Человеческое познание, его сфера и границы

ГЛАВА 7 ОТНОШЕНИЕ ИДЕЙ И ВЕРОВАНИЙ К ВНЕШНЕМУ

Тот вид отношений к внешнему, который мы будем разбирать в этой главе, не является тем видом отношений, посредством которых элементы опыта истолковываются как восприятия внешних объектов, как например, когда зрительное ощущение производит во мне состояние, называемое «видением стола». Этот вид отношений к внешнему будет рассматриваться в связи с истолкованием физики и доказательством её истин. Теперь же мы займемся отношением одной части моей психической жизни к другой и отношением только путем вывода к вещам, не являющимся частью моего опыта.

У нас есть привычка говорить, что мы думаем о том-то и том-то и что мы верим в то-то и то-то. В качестве необходимого вступления к определению «истинности» и «ложности» я хочу обсудить значение этих «о» и «в», встречающихся во фразах упомянутого типа. Выше мы рассмотрели процесс наглядного определения, как источник значения слов. Но мы пришли к заключению, что данное слово может «обозначать» как чувственное переживание, так и идею; это случается, особенно когда слово употребляется для выражения воспоминания. Когда одно и то же слово может употребляться для обозначения или идеи, или чувственного переживания, это служит признаком того, что идея есть идея «о» чувственном переживании. Но ясно, что отношение, выражаемое этим словом «о», есть отношение, которое может существовать независимо от языка и на самом деле предполагается употреблением одного и того же слова для обозначения и идеи и чувственного переживания.

Отношение, которое мы рассматриваем, наиболее ясно видно в случае воспоминания. Допустим, что вы недавно видели нечто ужасное, например, что ваш приятель был раздавлен грузовиком, когда перебегал улицу. В вашем сознании будет постоянно повторяться картина этого события не как продукт только воображения, а как нечто, что, как вы знаете, действительно произошло. Когда это ужасное в своей стремительности событие ещё раз овладеет вами, вы можете сказать себе: «Да, это действительно произошло». Но в каком смысле оно истинно? Ведь ваше воспоминание имеет место сейчас и состоит из образов, а не из ощущений и, тем более, не из грузовиков. Смысл, в котором оно все же истинно, и есть то, что мы должны выяснить.

Образы приходят к нам двумя путями — как продукты воображения и как продукты воспоминания. Под влиянием утомления или болезненного состояния я иногда видел лица людей, которых я люблю и уважаю, не с обычным для меня доброжелательным выражением, а с ужасными гримасами и карикатурно искаженными. Эти болезненные образы не внушали мне веры, если температура у меня не была слишком высокой и не порождала бреда. Даже в трезво оцениваемом воспоминании часто бывают дополнительные продукты воображения, в которые мы не верим, но они и не считаются нами продуктами памяти. Все, что считается воспоминанием, состоит из образов или слов, которые переживаются как относящиеся к какому-либо прежнему опыту. Поскольку ясно, что слова могут выражать только воспоминания, потому что слово может относиться и к образу (или идее) и к чувственно воспринимаемому явлению, постольку ясно, что мы должны сначала обсудить несловесное воспоминание с целью выяснения отношения идеи к чувственному опыту, то есть отношение, которое приводит нас к употреблению одного и того же слова для выражения и того и другого. Поэтому я пока исключу воспоминания, выраженные в словах, и рассмотрю только те, которые приходят в виде образов, сопровождаемых верой или чувством, что они относятся к какому-то прошедшему событию или явлению.

Допустим; что меня просят описать меблировку моей комнаты. Я могу пойти в свою комнату и дать отчет в том, что я там увижу, или я могу вызвать в своем сознании картину моей комнаты и описать, что я охватываю своим умственным взором. Если я наблюдательный человек и если я живу в своей комнате некоторое время, то оба эти способа описания дадут результаты, которые будут, по крайней мере в общем, неразличимы. Этим способом легко проверить точность моей памяти. Но само собой разумеется, что я верю ей и до её испытания. Некоторые воспоминания вообще нельзя проверить целиком — например, если вы были единственным свидетелем убийства; тем не менее ваше свидетельство будет принято, если нет оснований подозревать вас в лжесвидетельстве. Сейчас, однако, мы занимаемся не вопросом о том, насколько память заслуживает доверия, а анализом самого факта памяти.

Что имеют в виду, когда говорят, что А есть «образ» или «идея» В? Во-первых, в этом случае должно быть сходство; конкретнее, если оба сложны, то должно быть сходство в структуре. Во-вторых, В должно играть некоторую определенную роль в создании А В-третьих, А и В должны иметь определенные общие следствия; например, они могут вызывать одни и те же слова у переживающего их человека. Если эти три отношения налицо, я скажу, что 5 есть «прототип» А.

Но если А есть воспоминание о В, то здесь есть и ещё кое-что. Ведь в этом случае чувствуют или верят, что А указывает на что-то другое, а не на самого себя, и это другое есть на самом деле В. Я хотел бы сказать, что А переживается как указывающее на В, но этого мы сказать не имеем права, так как В само не присутствует в сознании вспоминающего человека; присутствует только А в качестве представителя Я Мы поэтому должны сказать, что в воспоминании, в противоположность чистому воображению, имеется вера: «А относится к чему-то, как идея к прототипу», где отношение идеи к прототипу определяется тремя признаками, упомянутыми в предыдущем абзаце. Я не имею в виду, конечно, что обыкновенное воспоминание, связанное с верой, обладает той ясностью и отчетливостью, которые дает вышеприведенный анализ. Я имею в виду только то, что в воспоминании имеется налицо неясное чувство, что идея указывает на что-то существующее вне её самой и что приведенный выше анализ есть отчет в том, что действительно может происходить, когда это неясное чувство оправдывается.

Когда B является прототипом А, мы говорим, что А есть образ Я Это и есть определение употребления языковых средств, выражающих это отношение. Автор говорит здесь о предлоге «of», являющемся в английском языке выражением тех отношений, которые на русском языке передаются родительным и предложным падежами. В русском языке нет соответствующих словесных эквивалентов. Падежи в русском языке выражаются через падежные флексии. Поэтому в переводе приходится говорить о «языковых средствах, выражающих отношения» родительного и предложного падежей. Ясно, что А может быть образом В, хотя сам человек, имеющий этот образ, может и не сознавать этого. Ясно также, что А может иметь много прототипов. Если я скажу вам, что встретил негра в какой-либо сельской местности Англии, то слово «негр» может вызвать в вашем сознании образ, представляющий собой неясное сочетание множества негров, которых вы когда-либо видели; в этом случае все они должны считаться прототипами вашего образа. Вообще, даже когда образ имеет только один прототип, то он обычно бывает менее определенным и ясным, чем его прототип. Если, например, вы имеет образ какого-то цветового оттенка, то прототипами его могут служить различные оттенки, которые вы можете различать, когда они чувственно воспринимаются вами. Это, кстати сказать, дает ответ на вопрос Юма: могли ли бы вы вообразить оттенок цвета, который вы никогда не видели, если этот оттенок является чем-то средним между двумя очень сходными оттенками, которые вы видели? На этот вопрос можно ответить, что вы не могли бы представить себе вполне точного образа даже того цвета, который вы видели, но что вы могли бы представить себе какой-то неясный образ, равно соответствующий и тому оттенку, который вы не видели, и тем двум сходным оттенкам, которые вы видели.

Таким образом, согласно вышеизложенной теории, отношение идеи или образа к чему-то внешнему заключается в вере, которая, будучи выявлена, может быть выражена в словах: «Это имеет прототип». При отсутствии такой веры (которая, когда она существует, является обыкновенно довольно неясным чувством), даже при наличии действительного прототипа, отношения к внешнему не бывает. Тогда это случай чистого воображения.

Если то, что вспоминается (в случае воспоминания, связанного с верой), является частью опыта вспоминающего, то вышеописанный вид отношения образа к чему-то внешнему оказывается вполне достаточным. Но, как правило, существует и другой вид, именно тот, который мы отказались обсуждать в начале этой главы. Допустим, что я вспоминаю: «Вчера я видел слона». Здесь включается не только мой опыт вчерашнего дня, но и вера в существование животного, имеющего независимое существование и существовавшего не только когда я его видел, но и до и после этого. Все это зависит от свойственной животным способности к выводу в том смысле, который будет рассматриваться в третьей части книги ив каком эта способность предполагает отношение не только к моему настоящему опыту, но ко всему моему опыту в целом. Однако этот вид отношения к внешнему уводит нас за пределы предмета настоящей главы.