Человеческое познание, его сфера и границы

ГЛАВА 9 СУММИРОВАНИЕ ПОСТУЛАТОВ

В качестве результата обсуждений, приведенных в предшествующих главах этой части книги, я считаю, что постулаты, необходимые для признания научного метода, могут быть сведены к пяти. Весьма вероятно, что число их можно и еще сократить, но мне самому не удалось сделать это. Эти пять постулатов, к которым привел нас предшествующий анализ, могут быть названы следующим образом:

1. Постулат квазипостоянства.

2. Постулат независимых причинных линий.

3. Постулат пространственно-временной непрерывности в причинных линиях.

4. Постулат общего причинного происхождения сходных структур, расположенных вокруг их центра, или, проще, структурный постулат.

5. Постулат аналогии.

Каждый из этих постулатов утверждает, что нечто происходит часто, хотя необязательно всегда; каждый, следовательно, оправдывает в каком-либо частном случае рациональное ожидание, которому не хватает полной достоверности. Каждый имеет и объективный и субъективный аспекты: объективно он утверждает, что нечто происходит в большинстве случаев определенного рода; субъективно же он утверждает, что в определенных обстоятельствах ожидание, которому не хватает полной достоверности, обладает в большей или меньшей степени разумным правдоподобием. Все эти постулаты, взятые вместе, предназначаются для создания предварительной вероятности, необходимой для оправдания индуктивных обобщений.

1. Постулат квазипостоянства

Главным назначением этого постулата является такая замена понятий обыденного здравого смысла «вещь» и «личность», которая не предполагает понятия «субстанции». Этот постулат можно сформулировать следующим образом: Если дано какое-либо событие А, то очень часто случается, что в любое близкое время в каком-либо соседнем месте имеется событие, очень сходное с А.

«Вещь» и есть последовательность таких событий. Именно потому, что такие последовательности событий обычны, «вещь» является практически удобным понятием. Следует заметить, что в последовательности событий, которую обыденный здравый смысл обычно рассматривает как принадлежащую одной «вещи», сходство должно быть только между событиями, не широко разделенными в пространстве-времени. Имеется не очень большое сходство между трехмесячным зародышем и взрослым человеком, но они связаны постепенны ми переходами от одного состояния к следующему и поэтому рассматриваются как стадии в развитии одной «вещи».

Часто случается — если взять, например, каплю воды в море, — что в данное близкое время имеется множество соседних событий, сходных с А. Путем постепенных переходов мы можем перейти от одной капли в море к любой другой. Наш постулат не подтверждает и не отрицает множество таких сходных с А событий в какое-либо данное время; его удовлетворяет утверждение, что, вероятно, существует по крайней мере одно такое событие. Наш следующий постулат о причинных линиях позволит нам сказать, что когда имеется много таких событий в данное время, то существует обычно одно, имеющее с А особую связь такого рода, что это заставляет нас рассматривать его как часть истории той «вещи», к которой принадлежит А Это существенно для того, чтобы иметь возможность сказать, что капля воды в море в одно время скорее, чем любая другая капля, есть «та же самая», что и определенная капля в другое время. Нашего настоящего постулата недостаточно для того чтобы сказать это, но он дает нам часть того, что нужно.

Наш постулат имеет как субъективный, так и объективный аспекты. Допустим, что вы взглянули на солнце и вслед за тем закрыли глаза. Ваше субъективное состояние изменяется быстро, но непрерывно; оно проходит через стадии ощущения, непосредственного воспоминания и постепенно угасающего верного воспоминания. Солнце, как мы думаем, не имеет аналогичных изменений; мы думаем, что его изменения тоже постепенны, но совсем другого рода. Физическая и психологическая непрерывности — например, непрерывность движения и непрерывность угасающего воспоминания — подчиняются разным законам, но обе служат примерами нашего постулата.

2. Постулат независимых причинных линий

Этот постулат имеет много применений, но, возможно, наиболее важным из всех является его применение в связи с восприятием — например, при приписывании множественности наших зрительных ощущений (при взгляде на ночное небо) множеству звезд как их причине. Этот постулат может быть сформулирован следующим образом: Часто можно образовать такую последовательность событий, что из одного или двух членов этой последовательности можно Вывести что-либо относящееся ко всем другим членам.

Самым явным примером здесь является движение, особенно беспрепятственное движение, подобное движению фотона в межзвездном пространстве. Но даже в случае прерывного движения, пока событие может интерпретироваться как «вещь», меняющая свое положение, имеется внутренний причинный закон, хотя он говорит нам и меньше, чем когда движение бывает беспрепятственным. Например, мы можем узнать какой-либо бильярдный шар в любое время игры в бильярд; его движение непрерывно, и изменения его внешних характеристик очень небольшие. Мы узнаем бильярдный шар с помощью законов, являющихся внутренними, в том смысле, что они не требуют, чтобы мы учитывали воздействие на него других вещей.

Последовательность событий, связанных друг с другом так, как это сформулировано в постулатах, есть то, что я называю «причинной линией». То же, что делает возможным вывод, является «причинным законом». Первый закон движения является примером этого, если мы дадим ему эмпирическое содержание, добавив, что в природе существует множество движений, на которые, как кажется при первом приближении, не действуют внешние силы. Самым очевидным примером этого является движение световых лучей.

Наш постулат, однако, уже предполагается в самом понятии «движения». Это понятие требует, чтобы что-либо движущееся сохраняло свою идентичность при изменении своего положения. Когда мы обходимся без понятия субстанции, это «что-либо» должно быть последовательностью событий, а эта последовательность должна иметь какую-то характеристику, которая облегчала бы даваемую обыденным здравым смыслом интерпретацию ее как «вещи» с меняющимися состояниями. Я полагаю, что эта необходимая характеристика является ее внутренним причинным законом, то есть законом, который позволяет нам кое-что сказать о ненаблюденных членах последовательности без необходимости учитывать что-либо другое в мире.

Как мы видели, когда две причинные линии взаимодействуют — например, в столкновении двух бильярдных шаров, — нам не нужен новый постулат, так как мы можем удовлетвориться наблюдением и индукцией.

Все наши постулаты, с частичным исключением первого, предполагают понятие «причины». Я не могу согласиться со взглядом, что причинность есть просто неизменное следование. Это мнение нельзя сохранить иначе как с дополнением (которое никогда не делается) о том, что «причина» не должна определяться слишком узко. Утверждение формы «за А неизменно следует В' требует, чтобы А и В были общими терминами вроде «молнии» и «грома». Но можно умножить общие термины, применимые к данному событию, или определить их с количественной точностью, пока А и В не станут описаниями, применимыми каждое только к одному событию в истории мира. В этом случае, если А является предшествующим, то за А неизменно следует В, но в общем мы не должны рассматривать А как «причину» В. Мы думает, что А является причиной В только в том случае, если имеется много примеров того, что за ним следует В. На самом деле, как я думаю, эти примеры рассматриваются как свидетельство чего-то большего, чем просто следование, однако в общем не как решающее свидетельство.

Между любыми двумя событиями, принадлежащими к одной причинной линии, как я сказал бы, имеется отношение, которое может быть названо отношением причины и действия. Но если мы назовем его так, то мы должны добавить, что причина не полностью определяет действие даже в наиболее благоприятных случаях. Со стороны окружения на причинную линию всегда есть какое-нибудь воздействие, являющееся тоже причинным, хотя и в несколько ином смысле. Фотон в межзвездном пространстве, оказывается, слегка отклоняется силой тяготения от его прямолинейного пути, но вообще нарушающее влияние окружения бывает гораздо сильнее, чем в этом случае. То, что утверждает наш постулат, можно переформулировать следующим образом: некое данное событие очень часто бывает одним из принадлежащих последовательности событий (которая может длиться какую-либо долю секунды или миллион лет), которая на всем своем протяжении имеет какой-либо приблизительный закон постоянства или изменения. Фотон сохраняет направление и скорость своего движения, бильярдный шар сохраняет форму и цвет, зародыш развивается в животное соответствующего вида и так далее Во всех этих случаях имеется пространственно-временная непрерывность в последовательности событий, составляющих причинную линию; но это ведет нас к нашему третьему постулату.

3. Постулат пространственно-временной непрерывности

Задачей этого постулата является отрицание «действия на расстоянии» и утверждение того, что, когда имеется причинная связь между двумя событиями, не являющимися смежными, в причинной цепи должны быть такие промежуточные звенья, каждое из которых должно быть смежным со следующим, или же (альтернативно) такие, что получается процесс, непрерывный в математическом смысле. Когда много людей слушают говорящего, кажется ясным, что здесь есть причинная связь между тем, что слышат разные слушатели, и кажется также ясным, что поскольку они отделены друг от друга в пространстве, постольку должен быть причинный процесс в промежуточных между ними областях, каковыми, как думают, является движение звуковых волн. Или, когда вы видите данное лицо в разное время, у вас не возникает сомнения в том, что оно существует непрерывно и в течение того времени, когда вы его не видите.

Этот постулат предполагает причинные линии и применим только к ним. Если вы знаете двух близнецов А и В, которых вы не различаете, и один раз видите одного, а другой раз — другого, то вы не можете предположить, что два эти появления связывает непрерывная цепь, пока вы не удостоверитесь, что в обоих случаях это был один и тот же из близнецов.

Этот постулат касается не свидетельства в пользу причинной связи, а вывода в тех случаях, когда причинная связь считается уже установленной. Он позволяет нам верить, что физические объекты существуют и тогда, когда они не воспринимаются, и что только в силу непрерывного процесса в промежуточном пространстве воспринимающие в одной и той же области имеют восприятия, которые кажутся причинно взаимосвязанными, хотя и не прямо причинно созданными одно другим. Он также имеет применение в психологии. Например, мы можем в разных случаях вспоминать какое-либо данное событие, а в промежуточное время между этими случаями не происходит ничего доступного наблюдению, что принадлежало бы к той же самой причинной линии, к которой принадлежат и воспоминания, но мы все-таки предполагаем, что имеется нечто (в мозгу?), что существует в это промежуточное время и делает причинную линию непрерывной.

От этого постулата зависят очень многие наши выводы о ненаблюдаемых событиях как в науке, так и в обыденном здравом смысле.

4. Структурный постулат.

Этот постулат касается определенных обстоятельств, в которых вывод о вероятной причинной связи обеспечен. Сюда относятся случаи, в которых какое-то число структурно сходных событий группируется около их центра. Слова «группируется около их центра» содержательно неопределенны, но в некоторых случаях они могут иметь точный смысл. Допустим, что некий данный объект одновременно наблюдается многими людьми и фотографируется многими камерами. Зрительные восприятия и фотоснимки могут быть расположены с помощью законов перспективы, и с помощью тех же законов может быть определено положение самого этого наблюдавшегося и сфотографированного объекта. В этом примере тот смысл, в котором восприятия и фотоснимки «группируются около их центра», поддается точному определению. Когда многие люди слышат один и тот же звук, имеется такое же точное определение, если имеется точный метод определения времени, когда они его слышат, так как оказывается, что время, когда они слышат его, отличается от какого-либо данного времени на величину, пропорциональную их расстоянию от определенного пункта; в этом случае этот пункт в это данное время является пространственно-временным центром или источником звука. Но я намерен употреблять это выражение также и в тех случаях (вроде запахов), где такая точность невозможна.

Из тройного постулата, сформулированного в главе VI, одна часть вошла в наш третий постулат, а другая часть сейчас не имеет отношения к данному вопросу. Остается следующее: Когда кокое-то число структурно сходных комплексов событий располагается около центра в относительно малой области, обычно бывает, что все эти комплексы принадлежат к причинным линиям, имеющим свой источник в событии той же структуры, находящемся в центре.

Мы говорим, что это «обычно» бывает, и вывод в данном случае бывает, следовательно, только вероятным. Но эта вероятность может быть повышена различными способами. Она повышается, если структура очень сложна (например, большая печатная книга). Она повышается, когда имеется много экземпляров сложной структуры, например, когда шесть миллионов людей слушают выступление по радио премьер-министра. Она повышается благодаря регулярности в группировании около центра, как это бывает в случае очень громкого взрыва, слышимого многими наблюдателями, которые отмечают время, когда они его услышали.

По-видимому, не исключена возможность того, что вышеприведенный постулат может быть разложен на несколько более простых постулатов и что вышеприведенные способы повышения вероятности станут тогда доказуемыми. Но, хотя я верю в возможность этого, мне самому сделать это не удалось.

Случаи употребления этого постулата с достаточной полнотой были изложены в главе VI.

5. Постулат аналогии

Постулат аналогии может быть сформулирован следующим образом: Если даны два класса событий А и В и если дано, что, где бы оба эти класса А и В ни наблюдались, имеется основание верить, что А есть причина В, и тогда, если в каком-то данном случае наблюдается А, но нет никакого способа установить, имеется В или нет, то вероятно, что В все-таки имеется; и подобным же образом, если наблюдается В, а наличие или отсутствие А не может быть установлено.

В связи с этим постулатом необходимо вспомнить то, что было сказано по вопросу о наблюдаемых отрицательных фактах в главе IX части второй. Выглянув из окна, вы можете заметить, что дождя нет; это отличается от того случая, когда не наблюдают, есть ли дождь или его нет, что можно осуществить, закрыв глаза. Этот постулат касается второго случая ненаблюдения, а не первого, и должно быть какое-то основание предполагать, что ненаблюденный факт, если и будет иметь место, останется ненаблюдаемым. Допустим, например, что лающая собака бежит за кроликом и на момент скрылась в кустах. Наличие кустов объясняет, почему вы не видите собаки, и позволяет вам сделать вывод, что лай, который вы все еще слышите, связан с тем, что вы видели минуту назад. Когда собака выбегает из кустов, вы считаете, что ваша вера подтвердилась.

Невоспринимание других умов (сознании) заключает в себе больше аналогии с собакой в кустах, чем это обычно думают. Мы не видим объекта, если какое-либо непрозрачное тело находится между ним и нами, например, если никакая причинная линия не идет от него к нашим глазам. Мы чувствуем прикосновение к любой части тела, потому что причинные линии идут по нервам к мозгу от той части тела, к которой прикоснулись. Если нервы перерезаны, мы ничего не чувствуем; этот эффект совершенно аналогичен эффекту от непрозрачного тела в случае зрения. Когда прикасаются к телу кого-либо другого, мы ничего не чувствуем, потому что ни один нерв не идет от тела этого другого человека к нашему мозгу. Вероятно, со временем физиологи научатся делать нервы, связывающие тела разных людей; это будет иметь то преимущество, что мы будем в состоянии чувствовать зубную боль другого человека. А пока имеются вполне понятные основания для того, чтобы не наблюдать телесные ощущения других, и поэтому данный факт не является основанием для предположения, что они вообще не существуют. Наш постулат может быть по праву применен только в тех случаях, когда существует какое-либо подобное основание для ненаблюдаемости.

В качестве иллюстрации к нашему постулату возьмем, например, связь некоторых видов зрительных впечатлений с ожиданием твердости. Имеется определенный вид осязательного ощущения, вынуждающего нас называть тело, к которому мы прикасаемся, «твердым». Слово «твердый» есть причинное слово: оно обозначает то свойство объекта, в силу которого оно служит причиной определенного вида осязательного ощущения. Наши прежние постулаты позволяют нам сделать вывод о том, что имеется такое свойство, которым тела обладают, когда они являются причинами соответствующих ощущений. Но наши прежние постулаты не позволяют нам делать вывод, что иногда тела имеют это свойство даже и тогда, когда никто их не осязает. Но теперь мы обнаруживаем, что, когда тело и созерцается и осязается, твердость ассоциируется с определенным внешним видом, и наш постулат позволяет нам сделать вывод, что твердость, вероятно, ассоциируется с этим внешним видом даже тогда, когда тело не осязается.

Как явствует из вышеприведенного обсуждения, этот постулат, кроме того, позволяет нам сделать выводы о психических событиях, связанных во многих случаях с другими телами, а не с нашими собственными.

Вышеизложенные постулаты, вероятно, сформулированы не в самой простои логической их форме, и вполне возможно, что дальнейшее исследование показало бы, что не все они необходимы для научного вывода. Я надеюсь и верю, однако, что они являются достаточными. Имеются, однако, некоторые связанные с ними эпистемологические проблемы, которые я буду рассматривать в следующей главе; эти проблемы не зависят от точной формы постулатов и остались бы такими же, даже если бы постулаты были сильно изменены.

Постулаты в той их форме, в которой я их сформулировал, предназначаются для оправдания первых шагов в направлении к науке и того в обыденном здравом смысле, что может быть в нем оправдано. Моя главная проблема в этой части была эпистемологической: что должны мы предполагать известным нам а добавление к частным наблюдаемым фактам для того, чтобы научные выводы могли считаться имеющими силу? Занимаясь этой проблемой, мы не должны анализировать науку в ее наиболее развитой и технической форме, ибо развитая наука строится на элементарной науке, а элементарная наука строится на обыденном здравом смысле. Прогресс науки заключается в переходе от неопределенных и подверженных исключениям обобщений к другим, гораздо более точным и имеющим меньше исключений. Предложение «Не поддерживаемые в воздухе тела падают» является примитивным обобщением. Псалмопевец заметил, что искры являются исключением из обобщения, а теперь мы могли бы добавить еще аэростаты и аэропланы. Но без этого необработанного и частично неверного закона мы никогда не дошли бы до закона всемирного тяготения. Предпосылки теории познания всегда отличаются от предпосылок логики, и именно предпосылки теории познания я и пытался раскрыть.

В каком смысле можно сказать, что мы «знаем» вышеприведенные постулаты или все то, что в будущем может оказаться более предпочтительным по сравнению с ними? Я думаю, что только в том смысле, который учитывает обсуждение видов знания, данное в главе 1 этой части. Познание общих связей между фактами сильнее отличается от познания отдельных фактов, чем это обычно думают. Познание связей между фактами имеет свой биологический источник в ожиданиях животных. Животное, которое переживает А, ожидает В; когда оно развивается в примитивного ученого, оно обобщает какое-то число отдельных ожиданий в утверждение «А есть причина В'. С биологической точки зрения полезно иметь такие ожидания, которые обычно подтверждаются; поэтому не удивительно, если психологические законы, управляющие ожиданиями, согласуются в основном с объективными законами, управляющими ожидаемыми событиями.

Мы можем сформулировать это следующим образом, физический мир имеет то, что можно назвать «привычками», то есть причинными законами; поведение животных содержит отчасти врожденные, отчасти же приобретенные привычки. Приобретенные привычки порождаются тем, что я называю «анимальным выводом, который имеет место там, где имеются данные для индукции, но не во всех случаях, где имеются такие данные. Благодаря тому, что мир таков, каков он есть, некоторые виды индукций оправдываются, а другие — нет. Если бы наши индуктивные склонности были совершенным образом приспособлены к нашему окружению, мы прибегали бы к индукции только в тех случаях, в которых применение индукции было бы вполне законным. На самом же деле все, кроме людей науки, бывают чересчур склонными к индукции, когда один из членов причинной связи (А или В) оказывается интересным, и слишком мало бывают склонны к ней, когда оба члена (А и B) таковы, что их нелегко заметить. Когда оба члена связи (и А, и B) интересны, ординарный ум находит в этом импульс к индукции непреодолимым: кометы предсказывают смерть принцев, потому что и то и другое ощущается как нечто из ряда вон выходящее. Но даже в индукции животных имеются элементы правильности. Вывод от запаха пищи к ее съедобности обычно надежен, и ни одно животное не совершает тех абсурдных индукций, которые логики могут изобретать для того, чтобы показать, что индукция не всегда оказывается правильной.

Благодаря тому, что мир таков, каков он есть, некоторые события действительно оказываются иногда свидетельствами в пользу некоторых других; и благодаря тому, что животные приспособлены к их окружению, те события, которые действительно являются свидетельством в пользу других, вызывают ожидание этих других событий. Размышляя над этим процессом и очищая его, мы выделяем правила индуктивного вывода. Эти правила оказываются действенными, если мир имеет те определенные характерные черты, в существование которых все мы верим. Выводы, сделанные в соответствии с этими правилами, сами себя подтверждают и не противоречат опыту. Более того, они заставляют нас считать вероятным, что мы имеем такие психические привычки, которые эти правила в целом оправдывают, поскольку такие психические привычки биологически полезны.

Я думаю поэтому, что можно сказать, что мы «знаем» то, что является необходимым для научного вывода, если он выполняет следующие условия: (1) он истинен, (2) мы знаем это, (3) он не ведет к таким заключениям, которые опыт опровергает, (4) он логически необходим, если какое-то событие или ряд событий дают свидетельство в пользу какого-либо другого события. Я считаю, что эти условия удовлетворяются. Если, однако, кто-либо предпочтет придерживаться солипсизма момента, то я буду считать, что он не может быть опровергнут, но буду глубоко сомневаться в его искренности.