День относительного безделья заставил Джарвиса нервничать. Он переживал, с нетерпением ожидая развития событий. Меньше чем через тридцать шесть часов принц Уэльский будет провозглашен регентом.
Уже после полуночи он дочитал отчет и встал, потянувшись. Дом был пуст и тих, все занудные женщины его жизни давно улеглись спать.
Добравшись до библиотеки, он налил себе бренди, затем отпер верхний правый ящик стола. Джарвис нечасто разрешал себе позлорадствовать, но сейчас он позволил себе эту роскошь, держа в руках извлеченный из бумажных недр документ.
Ухмыльнувшись про себя, он уже собирался задвинуть ящичек, когда вдруг услышал голос своей дочери:
– Что-то не так?
Он поднял голову и увидел, как она стоит в дверях, прикрывая от сквозняка рукой дрожащее пламя свечи. Геро была высокой женщиной. Слишком высокой и чересчур худой на вкус Джарвиса, с узкими бедрами и почти без груди. Свои тусклые коричневые волосы она, вопреки моде, не завивала, а недавно вообще стала стягивать их узлом в суровом стиле, более присущем служительнице евангелической миссии, чем молодой леди из высшего света. Но сегодня она их распустила, и в золотистом свете свечи он внезапно увидел, что его дочь могла бы стать вполне привлекательной, если бы только захотела.
Он нахмурился.
– Не так ты волосы носишь. Тебе чаще надо их распускать. Подстричь надо лбом, завить в локоны.
Девушка удивленно улыбнулась.
– Я по-дурацки смотрюсь в локонах, и ты сам это знаешь. И я не о себе говорила. – Веселье сменилось тревогой. – Ты уверен, что все в порядке?
Джарвис обладал особенной, победной улыбкой. И давно научился с ее помощью награждать, обманывать или вводить в заблуждение. Вот и сейчас он улыбнулся и увидел, как волнение исчезает с лица дочери.
– Со мной все в порядке, дитя мое, – сказал он и запер ящичек на замок.