Часы зла

Глава 10

Утром следующего дня мистеру Сингху пришлось раза три раскрыть перед моим носом зонтик, чтобы привлечь к себе внимание.

— Приветствую, Александр. Ты опоздаешь на собрание.

— А разве оно сегодня? — Мы стояли возле стеллажа со справочной литературой на иностранных языках.

— Сегодня, когда ж еще. И знаешь, хотел тебя предупредить: мистер Динтофер жуть до чего не в духе. И мистер Гроут, он тоже не в духе.

— Сейчас закончу и бегу, — ответил я.

Тот факт, что я никак не хотел расстаться с «Персидско-английским словарем» (решил проверить Джессона на знание этимологии слова «рай», выяснилось, что знание это было безупречным), почему-то страшно взволновал охранника. И он испытал явное облегчение, когда я, закончив выписывать цитату, поставил толстый том на полку и направился к главной лестнице.

Динти умолк на середине предложения, сверился с какими-то записями на дощечке.

— Итак, на чем мы остановились? Ах, ну да, бездомный человек, помешанный на Древнем Риме. Есть соображения?

Все мои коллеги молчали. Все, за исключением Ирвинга Гроута, начальника отдела хранения.

— Устные излияния этого типа говорят о том, что он безнадежно болен психически, — сказал Гроут, рассматривая свои белые хлопковые перчатки, с которыми, похоже, никогда не расставался.

— Принято, — кивнул Динти.

— Да перестаньте, не так уж он и плох, — заметил Спиайт. Независимость, которой пользовался его отдел, а также дополнительные бюджетные средства позволяли ему выражать мнения и взгляды, о которых остальные предпочитали умалчивать. — Помните Нюхача?

Гроут тут же ощетинился:

— Если б вы проводили меньше времени, потакая своим сомнительным наклонностям, и больше времени за прямыми обязанностями, то знали бы, что этот случай куда как хуже!

Тут вмешался Динти:

— Лично я согласен с мистером Гроутом. Это страшно надоедливый тип. И штат просто обязан принять все надлежащие меры, кстати, перечисленные в моей «Памятке о безделье, распутном вызывающем поведении, кражах и прочих нарушениях, препятствующих нормальной деятельности библиотеки», и держать этого человека под контролем.

— Но он не бездельничает, — сказал Спиайт.

— Вот и ошибаетесь, — возразил Динти. — А если есть сомнения, можете свериться с «Уголовным кодексом штата Нью-Йорк». Статья двести сорок пункт тридцать пять.

— Да какой он, к шуту, преступник? Может, его просто преждевременно выпустили из психушки. А читальный зал и собрание сочинений Гиббона — это все, что у него осталось.

— Знаете, мы не социальные работники, мистер Спиайт, а библиотека — это вам не проходной двор. И мы не можем допустить, чтоб какой-то дурно пахнущий скандалист сводил на нет усилия других, нормальных читателей и истинных ученых!

— Вот именно, вот именно! — подхватил Гроут. — Да будет всем вам известно, этот тип только портит книги, загибает уголки страниц. Как-то раз я шел через зал периодики и…

Тут снова вмешался Спиайт:

— Ах вот оно что? Выходит, вы за ним шпионили?

— Ну и что такого? Ведь должен хоть кто-то следить здесь за порядком! Совесть моя чиста. Я всегда стоял и буду стоять на страже и защите печатного слова. Кстати, этот любитель Гиббона вынул из файла копию «Американского зрителя».

— Вы шутите? — впервые за все время вмешался Абрамович, заведующий иудаистским отделом, известный своими левацкими взглядами. — Да за уничтожение этой грязной подстилки следует орден давать!

Динти постучал папкой о стол.

— Благодарю за идеологическую вставку, мистер Абрамович. К сожалению, у нас слишком мало времени, чтобы обсуждать вопросы политики или же проблемы психиатрии. Политика библиотеки ясна и очевидна. В следующий раз, когда этот человек начнет скандалить или шуметь, немедленно вызывайте мистера Сингха или кого-то другого из охранников. А теперь, насколько я понимаю, мистер Гроут хочет сделать объявление.

Сподвижник Динти усердно закивал.

— До меня дошли слухи, что кое-кто из наших сотрудников слишком вольно обращается с книгами со склеенными страницами. — Тут он устремил на меня укоризненный взгляд. — Все подобные книги, повторяю, все без исключения, должны быть отправлены в отдел хранения для последующего их осмотра и реставрации.

Я откашлялся.

— И сборники церковных гимнов тоже?

— Здесь не может быть исключений, Шорт.

— Но подобное случилось всего раза два, не больше. Господи! Читатель приехал в город всего на один день, и оба мы с ним прекрасно знали, как вы заняты. Я просто хотел сэкономить ваше время. И вообще, как скоро потом такая книга возвращается обратно?

— Ну, месяца через три или четыре, — сказал Гроут.

— И что прикажете делать тому парню?

— Ждать. Вы не обладаете должными навыками в столь деликатной процедуре, как разрезание склеенных страниц.

На выручку мне поспешил Нортон:

— Это ведь не нейрохирургия! Взять нож с острым лезвием. Вставить нож между страниц. И резать.

— А вот и нет! — возмутился хранитель. — Лично я никогда не пользуюсь ножом, ни тупым, ни острым. Лучше всего использовать карточку индексов, а еще лучше — специальный нож для разрезания бумаги из слоновой кости, причем под соответствующим углом. А именно — почти, но не совсем параллельно плоскости бумажного листа, что позволяет достичь желаемой зубчатости. А наш друг и коллега Шорт буквально исполосовал сборник гимнов, поступил с ним, как мясник с тушей. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: он неправильно держал нож и направлял его под углом внутрь, а надо направлять под углом наружу и от себя. А что касается вопроса, где впервые должны открываться новые поступления, то должен со всей ответственностью заявить…

Пока продолжалась вся эта болтовня и споры между Нортоном и Гроутом, я вернулся мыслями к загадочным прощальным словам Джессона: «Рай может подавлять, угнетать, навевать тоску…» Что ж, вполне возможно. Но ничто так не угнетало, как это собрание библиотечного штата.

Динти швырнул папку с записями на стол.

— Пора подвести итоги. У нас еще осталась финансовая проблема создания фонда видеоматериалов. Совет попечителей уделяет ей особое внимание, они, как никто, заинтересованы в создании этого фонда. Мне доложили, что они даже уже придумали ему название… — Тут он снова сверился с записями. — Ах да, вот оно. «Народный дворец». — Название вызвало волну стонов и вздохов. — Лично я — за, мне нравится. И наши, фигурально выражаясь, средневековые ров с водой и подъемный мост следует заменить рентгеновскими устройствами с экранами. Наши охранники будут пользоваться новейшими достижениями электроники, а не тыкать в вещи читателей всякими там ручками, карандашами и другими заостренными предметами. Однако…

— Этим займутся наши охранники? — взвился Нортон. — Да тогда всю нашу библиотеку разграбят подчистую!

— Вы думаете? Не уверен, что мистер Сингх разделяет ваше мнение. Мы все надеемся, что наша охрана будет исполнять свои обязанности еще более тщательно. — Собрание закончилось тем, что Динти зачитал список сотрудников, которых переводили на работу с видеоматериалами — меня, к счастью, пронесло, — а затем провозгласил: — А теперь вперед, на защиту нашей крепости! За дело, друзья мои!

Я подошел к вывешенному на стене плану-графику. Нет, Динти явно проглядел многие более эффектные параллели между дворцами и библиотеками. А именно: сгибающихся под непосильной тяжестью пажей, снующих взад и вперед; соперничающие между собой группировки и кланы; злобные сплетни и предательства; бесстыдные попытки завоевать благосклонность короля. Впрочем, здесь сравнение прерывается. Ибо ни один из известных мне королей не создавал себе доброго имени, заигрывая с богатыми престарелыми дамами и фотографируясь с ними на фоне пожертвованных ими денежных чеков размером с пляжное полотенце. И однако же, было в Динти нечто величественное, а что касается Спиайта, то из него получился бы великолепный сводник. Нортон, с учетом его умения оперировать средствами электронной информации, вполне мог бы носить колпак придворного колдуна и чародея. А что касается придворных шутов, то на эту должность квалифицированных кандидатов было хоть отбавляй.

— Шорт!

— Мистер Динтофер? — Я с трудом подавил желание отвесить низкий поклон.

— Опять опоздал.

— Пробка на дороге, загорелся грузовик.

Динти нахмурился:

— Хотелось бы, чтобы на вопросы читателей ты отвечал с той же быстротой, с какой только что ответил мне. И где, черт побери, твой нагрудный жетон? Ты же знаешь нашу политику: «Жетон должен быть пристегнут и виден читателям».

Я похлопал по карманам.

— Должно быть, дома забыл.

— Что за расхлябанность! Приведи себя в надлежащий вид, Шорт! А если не сделаешь этого, будешь водить книгомобиль по просторам провинции. А теперь ступай вниз, к киоску с сувенирами. Сегодня твоя очередь водить студенческую экскурсию.

И дураку было ясно: студенческая футбольная команда из колледжа Саут-Бенда прибыла в Нью-Йорк вовсе не для того, чтобы шляться по библиотекам. О том, что истинные пристрастия этих ребят не имеют ничего общего с книгами, говорили их спортивные куртки с аппликацией в виде профиля какой-то оскалившейся дикой кошки из джунглей на спине да новенькие бейсболки, рекламирующие сеть ресторанов, принадлежащих стареющим рок-звездам.

Если уж быть честным до конца, то сценарий, разработанный Динти для подобных туров по библиотеке, предназначался вовсе не для молодых посетителей. Кто в здравом уме и твердой памяти счел бы, что тинейджеру есть дело до объемов общего доступа, архитектуры стиля модерн и используемого у нас гибрида классификаций Дьюи и Библиотеки конгресса? Единственный раз в группе спортсменов наметилось некоторое оживление — когда я упомянул, что площадь читального зала на три фута меньше площади футбольного поля.

Прыщавый юнец с пластиковым значком, на котором красовалась надпись «ТИНЕЙДЖЕР СО СВОЕЙ ПОЗИЦИЕЙ», решил разбавить угнетающую обстановку.

— Вау! — воскликнул он после того, как я описал мраморный фриз с изображением Клио. — Да на эту тетку ушло добрых полтонны известняка из Вермонта.

Я улыбнулся и попросил прислать мне молодую помощницу, но выяснилось, что девушка не может покинуть киоска с сувенирами. Тинейджер с позицией не унимался:

— Бар-рельеф Данте? Ни фига себе!

Я изо всех сил старался игнорировать этого доморощенного остряка и обратил внимание группы на авторизованную версию настенной лепнины.

— Эти предупреждающие слова: «Оставь надежду всяк сюда входящий» — своего рода шутка архитектора. Дверь под этой цитатой ведет прямиком в книгохранилище, которое, по мнению архитектора, может соперничать с Дантовым адом!

Тинейджер с позицией подергал за ручку двери.

— Можешь не волноваться, — сказал ему я. — Она заперта. Даже сотрудник справочного отдела может попасть сюда только с письменного разрешения начальства.

— Да лабуда это все.

— Ты прав, так оно и есть, — согласился я, надеясь тем самым умерить саркастический пыл этого сопляка, но парнишка продолжал перебивать меня дурацкими шутками и каверзными вопросами. Мы подошли к отделу редких книг, и тут он заметил Сингха в тюрбане.

— А это что за башка с башней?

Чаша моего терпения переполнилась. Я снял с полки и протянул маленькому негодяю редкий манускрипт.

— Ну и что тут такого особенного? — спросил юный скандалист, подозрительно всматриваясь в рукопись.

— Датируется одна тысяча шестьсот шестьдесят четвертым годом.

— Да. Ну и что с того?..

— Автор умер, так и не закончив свой труд. Видишь? Вот здесь текст обрывается на середине фразы.

— И что заставило его заткнуться? Скука?

— Нет. Bacillus pestis. Бубонная чума. И когда несчастный сочинял этот труд, его невыразимо мучили гнойники в паху, размером с мячик для гольфа каждый.

Парнишка вздрогнул и выронил манускрипт.

— Думаешь, инфекция ищет, где поселиться? Да не пугайся ты, эта рукопись больше не заразна.

Его дружки хором принялись пугать парня: «Ну все, тебе кранты!», «Был человек — и нету!», «Зараза, зараза!»

Когда крики и смешки стихли, я сказал:

— Вот что, ребята. Я так думаю, вас совершенно не волнуют мощности нашего книжного хранилища, а всякие там мраморные фризы вам вообще до фени, правильно? — Молчание. — Тогда вот что. Что, если мы плюнем на условности и я устрою вам настоящую экскурсию?

И я показал им аттестат Джимми Хендрикса[15] за пятый класс, оригинал обложки «Благодарных мертвецов» и стишки, завернутые в лист конопли, причем все ребята захотели понюхать этот редкостный экспонат.

Мы уже выходили из отдела редких изданий, как вдруг один из членов команды остановился возле застекленной витрины.

— А это что такое?

— Католический требник со специальной подсветкой. Приблизительная дата изготовления — тысяча четыреста пятидесятый год.

Он склонился над стеклом:

— А для чего вот эта петелька?

— Чтоб привязывать к монашеской рясе. Чтоб слово Божье всегда было под рукой.

— И что же, люди и вправду носили книжки вот так?

— Кое-кто до сих пор носит, — ответил я и полез в карман за записной книжкой.

Студенты столпились вокруг меня и принялись разглядывать ее.

— Так вы пользуетесь собственным зашифрованным языком? — изумился исправившийся нарушитель порядка. — Круто!

Наша экскурсия продолжалась, и я рассказывал юным футболистам разные страшные истории из библиотечной жизни. Поведал, к примеру, о том, как одного из работников хранилища насмерть придавило обрушившимся шкафом с книгами. Для большей наглядности я плотно сложил ладони вместе и со значением произнес:

— Здесь человек ошибается всего один раз, как на минном поле. Библиотеки полны опасностей. — Тут я услышал знакомое до боли попискивание и решил воспользоваться моментом. — Но самой большой опасности подвергаются наши уборщики. Только вдумайтесь, что они вдыхают вместе с воздухом: плесень, пыль, частички отслоившихся клеток кожи, копоть, красную гниль древесины, уж не говоря о разных химикатах. И у многих этих ребят находят в секрециях слезных протоков микроскопические личинкообразные создания. Говоря о дьявольских…

Тут к завороженной моим рассказом аудитории с шумом и ревом приблизилась мусороуборочная машина.

— Мистер Парадайс, позвольте представить вам команду кугуаров из Саут-Бенда.

— Саблезубых тигров! — хором поправили меня они.

— Прошу прощения. Саблезубых тигров. Мистер Парадайс — один из старейших наших сотрудников. Никто лучше его здесь не ориентируется.

Старик удрученно затряс головой.

— Кончай языком молоть, Александр.

— Но разве я не прав, мистер П.? Все остальные сотрудники еще только приходят на работу, а вы уже тут как тут. Все расходятся по домам, а вы остаетесь. Я надеялся, вы продемонстрируете нашим гостям свое знание библиотечных владений.

— Не могу, — буркнул он и толкнул тележку на колесиках к водозаборному крану, одновременно вынимая из мешочка с инструментами на поясе отвертку. — Даже и пробовать не желаю, после той истории с карборундом.

Осторожность уборщика была продиктована недавним его конфликтом с Динти, причиной которого стала главная лестница. Вернее, ее мраморные ступеньки. Мистер Парадайс рекомендовал чистить их карборундом, в то время как Динти настаивал, что можно обойтись и простой влажной уборкой. Три недели спустя читатель поскользнулся на этих самых ступеньках, упал и скатился вниз. Он сильно ушибся и написал жалобу в высшую инстанцию. Динти, будучи Динти, напрочь отрицал свою причастность к случившемуся и возлагал всю вину на нерадивость мистера П. И если б не вмешательство профсоюза уборщиков, мой друг наверняка потерял бы работу.

Я обернулся к тинейджеру с позицией.

— Ну, назови, что тебе по-настоящему интересно?

— Почему именно я?

— Никаких «почему». Просто назови и все.

Парнишка на секунду задумался.

— Хеви метал.

— В минералогическом или музыкальном смысле? — тут же спросил его мистер Парадайс.

Оказалось, паренек играл на электрогитаре.

— Тогда надо смотреть в «Рок-музыке», а она у нас находится под шифром 781.66.

— Знаете, что сделал сейчас мистер Парадайс? — спросил я. — Он применил десятичную классификационную систему Дьюи.

— Супербоул! — восторженно воскликнул один из «саблезубых».

— А вот это найдете под шифром 796.332, — сказал уборщик.

— Умереть можно!

— Самоубийство у нас идет под номером 362.28.

Один из ребят ткнул тинейджера с позицией в бок и сказал:

— Прыщи!

— Посмотрите в разделе «Возрастная прыщавость», один из подразделов «Медицины» под номером 616.53.

— Ну а как насчет саблезубого тигра? — спросил кто-то из футболистов.

Мистер Парадайс на секунду задумался.

— А вот тут вы меня поймали. Вообще-то тигры идут у нас под классификацией 569.75. — И он наклонился к крану.

Я провел группу через читальный зал, и вот все мы столпились возле застекленной кабинки. Дверь в нее была открыта, и Нортон прекрасно слышал, о чем мы говорим.

— А вот здесь сидит мой коллега и ведет сканирование библиотечных помещений. И действует при этом в строгом соответствии с памяткой, автором которой является наш начальник. Иными словами, борется с такими нарушениями, как безделье, распутное или вызывающее поведение, кражи и прочие нарушения, препятствующие нормальной деятельности библиотеки. Есть что-нибудь любопытное, Нортон?

— Недавно поймали одного типа возле «Британики». Мистер Сингх застукал его с миниатюрной видеокамерой, ну, той модели, которая может снимать через дырочку или петельку в одежде.

Я зафиксировал эту информацию в книжку, а потом сказал экскурсантам, что записываю в нее и мои личные наблюдения за постоянными читателями зала, причем у меня даже имеется схема их рассадки. Несколько «саблезубых» заинтересовались моими наблюдениями, и я был счастлив продемонстрировать некоторые из них.

— Видите вон того типа, что сидит к нам спиной? Ветеран Вьетнамской войны, вот уже лет десять ходит сюда и читает литературу по карциногенному дефолианту, который его заставляли использовать в джунглях. И по проделанной здесь работе уже успел предъявить судебный иск производителю этих химикатов, причем обвинитель считает данный иск выигрышным. А вон там, возле стены, видите? Это Розалита Васкес, приходит и сидит здесь каждую субботу и знакомится с судебными материалами, связанными с насильственным выселением жильцов. А вон там, в углу… — Глаза всех ребят устремились в ту сторону, куда я указывал пальцем. — Именно здесь сочинялись самые язвительные стихи этого века.

Тинейджер с позицией присвистнул:

— Господи! Вы только гляньте на этого типа!

Все взоры дружно обратились к неряшливо одетому мужчине, который сидел за столиком, обложившись доброй дюжиной книг.

— Он приходит каждые вторник, четверг и субботу с тех самых пор, как я начал работать в этой библиотеке. Не пропустил ни дня. Заказывает одно и то же издание одной и той же детской энциклопедии, все двадцать томов. И утверждает, что выучил все, что успел прочесть, наизусть, от корки до корки.

Нортон направил на мужчину свой бинокль.

— Дошел до буквы «М».

Группа двинулась дальше, а я краем уха уловил нарочито громкий разговор двух сотрудников справочной. Они задавались чисто риторическим вопросом: собираюсь ли я сегодня вернуться к выполнению своих прямых обязанностей?

Я обернулся к группе и сказал:

— Может кто-нибудь из вас назвать причину, по которой библиотекарь считается наименее престижной профессией? Как-то раз я залез в словарь цитат Бартлета. И что, как вы думаете, там нашел? Да ровным счетом ничего! Ни одной цитаты! Там были цитаты о библиомании и Библии, но ни одного библиотекаря между ними не затесалось. И это, друзья мои, лично я называю полным безобразием! Мао Цзэдун, Казанова, Ральф Эллисон,[16] Стивен Кинг — все эти знаменитые люди в тот или иной момент своей жизни работали в библиотеках. И каждый из них был своего рода невидимкой во вселенной печатного слова.

— Почему лично вы решили стать библиотекарем? — спросил один из «саблезубых».

Я уже приготовился прочесть им целую лекцию на тему того, что именно библиотекарь является истинным властителем дум и хранителем накопленных за тысячелетия знаний, но тут внимание мое привлек желтый жилет.

— Почему? Да хотя бы ради вот таких читателей, как этот. — И я указал на Джессона, склонившегося над толстым словарем Вебстера.

— Ради того старика в смешных шмотках?

— Именно. На днях я помог этому старику в смешных шмотках провести целое исследование по потайным отделениям в старинной мебели.

— Скучища!

— Согласен. Не слишком весело, зато я узнал от него немало нового, возможно, даже больше, чем он от меня. Этим я и жив. Это и заставляет меня вертеться. Именно это дает силы и энергию беседовать с не слишком грамотными, но симпатичными ребятами, членами футбольной команды.

Похоже, «саблезубые» оценили этот маленький выпад в свой адрес и разразились одобрительными выкриками.

Тут из ниоткуда вынырнул Динтофер, обладавший особым чутьем на разного рода нарушения, и присоединился к группе. Крики сразу же стихли. А я вернулся к официальной программе:

— А теперь прошу, взгляните вон на ту цитату, выбитую над порталом при входе в читальный зал. Один из двенадцати девизов, украшающих стены нашей библиотеки. Он гласит: «Habent sua fata libelli». Кто-нибудь скажет, что это означает?

Тинейджер с позицией робко откашлялся.

— Ну, это вроде…

Я приготовился к худшему:

— Да?

— У всех книг своя судьба?

— Да, — пробормотал я. — Правильно.

— В Латинском клубе нас заставляли читать Горация, — скромно признался прыщавый юнец под одобрительные возгласы своих товарищей.

Футболисты разбрелись по залу, Динти воспользовался моментом, чтобы припереть меня к стенке:

— У каждой книги действительно своя судьба, Шорт. Как и у их хранителей, в особенности тех, кто пренебрегает политикой библиотеки и устраивает из познавательных экскурсий дешевые развлекательные шоу.

— И какова же моя судьба, мистер Динтофер?

— Я недавно говорил. На книгомобиль — и вперед, развозить книги по провинциям. Если будете и дальше нарушать правила.