поэтам". Составил антологию 264 поэтов минского времени, уроженцев города Фучжоу.
Источник: "Прозрачная тень. Поэзия эпохи Мин. Пер. И. Смирнова. СПб., 2000"
Так под луной увлеклись мы беседой,
что и спать уже поздно.
Наши одежды роса увлажнила,
знобко, ночь на исходе.
Не отзвенел еще крик петушиный —
колокол гулко ударил.
Снова пришло нам время прощаться
здесь, на речном побережье.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Все сыплет-льет на дорогу дождь,
и заморозки грядут.
Один за другим, кружась, лепестки
слетают на спину коня.
Хотел бы я странников порасспросить,
минующих двор почтовой,
Сумел ли из них хоть один повидать
цветы в родимом саду?
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Ветер весенний, печали мои
страннику отнеси;
даже весну на дорогах чужих
трудно назвать весной.
Мягко и нежно ему нашепчи:
я на покое и стар...
Он же — скиталец у края земли —
все не приходит домой.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Китайская поэтесса времен династии Мин. Ван Фэньсянь родилась в Хуатине, муниципалитет Шанхай. Ее литературный талант проявился с ранних лет. Годы жизни точно не известны, но ее творчество относится к началу XVII века. Ван Фэньсянь вышла замуж за чиновника Чжан Бэньцзя и родила двух дочерей, а также одного (возможно, двух) сыновей.
Ее дочери пошли ее стопами и тоже стали поэтессами; мать вела с ними переписку в стихах. Обе вышли замуж; через какое-то время обе умерли молодыми (старшей было 26). Сама Ван Фэньсянь дожила до 69 лет, пережив также и мужа.
Стихи Ван Фэньсянь вошли во многие антологии, и к ним часто добавляли также и стихи ее дочерей.
Несколько стихотворений Ван Фэньсянь переведены на русский М. Басмановым.
Источник: "Книги, рекомендуемые феминистками"
Вновь поправляю одежды —
Будет дорога далекой.
И замерла у порога —
Так и пронзило болью,
Так и пронзило болью!
Не удержу я слезы,
Платье от слез намокло,
Сердце на части рвется
И обливается кровью.
Не оторвусь от двери —
Голос подаст, ожидаю.
Вздрогнула, услышав:
"Ушедшему нет возврата,
Ушедшему нет возврата! ..
Зря ты не убивайся.
И без того седая,
Ты совсем постарела
После тяжкой утраты!"
Источник: "Встречи и расставанья", 1993
Долго еще не смолкает
Песня любви и печали.
Как ни скорби по усопшей, —
Не вернешь вовеки,
Не вернешь вовеки!
Стынет над рощею дымка,
Стелется в дальней дали,
Вновь возвращает к мысли
О дорогом человеке.
С криком гнездится ворона,
Голос родной заглушая.
Тяжко! А туг, как нарочно,
Месяц над головою,
Месяц над головою!
Остановился в зените,
Светлый такой и ясный,
Вещи ее озаряет
В опустевших покоях.
Источник: "Встречи и расставанья", 1993
Персика цвет,
Абрикоса цвет
Слетает с ветвей к изголовью.
О, как тоскую о нем, кто в пути,
Скрылся из виду, и не найти,
И кто подведет мои брови!
Иволги песнь,
Ласточки песнь,
Тянется день бесконечно.
Двор опустел, и царит тишина,
Я в этом мире совсем одна
С душою, угасшей навечно!
Источник: "Встречи и расставанья", 1993
Китайский художник-пейзажист и поэт времен династии Мин. Уроженец уезда Сисянь. Жил в Цзядине. Не будучи связанным службой, много скитался. Пытался освоить искусство боя на мечах, но не преуспел. Добился успехов в своем стремлении подняться до уровня поэтов эпохи Тан.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Китайский художник, поэт времен династии Мин.
Чэн родился в уезде Сюнин провинции Аньхой и жил в Цзядине. Его второе имя было Мэнъян (孟阳), а его псевдонимами — Сунъюань (松圆) и Цзянь (偈庵).
В пейзажной живописи Чэн следовал стилю Хуан Гунвана и Ни Цзаня, естественному и раскованному. Чэн также написал ряд стихотворений. Наряду с Тан Шишэном (唐时升), Лоу Цзянем (娄坚) и Ли Люфаном (李流芳), он был известен как один из "Четырех учителей Цзядина" (嘉定四先生).
Источник: en.wikipedia.org
В молодые годы, слушая песни,
чурался печальных напевов
Но зато и уским, и чуским песням
бывал неизменно предан.
Вот теперь, когда живу-обретаюсь
в землях, объятых печалью,
Посмотрю — в разгаре весна, а на башню
взойти уже и не тянет.
Своеобразны полемический отклик на знаменитое стихотворение Синь Ци-цзи (1140-1207), мастера поэзии жанра цы, стихотворений с неравномерными строками, писавшихся на определенную мелодию. Оно вошло в русскую поэзию благодаря великолепному переводу Л. Эйдлина
(см. Синь Ци-цзи "Помню, в юные годы, когда не знал, что такое печалей горечь...").
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Китайский поэт времен династии Мин. Уроженец уезда Чанлэ провинции Шаньдун. В эру правления Ваньли (1573-1620), в год жэньчэнь (1593), получил ученую степень цзиньши. Дослужился до должности левого начальника по гражданским и финансовым делам. Служебные обязанности принуждали его много ездить по стране ("Может быть, во всей империи осталось разве что несколько мест, где не отыщутся следы моих подошв"), собрал и записал интереснейшие сведения о природе, традициях, культуре южных окраин Китая. Поэт-современник Тун Лун (1542-1605) говорил о Се Чжаочжи: "Выдающийся талант вознес его надо всеми собратьями-литераторами ... Тонкость стихов дает ему место между знаменитейшими мастерами".
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Луна в поднебесье
жалеет мой круглый веер,
А западный ветер
стыдится одежду мне взвеять.
Вот яшмовый полог
пониже я опустила —
Небесную реку
больше видеть не в силах.
Оба стихотворения насыщены уже знакомыми приметами: дворцовые ступени, круглый веер, дворец Чансинь ( то же, что Чанмэнь )... Печаль покинутой возлюбленной. Ни весна, ни осень не радуют ее сердце, и не в силах она смотреть на Небесную реку (Млечный путь) — символ разлуки влюбленных.
Источник: "Шедевры китайской поэзии X-XVII веков", 2010
Ту Яосэ — китайская поэтесса, жившая при династии Мин в округе Инь провинции Чжэцзян, жена известного литератора и политика тех времен Ту Луна.
По материалам: 中国历代人名大辞典 (Чжунго лидай жэньмин да цыдянь)
Блики мерцают на лаке колонн,
На лютнях резных из сандала.
Толпы красавиц в сиянии свеч,
Что ярче лунного света.
Здесь завсегдатаи пышных пиров,
Громкая музыка бала.
Блеск опахал. И, танцуя, кружат
Гости, в шелка разодеты.
Поздняя ночь. И, как днем, во дворце
Залы все залиты светом.
Свечи пылают. Пылает луна
В эту осеннюю пору...
Пир завершен. И дары вручены
Недалеко до рассвета.
А во дворце именитых вельмож
Свечи погаснут не скоро.
Источник: "Встречи и расставанья", 1993
Юань Хуан — большой эрудит конца XVI в., стремившийся к оригинальной, новой, порой весьма причудливой мысли. В чрезвычайно разнообразную программу его занятий и интересов входили: астрономия с астрологией, древние загадочные схемы ("Чертеж Желтой реки", "Схема реки Ло"), теория музыки (люй-люй), наука о падении воды, военные стратагемы, оккультные науки всех специальностей, включая гороскоп и геомантию. Был строг к себе во всем, во всем принципиален, преувеличенно суров в суждении о других. Был отмечен как образцовый правитель и советник ведших войну с японцами генералов, проявивший большую инициативу и военную изобретательность. Автор (под псевдонимом Лянсин Чжай) собрания поэм, а также сочинений: "Новый трактат о нашем календаре", "Бассейн столицы", "Корифеи литературы Восьми Династий" с критическими примечаниями, "Дополнения к разным книгам", "О мандате царя" и т. д.
Источник: Алексеев В. М. "Труды по китайской литературе", Т. 1, 2003
О, как огромно — велико! — предназначение поэмы!
Чувством своим она вся в обаянии Неба-Земли! А сила живая ее движет духами света и мрака. Голос ее положен на струны, ее дух превращает и зиму в весну. Вот в тот момент, когда поэт исполнен лучших настроений и воспевает жизнь природы, блуждает он дюймом сердечным в античности тысячелетней, вбирая все восемь предельных пространств в одну свою горсть.
Упоенный цветами душистыми, отбирая себе их остатнюю роскошь, мечтою своей он летит и летит, устремляя ее в облака; он в сердце своем полон силы и мощи и режет ножом, вырезает, как цаплю гравер.
Полный решимости бросить все то, что плавуче, он весь приникает к каркасу вещей; мыслит о том лишь, чтоб мозг ухватить, а плоть? Ее можно отбросить!
Теперь же, когда разовьет свой напев он и сложит его он в поэму, он выберет слова, которые войдут в фигуру вещи, и рифму подберет в такт сердцу своему.
Он новые тоны создаст на яшмовом цине чудесном, прощаясь с опавшей листвой средь старого-старого леса. Его слова, конечно, близки и доступны, но там внутри живет далекое весьма. Его идеи так обычны, неглубоки, а входят вглубь.
Когда же августейший император живет в подвластном ему мире — сидит на фоне тронного экрана, у рамы самой парапета, и принимает лично всех вассалов, да, принимает... — о, как поют тогда согласно, стройно лазурные привесные нефриты! Он примет дань от прибывающих к нему со всех сторон народцев маней — маней, да; о, как бесчисленно тогда темнеют бунчуки у них! В тот час излагается лучшее все, аудиенций-собраний достойное; и полагается все августейшее в струны и флейты к звучанью.
Пристало этому всему иметь величественный вид и бездною широкой разверзаться, отнюдь не позволяя, чтобы фривольности и новое закрались и сюда.
Бывало так в Палате Тигров: весенний пир до самого рассвета всю ночь идет, и девушки, воспитанные строго, сосуд с вином в руках вздымают; красавицы же служат государю на пире том у яств его. Вещай-воспой теремные утехи — да, утехи его; мир и покой, страсть и любовь! Благоволи тогда настроиться в тон строгий и прямой, неся государю разумное увещеванье, а также его отвращая от блуда и ненависть в сердце его поселяя к изнеженной роскоши тканей.
Когда же все девять святилищ возносят свои песнопенья и к югу за городом жертвенный гимн начинают, тогда будь торжественно прям, будь торжественно тверд! Благоволи величественным быть, будь весь вниманье! Когда хвалишь, то прям будь и светел: упустишь — не внимут тебе.
А вот теперь великие войска идут через границу: десятки тысяч конной рати — что сели облака! Как двинутся кони, пусть песни звенят; вернутся войска — ода победе! А в ней словам пристало быть великим — великим, да!
Не надо б забывать и о предупредительных тонах!
И настроение должно ценить торжественное — да, особенно бы нужно дорожить бодрящею готовностью к бою.
В былые времена министр царства Чу (Цюй Юань) изгнанию подвергся, а ханьская наложница (Ван Чжао-цзюнь) отставлена была от своего дворца.
У странника в чужой земле одежда зимняя в лохмотьях, а у вдовы в ее светлице — до исступленья плач и слезы. Сын без родителей и служащий без места, подвергшись клевете, не ведают путей, где б высказаться им и дать себя понять. Порой они в короткой и рифмованной строфе дадут звучать своим мечтам, в глуби себя захороненным; порой, наоборот, в пространной оде длинной опишут затаенное внутри. Горюй тогда, не злясь; неясно намекай, как будто прикрываясь. Иди стезей боязни и сомнений — о да, о да!
Как будто так всегда с тобою было, и пребывай в печали и заботе — о да, о да! Но не воспринимай с болезненностью это. Бывало, не правда ли, так, что Цинь или Чу — да, Цинь или Чу — различные страны совсем; да, кроме того, процветать иль в ничтожестве жить — да, жить — различные, в общем, пути.
Идущий дорогой своей молодец разрывает нутро; сидящий на месте своем человек еду прекратит. А ветер все воет и воет, тоску на него нагоняя; трава же все сохнет и вянет, меняя окраску свою.
Тогда так сердечны, сердечны слова, что дарят на прощанье; они изливают нутро человека, исторгнув из сердца все то, что было в нем: думы и чувства.
Тогда излагай все лучшие думы, копившиеся в продолжение жизни; утверждай дорогого (то есть поддерживай друга) в его превосходной стезе. Вразумляй и не льсти, уклончиво (сочувственно) всячески действуй и мягко: не надо прямым быть и резким.
А вот весенняя трава — трава, которая расти лишь начинает. И вот осенняя луна — луна, которая сейчас светлей всего. Зной всею силой своей нападает на крыши жилья; снег, леденящий меня, заполняет пространства вокруг... Сообразно таким четырем временам сожалей, что уходят они; прочувствуй всю тварь и природу, настройся как будто в испуг.
Не следует, впрочем, все время лишь только и делать, что в лоне природы баюкать себя и задерживаться; нет, надо бы всю глубину своей мысли отдать на мелодию-новость.
Когда же, например, в разрушенном старом дворце прорастают в обилии злаки иль вдруг в павильоне царей, стоящем особо, расплачется иволга громко; в пустынных горах я стою и взираю куда-то далеко; зеленая степь вдруг вся перед взором моим — я взираю тогда на эти древние руины, руины, но испускаю вздох сегодняшней тоски. Я болен тем, что было прежде здесь — да, здесь, — и раскрываю для себя идущие за ними (этим) заблужденья.
В словах не надо вдруг исчерпать думу всю, и дума пусть подгоняет твою тему.
Теперь вот, например, желают долгих лет, во имя вечных гор Чжуннаньских, государю; или с цветком кислицы-мэй с законным поздравляют браком.
Или, подумав о всем, что достойного было в покойном, иди и оплакивай нам ушедшего вдаль, а перед его погребеньем составь погребальную речь.
Но, настроившись на радостное слово — да, да, — ты возликуй, но все же на некоторый лад; а преисполнившись печали погребальной — да, да, — ты убивайся, но правдиво, откровенно. Радость не будет тогда волновать тебе душу, а горе не будет рвать душу другим.
Вот таковы разнообразные манеры для воспевающих речей; они, как заросли, цветут в литературном вертограде.
И это все приняв в соображенье, а высшую доблесть душою объяв, преданность всю исключительную в принцип поставив себе, я воспеваю чувство там на нашей женской половине — да, да, — а вдаль протягиваю мысль к труду всесовершеннейших персон; я расскажу про идеального царя и просвещенье от него, а по соседству укажу на травы или на жуков.
Слова песнопений моих могут вызвать к движенью природу, природу — тогда в пустоте исчезают и внешность, и вещь. И если красивый укол не оставит следов — о, следов! — то это и называется фэн, или эпос классических книг. Теперь, когда я говорю безупречно прямыми словами о том, кто правдив, кто неправ, торжественным словом сужу об истинном и о поддельном; когда в моем слове изящном нет лишней красивости вовсе, а в искренней сущности дела не будет мужицкого слова и речь моя будет идти лишь о том, что людей просвещает, то это назвать надо я, иль классической одой (как да я и сяо я).
Но вот торжественно и важно распространяю голос свой, и в Чистом Храме моих предков я развиваю свой напев и прославляю выдающееся дело убедительною и искреннею речью. И величаю я достоинства всех предков, душою углубляясь в них и чувством, без преувеличений и без каких-либо поверхностных намеков, чтобы (не?) казалось, будто я увещеваю и в то же время будто я и насмехаюсь; когда я облик дам живой по всем решительно статьям и направленьям, то это называю сун, иль славословием и гимном.
Чувство мое видно в слове стиха, мысли мои возбуждаются встречей с предметом; малейшие вдруг разовьются до прямо огромных, далекое где-то начало я дам вдруг его понимать: за человеческим пойду я существом, все излагая в такт с его началом; но меру всех вещей я полагаю в достойном человека поведенье.
И вот тогда распространюсь я о вещах, делах и прочем всем, тесня свои предметы к правдивой истинности их, и после этого всего я приступить могу к созданью фу, или поэмы распространенной.
Фантастичным овладевая, спешу я истину передать; речь о ком-нибудь другом, а имею в виду себя. А то возьму катающийся камень и буду разуметь массив Тайшаньских гор; иль так: речь поведу о грязной Цзин, а мысленно сравню ее с чистейшей Цзи.
Порой овладею идеей, которую можно затем проследить; порой беспредметность во мне и трудно на что-нибудь мне указать. Но мысль моя опережает всегда предмет, и это называю я сравненьем би, иль стилем аллегорий.
Под впечатлением событий иль в возбужденье своих чувств вслед чувству своему рождаю поэтический уклад.
Предметы и людей легко расположить в слова, но то, что в глубине нутра, конечных выражений не имеет.
Этим стихом возможно поднять неразумных, бесчувственных, глупых; можно, с другой стороны, окрылять совершенно понятливых, умных...
Взлетает стих, как горная косуля, висящая над пропастью рогами; ровнехонько идет, как конь небес, бегущий по дороге: ищи его — и след простыл!
Вот этот стих я называю син, подъемным и в развитие грядущим.
Когда, таким образом, все шесть начал поэзии классиков нам изложены, этим же самым деленье на лучшее или (и) плохое уже налицо.
Если душа твоя в Вэйских палатах живет, то можешь свободно воспеть облака в царстве Чу; душою привязанный к вони и смраду, в пустом отвлечении можешь себе толковать... о тонком аромате орхидей. Но если ты уклонишься от Истинного бога, то, даже роскошью узорною блистая, ты будешь все-таки писатель... неуклюжий. Если все лишнее, сорные заросли не обрезать никогда, выглядеть будет, как нитка шальная: держит одна на себе.
Иль так, что нота гун поет, а нота шан не отвечает; металл мелодию дает, а камень в равновесье не пришел. И если хоть на ниточку, на волос есть недостаточек какой-то, то, даже пусть готов твой стих, не будет первоклассным он. Когда же душа твоя, божественный твой дух, еще в гармонии не пребывает, дух сердца демонами схвачен, ты потеряешь ту манеру, изящную и мягкую манеру, что свойственна писателям большим, и олицетворишь в себе наклонность и пристрастье настойчивых, назойливых особ.
Досадным будет резкое стремленье потоков быстротечных, и тогда — пусть даже превосходной будет вещь, она гармонией не будет (станет). Пусть даже стих напоминает на диво сложенные яшмы, но мысли уж не будут’ связкой нанизанных в нее жемчужин. В произведении твоем стихи окажутся мертвы: здоровый стих лишен здоровой кожи, хвост с головой на линии не будет; в звучании, мелодии стиха прорывы будут очень часто. Все оттого, что нет законченной вполне, большой, живительной идеи, и все произведение твое, пусть даже полное гармонии и тона, по-существу окажется сухим.
Вот почему ты в себе устреми быстрым летом все сердце, божественный дух свой, а в том, что тебя окружает, исчерпай идею вещей до конца. Дай только ей жизнь — и восстанет гора; дай сосредоточиться ей — и пучина прозрачною станет. В движенье ее приведи — пойдут облака, ручьи потекут.
Ее приукрась — в бамбуках засверкает парча, запорхают красоты цветов.
И будет тогда насыщенно творчество, густо, как сладкая гуща вина; иль, наоборот, так пресно, безвкусно, как тот величайший напиток, что в храмовой жертве дается.
И будешь стремителен ты, как лет безудержной стрелы, иль будешь медлителен, словно настроенный лад твоей лютни.
Ты, может быть, будешь сначала как будто и нетороплив, в конце же концов заторопишься, станешь быстрее и резче. Порою покажешься лживым, на самом же деле ты будешь правдив. Иль, может быть, будешь снаружи как будто бы сух, внутри же и сочен, и тучен.
А может случиться и так, что тесно словам твоим будет, но мыслям просторно-широко; иль так, что гнилое уже стремительно ты превратишь в молодую свежину; иль так, что из самой причудливой вещи ты сделаешь здравоспокойное нечто.
Есть много путей для стиля поэм; волненье от них — десятки тысяч слоев (слов?)! Стилист изощренный теряется в корнях вещей, а тот, кто идеей богат и ее культивирует очень, отбросит листву как ненужное прочь.
А вот ты решил бы принять своим правилом то и другое: и пышную роскошь стиха, и самую толщу идей; возможно, что оба чудесных начала друг к другу примкнут.
Поэты и Цао и Лю, услыхав о таком достиженье, душой опадут, а поэты Ли Бо и Ду Фу, с таким повстречавшись единством, свой дух растеряют в унынье.
Ты вернешь Величайшие Оды к волненью безумному жизни, подняв упадающий дух классицизма на сотни и сотни саженных высот.
Поэт-сверхчеловек типа чжун-юн (тянь, ди, жэнь — санъ цай). Вне времени и пространства, микрокосм. И стих его — сплошное чудо. Как придворный поэт, он держит высоко государственный стяг, не потакая гаремному разврату, внушая государю строгость поведения. Особенно торжествен он в храме предков и при отправке войска в бой. Поэт не должен допускать излишеств ни в горе, ни в радости, но должен быть вполне искренним. В пейзаже нужно также сохранять некоторую перспективу и не увлекаться беспредметною красивостью. Где же эти великие идеалы? Они все в шести стилях древней классической "Книги од и стихов" ("Шицзине"). Все отсчитывается только от этих стихов, в которых, можно сказать, живет "истинный бог", правитель мира, воплощенное дао. Отход от него есть катастрофа, нарушающая гармонию и жизнь поэмы. Наоборот, с этим богом в душе поэт может творить чудеса, кажущиеся профану парадоксальными, а на самом деле — только последовательные в общей величавой перспективе. Нужно, чтобы словам было тесно и мыслям просторно, чтобы разнообразие было поистине безгранично. Одно надо помнить поэту всегда — чтобы прекрасная форма была слита с таким же прекрасным содержанием. Осуществление этого идеала помрачит перед нынешним поэтом славу всех предыдущих.
Тянь, ди, жэнь— санъ цай — три основы (Вселенной): Небо, Земля, Человек, занимающий неизменно срединное положение (чжун-юн).
Источник: Алексеев В.М. "Труды по китайской литературе", Т.1, 2003
Писатель и деятель китайской культуры. Уроженец Южноречья (город Сучжоу). Выходец из привилегированной семьи, получил хорошее образование, но на ученой и чиновной стезе особенного успеха не имел и лишь в 57 лет получил звание гуншэна (старший лиценциат), хотя некоторое время занимал пост начальника уезда.
С молодых лет был известен как человек большого, самобытного таланта, но и вольного нрава и независимых суждений. Проявил себя как незаурядный драматург, эссеист и поэт, но прежде всего известен как собиратель и редактор произведений народного творчества и демократической литературы.
Был собирателем сюжетов любовных историй "История чувств", составителем книг народных песен "Песни гор", нравоучительных притч "Сума разума", исторических и бытовых анекдотов "Палата смеха". Автор или соавтор волшебного романа "Развеянные чары", редактор знаменитой эпопеи "Троецарствие" Ло Гуаньчжуна.
Более всего известен как составитель и редактор напечатанного в 1621-1627 гг. свода "Троесловие" ("Сань янь") — трех сборников хуабэнь по сорок повестей в каждом: "Слово назидательное, мир наставляющее" ("Юй ши минь янь"), известное также как "Повести о древнем и современном" ("Гу цзинь сяошо"), "Слово простое, мир предостерегающее" ("Цзинь ши тун янь") и "Слово бессмертное, мир пробуждающее" ("Син ши хэн янь"). Некоторые повести сборника написаны самим Фэн Мэнлуном, другие им капитально отредактированы.
Источник: ru.wikipedia.org
Ты посылаешь письма беспрерывно,
В них даже о погоде пишешь дивно,
А занимательного мало, милый мой.
Но если тысячу ты их пришлешь за сутки,
Они отыщут в сердце отзыв чуткий,
Докучливой не будут болтовней.
О письма, письма! Ценного в вас мало.
Пустая вещь! Но трудно жить без вас.
В те дни, когда я вас не получала,
Невольно слезы капали из глаз.
Источник: "Антология китайской поэзии", Том 3, 1957
Китайская поэтесса времен династии Мин. Второе имя — Чжунсянь. Уроженка уезда Тунчэн.
Происходила из семьи судейского чиновника. Рано вышла замуж за Яо Суньци, но в семнадцать лет уже овдовела. Возвратилась в отчий дом, где строго хранила верность покойному мужу. Стихи, которые она начала писать еще в детские годы, удостаивались похвал ценителей поэзии.
Источник: "Прозрачная тень. Поэзия эпохи Мин. Пер. И. Смирнова. СПб., 2000"
Фан Вэйи (имя при рождении — Чжунсянь) была родом из Тунчэна, провинция Аньхой. Судьба ее была нелегкой: в 17 лет она вышла замуж за Яо Суньцы, который на тот момент уже шесть лет тяжело болел. Несмотря на ее заботы, он в том же году умер. Фан овдовела, будучи беременной, а ее дочь впоследствии умерла на десятом месяце жизни. Больше замуж не выходила, жила вместе с женой своего брата, У Линъи, и помогала ей воспитывать сына.
Поскольку Фан происходила из богатой и уважаемой семьи, она получила отличное домашнее образование; с юных лет писала стихи и рисовала. До глубокой старости продолжала совершенствоваться в рисовании в стиле баймяо, а также в каллиграфии. В ее живописи часто встречаются религиозные мотивы.
Первое изображение — Авалокитешвара, бодхисаттва, воплощение бесконечного сострадания всех Будд. Авалокитешвара обладает мужской и женской ипостасями.
Второе — "Архат". Архат в буддизме — этом человек, достигший полного освобождения от клеш (аффектов, загрязняющих сознание) и вышедший из "колеса перерождений". В разных направлениях буддизма, впрочем, у этого понятия несколько разные трактовки.
Источник: "Книги, рекомендуемые феминистками"
Осенний сверчок
поет-стрекочет под дверью.
Закатной порою
в горах пронзительный ветер.
Мой век на исходе,
и вдруг — беспорядки, смута.
Когда же сумею
в родные края возвратиться...
Разбойники-воры
уже Наньдянь захватили.
Летят донесенья
на северные заставы.
Страдание, горе,
народ изнурен грабежами.
Невинною кровью
клинки мечей обагрились.
Уже в "Книге песен" сверчок — примета осени:
Осенний сверчок
поселился в доме.
Значит, и году
пора кончаться.
С тех пор пение сверчка (как и голос цикады) сопровождает осенние пейзажи в китайских стихах. Вот картина, проникнутая осенним настроением, у Гао Ци:
Яркая лампа,
мгла приникла к окну.
Мокрые листья
в комнату ветер принес.
Гость захмелевший,
наверное, видит сны.
Тихо стрекочет
первый осенний сверчок.
И, как всегда, с осенью связаны мысли о закате жизни, омраченном воцарившейся смутой, беспорядками и грабежами.
Источник: "Прозрачная тень", 2000
В смутном сне за листьями дриандры
Спящая душа всю ночь гонялась:
Словно бабочки, они летели,
Их в саду осеннем не осталось.
Вот на жертвенный алтарь звездою
Огонек блуждающий нисходит.
И висят призывы к душам мертвых
В этом храме царственном при входе.
Вырезаны деньги из бумаги,
А из шелка тонкого — знамена,
Гибки сосны, как усы у древних,
Тих и бледен свет луны склоненной.
И монах дорогу открывает
В город тех, кто умер от гонений,
А блуждающие души стонут,
Стужею напуганы осенней.
Душу старого узнал я друга,
Различил в стенаниях унылых:
Бывшее при жизни благородство
Та душа по смерти сохранила.
Источник: "Антология китайской поэзии", Том 3, 1957
Второе имя — Шилинь. Уроженец уезда Тайцан. С достоверностью о нем известно лишь, что долгие годы он жил при храме буддийской секты чань в Убэе.
Источник: "Прозрачная тень. Поэзия эпохи Мин." Пер. И. Смирнова. СПб., 2000
Деревья от холода
красок еще лишены,
Но южные ветви
окутал розовый цвет.
Плывет аромат —
он слышен у самой реки.
Прозрачные тени
на стенах крестьянских домов.
Источник: "Прозрачная тень", 2000
Лет восемьдесят
Цанланскому старцу уже.
Пушистый тростник,
сливается с небом вода.
Немало за жизнь
познал он удач и потерь.
Теперь при луне
удилище ладит свое.
Стихотворение поэта, укрывшегося за псевдонимом Дунтинский старец, создано "по мотивам" знаменитого произведения великого Цюй Юаня "Отец-рыбак", в котором рассказывается о встрече поэта-изгнанника с отшельником-рыбаком. Герой стихотворения потому и получил имя Цанланского старца, что, подобно отцу-рыбаку Цюй Юаня, певшему песню о реке Цанлан, он предпочел превратностям карьеры ("удачи и потери") жизнь на речном приволье, службе чиновника — удел простого рыбака. Вообще, в китайской поэзии рыбак, так же как и дровосек, пастух, землепашец, — символ уединенного существования на лоне природы, слияния с ней в традиции даосских отшельников. "Отец-рыбак" Цюй Юаня существует по-русски в замечательном переводе В. М. Алексеева. Как писал Жуань Цзи,
Скорбь бытия
постиг отец-рыбак,
Когда в челне
вниз по теченью плыл.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Об этой поэтессе известно только, что она была наложницей Чжао Юаня.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Струится, касаясь красных перил,
Серебряная река.
Клубится-плывет благовещая мгла,
намок лазоревый шелк.
Не знает сияющая луна,
как горек жизни закат.
Внизу вершина горы Цзюишань
да белые облака.
Скорее всего это тоже жалобы оставленной наложницы, живущей в уединении.
Серебряная река — одно из поэтических именований Млечного пути.
Источник: "Шедевры китайской поэзии X-XVII веков", 2010
Составитель лаконично сообщает, что поэтесса была дочерью Лу Дэвэня и женой Ма Луна.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Голубо-зеленые ива и тополь,
беседка, песок прибрежный.
Восточный ветер: на переправе
прощаются, пьют, хмелея.
Десятки тысяч цветов опавших
до края наполнили лодку —
Вы словно весну с собою везете
отсюда на южный берег.
Источник: "Светлый источник", 1989
В детстве явила поэтический дар, сочинив стихотворные надписи для дворца Гуанханьгун. Вышла замуж за Цзинь Чэнли, имевшего ученую степень цзиньши. После его гибели на государственной службе вела жизнь безупречной вдовы.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Всего на один опершись устой,
к обрыву башня приникла.
Вокруг клубятся-плывут облака,
в воздухе посвежело.
Давно опустело ущелье Теся,
ушли-исчезли драконы.
Окрасила осень откосы холмов,
торопятся гуси в дорогу.
Просторны-обширны земли вокруг,
вместившие три уезда.
Течет, рассекая равнину, поток,
приемлет девять речушек.
Открыты взору тысячи ли,
к закату клонится солнце.
Хмелея, стою на вершине горы,
пою печальную песню.
Традиционный осенний пейзаж, распахнутые дали, драконы, уже погрузившиеся в спячку — еще одна, от старинных поверий идущая примета осени.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Ученый без звания и должности, живший в уезде Хуатин.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Колесница с четверкою скакунов
летит за заставу Юймэнь:
Император велел полотно и шелка
усуням в дар отвезти.
Сказать приказал, что сын их вождя
Служа государю, здоров
И начал в столице читать "Луньюй",
лусский его извод.
По давнему обычаю, сыновья предводителей степных племен воспитывались при императорском дворе. Они получали традиционное китайское образование, начинавшееся с чтения приписываемой Конфуцию книги "Луньюй" — "Беседы и суждения". Этот памятник известен в трех редакциях: из царства Лу (20 глав), из царства Ци (22 главы) и древний "текст из Лу", написанный старинным письмом и якобы найденный в доме Конфуция. Первый и третий списки именовались "лускими". Застава Юймэнь — то же, что Яшма-застава, Юйгуань.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Деревья ветвями колышат вдали,
во тьме едва различимы;
Одно белоснежное облако в небе
над городом низко повисло.
С приходом весны в сновиденьях моих
домой, что ни ночь, возвращаюсь,
И кажется, горы Циншань отодвинь,
как тотчас я вас увижу.
Некогда так же, тоскуя о родине, вглядывался вдаль поэт Лу Ю и так же мечтал:
"Отодвинуть Цзюньшань —
завиднелись бы воды Сянцзяна..."
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Китайский поэт XVII в. Точные даты жизни неизвестны. Второе имя — И-лин. Уроженец уезда Фаньюй. В своей поэзии часто обращался к примерам знаменитых героев древности, ища в них нравственную опору.
Источник: "Прозрачная тень. Поэзия эпохи Мин." Пер. И. Смирнова. СПб., 2000
В осеннем лесу
не встретишь недвижных дерев —
Трепещет листва,
тревожатся птицы в ветвях.
Казалось, всю ночь
за окнами ветер и дождь.
А там, над горой,
взошла молодая луна.
Меж сосен в просвет
зеленый завиделся пруд,
Вода в бочажках
прозрачнее день ото дня.
Небесный петух,
похоже, рассвет возвестил...
Накину халат
и вспомню о дальнем пути.
Наступающие осенние холода, предвестники зимних морозов, создают ощущение одиночества и бесприютности — тревожно и птицам, и человеку. Пусть неизменен мировой порядок, и, как заведено с древнейших времен, небесный (яшмовый) петух, живущий на дереве фусан в Восточном море, изо дня в день возвещает утро, но жизнь человека вовсе не бесконечна, и скоро, наверное, придется уйти туда, откуда нет возврата. Каждую осень мысли об этом пути тревожат душу.
Источник: "Прозрачная тень", 2000
Никаких сведений о его жизни и творчестве не сохранилось.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Река. На рассвете
луна погружается в воду.
Вчерашние тучи,
холодно — не потеплело.
Отчетливо слышу
весла негромкие плески.
Вот только не вижу,
куда направляется лодка.
В стихах безымянного поэта эпохи Тан есть строка о человеке, невидимом в туманном сумраке:
Все так смутно-неясно,
только плещут и плещут весла.
Изобразить предрассветный пейзаж, говорит комментатор, равно невозможно и в стихах, и на картине.
Вообще противопоставление видимого и слышимого очень важно для китайской поэзии, которая при всей подлинности деталей почти постоянно окутана туманом, сумерками, погружена в сон, едва ли отличимый от реальности. Поэтому чрезвычайно существен мотив проявления скрытого, мотив звукового или зрительного следа. В этом ощутимо и даосское, и буддийское влияние. Вот как, к примеру, описал Бо Цзюй-и буддийского отшельника, играющего в шахматы (пер. Л. Эйдлина):
В бамбуковой роще
монаха не видит никто,
Лишь изредка слышен
фигур опускаемых стук.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Никаких сведений о его жизни и творчестве не сохранилось.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Печально гляжу на поток, на беседку
в лучах закатного солнца.
Листва тополиная, словно на свитке,
укрыла весенний город.
И нет никого, кто бы мне при разлуке
пропел "Янгуань" на память.
Одни изумрудно-зеленые горы
изгнанника в путь провожают.
Одна из самых знаменитых пограничных застав Янгуань сделалась в поэзии символом разлуки и далекого пути. Муж, отправляющийся в чужие земли через эту заставу, печаль остающейся дома жены — об этом пелось в многочисленных народных песнях (вроде той, что упомянута в стихотворении); о том же писали поэты, но сдержаннее, строже. Вот строки Юй Синя ( пер. Л. Эйдлина):
На Янгуань
путь в десять тысяч ли,
Где нет навстречу
ни одной души...
А стихотворение Гуань Хань-цина (ок. 1230 — ок. 1300), написанное в жанре цюй, ближе к фольклорной стилистике:
Протянулась печаль моя
на тысячи-тысячи ли.
Вот и молчу,
А когда-то луна на подушке лежала,
звучали песни любви.
Нынче тоска —
За Янгуань мой любимый,
в дальней дали.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Уроженец уезда Чанчжоу.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Утро, рассвет —
стаи черных ворон,
Вечер, закат —
стаи черных ворон.
Старые птицы
грают, истошно кричат.
Путник ушел,
и не возвращается он.
В стихотворении иероглиф "гуань" — застава — переведен словом "стая", ибо автор уподобляет скопление птиц толпе народа, которая на рассвете и на закате собирается возле ворот заставы, дожидаясь их открытия утром или спеша успеть до их закрытия вечером. Возможно, что здесь содержится традиционное противопоставление вороньей стаи как образа духовной "черни" одинокому в своих высоких помыслах "благородному мужу".
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Уроженец уезда Фэньян. Учился в школе для сыновей и младших братьев высших чиновников.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Когда в Балине давят вино,
приходит весна на Дунтин.
Девицы чуские в винных лавчонках
усердно поят гостей.
Не надо на башню пока восходить,
глядеть на озерную ширь:
Туманная мгла во вторую луну
лишь навевает печаль.
Источник: "Шедевры китайской поэзии X-XVII веков", 2010
Когда луну
я вижу в ясном небе,
Я не могу
ее не пожалеть —
Одну лишь ночь
она глядит колечком,
А там все время —
четверть или треть.
Но если б ты луной сияла в небе,
То я бы и туда к тебе проник
И, несмотря на страшный лунный холод,
Сумел бы сделать пламенным твой лик!..
Но что сказать —
нет средства от разлуки,
Жизнь движется и ярко и светло,
Над кружевной моею занавеской
Мелькнуло бойкой ласточки крыло...
Трещат в высоких зарослях цикады...
Я песню спел,
а горе не прошло.
Источник: "Китайская любовная лирика", 2004
От древности
до нынешних, времен
Нет вечного
ни в сабле, ни на троне...
Поля войною опустошены,
И топчут их пасущиеся кони...
О этот, вид! Как, он печалит взор! —
Все вымерло, и молвить, слово, не с кем...
Лишь только ветер яростно гудит,
Лист клена наливая красным блеском...
Как мне излить досаду и тоску?
Где наша удаль прежняя? Где сила?
Ведь здесь сверкали копья, и мечи,
Бесчисленная рать здесь проходила.
Теперь — в закатных солнечных лучах
Здесь высится лишь братская могила...
О, как картина эта тяжела!
Ни радости, ни света не найти в ней.
Смотрю, и душу мне гнетет тоска,
Тоска, которой в мире нет надрывней.
Тоска последних золотых лучей,
Тоска осенних непрерывных ливней.
Источник: "Антология китайской поэзии", Том 3, 1957
Китайский поэт времен поздней империи Мин — ранней империи Цин. Поэтическая слава надолго пережила Ся Ваньшуня, который умер совсем молодым. Ученик Чэнь Цзылуна, сын одного из основателей антиправительственного Союза борьбы с грозящей опасностью, он в шестнадцать лет вступил в отряд, боровшийся с маньчжурами, и вскоре погиб. Его стихи полны описаний походной жизни, непрерывных боев, грусти от расставания с родными местами ("Разлука"), скорби по погибшему отцу и Чэнь Цзылуну ("Ночью плачу в лесу").
Источник: Бердников Георгий Петрович. "История всемирной литературы". Т. 4.
Холодный ветер
завывает дико,
Мне, страннику,
палит лицо огнем.
Я вдоль реки
шагаю темным лесом,
Кузнечики
стрекочут громко в нем.
А облака
плывут на юго-запад,
Вот уплывут, —
обратно не вернуть,
На судне я
носился в бурном море,
И по горам
прокладывал свой путь.
Нет времени
для сна у государя.
У горожан
теперь спокойный сон.
Хранит людей
глубокий ров с водою
И вал, которым
город окружен.
Среди забот
я часто вспоминаю
О трудностях
блуждания пешком,
Усталый,
в одиночестве вздыхаю,
Еще и сам
не ведаю о ком.
Источник: "Антология китайской поэзии", Том 3, 1957
Китайский поэт времен поздней империи Мин — ранней империи Цин. Уроженец уезда Хуатин (в нынешней провинции Цзянсу). В возрасте пяти лет уже знал классическое "Пятикнижие", в девять лет сочинял стихи, вскоре принял участие в вооруженной борьбе против маньчжуров, в семнадцать погиб в бою.
В его стихах — печаль о гибнущей династии, рожденная в тяжкой жизни воина.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Утлая лодочка; ярко луна
сияет меж двух вершин.
Никнет тростник, осыпая пух,
безлюдье, куда ни глянь.
Самый высокий скалистый пик
во мраке неразличим.
Белые тучи, зеленый дым,
отроги гор Дунтиншань.
Написанное в традиционном жанре четверостиший цзюецзюй — оборванные строки (название жанра здесь одновременно и название стихотворения), это вовсе не привычное поэтическое описание пейзажа.
Войска, в которых сражается Фу Вань-чунь, терпят поражение и отступают; в суматохе и панике поэт теряет связь со своим отрядом и один спасается бегством. Его одиночество (он безуспешно ищет взглядом кого-нибудь из соратников, но "безлюдье, куда ни глянь") — это одиночество беглеца, а не путешествующего по делам службы чиновника, но на бумагу ложатся привычные поэтические формулы: утлая лодочка, луна, белые тучи (образ изгнания), зеленый дым — купы деревьев на горных склонах.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Китайский поэт, один из так называемых "Пяти поэтов из Бэйтяня". Уроженец уезда Жундэ в области Гуанчжоу. Предпочел стихотворчество государственной службе.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Живу и умру,
как чуждый обычай велит.
Приехать сюда
мне государь приказал.
Молю об одном:
пускай мой могильный холм
Насыпят не там,
где похоронен Ли Лин.
Одна из бесчисленных вариаций на тему судьбы Мин-фэй, более известной как Ван Чжао-цзюнь. Прожив жизнь на чужбине, она мечтает избежать участи Ли Лина, который был похоронен вдали от родины.
Источник: "Светлый источник", 1989
Китайский поэт времен поздней Мин — ранней Цин. Уроженец уезда Синьхэ. Рано обратился к писанию стихов и достиг незаурядного мастерства. Много путешествовал по рекам и озерам, воспевая прекрасные виды.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Заросший ручей и пустынные горы,
кумирня возле могилы;
Качнувшись, мокрые ветви сосен
одежду мою увлажнили.
Спросить бы о временах миновавших,
о людях былых династий...
Вэньчжун бессловесный стоит, уставясь
на солнце закатное ликом.
Поэтизация прошлого воплощена в теме бесконечной череды поколений, бренности человеческого существования. Вэнь-чжун — имя каменного истукана, которого часто ставили на кладбищах.
Источник: "Яшмовые ступени", 1989
Золотой вышивальной иглой
Проколола бумагу в окне —
И полился ко мне со двора
От цветов мэйхуа аромат.
Муравей торопливо ползет
С лепестком по восточной стене.
Даже он, неприметный такой,
Пробужденью весеннему рад!
Источник: "Встречи и расставанья", 1993
Сборник "Удивительные истории нашего времени и древности" ("Цзинь гу цигуань"), появившийся в Китае в конце первой половины XVII в., представляет для нас интерес как литературный памятник, восходящий своими истоками к устному литературному народному творчеству X-XII вв.
Период создания рассказов, вошедших в этот сборник — конец XVI — начало XVII вв. — ознаменован в истории китайской литературы возрождением жанра хуабэнь (краткой записи главной сюжетной линии устного рассказа) и появлением на их основе повестей, написанных на простом разговорном языке того времени. Этот жанр сыграл исключительную роль в развитии исторического, бытового и фантастического романов.
Сборник "Цзинь гу цигуань" появился в период, когда господствующие классы феодального Китая всеми силами стремились удержать в литературе отжившие формы старого литературного языка (вэньянь), не допуская в свою традиционную литературу ничего от живой струи народного творчества. И все же, несмотря на это, ничто не могло сдержать проникновения народной поэзии в литературу. Произведения различных жанров, написанные либо целиком на разговорном языке своего времени, либо включающие в себя элементы разговорного языка, существовали в Китае с древних времен. К числу таких произведений следует отнести и рассказы, вошедшие в сборник "Цзинь гу цигуань". Эти обстоятельства и определяют историческое значение данного сборника.
Лу Синь считает, что истоки рассказов, вошедших в "Цзинь гу цигуань", надо искать еще в X-XI вв., когда на улицах больших городов, торговых и культурных центров страны, в особенности же на улицах тогдашней столицы Китая — города Бянь (современный Кайфэн), рассказчики собирали вокруг себя толпы народа и либо рассказывали слушателям о событиях старины и о необычайных людях, либо в занимательной форме пересказывали буддийские предания и легенды, либо, наконец, импровизировали рассказы на злободневные темы. "Сунские рассказы на рынках, — говорит Лу Синь, — заключали в себе морализующий элемент, но все же основная их задача состояла в том, чтобы рассказать о событиях, происходящих на рынках и у колодцев, и тем самым придать этим историям развлекательный характер".
Рассказчики обычно кратко записывали основную сюжетную линию своего повествования, и эта запись, хуабэнь, представлявшая рассказчику полную свободу оформления, детализации сюжета и даже вымысла послужила основой для многих позднейших повестей,
романов и драм. Рассказы с занимательным сюжетом, повествующие о необыкновенных людях и необычайных происшествиях, были настолько популярны в народе, что в дальнейшем, особенно в XV-XVII вв., их стали собирать в специальные сборники.
О составителе "Цзинь гу цигуань" мы ничего не знаем, как ничего не знаем и об авторах рассказов, вошедших в этот сборник.
Источник: "Китайская литература. Хрестоматия", Т.1., 1959
Сбитые ливнем листок и былинка
в море сойдутся, куда б ни упали.
Так вот и люди: скитаясь по свету,
где только в жизни ни встретят друг друга?
Источник: "Китайская литература. Хрестоматия.", Т.1., 1959
Ночной порой трубят в рога, бьют в колотушки,
а утро возвещает петушиный крик,
То солнце высоко взойдет над горизонтом,
то клонится к земле сияние луны.
Сезон сменяется другим. Наступит осень,
за ней — зима, и вновь — весна и лето.
На север и на юг идут телеги, лодки;
другие возвращаются на запад и восток.
Посмотришь в зеркало — увидишь в нем свой возраст,
увидишь свой состарившийся лик;
Как неустроено все в этом бренном мире —
нигде, ни в чем порядка не найдешь!
И если хочешь ты средь хаоса земного
уверенность и миг покоя обрести,
Горячего вина один кувшин лишь выпей
и мясом рубленым немного закуси.
1Тан-Инь — действительное лицо. Это знаменитый ученый, поэт, живописец и каллиграф, живший с 1470 по 1523 г. Известен в народе как Тан Боху. Различные приключения его жизни послужили сюжетом для многих рассказов, повестей и драм.
Источник: "Китайская литература. Хрестоматия.", Т.1., 1959
Я свечи возжигал в молчании смиренном,
оглядываясь в прошлое на самого себя.
Устами бормотал какие-то молитвы,
а думал о своих и чувствах и делах.
Таил ли я в душе намеренья и планы,
служившие кому-нибудь во вред?
В речах моих звучало ли хоть слово,
которым бы других я обманул?
Источник: "Китайская литература. Хрестоматия.", Т.1., 1959