Человеческая бойня

Кровь и железо

Все утро мы шли под палящим солнцем, не имея ни капли воды, так как местность была безводная, и дождь не шел в течение многих недель. Язык был сух, и в горле ощущалось жжение. Когда в полдень мы проходили мимо двора, где пришлось выпить последний глоток грязной воды, казалось, что вода испаряется во рту, еще не достигнув желудка. Потом мы шли все дальше, бесконечно долго, так что первый пушечный выстрел, донесшийся к нам издалека, показался нам почти избавлением.

Стрельба становилась все громче, и вскоре мы свернули с шоссе на боковую дорогу. Мы шли форсированным маршем. Лица у всехгорели от жары и жажды. Наша колонна была вся окутана тучей пыли. Вместо воды, рот был полон пыли; толстым слоем, словно мука, лежала пыль на щеках.

Мы спешили вперед, не говоря ни слова. Кусты боярышника с обоих сторон мешали что либо видеть. Ничего, кроме глухих шагов, двигающихся ранцев, черных дребезжащих котелков, криво торчащих ружей, спешки и пыли... Вот кто-то споткнулся о придорожный камень и чуть не повалился на спину переднему товарищу... это не вызвало смеха... мы идем почти бегом... Порой, когда в живой изгороди мимо нас промелькнет отверстие, мы видим, что передние ряды стрелков уже в поле... наконец задержка... стой... ружья долой... и мы проходим через отверстие в открытое поле... группами, между которыми пять шагов расстояния... впереди идет вытянувшаяся в длину линия стрелков с ружьями в руках... Перед собой мы видим лишь зеленые поля. Среди них резко выделяется желтое поле, засеянное брюквой. Перед нами, прямо против нашего фронта, темнеет лес... неприятеля нет и следа. Направо от нас люди идут уже вперед. Налево они пробираются еще сквозь изгородь. В воздухе стоит беспрестанный гул.

Я не вижу, где стреляют, не вижу, куда стреляют. Железным громом наполнен воздух. Словно кольцом обвивает мою грудь. Я ясно ощущаю, как моя грудная клетка содрогается, подобно натянутому резонатору.

Но что это такое?

Словно кнут щелкнул где-то... так звонко... так далеко... так отрывисто затрещало что-то, как будто в тире...

Вот вот падает кто-то рядом со мной, падает на ружье и не встает и не издает ни одного звука... огнестрельная рана в голову... вот что означает это щелканье кнута, оно доносится из лесу против нас. Там где-нибудь, на опушке, лежат неприятельские стрелки и направляют против нас огонь.

Что теперь делать?

Лечь... найти позицию... прикрытие!

Но команды не слышно. Мы подвигаемся равнодушно вперед, все ближе к лесу, словно нас эти пули не касаются. Еще ружейный огонь слишком слаб, мы недостаточно приблизились к неприятелю.

Жуткое ощущение — знать, что оттуда на нас направлены ружейные дула. Мы идем почти так же неровно и суетливо, как рекруты, марширующие в первый раз.

Я оборачиваюсь на ходу. Позади нас виднеются новые ряды стрелков, один ряд следует за другим, Это подкрепления, которые заполнят образующиеся среди нас пробелы.

Что же это такое ползет за фронтом по земле? Вот там и еще там... это так непривычно и странно. Они ползут назад с военного поля. И я вижу, как один из них пытается подняться, как он охватывает обоими руками ружье и тянется по нем вверх. И вдруг он простирает руки, падает назад и широко раскидывает ладони... они судорожно трясутся еще в траве... я, словно зачарованный, гляжу назад, между тем, как мои ноги продолжают идти вперед.

Вдруг в лесу напротив начинается треск и такое жужжание, словно в ход пущены гигантские часы...

«Ложись!!!»

И мы уже легли, словно подкошенные, на живот и каждый из нас знает, что такое произошло. Там в лесу стоят замаскированные пулеметы, и ими нас будут теперь обстреливать. Я чувствую, как мое сердце колотится в груди. Пулемет равняется целой роте солдат, — так пояснял нам старый служака, когда во время императорских маневров мы все были отбиты при атаке пулеметами.

Что будет теперь?

Осторожно поворачиваю я голову, не поднимая ее с земли. Позади нас ближайшие ряды стрелков также исчезли с лица земли и прижались к траве. Только там, за пределами досягаемости, они все еще подходят.

Придется ли нам вернуться? Или нас заставят идти в атаку?

Но вот уже раздается команда, быстро передаваемая от одной колонны к другой:

«Пли!»

Да, но куда стрелять? Стрелков мы лежа не видим. Они нам ничего не делают, они скоро исчезнут в лесу, но пулеметы — те хорошо запрятаны за деревьями.

Лейтенант, лежащий в траве в пяти шагах от меня, оперся на локти и напряженно смотрит в бинокль. Я знаю, чем полна его душа. Это красивый, великолепный юноша, за которого готовы идти в огонь даже мы, старые, бородатые дети, так как он прост в обращении и в нем нет того аристократического важничанья, которое так свойственно молодым людям. Недавно во время похода, когда я шел с последней ротой, мы беседовали о Лилиенкроне. С тех пор мне все кажется, что он прямо соскочил со страниц одной из военных новелл Лилиенкрона. Он так весь и горит желанием сорвать первые лавры. Но как он ни вытягивает бинокля и ни напрягает шеи, не видно и следа неприятеля, и мы продолжаем бессмысленно палить по лесу, сбивая, по всей вероятности, своими выстрелами только птиц листья с деревьев.

«Около большого дерева! Направо в кустах!» — раздается иногда возглас одного из солдат.

Я смотрю и ничего не вижу.

И снова я слышу ворчание орудий. Откуда-то издалека доносятся звонкие, растянутые слова команды, резко выделяясь среди глухого, железного гула орудий. Словно в железной стене вдруг мелькнула мысль и жизнь...

Позади, направо, наши бегут вперед. А вдали все тот же беспрерывный треск.

— «Моя колонна! Вставай! Вперед! марш! марш!»

Это относится к нам... лейтенант мчится уже вперед с обнаженной шпагой... я лежу еще и как бы механически прижал правое колено к корпусу... уже поднимаются справа и слева и бегут вперед... один момент — ранец покривился и сполз мне на затылок, и я вскакиваю с ружьем в правой руке и бегу, насколько хватает сил...

Но как только мы встали на ноги, машины в лесу снова подняли свое жужжанье, и в наши ряды опять посыпался свинцовый дождь; и справа и слева —везде крики и везде падают, извиваясь, люди.

«Ложись! Пали!»'

Колонна лежит. И снова мы в отчаянии палим по лесу, не видя своего противника. Мы не видим поднятой против нас вражеской руки, не видим вызывающих нас на бой вражеских глаз. Нас издалека убивает лес, зеленый лес, прежде чем мы успели увидать человеческое лицо.

И в то время, как справа и слева от меня идед беспрерывный треск ружей, мое сердце исполняется обиды, словно от язвительной насмешки, и огненные круги встают в глазах: я вижу пред собою чешуйчатые панцири и забрала... из лесу скачут на нас, блестя вооружением, рыцари, а я, лихой наездник давно прошедших времен, вскакиваю на лошадь — мой широкий меч прорезает воздух и целует утренний ветерок—и бросаюсь вперед, словно буря! Навстречу мне сверкают глаза, кулаки поднимаются для военной потехи — и удар против удара, грудь против груди, схватка юных, гордых сил... га-га-га-га! Но что это? Куда девались кони и всадники? Где мой меч? Ведь мы воюем даже не с людьми. Против нас направлены машины. Мы воюем с машинами. И машина торжествует, пробивая наше тело. И машина пьет кровь нашего сердца, поглощает целые ведра ее. Уже позади нас лежат скошенными рядами раненые и извиваются на своих ранах, а между тем сзади надвигаются еще сотни молодых, здоровых жизней — убойное мясо для машин...

«Вставай! марш! марш!!»

Вперед мчится молодой, отважный лейтенант... он машет в пламенном увлечении шпагой над головой... живописная фигура... я бегу за ним... слышу его «ура!»... Вдруг эта прекрасная фигура пошатнулась... сабля летит в сторону... лейтенант спотыкается и падает лицом вниз на короткое, твердое жниво... я проскакиваю мимо него... я уже ничего не слышу кроме жуткого жужжанья в лесу... я форменным образом чувствую, как свинец щелкает в наших рядах, как он справа и слева падает на землю... Ложись! Пали!.. я бросаюсь на землю и протягиваю вперед ружье... Отчего же не слышно команды? Молчит лейтенант, молчит унтер-офицер... следующий человек только в двадцати шагах от меня, не ближе... и вот еще один... нас всего трое...

Первая колонна лежит убитой на жниве... Что будет теперь? Позади нас земля оживает... стук, тяжелое дыхание и крики... и снова глухо трещит лес... вот они уже лежат рядом и тяжело дышат... ни слова... ружья впереди... и выстрел за выстрелом... это шестой и седьмой полк... они заполнили образовавшиеся среди нас пустые места.

— «Вставай! Марш! Марш!»

Вперед мчится голова, вперед корпус в царство смерти, с жадно пригвожденными к земле взорами, высматривающими, когда упадет ближайший ряд слепых кротов. И когда раздается одно за другим взволнованное: «Ложись», — падаем и мы и лежим, словно сметенные чьей-то невидимой рукой... и вот... и вот он приближается, этот убийственный лес... «Вставай! Марш! Марш!..» Кто знает, ранен ли он, или еще нет... Это все оттуда, из-за этих кустов... оттуда трещит этот убийственный огонь... оттуда из-за белых стволов буков летит на нас свинцовый град... Там, за этой зеленой стеной, сидит смерть и отрывает у нас руки и ноги... Задавить! задавить ее, как она давит нас! разорвать, как она рвет нас!

— «Вставай! Марш! Марш!». Тело мчится вперед, словно подхваченное диким ураганом: — лес! лес!.. Последние силы напрягаются в страстной жажде добежать до леса... кажется, душа выскочила из тела, и тело несется за нею все к лесу, к лесу... бегут с разбитыми легкими, бегут с простреленной печенью... и если цела еще голова, ты вскочишь и на этот раз, и если ты упал, то поползешь на четвереньках к лесу...

Но что это?

Вдруг наступила тишина...

Замолкли машины...

Стрельба прекратилась, нет больше огненных излучин... вдруг в кустах начинается шорох... вверху ветки сильно качаются и бьются одна о другую... смотрите! они бегут среди деревьев и тащат и двигают... они хотят еще напоследок спасти от нас свои драгоценные машины.

Го! Го! — земля гудит и дрожит под нашими ногами... Громовое «ура», поднятые в воздухе ружья позади нас... это бежит на последний приступ резерв... они бегут тесными кучами — пионеры, охотники, мушкетеры... мимо меня проскакивает длинный пионер — я вижу, как во время прыжка сверкают его глаза... скорее! за ними!., вот вереск... вот насыпь... скорее в ров! и на четвереньках вверх... где они?.. где-?.. там около елового леса... сейчас они уйдут — мы летим мимо толстых, серебряных стволов, мимо пышной зелени буков, в которой смеется солнце, полные голой, красной жажды крови... мы перепрыгиваем, рискуя сломать себе шею, через кусты — и вот — они так забавно извиваются перед нашими глазами, ловко лавируя среди деревьев и кустов... они так крепко слились с машиной, словно приросли к железу... га, га. На поляне ждут уже лошади. «Отпустите! Бегите, что есть мочи! Собаки, пустите!» Но они не покидают машину... ведь уже слышен топот лошадей за деревьями... повозка уже готова, сейчас они бросят орудие на повозку... и тогда прощай!.. я не могу больше — кругом меня танцуют деревья... я спотыкаюсь о пень... рубите их, рубите! Наши подоспели и колотят, как попало, по головам и колют согнутые спины и оголенные затылки, так что враги с писком разлетаются... я вскакиваю... совсем юный паренек лежит и цепляется за свое орудие... с проклятием кидается на него один из наших — это гольштинец — с непокрытой головой, с искаженным от злобы лицом... мальчик протягивает к нему простреленную руку... его нижняя челюсть дрожит, но губы молчат... Вот железо прорезает уже его грудь... сперва он хватается за штык правой, потом разбитой левой рукой; он словно желает вырвать его, умирая, из сердца, так крепко он держится за клинок... один удар, толчок!.. вслед за штыком вылетает горячая струя крови... и сердце, и дыхание замирают на увядших листьях...

Кругом на коричневой земле в лесу лежат только все убитые... но еще живут машины. И против машин возмущается наша кровь, встает наше тело... Долой орудия!.. С высоко поднятыми топорами бросаются люди на машины и рубят стволы. Кричат, словно раненые, реторты, в которых смерть кипятила свое питье... лопается обшивка... вытекает холодильная вода... и от лафета летят в воздухе осколки... погнутые куски металла, спицы от колес, патроны покрывают всю землю вокруг, но мы продолжаем бить и топтать все, что валяется у наших ног, пока холодный металл не охлаждает нашу разгоряченную кровь.

Пусть же раздается восторженный, громовой крик победы! Пусть играют флейты и гремит барабанный бой! Вот она, смерть на широком поле брани! Вот она, радость воина, вот она, военная потеха: бросаться грудью вперед на голое железо, разбивать, ликуя, мягкий, обнаженный мозг о сплошную стену стали! Только насекомых уничтожают такими массами, так хладнокровно, с таким знанием дела. В этой войне мы — насекомые, и больше ничего.

И мы с недовольством и смущением глядим на разбитые машины. А сталь и железо, лежащие на земле, смотрят на нас, полные коварства.