Челомей

«Алмазы» — огранка, оправы, подделки

В октябре 1964 года Генеральным конструктором В.Н. Челомеем была поставлена задача: начать проектные работы по созданию орбитальной пилотируемой станции (ОПС) военного назначения, с временем существования один-два года, со сменяемым экипажем два-три человека. Вывод станции массой 19 тонн на орбиту должен был осуществляться ракетой-носителем УР-500К.

В связи с тем что разработка автоматических средств космической разведки наземных целей находилась в начальной стадии, получение информации с орбитальной станции, оснащённой комплексом фотографической, фототелевизионной, оптической, радиолокационной, радиотехнической аппаратуры, управляемой и нацеливаемой на нужные объекты подготовленным экипажем космонавтов, была самым эффективным средством распознавания наиболее важных стратегических объектов в глобальном масштабе.

В сочетании с разрабатываемой в то время в ОКБ-52 межконтинентальной баллистической ракетой УР-100 ОПС «Алмаз» представляла собой необходимое звено для адекватного ответа на вызов США, развернувших в 1960-е годы строительство шахтных пусковых установок с МБР «Минитмен-1А» и «Минитмен-2» и имевших, по их заявлениям, уже в 1964–1965 годах на боевом дежурстве около 1000 МБР.

12 октября 1964 года сразу в нескольких отношениях стало знаменательным днём и в истории Советского Союза, и в истории космонавтики. Во-первых, в этот день был запущен многоместный космический корабль «Восход-1», в состав экипажа которого входили командир корабля В.М. Комаров, один из ближайших помощников С.П. Королёва конструктор космических кораблей К.П. Феоктистов и врач Б.Б. Егоров. Полёт, прежде всего ввиду тесноты корабля, впервые проводился без скафандров. Через сутки корабль успешно приземлился в заданном районе.

В тот же день в Москве было принято историческое решение: Н.С. Хрущёв был вызван с отдыха на даче в Пицунде на внеочередной пленум (13–14 октября 1964 года), на котором был снят со всех своих постов единогласным решением партийного, военного и хозяйственного руководства.

В тот же день, 12 октября 1964 года, на совещании ведущих специалистов своего ОКБ-52 В.Н. Челомей предложил проект орбитальной пилотируемой станции «Алмаз».

Станция была вдвое тяжелее той («Союз-Р»), которую предлагал сделать главный конструктор Филиала № 3 ОКБ-1 Д.И. Козлов[60].

В начале 1966 года, рассмотрев на конкурсной основе оба проекта, Научно-технический совет Министерства обороны поддержал проект челомеевской станции. Пожалуй, это был редкий случай в истории советской космонавтики, когда на конкурсной основе делался объективный выбор между двумя проектами.

Фактически станция «Алмаз» была космическим наблюдательным пунктом со сменяемыми экипажами из двух-трёх человек и сроком активного функционирования на орбите до двух лет. Комплекс должен был иметь комфортные условия для экипажа и хорошее оснащение аппаратурой наблюдения, обработки и передачи на Землю радиотехнической и видовой информации. Он предназначался для решения различных задач в интересах обороны, науки и народного хозяйства.

Важной основой разработки столь сложного проекта послужили уникальные возможности конструкторского коллектива, руководимого В.Н. Челомеем, наличие мощной испытательной базы, созданной на его предприятии, и технологические возможности завода им. М.В. Хруничева.

В.Н. Челомей предложил концепцию орбитальной пилотируемой станции (ОПС) для решения различных, в первую очередь оборонных задач. Он и поддерживавшие его военные видели в ОПС мощнейшее средство оперативной космической разведки.

«Алмаз» унаследовал индекс 11Ф71 от орбитального блока «Союза-Р».

Именно запуск корабля «Восход-1» подтолкнул Челомея к мысли собрать у себя совещание и поставить задачу проектирования и создания орбитальной пилотируемой станции военного назначения. В.Н. Челомею был очевиден исключительно показной характер полётов первых космических кораблей, знал он и о тесноте на борту запущенного корабля. Он же призывал соратников активно включиться в работу над новой станцией, сделать её «работоспособной, в первую очередь разведывательной, и в полном смысле этого слова эффективной, открывающей новые возможности».

К тому времени в СССР уже были запущены более десятка разведывательных спутников, которые, однако, из-за технических возможностей, вызванных ограничениями по весу, не могли решить задач, поставленных военными. Работы по созданию военно-исследовательского корабля 7К-ВИ велись и в Куйбышевском филиале № 3 ОКБ-1 главным конструктором Д.И. Козловым, но ограниченный вес корабля, выводимого королёвской Р-7, не позволял выполнить заданные тактико-технические требования (ТТТ).

В конце 1964 года ГУКОС совместно с Генеральным штабом подготовили проект ТТТ к пилотируемому космическому аппарату для проведения детальной разведки и других целей противокосмической обороны. В проекте нашли отражение те идеи, которые высказал Челомей в октябре 1964 года.

В 1965 году ОКБ-52, к большому сожалению Челомея, было отстранено от работ по «лунной программе», но, используя полученный ранее задел, развернуло интенсивные работы по созданию новой военной космической станции, превратившейся к тому времени в целую систему, целый комплекс.

Такое положение дел соответствовало точке зрения С.П. Королёва, неоднократно высказывавшегося за разграничение усилий: ОКБ-52 разрабатывает военно-космические системы, а ОКБ-1 — околоземные и межпланетные аппараты и станции.

«Ракетно-космическому комплексу с орбитальной пилотируемой станцией дали звучное имя “Алмаз” и строго его засекретили.

Важность и практическая ценность этой работы не уступали, а во многом превосходили тот политический и научный результат, который мог бы принести стране пилотируемый облёт Луны в случае его осуществления», — считает ведущий конструктор ОПС В.А. Поляченко [92].

С точки зрения технической это, наверное, было так, но вот с точки зрения признания, цветов, любви и славы — тут Луна сулила, конечно, гораздо большие дивиденды.

21 января 1966 года, ровно через неделю после смерти С.П. Королёва, собралась расширенная «траурная» коллегия Министерства общего машиностроения. Присутствовавшие помянули безвременно ушедшего подвижника советской космонавтики и ракетостроения, почтили его память.

Вёл заседание министр С.А. Афанасьев. Он предложил рассмотреть планы министерства.

О плане разработки новых космических кораблей, станций и ракет докладывал генеральный директор НИИ-88, человек военный, связанный давними отношениями с Д.Ф. Устиновым, Ю.А. Мозжорин. Из его доклада следовало, что разработкой военной орбитальной станции будет рекомендовано заниматься Куйбышевскому филиалу № 3 ОКБ-1. Пилотируемый же перехватчик переводился в разряд поисковых работ. Из 130 миллионов рублей, выделенных на пятилетку ОКБ-52, оставалось два с половиной.

Среди прочих был поднят вопрос и о разделении ОКБ-52. Предлагалось обратить его фактически в стендовую базу, красиво назвав НИЦ — Научно-исследовательским центром. Это был критический момент: судьба ОКБ-52, всех его дальнейших свершений и разработок повисла на волоске.

К счастью, против этого решения сразу и достаточно резко выступили академик В.П. Глушко и тогда ещё член-корреспондент В.П. Бармин — лица, авторитетные в советской космонавтике.

Взял слово Челомей. Он аргументировал создание ОПС, по аналогии с американской MOL, под более мощный носитель, что оставляло его создание за ОКБ-52, обратил внимание на очевидную перегрузку ОКБ-1, занятого «лунной программой», легко разбил неловкие аргументы за превращение созданного им ОКБ в стендовую базу.

Выступление Челомея было безупречным, и инициатива сразу перешла в его руки. Его поддержали начальник Главного управления космических средств (ГУКОС) А.Г. Карась, первый замминистра Г.А. Тюлин, ряд других выступающих и, наконец, сам министр С.А. Афанасьев.

Постановление Совета министров СССР от 1 июля 1966 года окончательно узаконило проектирование станции.

Большой интерес к работе над станцией проявили министр обороны Маршал Советского Союза А.А. Гречко и начальник Главного разведывательного управления генерал армии П.И. Ивашутин. Они побывали с визитами и в Реутове, и в Филях, неоднократно приглашали к себе, вникали в детали конструкции…

В ноябре 1967 года более ста томов эскизного проекта системы «Алмаз» (!), среди которых находились предложения, подготовленные сразу двадцатью пятью крупными НИИ и КБ, равно как и полноразмерный макет ОПС, были представлены комиссии.

В состав комиссии, включавшей десять секций, входили 70 известных специалистов исследовательских институтов, промышленности и Министерства обороны. Возглавлял комиссию председатель Научно-технического комитета ракетных войск, генерал-майор В.П. Морозов. Среди членов комиссии были известные специалисты, медики, космонавты: Г.Т. Береговой, И.А. Бруханский, А.И. Бурназян, К.Д. Бушуев, Г.И. Воронин, П.И. Ивашутин, А.Д. Конопатов, Ю.Ф. Кравцов, В.И. Кузнецов, Г.И. Северин, Н.Н. Шереметьевский…

Комиссия В.П. Морозова одобрила эскизный проект ракетно-космического комплекса «Алмаз» и рекомендовала развернуть рабочее проектирование и изготовление его составных частей.

Проект системы «Алмаз» состоял из орбитальной пилотируемой станции того же названия, транспортного корабля снабжения, который первоначально предполагалось создать на базе корабля «Союз», но позднее заменённого большим, со стартовым весом в 19 тонн, который также надлежало разработать ЦКБМ, и многоразового возвращаемого аппарата.

Орбитальная пилотируемая станция «Алмаз» имела термоизолированный прочный гермокорпус большого объёма, к задней торцевой части которого крепилась сферическая шлюзовая камера с пассивным узлом стыковки кораблей снабжения и двумя люками: верхним — для выхода в открытый космос и нижним — для сброса через специальную пусковую камеру возвращаемых на Землю капсул с информацией. Вокруг шлюзовой камеры размещались агрегаты двигательной установки станции, разворачиваемые антенны и две большие, также сложенные при выведении, панели солнечных батарей. Шлюзовая камера и вся задняя торцевая часть гермокорпуса закрывались чехлами экранно-вакуумной теплоизоляции. В носовой части гермокорпуса находился бытовой отсек для экипажа со спальными местами, столиком для приёма пищи, креслом для отдыха и иллюминаторами. На этапе выведения эта часть станции закрывалась сбрасываемым коническим головным обтекателем. Затем шёл рабочий отсек с пультом управления командира и рабочим местом оператора обзорного контроля земной поверхности и окружающего космического пространства.

Для повышения прочности и жёсткости корпуса станции при минимизации её веса корпус изготавливался из плиты алюминиевого сплава толщиной 50 миллиметров, при этом в плите выфрезеровывались периодические кубы с длиной стенок 70 и толщиной стенок между ними 2,5 миллиметра, аналогичной толщины оставалась и стенка космического аппарата. Таким образом, создавалась ячеистая структура, обладавшая высокой жёсткостью. Первоначально габаритные панели аппарата (2х 1 метр) фрезеровались механически и сваривались, позднее был применён более прогрессивный метод электрохимфрезерования.

Рабочий отсек «Алмаза» имел диаметр 4,1 метра, что позволяло транспортировать станцию по железной дороге. Станция имела стыковочный узел, шлюзовую и пусковую камеры, оснащалась оптическими и телевизионными системами наблюдения, дополненными длиннофокусным фотоаппаратом «Агат» с высокой разрешающей способностью и системой полуавтоматической обработки плёнки. Для радиосвязи с Землёй на борту имелись усовершенствованная система «Аврора» с впервые установленной на пилотируемых КА аппаратурой ЗАС связи и телевизионный канал связи. Для управления разными типами аппаратуры на станции была установлена БЦВМ «Аргон-16». Станция была снабжена оптическим визиром ОД-5 с возможностью кратковременной фиксации оси наблюдения, панорамно-обзорным устройством, перископом кругового обзора для космического наблюдения. Станция оснащалась также инфракрасной аппаратурой наблюдения «Волга».

Для обороны от нежелательных «гостей» станция «Алмаз» была снабжена в носовой части скорострельной авиационной пушкой. Это была оригинальная 30-мм пушка конструкции А.Э. Нудельмана «Щит-1» («Алмаз-2»), а последующие «Алмазы» должны были быть вооружены и пороховыми ракетами «космос — космос» — «Щит-2».

Рабочий и бытовой отсеки станции были снабжены системами кондиционирования и терморегулирования атмосферы и даже физическим тренажёром с беговой дорожкой и эспандерами.

В отличие от всех других кораблей и станций своего времени «Алмаз» имел гораздо более высокую насыщенность научной, наблюдательной и военной аппаратурой.

Решение важнейших задач снабжения орбитальных станций новой аппаратурой и расходуемыми материалами возлагалось на транспортные корабли снабжения (ТКС). ТКС представлял собой сложный 19-тонный пилотируемый корабль, имевший возможность доставлять на орбиту грузы весом до восьми тонн. Он имел активную систему стыковки, мощную энергетику и систему управления движением, развитые средства бортовой автоматики и управления, необходимое радио- и телевизионное оборудование. Кроме доставки экипажей и грузов ТКС мог длительно осуществлять энергоснабжение, ориентацию и управление комплексом, имея большой запас топлива.

Конструктивно ТКС состоял из многоразового возвращаемого аппарата (ВА) и функционально-грузового блока (ФГБ), герметичные объёмы которых соединялись через люки-лазы в днище. Возвращаемый аппарат размещался в носовой части ТКС и обеспечивал надёжное спасение экипажа на любом этапе полёта.

Стыковочный агрегат ТКС располагался на заднем торце ФГБ и обеспечивал даже при 20-тонных массах стыкуемых объектов надёжное восприятие динамических нагрузок, возникающих в процессах стыковки за счёт специальных механизмов амортизации и выравнивания.

Агрегаты двигательных установок, восемь цилиндрических топливных баков, солнечные батареи, датчики и антенны ТКС располагались вокруг корпуса ФГБ. Они закрывались при выведении обтекателями. Остальное оборудование размещалось внутри гермокорпуса ФГБ. ТКС мог работать в автоматическом или пилотируемом режимах и совершать полёты автономно или совместно со станцией.

Каждая станция «Алмаз», выводимая на орбиту тяжёлой ракетой-носителем УР-500К, имела 32 двигателя: два двигателя коррекции тягой по 400 килограммов и четыре — по 40 килограммов, 16 двигателей жёсткой стабилизации тягой по 20 килограммов и 12 двигателей мягкой стабилизации тягой по 1,2 килограмма. Все эти двигатели из соображений надёжности были увязаны в две независимые топливные системы.

Для ОПС в рамках «лунной программы» был разработан одноместный возвращаемый космический аппарат, первоначально спроектированный для возвращения одного человека со второй космической скоростью. Конструкция и состав бортовых систем возвращаемого аппарата давали возможность за три часа полёта (на двух витках) выдать тормозной импульс для входа в плотные слои атмосферы и последующего приземления на землю. Возвращаемый аппарат имел массу свыше четырёх тонн, внутренний объём 8,37 кубического метра, максимальный диаметр 2788 миллиметров, длину 3705 миллиметров. Позднее, когда лунная тема исчезла из поля зрения, размеры аппарата немного увеличились, но теперь он предназначался для доставки на станцию (и последующего возвращения на Землю) трёх человек в скафандрах. Учитывая, что возвращаемый аппарат для ЛК был спроектирован на возвращение со второй космической скоростью (то есть в гораздо более интенсивном тепловом режиме), при использовании на орбитальных кораблях и станциях, когда требовалась лишь первая космическая скорость, он становился многоразовым. Главным ведущим конструктором по возвращаемым аппаратам был назначен Б.И. Шехирев, одним из проектировщиков возвращаемого аппарата был А.В. Благов, в ту пору ещё молодой специалист, разработавший значительное количество чертежей аппарата, порой под пристальным наблюдением генерального конструктора.

Отметим, что все ОПС, ТКС и ВА изготавливались на заводе им. М.В. Хруничева.

Успешно решалась на станциях «Алмаз» и важная задача оперативной доставки на Землю полученной информации. Для этого отснятая с помощью фотоаппарата «Агат» плёнка должна была проявляться прямо на станции. Затем, после её оперативного просмотра и анализа космонавтами, наиболее важные и интересные кадры могли передаваться на Землю по теле- или радиоканалам, а объёмы информации, требовавшие высокого разрешения, — доставляться в специальных капсулах (капсулах специнформации — КСИ), сбрасываемых со станции через пусковую камеру. Для космической техники тех лет это было новым решением. Запас капсул периодически пополнялся с помощью транспортных кораблей снабжения.

Об особенностях этих уникальных «космических посылок» рассказывает ветеран НПО машиностроения А.В. Благов:

«Для ОПС “Алмаз” был сделан первый в мире возвращаемый аппарат (капсула), снаряжаемый на орбите экипажем станции. Капсула была предназначена для спуска в строго ограниченный район Земли результатов наблюдений на фотоплёнке и магнитных носителях. Аппарат общим весом 400 кг имел автономную тормозную установку, посредством которой осуществлялся баллистический спуск и парашютная трёхкаскадная посадка. На борту капсула обслуживалась экипажем с применением средств бортовой механизации: специального манипулятора и транспортно-пускового корсета с пружинным механизмом выброса капсулы из пусковой камеры. Масса полезного груза в капсуле — до 128 кг. Длина капсулы 1,3 м; диаметр — 0,85 м.

ОПС “Алмаз” оснащалась космическим фотоаппаратом с объективом диаметром 2 м, обеспечивавшим получение снимков с разрешением 0,7 м. Для съёмок использовалась плёнка шириной 420 мм, которая размещалась в восьми сбрасываемых капсулах в задней части станции. В одной капсуле помещался 1 км плёнки. При непрерывной работе плёнка всех капсул расходовалась за 3 месяца.

22 сентября 1974 года впервые в истории пилотируемой космонавтики от орбитальной станции “Салют-3” отделилась и совершила автоматическую посадку в заданном районе КСИ № 506. Возвращаемый полезный груз капсулы до 100 кг. Парашют при спуске полностью не раскрылся, и приземление КСИ было отчасти аварийным, но возвращаемые материалы остались пригодными для дальнейшей обработки. 22 июля 1977 года со станции “Алмаз-3” (“Салют-5”) вновь была спущена капсула с материалами. При разработке КСИ использовался опыт создания многоразового пилотируемого ВА комплекса “Алмаз”. Кассета с плёнкой подвешивалась внутри оболочки, покрытой теплозащитой; сверху помещались парашютная система и пороховая двигательная установка (ПДУ), включающая тормозной двигатель и четыре двигателя, обеспечивавшие стабилизационную закрутку КСИ, а потом остановку её вращения. ПДУ сбрасывалась перед входом в атмосферу.

Для КСИ создали специальный кольцевой (торовый) амортизатор, надуваемый сжатым газом перед приземлением. В верхней части тор имел клапаны, которые при посадке на твёрдую поверхность прорывались, плавно выпуская газ. При приводнении тор служил “поплавком”.

Интересно, что севшая на воду капсула не перегревалась от солнечных лучей (КСИ плавала в “перевёрнутом” положении поплавком кверху) и плёнка дольше могла находиться “в законсервированном” состоянии. На поиски кассеты на Земле отводилось минимальное время — всего несколько часов. Для этого была спроектирована, построена и испытана специальная вездеходная машина с термостатом, которая должна была срочно доставить КСИ на аэродром.

По техническим условиям требовалось, чтобы капсула совершила посадку строго на заданной территории СССР. Если посадка на территории СССР не получалась и КСИ “промахивалась”, то срабатывала автоматическая система подрыва объекта. Требования военных были жёсткими: обрывки плёнки после взрыва должны иметь минимальные размеры — меньше почтовой марки, чтобы кадры невозможно было дешифровать.

В процессе проектирования удалось поместить в КСИ дополнительную информацию в небольших кассетах, которые упаковывались по сторонам от основной бобины. Это были плёнки от звёздного фотоаппарата, обеспечивавшие координатную привязку отснятых наземных объектов.

На транспортном “Союзе” космонавты просто физически не могли взять с собой много плёнки. Да и оперативную доставку её невозможно было согласовать с моментом возвращения экипажа на Землю. Для оперативной доставки ценнейших снимков с орбиты у нас, в ЦКБМ, и была разработана КСИ — то “золотое яйцо”, ради которого, по мнению некоторых, и строилась станция».

Основная часть оборудования для детального наблюдения Земли (длиннофокусный фотоаппарат «Агат», инфракрасная аппаратура «Волга» и т. д.) и различные служебные системы станции размещались сразу за рабочим отсеком в зоне наибольшего диаметра. Станция могла длительно работать в автоматическом или пилотируемом режимах.

Использование сложных и достаточно громоздких оптических систем наблюдения на борту станции, с чуть ли не ручной обработкой отснятой плёнки (а это случалось при отказе автоматической аппаратуры в полёте 1976 года Б.В. Вольтова и В.М. Жолобова), было обоснованно в 1970-е годы: ведь первый спецпроцессор преобразования Фурье для семейства управляющих ЭВМ цифровой обработки изображений поверхности планеты Венера был создан лишь в 1983 году.

После того как в ЦКБМ началась разработка пилотируемого автоматического комплекса «Алмаз», соответствующий заказ на создание нового комплекса радиотехнического наблюдения (РТН) получили и специалисты тогда ещё «108-го института» (с 1967 года — ЦНИРТИ). Считалось, что установка комплекса аппаратуры РТН, управляемого космонавтом, могла более эффективно решать задачи разведки.

Вот что вспоминает о работе над этим комплексом главный конструктор системы РТН, лауреат Государственной премии СССР С.Ф. Ракитин:

«Институтом была разработана система “Крона” (главный конструктор М.Е. Заславский), включавшая в свой состав бортовую аппаратуру К-71, управляемую как автоматически по программе, так и космонавтом (гл. констр. С.Ф. Ракитин), радиолинию передачи информации и наземный пункт приёма. В К-71 впервые в аппаратуре космического РТН были применены интегральные микросхемы серии “Логика”. В качестве наземного пункта был разработан и введён в строй в 1976 г. Восточный пункт приёма информации (ППИ, гл. констр. Э.Ф. Мешков), который мог использоваться как в системе “Целина”, так и в системе “Крона” для приёма и предварительной обработки данных. “Целина” — в данном случае — комплекс средств обзорного (“Целина-О”) и детального (“Целина-Д”) космического радиотехнического наблюдения, разработанный в ЦНИРТИ и принятый на вооружение во второй половине 60-х гг.

Два комплекса бортовой аппаратуры и Восточный ППИ были готовы к работе, однако создание пилотируемой орбитальной станции “Алмаз” в 1979 году было прекращено, прекратились и работы по созданию аппаратуры» [107].

Тяжёлое впечатление на Челомея произвёл трагический пожар, случившийся 27 января 1967 года во время наземных испытаний корабля «Аполлон-1» на стартовом комплексе № 34 космического Центра им. Кеннеди, когда в огне погибли астронавты В. Гриссом, Э. Уайт и Р. Чаффи. Причина пожара была в том, что на кораблях серии «Аполлон» использовалась атмосфера, состоящая из чистого кислорода при пониженном давлении. Её предпочли близкой к воздуху по составу кислородно-азотной газовой смеси, так как чистый кислород давал выигрыш по массе: из-за пониженного давления герметичная конструкция корабля становилась существенно легче, из-за простого состава среды упрощалась и облегчалась система жизнеобеспечения. Хотя атмосфера советских кораблей не была столь пожароопасной и содержала лишь 20–25 процентов кислорода, Владимир Николаевич отдал распоряжения по очередной пристрастной ревизии систем жизнеобеспечения и режимов приземления.

В.А. Поляченко вспоминает:

«Одно из совещаний в Комиссии Президиума Совета Министров СССР по военно-промышленным вопросам у меня оставило впечатление, и я его записал в свою тетрадь. 30 ноября 1967 года оно проходило у заместителя председателя ВПК Георгия Николаевича Пашкова. Присутствовали наш министр Афанасьев, заместители министров оборонного комплекса, генералы Каманин, Щеулов, а от нашего ОКБ В.Н. Челомей, А.И. Эйдис и я. Пашков, рассмотрев разногласия по очередному графику работ, дал указание согласовать все вопросы в пятидневный срок в Реутове. И тут произошёл диалог между Пашковым и Челомеем. Дело было после двух аварий УР-500К с кораблями Л-1 В.П. Мишина. Одна из них — 28 сентября этого года, когда из шести двигателей первой ступени конструкции В.П. Глушко запустилось пять, а вторая недавно, 22 ноября, когда из четырёх двигателей главного конструктора А.Д. Конопатова на второй ступени запустилось три. Оба раза на беспилотных объектах сработала система аварийного спасения, но программа полёта не была выполнена. Рассказывая об американских запусках, Пашков сказал, что они (Макнамара) считают, что надо учиться у русских, — пускать не болванки на первых образцах ракет, а объекты с аппаратурой. А русские, мол, предлагают наоборот: по образцу американцев пускать болванки. Челомей спросил: “Кто это предлагает?” Пашков ответил: “Есть такие”. Челомей настойчиво повторил: “Кто же всё-таки?” Пашков сказал: “Слышал от конструкторов, вам лучше знать”. Челомей возразил: он об этом не знает, слышит впервые. Здесь Афанасьев поддержал Челомея, сказав, что мы предлагали и сейчас предлагаем пускать “Протон-2” (так тогда назывался спутник “Протон” массой на орбите 16 тонн), а это далеко не болванка, его нельзя назвать болванкой. Все поняли, что Пашков имел в виду именно этот спутник. Пашков тут же круто перевёл разговор на другую тему, на тему совещания. Потом мы с А.И. Эйдисом поделились: любой случай используется ВПК для нажима на шефа. Правда, шеф остался потом с Пашковым наедине, долго беседовал, а затем сказал, что Георгий Николаевич многого, оказывается, не знал. Пашков, выйдя с шефом из кабинета (мы ждали), довольно дружески с нами всеми троими попрощался. Потом, когда мы с Владимиром Николаевичем и Эйдисом сидели в Филях (рассматривали ТТТ на “Алмаз”), шеф сказал: “Владимир Абрамович, давай всё это бросим и пойдём работать в институт. Ты окончил два института, сохраним здоровье”. Я поддержал, заметив, что когда, даст Бог, запустим троих ребят на две недели, то пока они спустятся, сойдёшь с ума. Владимир Николаевич серьёзно уже добавил: “Наверняка наживёшь инфаркт, если не похуже что-нибудь”.

После зашиты эскизного проекта развернулось рабочее проектирование станции и её систем. Была организована кооперация соисполнителей работ по созданию комплекса “Алмаз”, насчитывающая около пятисот предприятий двадцати пяти министерств и ведомств. Раскрутить маховик этой огромной машины и заставить её работать в едином ритме нашей фирме было непросто. В.Н. Челомей чуть ли не ежедневно заслушивает наши доклады о ходе работ, нащупывает “узкие” места, даёт указания, часто не лишённые юмора. Сохранился листок с его требованиями в виде рецепта, который стоит привести:

“Rp. Больному Эйдису и К⁰. 2.10.68 г.

Пишите каждые 2 недели по 1 письму в ВПК.

Немедленно выпустите чертежи

на 'А-з' с существующей

серийной системой жизнеобеспечения и других

существующих систем.

В. Челомей”.

Работы по ракетно-космической системе “Алмаз” распределялись так: проект в целом, сама станция и возвращаемый аппарат корабля ТКС разрабатывались в головной организации В.Н. Челомея — ЦКБМ, ТКС (его функционально-грузовой блок) — в Филиале № 1 ЦКБМ. Там же создавалась ракета УР-500К. На первом этапе создания системы “Алмаз” экипажи на ОПС должны были доставляться космическим кораблём “Союз”. В этом вопросе было налажено взаимодействие между ЦКБМ и ОКБ С.П. Королёва (ЦКБЭМ).

Головным предприятием по изготовлению ОПС и ВА был определён Машзавод им. М.В. Хруничева (директор Михаил Иванович Рыжих).

В 1968 году были выпущены рабочие чертежи на корпус и приборные рамы ОПС, 11 сентября 1970 года ЦКБМ и Машзаводом им. М.В. Хруничева был утверждён “Акт о передаче рабочей технической документации” в полном объёме согласно ведомостям общей сборки по изделиям 1–11Ф71Б (такой индекс дал заказчик ГУКОС орбитальному блоку) и 1–11Ф71В (возвращаемый аппарат — впоследствии 11Ф74). Здесь мне пришлось очень постараться: “хвосты”, как всегда, были, а начальство от министра до генерального конструктора требовало: отдайте документацию на завод! Так что такой акт был крайне необходим» [92].

По распоряжению Владимира Николаевича в стенах ЦКБМ были организованы испытания двигательной установки, солнечных батарей, узла стыковки с транспортным кораблём, сбрасываемых элементов. Был изготовлен полномасштабный аналог ОПС — изделие № 0100. В одном из корпусов ЦКБМ был оборудован центр управления полётом станции.

К 1970 году были изготовлены корпуса восьми стендовых и двух лётных блоков ОПС и велась наземная отработка систем станции. Был определён состав экипажей для полётов на станцию, тренировки которых велись в Центре подготовки космонавтов.

Владимир Николаевич подходил к вопросам проектирования и производства «Алмазов» с большой ответственностью и вниманием. Главным ведущим конструктором по ОПС «Алмаз» был назначен хорошо знакомый Генеральному В.А. Поляченко. Через некоторое время был назначен главный ведущий конструктор по возвращаемому аппарату — Б.И. Шехирев.

«Первоначально он работал со мной, а когда возвращаемые аппараты перенесли на ТКС, он стал больше работать с филиалом, где проектировали ТКС, — вспоминает Владимир Абрамович. — Главным ведущим конструктором ТКС в 1968 году в Филёвском филиале был назначен К.С. Шпанько, ведущим конструктором проекта Э.Т. Радченко[61].

В 1969 году Челомей решил ещё более укрепить руководство проектируемой и строящейся системой и назначил главным ведущим конструктором ракетно-космического комплекса “Алмаз” А.Г. Жамалетдинова[62].

Было построено более десяти возвращаемых аппаратов. Произведено десять испытательных полётов. Один из аппаратов, тот, что находится сегодня в демонстрационном зале НПО машиностроения, запускался трижды. Однажды он совершил спуск с высоты более 30 километров, когда на ракете УР-500К произошла авария из-за отказа двигателей первой ступени, и дважды штатно возвращался из космоса. Приборы, установленные на борту аппаратов, показали, что все эти приземления обеспечили бы спасение экипажей.

Перед создателями комплекса “Алмаз” со стороны заказчика были поставлены очень сложные задачи по характеристикам аппаратуры, надёжности и длительности её функционирования. И если к концу 1969 года график работ по созданию корпусов ОПС и некоторых служебных систем соблюдался чётко, то работы над аппаратными компонентами станции затянулись по вине соисполнителей.

Когда в середине 1969 года появились сообщения о планах запуска в США в начале 1970-х годов станции “Skylab”, политическое руководство страны немедленно потребовало не упустить приоритета в космической гонке. В результате экстренных мер родилась программа создания станций “Салют” (программа “ДОС-7К”), использовавшая многие технические и технологические заделы комплекса “Алмаз”.

Однажды в ЦКБМ приехала очень представительная делегация из ЦКБЭМ — Б.Е. Черток, К.Д. Бушуев, К.П. Феоктистов, Ю.П. Семёнов. Министр С.А. Афанасьев попросил заместителей Генерального конструктора (В.Н. Челомей в это время был болен) принять их и всё показать.

В связи с тем что на первом этапе создания РКС “Алмаз” экипажи на ОПС должны были доставляться кораблями “Союз”, сотрудничая с ЦКБЭМ, много сведений о станции “Алмаз” было выдано в рабочем порядке. На ОПС ставили пассивную часть стыковочного узла, ответную часть радиоаппаратуры сближения и стыковки “Игла”, разработанные для кораблей “Союз”, велись совместные расчёты взаимодействия масс объектов при стыковке, согласовывалась схема обеспечения корабля “Союз” после его стыковки со станцией и т. д. Подробно станцией “Алмаз” до этого не интересовались.

Повели товарищей в цех, показали и рассказали устройство станции, состояние отработки, планы, ожидаемые сроки пуска. Гости остались довольны.

Вскоре руководство ЦКБМ получило поручение министра общего машиностроения С.А. Афанасьева рассмотреть возможность ускорить запуск первой орбитальной станции, поставив на неё готовую аппаратуру управления корабля “Союз”.

Система управления ОПС была плотно закомпонована, под неё была изготовлена конструкция рам, отработка её велась нормально, новые гироприборы были уже готовы, новая система электромеханической силовой стабилизации изготовлена, да и свои приборы тоже. Всё это должно было обеспечить выполнение ТТТ Министерства обороны.

Попробовали установить в станцию приборный отсек “Союза” целиком, ограничиться демонтажем части аппаратуры наблюдения. С трудом, но получилось. Однако ЦКБЭМ это не устраивало. А давление продолжалось: срочно, в течение года, нужна орбитальная станция. “Лишь бы скорее летать!” На фоне американских успехов на Луне надо было скорее выйти на наш новый, “магистральный путь человека в космос”, как было сказано в докладе Л.И. Брежнева на торжественном заседании 7 ноября 1969 года.

ЦКБЭМ были нужны рабочие чертежи, нужна матчасть. И это решилось в командной системе “просто”. По указанию секретаря ЦК КПСС Д.Ф. Устинова филиалу ЦКБМ дали задание — сдать чертежи по проекту ЦКБЭМ. Заместитель В.Н. Челомея на филиале В.Н. Бугайский команду охотно выполнил: с наших чертежей на заводе им. М.В. Хруничева сняли диазокальки и, не вычищая даже наших подписей, выпустили к ним доработочные чертежи по проекту ДОС (17К). При этом забросили на длительное время разработку ТКС.

“Нашлась” и матчасть: по приказу министра забрали восемь орбитальных блоков ОПС “Алмаз” для переделки в стендовые и лётные станции ДОС.

Тема “Алмаз” была отброшена на два года, но зато руководство ВПК получило шанс компенсировать провал советской лунной программы из-за аварий ракеты H1.

На заводе им. М.В. Хруничева призывали нас протестовать, там тоже было жалко пускать под резец уже готовые герметичные отсеки. Но кому жаловаться? Руководство страны требовало запустить первую орбитальную станцию ДОС к 100-летию со дня рождения В.И. Ленина в апреле 1970 года» [136].

Таким образом, под нажимом секретаря ЦК КПСС Д.Ф. Устинова изготовленные корпуса, оснастка, часть аппаратуры и документация были переданы в ЦКБЭМ, где на основе ОПС «Алмаз» с применением систем космического корабля «Союз» в кооперации с Филёвским филиалом № 1 ЦКБМ менее чем за год была создана долговременная орбитальная станция (ДОС) — «Изделие 17К».

ДОС, созданная под руководством главного конструктора Мишина, отличалась от ОПС переходным отсеком в передней части зоны малого диаметра, к которому производилась стыковка КК «Союз». В хвостовой части станции был установлен модифицированный ПАО корабля «Союз». Энергопитание станции предполагалось осуществлять с помощью четырёх небольших солнечных батарей, также взятых с космического корабля «Союз» и смонтированных попарно в районе зоны малого диаметра и ПАО. В приборном отношении ДОС также имела очень мало общего с ОПС «Алмаз»: последняя была гораздо более насыщена аппаратурой.

Вот что пишет в своих записках один из ближайших помощников С.П. Королёва, затем В.П. Мишина, лётчик-космонавт СССР, Герой Советского Союза К.П. Феоктистов:

«…В начале декабря 1969 года, когда Мишин был где-то на юге в отпуске, а Челомей то ли отдыхал, то ли лечился в Барвихе, я, посоветовавшись с Чертоком, 5 декабря 1969 года позвонил Устинову и напросился на приём. Он предложил заехать вечером, часам к пяти.

Поначалу при разговоре присутствовали только Б.А. Строганов (начальник сектора оборонного отдела ЦК, который курировал ракетные и космические дела) и Илларионов (помощник Устинова). Я рассказал, что мы предлагаем взять за основу бортовые системы “Союза”, цилиндрическую часть корпуса от орбитальной станции Челомея, двигательную установку, солнечные батареи и стыковочный узел (с доработкой в части прямого перехода экипажа из корабля на станцию) также от корабля “Союз” и в короткие сроки, примерно за год, создать орбитальную станцию.

Устинов усвоил основную идею: и станция будет быстро создана, и Челомей получит по мозгам! Последнее мне стало понятно потом. Устинову очень не нравилось в Челомее то, что он “выходил” на более высокое начальство “мимо” него.

А кому это может нравиться? Устинов тут же пригласил к себе Келдыша, Смирнова и С.А. Афанасьева, в ту пору министра общего машиностроения. Хотя был уже вечер, они явились неожиданно быстро, минут через двадцать-тридцать. Обсуждение длилось довольно долго. Устинов и остальные решительно поддержали идею и предложили мне подготовить официальные, изложенные на бумаге основные положения по созданию орбитальной станции. Наутро я рассказал о своём демарше Бушуеву. Ему это не понравилось. Но было уже поздно. В темпе мы начали подготовку технического отчёта с предложениями по созданию первой долговременной орбитальной станции — ДОС. Кажется, до этого времени парочку состыкованных кораблей помпезно объявляли орбитальной станцией, поэтому настоящую орбитальную станцию пришлось “подать” по-новому: антуражу в нашем виртуальном государстве придавалось весьма важное значение, и нельзя было уйти от этой национальной особенности.

Примерно 25 декабря мы опять собрались у Устинова, но уже с участием Мишина и с подготовленными в виде отчёта предложениями. Мишин готов был объединиться со своим неприятелем Челомеем и укокошить меня где-нибудь туг же, в тёмном углу. Но дело остановить им не удалось, оно пошло. Работы над конструкторской документацией (корпус, установка приборов, механизмы, отработка) поручили Филёвскому филиалу КБ Челомея, работавшему тогда под руководством Виктора Бугайского. Этот филиал впоследствии стал независимой организацией — КБ “Салют”. Коллектив конструкторов филиала, можно сказать, с воодушевлением воспринял наше предложение удрать от Челомея. После первого разговора с Устиновым о ДОС я съездил в филёвское КБ и, к удивлению, обнаружил целую компанию союзников: по-видимому, ребята из ЦК уже успели поработать. Возможно, филёвцев и агитировать было не нужно: для них Челомей являлся захватчиком, превратившим знаменитое авиационное КБ в филиал какой-то хилой “фирмы”.

Филёвское КБ и завод Хруничева приняли активное участие в разработке документации и создании ДОС, а впоследствии и станции “Мир”, по нашим проектным исходным данным и электрическим схемам и внесли выдающийся вклад в нашу общую работу. Естественное желание конструкторов — заняться чистой работой и желание Бугайского — сбежать от своего любимого начальника помогали в общем-то дружной работе. Опять проект и рабочая документация делались с очень малым сдвигом относительно друг друга. Проект в целом, электрические схемы, разработка и поставка всего бортового оборудования были за нами и нашей кооперацией по “Союзу”, рабочую документацию на машину и на многочисленные экспериментальные установки делало КБ Бугайского. Формально оно продолжало числиться филиалом КБ Челомея, и это сильно осложняло их жизнь и нашу тоже, но тут уж и Челомей ничего не мог поделать — ему это просто не позволяли, и он не без оснований рассматривал подключение его филиала к нашим работам как пиратский набег на его остров с нашей стороны. Конечно, элемент пиратства тут был. Но совесть наша была, как мы считали, чиста: по тогдашним законам соцсистемы всё принадлежало государству, а следовательно, и нам. Мы же действовали в интересах дела. Да и сам элемент пиратства как таковой нам, конечно, нравился: даже С.П. едва ли удался бы такой лихой набег при полном отсутствии материального подкрепления. Но вслух подобными ощущениями мы ни с кем не делились» [141].

Если изучить все заметки Феоктистова, то станет очевидным, что он определённо предвзят. Смешными кажутся и его возмущение «недопустимыми», «токсичными компонентами топлива», большинство вопросов с которыми были блестяще решены В.Н. Челомеем, и сомнения о роли не то космонавта, не то разведывательного спутника вообще — «что он сможет заметить и понять в пробегающей мимо его глаз со скоростью восемь километров в секунду картине», и домыслы об отсутствии у Челомея иного носителя — ведь в 1969 году УР-100 уже были приняты на боевое дежурство, и пассажи по поводу Сергея Хрущёва, а вот слова «конечно, элемент пиратства тут был» кажутся справедливыми.

«Устинов чётко представлял, какой эффект произведёт запуск первой орбитальной станции и какие лавры достанутся её разработчику Челомею. Этого нельзя было допустить. И тут привлекается королёвская фирма “Энергия”, которая разрабатывает проект использования корпуса станции “Алмаз” с переоборудованием его в станцию “Салют” и установкой на неё оборудования жизнеобеспечения с корабля “Союз”, рассчитанного всего на семь суток работы. Это оборудование было в наличии, но оно, как видно, абсолютно было непригодно для такой большой станции, как “Салют”. Но главная задача при этом решалась — сорвать вывод первой на орбиту станции “Алмаз” и противопоставить первоклассной, глубоко продуманной станции “Алмаз” скороспелую станцию “Салют”, которая при той спешке, с которой она создавалась, была абсолютно “пустой”», — точно оценивал первые шаги в космосе названной станции бывший начальник отдела Филёвского филиала № 1 Е.С. Кулага [64].

9 февраля 1970 года вышло постановление ЦК КПСС и Совета министров СССР по разработке комплекса ДОС-7К в ЦКБЭМ (НПО «Энергия»). Это постановление предусматривало решение многих вопросов, поставленных ЦКБЭМ и ЦКБМ, в том числе и строительство на ЗИХ специального корпуса 160 для сборки орбитальных станций, который и сегодня украшает этот завод.

Конечно, тот факт, что ДОС-1, фактически созданная в КБ Филиала № 1 под руководством В.Н. Челомея, модернизированная и оснащённая приборами в конкурирующей организации под руководством сменившего С.П. Королёва В.П. Мишина, был очень неприятен для Владимира Николаевича.

В.П. Мишин на своём посту вызывал неприятие и помощника главкома по космосу генерал-полковника авиации Н.П. Каманина. Вот как описывал он своё отношение к главному конструктору ОКБ-1 в апреле 1970 года:

«Маршал Кутахов[63] и генерал Ефимов одобрили мои возражения против предложений Мишина и обещали стойко защищать наши согласованные решения. Я хорошо представляю себе все трудности нового этапа борьбы с Мишиным — его наверняка поддержат Сербии, Смирнов и Устинов, а у меня не обеспечены даже “ближайшие тылы”, и я не могу рассчитывать на твёрдую поддержку со стороны Кутахова и Гречко. И всё же я дам бой Мишину, я перестану уважать себя, если уступлю ему в принципиальных вопросах по составу экипажей для ДОС. Мишин совершенно не соответствует занимаемой им должности Главного конструктора (легкомыслие, капризы, выпивки и т. д.), и давно пора показать всем, что он не в состоянии поправить наши космические дела и будет лишь всё дальше и дальше затягивать нас в трясину отставания от США.

Челомей более пяти лет работает над “Алмазом” и, по мнению специалистов, способен создать хорошую орбитальную станцию, но Мишин своей ДОС-7К ставит ему палки в колёса. На днях на коллегии MOM Мишин в присугствии Челомея пытался протащить решение о постройке восьми станций ДОС-7К. Челомей был возмущён тем, что согласно предложению Мишина эти станции, начиная с экземпляра № 5, будут почти полными копиями “Алмаза”. Сербии и Смирнов не поддержали Мишина — было решено, что он будет строить только четыре экземпляра ДОС-7К. В связи с этим решением Сербии, Смирнов и Афанасьев были у Челомея, ознакомились с комплексом работ по “Алмазу” и приказали форсировать их (перейти на круглосуточный режим)…

…Беседовал с Павлом Поповичем — он жаловался на плохое состояние дел со строительством “Алмаза”. Челомей часто и подолгу болеет, а его заместители не горят желанием драться за своё детище. Сейчас, когда “Салют” уже летает в космосе, Мишин ещё настойчивее напирает на Устинова и Смирнова, добиваясь закрытия челомеевской программы “Алмаз” и расширения своей программы “ДОС-7К”. Пока ему разрешили строить только четыре экземпляра ДОС, но он намеревается получить заказ на изготовление десяти экземпляров. Борьба Мишина против строительства станции “Алмаз” и корабля ВИ наносит нашей оборонной программе трудно восполнимый урон», — пишет генерал-полковник авиации Н.П. Каманин в своём дневнике соответственно 28 октября 1970-го и 16 июня 1971 года [53].

Пожалуй, лишь в воспоминаниях Н.П. Каманина остались строки о неприглядной роли В.П. Мишина в нечестной, путём наговоров и интриг, борьбе с ОКБ-52. В большинстве других публикаций он предстаёт просто как неудачливый руководитель большой и мощной фирмы, не унаследовавший ни одного из главных качеств своего великого предшественника С.П. Королёва, но использовавший качества, часто сопутствующие не лучшим человеческим отношениям.

В марте 1970 года ведущий конструктор ЦКБЭМ Ю.П. Семёнов[64] впервые встретился с В.Н. Челомеем в ЦКБМ в Реутове. Во время этой встречи после длительного разговора и выслушивания упрёков в адрес ЦКБЭМ по поводу «перехвата» темы Ю.П. Семёнову, ссылавшемуся на постановление ЦК КПСС и СМ СССР, удалось добиться передачи четырёх корпусов станции «Алмаз», изготовленных в Филях, для работ по станции ДОС. Разговор шёл очень долго и был непростым, но в конце концов, после очередной беседы В.Н. Челомея, хорошо знавшего тайные «правила игры» (Ю.П. Семёнов был женат на дочери члена Политбюро А.П. Кириленко), с министром С.А. Афанасьевым вопрос был решён, четыре станции были доработаны и переименованы в «Салюты». Естественно, это решительно сократило сроки создания первой ДОС.

Проектирование «Алмаза» длилось около четырёх лет. Заказчиком проекта выступило Министерство обороны СССР, тем более что аналогичный американский проект MOL финансировался армией США, что после войны всегда стимулировало отечественных военных заказчиков.

Орбитальная пилотируемая станция «Алмаз» со всем набором жизнеобеспечивающих, прицельно-навигационных, наблюдательных, разведывательных и связных средств, систем вооружений представляла собой уникальную и эффективную единицу космической обороны, отвергнутую прежде всего министром обороны Д.Ф. Устиновым.

Далеко не все военные полностью поддерживали пристрастия Д.Ф. Устинова. Помощник главкома по космосу генерал-полковник авиации Н.П. Каманин был в этом вопросе на стороне В.Н. Челомея:

«Вчера (8 января 1970 года, через два дня после визита в ОКБ-1 к Мишину. — Н. Б.) вместе с Н.Ф. Кузнецовым, Н.М. Рудным, С.Г. Фроловым, П.Р. Поповичем и другими товарищами был у В.Н. Челомея в Реутове. Владимир Николаевич представил нам своего первого заместителя Сачкова Владимира Владимировича (ведущего конструктора комплекса “Алмаз”), начальника отдела Поляченко Владимира Абрамовича (отвечающего за программы полётов, лётные инструкции и подготовку космонавтов), ведущего инженера по испытаниям “Алмаза” Дятлова Юрия Митрофановича и других товарищей, занимающихся “Алмазом”. Затем он коротко рассказал о космической станции “Алмаз” и о долгой истории её мытарств.

Макет “Алмаза” я видел ещё пять лет тому назад — он и тогда (в первоначальном варианте) был, бесспорно, хорош. Но решения о строительстве “Алмаза” не было более пяти лет — его принятию мешали С.П. Королёв и В.П. Мишин при поддержке Л.В. Смирнова и Д.Ф. Устинова. Только в августе 1970 года состоялось наконец решение ЦК и Совмина: Челомея обязали построить и испытать станцию во второй половине 1971 года, а в 1972 году сдать её на вооружение М.О. Обязать-то обязали, но лишили возможности строить: отобрали весь задел по “Алмазу” и передали его Мишину для разработки ДОС-7К и одновременно переподчинили ему филиал ОКБ Челомея в Филях во главе с Бугайским. Мишин с пеной у рта пытается доказать, что его ДОС-7К дешевле и лучше “Алмаза”, что надо построить десять станций ДОС-7К и закрыть программу “Алмаз”. Он стремится окончательно закрепить за собой Бугайского, чтобы лишить Челомея производственной базы. У Мишина сейчас пять КБ и более 60 тысяч рабочих, он захватил себе работы по “Союзам”, 7КС, Л-3, ДОС-7К и другим объектам и почти по всем программам, кроме “Союза”, терпит провалы. У Челомея же осталось одно ОКБ и 8 тысяч рабочих, но при этом он успешно справляется с морскими ракетами и построил хорошую ракету УР-500 (на сегодня это наш самый мощный действующий носитель).

“Алмаз” Челомея на порядок лучше митинской ДОС-7К — это ясно всем, кто способен объективно сравнить эти две космические станции. Но отношение к “Алмазу” и его автору — В.Н. Челомею — со стороны Д.Ф. Устинова по меньшей мере ошибочно. Устинов дал зелёную улицу ДОС-7К и зажёг красный свет перед “Алмазом”. По этому поводу Владимир Николаевич высказался так: “Для того чтобы 'Алмаз' взлетел вовремя, нам нужно хотя бы 10 процентов того внимания, которое Устинов уделяет ДОС-7К”.

Несмотря ни на что, работы по “Алмазу” заметно продвинулись вперёд. Мы осмотрели макет станции и ознакомились с её оборудованием и основными системами. Затем мы легко и быстро договорились с В.Н. Челомеем о программе подготовки космонавтов и строительстве тренажёров, о системах жизнеобеспечения и посадки, а также решили все вопросы медико-биологического обеспечения экипажа станции. С Владимиром Николаевичем приятно сотрудничать…

По моей просьбе маршал Кутахов несколько раз собирался поехать в ОКБ В.Н. Челомея, где он ещё ни разу не был. Для поездки к Челомею у него не нашлось времени, зато сегодня мы (Кутахов, Мишук, Фролов и я) совершенно неожиданно оказались в ЦКБЭМ — вчера поздно вечером от Главкома поступила команда: “Завтра в 8:45 быть у В.П. Мишина”.

Полагая, что разговор будет идти о продолжительности первого полёта на ДОС-7К, я приготовился к бою. Но, как оказалось, Мишин решил использовать эту встречу для иных целей. В присутствии К.Д. Бушуева, Я.И. Трегуба, П.В. Цыбина и других сотрудников ЦКБЭМ он принялся всячески охаивать челомеевскую станцию “Алмаз”: “Я не знаю, что это за 'Алмаз' такой… Челомей израсходовал на него полмиллиарда рублей, а мы построили две станции ДОС-7К всего за 80 миллионов…” Мишин совершенно не смущался тем, что Фролов и я хорошо знали истинное состояние дел, что в действительности впустую истратил сотни миллионов рублей не Челомей, а именно он — Мишин. Он на все лады расхваливал свой новый проект станций ДОС-7К № 3 и № 4, изготовление которых он решил оттянуть на год-полтора, с тем чтобы сделать их по существу копией “Алмаза”. Мишин обещал построить для ВВС десять кораблей 7КС и в течение получаса доказывал, что заказчиком пилотируемых космических кораблей могут быть только ВВС, что возглавляемый генералом Карасем ГУКОС губит дело, так как он совершенно не заинтересован в развитии пилотируемых полётов», — записывает Н.П. Каманин 27 февраля 1971 года [53].

Станция ДОС-1, скопированная под руководством В.П. Мишина, была запущена 19 апреля 1971 года под названием «Салют».

Интереснейшие воспоминания о первой предстартовой установке на РН «Протон» головной части с орбитальной станцией оставил один из конструкторов Г.Д. Дермичев:

«Все предыдущие запуски “Протонов-К” в их штатном трёхступенчатом исполнении… он летал с полезными нагрузками, в состав которых входил разгонный блок “Д”, в него заправлялось около 14 тонн кислорода уже тогда, когда ракета стояла на пусковом столе. Другое дело орбитальная станция, её вес при стыковке к ракете-носителю (а это происходит в горизонтальном положении) составляет более 20 тонн! На такую нагрузку “Протон-К” был рассчитан, но деформации при этом, видимо, не рассчитывались. Достаточно драматичным оказался момент, когда после подстыковки орбитальной станции стали опускать ложементы, на которых эта станция была подведена к ракете. Нос ракеты со станцией стал угрожающе опускаться, что было очень хорошо видно по искривлению корпуса ракеты относительно чёткой линии бордюра на стене монтажного корпуса. Кроме того, на обшивке приборного отсека появились угрожающие волны. Стали искать прочнистов. Но, пока искали, обнаружили, что между ложементами и корпусом станции уже появились зазоры, т. е. ракета восприняла всю нагрузку. Все облегчённо вздохнули» [35].

Для доставки экипажа на станцию 23 апреля 1971 года стартовал космический корабль «Союз-10», однако его экипаж (В.А. Шаталов, А.С. Елисеев и Н.Н. Рукавишников), состыковавшись со станцией, не смог перейти в неё из-за дефекта в узле стыковки. После короткого и безуспешного виртуального визита космонавтов орбитальная научная станция «Салют-1» в течение полутора месяцев продолжала полёт по околоземной орбите в автоматическом режиме.

Летом 1971 года в космосе произошла катастрофа. 6 июня стартовал транспортный корабль «Союз-11» с новым экипажем на борту — командиром корабля подполковником Г.Т. Добровольским, бортинженером В.Н. Волковым и инженером-испытателем В.И. Пацаевым. После проведения в автоматическом режиме необходимых манёвров по сближению корабля и станции на орбите экипаже расстояния 100 метров осуществил операции по сближению и причаливанию вручную. При стыковке были автоматически соединены электрические цепи и гидравлические коммуникации транспортного корабля «Союз-11» и станции. После выравнивания давления в корабле и станции космонавты открыли крышки герметичного люка и вошли в помещение станции. Очень важный элемент — стыковочный узел — имел практически новую конструкцию. Он обеспечивал не только более жёсткое «стягивание» двух космических аппаратов после стыковки, но и более эффективную герметизацию.

На станции проводились эксперименты по исследованию влияния невесомости на развитие растений, начатые на борту пилотируемых космических кораблей «Союз». Космонавты также изучали явление пропадания радиосигналов (из-за высокочастотного электронного резонанса в передающих антеннах), продолжали наблюдения земной поверхности, астрономические и метеорологические исследования. Полностью завершив обширную программу научно-технических экспериментов, космонавты перешли в транспортный корабль «Союз- 11» и расстыковались с орбитальной станцией «Салют-1».

Несчастье случилось после того, как сработали тормозные двигатели и корабль начал спуск. При отделении бытового отсека корабля «Союз-11» в спускаемом аппарате аварийно открылся клапан для выравнивания давления, срабатывающий в штатном режиме на высоте четыре километра. Давление в отсеке упало до недопустимо низкой отметки. Аппарат произвёл мягкую посадку под раскрывшимся над ним парашютом, но космонавты к тому времени были мертвы. Это был самый трагичный полёт в истории советской космонавтики.

Через 175 суток после запуска станции ЦУП дал команду на включение системы торможения, станция «Салют-1» вошла в плотные слои атмосферы и затонула в заданном районе Тихого океана.

Далеко не всегда В.Н. Челомей изо всех сил старался «протолкнуть» свои разработки, как пишут о том некоторые участники работ по космической программе СССР. Это следует, в частности, из письма в адрес министра общего машиностроения СССР С.А. Афанасьева, подписанного В.П. Мишиным и В.Н. Челомеем в апреле 1972 года. Письмо свидетельствует, что первоначально имелись планы стыковки именно орбитальной станции «Салют», а не корабля «Союз» с «Аполлоном». Именно настоятельная рекомендация главного конструктора В.П. Мишина и Генерального конструктора В.Н. Челомея заставила членов советской делегации предложить со своей стороны совместный полёт на корабле «Союз-М».

Ещё в октябре 1970 года в Москве состоялась первая встреча представителей СССР и США. Американскую делегацию возглавлял директор Центра пилотируемых полётов им. Джонсона доктор Р. Гилрут, советскую — председатель Совета по международному сотрудничеству в исследовании и использовании космического пространства «Интеркосмос» при АН СССР академик Б.Н. Петров. Были образованы рабочие группы для согласования технических требований по обеспечению совместимости советских и американских кораблей.

Письмо, в котором в качестве пилотируемого корабля для советско-американской программы предлагался именно «Союз» и рассматривались другие вопросы космонавтики, представляет собой характерный образец переписки того времени, является историческим документом и приведено ниже полностью:

Министру общего машиностроения СССР товарищу АФАНАСЬЕВУ С. А.

С целью сосредоточения усилий наших организаций на выполнении важнейших работ, порученных нашим коллективам, а также с целью наиболее рационального использования имеющихся проектно-конструкторских, экспериментальных и производственных мощностей ЦКБЭМ и ЦКБМ рассмотрели совместно планы дальнейших работ по комплексам ДОС и «Алмаз».

По результатам рассмотрения мы пришли к следующим выводам:

1. Станции «Алмаз» при проведении незначительных доработок могут обеспечить выполнение задач научно-технического и народно-хозяйственного значения, которые предлагалось решать на станциях ДОС.

2. Выполнение на станциях ДОС военных задач, решаемых на «Алмазе», потребует радикальной конструкторской и технологической доработки станций ДОС, изготавливаемых в настоящее время, и, соответственно, большого объёма работ и времени для проведения стендовой и лётной отработки.

В целом дублирование работ для решения аналогичных задач нашими организациями приведёт к неоправданным материальным затратам и потере времени.

В связи с изложенным мы предлагаем:

1. Ограничить разработку станций ДОС первыми четырьмя изделиями по разработанной документации в соответствии с Постановлением ЦК КПСС и СМ СССР № 105–41 от 9.02.70 г.

2. Дальнейшие исследования народно-хозяйственного и научного назначения планировать на станции «Алмаз».

3. С целью ускорения работ по «Алмазу» для выведения экипажей на орбиту на первом этапе целесообразно использовать корабли 7К-Т комплекса ДОС-7К с последующей заменой их на корабли 7К-С, разрабатываемые по тактико-техническим требованиям МО СССР.

4. Для обеспечения лётных испытаний МКБС (многоцелевой космической базы-станции. — Я. Б.), входящей в МОК (марсианский орбитальный комплекс. — Я. Б.), разрабатываемый в ЦКБЭМ, использовать транспортный корабль ТКС комплекса «Алмаз», разрабатываемый ЦКБМ в соответствии с постановлением ЦК КПСС и СМ СССР № 437–160 от 16.06.70 г.

5. Проведение работ по намечаемой стыковке станций «Салют» (ДОС) с американским кораблём «Аполлон» считаем нецелесообразным, так как эта работа потребует совершенно новой конструктивной разработки станции «Салют», сопряжена с большими техническими трудностями и объёмом работ, а также с большими, неоправданными в данном случае материальными затратами: создание станции «Салют» только для целей, связанных с проведением международных экспериментов, потребует изготовления двух-трёх станций «Салют» для экспериментальной отработки и осуществления стыковки с «Аполлоном».

Эта работа отвлечёт большие проектно-конструкторские и производственные мощности от выполнения основных задач отечественной космической программы.

Для совместного полёта и стыковки с «Аполлоном» предлагается использовать находящийся в стадии изготовления в ЦКБЭМ корабль «Союз-М» (7К-М). Преимуществами этого варианта являются реальность создания в короткие сроки и существенно меньшие затраты, так как корабль будет создаваться на базе 7К-С, разработка которого и соответствующие расходы всё равно предусматриваются существующей программой.

Просим поддержать наши предложения.

Главный конструктор

В. Мишин (подпись)

Генеральный конструктор

В. Челомей (подпись)

14.4.72

На письме резолюция С.А. Афанасьева: «т. Мишину т. Челомею Согласен

т. Сысоеву П. А.

т. Керимову К. А.

т. Бальмонту Б. В.

К исполнению

Оформите 5 летн. планом

+ т. Полищук Г. А.

+ т. Литвинов В. Я.

Подпись и число: Афанасьев 21/TV 72 г.».

Очевидно, что письмо это было своеобразным компромиссом между Челомеем и Мишиным. Правда, оно бросало некоторую тень на советскую составляющую проекта: корабль «Союз» был существенно меньше «Аполлона»: 7,2x2,72 метра против 13,03x3,91 метра, тогда как «Салют» — «Алмаз» — был несколько больше: 13,8x4,15 метра. По первому, конкретному пункту предложений письмо было точно выполнено: ЦКБЭМ — королёвская фирма — ограничила число станций ДОС: «Салют» четырьмя изделиями — «Салют-1», «Салют-4», «Салют-6» и «Салют-7». Станция «Салют-8» стала базовым блоком орбитальной станции «Мир» (6 модулей плюс стыкуемые корабли, 15 экспедиций посещения), а станция «Салют-9» послужила основой создания служебного модуля «Звезда», пристыкованного к МКС 26 июля 2000 года. Этот модуль, являющийся жилым модулем станции, представляет собой основной вклад России в создание МКС. На ранних этапах строительства МКС модуль выполнял функции жизнеобеспечения всей станции: навигации, энергоснабжения, вычислительного центра, центра связи, главного стыковочного узла грузовых кораблей «Прогресс». И сегодня «Звезда» остаётся главным структурным и функциональным центром российского сегмента МКС.

29 января 1973 года в ЦКБМ состоялось расширенное заседание Госкомиссии, на котором присутствовали все её члены, был заслушан доклад В.Н. Челомея и окончание подготовки к запуску станции «Алмаз-1» ракетой-носителем «Протон-К» было определено между 19 и 25 марта 1973 года.

На Байконур была направлена экспедиция, на 95-й площадке немедленно были обустроены гостиницы, столовые, магазин, Дом культуры.

Владимир Николаевич лично следил за поддержкой экспедиции и в начале января запиской дал следующее указание:

«Выпустить приказ о центре координации работ по “Алмазу”.

Отв. т. Сачков, т. Поляченко.

Срок 11.1.73 г.

В. Челомей».

Соответствующий приказ незамедлительно появился. Был сформирован специальный штаб во главе с А.С. Юшкиным, который отслеживал все запросы экспедиции и немедленно отправлял на космодром требуемые детали, материалы и документы.

В лабораторном корпусе 92-й площадки Байконура шли последние проверки ОПС. Но из-за задержки отработки парашютной системы корабля (проводимой ЦКБЭМ), что приводило к задержке его старта, Госкомиссия приняла новое решение:

«В связи с задержкой в подготовке к пуску комического корабля 7К-Т № 61 и переносом срока его запуска с 7–8 апреля на 8 мая принять предложение генерального конструктора т. Челомея В.Н. об изменении программы полёта орбитальной станции — нахождение станции в начальном автономном полёте 37 суток, вместо предусматриваемых ранее 10 суток…

Утвердить полётное задание на проведение пуска ОПС системы “Алмаз” 3 апреля с. г.».

«Вопрос о запуске первой орбитальной станции “Алмаз” должен был рассматриваться на заседании Политбюро ЦК КПСС. Челомей собрался лететь в Москву. Он вызвал меня в домик на 10-й площадке, где он жил, для доклада ему о готовности станции, — пишет В.А. Поляченко. — Внезапно Челомей сказал: “Полетишь со мной”. Я был ошарашен: приехал в меховой куртке, в рабочей одежде, в которой вышел утром из гостиницы. А она за сорок километров отсюда. Что делать? Бросился к нашим, находившимся рядом. Удалось поменять куртку на нормальное пальто. Пообещал вскоре вернуться и возвратить. Полетели. Челомей где-то простудился, в самолёте у него поднялась температура, он что-то принял, видимо аспирин, вспотел и, сняв рубашку, стал её выкручивать. В портфеле у него оказалась запасная, он переоделся, почувствовал себя лучше.

В Москве его ждала машина, и мы приехали к Патриаршим прудам, к нему домой. Я остался ждать в машине. Думал, отдохнёт с дороги, а меня отпустит. Но это не для Челомея. Вышел вскоре и скомандовал: “В Реутово”. В результате после подготовки его доклада руководству я оказался дома только поздно вечером. После одобрения наших планов в высоких инстанциях тем же путём возвратились на полигон» [92].

Первая станция «Алмаз», для маскировки официально называвшаяся «Салют-2», была запущена ракетой УР-500К («Протон») 3 апреля 1973 года. При пуске не обошлось без неприятных сюрпризов. За несколько минут до намеченного старта первый заместитель Генерального конструктора Д.А. Полухин доложил присутствовавшему на старте Генеральному конструктору: «Ракета готова к пуску, — и совсем тихо добавил: — Обнаружен пролив топлива в подстольное помещение». Это было опасно: могли воспламениться кабели связи с ракетой. Председатель Государственной комиссии, первый заместитель главнокомандующего РВСН генерал-полковник М.Г. Григорьев с вечным вопросом обращается к В.Н. Челомею: «Что будем делать?»

Владимир Николаевич, от волнения побледнев, отвечает: «Съездим посмотрим» и вместе с Д.А. Полухиным в «Волге» они едут к устремлённой в зенит гигантской ракете. Через несколько минут они вернулись. «Будем пускать», — сказал Генеральный председателю комиссии.

Около 9 утра ракета ушла в небо, и менее чем через 10 минут станция уже была на предварительной орбите. На первом этапе полёта все системы станции работали нормально: были раскрыты батареи, проведена стабилизация, на борту станции поддерживался режим, необходимый для работы экипажа без скафандров. Однако 15 апреля, на тринадцатые сутки полёта, был получен сигнал о выходе из строя основной телеметрической системы. Были замечены и изменения орбиты станции.

15 апреля 1973 года у В.Н. Челомея состоялось совещание, на котором присутствовали генерал-полковник М.Г. Григорьев, генерал-лейтенант А.Г. Карась, другие генералы, заместители Генерального конструктора, ведущие специалисты и инженеры. Была создана аварийная комиссия по выяснению причин произошедшего под председательством А.Г. Карася. Между тем станция «Салют-2», постепенно снижая орбиту, вошла в плотные слои атмосферы и её остатки упали в океан.

Официальной причиной неудачи был назван дефект двигателя, но реально причиной могло быть повреждение, полученное при импульсном изменении орбиты, которое могло произойти при взрыве третьей ступени, выходящей на орбиту вместе с кораблём. Тем более что и ПВО США, и наши средства наблюдения заметили на орбите несколько осколков. Челомей эту версию принимать никак не хотел, и баллистик ЦКБМ, изложивший ему эту теорию, был, по выражению В.А. Поляченко, «подвергнут репрессиям».

Впоследствии по распоряжению В.Н. Челомея были приняты меры по обеспечению безопасности третьей ступени после выхода на орбиту: на ней были установлены специальные клапаны для слива остатков топлива.

26 июня 1974 года был произведён запуск второго «Алмаза» — орбитальной научной станции «Салют-3» с целью отработки новых средств космической разведки, продолжения медико-биологических исследований, получения данных для решения народно-хозяйственных задач и проверки работоспособности новых элементов конструкции и оборудования на борту станции. Вслед за станцией «Салют-3» 3 июля стартовал пилотируемый космический корабль «Союз-14» с экипажем — командиром корабля лётчиком-космонавтом полковником П.Р. Поповичем и бортинженером подполковником Ю.П. Артюхиным. Они успешно провели стыковку и перешли на борт станции. Стало очевидным, что теперь страна имеет орбитальную космическую станцию более совершенной конструкции. В ней рациональнее были использованы внутренние помещения, усовершенствованы ряд систем и аппаратура для выполнения запланированных научно-технических исследований и экспериментов.

Характерными особенностями станции «Алмаз» по сравнению с ДОС являлись более точная система ориентации и использование солнечных батарей, панели которых, поворачиваясь относительно её корпуса, могли устанавливаться на оптимальный угол к солнечным лучам. Благодаря этому обеспечивалось получение большей электроэнергии без нарушения заданной ориентации станции в пространстве. Небольшую часть бытового помещения занимал комплексный тренажёр, состоявший из самодвижущейся беговой дорожки и специальных тренировочных костюмов с эластичными шнурами, создававшими нагрузку на отдельные группы мышц. Для изучения распределения аэрозольных частиц в земной атмосфере использовался спектрограф; продолжались эксперименты по выращиванию культур бактерий и опробование установки для регенерации воды из атмосферы станции. Космонавты провели также тщательную отработку всех новых технических систем, которые найдут применение на будущих орбитальных станциях и космических кораблях. Выключив ряд бортовых систем и оставив станцию для продолжения полёта в автоматическом режиме, 19 июля после завершения программы полёта экипаж вернулся на Землю.

Станция «Салют-3» продолжала автономный полёт. К запуску и стыковке со станцией готовился следующий корабль с космонавтами Г.В. Сарафановым и Л.С. Дёминым.

Прошло немногим более месяца после того, как покинул станцию её первый экипаж, и 26 августа 1974 года, около 23 часов по московскому времени (на космодроме — ночь), стартовал корабль «Союз-15».

На этот экипаж возлагались большие надежды. Предыдущий полёт, пробный, показал, что на станции «Алмаз» вполне можно работать и месяц, и два — для этого созданы все условия.

После выхода корабля на орбиту началось его сближение со станцией, однако система сближения и стыковки дала сбой. Попытки ручной стыковки результатов не дали, хотя корабль неоднократно сближался со станцией. На корабле остался запас топлива лишь на тормозной импульс для возвращения на Землю.

28 августа, через двое суток полёта, спускаемый аппарат корабля «Союз-15» с Г.В. Сарафановым и Л.С. Дёминым приземлился около Целинограда. Садились ночью, но поисковики быстро обнаружили и эвакуировали экипаж.

30 августа в Звёздном городке на заседании Госкомиссии было принято решение «лечить» систему сближения и стыковки.

23 сентября 1974 года по команде с Земли с «Алмаза» № 2 была сброшена спускаемая капсула, подготовленная П.Р. Поповичем и Ю.П. Артюхиным. Возвращение капсулы прошло по программе, она сразу была найдена и доставлена в Москву. Эта капсула стала первой в мире космической посылкой, подготовленной космонавтами. Кроме того, перед спуском с орбиты впервые была проведена пробная стрельба из пушки системы «Щит-1». Полученные материалы были высоко оценены офицерами и руководством Генерального штаба Вооружённых сил СССР.

Полёт станции в автоматическом режиме с выполнением дополнительной программы исследований в интересах народного хозяйства продолжался до 25 января 1975 года. 24 января 1975 года, по истечении семи месяцев управляемого полёта, после торможения станция «Алмаз» № 2 вошла в плотные слои атмосферы и затонула в малообитаемом районе Тихого океана.

26 апреля 1976 года в своей московской квартире умер дважды Герой Советского Союза, Маршал Советского Союза, министр обороны Андрей Антонович Гречко, в годы войны командовавший 1-й гвардейской армией, заместитель командующего войсками 1-го Украинского фронта, человек, бесконечно благоволивший В.Н. Челомею, всегда находившийся под влиянием его яркого научного красноречия, знаний и конструкторской изобретательности.

29 апреля 1976 года министром обороны был назначен Д.Ф. Устинов. Над военным присутствием Челомея в космосе немедленно сгустились тучи много более мрачные, чем в предыдущие годы.

Весьма драматичным, до сих пор вызывающим вопросы и споры, был пилотируемый полёт на орбитальной станции «Алмаз-3», имевшей открытое название «Салют-5». После её запуска 22 июня 1976 года с целью стыковки с ней 6 июля стартовал транспортный корабль «Союз-21» с экипажем в составе командира корабля лётчика-космонавта полковника Б.В. Волынова и бортинженера подполковника-инженера В.М. Жолобова. Эта экспедиция, помимо решения большого количества чисто военных, разведывательных задач, должна была решать задачи прикладного характера, включающие проведение комплекса технологических экспериментов. С помощью ручного инфракрасного спектрометра космонавты изучали загрязнение земной атмосферы выбросами промышленных предприятий.

Одним из наиболее заслуживающих внимания экспериментов являлось исследование возможности перекачки топлива в космосе без использования насосов (эксперимент «Поток»), проведённое по замыслу В.Н. Челомея. Было показано, что под действием силы поверхностного натяжения жидкость, содержащаяся в сфере, могла быть перекачана в другую ёмкость. Экипаж проводил наблюдения солнечной короны и выполнял фотографирование поверхности Земли с целью поиска минеральных ресурсов, оценки селевой опасности в горах, исследования районов проектирования гидротехнических сооружений, а также решения других важных народно-хозяйственных задач. С помощью спектрометров проведены исследования ультрафиолетового излучения Солнца, а также получены данные о содержании в атмосфере отдельных компонентов — озона, водяного пара и других — на различной высоте в верхней атмосфере Земли. Экипаж проводил испытания установленной на станции экспериментальной электромеханической системы стабилизации. Большое внимание было уделено проведению биологических экспериментов.

Но самое значительное время и силы экипаж отдал разведывательной деятельности. После выхода из строя системы проявления плёнки Б.В. Волынов, по просьбе наземных служб, вручную проявлял фотоматериалы. На 42-е сутки полёта станция внезапно была полностью обесточена. Отключились приборы. Прекратила действовать система регенерации воздуха. В полной тьме и в состоянии невесомости командир и бортинженер пытались ликвидировать аварию. В конце концов через полтора часа станцию включили, но Виталий Жолобов был не в состоянии далее выполнять свои обязанности. Космонавты рапортовали, что на станции появился неприятный запах, вызывающий головокружение и они вынуждены обматывать лица мокрыми полотенцами. После консультации с врачами Государственная комиссия решила прервать полёт. Приказ о посадке Борис Волынов принял на 49-е сутки полёта, просил дать ему возможность расконсервировать «Союз», завершить все работы и осуществить посадку в светлое время суток. На всё это требовалось пять суток. «Земля» не согласилась и приказала возвращаться немедленно.

После выполнения подготовительных операций экипажем аппарат «Союз-21» не расстыковался с ОПС. Расстыковка прошла только на следующем витке по команде из ЦУПа.

Рассказывает бывший начальник отдела НПО машиностроения Л.М. Шелепин:

«…Меня срочно вызвали на КП в КИЦе, на котором контролировали полёт “Салюта-5”. Здесь находился В.Н. Челомей, его заместители и другие специалисты. Владимир Николаевич спросил меня, какие нужно принять действия по выходу из сложившейся ситуации. Дело в том, что автоматику управления пассивной частью системы стыковки и внутреннего перехода (ССВП), установленной на “Салют-5”, по исходным данным ЦКБЭМ разрабатывал наш отдел. Вспомнив тонкости автоматики системы, я ответил Генеральному, какие надо выдать команды на борт станции.

У меня не было никаких сомнений, что необходимые действия были спланированы в ЦУПе, где руководителем полёта был М.И. Лифшиц. Однако Челомей предложил, как было принято, проверить на “аналоге” ОПС в КИЦе в Реутове.

Проверка прошла успешно. По указанию Владимира Николаевича я передал последовательность команд в ЦУП. Ещё раз была подтверждена идентичность действий команд “аналога” ОПС и ЦУПа, где эти команды уже были внесены в оперативную программу следующего сеанса связи с ОПС.

Стали ждать. На следующем витке “Союз-21” был благополучно отстыкован. Все облегчённо вздохнули, Генеральный подошёл ко мне, дотронулся до плеча и приглушённым голосом сказал: “Заходите ко мне”».

Для выявления причины этой возникшей нештатной ситуации была образована комиссия под руководством заместителя главного конструктора ЦКБЭМ Б.Е. Чертока.

Вспоминает бывший начальник отдела лётных испытаний НПО машиностроения Л.М. Шелепин:

«При напутствии нас на работу в этой комиссии В.Н. Челомей сказал: “Должна быть информация о причине возникшей ситуации, которую они (ЦКБЭМ) не учли при отстыковке 'Союза-21'“. И действительно, по телеметрической информации о работе автоматики активной части системы ССВП, установленной на “Союзе-21”, было зафиксировано, что в процессе стыковки “Союза-21” не было штатного срабатывания одного концевого выключателя, что привело к блокировке на открытие захватов на стыковочном узле “Союза-21”. Я был поражён потрясающей интуицией Генерального! Конечно, злого умысла не было и, как часто бывает, при качественной стыковке “Союзов” телеметрия тщательно не анализируется».

Посадка спускаемого аппарата с экипажем на борту проходила ночью, в аварийном режиме. 24 августа в 21 час 33 минуты по московскому времени космонавты приземлились в 200 километрах юго-западнее города Кокчетава. После приземления Волынов с большим трудом выбрался через люк. У Жолобова и на это не хватило сил. Его вытащил из кабины Волынов. Продолжительность полёта составила 49 суток 6 часов 23 минуты 32 секунды.

Следующий пилотируемый полёт «Алмаза» должен был состояться в октябре того же 1976 года. Экипаж в составе В. Зудова и В. Рождественского должен был провести исследования атмосферы, а также проверить исправность систем жизнеобеспечения станции. И только после этого можно было приступать к двухмесячной разведывательной работе на борту корабля. На следующие сутки после старта началось сближение станции и корабля. Всё шло согласно графику, техника работала без сбоев. Но когда между объектами оставалось около двух сотен метров, произошло то, что стало большой неожиданностью и для экипажа, и для руководства на Земле: параметры движения корабля относительно станции, заложенные в программе, не совпадали с реальными значениями. Всё это стало причиной ускорения процессов управления, что требовало уже незамедлительного вмешательства. Поскольку измерительная аппаратура работала неправильно, был отдан приказ отменить стыковку и готовиться к возвращению на Землю. А спустя два дня корабль, сойдя с орбиты, совершил приводнение на озеро Тенгиз (к слову сказать, пока единственное за всю историю советской космонавтики). Космонавты на протяжении девяти часов ждали, пока их спасут из спускаемого аппарата, который находился на плаву не в штатном положении среди ледовой шуги.

7 февраля 1977 года к ОПС «Алмаз-3» («Салют-5») пристыковался космический корабль «Союз-24» с командиром корабля лётчиком-космонавтом полковником авиации В.В. Горбаткои бортинженером полковником-инженером Ю.Н. Глазковым. Полёт прошёл успешно, был завершён 25 февраля 1977 года, продолжался 17 суток 17 часов 25 минут 58 секунд. Программа полёта была выполнена полностью.

В последующем планировалось, что на станцию «Алмаз-3» отправится ещё одна экспедиция в составе А.Н. Березового и М.И. Лисуна. Старт планировался на март 1977 года. Однако космический корабль не был вовремя готов, эксплуатация станции «Салют-5» была прекращена. Со станции была сброшена капсула с материалами, наработанными ещё Б. Волыновым и В. Жолобовым. 8 августа 1977 года станция вошла в плотные слои атмосферы, а её остатки были затоплены в Тихом океане.

О ситуации с «неприятными запахами» на станции «Алмаз» вспоминает бывший начальник отдела НПО машиностроения Б.И. Кушнер:

«Уже с 10 дня полёта экипажа Волынов — Жолобов стали поступать жалобы на какие-то посторонние запахи в атмосфере гермоотсека. С каждым днём жалобы на посторонние запахи становились всё настойчивее, и на 48 сутки полёта Виталий Жолобов в очередном сеансе связи сообщил, что из-за запаха он не может далее находиться на станции и просит срочного возвращения на Землю.

Хотя все объективные показатели состояния здоровья космонавтов и показатели бортовых газоанализаторов не выходили за пределы нормы, после проведения консилиума врачей и общения с руководством страны было принято решение прервать дальнейший полёт, рассчитанный на 60 суток, и на 49 сутки спускаемый аппарат корабля Союз-21 с космонавтами Волыновым и Жолобовым совершил посадку на Землю.

Космонавты привезли с собой пробу воздуха из гермоотсека станции, закачанную в манжету для замера артериального давления. Манжету с пробой воздуха Волынов держал у себя на груди и отдал только в руки представителя ЦПК.

Для определения характера и причины появления запаха в гермоотсеке станции “Салют-5” была создана специальная комиссия во главе с директором Института медико-биологических проблем Олегом Георгиевичем Газенко. В состав комиссии вошли все главные конструкторы предприятий, разрабатывающих средства регенерации и очистки воздуха, виднейшие специалисты по системам жизнеобеспечения со всех предприятий Советского Союза, врачи, химики-токсикологи, разработчики материалов, используемых в конструкции ОПС, психологи, военпреды и многие другие. Был включён в состав комиссии и я…

В конце концов комиссия сделала вывод, что запах, который ощущали космонавты на станции “Салют-5”, был “фантомным”, т. е. рождался непосредственно в соответствующих отделах головного мозга. Этот синдром стал результатом неумелой, ещё не имевшей соответствующего опыта работы наземных служб, планировавших суточные программы работы космонавтов. Это был первый “боевой” космический экипаж, основной задачей которого считалось проведение “спецработ”, т. е. полного использования богатого оснащения ОПС “Алмаз” средствами оптического, радиотехнического и другого оборудования для разведки объектов “потенциального” противника. При этом программа проведения “спецработ” составлялась без учёта циклограммы сна и отдыха экипажа. Если станция проходила над “интересным” объектом в период сна космонавтов, их будили тревожной сиреной для проведения “спецработы”, и так повторялось неоднократно. Это привело к перегрузке экипажа, хроническому недосыпанию, эмоциональному перенапряжению, которое и выразилось в синдроме “посторонних запахов”. По результатам этого полёта была выработана инструкция, категорически запрещавшая нарушение режима сна и отдыха космонавтов, а планируемая продолжительность работ не должна была превышать 4–5 часов в сутки.

К сожалению, выводы комиссии подписали не все её члены. Ряд членов комиссии, в основном связанные с работами ЦКБЭМ, написали особое мнение о том, что посторонние запахи в гермоотсеке станции “Салют-5” были и явились результатом использования в конструкции гермоотсека недостаточно изученных материалов, а также несовершенством средств регенерации и очистки воздуха.

Дело в том, что к этому времени станции “Алмаз” стали конкурентами наскоро собранным в ЦКБЭМ орбитальным станциям ДОС с использованием изготовленных ЗИХом для ОПС “Алмаз” корпусов, отобранных у ЦКБМ и начинённых уже существовавшими для кораблей “Союз” системами и агрегатами. Эти станции ни в коей мере не соответствовали станциям “Алмаз” ни по бортовой аппаратуре, ни по средствам наблюдения, однако запуск впервые в мире на орбиту долговременной орбитальной станции поднимал престиж страны, показывая её превосходство в этой области над США…

Уже на первом заседании в Звёздном городке после посадки Волынова и Жолобова выступивший генеральный конструктор В.П. Глушко призывал космонавтов не летать на “дурно пахнущих” станциях Челомея, а пользоваться только космическими станциями, разработанными в ЦКБЭМ. Ещё более резко он высказался на последовавшей за этим коллегии Министерства общего машиностроения. Свою точку зрения он, естественно, донёс и до высшего руководства страны. Единственным способом однозначно доказать отсутствие в гермоотсеке станции “Салют-5” каких-либо запахов и вредных примесей была отправка на станцию следующей экспедиции.

В ЦКБМ совместно с НИИ авиационной и космической медицины были разработаны специальные меры безопасности для экипажа новой экспедиции. Космонавты должны были везти с собой специальные ручные газоанализаторы с индикаторными трубками на все возможные вредные примеси. Они должны были войти в гермоотсек ОПС в противогазах, провести замеры газового состава атмосферы привезёнными газоанализаторами, и если хотя бы по одному параметру будет отмечено превышение предельно допустимой концентрации, космонавты возвращаются в “Союз” и совершают посадку на Землю. Однако разрешение на отправку второй экспедиции на станцию “Салют-5” всё не принималось. Нужно было найти прорывное решение, которое убедило бы всех недоброжелателей в полной безопасности космонавтов при переходе в гермоотсек станции “Салют-5”. И такое решение было найдено в нашем отделе в бригаде, руководимой А.В. Горяиновым.

Станция “Салют-5” была рассчитана на длительный срок работы, поэтому на её борту было размещено большое количество баллонов с сжатым воздухом. Часть баллонов входила в систему жизнеобеспечения и была предназначена для шлюзования камер сброса капсул специнформации и ёмкостей с бытовыми отходами в окружающее пространство, а также для компенсации возможных утечек воздуха из гермоотсека. Другая часть баллонов входила в состав вспомогательной двигательной установки станции для стабилизации станции в случае отказа основной двигательной установки. Для надёжности эти баллоны были разделены на группы, соединённые между собой трубопроводами, перекрытыми пироклапанами. По команде с Земли можно было соединить между собой любую группу баллонов и использовать её как в системе жизнеобеспечения, так и в системе вспомогательной Д.У. В связи с этим во все эти баллоны был закачан чистый “медицинский” воздух. Для заполнения гермоотсека до нормального давления 760 мм рт. столба было необходимо около 100 кг воздуха. Это количество с лихвой обеспечивалось имевшимися на борту запасами, при этом оставалось достаточное количество воздуха для работы этой ДУ и системы жизнеобеспечения.

Для обеспечения замены воздуха в гермоотсеке космонавты должны были привезти с собой лишь небольшой переходник для соединения штуцера подачи редуцированного воздуха из баллонов в гермоотсек на блоке системы наддува и разгерметизации (СНИР) с имевшимся на станции складным тканевым воздуховодом диаметром 200 мм и длиной более 10 метров. Воздуховод предназначался для подачи в совместном полёте кондиционированного воздуха в отсеки корабля “Союз”, системы терморегулирования и очистки воздуха которого при этом отключались. Замена атмосферы в гермоотсеке станции должна была производиться следующим образом. Подсоединённый к выходному штуцеру на блоке системы СНИР воздуховод прокладывался к переднему днищу гермоотсека. После этого один космонавт открывал на блоке СНИР ручной кран подачи воздуха из баллонов в гермоотсек, а второй одновременно открывал предназначенный для шлюзования кран системы безмоментного сброса воздуха из гермоотсека, размещённой в крайней задней точке шлюзовой камеры. Таким образом, поступающий в переднюю часть гермоотсека свежий воздух как поршень вытеснял старый воздух, который выходил наружу через систему сброса в крайней задней части отсека. Эта операция была совершенно безопасна, так как при любой ошибке космонавтов при достижении в отсеке границы допустимых давлений (840–670 мм рт. ст.) многократно дублированная автоматика СНИР перекрывала соответственно подачу или сброс воздуха.

Вот с этой идеей я направился к Генеральному. И эта встреча открыла мне совершенно неординарные способности Владимира Николаевича Челомея. Когда я вошёл в кабинет, там проходило какое-то бурное совещание с аэродинамиками. Дождавшись паузы, я подошёл к Генеральному и стал докладывать ему о возможности замены атмосферы на станции “Салют-5” после перехода в неё космонавтов. Он ответил, что это чепуха — нельзя менять атмосферу в отсеке, когда там находятся люди. После этого совещание продолжилось, а я сел в сторонке, ожидая его окончания. Минут через 20 Генеральный буквально на полуслове вдруг остановился, подозвал меня и стал задавать совершенно конкретные вопросы, связанные с заменой атмосферы: сколько нужно воздуха, откуда его брать, как обеспечить его подачу в один конец гермоотсека и сброс с другого конца, что должны делать космонавты, как обеспечивается их безопасность и ряд других, из которых я понял, что, бурно обсуждая вопросы аэродинамики, Владимир Николаевич одновременно параллельно прорабатывал в голове систему замены атмосферы на станции “Салют-5”.

Известно, что такой способностью якобы обладал Гай Юлий Цезарь. Ну, про Цезаря я, конечно, ничего сказать не могу, но в такой же неординарной способности у Владимира Николаевича Челомея убедился лично.

Проведённый натурный эксперимент по замене атмосферы в гермоотсеке показал, что при выполнении работы по предложенной методике обеспечивается замена не менее 85% атмосферы, а концентрация возможных вредных примесей снижается в десятки и сотни раз.

…Необычайная энергия и настойчивость В.Н. Челомея на всех уровнях привели к положительному результату, и 7 февраля 1977 года корабль “Союз-24” с космонавтами Виктором Горбатко и Юрием Глазковым стартовал к станции “Салют-5”. На этот раз стыковка прошла штатно, и космонавты стали готовиться к переходу в гермоотсек станции. На Земле, в ЦУПе, в Евпатории этого с огромным волнением ожидал консилиум лучших врачей-токсикологов, химиков-токсикологов во главе с начхимом Советской армии, специалисты по системам жизнеобеспечения, космонавты и, конечно, В.Н. Челомей и все мы — основные разработчики ОПС “Алмаз”.

И вот по громкой связи раздался голос Виктора Горбатко: “Отлично здесь всё, входишь как в хороший большой дом!”

По условному коду это означало, что в гермоотсеке станции “Салют-5” отсутствуют какие-либо запахи. Замеренный с помощью доставленных газоанализаторов с индикаторными трубками газовый состав атмосферы гермоотсека станции не обнаружил в ней никаких вредных примесей. Репутация станций “Алмаз” была полностью восстановлена.

Даже Генеральный конструктор ЦКБЭМ В.П. Глушко в своём выступлении на митинге в Звёздном городке по случаю возвращения экипажа Горбатко и Глазкова признал, что он разделяет радость по случаю отличного состояния атмосферы на станции “Салют-5” и что работа космонавтов на этой станции открыла глаза на загадочные явления, которые могут происходить при полётах человека на орбитальных кораблях.

Так закончилась эпопея, в процессе которой я убедился в высочайшей квалификации и самоотверженности работников отдела и в неординарных способностях Генерального конструктора Владимира Николаевича Челомея».

Этот полёт оставил после себя нерешённую до конца загадку. С одной стороны, члены экипажа Б.В. Волынов и В.М. Жолобов упорно докладывали о вредном постороннем запахе, присутствовавшем на станции, с другой — и В.Н. Челомей, и Г.А. Ефремов, один из главных конструкторов станции «Алмаз», и В.А. Поляченко, как и большинство других конструкторов, без тени сомнения возражали членам экипажа, говоря, что «хлебнугь» паров гептила и даже следовых количеств его отработки станция никак не могла, что причина досрочного возвращения экипажа в его крайней усталости, соглашаясь с тем, что нагрузка на экипаж в полёте была запредельной. С обеих сторон мнения авторитетны, но ни малейшего сближения этих противоположных, даже не точек зрения, а убеждённостей, за прошедшие с момента полёта 40 лет не произошло, что оставляет на обстоятельствах полёта плотную пелену таинственности.

Яркой страницей истории пилотируемых космических аппаратов является создание транспортного корабля снабжения (ТКС) для ракетно-космического комплекса «Алмаз».

Разработка ТКС была определена постановлением ЦК КПСС и Совета министров СССР от 16 июня 1970 года.

«Транспортный корабль снабжения 11Ф72 состоял из функционально-грузового блока (ФГБ) 11Ф77 и возвращаемого аппарата (ВА) 11Ф74. В ФГБ размещались основные служебные системы и доставляемые грузы, в том числе восемь капсул 11Ф76 для спуска с орбитальной пилотируемой станции “Алмаз” отснятой фотоплёнки» [136].

Возвращаемый аппарат ТКС имел высокое аэродинамическое качество, позволявшее ему совершать более плавный, чем у возвращаемых аппаратов «Востоков» и «Союзов», спуск с орбиты. Для стабилизации и ориентации аппарата имелась специальная двигательная установка с ЖРД. Система управления аппарата с БЦМВ «Аргон-12» позволяла ему совершать автономный полёт на орбите, делать два витка, ориентироваться и стабилизироваться при выдаче тормозного импульса твердотопливной двигательной установки при спуске с орбиты. Трёхкупольная парашютная система, двигатели мягкой посадки и амортизированные кресла обеспечивали безопасные условия для приземления экипажа. Отсек экипажа был рассчитан на трёх космонавтов, управление на всех этапах полёта могло обеспечиваться экипажем вручную с помощью оптических устройств. Особенностью возвращаемого аппарата являлось наличие люка в его теплозащитном днище для перехода в ФГБ и обратно. Это позволило разместить возвращаемый аппарат в передней части ФГБ и обеспечить его экстренное отделение при неудачном старте или выводе на орбиту.

Твердотопливная двигательная установка системы аварийного спасения (ДУ САС) устанавливалась в верхней части возвращаемого аппарата и казалась шпилем в верхней части снаряжённой ТКС ракеты.

Первый ТКС № 16101 был запущен 17 июля 1977 года под названием «Космос-929». Через месяц орбитального полёта от него отделился и совершил мягкую посадку возвращаемый аппарат. Автономный полёт ФГБ продолжался до 3 февраля 1978 года.

В 1978 году решением правительства были прекращены работы по пилотируемому комплексу «Алмаз». В то время на заводе им. Хруничева в состоянии полуготовности находились четыре ТКС. Естественно, что сотрудники Филиала № 1 старались найти решение, которое позволило бы продолжить лётно-конструкторские испытания этих уникальных кораблей.

«Так как стыковка ТКС с ОПС “Алмаз” уже была невозможна, у конструкторов ОКБ в Филях возникла идея попробовать выполнить стыковку ТКС с ДОС. ДОС № 6 в это время уже находился на орбите, а ДОС № 7 в производстве на заводе им. Хруничева. Хотя стыковочные агрегаты у них были разные — у каждой фирмы был свой, радиотехническая система стыковки “Игла” была установлена на обоих объектах и обеспечивала совместимость и работоспособность. Необходимо было обеспечить только механическую совместимость стыковочных агрегатов, — вспоминал один из конструкторов ТКС Э.Т. Радченко. — Конструкторское решение было найдено. Была разработана конструкция переходных элементов (переходного приёмного конуса и переходной герметичной проставки с силовыми замками), дополняющих стыковочный агрегат разработки ЦКБЭМ и обеспечивающих в совокупности выполнение всех необходимых требований (проведение точной сцепки, прочное и жёсткое соединение объектов, герметичный переход между изделиями, гидро- и электросвязь). Все предложенные решения были согласованы с конструкторами-разработчиками стыковочного агрегата в ЦКБЭМ и полностью реализованы на ДОС-6.

Так как ДОС № 6 находился уже на орбите, на него был доставлен и установлен экипажем вкладной переходной конус. Это позволило выполнить сцепку и стягивание объектов (без образования герметического перехода), что и было осуществлено при стыковке следующего ТКС № 16301 (“Космос-1267”) 19 июня 1981 года. НаДОС-7 на заводе им. Хруничева был установлен уже полный комплект переходных элементов стыковочного узла, что обеспечило надёжную стыковку с ним ТКС № 16401 (“Космос-1443”) с возможностью перехода экипажа внутрь ТКС.

В.Н. Челомей единственный раз присутствовал в ЦУПе ЦНИИМАШ на стыковке ТКС № 16301 с ДОС-6 19 июня 1981 года.

Накануне, 18 июня, через В.К. Карраска группа специалистов Филиала № 1 была вызвана к Челомею. В Реутов мы прибыли вечером, и Челомей принял нас около семи. Настроение наше соответствовало концу рабочей недели — была пятница. Думали, что расскажем В.Н. Челомею о предстоящей стыковке ТКС с ДОС, ответим на вопросы и сразу уедем, тем более что завтра утром всем нам нужно было быть в ЦУПе ЦНИИМАШа.

Однако Челомей быстро привёл нас в рабочее состояние, резко повысив наш потенциал. Он спросил: где сейчас находится ТКС? В какой точке? Кто же это знает сиюминутно: ведь за полтора часа он совершает полный оборот вокруг Земли. Комаров начал было что-то вычислять, но Челомей с грустью сказал, что мы ничего не знаем. Мы были обескуражены, посрамлены и горели желанием реабилитироваться. Владимир Николаевич повел нас к А.С. Графенбергеру, который оперировал собственным КИЦем (мини-ЦУПом) с экраном, где траектория ТКС отражалась посредством перемещающейся светящейся точки.

После этого мы рассказали Челомею обо всех аспектах и деталях предстоявшей стыковки, о работе стыковочного агрегата. Он немедленно дал нам задание сделать плакат с траекторией сближения объектов, с указанием временных меток, с указанием дальности замеров системы “Игла” и времени начала работы отдельных механизмов стыковочного узла. Время было уже около восьми, но мы были уже в рабочем режиме и быстро сделали набросок. Челомею не всё понравилось, он сказал, что всё должно быть понятно с одного взгляда на плакат. После внесения поправок, оформления плаката у художников мы показали его Челомею и около 11 вечера разъехались по домам.

В.Н. Челомей появился на балконе старого ЦУПа где-то за 15 минут до стыковки. Позади этого балкона имелась комната, где обычно собиралась Госкомиссия, руководство министерства, директора предприятий. Челомей туда не заходил, по-видимому не считал нужным. В ЦНИИМАШе его никто не встречал. Он внимательно наблюдал за процессом сближения ТКС с ДОС-6, вопросов не задавал, информации по громкой связи и менявшейся картинке на экране было достаточно.

Только в конце стыковки, после стягивания объектов, он переспросил о её окончании. Я объяснил, что наш стыковочный агрегат пневматический (в отличие от электромеханического конструкции ЦКБЭМ) и делает это очень быстро, тем более без замков. Он, вероятно, ориентировался на продолжительность ранее выполнявшихся стыковок кораблей “Союз” и ОПС “Алмаз”. После этого он молча пожал мне руку и удалился.

Так закончилась для него единственная прижизненная демонстрация востребованности и живучести ТКС — одной из составных частей ОПК “Алмаз” — комплекса, рождённого во многом благодаря творческим усилиям и энергии этого человека.

Для меня же начинался долгий путь по использованию ТКС и его модификаций в различных космических программах: ДОС “Салют”, ОПК “Мир”, модуль “Заря” российского сегмента МКС. Благодаря своим уникальным проектным и техническим характеристикам ТКС, разработанный конструкторами Филиала № 1 ЦКБМ, оказался очень живучим и полезным, сослужившим большую службу в освоении космоса».

Второй ТКС № 16301, имевший открытое название «Космос-1267», был запущен 25 апреля 1981 года. 24 мая от ТКС отделился возвращаемый аппарат, вернувшийся на Землю. 19 июня блок ФГБ причалил на орбите к станции «Салют-6», запущенной ЦКБЭМ. Стыковочный узел не был рассчитан на стыковку корабля и станции: они были стянуты на орбите, без участия замков. Совместный полёт ТКС и «Салют-6» продолжался более года. С помощью ДУ ТКС была откорректирована высота орбиты «Салют-6». Пилотируемых полётов к станции не было. 29 июля 1982 года связка «Салют-6» — «Космос-1267» была сведена с орбиты.

Третий ТКС № 16401 под наименованием «Космос-1443» совершил стыковку со станцией «Салют-7». Стартовав 2 марта 1983 года, он состыковался со станцией 19 марта.

Экипаж второй основной экспедиции орбитальной научной станции «Салют-7» в составе командира корабля В.А. Ляхова и А.П. Александрова пристыковался к станции на корабле «Союз Т-9» 28 июля 1983 года. В космосе был образован комплекс — «Салют-7» — «Космос-1443» — «Союз Т-9». 30 июня 1983 года в ТКС («Космос-1443») был открыт люк и космонавты впервые начали работы на его борту, перетаскивая доставленные грузы и укладывая материалы работ на ОПС «Салют-7». На ТКС было доставлено к станции 2,7 тонны грузов. Учитывая, что на корабле находилось 3,8 тонны топлива, всего получается 6,5 тонны полезной нагрузки. Заметим, что суммарный вес всех грузов, доставляемых конкурировавшим кораблём «Прогресс», не превышал 2,67 тонны. 14 августа корабль отчалил от станции и завершил полёт 19 сентября 1983 года. Его возвращаемый аппарат, в котором было доставлено со станции около 350 килограммов грузов, 23 августа 1983 года совершил мягкую посадку.

На борту станции экипаж проводил научно-технические и медико-биологические исследования и эксперименты. Во время пребывания на станции «Салют-7» второй основной экспедиции экспедиций посещения не было. Были приняты два других грузовых космических корабля — «Прогресс-17» и «Прогресс-18». Космонавты В.А. Ляхов и А.П. Александров провели съёмки эпизодов в открытом космосе для вышедшего в 1983 году художественного фильма «Возвращение с орбиты».

Ревнивая позиция академика В.П. Глушко, возглавлявшего в те годы ЦКБЭМ, не позволила космонавтам слетать на ТКС в космос и с комфортом возвратиться на Землю в его удобном и безопасном возвращаемом аппарате.

В 1978 году на заводе им. М.В. Хруничева велась сборка ОПС «Алмаз» № 4, которая должна была стыковаться с ТКС. Были готовы и корпуса станций № 5 и № 6. Но в январе 1978 года вышло постановление ЦК КПСС и Совета министров СССР, прекратившее работы по пилотируемым «Алмазам».

Ранее, очередным высоким постановлением ЦК КПСС и Совета министров СССР от 19 января 1976 года, были открыты работы по созданию автоматических станций «Алмаз-Т» для ведения радиолокационной и «Алмаз-К» для оптической разведки с доставкой материалов на Землю посредством специально разработанных возвращаемых (спускаемых) капсул.

Для станции «Алмаз-Т» уже имелся серьёзный задел, поскольку при подготовке к полёту ОПС «Салют-5» («Алмаз» № 3) в НИИ-17 (НПО «Вега») был собран радиолокатор «Меч-А», опоздавший буквально на считаные дни. Этот проект был положен в основу радиолокатора «Меч-К» для станции «Алмаз-Т». «Меч-К» представлял собой бортовой локатор с синтезированной апертурой высокого разрешения, передающей полученные изображения по радиоканалу на наземный пункт приёма информации. Высокочувствительный радиолокатор «Меч-К» был разработан в НПО «Вега» под руководством генерального конструктора В.П. Иванова.

Радиолокатор с синтезированной апертурой антенны (РСА) «Меч-К» разработки НПО «Вега» включал в себя две волноводно-щелевые складывающиеся антенны, расположенные вдоль бортов космического аппарата, размером 1,5x15 метров, формирующие два отдельных луча. Каждая антенна состояла из трёх секций с центральной запиткой для формирования стоячей волны. Заметим, что радиолокационным синтезированием апертуры, которое позволяет проводить названный радиолокатор, является способ, позволяющий получать радиолокационные изображения земной поверхности и находящихся на ней объектов независимо от метеорологических условий и уровня естественной освещённости местности с относительно высокой разрешающей способностью.

Автоматический радиолокатор с синтезированной апертурой антенны «Меч-К» имел рабочую частоту 3 гигагерц, пространственное разрешение 20 метров, ширину полосы захвата — 2x300 километров. Заложенные в РСА серии «Меч» технические решения отличались от тех, что были приняты в американских и японских РСА, и для ряда решаемых задач были более прогрессивны (18].

Кроме того, на борту станции размещалась аппаратура телеразведки «Лидер» разработки ВНИИТ, ИК-съёмкя (ГИПО) и станции передачи данных «Малахит»- на специально созданные для станций этого типа пункты приёма информации.

Станция «Алмаз-Т» с этой уникальной, совершеннейшей для своего времени аппаратурой была собрана и доставлена на космодром 27 ноября 1980 года. В апреле 1981-го станция прошла гермоиспытания, в июне — комплексные электроиспытания. 8 июля 1981 года станция была полностью подготовлена к необратимой заправке. Вся намеченная аппаратура была установлена на станции, центры управления и приёма данных готовы к работе.

Работы по подготовке станции «Алмаз-Т» на космодроме Байконур возглавлял лауреат Ленинской премии, бывший секретарь парткома ЦКБМ В.Н. Вишневский, его заместителем был В.А. Поляченко.

В середине июля 1981 года Госкомиссия во главе с генерал-полковником М.Г. Григорьевым в соответствии с правилами обратилась в Военно-промышленную комиссию Совета министров СССР за разрешением на запуск орбитальной станции «Алмаз-Т», полностью подготовленной к полёту.

Здесь, с точки зрения автора, произошло необъяснимое. Из Москвы на пуск пришёл отказ, а генерал-полковник М.Г. Григорьев, первый заместитель главкома РВСН, председатель Госкомиссии по «Алмазам», выдающийся организатор РВСН, космонавтики и талантливый военачальник (командир первого в стране ракетного соединения с межконтинентальными ракетами Р-7), поддерживавший запуск «Алмаза-Т», был переведён в советники Группы генеральных инспекторов Министерства обороны СССР, то есть фактически уволен в почётную отставку. Михаил Григорьевич тяжело переживал своё отстранение и умер осенью того же года — 12 ноября.

Уникальный космический разведывательный комплекс, не имевший аналогов в мире, остался на Земле. Его, уже снабжённого пиротехническими средствами, закрыли чехлами и оставили в лабораторном корпусе 92-й площадки Байконура.

Челомей был очень расстроен ходом этих событий: у него ухудшилось самочувствие, усилились перепады давления. Одновременно трудно шли работы над стратегическим крылатым «Метеоритом», и отношения с Устиновым обострились до предела: тот настойчиво требовал эту тяжёлую скоростную ракету, намного опережавшую своё время, даже казавшуюся некоторым специалистам тупиковой.

В.А. Поляченко вспоминает, что однажды, в конце 1981 года, В.Н. Челомей вызвал его и ещё нескольких конструкторов и сказал: «Ищите себе другую работу. У меня с космонавтикой покончено».

19 декабря 1981 года вышло постановление ЦК КПСС и Совета министров о прекращении всех работ в ЦКБМ по космической тематике.

К счастью, на этом история «Алмазов» не закончилась, но продолжилась она, когда уже ушли из жизни и В.Н. Челомей, и Д.Ф. Устинов. Сменивший В.Н. Челомея на посту генерального конструктора Г.А. Ефремов в 1985 году вышел на руководство с просьбой о запуске несчастливого «Алмаза». После совещаний у министра общего машиностроения О.Д. Бакланова и министра обороны С.Л. Соколова согласие Минобороны, Генштаба и ГУКОС было получено.

Но названный «Алмаз» (аппарат) оставался несчастливым: стартовавшая 29 ноября 1986 года ракета-носитель, выводившая его, потерпела аварию и не вышла на орбиту.

Только 25 июля 1987 года на орбите начала работу станция «Алмаз-Т», известная как «Космос-1870», в течение двух лег передававшая на Землю радиолокационные снимки высокого разрешения.

Следующая орбитальная станция — «Алмаз-1» была выведена на орбиту 31 марта 1991 года. Эта автоматическая станция была первой, о которой сообщили под её настоящим именем, правда, произошло это, когда Владимира Николаевича уже более как шесть лет не было среди живых.

На борту этой станции стояла уже более совершенная аппаратура РСА «Меч-КУ», имевшая разрешение в 7–8 метров, где бортовые записывающие устройства были заменены на цифровые магнитофоны с частотой дискретизации сигнала 28,8 мегагерца, проведены мероприятия снижения помех, установлены новые режимы работы РСУ, расширяющие возможность радиолокационной съемки.

Со станции «Алмаз-1» была успешно произведена разведка ледовой обстановки вокруг теплохода «Сомов», зажатого льдами в Антарктиде в период полярной ночи, и выданы рекомендации по выводу его из ледового плена. По результатам полётов станций на предприятии создан центр обработки данных ДЗЗ, а также обширный, интенсивно используемый фонд радиолокационных снимков поверхности Земли.

Программа «Алмаз» закончила свою историю с исчерпанием созданной в конце 1970-х годов материальной части. А в новых исторических условиях создание подобных систем представляется непосильным.

Г.А. Ефремов рассказывал, что американские специалисты, несколько раз бывшие гостями НПО машиностроения в последние годы, с удивлением смотрели на «Алмаз-Т», находящийся в просмотровом зале НПО и с непониманием реагировали на комментарии специалистов: «Как! У вас это было ещё тогда?.. Наверное, это не работало? Что? С успехом прошло все испытания? Непонятно… Просто удивительно…»

Корпус орбитального пилотируемого комплекса «Алмаз», созданного под руководством В.Н. Челомея, до сих пор служит делу дальнейшего развития космонавтики и изучения околоземного пространства. И сегодня он не перестаёт удивлять точностью принятых при проектировании решений.

Всего был выпущен 21 корпус станции, не считая технологических, сделанных для своих нужд на заводе им. М.В. Хруничева. Восемь корпусов было передано НПО «Энергия», шесть корпусов использовались в ЦКБМ для испытаний, семь оставлены здесь же как лётные станции.

Всего в космос было запущено пять станций «Алмаз», из них три орбитально-пилотируемые — «Салют-2», «Салют-3», «Салют-5», а также две автоматические — «Космос-1870» и «Алмаз-1». На орбите также работали четыре станции «Салют» — «Салют-1», «Салют-4», «Салют-6» и «Салют-7». На базе «Алмаза» были разработаны и базовый блок станции «Мир», и служебный модуль «Звезда» орбитальной станции МКС.

Число экспериментов, проведённых на «Алмазах» и «Салютах», превышает десять тысяч. Большинство из них никогда не проводилось и не могло быть проведено ранее. Главные области исследований включают в себя биологию (в том числе биомедицинские исследования и биотехнологию), физику и химию (включая физику и химию жидкостей, материаловедение и квантовую физику), астрономию, космологию и метеорологию.

Сегодня очевидно, что комплекс «Алмаз» по своим техническим характеристикам, по уровню задач, которые он мог решать — в первую очередь, конечно, для обороны да и народного хозяйства страны, — являлся уникальным достижением науки и техники XX века. Все его элементы были отработаны и благополучно испытаны. Но из-за политических амбиций некоторых членов советского руководства ЦКБМ было отлучено от пилотируемой космонавтики.

Важное значение этой программы состоит в том, что «Алмаз» дал мощный импульс развитию всего спектра систем космической техники. Программа «Алмаз» дала толчок дальнейшему развитию космонавтики — военной, научной, гражданской — и вдохнула жизнь в разработку новых космических систем, аппаратуры, технологий, которые стали востребованы этой программой и которые ещё и сегодня не потеряли своей актуальности.

Будни и праздники

Владимир Николаевич приезжал на работу в самое разное время дня, часто в выходные и даже праздничные дни. Нередко ему приходилось бывать и в ЦК КПСС, и в Министерстве обороны, и в ВПК, и в Совмине, и на десятках смежных предприятий. Одни из этих встреч могли уложиться в 15 минут, другие растягивались на весь рабочий день. Прибыв на предприятие, он обычно встречался с конструкторами, со своими замами, со снабженцами, посещал конструкторские отделы, производственные цеха, стендовые испытательные комплексы.

Вот как вспоминает совещания у В.Н. Челомея генеральный директор, генеральный конструктор НПО машиностроения А.Г. Леонов, тогда ещё молодой специалист предприятия: «Это было иногда свойственно Владимиру Николаевичу — зайти к нему в кабинет в 10 утра и выйти в 4–6 вечера. А иногда были и поздние посиделки, до 12-ти ночи. Обсуждаемые вопросы часто перескакивали, рассматривался уже целый ряд других тем, помимо основной темы совещания. Владимир Николаевич переходил от одного вопроса к другому, при этом вызывались дополнительно одни сотрудники, другие, заместители…»

У себя в кабинете он принимал и многочисленных гостей — руководителей и конструкторов смежных предприятий, представителей заказчиков, известных учёных: с большим удовольствием общался с академиком-гироскопистом В.И. Кузнецовым, главным конструктором подводных лодок П.П. Пустынцевым, академиками Л.И. Седовым и В.С. Авдуевским, генералом П.И. Ивашутиным, радостно встречал космонавтов. Рабочий день его, впрочем, как и рабочая неделя, был абсолютно ненормированным: бывало (нечасто), что он оставался на предприятии и на ночь. Правда, чтение лекций по субботам в МВТУ им. Н.Э. Баумана было ему приятно, и он старался их не пропускать.

Случались и форс-мажорные звонки — как неприятные, так и радостные. Один из таких звонков прозвучал в день 65-летия Владимира Николаевича, когда он проводил совет главных конструкторов. Звонил Л.И. Брежнев, тепло поздравил, пожелал здоровья и новых успехов. Участники совета по сияющему виду и ответам Генерального поняли, кто звонит, и почтительно замолкли. Владимир Николаевич был счастлив.

Столь же необязательным было и время обеда. Раиса Ивановна Короткова, секретарь Владимира Николаевича, до сих пор сетует, что об обеде надо было напоминать ему по несколько раз. То есть режима как такового Челомей не соблюдал, да и не признавал он его, был далёк от так называемого динамического стереотипа существования, который, как установлено, облегчает жизнь.

Напряжённый режим его работы можно назвать «сталинским»: как известно, Иосиф Виссарионович почти ежедневно задерживался в кабинете далеко за полночь. Причиной такого режима, очевидно, являлась перегрузка информацией, причём информацией, требующей системного (многостороннего) подхода и необходимого решения следующих из неё задач.

На своё здоровье Владимир Николаевич никогда не жаловался, это было не в его характере. Хотя очевидные проблемы со здоровьем имел. В последние годы жизни он рядком раскладывал на форматке или куске картона цветные таблетки, которые должен был принять, но врачей в его кабинете никто никогда не видел.

«На мой взгляд, самым главным во Владимире Николаевиче была цельность его устремлений, жизненных интересов. Начиная с 30-х годов научную, конструкторскую и организационную жизнь он вёл в одном направлении. Это было развитие советской авиационной и ракетной техники. Будь то проектирование, создание или отработка новых комплексов и ракетных систем или организация работы большого числа творческих и производственных коллективов — везде Владимир Николаевич Челомей отличался глубоким проникновением в суть проблем, полной самоотдачей в поисках единственного правильного решения», — свидетельствует Г.А. Ефремов.

«Мне запомнилась, прежде всего, целеустремлённость Владимира Николаевича и способность не сдаваться ни в каких сложнейших условиях. У него было много периодов в жизни, когда было очень трудно. Я видел его в некоторые из таких сложных ситуаций. Он один из немногих, кто умел несмотря на напряжённость ситуации идти до конца. Можно было успокоиться, отступить, переждать, а он всё время шёл…» — вспоминает А.Г. Леонов.

«Это был человек исключительный, с нестандартным творческим мышлением, с оригинальным, свойственным только ему подходом к сложнейшим проблемам, которые возникали при создании новой техники. Владимир Николаевич был примером целеустремлённости, самоотверженности, увлечённости и преданности делу. Удивляла его колоссальная работоспособность, неутомимость и твёрдая воля. Всё у него было подчинено одному стремлению — достичь поставленной цели. В этом стремлении он никому не давал покоя, прежде всего самому себе. Он не успокаивался до тех пор, пока не только находил пути решения возникающих проблем, но и не реализовывал эти идеи в металле и, тем самым, не получал их экспериментальное подтверждение», — вспоминал первый заместитель генерального директора НПО машиностроения А.В. Хромушкин.

«Владимир Николаевич очень избирательно относился к людям вообще и к своим заместителям в частности. Надо было пройти только ему известный тест, для того чтобы завоевать его доверие. Я это понял, когда изменилось его отношение ко мне, хотя и не понял, что послужило причиной этого», — отмечал заместитель генерального конструктора НПО машиностроения Д.А. Минасбеков.

«Я проработал с Владимиром Николаевичем 23 года. Что же я могу сказать о нём в итоге? Во-первых, он был Великий Конструктор. Именно так я хочу назвать его, с двух больших букв, отвлекаясь от его официальных титулов. С уверенностью могу сказать, что ни в ракетно-космической технике, ни в авиации не было и нет человека, который бы столько сделал для наших Вооружённых Сил, для обороны нашей Родины в послевоенные годы. Его творчество было потрясающе многогранным. На всех направлениях деятельности он создавал нечто удивительное, новое, открывавшее перспективы на многие годы.

Во-вторых, он был очень сложным и тяжёлым в повседневной жизни человеком. Речь идёт не о служебной требовательности. Порой после встречи с ним хотелось бежать куда глаза глядят.

Но есть и другая сторона во всём этом. Он был подлинным романтиком, поэтом своей работы. Он умел, когда был в хорошем настроении, так рассказать о предстоящей работе, что нельзя было не загореться так же, как загорался он сам. Мы знали, какой бы трудной ни была задача, если он взялся её решить — это реальность, но нужно работать и работать. И уходили прочь обиды, и забывалась тяжесть повседневности. Появлялась гордость от участия в больших делах, душой которых был он», — писал заместитель главного конструктора ЦКБМ Б.А. Николаевский [80].

Владимир Николаевич как автор научных трудов был не особенно плодовит. Известно немало крупных научных сотрудников, профессоров, руководителей предприятий, имеющих более семисот научных работ. У Владимира Николаевича их не больше 140. Двадцать пять публикаций вышли у него до 1938 года, то есть в возрасте, когда большинство ещё тянет студенческую лямку, во времена, когда публикаций по соображениям престижа ещё вовсе не было. А вот по части заявок и авторских свидетельств, которые сегодня именуются патентами, он явно среди лидеров. Пусть общее их число и не представляется запредельным: сегодня их известно 68, но на самом деле их, по-видимому, более 70. Среди них 18 заявок индивидуальных, то есть имеющих только одного автора! А это исключительный результат. Наименования заявок, специально рассекреченных к столетию В.Н. Челомея, свидетельствуют о его проникновении во все детали широчайшего фронта проводимых под его руководством работ, о привлечении в авторские коллективы и главных конструкторов, и академиков, и крупных руководителей.

Конкурировать здесь могли только записные изобретатели-фанаты и начальники патентных отделов предприятий, поднаторевшие в подаче заявок. Кроме того, у Владимира Николаевича есть свидетельство на открытие, а это уже большая редкость — за всю советскую историю зарегистрировано около четырёхсот открытий. Ещё две заявки на открытия Владимир Николаевич подавал в последний год жизни, но время не дало ему пройти все необходимые бюрократические процедуры.

Среди соавторов В.Н. Челомея безусловным лидером является Г.А. Ефремов — 24 совместных авторских свидетельства, это если не рекордный (подобной статистики, увы, никто не проводил), то, во всяком случае, очень внушительный результат. Вторым был С.Б. Пузрин — десять совместных авторских свидетельств, далее Н.М. Ткачёв и А.В. Хромушкин — по семь, Г.А. Иванько — шесть, А.И. Эйдис — пять, А.В. Благов, В.П. Гогин, Б.Н. Натаров, И.С. Чистяков по три совместных авторских свидетельства.

Конечно, при столь широком многообразии сложнейших и ответственнейших работ, дополненных в 1974 году работой на посту депутата Верховного Совета СССР, Владимиру Николаевичу требовались помощники — те, кто мог подготовить справочный материал, статистическую справку, а при необходимости и написать проект доклада или технического решения: в 1974 году на должность помощников генерального конструктора были приняты толковые и хорошо зарекомендовавшие себя 35-летние инженеры В.П. Царёв и В.М. Чех.

«Я был проектантом, занимался этим уже 15 лет, — вспоминал позднее В.П. Царёв, — стал уже ведущим специалистом. В этот момент меня неожиданно вызвал Челомей и сказал, что хочет, чтобы я был его помощником. Я отвечал, что вообще-то я не очень хочу, потому что знаю, какая работа будет у него, — день, ночь, всё подряд. Он сказал: “Ну, ты подумай день, а потом приходи”. Я пришёл к нему через день и сказал, что нет, не хочу. “Понимаешь, какое дело, — возражает мне Челомей, — можно ведь и по-разному. Если ты не будешь выполнять моё поручение, то я по закону имею право тебя перевести на другую работу, например подметать двор”. Посмеялся: “Кончай дурака валять, приступай к работе”. Начал я у него работать. Надо сказать, что он к своим помощникам относился в общем-то хорошо, никогда не устраивал жёстких нагоняев, но требовал, требовал строго» [151].

«Я был начальником бригады тематического планирования 19-го отдела, когда был вызван к нему в кабинет, — рассказывал В.М. Чех. — До этого я несколько раз встречался с Владимиром Николаевичем на совещаниях, но никогда не общался с ним. Наша беседа длилась около сорока пяти минут. Мне были заданы различные вопросы по моему образованию, по семейному положению, о родителях, о работе, о дальнейших планах, о взаимоотношениях с руководством предприятия, конструкторами, начальниками отделов и цехов. Я отвечал как можно лаконичнее, понимая занятость Генерального, но не смысла моего вызова к нему. Во время моих ответов он, склонив голову, пристально и внимательно смотрел на меня поверх очков и приветливо улыбался. В конце разговора он спросил — нравится ли мне работа в отделе 19, я ответил, что доволен. Проводив меня до двери, он спросил: “Как вы думаете, что на человека больше действует — наказание за допущенные ошибки или ожидание неотвратимости наказания?” Я ответил, что ожидание. Он выразил удовлетворение беседой и сказал: “Продолжайте работать!” Я так и не понял цели моего вызова и, помня его вопрос на выходе из кабинета, думал: в чём же я провинился?

На второй день я вновь был приглашён к Владимиру Николаевичу, вошёл к нему в кабинет с трепетным волнением. Он шагнул ко мне навстречу, пожал мне руку и объявил как о деле решённом: “С сегодняшнего дня вы будете работать у меня помощником. Ваше рабочее место в комнате П.П. Павлова (П.П. Павлов был до этого единственным помощником В.Н. Челомея. — Н. Б.). С вами будет работать В.П. Царёв из КБ-1. О формальностях и технических направлениях позже”. Он внимательно посмотрел мне в глаза, пожелал успехов и ушёл во внутренний кабинет».

В.Н. Челомей отдал космонавтике более тридцати лет своей творческой жизни. Он является одной из ярчайших фигур в славной плеяде главных конструкторов ракетно-космической техники. Он был единственным в мире конструктором боевых межконтинентальных баллистических ракет, в то же время создавшим целую серию крылатых ракет, космических аппаратов и систем, долговременных орбитальных станций. Его идеи часто опережали время, поначалу казались нереализуемыми и вызывали неприятие у многих руководителей ракетно-космической отрасли и других высокопоставленных лиц. Тем не менее тщательная проработка научного обоснования новых предложений, хорошо продуманная экспериментальная база, как правило, пробивали дорогу новым идеям.

Именно В.Н. Челомей, как пишет один из создателей системы ПКО К.А. Власко-Власов, «по настоянию заказывающих управлений Министерства обороны стал прорабатывать вопросы создания космических систем для поражения наиболее опасных ИСЗ противника, пролетающих над территорией СССР (шифр “ИС”, заказчик — войска ПВО страны), и обнаружения надводных кораблей (шифр “МКСН”, заказчик ВМФ).

ОКБ-52 Министерства общего машиностроения (MOM), мощнейшая организация того времени, которой руководил Челомей, было способно решить все вопросы, касающиеся ракетно-космических средств этой системы» [21].

К 1965 году общая численность ОКБ-52 превысила семь с половиной тысяч человек, при этом более половины всего кадрового персонала составляли работники в возрасте до 35 лет. В то же время комсомольская организация фирмы, как вспоминает первый секретарь комитета ВЛКСМ ОКБ-52 в 1963 — 1966 годах Л.Е. Макаров[65], к 1965 году составила более двух тысяч человек. «Это была огромная армия молодёжи со своими интересами, проблемами и возможностями. В это время важно было, чтобы каждый специалист “с колёс” по специальности нашёл своё место в КБ и на производстве, вписался в коллектив предприятия» [61].

Владимир Николаевич понимал это в числе первых. С его помощью и под руководством комитета комсомола на предприятии были созданы Совет молодых специалистов и Совет молодых рабочих, развернувших и подготовку выставок и конференций, и проведение конкурсов на звание «Лучший по профессии»…

Отдельным вопросом, требовавшим незамедлительного решения, была организация быта и досуга молодёжи. На предприятии проводятся фестивали художественной самодеятельности, создаётся Клуб интересных встреч, команда КВН…

Опираясь на поддержку предприятия, комсомол взял под свою опеку молодёжное строительство. За короткий период были построены несколько комсомольских многоквартирных домов, на пустом месте вырос красавец стадион, рядом с предприятием появилось молодёжное кафе «Алёнушка», вдоль пруда была обустроена так называемая комсомольская дорожка…

В феврале 1964 года, получив у Владимира Николаевича запрошенное письмо в адрес Краснодарского крайисполкома и Геленджикского горисполкома, в Краснодарский край вылетел первый секретарь комитета комсомола предприятия Л.Е. Макаров. Со свойственным молодости задором он сумел в течение короткой командировки решить вопросы, на которые порой уходили годы, и уже в июне 1964 года тёплая приморская полоса в районе посёлка Архипо-Осиповка, получившая название комсомольско-молодёжного лагеря «Звёздный» (впоследствии «Рассвет»), приняла первых отдыхающих — строителей.

Владимир Николаевич умел привлечь и задействовать силы комсомола в духе его лучших традиций. С его помощью дело было поставлено так, что не оставалось равнодушных: одни находили применение своим физическим силам, другие — коллективизму, третьи — способности решать творческие задачи…

В 1965 году при участии коллектива Челомея были начаты работы над космической системой обнаружения стартов межконтинентальных баллистических ракет по излучению факелов их двигательных установок. Следуя замыслам Челомея, несмотря на многочисленные организационные и даже политические изменения в стране, система первого этапа противоракетной обороны, включавшая обнаружение стартов баллистических ракет с континентов, морей и океанов, была создана, испытана и принята на вооружение 25 декабря 1996 года [137].

Блестящие организаторские способности помогли В.Н. Челомею создать надёжный творческий коллектив, способный не только решать сложнейшие научные и технические задачи, но и преодолевать организационные трудности, вызванные внешними причинами. В «лихие 90-е» коллективу помогло выжить и не утратить творческий потенциал разнообразие тематики.

Вплотную занимаясь разработкой и созданием образцов ракетно-космической техники, В.Н. Челомей не оставлял научную работу. Его основные труды посвящены теории колебаний, динамической устойчивости упругих систем, конструкции и динамике машин, теории сервомеханизмов. Значительные результаты получены в развитии методов прикладной математики.

Одно из его важнейших теоретических исследований касается проблем устойчивости упругих динамических систем. Впервые в этой области механики им была составлена система линейных дифференциальных уравнений с периодическими коэффициентами и разработан метод приближённого решения этой задачи. Были предложены практические рекомендации для определения областей неустойчивости сложных систем. В дальнейшем академик Челомей расширял класс рассматриваемых систем, в ряде случаев получил аналитические решения. Большинство его теоретических работ заканчивалось выводом расчётных формул, которыми удобно пользоваться на практике. Вклад В.Н. Челомея в решение проблем динамической устойчивости упругих систем признан в мировой науке основополагающим.

Академик Е.А. Федосов, многие годы работавший с В.Н. Челомеем, сохранил о нём добрую память:

«Мне пришлось всё чаще встречаться с В.Н. Челомеем на различных заседаниях и совещаниях. Кстати, очень скоро он предложил мне перейти преподавать на его кафедру в звании профессора… А эта кафедра — М-2 — профилировалась по крылатым ракетам и космическим аппаратам, и мне интересно было читать студентам лекции, связанные с деятельностью нашего НИИ-2 (предшественник Государственного НИИ авиационных систем. — Н. Б.).

…Владимир Николаевич читал аспирантам лекции по теории колебаний, которые я посещал. Его аспирант Игорь Михайлович Шумилов был моим приятелем. Заместителями Челомея были Владимир Александрович Модестов и Валерий Ефимович Самойлов, с которыми я тоже был отлично знаком, а с Модестовым мы учились вместе ещё в средней школе. Так что у меня сложились достаточно тёплые и дружеские отношения с окружением Челомея, и, конечно, эти люди способствовали моему более близкому знакомству с самим Владимиром Николаевичем.

Когда я добился первой аудиенции с ним и рассказал ему о возможных работах института по его тематике, то сразу почувствовал очень благожелательное отношение с его стороны и к себе, и к институту. Он тут же предложил нам включиться в работу, поскольку мы были одним из ведущих институтов в стране, занимавшихся самонаведением ракет».

«Владимир Николаевич Челомей, — пишет Е.А. Федосов, — был очень интересным человеком. Работая в авиационной промышленности, многие из нас смотрели на него как на личность, я бы сказал, авантюрного склада. Он брался за сложнейшие крупные программы, проекты глобального масштаба, не имея хорошего научно-технического задела. Формируя свои космические программы, создавая знаменитую “сотку” — межконтинентальную баллистическую ракету лёгкого класса УР-100, которая и стала в своё время одной из составляющих ракетно-ядерного щита СССР, он шёл к намеченной цели путями, которыми до него никго не ходил. Он довольно успешно стал работать над УР-500 — “пятисоткой”, и одновременно над космическими системами. Но элемент авантюризма, применения “рискованных” технологий был присущ Челомею. Он брался совершенно безбоязненно за эти крупнейшие проекты, руководствуясь одним правилом: “Главное раскрутить маховик, а когда сделаешь это, то он уже сам будет крутить тебя”.

Поэтому он “раскручивал маховик”, подключая к реализации своих планов как можно больше организаций, НИИ, учёных, инженеров — и что же? Как правило, техническая система действительно “поддавалась” ему. В авиационной промышленности он был известен как лидер, предлагающий экстравагантные, сногсшибательные проекты, которые по тем временам казались совершенно фантастическими.

Но как профессор МВТУ — это был классический профессор: очень требовательный, строгий, не допускающий никаких вольностей. Бедные его аспиранты стонали, потому что диссертации он заставлял переделывать по нескольку раз. Он лично читал каждую главу научной работы. Аспирантов он отбирал сам, но это были люди, которых он понимал, благоволил к ним и опекал. В нём странным образом уживались, казалось бы, совершенно исключающие друг друга качества: с одной стороны — авантюризм в технике, с другой — абсолютная честность и строгость в подходах ко всему, что касалось науки. Он был прекрасным механиком-аналитиком, одним из ведущих специалистов в области теории колебаний, причём занимался нелинейными колебаниями, параметрическими резонансами. По этой теме — теория параметрических резонансов — В.Н. Челомей защитил докторскую диссертацию. Оппонентом у него выступал академик Николай Николаевич Боголюбов, который в то время тоже был одним из ведущих специалистов по теории колебаний… Он очень высоко оценил труд В.Н. Челомея, всегда поддерживал его, даже когда Владимир Николаевич стал уже академиком. Я думаю, что Н.Н. Боголюбов видел в нём прежде всего блестящего учёного, механика-аналитика, который тонко понимал механику процессов колебаний, и в то же время мало знал В.Н. Челомея как оригинального организатора и конструктора, бравшегося за очень сложные проекты.

Классическая схема воплощения в жизнь сложной системы выглядит просто. Надо вначале создать научно-технический задел, некую базу, чтобы быть уверенным, что задача решается, а уж после этого идти на многомиллиардные затраты. Челомей же шёл на них с ходу… Возможно, это было исторически оправдано тем, что так он действовал в начале становления космонавтики, ракетной техники, в условиях жёсткого соревнования с США, в разгар “холодной войны”. Да к тому же он должен был вписаться в компанию таких уже маститых ракетчиков, как С.П. Королёв и М.К. Янгель, которые успешно создавали межконтинентальные баллистические ракеты, конкурируя между собой, но совсем не желали видеть в своей компании ещё кого бы то ни было. Челомей ведь был “чужаком” — из авиационной промышленности, да и время прорыва выбрал не лучшее — начало 1961 года, когда уже вовсю сияла звезда Королёва» (138].

Конечно, можно сказать, что В.Н. Челомей опирался на Н.С. Хрущёва, который очень ему симпатизировал и всесторонне его поддерживал.

Симпатии возникли не на пустом месте. Во-первых, Владимир Николаевич как специалист оказался очень кстати для Никиты Сергеевича в момент его борьбы «со сталинизмом». Во-вторых, у В.Н. Челомея нашёл свою «точку приложения» сил сын Хрущёва Сергей, только что выпущенный МЭИ, на которого с известной степенью испуга смотрели кадровики многих известных фирм.

В этой связи весьма характерна зарисовка, сделанная известным конструктором первой системы ПРО А-35 Г.В. Кисунько, тогда находившимся в апогее своей славы и влияния:

«Для отбора молодых специалистов я направил в Госкомитет одного из своих замов — Елизаренкова, который просмотрел представленный ему список и сделал пометки напротив отобранных фамилий. Замминистра по кадрам спросил у него:

— А почему вы обошли вот эту точку в списке?

В указанной им точке значилось: “Хрущёв Сергей Никитич”.

— У нас уже был один Сергей. Был да сплыл, — не задумываясь выпалил Елизаренков.

Только много лет спустя узнал я об этой самодеятельности и пришёл в неописуемую ярость.

— Вы дурак или провокатор? — спрашивал я Елизаренкова. — Неужели вы не понимаете, что ваша выходка стала известна Никите Сергеевичу как исходящая не от вас лично, а от меня как главного конструктора? Понимаете ли вы, что предложение замминистра не могло быть сделано без согласия Хрущёва-старшего? Наконец, понимаете ли вы, что все катаклизмы, переживаемые нашим коллективом, являются прямым отголоском вашей дурацкой выходки?» [56].

В.Н. Челомей обладал богатейшей научной фантазией, был человеком увлечённым. По мнению Г.А. Ефремова, он, если можно так выразиться, отдыхал на занятиях со студентами от колоссального груза ответственности, угнетавшего его. Обращаясь на лекциях к студентам, он говорил: «Не думайте, что всё уже открыто и сделано в механике, в этой одной из древнейших наук».

Если даже взглянуть на результаты работы челомеевского ОКБ предельно критично, то можно заметить, что абсолютно все работы, которые ему поручались, коллектив выполнял на самом высшем уровне, то есть созданные им разноплановые крылатые ракеты, так же как и ракеты баллистические, принимались на вооружение, великолепная тяжёлая ракета-носитель до сих пор используется в космических программах, космические аппараты, в том числе и пилотируемые, запускались на орбиту, испытывались и отрабатывались иные системы, рассказ о которых будет написан ещё не завтра.

В то же время ОКБ Челомея было лишено возможности создания тяжёлой ракеты УР-700 и лунного космического корабля ЛК-700; доводки лёгких космических самолётов (ЛКС). (Позднее эта идея нашла развитие в американской программе «Спейс-Шаттл» и в советской программе «Буран».) Тогда же были прекращены работы по системе противоракетной обороны «Таран», бывшей в разработке с 3 мая 1963 года; в другие руки были переданы и созданные под руководством Челомея ИСы — истребители спутников, и конструкции созданных и совершивших несколько пилотируемых космических полётов станций «Алмаз» — «Салют»; уже во времена Горбачёва были прикрыты работы по сверхзвуковой стратегической крылатой ракете «Метеорит» сдельностью более 5000 километров… Конечно, не всё проходило гладко, случались и сбои, и аварии, но катастроф при испытаниях челомеевской техники не было.

Челомей всегда боролся за реализацию предложенных им проектов. Так, 18 мая 1981 года на заседании Гостехкомиссии по созданию ЛКС он сказал:

«ЛКС давал большие возможности. Когда я вышел с этим предложением, то мне сказали: этого недостаточно, и мы выдвинули другие предложения.

Я не претендую на абсолютную правоту, но считаю, что исследования на ЛКС вести нужно. Я угнетён тем, что комиссией сделан вывод о невозможности поражения стартующих МБР. Я прошу комиссию дать мне возможность сделать один-два ЛКС, продолжить работу».

Владимир Николаевич всегда приветствовал новые направления работы, нередко выступая их инициатором. Так, в 1970 году по настоянию Челомея в ЦКБМ был организован отдел, которому наряду с другими задачами было поручено проводить съёмку всех видов испытаний. Начальником этого отдела был назначен Г.Я. Глоба.

«Челомей уделял большое внимание кинофоторегистрации испытаний, — вспоминает он. — Мне пришлось ездить на все виды и типы испытаний, часто докладывать Владимиру Николаевичу. В это время я часто стал бывать у него и дома, и на даче: требовалось согласовывать киносценарии, решать другие возникавшие при этом вопросы. Наши сотрудники снимали все подготовки и пуски. Устанавливались кинотеодолиты, которые снимали траектории полёта ракет во время пусков. После обработки киноплёнки Владимир Николаевич лично просматривал все материалы, для чего у него в кабинете была сооружена кинобудка и повешен экран. Впоследствии из отснятых киноматериалов с помощью киностудии Министерства обороны изготавливались кинофильмы по изделиям, которые Генеральный показывал руководству.

Конечно, обращение к киносъёмке было очень эффектным, необходимым и полезным приёмом. При этом достигалось сразу несколько целей: конструкторы могли видеть результаты испытаний спроектированных ими изделий, что Челомей считал абсолютно необходимым; по результатам испытаний принимались соответствующие решения и проводились доработки; Челомей мог показывать смонтированные фильмы заказчикам, соисполнителям и контролирующим органам, что всегда было полезно и чаще приводило к положительному результату».

Известны встречи В.Н. Челомея с одним из основателей физтеха академиком В.В. Струминским несколько раз горячо, но тайно обсуждавшим с ним «сумасшедшие идеи».

Случались и официальные праздники, которые Челомею по протоколу приходилось посещать. Участник одного из юбилейных концертов ветеран НПО машиностроения Е.И. Соловьёв вспоминал:

«5 ноября 1967 года на сцене конференц-зала ЦКБМ был дан концерт силами нашей самодеятельности, посвященный 50-летию Великой Октябрьской социалистической революции. Это был, без сомнения, лучший из концертов, представленных когда-либо на сцене предприятия. Вдохновения нам было не занимать. Оно шло от наших производственных успехов, от обилия интереснейшей работы, от наших юных, задорных лет. А ещё нас существенно вдохновляло присутствие на концерте Владимира Николаевича.

Перегруженный производственными заботами, он очень редко бывал на наших творческих мероприятиях. Но этот концерт в честь полувекового юбилея советской власти он посмотрел от первого до последнего выступления, горячо аплодируя своим сотрудникам, умеющим не только трудиться за станком и у кульмана, но и имеющим, плюс к этому, “божью искру” — таланты в различных областях искусства.

Юбилейный концерт, режиссуру которого осуществили Эдуард Попов и Николай Черников, удался на славу. А после концерта Владимир Николаевич прошёл за кулисы, сердечно поблагодарил участников концерта, каждому пожал руку и преподнёс нашим артистам пребольшущую корзину с набором вкуснейших пирожных…»

Из воспоминаний бывшего командира группы космонавтов-испытателей ЦКБМ В.Г. Макрушина:

«В одну из пятниц 1972 года, уже после окончания рабочего дня, Владимир Николаевич возвращался из КИЦа, где началась отработка первой лётной пилотируемой станции комплекса “Алмаз” (“Салют-2”).

У входа в 24-й корпус он обратился к М.И. Лифшицу с просьбой организовать на нашем предприятии телефонную ЗАС-связь. Михаил Ильич, очевидно, понимая, что рабочий день у военных закончился, пообещал в понедельник связаться с командиром войсковой части И.Д. Стаценко и решить вопрос.

Войдя в приёмную, Владимир Николаевич попросил своего секретаря Зою Сергеевну связать его с И.Д. Стаценко. Через минуту генерал был на связи. Поговорив с ним о делах, как бы между прочим Владимир Николаевич спросил о возможности установки у нас ЗАС-связи, на что получил положительный ответ.

Закончив разговор, он, уже обращаясь к М.И. Лифшицу, сказал: “Вот видишь, Михаил Ильич, а ты отложил на понедельник. Разучился работать”»…

Рассказывает бывший начальник отдела лётных испытаний НПО машиностроения Л.М. Шелепина:

«Полным ходом шла отработка ОПС. Была организована круглосуточная работа, назначены ответственные дежурные из руководителей направлений.

В один из вечеров Владимир Николаевич зашёл в КИЦ. Ознакомившись с результатами отработки, он неожиданно спросил, где можно ночью отдохнуть, если будет такая необходимость.

— Вот Борис Михайлович (Б.М. Евдокимов — в то время начальник отдела 32) вдруг захочет отдохнуть или я, например, а может, Сергея Александровича (С.А. Афанасьев — министр общего машиностроения, часто посещавший нашу организацию) застанет здесь позднее время.

После этого он прошёл по помещениям КИЦа, чтобы убедиться в реальности своего предложения. В считаные дни в КИЦе была организована комната отдыха с китайскими полотенцами, телевизором.

Однажды Владимир Николаевич, будучи в хорошем настроении, вдруг спросил о комнате отдыха. В этот день ответственным дежурным был Абдулгани Жамалетдинов — ведущий конструктор комплекса “Алмаз”. “Сегодня моё дежурство, вот я и опробую”. Посмотрев на Абдула, Владимир Николаевич отрезал: “Ты что, сюда спать пришёл?” Улыбка у дежурного сразу пропала».

В 1974 году, в день 60-летия В.Н. Челомея, инициативная группа регулировала поток поздравляющих. Один лишь перечень фамилий деятелей науки, техники, руководителей организаций, предприятий и заводов занял бы целую страницу. Вот авторитетнейшие деятели науки и техники СССР, поздравившие В.Н. Челомея: В.С. Авдуевский, И.И. Артоболевский, С.А. Афанасьев, А.И. Берг, С.А. Гаврилов, С.В. Ильюшин, С.Н. Ковалёв, А.Д. Конопатов, В.И. Кузнецов, М.Я. Маров, Г.А. Николаев, П.С. Плешаков, П.В. Пляксин, П.П. Пустынцев, В.А. Пухов, Н.М. Рудный, Г.И. Северин, Л.И. Седов, В.В. Сычёв, П.О. Сухой, А.А. Туполев, Л.Т. Тучков, Н.К. Цикунов и многие другие.

Профессор А.В. Ильичёв вспоминал:

«С 1980 года мне довелось быть заместителем В.Н. Челомея по диссертационному совету. В этой связи хотелось бы поделиться воспоминаниями о председателе совета.

Надо сказать, что сам кандидатский совет был необычным: на его заседаниях присутствовали выдающиеся учёные с мировыми именами: академики В.С. Авдуевский, Н.Н. Боголюбов, А.А. Дородницын, К.С. Колесников, В.И. Кузнецов, Е.П. Попов, Ю.А. Рыжов, Л.И. Седов, Е.А. Федосов, В.И. Феодосьев; член-корреспондент Э.И. Григолюк…

Проблем с обеспечением кворума у нас не было, потому что каждый из учёных считал за честь побывать на фирме В.Н. Челомея. Конечно, приезжали не к будущему кандидату наук, а к председателю совета.

К проведению совета Владимир Николаевич тщательно готовился. Он лично присутствовал на предзащите, ставил перед соискателями острые вопросы.

Вспоминается эпизод, когда один из соискателей “похлопал” по плечу классиков, назвав такие фамилии, как Эйлер, Больцман, Фурье. Услышав это, В.Н. Челомей с хитринкой в глазах спросил, в какой стране, когда и что было сделано этими учёными.

Соискатель растерялся и не смог точно ответить на вопрос. Тогда В.Н. Челомей подробно и ярко рассказал о каждом названном учёном. И мы, все присутствующие, поняли, что если называется фамилия великого учёного, необходимо знать не только, что он сделал в узкой области знаний, но и в каких условиях жил и работал, иметь полное представление об этом человеке. Это — челомеевский подход!

В плане отношения к науке у В.Н. Челомея была исключительно высокая требовательность к проводимым исследованиям. При этом важное значение придавалось форме представления материалов исследования.

Не менее высокие требования В.Н. Челомей предъявлял к каждой фразе кандидата, к каждому приведённому им научному положению. Так вырабатывался “почерк” В.Н. Челомея, его отношение к людям и их труду.

Чем больше проходит времени, тем чётче и зримее становятся талант и величие дел В.Н. Челомея — этого необычного, оригинального и грандиозного человека».

Г.А. Ефремов даёт свою оценку его увлечённости:

«Помнится, когда перед его юбилеями конструкторы, учёные, видные государственные деятели готовили ему поздравления и пытались разузнать про его увлечения, хобби Генерального конструктора, ничего, кроме работы, правда весьма многообразной и многоплановой, не обнаруживалось. Могу подтвердить, что работа занимала всё его время, все его мысли и силы. Ему не требовалось хобби. Иногда начинается некоторое “улучшение” образа Владимира Николаевича Челомея рассказами о его увлечениях музыкой, спортом и т. д., и хочется спорить. Да, всё это было в его жизни, но на заднем плане, фоном».

В июне 1984 года к 70-летию Генерального было решено подготовить адрес и скромный сувенир — поздравить с юбилеем и награждением орденом Ленина.

В качестве сувенира была выбрана адресная папка из натуральной яшмы. В поздравлении было сказано, что Генеральным конструктором уже созданы комплексы «Гранит», «Базальт», «Аметист», «Малахит», «Алмаз» и что вскоре будет и комплекс «Яшма». Текст адреса готовили сообща. Один вариант — стихотворный, второй — традиционный, прозаический. После бурного обсуждения по совету А.И. Эйдиса был одобрен прозаический вариант.

Вариант стихотворного поздравления сохранился, и даже по его первым строкам можно оценить праздничную атмосферу, которая тогда царила на предприятии:

О домашних праздниках с участием Владимира Николаевича вспоминает Людмила Алексеевна Гвишиани-Косыгина: «В майские праздники Владимир Николаевич, приходя в гости, мог принести маленькие ракеты, которые пускались во дворе, когда начинало темнеть. Радовались не только дети, но и все собирающиеся в эти дни в нашем доме, серьёзные взрослые люди. Самую большую радость выражало лицо Владимира Николаевича» [23].

Среди десятков мемуаров, оставленных советскими политиками, хозяйственниками, учёными, конструкторами, военными, можно выделить три книги, отличающиеся резко негативной оценкой признанных авторитетов науки и техники, конструкторской мысли. Это мемуары достаточно известных главных конструкторов Г.В. Кисунько, В.Н. Бугайского, Л.Л. Селякова. Кисунько подвергает беспощадной и тенденциозной критике А.А. Расплетина, А.Л. Минца, В.Д. Калмыкова; Бугайский жёстко, за пределами принятого, критикует С.В. Ильюшина, А.А. Гречко, С.А. Афанасьева; Селяков разбирается с А.Н. Туполевым. При этом все трое жёстко критикуют В.Н. Челомея.

При несомненной ценности представленного авторами фактического материала и раскрывающих многие коллизии развития отечественной техники воспоминаний необходимо заметить, что создавались они в конце 1980–1990-х годах, когда были торпедированы не только оборонка и в значительной степени промышленность, но разрушалось государство, которому эти, уже весьма пожилые к тому времени, люди честно служили все свои годы; восторжествовали наглость и безграмотность, были подорваны моральные и нравственные устои общества. Развал страны совершался под улюлюканье и паясничанье СМИ, что оказывало своё влияние на большинство пишущих в ту пору. Тенденции эти отнюдь не исчезли, но стали коварнее и изощрённее. Именно эти обстоятельства прежде всего повлияли на названных авторов, в то время завершавших и свои воспоминания, и жизненный путь, когда объективный взгляд на сложнейшие аспекты технических проблем или на человеческие поступки и отношения в конкретном историческом контексте становился им недоступен, деформируясь под ударами рушившейся государственности.

Первопроходцы космоса

Генерал-лейтенант авиации Н.П. Каманин, которому была поручена подготовка космонавтов, записал в своих дневниках, что «2 сентября 1966 года доложил маршалу Руденко предложения по распределению космонавтов». Среди нескольких типов названных программ и кораблей были два, касавшиеся предприятия В.Н. Челомея: «Алмаз», для полётов на которых тогда предполагались Беляев, Шонин, Матинченко, Дёмин, Заикин, Воробьёв, Лазарев, и Л-1 — корабль для облёта Луны с помощью носителя УР-500К, для полёта на котором были отобраны Волынов, Добровольский, Воронов, Колодин, Жолобов, Комаров, Быковский.

Повторюсь, что Н.П. Каманин до 1966 года упоминает о В.Н. Челомее лишь опосредованно, кратко повествуя о запусках созданных под его руководством кораблей или в связи с беседами с С.П. Королёвым.

Так, 14 сентября 1965 года он записывает в дневнике:

«Во время моих занятий в секретный отдел зашёл Королёв. Он предложил мне побеседовать один на один. Через несколько минут мы встретились в комнате технического руководства и более двух часов обсуждали вопросы подготовки полётов “Восхода” и “Выхода”, организации “штурма” Луны и проблемы объединения космоса в ВВС. Договорились, что после полёта “Восхода” с экипажем вплотную займёмся Луной. Королёв сказал, что здесь, на полигоне, он ещё раз беседовал с маршалом Крыловым по вопросу объединения космоса в ВВС и убеждал Крылова в необходимости такого шага. Крылов ответил, что он не против передачи космоса в ВВС, но его смущает вопрос использования ракетных полигонов. Королёв рассказал мне и о том, как обсуждались и решались в ЦК и правительстве вопросы подготовки облёта Луны и экспедиции на Луну. По мнению Сергея Павловича, Челомей с использованием своей ракеты УР-500 не сможет без стыковки выполнить облёт Луны. Королёв предлагал Челомею вместе заняться стыковкой, но последний решил делать новую ракету УР-700 и обойтись без стыковки».

Лишь запись Н.П. Каманина от 28 декабря 1966 года рассказывает о посещении ЦКБМ, о впечатлениях, которые произвели на него фирма и сам Владимир Николаевич:

«С большой группой генералов и офицеров ВВС (17 человек) был в ОКБ-52 у В.Н. Челомея. Владимир Николаевич был очень любезен и в течение пяти часов лично знакомил нас с ходом работ в ОКБ-52 по космической тематике. Мы прослушали отличную лекцию, просмотрели кинофильмы, ознакомились с музеем, побывали в цехах.

Впервые я побывал в ОКБ Челомея вместе с маршалом Вершининым в 1961 году. За прошедшие с тех пор годы мы много раз встречались с Челомеем, но это были встречи на заседаниях, совещаниях и приёмах — деловых встреч за эти пять лет не было. Всё это пятилетие я взаимодействовал с Королёвыми его сотрудниками, а последний год — с Мишиным. Приятно было отметить, что за это время конструкторская и производственная база ОКБ-52 заметно окрепла и расширилась. На всём, что мы видели (ракеты и космические корабли), заметно влияние культуры авиационного производства: продуманность планов и проектов, высокое качество изделий, ювелирная отделка деталей — всё существенно лучше, чем в ОКБ-1.

…На базе УР-500 и “сотки” Челомей разработал проект ракеты УР-700, который одобрен экспертной комиссией MOM, но пока нет решения о её постройке. На строительство детища Королёва ракеты Н-1 страна уже израсходовала сотни миллионов рублей, и сейчас строить УР-700 параллельно с Н-1 наши руководители не решаются. Американская ракета “Сатурн-5” будет выводить на орбиту высотой 200 километров 130 тонн, наша ракета Н-1–95 тонн, а ракета УР-700 способна поднять 145 тонн. Почти по всем показателям УР-700 лучше “Сатурна-5” и значительно лучше ракеты Н-1. Ракета Н-1 была задумана 5–6 лет назад, и вполне естественно, что её расчётные и конструкторские данные хуже, чем у УР-700, но прекратить разработку Н-1 уже невозможно — её надо обязательно довести до конца. Вполне возможно, что именно ракете Н-1 выпадет честь доставить первых людей на Луну, но сейчас уже ясно, что дальнейшая модернизация Н-1 невозможна, нужно создавать новую, более мощную ракету. Такой ракетой может стать УР-700, и работы по ней надо бы начинать немедленно, однако Смирнову и Устинову трудно решиться на постройку УР-700, так как именно они поддержали Королёва с его Н-1 и отодвинули в тень проект Челомея. Сложилась очень трудная ситуация, из которой Челомей ищет выход, добиваясь поддержки военных и сильных мира сего, но пока он не получил ощутимой помощи. Первые опыты Челомея в создании пилотируемого ракетоплана не пошли дальше бумаги, он добился некоторого успеха лишь со спутниками-автоматами.

Сейчас главной задачей для себя Челомей считает создание орбитальной станции “Алмаз”. Я побывал в “Алмазе”, внимательно ознакомился со всеми его отсеками и пришёл к выводу: это хороший многоцелевой корабль. Предполагается, что “Алмаз” будет находиться на орбите не менее года. Через каждые два месяца к “Алмазу” будет подходить транспортный корабль для смены экипажа из трёх человек. “Алмаз” задуман и осуществлён в металле неплохо, но у нас пока нет уверенности, что в 1967–1968 годах мы сможем держать экипажи на орбите по два месяца. Более вероятно, что смена экипажей будет производиться чаще. В дальнейшем, после осуществления специальных мероприятий и установки на “Алмазе” дополнительного оборудования, смена экипажей станет возможной через 2–3 месяца.

Принятым три года назад решением ЦК и Совмина Челомей обязан был готовить корабль для облёта Луны, а Королёв — корабль для экспедиции с высадкой на Луне. Это решение не было выполнено, Королёв добился того, чтобы строительство лунных кораблей и для облёта, и для экспедиции было поручено ему. После ухода Хрущёва Королёв легко добился победы над Челомеем, но эта “лёгкая победа” отняла у нас почти два года: Челомей не строил лунные корабли, а ОКБ-1 начало строить их только в 1966 году. Хотя задача создания лунных кораблей и была снята с Челомея, но он и коллектив ОКБ-52 успели многое сделать в данном направлении и по инерции, на свой страх и риск, продолжают работу над этой темой. Я имел удовольствие ознакомиться с лунным кораблём Челомея и посидеть в кресле космонавта. Корабль ОКБ-52 значительно проще, надёжнее и более полно отработан по сравнению с тем, что имеется на сегодня по кораблю Л-3 в ОКБ-1. К сожалению, корабль Челомея рассчитан только на прямой полёт, он весит 45 тонн, и его можно вывести на орбиту только ракетой типа УР-700 или Н-1.

Общее впечатление от работ ОКБ-52, от работающих в нём людей, от порядка в цехах и качества производства хорошее. Производственная база ОКБ-52 больше напоминает современный авиационный завод, а в ОКБ-1 осталось ещё немало уголков, сохранившихся от времён, когда на его территории располагался артиллерийский завод. Мы договорились с Челомеем укреплять взаимодействие и условились, что в первых числах января я привезу в ОКБ-52 Вершинина и Руденко» [53].

Спустя два года на фирму Челомея пригласили М.М. Коротаева, руководителя отдела подготовки космонавтов из Института медико-биологических проблем. Здесь, в ОКБ-52, по примеру ОКБ-1 также решили набрать свою группу космонавтов-исследователей. Это было справедливо: полёты на военно-космических станциях требовали овладения рядом смежных специальностей, когда космонавт должен был не только выжить на борту станции, но и умело обращаться с оптическим, радиотехническим, электронным и другим оборудованием. Первый набор специалистов в ЦКБМ был проведён в 1969 году. Отбор был жёсткий, отсев — огромный. Из ста человек проходило от силы два. Основная масса отсеивалась уже при амбулаторном обследовании. Впрочем, здесь помнили, что инженеры и конструкторы могут иметь относительные противопоказания. Ведь летали Елисеев, Кубасов, Лебедев, Савиных, Серебров из группы «Подлипки», а все они при первом обследовании были признаны негодными. Елисеев и Кубасов летали по три раза.

Для полётов требовались в первую очередь высококлассные специалисты, чей уровень уже был подтверждён работой на фирме. Отбор кандидатур нередко буквально выковывался в противостоянии главных конструкторов С.П. Королёва и В.П. Мишина с помощником главкома ВВС по космосу генерал-лейтенантом, а с 1967 года генерал-полковником авиации Н.П. Каманиным. Генерал Каманин считал необходимой глубокую длительную подготовку, тогда как и С.П. Королёв, и В.П. Мишин считали достаточной краткосрочную — два-три месяца.

Конечно, интерес и уважение к космонавтам, как людям, посвятившим себя исследованиям неизведанного, готовым своими жизнями заплатить за то, чтобы космос стал ближе человеку, в Советском Союзе были огромны, да и стремление космонавтов к полётам, за достаточно короткий срок приносившим и деньги, и известность, и положение, и, соответственно, самые широкие возможности, — объяснимо.

Ю.А. Гагарин, по-видимому, дважды бывал в ЦКБМ. Первый раз он приехал вместе с Г.С. Титовым в 1962 году по личному приглашению Сергея Хрущёва. О высоких визитёрах было доложено «наверх», и Владимир Николаевич вместе с Гербертом Александровичем Ефремовым (из воспоминаний которого и стало известно об этом визите) поспешил в отдел, где работал С.Н. Хрущёв. Состоялся весёлый молодой разговор, когда космонавты в шутливой форме торопили хозяев с созданием космической станции, о начале проектирования которой уже было известно. Владимир Николаевич, соблюдая требования режима, хотя это были и космонавты, провёл гостей по предприятию, ознакомил с некоторыми достижениями.

Второй раз Юрий Алексеевич побывал в Реутове весной 1967 года вместе с П.И. Беляевым и П.Р. Поповичем. Свидетелей того визита было много, осталось несколько, в том числе и те, кто непосредственно показывал Ю.А. Гагарину возвращаемый аппарат, — Л.М. Шелепин и А.В. Благов. Они запомнили, что Юрий Алексеевич, получив приглашение занять место в спускаемом аппарате, аккуратно снял ботинки, поставил их рядышком и ловко разместился в одном из кресел аппарата, внимательно слушая пояснения А.В. Благова о расположении пультов связи и управления. Тогда они ещё не были сделаны, а только нарисованы на деревянных корпусах, изображавших приборы и ручки управления. «Тут лучше, чем в “Союзе”», — сказал Юрий Алексеевич и обратил внимание Павла Романовича на системное расположение ручек управления и приборов.

Насколько помнят участники той встречи, среди принимающих был и Владимир Николаевич. Хотя, конечно, всё внимание было обращено на героев-космонавтов.

Более тесная работа с космонавтами началась, когда в ОКБ-52 развернулись работы над орбитальной станцией (ОПС) военного назначения для ведения детальной космической разведки и военных исследований. При этом конструкторы ЦКБМ всегда прислушивались и учитывали все замечания космонавтов и специалистов ЦПК.

Уже в 1969 году был определён состав экипажей для полётов на станцию «Алмаз». Среди кандидатов были и известные лётчики-космонавты П.И. Беляев, П.Р. Попович, Б.В. Вольтов, В.В. Горбатко, и ещё не летавшие кандидаты.

Неудачи с запусками экипажей к ЦКБЭМовскому «Салюту», закончившиеся трагедией, вызывали у руководства страны сильнейшее раздражение, и наконец челомеевскому ЦКБМ были поручены так долго откладываемые запуск ОПС «Алмаз» и пилотируемая космическая экспедиция.

Первыми космонавтами, ступившими на станцию «Алмаз», были П.Р. Попович и Ю.П. Артюхин.

Ветеран НПО машиностроения Л.Д. Смиричевский, освоивший профессии инженера и лётчика, в середине 1960-х годов готовившийся к полёту на космической станции «Алмаз», в 2009 году взял интервью у своих товарищей-космонавтов, дважды героев Советского Союза П.Р. Поповича и В.В. Горбатко:

Л. Смиричевский. Какое впечатление произвели на вас встречи с Владимиром Николаевичем Челомеем? Какие воспоминания остались о взаимодействии с ним, о его поддержке?

П. Попович. Вопросы боевого применения в космосе интересовали меня и ещё нескольких товарищей с первого дня пребывания в ЦПК. Сначала мы «варились в собственном соку». В середине 1960-х годов или чуть раньше при встрече с Владимиром Николаевичем он меня спросил:

— Вы занимаетесь военным применением в космосе?

— Да, занимаемся.

— Мы тоже занимаемся. Есть предложение работать вместе.

Через несколько дней, при следующей встрече с В.Н. Челомеем, разговор пошёл о конкретных планах, которые на фирме уже были готовы.

Какое впечатление он на меня тогда произвёл? Очень эрудированный, интеллигентный, культурный и грамотный человек. Я, конечно, слышал, что он бывает резковат. Но генеральным конструкторам другими и нельзя быть, иначе они и генеральными и главными стать не смогут. Такими же были Королёв, Птушко, Янгель и другие.

После разговора с Владимиром Николаевичем я в Звёздном рассказал ребятам подробно о его планах. У нас была группа, которая занималась программой 7К-ВИ. Но, к сожалению, эта программа не пошла, поэтому мы с удовольствием включились в программу «Алмаз». Нам очень понравилось, когда В.Н. Челомей всем своим конструкторам сказал, что всё, что скажут космонавты, надо принимать и переделывать. И действительно, по нашим замечаниям многое переделывалось. Надо сказать, что такого отношения к космонавтам не было ни у одного главного конструктора.

В. Горбатко. Во-первых, я хочу сказать, что когда меня включили в программу «Алмаз», предложили быть командиром, и я выбрал себе в бортинженеры Юрия Николаевича Глазкова, мы сразу же приступили к изучению «Алмаза» и тренировкам. В Звёздном городке нам читали лекции, потом мы приезжали в Реутов на фирму. После небольшой «лунной программы» и «Союза» военная программа «Алмаз» стала для меня, военного человека, роднее и ближе.

Первые встречи с Владимиром Николаевичем показали, что в его лице мы имеем дело с очень умным, талантливым, грамотным человеком. Не просто инженером, но великим конструктором и теоретиком. Это мы поняли также по его отношению и вниманию к работе фирмы, которые говорили о его заботе и большом переживании за судьбу Советского Союза, его сегодняшний и завтрашний день, его могущество…

Словом, Владимир Николаевич произвёл на нас с Юрием Николаевичем Глазковым приятное впечатление. Особенно близко мы познакомились с ним, когда были зачислены в 3-й экипаж для полёта на станцию (1-й: Волынов — Жолобов, 2-й: Зудов — Рождественский и 3-й — мы) и начали тренировки на «Аналоге» после назначения дублёрами Зудова и Рождественского. К сожалению, полёт Зудова и Рождественского не удался, поэтому его программу предстояло выполнить нам с Глазковым. После возвращения Волынова и Жолобова станцию считали отравленной, и мы видели, как переживал Генеральный.

После нашего полёта, когда наши жёны устроили приём и пригласили Владимира Николаевича, он сказал:

— Спасибо вам, ребята. Вы спасли не только станцию, но и всю программу «Алмаз». <…>

Л. Смиричевский. Каковы ваши впечатления о ракетно-космическом комплексе «Алмаз» в целом?

П. Попович. Особенность «Алмаза» в том, что станция была укомплектована уникальными бортовыми системами. Особенно мы были поражены электромеханической системой поворота станции, за счёт работы которой экономилось рабочее тело, которое всегда было дефицитом. Маховик поворачивался в одну сторону, а станция — в другую. Когда она включилась в первый раз, мы с Юрой немного испугались, так как появился новый непривычный звук. Закрутило, загремело! Уникальными были фотоаппарат с фокусным расстоянием 6 м и знаменитый оптический дальномер ОД с увеличением в 120 крат. Правда, мы работали только до 100-кратного увеличения, поскольку при большем увеличении дрожание станции мешало работе. Уникальным прибором было и панорамно-обзорное устройство (ПОУ), через которое мы с удовольствием смотрели на Землю в цвете. Это было так красиво! Мы с Юрой по очереди любовались Землёй. Но, конечно, прибор был предназначен не только для любования красотами. С его помощью мы «прицеливались» к тем объектам на земной поверхности, которые нужно было сфотографировать. <…>

Л. Смиричевский. А что вы можете сказать о перископе кругового обзора?

П. Попович. Ну, это вообще замечательный прибор! Казалось бы, очень простое решение: поставили перископ с подводной лодки, а в космическом полёте тоже пригодилось. Мы, например, по целеуказаниям с Земли видели в перископ «Скайлэб» на расстоянии 70–80 км. Также для будущих космических полётов вместе с коллективом НПО машиностроения мы разработали прибор «Пион-К» для знаменитого ТКС. Жаль, что эта замечательная машина не пошла. ТКС пригодился бы и сейчас. Но сегодня можно только ностальгически об этом говорить.

Л. Смиричевский. Чем запомнился вам полёт на ОПС «Алмаз»? Поделитесь наиболее яркими впечатлениями о полёте.

П. Попович. Был эпизод, когда перед стыковкой я или Юра задели нечаянно перчаткой ручку управления, и корабль пошёл вправо. Я принял решение и снял перчатку, то есть разгерметизировал скафандр и продолжил стыковку вручную без перчатки. Земля об этом не знала. Юре я сказал, чтобы в случае чего он подтвердил, что это было моё личное решение. Но самым ярким моментом был эпизод сразу после стыковки. Стыковка вручную была выполнена нормально. Но, когда мы проверили герметичность малой полости и оказалось, что в ней давление упало, у нас был шок. Мы с Юрой быстро провели совещание, после чего вышли на связь с 02-м (Владимиром Николаевичем). Владимир Николаевич сказал, чтобы мы ждали решения в следующем сеансе связи. Сидим в скафандрах и молим Бога: «Господи, помоги!» И после того как 02-й сообщил, что Госкомиссия согласилась с нашим предложением, мы от радости кричали «ура!». Нам было разрешено открыть переходные люки и продолжить работу. Но при этом Земле и экипажу необходимо взять под особый контроль малую полость. Хотя по инструкции мы должны были бы расстыковаться и прекратить полёт.

Юра говорит: «Давай быстрее снимать скафандры!» А я ему отвечаю: «Стоп, Юра. Положено снимать 40 минут, так и будем делать. Потому что с невесомостью шутки плохи. Это не на Земле. Если попадёшь в режим “плохо”, так и не выйдешь из него».

Такие случаи были и у наших космонавтов, и у американцев. Например, на «Скайлэбе» один из членов экипажа так и не вышел из режима «плохо» и портил жизнь остальным три месяца. Поэтому мы спокойно сняли скафандры и перешли в станцию: «Здравствуй, родная!» <…>

Л. Смиричевский. Каково ваше отношение к закрытию программы по комплексу «Алмаз»?

П. Попович. На современном этапе многие считают, зачем, мол, это надо было? Не надо забывать, что в то время американцы разрабатывали «звёздные войны». А сейчас мы уж очень подружились с ними. Я считаю, сколько волка ни корми, он всё равно в лес смотрит. И порох, как говорится, всегда должен быть сухим, и бронепоезд должен стоять на запасном пути под парами… Закрытие «Алмаза» было большой ошибкой, так же как и потопление «Мира». Если бы программа не была закрыта, мы бы имели сейчас другое положение в космосе. Мы бы диктовали. Есть много факторов, которые сыграли на закрытие программы. Мы противились очень долго. Мы с начальником ЦП К Георгием Тимофеевичем Береговым по моей просьбе года три не разбирали тренажёры по «Алмазу», опечатали и закрыли. Сейчас ситуация поменялась, руководство страны правильно поняло вопросы укрепления вооружённых сил, укрепления безопасности России.

В. Горбатко. Я считаю, что это была ошибка, когда мы поспешили закрыть программу «Алмаз». Программа имела большое значение, тем более что американцы тоже старались использовать космос для решения своих стратегических военных вопросов. И в этом отношении «Алмаз» очень помог бы в будущем в укреплении обороноспособности страны, особенно в плане разведки. Экипажи всегда выполняли работу более производительно. Потому что автоматика снимает всё подряд, а экипаж только то, что можно и нужно. Известно, что эта программа дала большую пользу не только в решении военных задач, но и для разработки новых радиотехнических систем, новых систем опознавания и наблюдения…

26 августа 1974 года транспортный корабль «Союз-15» с экипажем Г.В. Сарафанов — Л.С. Дёмин был запущен для продолжения военно-научных исследований и проведения экспериментов в космическом пространстве совместно со станцией «Салют-3». Командир корабля полковник-инженер Г.В. Сарафанов служил в отряде космонавтов с 1965 года. Он окончил Балашовское высшее военное авиационное училище лётчиков.

Специалист по противоракетной обороне (кандидат технических наук с 1963 года) бортинженер корабля «Союз-15» полковник-инженер Л.С. Дёмин в отряде космонавтов с 1963 года. В 1945 году окончил Московское военное авиационное училище связи, в 1956-м — ВВИА им. Н.Е. Жуковского.

После выхода на орбиту корабля «Союз-15» экипаж начал выполнять программу полёта. К 8 часам 28 августа корабль «Союз-15» совершил 22 оборота вокруг Земли. В процессе полёта космонавты Сарафанов и Дёмин выполняли эксперименты по отработке техники пилотирования кораблём в различных режимах полёта. Экипаж корабля неоднократно осуществлял сближение «Союза-15» со станцией «Салют-3» — «Алмаз» № 2, контролируя работу всех систем корабля и наблюдая за этапами сближения со станцией. Программа полёта предусматривала стыковку со станцией «Салют-3» и работу на ней в течение 25 суток. Однако стыковка не состоялась из-за отказа системы управления сближающе-корректирующей двигательной установки корабля (вместо торможения двигатель станции включался на разгон). «Мы её погоняем», — сказал Г.В. Сарафанов в конце сеанса связи. После этого экипажу была дана команда на подготовку космического корабля к возвращению на Землю.

В 22 часа 24 минуты 38 секунд 28 августа 1974 года была включена тормозная двигательная установка. До посадки корабля и его экипажа осталось 46 минут 38 секунд. Отработала тормозная двигательная установка, произошло разделение орбитального и приборного отсеков от спускаемого аппарата корабля. Спускаемый аппарат с космонавтами Сарафановым и Дёминым перешёл на траекторию снижения.

В 23 часа 10 минут в 48 километрах юго-западнее Целинограда произвёл мягкую посадку спускаемый аппарат с космонавтами. Впервые посадка корабля была проведена в ночных условиях.

30 августа 1974 года Звёздный городок цветами и объятиями встречал космонавтов Г.В. Сарафанова и Л.С. Дёмина. Но на душе у космонавтов скребли кошки: почти десять лет готовиться к полёту на военной станции и не по своей вине не выполнить полностью задание из-за отказа одного из приборов!

Л.С. Дёмин, на момент полёта самый старший космонавт Земли, ушёл из жизни в 1998 году, в возрасте 72 лет. В 2005 году в возрасте 63 лет умер полковник Г.В. Сарафанов. Можно предположить, что онкологические заболевания, ставшие причиной смерти этих мужественных людей, были последствиями облучения, полученного на орбите в момент повышенной солнечной активности.

Следующим экипажем, утверждённым к космическому полёту уже на «Алмазе» № 3 («Салют-5»), были лётчик-космонавт СССР полковник Б.В. Волынов и подполковник-инженер В.М. Жолобов.

Владимир Николаевич часто беседовал с космонавтами, вникая в тонкости ощущений и действий при космическом полёте, интересуясь их мнением о направлениях совершенствования космических аппаратов. Его интересовало мнение космонавтов о перспективах развития пилотируемой космонавтики, о некоторых новых разработках, о своих замыслах и планах, о задании, которое предстояло выполнить во время готовившегося полёта, о возможностях и перспективах «Алмаза».

С Б.В. Вольтовым у В.Н. Челомея установился не только служебный, но и личный контакт: он приглашал космонавта вместе с супругой Тамарой Фёдоровной к себе на дачу, был гостеприимен и предупредителен, угощал, показывал картины и книги, играл на фортепьяно.

Путь Бориса Валентиновича в космос был труден. В марте 1960 года в числе первых он был принят в отряд космонавтов. Был дружен с Ю.А. Гагариным, получил квартиру по соседству с ним.

— Не возражаешь? — спросил его при этом Гагарин. — Ну и отлично, будем друг к другу через балкон ходить.

Его первый полёт в космос состоялся 15–18 января 1969 года в качестве командира трёхместного космического корабля «Союз-5». В состав экипажа входили бортинженер А.С. Елисеев и космонавт-исследователь Е.В. Хрунов. В полёте впервые в мире была осуществлена стыковка двух пилотируемых космических кораблей и, таким образом, образована орбитальная станция из двух кораблей. А.С. Елисеев и Е.В. Хрунов перешли в «Союз-4», пилотируемый В.А. Шаталовым, и «Союз-4» с тремя космонавтами возвратился на Землю. Командир «Союза-5» Б.В. Волынов провёл в космосе ещё сутки.

Во время спуска не произошло отделения тяжёлого, по массе сопоставимого с массой корабля, приборного отсека от спускаемого аппарата корабля. По этой причине спуск был баллистическим, с перегрузками до 12 g, а не с плавным входом в атмосферу, гораздо более постепенным, когда перегрузки примерно вдвое ниже. Корабль при торможении начал вращаться, и был риск закрутки парашюта, что привело бы к гибели космонавта. Такое уже было: при частичном отказе парашютной системы торможения погиб лётчик-космонавт В.М. Комаров.

Как вспоминал Волынов, он каждой клеточкой, каждым нервом почувствовал, что от смерти его отделяют минуты, а возможно, секунды. Но чувство долга оказалось сильнее страха. Усилием воли ему удалось подавить панику и предпринять всё возможное, чтобы сохранились результаты труда и риска. Он вырвал из бортжурнала страницы, касающиеся стыковки «Союзов», плотно свернул их и засунул в середину журнала, так как знал, что бумага обгорает с боков, а середина может уцелеть. Потом он наговорил на магнитофон всё о ситуации, случившейся с ним, понимая, что на Земле это поможет выяснить причины неудачного спуска. И всё же чудо произошло: на высоте 80–90 километров приборный отсек отделился. Спускаемый аппарат по баллистической траектории пошёл к Земле. На высоте десяти километров открылся парашют, но из-за вращения корабля вокруг продольной оси начали скручиваться стропы основного парашюта. К счастью, парашют погасил скорость спускаемого аппарата, хотя и не в полной мере, при приземлении космонавт получил серьёзные травмы, которые мужественно перенёс «на ногах». Тем не менее уже утром следующего дня, 19 января 1969 года, он вместе с тремя остальными космонавтами докладывал Государственной комиссии о результатах полёта, а 22 января все космонавты участвовали в докладе руководителям СССР.

Позднее Б.В. Волынов со своей стороны сделал всё возможное и невозможное, чтобы его вновь допустили до космических полётов. Продолжал упорно тренироваться и вскоре был включён в число космонавтов 2-го отряда — военные космические программы.

6 июля 1976 года состоялся его второй полёт в космос в качестве командира корабля «Союз-21». Вторым членом экипажа был бортинженер подполковник-инженер В.М. Жолобов. В.М. Жолобов (звание полковника-инженера ему было присвоено сразу после полёта) был зачислен в отряд космонавтов в 1965 году. До этого он несколько лет прослужил инженером-испытателем на полигоне Капустин Яр.

7 июля полковник Б.В. Волынов вручную произвёл стыковку со станцией «Салют-5» («Алмаз» № 3).

И вновь, по воспоминаниям Бориса Валентиновича, произошла «нештатная ситуация». «О ней также громко не говорили. На 42-е сутки полёта станция выключилась полностью — обесточилась. Самое интересное, что мы находились на теневой стороне орбиты: ночь, темнота полная. Выключился свет. В невесомости наш аппаратик, который определяет пространственное положение, не работает… Я был командиром, поэтому сказал: “Виталий, идём к центральному пункту, двигайся за мной”… Добрались… Включили дежурное освещение. И — оглушительная тишина космоса. А кислорода у нас запас только тот, что в станции… Вентилятор не работает, не прогоняет отработанный воздух через регенератор…» — вспоминал он позднее. Через час сорок минут, которые показались космонавтам бесконечно долгими, всё пришло в норму. Авария сильно повлияла на состояние космонавта В.М. Жолобова, насыщенность рабочей программы была очень высокой, главное время отводилось наблюдению наземных объектов (фактически разведывательной работе), когда требовалось особое внимание, стала проявляться усталость, у обоих начались головные боли, и полёт пришлось прекратить. Ранее во время полёта отказал автомат для проявки снимков, и плёнки пришлось обрабатывать вручную. Железный Волынов сократил время своего сна до пяти часов. За 49 суток 6 часов и 23 минуты, проведённых в космосе, основная часть программы исследований была выполнена. Станция была оставлена в рабочем состоянии, что отмечал следующий экипаж.

Б.В. Волынов считает причиной досрочного прекращения полёта то, что станция при маневрировании, когда требовалось развернуть её шлюзовым люком в сторону, обратную вектору скорости, «глотнула» этим самым люком паров от работавшего двигателя коррекции. Конструкторы и медики всячески возражали против этого предположения. После приземления Б.В. Волынов сказал на заседании Госкомиссии: «Станция “Салют-5” — это великолепный комплекс, который должен жить, и мы убеждены в необходимости проведения второй экспедиции».

Генеральный конструктор В.П. Глушко, к тому времени конкурент В.Н. Челомея, возглавивший ОКБ-1 (ЦКБЭМ), успел составить своё «особое и чёткое» мнение и громко сообщить о нём в высоких инстанциях: «Станция “Алмаз” сделана с применением токсичных материалов, в ней работать невозможно». Тем не менее большинство членов Госкомиссии поддержали продолжение испытаний, в том числе и её председатель генерал-полковник М.Г. Григорьев.

Владимир Николаевич, как и остальные конструкторы, посчитал, что жалобы Волынова на головную боль и ухудшение самочувствия связаны с усталостью.

До сегодняшнего дня Борис Валентинович поддерживает отношения с конструкторами НПО машиностроения, бывает на предприятии, заходит в просмотровый зал, где поднимается на борт «Алмаза», аналога того самого «Алмаза» № 3, на борту которого он пережил свой непростой и отчасти даже драматический полёт.

14 октября 1976 года к «Алмазу» № 3 стартовал «Союз-23» с военным экипажем: командиром корабля подполковником авиации В.Д. Зудовым и бортинженером подполковником-инженером В.И. Рождественским на борту. Стыковка, однако, вновь не удалась, и вновь из-за проблем в радиотехнической системе стыковки «Игла». 16 октября экипаж возвратился на Землю: спускаемый аппарат совершил посадку в 195 километрах юго-западнее города Целинограда, приводнившись в озеро Тенгиз. В условиях отрицательной температуры воздуха, ночи, снегопада, отсутствия связи с поисково-спасательной службой, истощённого ресурса системы жизнеобеспечения космонавты находились в спускаемом аппарате около 12 часов. Эвакуировать его вместе с космонавтами удалось лишь с помощью вертолёта.

14 января 1977 года разработчики аппаратуры стыковки доложили, что дефект на корабле № 65 («Союз-23») однозначно определён в антенно-фидерной системе. Для корабля № 66 («Союз-24») этот дефект был полностью устранён.

26 октября 1976 года на встрече экипажа в Звёздном городке В.Н. Челомей в своём кратком приветствии пошутил: «Судьба очень правильно с людьми поступает — попали в воду, в горько-солёную, а один из них — моряк» [136].

Бортинженер корабля полковник-инженер В.И. Рождественский действительно имел квалификацию «военный инженер-кораблестроитель», а в 1962 году окончил офицерские курсы водолазов.

В следующий полёт, на «Союзе-24», отправлялись лётчик-космонавт полковник В.В. Горбатко, состоявший в отряде космонавтов с апреля 1961 года, и подполковник-инженер Ю.Н. Глазков. Для В.В. Горбатко это был второй космический полёт (всего он совершил три полёта). Первый полёт на «Союзе-8», осуществлённый в октябре 1969 года вместе с А.В. Филипченко и В.Н. Волковым, прошёл неудачно из-за отказа всё той же «Иглы».

Они всесторонне подготовились к полёту, хорошо изучили станцию, отработали приёмы работы на ней на аналоге, установленном в ЦКБМ. Полёт предстоял сложный, помимо выполнения программы полёта требовалось решить несколько дополнительных задач: отказал один из блоков бортовой вычислительной машины, и его работу требовалось восстановить; необходимо было снарядить уникальную капсулу для спуска информации и отправить её на Землю; была разработана поступенчатая технология замены атмосферы на станции, главный шаг по выполнению которой предстояло сделать космонавтам. Был изготовлен специальный инструмент, компактная аппаратура для анализа состава атмосферы на борту станции.

Вечером 7 февраля 1977 года в 20 часов 12 минут по московскому времени с космодрома Байконур совершил старт космический корабль «Союз-24». Командир корабля В.В. Горбатко быстро и успешно состыковался со станцией, космонавты перешли в станцию «Салют-5» («Алмаз» № 3), немедленно произвели анализ проб воздуха, передали их на Землю. На связь вышел «Терек-1» — позывной В.В. Горбатко: «Отлично, большой хороший дом!»

Владимиру Николаевичу, переживавшему за исход экспедиции, немедленно доложили об успешной стыковке корабля, переходе, контроле атмосферы на станции. 9 февраля 1977 года в 11 часов 30 минут он сам связался с космонавтами:

«“Тереки”! Я “ноль-второй”. Здравствуйте, дорогие товарищи! Сердечно поздравляю с успешным переходом. Благодарю за успешное выполнение работ и получение исключительно важных материалов с отличными результатами. Желаю такого же успешного выполнения всей ранее намеченной программы.

Мне кажется, что ко мне вопросов нет. Нет? Спасибо. Передаю микрофон нашему общему другу “Беркуту”» [136].

Успешно выполнив программу полёта продолжительностью 17 суток 17 часов 26 минут, совершив 285 витков вокруг Земли и пролетев почти 12 миллионов километров, космонавты совершили посадку в 13 часов 38 минут в заданном районе — в 37 километрах северо-восточнее Аркалыка.

«Часто я вспоминаю этот полёт, величавость движений многотонного космического комплекса, как стали именовать после стыковки транспортный корабль “Союз-24” и станцию “Салют-5”. Очень часто всплывают из глубин памяти очертания континентов, горных цепей, морей и океанов, вспоминается иллюминатор станции — окно во Вселенную, — к которому я устремлялся каждую свободную минуту. Вот станция плавно развернулась, и наши восторженные глаза видят уже новые картины реально-фантастического мира. Мне было очень жаль, что Владимир Николаевич сам не мог побывать в космосе, не мог своими глазами всё это увидеть.

Вспоминаются и даже снятся иногда все уголки орбитальной станции: где и что было, куда заплывал, где спал, где работал, где техника долго не поддавалась рукам и разуму. Короток был полёт. А жаль! Ведь в станции во время её испытаний на Земле проработал тридцать с лишним суток. Владимир Николаевич всегда требовал испытаний всесторонних, тщательных, с имитацией всех условий космического полёта, которые можно воссоздать в земных условиях. Всё у нас было как в настоящем полёте, лишь в условиях гравитации. Месяц с небольшим работали мы с напарником, доводили некоторые системы станции, что называется, “до звона”. В общем-то к тому времени все основные проблемы жизнеобеспечения были решены, однако Владимир Николаевич и конструкторы видели в нашей работе смысл. Львиная доля всех замечаний испытателей была реализована в цехах на образце, которому предстоял скорый запуск. В работе с инженерами не надо было “пробивать” то или иное решение. Воспитанные “по-челомеевски”, они сами делали всё для скорейшей реализации предложений испытателей… — писал Ю.Н. Глазков [25].

5 марта 1977 года В.В. Горбатко и Ю.Н. Глазкова встречали в Звёздном городке. Владимир Николаевич в своём выступлении выразил глубокую благодарность лётчикам-космонавтам, буквально снявшим чёрное пятно со станции. Отметил, что «они поставили точки над рядом проблем, открыли глаза ряду лиц», назвал уровень работы экипажа эталонным для всех последующих.

Присутствовавший на встрече Глушко согласился с Челомеем, сказав, что «понимает и разделяет радость Владимира Николаевича — открываются глаза на загадочные явления недавних полётов». Что имел в виду В.П. Глушко под этими словами, непонятно и сегодня, спустя почти 40 лет со времени полёта.

Председатель Госкомиссии М.Г. Григорьев подвёл итоги полёта — первый этап создания ОПС «Алмаз» выполнен успешно: станция есть, носитель есть.

30 марта 1977 года в ЦКБМ состоялась встреча экипажей станций «Салют-3» и «Салют-5» с руководством Центра подготовки космонавтов. На встрече было ещё раз отмечено, что полёт внёс полную ясность, уладил все возникшие недоразумения.

Иван Васильевич Пронин, на протяжении шести лет (1976–1983) бывший секретарём партийной организации ЦКБМ, а позднее НПО машиностроения, рассказывал, что несколько раз они с Владимиром Николаевичем ездили в Звёздный городок. Космонавты при этом окружали Челомея плотной толпой, наперебой льстили ему, предлагая настойчивее добиваться новых пусков. По наблюдениям Ивана Васильевича, Владимир Николаевич с удовольствием слушал их лесть, умиротворённо улыбался.

Необходимо отметить, что Владимир Николаевич Челомей был знаком со всеми советскими космонавтами — в 1970-х годах их было 58 человек. Товарищеские отношения он поддерживал с В.А. Шаталовым, сменившим в должности помощника главкома ВВС «по космосу» легендарного Н.П. Каманина.

Ещё в конце 1960-х годов В.Н. Челомей принял решение и отстоял в министерских кругах намерение по примеру ОКБ-1 — ЦКБЭМ самостоятельно набирать и готовить космонавтов из числа сотрудников своей фирмы.

7 августа 1970 года В.Н. Челомей подписал приказ № 37, в котором, в частности, распорядился «обеспечить организацию в ЦКБМ технической подготовки и оформление группы космонавтов-испытателей и в месячный срок представить состав группы и план технической подготовки космонавтов на утверждение».

8 первую группу кандидатов в космонавты-испытатели от ЦКБМ в 1970 году были отобраны инженеры О.Н. Беркович,

A. А. Гречаник, В.Н. Еремич, В.Г. Макрушин, Л.Д. Смиричевский, Э.Д. Суханов, Д.А. Ююков. Позднее эта группа была дополнена В.М. Геворкяном, С.Э. Кондратьевым, Б.М. Морозовым, В.А. Романовым, Л.Н. Тарариным, В.А. Хатулевым, С.В. Челомеем, А.М. Чехом, С.А. Чучиным.

Это были специалисты, которые непосредственно участвовали в разработке и испытаниях отдельных систем и бортовой документации, а также в испытаниях, обеспечивающих будующую работу экипажа на борту ОПС, ТКС и ВА.

Большинство кандидатов принимали участие в разносторонней подготовке: спортивной, парашютной, полётах на невесомость. А Л.Д. Смиричевский, ранее освоивший профессию лётчика и имея лётную подготовку на МиГ-15 и МиГ-17, позднее организовал лётную подготовку для кандидатов в космонавты-испытатели.

Вместе с военными лётчиками-космонавтами и космонавтами-испытателями ЦПК, среди которых были П.Р. Попович, Б.В. Волынов, В.В. Горбатко, Ю.П. Артюхин, Г.В. Сарафанов, Г.Т. Добровольский, В.М. Жолобов, А.Н. Березовой,

B. В. Преображенский и другие, группа космонавтов-испытателей ЦКБМ занималась теоретической и практической подготовкой на тренажёрах, на «Аналоге» — двойнике «Алмаза», на предприятиях — разработчиках систем «Алмаза».

Добрым словом вспоминают в НПО машиностроения Георгия Тимофеевича Добровольского. Он много раз бывал и на Реутовском предприятии, и на Филёвском заводе, принимал участие в создании «Алмаза», интересовался конструктивными деталями УР-500, вникал в пояснения, задавал вопросы, делился советами и пожеланиями. Он был настоящим военным лётчиком-истребителем, налетавшим на МиГ-21 более двух тысяч часов. Трагически закончился его первый космический полёт. Возвращаясь на корабле «Союз-11» после успешной работы на станции «Салют-1», он вместе с космонавтами В.Н. Волковым и В.И. Панаевым погиб из-за разгерметизации спускаемого аппарата. О себе Георгий Тимофеевич оставил у инженеров и конструкторов ЦКБМ самые добрые и светлые воспоминания.

Вспоминает В.А. Романов:

«Окончательно группа космонавтов-испытателей ЦКБМ была сформирована в 1978 году в составе 6 человек: В.Г. Макрушина, Д.А. Ююкова, В.А. Романова, В.М. Геворкяна, А.В. Гречаникаи В.А. Хатулёва. Командиром группы был назначен В.Г. Макрушин. Остальные испытатели составили подготовительную группу “Спецконтингента”.

Группы космонавтов-испытателей и “Спецконтингента” принимали участие в разносторонней подготовке: медико-биологической и физической, полётах на невесомость, парашютной подготовке и в условиях гидроневесомости, в морских испытаниям, в термобарокамере и многих других».

Владимир Николаевич, направивший кандидатом в космонавты единственного сына, внимательно следил за их подготовкой и очень переживал итоговую неудачу этого начинания.

Конечно, после закрытия направления пилотируемой космонавтики в ЦКБМ вероятность полёта в космос почти исчезла, но надежда умирает последней, и занятия космонавтов-испытателей продолжались до 1980 года.

«Яркий след крылатого “Метеорита”»

В название главы положено заглавие книги, написанной людьми, занимавшимися созданием этой несравненной ракеты: Г.А. Ефремовым, А.И. Киселёвым, А.Г. Леоновым и И.В. Харламовым. Её издание осуществлено в НПО машиностроения и в деталях повествует об истории замысла, проектирования, создания и испытаний сверхзвуковой ракеты, намного опередившей своё время.

Судите сами: сверхзвуковая трёхмаховая ракета как авиационного — «Метеорит-А», так и морского — «Метеорит-М» базирования, с мощной боевой частью, с дальностью полёта до пяти тысяч километров, с уникальной системой снижения заметности от РЛС, исключающей перехват ракеты средствами ПРО, с «интеллектуальной» системой управления, включавшей систему навигации по радиолокационным картам и при этом обеспечивавшей высокую точность. Надо ли говорить, что любая ракета, любой самолёт, любая машина, серийно выпускающаяся несколько лет, неизбежно наращивает главные полезные свойства. С малой долей фантазии можно предположить, что и «Метеорит» со временем стал бы гиперзвуковым (4–5 М), с дальностью, возросшей как минимум вдвое.

Диалектика развития мировой техники проявилась в том, что буквально через несколько лет после снятия с вооружения последних П-5 — в начале 1970-х годов — в США началась разработка нового поколения крылатых ракет. Прогресс, достигнутый за два десятилетия в миниатюризации систем управления и ядерного оружия, а также отказ от достижения сверхзвуковых скоростей полёта позволили создать образцы с дальностью полёта 2000–3000 километров в габаритах, обеспечивающих их пуск через обычные торпедные аппараты подводных лодок. Масса крылатых ракет уменьшилась в три-четыре раза по сравнению с П-5. Сокращение габаритов в сочетании с реализацией специальных конструктивных решений и средствами радиозащиты обеспечило радикальное снижение эффективной поверхности рассеяния.

Как показал опыт локальных войн, даже в сочетании с полётом на предельно малых высотах эти мероприятия не исключали возможности поражения крылатой ракеты, но процент потерь резко снизился. Проблему точности наведения решили сочетанием инерциальной системы управления с коррекцией по отображаемому радиолокационными средствами рельефу местности. Специалисты ОКБ-52 самостоятельно выдвинули эту идею ещё в начале 1960-х годов в процессе создания системы С-5М. Малые габариты новых крылатых ракет США позволили размещать на лодках боекомплект, в несколько раз превышающий тот, что был реализован на советских АЛЛ проекта 659.

Советскому Союзу пришлось в очередной раз экстренно нагонять заокеанского соперника, притом в области, в которой наша страна ранее добилась явного превосходства над США.

Разработка усовершенствованного советского эквивалента американского «Томагавка» — малогабаритной крылатой ракеты комплекса «Гранат» — велась в свердловском ОКБ «Новатор» коллективом под руководством главного конструктора Л.В. Люльева.

Наряду с этим в ЦКБМ была начата работа по созданию сверхскоростной высотной стратегической крылатой ракеты «Метеорит». Именно Владимир Челомей был инициатором разработки сверхзвуковых дальних крылатых ракет универсального базирования, получивших название «Метеорит». Это было в духе традиций его ОКБ. Ракеты, созданные здесь, носили названия, заимствованные из минералогической терминологии: «Аметист», «Базальт», «Гранит», «Малахит», «Яхонт». Термин «Метеорит» соприкасался с ней, имея ещё и космическое звучание.

Большой опыт в разработке крылатых ракет, прежде всего морского базирования, а также американский вызов, брошенный посредством принятия на вооружение дозвуковой универсальной крылатой ракеты «Томагавк», с заявленной дальностью в 2500 километров и скоростью 900 километров в час, позволили В.Н. Челомею предложить вариант универсальной сверхзвуковой крылатой ракеты большой дальности. Его предложение с энтузиазмом было принято центральными институтами вооружений ВМФ и ВВС.

В конце 1975-го — начале 1976 года В.Н. Челомей, обсудив свои планы с адмиралами С.Г. Горшковым, П.Г. Котовым и их помощниками, а также с главкомом ВВС Главным маршалом авиации П.С. Кутаховым, генерал-полковником авиации М.Н. Мишуком и вооруженцами ВВС, в экстренном порядке поставил перед коллективом ЦКБМ задачу по определению технического облика будущего комплекса «Метеорит». Задача усложнялась предначертанными Челомеем габаритами и массой ракеты в предстартовом положении: цилиндр диаметром до 1650 миллиметров, длина — 10–12 метров, стартовый вес — до 8 тонн. Это должна была быть ракета, стартующая из подводной лодки из-под воды или с борта воздушного ракетоносца, обладающая малой заметностью, высокой скоростью и дальностью до 5000 километров.

Технический облик «Метеорита» значительно отличался от предыдущих ракет В.Н. Челомея. Высотный профиль полёта определил большую площадь треугольного крыла, которое сочеталось с небольшим дестабилизатором. Для компактного размещения в пусковой установке пришлось пойти на трёхкратное складывание консолей, как бы обернув в них фюзеляж ракеты. Заявленные массогабаритные данные ракеты и требуемые от неё характеристики казались несовместимыми.

Тем не менее в 1976 году было подготовлено техническое предложение по стратегической сверхзвуковой крылатой ракете, которое было одобрено правительственной комиссией. 9 декабря 1976 года вышло постановление ЦК КПСС и СМ СССР о проектировании комплекса. Разработку комплекса возглавили заместитель главного конструктора С.Б. Пузрини Г.А. Ефремов, заместитель начальника проектного отдела Н.М. Ткачёв, главные ведущие конструкторы О.Я. Артамасов и Б.М. Денисов. Была проведена большая серия крупных новых НИР, посвященных и аэродинамике, и прочности, и тепловым расчётам. Не остались без внимания двигатели, системы управления и пусковые установки. Эскизное проектирование ракеты было завершено в конце 1977 года.

«Основная компоновка ракеты “Метеорит” была выполнена в проектом комплексе Александром Георгиевичем Леоновым, который на момент написания книги («Яркий след крылатого “Метеорита”». — Н. Б.) являлся генеральным директором — генеральным конструктором ОАО “ВПК НПО машиностроения” — теперь уже головной организации крупной военно-промышленной корпорации», — вспоминает Г.А. Ефремов.

«В январе 1978 года в НИИ ВМФ состоялось рассмотрение материалов и согласование проекта заключения ВМФ на эскизный проект по комплексу “Метеорит” морского базирования, — пишет В.П. Павлов, в то время заместитель начальника отдела крылатых ракет 28-го ЦНИИ М.О. — На пленарном заседании НТС института от ВМФ присутствовали: заместитель Главнокомандующего ВМФ по кораблестроению и вооружению П.Г. Котов, начальник УРАВ (Управление ракетно-артиллерийского вооружения) ВМФ Ф.И. Новосёлов, начальники НИИ ВМФ. Проводил заседание начальник института вооружения ВМФ Н.И. Боравенков. От ЦКБМ прибыла большая группа специалистов во главе с генеральным конструктором В.Н. Челомеем, который выступил с основным докладом по создаваемому комплексу.

Хорошо помню, как Н.И. Боравенков, обращаясь к Владимиру Николаевичу, сказал, что, как правило, при защите эскизного проекта основной доклад занимает 25–30 минут. Владимир Николаевич ответил, что постарается уложиться в это время, но… его доклад продолжался в течение двух часов. Всё это время присутствующие с огромным вниманием слушали Владимира Николаевича, поражённые глубокими знаниями излагаемого докладчиком материала, пониманием проблем при создании комплекса, новыми техническими решениями, закладываемыми при его создании, и вообще его блестящим умением докладывать» [42].

С военными моряками отношения у В.Н. Челомея исторически складывались благоприятно. Ещё в 1940-х годах они обратили внимание на созданные под его руководством самолёты-снаряды, и теперь он шёл к цели, опираясь прежде всего на их поддержку.

При создании же комплекса «Метеорит-А» для ВВС, когда стартовая скорость ракеты обеспечивалась за счёт скорости самолёта-ракетоносца, неожиданно не сложились отношения Владимира Николаевича и младшего Туполева — Алексея Андреевича. Их встреча состоялась в кабинете Челомея в Реутове. Причиной разногласий явился разный взгляд генеральных конструкторов на само понятие «комплекс оружия». Разговор шёл на повышенных тонах и носил весьма жёсткий характер. Благодаря высокой личной культуре и знанию методов «кабинетной дипломатии» инцидент был исчерпан, но А.А. Туполев и В.Н. Челомей больше никогда не встречались, «Метеориты» не устанавливались на сверхзвуковой Ту-160, для которого, казалось, были созданы, а Владимир Николаевич даже обсуждал с Генрихом Васильевичем Новожиловым перспективу установки «Метеоритов-А» на Ил-76, чему воспротивилось уже командование ВВС.

КР «Метеорит» размещались на переоборудованных АПЛ проекта 667А и самолётах-носителях Ту-95 МС, получивших обозначение 667М и Ту-95МА.

Предстояло решить ряд принципиально новых задач в областях аэродинамики, газовой динамики и управления работой ТРД, по системе коррекции по радиолокационным картам местности, многофункциональному комплексу защиты и других. Все эти прогрессивные решения требовали тщательной экспериментальной отработки, что приводило к многократным повторным испытаниям и, соответственно, к многочисленным переносам сроков сдачи. Более того, комплексно могли быть проверены только при лётных испытаниях.

В связи с изложенным в начале 1979 года было принято предложение ЦКБМ о начале масштабной лётной отработки КР «Метеорит-М» с наземного стенда в IV квартале 1979 года — почти на два года ранее первоначально установленного срока — 1981 год.

Первый пуск ракеты состоялся 20 мая 1980 года. Он был неудачен. Неудачным оказался и второй пуск. Летом 1982 года вопрос о необходимости дальнейшей разработки ракеты «Метеорит» выносится на Совет обороны.

«Уже с утра в этот летний и погожий день 1982 года тревога, предчувствия, сомнения не давали покоя, вызывая определённый дискомфорт, но где-то теплилась надежда: всё будет нормально! Сегодня решалась судьба ракеты “Метеорит”, созданной под руководством В.Н. Челомея на базе новейших достижений отечественной науки и техники, — вспоминал заместитель генерального директора НПО машиностроения Л.Е. Макаров. — …Именно созданию такой техники, опережающей время и устремлённой в XXI век, посвятил свою жизнь Владимир Николаевич Челомей. Его идеи и разработки, подкреплённые глубоким научным прозрением и уникальной способностью принятия неординарных, но точно взвешенных решений, являлись ядром, основой новых свершений в ракетно-космической технике, относящихся к категории “впервые в мире”…

Вот и сегодня военно-политическое руководство страны должно принять решение — быть или не быть уникальной стратегической крылатой ракете, невидимой для радаров противника и с высочайшей точностью поражающей выбранные цели.

Итак, раннее утро. Министерство общего машиностроения СССР. Не успеваю, открыв кабинет, дойти до стола. Резкий телефонный звонок от секретаря министра: “Срочно к Сергею Александровичу!”

Вхожу, в кабинете министра двое — С.А. Афанасьев и В.Н. Челомей. Оба взволнованны перед предстоящим важнейшим событием, но чувствую — настрой боевой. Владимир Николаевич, как всегда, чётко и убедительно докладывает министру об уникальности ракеты, о результатах лётной отработки, о месте ударного комплекса в оборонном потенциале страны.

С.А. Афанасьев сосредоточен, вышагивает по кабинету, изредка задаёт вопросы, обращая внимание на политические и финансовые аспекты, вызывая В.Н. Челомея на поиск уязвимых проблем и соответствующих адекватных решений.

Мы все прекрасно понимали сложность предстоящего обсуждения на Совете обороны. Ракета “Метеорит” была создана с использованием прорывных технологий и научных разработок, порой прошедших только этап НИР В.Н. Челомей осмысленно пошёл на этот шаг, но требовалась серьёзная и длительная отработка в натурных условиях…

Положение усугублялось тем, что расстановка сил в Совете обороны была явно не в нашу пользу — за прекращение работ по этой ракете выступали главные государственные мужи, ответственные за обороноспособность страны — министр обороны СССР Д.Ф. Устинов и зам. Председателя Совета министров СССР по оборонным отраслям промышленности, Председатель Государственной комиссии СССР по военно-промышленным вопросам Л.В. Смирнов. Их позиция была жёсткая: “В стратегии должна быть только баллистика, работы по 'Метеориту' надо прекратить!”

Вся надежда была на Владимира Николаевича, на его талант “прожимать, продавливать” свои идеи, который не раз выручал его при любой расстановке сил в верхнем эшелоне руководства страны.

“Разбор полётов” завершён, министр и генеральный садятся в машины. По старому обычаю желаю им “ни пуха ни пера”.

Начались часы томительного ожидания… И вот снова звонок от секретаря министра. Снова знакомый кабинет и те же возбуждённые, но радостные лица. Как и предполагалось, заседание Совета обороны было сложное и тяжёлое. Блестящий доклад В.Н. Челомея, мощная оппозиция, энергичная поддержка ракеты со стороны С.А. Афанасьева.

Подводя итог обсуждению, Верховный Главнокомандующий Л.И. Брежнев произнёс лишь одну фразу: “Продолжайте работу”. Это была ещё одна победа Владимира Николаевича, победа в споре со временем».

Только в конце 1982 года после 11 пусков стало понятно, что требуются радикальные меры по достижению сверхзвуковой скорости при наборе высоты полёта. Был введён специальный режим для ТРД, доводились поверхности корпуса и крыльев с целью снижения аэродинамического сопротивления.

Заместитель Генерального конструктора НПО машиностроения Д.А. Минасбеков вспоминал, что, когда при испытаниях потребовалось перевести ракету на «чрезвычайный режим», то есть фактически на режим форсажа, руководители ЦИАМа — заместитель начальника С.А. Сиротин и начальник Д.А. Огородников прибыли к Челомею, чтобы подписать необходимую бумагу.

«Я, мягко говоря, был в курсе всех испытаний, и они, естественно, приехав, обратились ко мне, — вспоминает Дэвиль Авакович. — В то время я уже пользовался особым расположением Генерального и, будучи также уверенным в необходимости введения “чрезвычайного режима”, направился к нему с соответствующей бумагой. Владимир Николаевич задал мне несколько “своих”, всегда непростых вопросов, на которые я, хорошо владевший темой, довольно легко ответил, и сказал:

— Ну, если считаешь нужным, то подписывай.

— Но… Владимир Николаевич, тут же требуется именно ваша подпись.

— Ничего-ничего. Вот у секретаря подправишь расшифровку фамилии, и всё будет нормально… Иди и утверждай.

В приёмной было достаточно много народа, и когда люди увидели, что я, поставив палку перед фамилией Челомея, уверенно расписался, они посмотрели на меня как на человека, потерявшего рассудок.

Тем не менее всё это успешно прошло, испытания ракеты были продолжены.

Владимир Николаевич был гениальным человеком, и ход его мыслей был совершенно никому не ведом».

Вспоминает ветеран НПО машиностроения Е.П. Мозжухин: «После осмотра первого “Метеорита” В.Н. Челомей был крайне недоволен качеством внешней поверхности некоторых отсеков, что было недопустимым для сверхзвукового изделия. После детального обсуждения в кабинете Челомея было принято решение о создании специальной шпатлевочнои композиции, наносимой по местам неровностей. В кратчайшие сроки была отработана технология нанесения всей системы лакокрасочного покрытия».

Тогда можно было увидеть будущего доктора наук, начальника отдела НПО машиностроения И.С. Епифановского, затиравшего шкуркой сварные швы и на основе собственного опыта дающего рекомендации по зачистке и даже дальнейшей полировке, что было закреплено в соответствующих документах — технических условиях.

По предложению заместителя Генерального конструктора В.А. Модестова была составлена сводная таблица элементов, создающих дополнительное сопротивление, с оценкой его величины в килограммах сопротивления воздуха при сверхзвуковых скоростях.

Много лет спустя, в частной беседе В.А. Модестов, отвечая на вопрос: «Мог ли он предположить, что ракета, размещаемая в контейнере тех же размеров, что и “Гранит”, улетит на порядок дальше?» — ответил: «Ни за что бы не поверил!» [42].

Финансирование программы между тем стало спорадическим. Это обстоятельство, а также необходимость постройки специализированных носителей привели к тому, что по совместному решению промышленности и ВМФ финансирование по комплексу «Метеорит-М» в конце 1989 года вовсе прекратили. Время было упущено, в стране началась перестройка, и расходовать деньги на оборону стало непопулярно. Корабельную часть комплекса передали на ответственное хранение личному составу подводной лодки, саму лодку в 1990 году сдали Северному флоту в торпедном варианте, а через несколько лет, 5 июля 1994 года, и вовсе списали на слом.

Состояние работ постоянно рассматривалось и находилось под контролем Министерства обороны и MOM.

Несмотря на реальную поддержку государства, реакция на срыв установленных сроков была жёсткой. Жёсткий прессинг заставлял и подталкивал предприятия и организации промышленности работать с большим напряжением творческих и физических сил.

В марте 1983 года В.Н. Челомей вызвал Г.А. Ефремова и предложил ему возглавить работу по комплексу «Метеорит».

«— Работа в тяжёлом положении, прошу тебя взяться за неё, — устало сказал Челомей. — Я предложу министру общего машиностроения С.А. Афанасьеву твою кандидатуру в качестве главного конструктора этого направления.

Я дал согласие и затем, после выхода в мае 1983 года приказа министра, эта работа стала моей главной загрузкой (хотя я не был освобождён от других проектных работ по тематике ЦКБМ). Я понимал, что Владимир Николаевич оказал мне особое доверие, назначив именно главным конструктором направления, что было единственным случаем в истории нашей организации», — вспоминал Г.А. Ефремов [42].

В.Н. Челомею как Генеральному конструктору приходилось очень непросто в этих условиях.

Ф.И. Новосёлов запомнил слова В.Н. Челомея после одной из коллегий Министерства общего машиностроения, состоявшейся в октябре 1984 года, где тот был подвергнут безжалостной критике и со стороны представителей Министерства обороны, и со стороны Генерального штаба, и со стороны ВВС: «Фёдор Иванович! Я в таких условиях работать не могу и не буду. Это невозможно…»

Производство ракеты «Метеорит» было поручено надёжному партнёру, проверенному в совместных делах на протяжении более десяти лет, — заводу им. М.В. Хруничева.

«Когда было принято решение назначить завод им. М.В. Хруничева головным по изготовлению стратегической крылатой ракеты “Метеорит”, мы не представляли, с какими технологическими трудностями в изготовлении нам придётся столкнуться. Эта ракета была самым сложным изделием на всём моём производственном пути. Некоторые обрабатываемые поверхности были столь сложной формы, что на них даже не было проверяемых чертежей, и особо сложные детали специалисты высочайшей квалификации доводили “по образцу”», — говорил директор завода им. М.В. Хруничева А.И. Киселёв[66].

Результаты лётно-конструкторских и государственных испытаний (61 пуск) показали возможность достижения заданных высоких ЛТХ ракеты, а в шести из семи последующих дополнительных экспериментальных пусках в 1990–1991 годах были подтверждены основные лётно-технические характеристики унифицированной ракеты «Метеорит».

Два последних пуска (69-й и 70-й) носили чисто экспериментальный характер. Один из них был проведён в интересах проверки современных средств ПВО. Маршрут, высота и время полёта крылатой ракеты были известны зенитчикам заранее, средство противодействия РЛС не вышло на режим, и ракета была демаскирована. Несмотря на это, её смогли сбить только второй противоракетой из-за отсутствия ещё одной ложной цели.

Однако, «несмотря на уникальные тактико-технические характеристики КРО “Метеорит-М”, выполненный значительный объём испытаний и наличие изготовленного боекомплекта ракет, готовой корабельной части комплекса и АПЛ в целом, работы по КРО “Метеорит-М” были прекращены». Причиной явилось подписание договора с США об ограничении ракет средней и меньшей дальности.

Так новейшая система вооружения, не имевшая аналогов в мировой практике, то есть образцы которой было не с чем сравнить во всём мире, стала заложницей перестройки — периода предательства национальных интересов. Остаётся утешать себя тем, что крылатая ракета «Метеорит» по-прежнему является «принципиально важным инженерным заделом на XXI век» [42].

Проекты и наука

Помимо колоссальной конструкторской и организационной загрузки В.Н. Челомей всегда чувствовал себя исследователем. Ещё в 1958 году в составе проектного отдела № 10 ОКБ-52 была создана бригада по проектированию моделей различного назначения. Ввиду увеличения объёма работ с моделями в 1970 году приказом Генерального конструктора бригада моделей была реорганизована в самостоятельный отдел № 24 в составе проектного комплекса, но с личным подчинением Владимиру Николаевичу. Во главе отдела был поставлен И.В. Пронин. В то же время был создан модельный цех № 21–06 под руководством Р.В. Васильева. Сотрудникам отдела и цеха не раз доводилось наблюдать Владимира Николаевича как исследователя колебательных процессов, гидравлических проблем, пограничных явлений. Здесь была его стихия, в постановке эксперимента он был безукоризнен, все они в той или иной степени позволяли ответить на конкретный вопрос, связанный с различными аспектами ракетостроения, то есть носили очевидный прикладной характер.

Герберт Александрович Ефремов, не понаслышке знающий суть труда Генерального конструктора и уровень его ответственности, считает, что научная деятельность, как и преподавательская, была для Владимира Николаевича отдыхом, когда он мог просто подумать, пофантазировать, помечтать.

Академик Е.А. Федосов убеждён, что В.Н. Челомей был образцовым учёным, никогда не прибегавшим к маскирующей пустоту выводов математической формалистике, грешить которой становится тем более модно, чем мельче суть решаемых задач. Не стремился он и к обилию авторских свидетельств, которых мог иметь сотни, ограничиваясь наиболее значимыми. К сожалению, не все эксперименты, запланированные великим учёным и инженером, удалось осуществить при его жизни, но, думается, они ещё найдут своё воплощение.

«Свои основные научные работы Владимир Николаевич посвятил разделу механики, связанному с колебаниями и устойчивостью упругих систем. Свою привязанность и, я бы даже сказал, страсть к теории колебаний он пронёс через всю свою жизнь, — замечает первый заместитель генерального директора НПО машиностроения А.В. Хромушкин. — Уже в начале своей научной деятельности Владимир Николаевич внёс большой вклад в развитие теории динамической устойчивости упругих систем. Достаточно сказать, что само общепринятое сейчас понятие динамической устойчивости упругих систем введено В.Н. Челомеем».

Важный цикл научных работ В.Н. Челомея относится к исследованиям изгибно-крутильных колебаний коленчатых валов. На эту тему в 1951 году он защитил докторскую диссертацию. В 1958 году Владимир Николаевич разработал нелинейную теорию статической и динамической устойчивости гидравлических и пневматических золотниковых сервомеханизмов. Им были впервые получены точные нелинейные дифференциальные уравнения движения сервомеханизмов и изучена их динамическая устойчивость.

Летом 1964 года под председательством начальника ЦАГИ В.М. Мясищева было созвано внеочередное заседание жюри конкурса им. Н.Е. Жуковского. Несмотря на отпускной период и зной летнего дня, собрались все члены жюри в составе: М.В. Келдыш, В.П. Глушко, А.А. Дородницын, С.П. Королёв, А.М. Люлька, Л.И. Седов, П.О. Сухой, С.К. Туманский, А.Н. Туполев, А.С. Яковлев, Г.П. Свищев — и единогласно проголосовали за присуждение В.Н. Челомею за выдающиеся заслуги в области ракетной и авиационной техники премии первой степени и золотой медали им. Н.Е. Жуковского.

В 1974 году к 60-летию со дня рождения В.Н. Челомея вышла из печати классически изданная книга «Избранные проблемы прикладной механики». В составе редколлегии книги известные учёные страны, академики И.И. Артоболевский, Н.Н. Боголюбов, Э.И. Григолюк, В.И. Кузнецов, М.А. Лаврентьев, Л.И. Седов. В сборник представили свои статьи ведущие учёные-механики. Среди авторов 75 статей, вошедших в книгу: академик Л.И. Седов — «О некоторых работах Туллио Леви-Чивита в аналитической механике» (к 100-летию со дня его рождения); Г.Г. Чёрный — «Пограничный слой на движущейся поверхности»; академик Н.Н. Боголюбов — «Об одном методе В.Н. Челомея в теории колебаний», а также статьи отечественных и зарубежных учёных по современным и актуальным вопросам механики твёрдых и деформируемых тел, по проблемам взаимодействия оболочек с жидкостью и движению жидкостей и газов.

В 1977 году В.Н. Челомей был удостоен золотой медали им. А.М. Ляпунова — высшей награды Академии наук за выдающиеся работы в области математики и механики.

Экономичность решений В.Н. Челомея, независимость его поведения раздражали многих в верхах страны.

Дважды Герой Социалистического Труда Г.В. Новожилов вспоминает, что с В.Н. Челомеем ему довелось работать с 1957 года, когда частично потерявшее финансирование ОКБ С.В. Ильюшина проектировало свой самолёт-снаряд П-20 и даже было вынуждено взять в производство изготовление корпусов самолётов-снарядов П-5 Челомея.

«Руководство производством этих ракет было поручено В.Н. Бугайскому, — вспоминает Генрих Васильевич. — Это был грамотный, трудолюбивый, демократичный инженер и конструктор, порой позволявший себе резкие высказывания в адрес руководства.

С В.Н. Челомеем же у меня сложились добрые отношения. Чувствовалось, что это человек очень образованный, знающий, высококультурный. Причём своих замечательных качеств он никогда не ставил на вид. Позднее мы даже обсуждали с ним проект установки стратегических крылатых ракет типа “Метеорит” на Ил-76. Но развития эта тема не получила — время ставило другие акценты».

Одержимый, чрезвычайно одарённый от природы, глубоко вникающий во все отрасли окружающих его предмет наук, а здесь их едва ли меньше, чем всех наук, охваченных академией, В.Н. Челомей пробуждал к себе живейший интерес таких же подвижников науки, которые, несмотря на укрепление потребительского менталитета, ещё оставались в Советской стране и для которых не было преград «ни в море, ни на суше». К числу наиболее заметных из этих «горящих» людей, как минимум хороших знакомых Челомея, можно отнести Н.Л. Духова, С.П. Королёва, В.И. Кузнецова, П.П. Пустынцева,

A. М. Исаева… Тяготели к нему и другие люди из «когорты одержимых», для которых зависть не была качеством характера.

«Немногие из нас знают, что В.Н. Челомей во второй половине 70-х годов предложил систему, состоящую из космических аппаратов, вооружённых крылатыми ракетами для поражения надводных кораблей из космоса, — говорил адмирал Ф.И. Новосёлов. — Эта система рассматривалась и для оснащения лучевым оружием, способным поражать различные цели в космосе» [83].

Интересным и многообещающим было предложение B.Н. Челомея освоить полёты в верхней атмосфере Земли с космическими скоростями, создав лёгкий космический самолёт (ЛКС).

«Некоторые исследователи совершают грубую ошибку, заявляя, что Челомей этим ЛКС хотел “закрыть” “Буран”. Стоит прочитать текст предложения В.Н. Челомея и ещё 4-х академиков, и станет понятно, что ЛКС предлагался не вместо “Бурана”», — говорит Почётный Генеральный конструктор НПО машиностроения Г.А. Ефремов.

Очень многие свои мысли Владимир Николаевич не только не опубликовал, но даже не доверил и бумаге. Поэтому говорить о них — всё равно что заниматься распространением слухов. Одной из интереснейших его мыслей была идея о цикличности гравитации, апериодично изменяющей свою силу в пределах до десяти процентов, понятие антигравитации было для него отнюдь не изобретением фантастов, а лишь малоизученной областью физики пространства — времени.

В начале 1970-х годов Владимир Николаевич выступил председателем редакционного совета шеститомного справочника «Вибрации в технике». Работа над глубоким и разносторонним справочником (издан в 1978–1981 годах), в создании которого принимали участие многие известные учёные (академики А.А. Артоболевский, К.С. Колесников, К.В. Фролов и другие), была отмечена золотой медалью АН СССР им. А.М. Ляпунова.

В ноябре 1983 года к Челомею приехал генерал-лейтенант В.А. Дементьев[67] — начальник 1-го управления 46-го института М.О. В то время он буквально жил идеей создания автоматических высотных аэростатов, барражирующих в естественных потоках на высотах около 30 километров, способных не только вести наблюдение и разведку, но и решать ударные задачи. Фирма Челомея нужна была ему, чтобы с её помощью ракетой запускать названный аэростат. Владимир Николаевич со всем энтузиазмом увлекающейся натуры поддержал его, развил тему и поставил ряд новых задач. Разговор получился долгим и, что на всю жизнь запомнил Валерий Александрович, закончился обсуждением интереснейших опытов по «антигравитации» (выражение Челомея), которые они, как оказалось, проводили независимо друг от друга. Наметили перспективы сотрудничества, обсудили ближайшие планы, но… жизнь распорядилась иначе.

Живейший, если хотите даже ребяческий, интерес академика Челомея к науке виден и в широте конструкторских разработок, и в одной из последних статей «Парадоксы в механике, вызываемые вибрациями», опубликованной в ДАНах (Докладах Академии наук) в 1983 году, в которой он рассказывает об удивительных примерах, на первый взгляд противоречащих законам физики.

В 1983 году в Научный совет Академии наук по механике жидкостей и газов, председателем которого был Л.И. Седов, прислали для окончательного заключения на предмет открытия заявку профессоров О.И. Кудрина и А.В. Квасникова об обнаружении явления аномально высокого прироста реактивной силы, возникающей при эжектировании атмосферного воздуха пульсирующей реактивной струёй. Академик Л.И. Седов, прочитав эту заявку, воскликнул: «Да ведь это Челомей!» Так работа авторского коллектива В.Н. Челомея, О.И. Кудрина и А.В. Квасникова была представлена на рассмотрение Президиума Академии наук. Докладывать было поручено самому придирчивому эксперту — профессору Г.Ю. Степанову. 20 марта 1986 года предложенная заявка — «Явление аномально высокого прироста тяги в газовом эжекционном процессе с пульсирующей активной струёй» была зарегистрирована как открытие в Государственном реестре научных открытий СССР под номером 314, уже после кончины В.Н. Челомея.

Владимир Николаевич работал над исследованием поведения вибрирующих тел в жидкостях и над симметричной задачей о телах в вибрирующих жидкостях фактически до последних дней жизни. А.В. Хромушкин, в 1970-е — начале 1980-х годов выделенный В.Н. Челомеем при рассмотрении проблемы шахтных стартов, а в 1976 году назначенный начальником научно-исследовательского отделения тепловибропрочности, вспоминал, что несколько экспериментов и теоретических решений ему довелось провести под руководством и по личной просьбе Владимира Николаевича. Касались эти опыты и построения математических моделей изысканий в области двух новых заявок на открытия, которые Челомей подал лично в 1983 году.

Сохранилось сопроводительное письмо заместителя руководителя предприятия В.В. Витера заместителю академика-секретаря отделения механики и процессов управления академику О.М. Белоцерковскому, в котором говорится: «Направляю Вам материалы по открытиям академика В.Н. Челомея: “Новые эффекты поведения твёрдых тел в вибрирующей жидкости” и “Явления взаимодействия вибрирующих твёрдых тел”.

Приложение: упомянутое на двух листах».

Область этих интереснейших заявок, фактически та область, в которой, несмотря на свою колоссальную занятость в смежных отраслях техники, всю жизнь, совершенно безвозмездно, находил возможность работать Челомей, открывала новое направление даже не в вибрационной технике, не в теории колебаний, но в физике. Люди придут ещё к этому направлению, развивающему, а может быть, альтернативному общей теории относительности: прояснят для себя природу гравитации, найдут возможность создания антигравитации, посредством которой сконструируют новые космические корабли, добьются возможности беспредельного перемещения в пространстве и времени…

Приведём здесь «формулу» одного из открытий, сохранившуюся в бумагах А.В. Хромушкина:

«Установлено неизвестное ранее физическое явление поведения твёрдых тел в вибрирующей жидкости, заключающееся в том, что при вибрации сосуда с жидкостью происходит всплытие находящегося в ней твёрдого тела с удельным весом, большим удельного веса жидкости, обусловленного взаимодействием твёрдого тела с жидкостью, изменённой в результате вибрации структуры».

К сожалению, неожиданная смерть этого великого человека прервала рассмотрение, а вернее, работу над признанием этих замечательных открытий, поданных им лично, но есть надежда, что уже в новых исторических условиях на предприятии Челомея доведут до конца и это дело своего основателя.

Хотя говорить о конце, о каком-то умозрительном финише работ, предпринятых или намеченных Челомеем, не приходится и сегодня, уже во втором десятилетии XXI века.

Осенью 1982 года Владимир Николаевич выступил на открытии Третьей научно-технической конференции молодых специалистов ЦКБМ.

Удивительны ёмкость и разносторонность этого короткого выступления. Наряду с полагающимися в таком случае поздравлениями и положительной оценкой многих работ, он вновь блеснул своими афоризмами типа: «Законы природы показывают — будущее принадлежит молодым. Со временем можно бороться только одним способом — передачей опыта и знаний следующим поколениям — это единственный императив» или: «Человек без фантазии никогда не сможет достичь серьёзных успехов в творчестве. Всё остальное можно приобрести»; «Готовьтесь к творчеству упорному, рассчитанному на многие годы, ибо время, помноженное на усилие, даёт большие результаты».

В то же время это выступление, сделанное за два года до смерти, стало своего рода напутствием, завещанием молодёжи предприятия. Неповторимы и необычны его размышления о структуре научно-исследовательского труда: «Помните, что разработка самой идеи занимает 10–15 процентов времени, остальные — 85–90 процентов — это упорный труд, борьба с судьбой, с жизненными обстоятельствами, без чего невозможен успех. В непрерывном состязании с судьбой и состоит движение вперёд. Достижения, удары, падения, помощь других, новое движение вперёд — закон жизни. Учитесь преодолевать трудности и неудачи». Столь же чётко выражены его мысли о самой сути исследовательского труда: «…не злоупотребляйте знаниями в области фундаментальных наук, применяйте их ровно настолько, насколько нужно. Применение фундаментальных наук должно быть изящным, элегантным. Если для решения простейшего вопроса человек напишет множество формул, это не убеждает. Не стремитесь к излишней демонстрации своих познаний. Необходимо минимальное использование математического аппарата, точных наук, ибо за формулами иногда можно потерять главное — упустить из виду конечную цель работы. Если можно сделать вывод и без сложного математического аппарата — значит, этот аппарат не нужно применять.

В-третьих, не спешить с обобщениями. В работе должна быть не столько широта охвата, сколько глубина. Об этом говорят многочисленные примеры.

Хорошо, если работа основана на правильном эксперименте.

От вас часто требуют ответа о возможностях немедленного применения разработанных вами методов. Это не всегда верно. Не так страшно, если вы затрудняетесь ответить на такой вопрос. Применение могут найти и другие люди, и в других областях. Исследовательская лаборатория — это то же производство, гае вместо станка чертёж. Не увлекайтесь сложным оборудованием. Необходимо понять, что огромные средства иногда вкладываются фактически в то, чтобы сузить области наблюдения.

Этот пример показывает, что и вглубь нужно идти в меру целесообразности, в пределах разумного, со здравым смыслом.

…Слишком глубокий уход в науку отрывает от реальности.

Никакие знания, сколь глубоки они бы ни были, никакие ценные приборы, сколь совершенны и точны они бы ни были, никакое окружение, сколь авторитетно оно бы ни было, не могут сами по себе обеспечить успех, не способны заменить ваши собственные качества — внимание, интуицию, наблюдательность. Особенно важна интуиция, которую можно определить как неосознанные и несформулированные выводы, полученные в результате наблюдения и личного опыта.

Оценкой вашей работы является эксперимент, поэтому стремитесь к экспериментальной проверке ваших выводов».

Весьма содержательна и точна оценка этого великого человека результатов участия молодёжи в конференции:

«Во-первых, это первая ваша собственно научная деятельность, форум, на котором вы проверяете свои силы. Не бойтесь и критики, это счастливая находка, это такая возможность, которой в одиночестве, работая в четырёх стенах, не получишь. Вы выступаете перед аудиторией — используйте себе на пользу вопросы, которые вам будут задавать, критические замечания товарищей. Любые замечания полезны, если вы сможете извлечь из них урок. Любой вопрос полезен, ибо вы получаете возможность узнать дополнительно больше, чем тот, кто вопрос задаёт.

Вторая сторона — моральная. Выступая, вы начинаете больше верить в себя. Кроме того, вы слушаете других, лучше видите коллектив, который проявляет заботу о вас. Конференция имеет большое воспитательное значение ещё и потому, что вы здесь встречаетесь с руководителями (не обязательно по должности), с учителями. И благодаря этому вы многое узнаёте не только из узкой области деятельности, но даже из истории предприятия.

Вы должны постараться взять у учителя главное — стиль.

Помните, решать за вас задачу он не будет, по крайней мере в большинстве случаев.

Усвоить стиль, подход учителя — это очень важная, даже главная задача, основная польза для вас. Ещё раз подчёркиваю — не следует надеяться на то, что учитель что-то выполнит за вас, решит за вас задачу — это бывает редко. Лучше возьмите у него метод. У выдающихся учителей берёшь прежде всего манеру, взгляды, способ мышления. Разумеется, брать нужно критически, с умом.

Доклад должен быть доходчивым и интересным, но это часто приходите опытом. Если вас будут слушать внимательно, зададут много вопросов, значит, вы выполнили хорошую работу. Постарайтесь отметить в докладе, что нового сделано по сравнению с уже известным.

Если даже ничего нового получить не удалось, не скрывайте этого, а покажите, что удалось уточнить и обобщить».

В конце своего выступления Владимир Николаевич оглядывается на путь, пройденный предприятием:

«Наша организация появилась в сентябре 1944 года. Это была первая официальная организация по беспилотной технике. Вдумайтесь, как это значительно и важно! Если вы об этом не знаете, это наша ошибка.

Треть века тому назад в СССР была одна такая организация, а теперь нет ни одной, которая не занималась бы этими вопросами. Значит, в своё время мы правильно определили направление. Конечно, у нас на этом пути были ошибки, но это не страшно. Иные ошибки и полезны, и поучительны. Кстати, если рассмотреть деятельность и взгляды великих математиков, мы увидим, что у любого из них были ошибки, даже у Ньютона, который не понимал значение дифференциального исчисления, пренебрегая производной, как “песчинкой, которую можно сдуть с горы”.

Теперь мы видим, как важно было в принципе выбрать правильное направление. И сейчас, встречаясь с вами, я говорю: “Мы выбрали тогда правильное направление!”

Сейчас появилось множество других организаций, которые заняты тем же. Помните об этом, смотрите, чтобы нас на этом пути не обошли другие. С достоинством держите наши традиции».

На общественной ниве

В духе своего времени В.Н. Челомею, как дважды герою, Генеральному конструктору, академику, крупному руководителю, было «поручено» и присутствие на съездах КПСС, и участие в городских и районных партийных конференциях, и депутатство в Верховном Совете СССР.

Верховный Совет СССР в 1936–1988 годах представлял собой высший орган государственной власти, состоял из двух палат — Совета национальностей и Совета Союза, избирался на четыре года, а с 1977-го — на пять лет. Челомей являлся депутатом Совета национальностей от Чувашской АССР с 1974 года и до самой смерти. На эти годы пришлись 9-й (1974–1979), 10-й (1979–1984) и 11-й (1984–1989) созывы депутатов.

Впервые В.Н. Челомей избирался в Верховный Совет СССР в 1974 году по 679-му Ленинскому избирательному округу города Чебоксары. В названный округ входили тогда Ленинский и Московский районы с посёлком Сосновка и заводским сельсоветом.

Должность эта была в значительной степени почётной, и было немало депутатов, кто относился к ней в полном смысле слова безответственно. Поездки, встречи, приветственные речи, банкеты, дружные голосования на сессиях были необходимым и достаточным минимумом для многих депутатов. Собственно работа как таковая — внесение новых идей, отстаивание и проведение в жизнь наказов избирателей, совершенствование общественной жизни и системы управления, повышение материального уровня жизни — не себя и не родственников, а по крайней мере избравшего депутата населения — не требовалась.

Владимир Николаевич отнёсся к новой нагрузке с интересом и готовностью к работе. Как человек творческий, он внимательно изучил литературу по истории, современному экономическому и культурному положению Чувашии, по её вкладу в народно-хозяйственное развитие страны. Как профессионал, он решил сосредоточиться на анализе производственного развития Чувашии: сложившихся связей с заказчиками и поставщиками, подготовки рабочих и инженерных кадров, развитии производственной базы.

«Владимир Николаевич был самым аккуратным депутатом, — вспоминает первый секретарь Чувашского обкома КПСС (1974–1988) И.П. Прокопьев. — Несмотря на огромную занятость на работе, он после сессий Верховного Совета СССР регулярно встречался с избирателями, рассказывал им о принятых решениях, отчитывался о своей депутатской деятельности. При этом находил время и для приёма трудящихся по личным вопросам. С большой ответственностью он подходил к выполнению наказов избирателей, проявляя присущую ему кипучую энергию и организаторские способности. В течение трёх созывов ему были даны 10 наказов, и все они были выполнены или находились в стадии реализации.

Первый раз В.Н. Челомей побывал в Чебоксарах 21–24 мая 1974 года в сопровождении секретаря парткома ЦКБМ В.Н. Вишневского (доверенное лицо) и своего помощника В.М. Чеха.

В ноябре 1976 года В.Н. Челомей получил письмо от первых лиц Чувашии — секретаря Чувашского обкома КПСС И. Прокопьева, председателя Президиума Верховного Совета Чувашской АССР С. Ислюкова и председателя Совета Министров Чувашской АССР Л. Прокопьева с приглашением посетить празднование 425-летия добровольного вхождения Чувашии в состав Русского государства, которое должно было состояться в Чебоксарах 25 ноября 1976 года.

На письмо Челомей наложил резолюцию:

“Т. Чеху В. М.

Т. Царёву В. М.

Надо быть. Обеспечьте.

В. Челомей. 10.XI.76.”

Вместе с супругой Нинель Васильевной Владимир Николаевич в сопровождении помощников приехал в Чебоксары, где принял участие в торжественных мероприятиях.

В.Н. Челомей много сделал для развития Чувашского государственного университета им. И.Н. Ульянова — оказывал содействие в укреплении его материально-технической базы: строительстве корпусов, открытии новых факультетов и кафедр, оснащении научных подразделений новейшими приборами и техническими средствами; способствовал установлению связей с академическими и отраслевыми научно-исследовательскими институтами, с производственными подразделениями. В каждый свой приезд он встречался с учёными, преподавателями университета, вникал в нужды и заботы молодого вуза, давал полезные советы, оказывал конкретную помощь. Он принял активное участие в подготовке и проведении на базе университета второй всесоюзной школы по гидродинамике больших скоростей. Выступил с очень интересным и содержательным докладом “Парадоксы в механике, вызываемые вибрацией”.

Владимир Николаевич Челомей всегда интересовался жизнью и бытом трудящихся Чувашии, развитием её экономики и культуры. С его помощью получили дальнейшее развитие такие крупные предприятия, как Чебоксарский приборостроительный завод, производственное объединение им. Чапаева. Трудящиеся столицы республики всегда будут помнить его горячее участие в организации инженерной защиты правого берега Волги в связи со строительством Чебоксарской ГЭС. Как депутат Верховного Совета СССР от нашей республики он с честью оправдывал оказываемое ему доверие» [99].

Владимир Николаевич, побывав в Чебоксарах на нескольких предприятиях, договорился об открытии здесь филиала Московского государственного института культуры.

Побывал он и на концерте Чувашского государственного музыкального театра. С челомеевской конкретностью его «критика» выразилась в том, что состав оркестра этого театра удалось увеличить.

Несколько раз Владимир Николаевич приезжал в Чебоксары для встреч с избирателями. Как вспоминает его помощник В.М. Чех, расписание его визитов было очень жёстким, насыщенным, спланированным буквально по минутам.

«Он вник, казалось, во все проблемы города: и производственные, и организационные, и жилищные, и транспортные, и экологические, и культурные, — вспоминает В.М. Чех. — С утра совещание по защите правого берега Волги в связи со строительством Чебоксарской ГЭС; затем очередной визит в Университет, посещение электроаппаратного завода, затем приборостроительного, поездка на строительство Чувашского государственного художественного музея… На следующий день запланирована поездка на Чебоксарский кабельный завод, участие в совещании по строительству производственной части технологического корпуса ВНИИР, встреча в музыкальном училище и так далее и тому подобное…

В наше время большинство людей думает, что такой человек, как В.Н. Челомей — Генеральный конструктор, академик, глава крупнейшего оборонного предприятия, — обязательно имел охранников. Думали так и встречавшие нас чебоксарские боссы. Но охранника у Челомея никогда не было. Помню, как один из местных чиновников, в погожий весенний день стоявший рядом с нами, внимательной пристально оглядывал меня и мой лёгкий костюм, а затем, принимая меня за “комитетчика”, тихо сказал мне на ухо:

— Не пойму, где вы носите оружие».

Думается, то относительное благополучие, что характерно для города сегодня, в некоторой степени обязано и заботам гениального конструктора В.Н. Челомея.

В.Н. Челомей стал членом ВКП(б) в 26 лет — в мае 1941 года. Заметим, что среди генеральных конструкторов л ишь двое — А.Н. Туполев и П.О. Сухой не были членами партии: им, как «людям старой формации», это прощалось, непартийная же молодёжь, претендовавшая на высокое место в организации советской науки и промышленности, не имела перспектив в складывавшейся системе государственных ценностей СССР. Такое положение вещей сформировалось отнюдь не при Сталине, оно стало очевидным позднее. При И.В. Сталине беспартийными были и А.Н. Туполев, и Н.Н. Поликарпов, и В.М. Петляков, и П.О. Сухой, и А.Л. Минц, а вот уже после Сталина, отнюдь не по возрастному принципу, стали членами партии весьма зрелые С.П. Королёв, В.М. Мясищев, Ю.Б. Харитон…

По воспоминаниям Людмилы Алексеевны Гвишиани-Косыгиной, Владимир Николаевич (как говорится, на общественных началах) поддерживал работу по автоматизации библиотечно-библиографических процессов, которая велась молодыми сотрудниками Всесоюзной государственной библиотеки иностранной литературы. «Он умел загораться идеями. В январе 1978 года в библиотеке готовился вечер, посвященный зарубежной фантастике. Владимиру Николаевичу тема понравилась. По его совету и при его содействии приняли приглашение участвовать в нём такие интересные и компетентные собеседники, как ныне академик В.С. Авдуевский, космонавт Ю.Н. Глазков. Вёл вечер старейшина наших космонавтов А.А. Леонов. Вечер удался, о чём свидетельствовал успех на телеэкране.

Конечно же, никто из присутствовавших тогда и не предполагал, что в его подготовке участвовал Владимир Николаевич Челомей, человек, который с открытым сердцем шёл навстречу всему, что давало знание людям, способствовало расширению их кругозора. Он высоко ценил и тех, кто каждодневно, бескорыстно своей неброской работой предпринимал усилия для подъёма культуры наших соотечественников. Это была его дань старым добрым традициям, которые он чтил и которым следовал в жизни» [23].

Бывал Владимир Николаевич и делегатом партийных съездов и конференций — как высшего уровня, так и местных, локальных. С большим энтузиазмом он работал на нескольких балашихинских партийных конференциях: выступал с предложениями, следил за бюрократической процедурой — чтобы принятые решения не остались пустыми словами.

Большое внимание уделял Владимир Николаевич развитию города Реутова. Недаром его предприятие названо градообразующим. Реутов с момента размещения в нём ОКБ-52 из посёлка с населением около 25 тысяч жителей за пять лет вырос до города с населением 65 тысяч человек.

Строительство жилых домов в городе велось в соответствии с постановлением ЦК КПСС и Совета министров СССР, которыми задавались не только тематические работы, но и объёмы городской застройки в обеспечение деятельности предприятия. Жильё возводилось подрядными государственными организациями, Управлением капитального строительства НПО машиностроения, при активном участии молодёжи и комитета ВЛКСМ предприятия. В городе вырастали целые кварталы с детскими садами, школами, медучреждениями, котельными, коммуникациями и т. п. Реугов по существу стал «тылом» НПО машиностроения.

«За большой вклад, внесённый в развитие города Реугова и в связи с 70-летием со дня рождения, в 1984 году Владимиру Николаевичу было присвоено высокое звание “Почётный гражданин города Реутова”» [119].

Семья

Нинель Васильевна была предельно преданным мужу человеком, «солнечной женщиной», прикладывавшей все силы, чтобы обустроить его «внутренний быт», при этом заботясь и о его внешнем облике, а Владимир Николаевич, прошу простить за тавтологический оттенок, был очень видным человеком, всегда готовым выступить и отстоять своё предложение или решение перед кем угодно. Большинство мемуаристов подчёркивают безукоризненный внешний вид Челомея, прекрасно сипящий, без единого изъяна костюм, накрахмаленные рубашки, подобранные в тон сверкающие ботинки. О том же свидетельствуют кадры кинохроники и фотографии. Никто из мемуаристов, даже злопыхателей, а их было немало, не посмел бросить в отношении его внешнего вица ни малейшего камешка. В этом несомненная заслуга Нинель Васильевны. Конечно, Челомей почти всегда имел достаточно средств и возможностей, чтобы покупать себе хорошую одежду, но содержать её в безупречном виде при его загрузке могла только любящая женщина. Учитывая, что прислуги в доме Челомеев почти никогда не было (редкие исключения составляли уборщицы, изредка появлявшиеся в его доме в последние годы), своей презентабельностью он был обязан исключительно Нинель Васильевне.

Генеральный директор, генеральный конструктор НПО машиностроения А.Г. Леонов вспоминает, как однажды на совещании В.Н. Челомей неожиданно спросил одного из своих заместителей: «А вот ты что по дому делаешь?» Тот ответил, что ничего, совершенно нет свободного времени. На что Владимир Николаевич заметил: «А я по воскресеньям квартиру пылесошу».

Нинель Васильевна взяла на себя все заботы по дому, по даче, по воспитанию детей, пользуясь помощью свекрови — Евгении Фоминичны. В семье Челомеев выросли двое детей: Сергей Владимирович, 1952-го, и Евгения Владимировна, 1957 года рождения. Дети выросли, получили хорошее образование, вырастили своих детей.

Когда автор этих строк впервые услышал имя Нинель, его несколько смутило «французское» звучание, но оказалось, что это лишь от недостатка знаний. Женское имя Нинель, как объясняют словари, — неологизм советского периода, образованный путём обратного прочтения фамилии основателя Советского государства В.И. Ленина. Нинель — одно из наиболее употребимых и закрепившихся женских имён с «идеологическим звучанием».

Нинель Васильевна была очень любящим человеком. «Это удивительная женщина, всецело посвятившая свою жизнь Владимиру Николаевичу и создавшая такие условия для его творчества, какие, как мне кажется, не смог бы создать никто другой, — вспоминала секретарь В.Н. Челомея З.С. Усова. — Огромна роль, которую Нинель Васильевна сыграла в выдающихся успехах своего мужа. Человеческая гармония, существовавшая в семье, распространялась, конечно, и на взаимоотношения с детьми, которые всегда были для Владимира Николаевича совершенно неотъемлемой частью его жизни. Ну а рассказы Челомея о внуках пересказать я не смогу, они неповторимы» |50].

Владимир Николаевич, как ни банально это звучит, очень любил и жену, и детей. Особенно он отличал дочь. «Моя Женька — это чёрт в юбке», — не раз с усмешкой говорил он близким знакомым.

Внучка Владимира Николаевича Анастасия Владимировна вспоминает: «Запомнились наши прогулки с дедушкой по лесу на даче, езда на автомобиле, он очень любил прокатиться “с ветерком”, это качество, видимо, передалось и мне».

В семейном кругу, к огорчению домашних, Владимир Николаевич бывал нечасто. Крупные оборонные программы, которые он вёл, требовали его постоянного присутствия в залах КБ, на полигонах, в лабораториях, на заводах, в филиалах, на многочисленных совещаниях и встречах, проводившихся по всей стране — от Северодвинска до Сочи, от кабинета генерального секретаря до палубы противолодочного корабля, в воинских частях и на верфях, в «присутственных» коридорах и в исследовательских институтах.

В более ранние годы Владимир Николаевич с удовольствием занимался спортом. По свидетельству дочери Евгении Владимировны, дома, рядом со столом, стоял им лично сконструированный силовой тренажёр, позволявший выполнять различные упражнения на выносливость и силу — с регулировкой нагрузки, на гибкость — с регулировкой амплитуды… К сожалению, следов этого устройства не осталось, а ведь наверняка он был сделан со свойственным Челомею нестандартным взглядом на вещи и, как следствие, оригинальностью.

На его домашнем рабочем столе постоянно присутствовала табличка с философской, по сути, цитатой из «Циркуляра морского объединённого комитета» № 15 от 29 ноября 1910 года:

«Никакая инструкция не может перечислить всех обязанностей должностного лица, предусмотреть все отдельные случаи и дать вперёд соответствующие указания, а потому господа инженеры должны проявить инициативу и, руководствуясь знаниями своей специальности и пользой дела, прилагать все усилия для оправдания своего назначения».

Он терпеть не мог банальных, избитых фраз. Речь его всегда была образна, метафорична, впечатляюща. Тоже касалось и его лекций. В отличие от других, весьма известных и титулованных лекторов, даже таких, как С.П. Королёв и С.А. Лавочкин, его лекции всегда были точны и, несмотря на всю сложность подаваемого материала, имели глубокую собственную драматургию, позволяющую подчеркнуть главное в затронутой теме, подвести слушателя к самостоятельной оценке этого самого главного, оценить его взаимосвязь с окружающими факторами.

Проблемы со здоровьем начались у Челомея, когда ему не было и пятидесяти. Колоссальная нагрузка, которую он на себя принял, борьба, которую он постоянно вёл, отсутствие режима требовали огромных нервных затрат. Он, как человек самолюбивый и щепетильный, это скрывал. Хотя присутствие таблеток на столе, чаще небрежно прикрываемых листом бумаги, не укрывалось от внимательных глаз ближайших сподвижников. Для нас сегодня, когда мы знаем Челомея как Генерального конструктора, дважды героя и лауреата высших премий страны, руководителя одной из самых блестящих конструкторских организаций, творца выдающихся систем и элементов вооружений, его образ предстаёт в ореоле признания и славы, а ведь так стало лишь спустя несколько лет после его смерти.

При жизни всё было гораздо сложнее: и непонимание руководства, и естественное сопротивление окружавших его людей, коллег, и прямое противодействие, связанное как с предвзятым отношением к избранным им темам, так и с элементарной завистью, которая не только водила рукой некоторых мемуаристов, но и навязывала решения, противоречащие избранному пути, тормозила развитие избранных идей… Всё это, совершенно естественно, отразилось на его здоровье: уже в 43 года у Челомея случился первый инфаркт.

Первые ракетчики вообще, подобно великим поэтам, не отличались долголетием: слишком много сил оставили они на своём тернистом пути, самой своей жизнью заплатив за находки и открытия, за сверхчеловеческое напряжение сил. В этом их отличие, скажем, от авиаконструкторов, чей путь тоже не был устлан розами: А.Н. Туполев прожил 84 года, А.С. Яковлев и С.В. Ильюшин — по 83, П.О. Сухой — 80, О.К. Антонов — 78… Генеральный конструктор ракетно-космических систем С.П. Королёв умер, едва справив 59-летие; пришедший в ракетостроение из авиации С.А. Лавочкин также не дожил до 60, М.К. Янгель умер в день своего 60-летия, А.Я. Березняк скончался на 62-м году, В.Н. Челомей прожил 70, Вернер фон Браун — 65… «…Их ягоды ядовитые, грозди их горькие…» (Второзаконие, 32:32).

Находясь дома, он нередко играл на фортепьяно… Смело пускался в сложнейшие пассажи. Это умение было воспитано у него с ранних лет.

Он легко и вдохновенно исполнял Чайковского, Рахманинова, Листа, Шопена… Многие из слышавших игру Владимира Николаевича называли его виртуозом.

Любовь к музыке он сумел привить дочери, которая в детстве, на радость родителям, была принята в музыкальную школу при Московской консерватории, выказывала безусловные успехи в игре на фортепьяно, приносила грамоты, дипломы и превосходные отзывы от музыкальных педагогов. Владимир Николаевич внимательно следил за её успехами, переживал за неё.

Несомненен был и интерес Владимира Николаевича к живописи. С 1950-х годов он поддерживал дружеские отношения с народным художником СССР с 1986 года, мастером пейзажа Борисом Валентиновичем Щербаковым. Был лично знаком с художниками А.И. Локтионовым, Ю.И. Пименовым, И.В. Радоманом… Б.В. Щербаков с супругой присутствовали на праздновании свадьбы дочери Владимира Николаевича на даче в Жуковке. Тёплые отношения сложились у Владимира Николаевича со скульптором В.А. Сониным, создавшим его бюст у главного входа в МВТУ им. Н.Э. Баумана, а позднее, увы, и памятник на Новодевичьем кладбище.

Другим увлечением Владимира Николаевича, в духе времени, были шахматы. С огромным удовольствием, что случилось лишь два-три раза, он играл с гроссмейстерами, внимательно следил за встречами за звание чемпиона мира, разыгрывал известные партии, урывками решал многоходовки. Библиотека книг по шахматам, оставшаяся в его доме, — лучшее тому подтверждение.

Б.Н. Натаров вспоминал, что Владимир Николаевич иногда, как принято говорить — в минуту отдыха, имел привычку, сидя на стуле, поймать равновесие на его задних ножках и балансировать какое-то время. Или, в чём также проявлялся характер прирождённого специалиста в теории колебаний, удерживать на пальце установленную вертикально длинную, полутораметровую и достаточно тяжёлую деревянную или пластиковую указку. Вспоминают также, что на своём выступающем «волевом» подбородке, слегка подняв лицо кверху, он без труда удерживал бильярдный кий.

Первое телевизионное интервью с участием В.Н. Челомея было показано 15 апреля 1978 года в телепрограмме «Наше обозрение». Вёл интервью интереснейший человек и выдающийся советский журналист Ю.А. Летунов (1926–1984), работавший тогда политическим обозревателем Центрального телевидения СССР, бывший автором и ведущим общественно-политического еженедельника «Наше обозрение».

Ю.А. Летунова называют создателем круглосуточной радиостанции «Маяк» и телевизионной информационно-аналитической программы «Время». Интересно, что в июле-августе 1965 года он проходил медицинское обследование в Институте медико-биологических проблем Министерства здравоохранения СССР в рамках подготовки полёта в космос журналиста (совместно с Я.К. Головановым из «Комсомольской правды» и полковником М.Ф. Ребровым из «Красной звезды»). В 1966 году он должен был пройти повторное обследование, однако после смерти С.П. Королёва программа развития не получила.

Интервью получилось очень интересным, достаточно продолжительным, ёмким и лишь ограниченный объём книги не позволяет привести его полностью. Предложим вниманию читателя начало телевизионного интервью от 15 апреля, во многом задающего его тон:

«Ю.А. Летунов. На этой неделе мне довелось встретиться с очень интересным человеком — академиком В.Н. Челомеем. В.Н. Челомей — дважды Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и Государственной премий. Беседа наша записана на киноплёнку.

— Владимир Николаевич, я очень тщательно готовился к встрече с вами, прочитал много книг по механике, ваши статьи — и ничего не понял. Не потому, что они плохо написаны, а просто потому, что это очень сложно.

И потом я себя успокоил, найдя такой афоризм, что есть такая наука, доступная всем, — следовать за мыслями интересного собеседника.

Вы — академик, попробуйте, пожалуйста, сейчас несколько отвлечься от сложных вопросов вашей точной науки и упростить какие-то понятия.

Мне рассказали — это мой первый вопрос, — что у известного авиационного конструктора Сикорского в кабинете висит его изречение: “По законам физики муха не должна летать”. Вот интересно, что вы усматриваете в этом парадоксе?

В.Н. Челомей. Юрий Александрович, я должен был бы подготовиться в неменьшей степени, чем вы, но обстоятельства сложились так, что я почти экспромтом попадаю на нашу встречу. Но тем не менее вопрос, который вы поставили, интересен, и я в значительной степени к нему готов. Должен наперёд сказать, что выступление моё на телевидении — впервые в моей жизни, и поэтому, естественно, будет сопровождаться некоторыми неловкостями, но я постараюсь, чтобы этих неловкостей было поменьше.

О Сикорском, человеке большой науки и большого творчества, об умном человеке. Сикорский в 1908 году одним из первых, если не самый первый, пытался построить вертолёт. А в 1908 году — я думаю, что со мной согласятся, — не было даже элементарной теории прямого крыла.

Естественно, он имел оппонентов среди представителей так называемой чистой науки — теоретиков, которые говорили: “Позвольте, с крылом не ясно, а тут же нарушаются наши привычные представления о современных законах физики, механики, инженерного искусства”.

Что нужно было сделать Сикорскому? Ему нужно было разъяснять им, но это было очень долго. Он придумал блестящий пример! Муха в то время действительно не летала по существовавшим законам — и не могла летать.

С такой эмблемой можно было спорить в любой аудитории. Прийти и сказать: “Но, ведь муха-то не летает по теории, что же вы от меня хотите, чтобы я вам дал теорию? Я лучше вам дам готовый вертолёт”. И сделал такой вертолёт. Много он построил, и этот девиз, по-видимому, сопровождал его всю жизнь. Это девиз — не смущаться перед тем, что пока нет науки, которая нужна, чтобы теоретически определить те конфигурации, формы, принципы, которые, чувствуется, уже созрели в технике.

И я думаю, что тогда ведь муха не могла никак отвечать законам физики потому, что крыло-то работало в прямом потоке, спокойном, а крыло у мухи-то вибрировало. А теория вибрационного крыла и не мыслилась, если угодно — её и сейчас в должной степени нет, а вертолёт работает.

Ю. А Летунов. Вы заговорили о поиске. Меня очень привлекает академик Павлов, его отношение к науке, к сотрудникам, к людям. Есть любопытное воспоминание о том, что, встречаясь с новым сотрудником, человеком, который хотел работать с ним, он спрашивал: “Сколько времени вы можете работать, как у вас с жильём, какая семья, что вас может отвлекать?” Как вы к этому относитесь?

В.Н. Челомей. В высшей степени правильные вопросы были у Павлова, в высшей степени правильные, потому что без этих вопросов и ясного ответа на эти вопросы человеку трудновато жить.

Все военачальники знают, что перед любым сражением солдат должен быть одет тепло, накормлен, обут и не должен очень беспокоиться о своём доме, по крайней мере, вести иметь должные. И тогда он настоящий боец.

А наука похожа на сражение, только сражение бескровное, сражение с неясными проблемами природы, с освоением новых физических явлений в жизни. Это — то же сражение, в котором есть цель, есть преграда, и встречается человек, который хочет проникнуть в эту цель. Этот человек должен быть как следует оснащён».

В этом интервью Ю.А. Летунов задал В.Н. Челомею десяток вопросов, на которые получил честные, порой философские ответы. В заключение своего интервью В.Н. Челомей сказал:

«Я очень люблю людей, которые умеют предвидеть. Вот это особое качество человека, который, глядя на обстановку дела — техническую, математическую, физическую, — может сказать: “Из этого дела выйдет полезная большая работа, и, видимо, очертания этой работы могут принять такой-то и такой-то вид”.

Удивительное качество, редкое качество! Надо его развивать. Я бы хотел пожелать нашей молодёжи в этом отношении максимального успеха. Во многих случаях я не понимал — в чём дело, но считал в своей деятельности, что должно выйти — и получалось!»

Первая биографическая справка о Челомее появилась, видимо, в короткой, на шесть строк, статье, помещённой в 10-м томе 3-го издания Малой советской энциклопедии, вышедшем в 1960 году. В статье он был назван «учёным в области механики». В сентябре 1978 года появился 29-й том 30-томной Большой советской энциклопедии, где была помещена более развёрнутая заметка о нашем герое: «Челомей Владимир Николаевич (р. 17 (30).6.1914, Седлец), советский учёный в области механики и процессов управления, академик АН СССР (1962; член-корр. 1958), дважды Герой Социалистического Труда (1959, 1963)… С 1944 гл. конструктор, с 1959 генеральный конструктор авиац. техники. Под руководством Ч. создан ряд важнейших объектов ракетной, космической и авиационной техники. С 1952 профессор Московского высшего технического училища им. Н.Э. Баумана. Основные труды по конструкции и динамике машин, теории колебаний, динамической устойчивости упругих систем, теории сервомеханизмов…» [14]. Текст статьи для энциклопедии по просьбе её редакционного совета написал А.В. Хромушкин.

За границей Владимир Николаевич бывал, по-видимому, лишь трижды. Первый раз в составе высокой технической делегации — в оккупированной Германии в 1946 году; второй раз — в Англии 9–19 сентября 1959 года; третий раз — во Франции в июне 1961 года. Оба последних визита носили наименование «спец. командировок».

Счастливые официальные события помнят большинство людей — собственную свадьбу, свадьбы товарищей и родственников, юбилеи, рождение детей, внуков, их свадьбы…

На свадьбе сына Сергея Владимир Николаевич быть не смог, очередные испытания задержали его на полигоне.

На свадьбе дочери Евгении 16 июля 1977 года, которую праздновали на даче, он присутствовал, удивляя многочисленных гостей своей очевидной грустью. Подобно большинству отцов, живущих со своими детьми, ему было жаль уходящую от него дочь, в глубине души ему хотелось, чтобы она всегда оставалась с ним.

Свадьба дочери была не особенно многочисленной — около сорока человек, но её почтил присутствием председатель Совета министров СССР А.Н. Косыгин.

Владимир Николаевич трезво оценивал характеры своих детей. Товарищи слышали от него и грустное философское замечание: «Эх, как бы Сергею да характер Евгении!»

Б.Н. Натаров вспоминал, как в его присутствии В.Н. Челомей подсказал тему диссертации сыну. Сидя за столом, покрытым большим толстым стеклом, он вдруг, подогнув кисть, вертикально поставил на стекло средний палец, с усилием продвинув кисть от себя, так что конец пальца, упёртый в стекло, прошёл заданный путь несколькими рывками, спросил:

— А ты можешь объяснить, почему так получается?

— Думаю, что да, — после некоторого раздумья ответил сын.

— Ну, вот тебе и тема, — заключил Владимир Николаевич. По специальному разрешению Владимир Николаевич приобрёл тёмно-красный автомобиль «мерседес», продаваемый одним из посольств. Он искренне любил эту машину, восхищался изящными техническими решениями немецких инженеров, заложенными в неё.

«Однажды, при въезде в гараж, он ударил “мерседес” о стенку и помял радиатор. Вызвав меня и шофёра А. Фонарёва, он послал нас на ремонтную станцию, — вспоминает Г.Я. Глоба. — Нас там встретили радушно, быстро заменили повреждённый радиатор, не взяли ни копейки денег и сказали, что для них большая честь, что у них обслуживаются такие люди».

Жил он в заветном и любимом им московском районе — у Патриарших прудов, сменил здесь три квартиры. Последняя, та, в которую он однажды не вернулся, находилась на Малой Бронной, 38. Напомним, что само название — Патриаршие пруды, архаично: ведь трёх прудов давно нет (о том, что их было три говорит название Трёхпрудного переулка), остался один, достаточно крупный, почти квадратный, площадью ровно в один гектар, расположившийся между Малой Бронной, Большим и Малым Патриаршими, а также Ермолаевским переулками.

Это место издавна было избрано «пишущей братией»: здесь, в гостях у поэта Ивана Дмитриева, бывали Пушкин и Жуковский, Гоголь и Карамзин, Вяземский и Веневитинов. На соседней Спиридоновке жил Евгений Баратынский, а в Трёхпрудном переулке родилась Марина Цветаева. Во дворе дома 12 по Малой Бронной мальчишкой жил Владимир Маяковский, переехавший в Москву после смерти отца, именно здесь, на Патриарших прудах, познакомились Сергей Есенин и Айседора Дункан, свою единственную московскую зиму провёл Александр Блок, совсем рядом, на Малой Бронной, жил и Максимилиан Волошин.

На многолюдный и популярный у москвичей каток, устроенный Российским гимназическим обществом, приводил своих дочек Лев Толстой. Здесь же в отчаянии искал Китти герой «Анны Карениной» Левин. Гуляя по аллее, заслушивался соловьиными трелями другой Толстой — Алексей Николаевич. Ну и трагикомичное начало знаменитого романа Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» добавило Патриаршим прудам популярности. От одних имён бывавших здесь поэтов становится жарко…

С Ермолаевского переулка смотрит на Патриаршие пруды «дом со львами* — «дом шести генералов», построенный в 1944 году в стиле неоклассицизма, в духе богатой городской усадьбы.

Владимир Николаевич любил прогуливаться вокруг здешнего пруда. Владимир Поляченко, один из его ближайших учеников, вспоминает, что в заключение «домашних» встреч Челомей неизменно выводил его на прогулку вокруг пруда.

Об этих прогулках вспоминают и дочь академика Евгения Владимировна («о знакомых до шажка прогулках»), и внучка Анастасия Сергеевна, и лётчик-космонавт Юрий Николаевич Глазков, и учёный, доктор технических наук, профессор Александр Григорьевич: Григорянц.

Ещё одной причиной любви к Патриаршим прудам можно считать умение Челомея ловко кататься на беговых коньках — «норвегах», техника владения которыми требует большего внимания и точности, чем другими, о чём с удивлением вспоминают несколько мемуаристов.

Относительно своего отдыха Владимир Николаевич был очень избирателен и консервативен; в молодости он несколько раз с удовольствием ездил в Крым, но затем, когда его сердечные проблемы стали очевидны, навсегда избрал для себя санаторий «Рижское взморье» в Юрмале, рекомендованный при заболеваниях сердечно-сосудистой системы. Супруга Нинель Васильевна всегда была с ним солидарна: забота о здоровье мужа была для неё первоочередной. Методы лечения применялись здесь самые распространённые — минимум дорогих установок и дефицитных средств: хвойные и минеральные ванны, так называемые гальваногрязи, массаж, эзокеритовые и парафиновые аппликации, магнитотерапия, ультразвуковое лечение, ингаляции. Насколько помнит дочь, Евгения Владимировна, он приезжал сюда все последние 15–17 лет.

Любил Владимир Николаевич и поездки в Полтаву, Киев, Харьков, Севастополь, Одессу. Так, в 1968 году он приехал по делам в Харьков и выкроил несколько часов, чтобы повезти в Полтаву супругу Нинель Васильевну: показать город своей юности, познакомить с С.Н. Данилевской, с друзьями детства. А на следующий год — в год смерти А.С. Данилевского — в Полтаве снесли дом А.В. Гоголь по Келинекскому проспекту.

Неплохо играл Челомей и в бильярд, порой удивляя партнёров точнейшими ударами, хотя, чтобы стать сильным бильярдистом, ему, естественно, не хватало практики.

«Генеральный конструктор Челомей, сделав пару ударов, мог вдруг увлечься обсуждением тонкостей механики упругих соударений», — вспоминает С.Н. Хрущёв [150].

«Мне довелось несколько раз играть в бильярд с Челомеем, — рассказывает профессор А.Г. Григорянц, — запомнилось его восхищение сложными — с подкруткой, ложащимися в цель ударами и готовность точно, вплоть до составления уравнений, теоретически обосновать законы соударений».

В домашней обстановке он любил посмотреть хороший фильм. На даче у него был установлен проектор и повешен экран. По разрешению министра культуры Г.Я. Глоба ездил в Госфильмофонд СССР в Белые Столбы и привозил Владимиру Николаевичу лучшие фильмы, которые он просматривал у себя на даче.

Товарищеские отношения связывали его с несколькими крупными учёными: В.С. Авдуевским, Н.Н. Боголюбовым,

A. А. Дородницыным, М.В. Келдышем, Л.И. Седовым, с ректором МВТУ Г.А. Николаевым; с министрами П.С. Плешаковым, Н.В. Талызиным, с несколькими соратниками — B. М. Барышевьш, В.А. Модестовым, В.В. Сачковым; число новых друзей, не связанных с ним по работе, исчерпывалось лишь несколькими фамилиями — А.Г. Григорянц, Д.М. Гвишиани. Да, да, тот самый Гвишиани, зять А.Н. Косыгина. Его супруга, Людмила Алексеевна, оставила о Владимире Николаевиче тёплые, хотя и краткие воспоминания, из которых ясно, что они дружили, встречаясь по несколько раз в год, более десяти лет [23].

Всё остаётся людям

Решением ЦК КПСС и Совета министров СССР от 28 января 1983 года руководимое В.Н. Челомеем ЦКБМ было преобразовано в Научно-производственное объединение машиностроения. Министр общего машиностроения С.А. Афанасьев, всегда относившийся к Челомею с большим уважением, тем не менее был вынужден реагировать на вышестоящее решение, и в министерстве вышел необходимый приказ, фактически дублирующий названное решение. А вскоре, в апреле, и дважды Герой Социалистического Труда С.А. Афанасьев был переведён на должность министра тяжёлого и транспортного машиностроения СССР. По номенклатурной табели о рангах новая должность была даже несколько выше должности министра общего машиностроения. Но ракетно-космическая отрасль СССР всегда была его престижнейшим хозяйственным направлением, и этот перевод был осуществлён против желания заслуженного, но стареющего министра.

В феврале 1983 года генеральным директором НПО машиностроения был назначен бывший начальник 1-го Главного управления MOM Э.А. Вербин. В.Н. Челомей оставался только в должности Генерального конструктора и фактически был лишён административных полномочий по управлению предприятием. В коллективе объединения складывалась непростая ситуация, когда руководители КБ и производства продолжали добросовестно работать, подчёркнуто выполняя все распоряжения В.Н. Челомея, а приказы вновь назначенного генерального директора порой игнорировались.

По замечанию В.А. Поляченко: «…Министерство в последние годы всячески третировало Владимира Николаевича, выполняя волю тогдашнего полновластного хозяина ВПК Д.Ф. Устинова. Даже признавая достижения нашего коллектива в оснащении Ракетных войск передовым и надёжным оружием, издаётся приказ, унижающий достоинство его руководителя. Вот как звучит пункт приказа министра общего машиностроения от 23.06.1983 г. (подписал О.Д. Бакланов) о выполненных работах по продлению сроков эксплуатации ракетных комплексов:

“Выделить в распоряжение генерального директора НПО машиностроения т. Вербина для поощрения особо отличившихся работников 3000 руб. Из указанной суммы премировать т. Челомея В.Н. — генерального конструктора в размере 250 руб.”

Это вновь назначенный Э.А. Вербин должен был подписывать распоряжение о незначительном премировании основателя и многолетнего руководителя предприятия академика В.Н. Челомея!» [94].

Одно из своих выступлений о В.Н. Челомее Почётный Генеральный конструктор НПО машиностроения Г.А. Ефремов озаглавил «Десять Ленинских премий В.Н. Челомея». В названии этом, как ни странно, не было никакой гиперболы: лишь перечислены Ленинские премии, которых были удостоены авторские коллективы предприятий кооперации за работы, выполненные под руководством Владимира Николаевича. Как известно, по положению Ленинской премии избранный специалист может быть удостоен лишь однажды. Так и Владимир Николаевич был удостоен Ленинской премии — высшей премии государства — в далёком 1959 году за комплекс с крылатой ракетой П-5. Трижды, в 1967, 1974 и 1982 годах, он был удостоен Государственной премии.

Увы, остались совсем не отмеченными выдающиеся работы над тяжёлой ракетой-носителем «Протон», ещё в 1967 году доставившей на орбиту аппарат, совершивший облёт Луны и вот уже 50 лет являющийся главным средством доставки в космос самых тяжёлых кораблей и станций, остались в тени и работа над спутниками «Полёт», «ИС», важнейшими средствами системы противокосмической обороны, и сдача в эксплуатацию системы МКРЦ для целеуказания противокорабельным ракетам, и создание орбитальной пилотируемой станции «Алмаз» (на базе которой были созданы все «Салюты» и основной блок станции «Мир»), а также транспортного корабля снабжения, работа над великолепной гиперзвуковой стратегической крылатой ракетой «Метеорит», полностью испытанной, но, увы, так и не принятой на вооружение.

Конечно, все эти удары и уколы не проходили бесследно. Они болью отзывались в сердце этого выдающегося человека, отдававшего все свои силы и помыслы грандиозному и ответственному со всех точек зрения, но любимому делу, и, как следствие, не могли не отразиться на его здоровье…

После награждения В.Н. Челомея второй Золотой Звездой в 1963 году на основании указа Верховного Совета СССР следовало установить его бюст по месту рождения. Но только в 1980 году по распоряжению Г.А. Ефремова в ЦКБМ занялись этим вопросом. Для изготовления бюста был рекомендован скульптор, народный художник России В.А. Сонин[68]. Владимир Николаевич несколько раз ездил к нему в мастерскую позировать. Поскольку город, где родился Челомей, находился за пределами СССР (в Польше), было принято решение установить его бюсту входа в МВТУ им. Н.Э. Баумана, где он преподавал более тридцати лет.

30 июня 1984 года за выдающиеся заслуга в развитии ракетостроения и в связи с 70-летием со дня рождения В.Н. Челомей был награждён орденом Ленина. В этот же день был открыт бюст Генерального конструктора. Владимир Николаевич на открытии бюста не присутствовал.

70-летие В.Н. Челомея неожиданно для всех стало последним днём рождения этого замечательного человека. Его соратники и подчинённые запомнили десятки поздравляющих, прибывавших к юбиляру, тёплые, а порой и остроумные поздравления, буквально заваленную цветами приёмную…

«В тот день сам он был бодр, весел, жизнерадостен, много шутил. После поздравлений присутствующие услышали: “Вдень 50-летия я ощутил, что уже стар, в день 60-летия понял, что время ещё есть, а сегодня я ощущаю молодость и полон сил”», — вспоминал бывший генеральный конструктор ОКБ «Вымпел» Д.К. Драгун [37].

Предприятие, созданное под руководством В.Н. Челомея в Реутове, известное последние 30 лет как НПО машиностроения, производит отрадное впечатление и сегодня. Великий академик И.П. Павлов говорил когда-то, что во всякой работе необходимы последовательность, скромность, страстность. В труд необходимо вносить элементы творчества, поэзию, чтобы он не утомлял, а приносил радость.

Последовательности и страстности у Владимира Николаевича всегда было в избытке. Это сполна было воплощено и в достаточно скромном, но изысканном архитектурном замысле, в каком выполнен комплекс зданий объединения, и в его содержании. Везде здесь поддерживается чистота, вдоль аллей и дорожек высажены ухоженные голубые ели 20–25 метров высотой, на маленьких площадях разбиты роскошные клумбы.

— Прогуляемся возле цветников… Обсудим… в ботаническому саду, — можно услышать здесь в разговорах.

Старики сетуют, что ели были посажены слишком близко друг к другу, отчего некоторые из них болеют. Хотя положенные шесть метров между посадками выдержаны строго, а выросли голубые ели почти все…

Среди встречающихся здесь лиц редко увидишь расстроенные, измождённые, самодовольные, чаще это лица мыслящих людей, порой напряжённо мыслящих. Кажется, что именно о таких людях писал великий мыслитель-фантаст Иван Ефремов в своих бессмертных произведениях.

По воспоминаниям И.П. Прокопьева, первого секретаря Чувашского обкома КПСС с 1974 по 1988 год, Владимир Николаевич уже 27–28 ноября 1984 года, когда они встретились на сессии Верховного Совета СССР, чувствовал себя, мягко говоря, неважно: подскочило давление. «Но предложение немедленно лечь в больницу Владимир Николаевич отверг: только после завершения работы, совесть не позволяет уходить с заседания» [99].

Умер В.Н. Челомей в больнице, где находился после травмы ноги, не сопровождавшейся какими-либо осложнениями. На третий день после помещения в стационар врачи разрешили ему вставать. Утром 8 декабря в 8 часов утра Владимир Николаевич разговаривал с женой, сказал, что ночь была беспокойной, но сейчас чувствует себя хорошо, а главное — Нинель Васильевна услышала в трубке его молодой звенящий голос: «Я такое придумал! Я такое придумал!..» Это были его последние слова.

По странному, в какой-то степени мистическому совпадению умер В.Н. Челомей за две недели до смерти министра обороны СССР, члена Политбюро Д.Ф. Устинова.

1984 год, в особенности декабрь, во многом стал фатален для Советского государства: 3 декабря умер главком ВВС Главный маршал авиации П.С. Кутахов, 8 декабря — академик В.Н. Челомей, 20 декабря — министр обороны Маршал Советского Союза Д.Ф. Устинов, 28 декабря — выдающийся советский физик-атомщик, лауреат Ленинской, четырёх Сталинских и двух Государственных премий СССР, академик И.К. Кикоин. 13 декабря в своём кабинете застрелился бывший министр внутренних дел СССР Н.А. Щёлоков. Заметим, что все они, кроме последнего, в момент смерти находились на «боевых постах», пользовались незыблемым авторитетом в самых широких правительственных, научных и общественных кругах.

После кончины Владимира Николаевича в НПО машиностроения состоялось экстренное траурное совещание. Был предложен план организации похорон, проект состава комиссии по их организации, текст некролога. Генеральный директор предприятия В.А. Вербин и помощник Генерального конструктора В.М. Царёв позвонили первому секретарю Московского горкома КПСС В.В. Гришину, чтобы договориться о месте похорон и панихиде в здании ЦДСА.

А.Н. Кочкину было поручено организовать отправку телеграмм и телефонограмм руководителям смежных организаций с текстом сообщения о смерти, подписанным генеральным директором В.А. Вербиным, тогда заместителем генерального конструктора Г.А. Ефремовым и секретарём парткома предприятия А.А. Горлашкиным.

Вскоре Э.А. Вербин привёз из министерств решение, согласно которому похороны были назначены на среду, 12 декабря 1984 года, на Новодевичьем кладбище. Местом прощания был определён широко известный сегодня Дворец культуры им. Горбунова.

В организации похорон наряду с руководством приняли участие многие сотрудники предприятия. Здесь уже тогда ценили своего великого руководителя, для большинства его смерть явилась большим личным горем. Г.А. Ефремов исполнял обязанности распорядителя траурными мероприятиями.

4 января 1985 года вышло постановление ЦК КПСС и Совмина СССР № 21 «Об увековечивании памяти генерального конструктора, академика Владимира Николаевича Челомея, выдающегося советского конструктора в области отечественного ракетостроения».

На основании этого постановления министр общего машиностроения О.Д. Бакланов издал приказ, в котором просил Мосгорисполком решить вопрос о присвоении имени академика В.Н. Челомея одной из улиц или площадей города Москвы; установить бюст учёного на территории НПО машиностроения, памятник на его могиле на Новодевичьем кладбище, мемориальные доски в НПО машиностроения и на здании Киевского института инженеров гражданской авиации (ныне Национальный авиационный университет в Киеве).

По воспоминаниям А.Н. Кочкина, во Дворце культуры им. Горбунова, где проходила прощальная панихида, всё было организовано на соответствующем уровне. Приехали родственники Владимира Николаевича, затем стали прибывать официальные высокопоставленные лица. В почётном карауле стояли члены Политбюро В.В. Гришин и Г.В. Романов, заместитель председателя Совета министров СССР, председатель ВПК Л.В. Смирнов, заместитель председателя Совета министров СССР Н.В. Талызин, заместитель председателя Совета министров СССР Я.П. Рябов, президент Академии наук А.П. Александров, академик В.В. Кузнецов, секретарь ЦК КПСС М.В. Зимянин, другие известные учёные, конструкторы, адмиралы и генералы…

На Новодевичье кладбище отправилась траурная процессия более чем из ста автомобилей в сопровождении сотрудников ГАИ. После предания тела В.Н. Челомея земле прозвучал оружейный залп военного караула.

Вечером приглашённые прибыли на поминальный ужин в ресторан ЦДСА, где были накрыты столы на 200 человек.

На поминках выступили заместитель председателя Совета министров СССР, Герой Социалистического Труда В.Э. Дымшиц, главный конструктор ЛПМБ «Рубин», Герой Социалистического Труда Е.П. Спасский, первый секретарь Московского обкома КПСС В.И. Конотоп, секретарь парткома предприятия А.А. Горлашкин и многие другие.

«Конечно, отец в моей жизни значил бесконечно много, — говорит дочь Владимира Николаевича Евгения Владимировна. — Мне кажется, что сегодня я живу между 30 июня и 8 декабря, между 8 и 30… А ведь если восьмёрку повернуть набок, она становится похожа на символ бесконечности. Я полагаю, что это не случайно, в этом выражение его бесконечной любви к людям и к своей работе».

Памятниками Владимиру Николаевичу и сегодня, спустя 30 лет со дня его смерти, остаются созданные под его руководством предприятие в подмосковном Реутове, десятки, если не сотни многоэтажных жилых домов и объектов, образующих здесь городскую структуру, созданная им кафедра в МГТУ им. Баумана, просторные цеха нескольких заводов, до сих пор производящих востребованную ракетно-космическую технику.

Но главное — это боевые ракеты, выполняющие оборонные задачи (при его жизни были приняты на вооружение и сегодня остаются в строю крылатые ракеты П-35М «Прогресс», П-120 «Малахит», П-500 «Базальт», П-700 «Гранит», баллистические ракеты УР-100Н УТТХ), и созданная для освоения космического пространства тяжёлая ракета-носитель «Протон». Десятки созданных под его руководством ракет, спутников, космических аппаратов, кораблей и систем послужили делу укрепления обороноспособности страны, явились весомым вкладом в дело освоения космоса.

Вклад Челомея в развитие мировой науки безусловен: его труды в области теории колебаний, устойчивости динамических систем, сервомеханизмов, вибрационных парадоксов составили ему имя безотносительно к тем колоссальным вопросам, которые он всегда успешно решал в целях укрепления обороноспособности страны и освоения космического пространства.

Конечно, Владимир Николаевич, как творец, был счастлив — многие из задуманных им ракетных и ракетно-космических систем оказались претворёнными в жизнь. Но в то же время их значительная и кажущаяся сегодня всё более яркой часть осталась на уровне эскизных проектов, аванпроектов, а то и вовсе предварительных прикидок и расчётов. Он, как истинный творец, опережал современные ему науку и промышленность как минимум на два хода. Это касается и несостоявшихся УРов — УР-700, УР-530 и УР-500МК, и лёгкого космического самолёта, и гиперзвуковой крылатой стратегической ракеты, и многих других новых ракетно-космических систем.

Здесь вовсе не вспоминаются его небольшие работы в области теории колебаний: за исключением достаточно элементарных, но поражающих воображение опытов и теоретических расчётов, большей частью использованных при проектировании различных ракетных систем, на них ему просто не хватало времени.

Сегодня мы живём в эпоху потребления, когда едва ли не все критерии жизни принято оценивать в материальном выражении. Что ж, и материальная оценка полезности исключительна у Великих Конструкторов, хотя при жизни они думали о ней совсем немного. Так, Андрей Николаевич Туполев, применив в стратегическом бомбардировщике-ракетоносце Ту-95, состоящем на вооружении уже более шестидесяти лет, экономичные турбовинтовые двигатели, сэкономил для потомков миллионы тонн топлива.

Владимир Николаевич Челомей, создав для хранения боевых заправленных ракет транспортно-пусковой контейнер, позволил им оставаться на дежурстве уже более тридцати лет. Стоящие на страже родины челомеевские УР-100Н УТТХ требуют на своё обслуживание миллионы рублей ежегодно, тогда как их замена обошлась бы государству в миллиарды долларов.

При жизни В.Н. Челомея совсем немногим было дано оценить его вклад в дело обороноспособности страны, в развитие мировой науки. Современные словари определяют понятие «гений» как «высшую степень творческой одаренности». Если вспомнить определение И. Канта, то гений — это «талант (природный дар), который даёт правило искусству». Что ж, идеи Челомея определили многие правила и законы не только теоретической механики и теории колебаний, но и ракетостроения, и проектирования космических аппаратов. Важнейшей отличительной чертой гениального человека является непреходящая востребованность его трудов. Для Челомея, человека, чьё творчество зримо проявилось в технике, в бурно развивающихся, то есть быстро сменяющих друг друга областях ракетостроения и проектирования специальных систем, востребованность разработок, созданных под его руководством, очевидна вот уже свыше пятидесяти лет. Нельзя забывать, что он был выдающимся учёным-механиком, впервые обратившим внимание на необъяснимые физические эффекты, которые ещё дадут начало целым направлениям науки.

«Когда сейчас в КБ специалисты, знавшие ранее работы Генерального конструктора В.Н. Челомея лишь в общих чертах, знакомятся с реальными образцами техники и систем, созданными под его руководством, большинству из них трудно представить, как можно было за коротких 30 лет осуществить всё это. Ведь каждое новое “изделие” (как именуются в ракетной технике её образцы), какой бы большой коллектив или содружество коллективов его ни создавали, должно было пройти и прошло через ум, душу и сердце руководителя работы», — писал генеральный конструктор НПО машиностроения Г.А. Ефремов.

В.Н. Челомей имел следующие учёные степени и звания: кандидат технических наук (1939), доктор технических наук (1951), профессор (1952), член-корреспондент АН СССР (1958), академик АН СССР (1962). Главный конструктор — с 1944 года и Генеральный конструктор — с 1959 года. Дважды Герой Социалистического Труда В.Н. Челомей награждён высшими наградами страны: пятью орденами Ленина (1945, 1959, 1964, 1974, 1984), орденом Октябрьской Революции (1971), медалями.

Владимир Николаевич был лауреатом Ленинской (1959) и трёх Государственных премий (1967, 1974, 1982). Избирался депутатом Верховного Совета СССР 9—11-го созывов, делегатом ряда съездов КПСС.

В 1964 году удостоен золотой медали им. Н.Е. Жуковского за лучшую работу по теории авиации. В 1977 году — золотой медали им. А.М. Ляпунова — высшей награды АН СССР за выдающиеся работы в области математики и механики, за цикл работ «Динамическая устойчивость сложных колебательных систем». В 1974 году был избран действительным членом Международной академии астронавтики, чем всегда гордился.

Созданная Владимиром Николаевичем Челомеем мощная фирма, известная сегодня во всём мире как НПО машиностроения, сумела пережить 1990-е годы и успешно продолжила работы по всем трём традиционным направлениям деятельности, заложенным академиком Челомеем.

Была объявлена и реализована программа «Прагматичный космос» по созданию космической системы дистанционного зондирования Земли, на базе МБР УР-100Н УТТХ созданы новая ракета-носитель «Стрела», экспортный вариант ПКР «Оникс» — крылатая ракета «Яхонт», ведётся целый ряд других перспективных работ.

Предприятие в сложнейшие постперестроечные годы совершенно в духе времени предприняло нестандартный, «челомеевский», как сегодня говорят — инновационный ход, создав с индийскими партнёрами совместное предприятие по разработке, производству и реализации универсальных крылатых ракет «БраМос». В этом, несомненно, большая заслуга сменившего В.Н. Челомея на его посту Г.А. Ефремова.

Ракета «БраМос» сегодня является одной из самых быстрых в мире, в марте 2013 года она, совершив старт из-под воды, через несколько секунд развила сверхзвуковую скорость, а уже в ближайшие годы планируется довести скорость одной из разрабатываемых ракет до гиперзвуковой — 4,5 М. Не случайно, что уже сегодня в очереди на новые ракеты более десятка государств, а потребность в этом многомиллиардном (в долларовом исчислении) изделии исчисляется трёхзначной цифрой. Имей Россия хотя бы десяток подобных совместных предприятий, и сам облик государства был бы другим.

«Вот уже четверть века Владимира Николаевича нет с нами, но и сейчас его мысли, его проекты, его школа остаются актуальными, продолжают жить и развиваться, а это лучшее свидетельство огромной значимости в жизни нашей страны Выдающегося учёного, Генерального конструктора Владимира Николаевича Челомея», — говорил в своей речи на торжественном заседании, посвящённом 95-летию В.Н. Челомея, Генеральный директор — Генеральный конструктор ОАО «ВПК “НПО машиностроения”» А.Г. Леонов.

Память о покорителе четырёх стихий и пятого элемента — для кого-то космоса, для кого-то символа неизведанного, трансцендентного, начала познания и могущества, — первопроходце Владимире Николаевиче Челомее навсегда останется в сердцах людей.