Человек, для которого не было тайн

1. ВПЕРЕДИ — ЯПОНИЯ…

Курортный город Карлсбад, которому сейчас вернули его древнее название Карловы Вары, лет тридцать назад выглядел почти так же, как и теперь. Раскинутый в зеленом ущелье по берегам торопливой, весело журчащей реки, он будто застыл, окаменел в позднем средневековье. Здесь все что-то напоминает: вот строения ганзейских поселений, это улица старой Праги, а там вычурные французские виллы с амурами на фасаде, опоясанными венками каменных роз. А православный собор петровских времен будто перенесли из русского Суздаля. Знаменитую прогулочную колоннаду, где расположены целебные источники, построили в древнегреческом стиле; ее каменные изваяния точь-в-точь такие, как на крышах готических храмов. Даже лесистые горы, нависшие над долиной, напоминают Кавказ в миниатюре…

Здесь все что-то напоминает, но в то же время город имеет неповторимое, столетиями сохраняющееся лицо.

Война пощадила Карлсбад. Американские летчики не нашли его среди гор и сбросили бомбы на рабочий пригород. Главной потерей курорта во время войны оказалась колоннада над горячим гейзером, изображенная на всех старинных гравюрах, но в этом не были повинны бомбежки или артиллерийский обстрел.

Когда Геринг приехал в оккупированный Карлсбад, местные фашисты генлейновцы[1] «преподнесли» ему эту колоннаду, чтобы переплавить металл для нужд войны. Прекрасную колоннаду разрушили. Но оказалось, что сплав негоден для военного производства. А колоннады уже не было. Потом генлейновцы оправдывались — война требует жертв.

Однако все это произошло значительно позже тех событий, о которых идет речь.

Если от горячего гейзера пойти мимо костела с темными, будто графитовыми куполами и подняться наверх по каменным ступеням, сразу же очутишься в лабиринте маленьких, пустынных, горбатых улочек с булыжными мостовыми. Здесь и сейчас еще стоит трехэтажный дом с потускневшей золоченой надписью — названием пансиона.

В самом конце лета 1933 года старомодный экипаж с откинутым верхом остановился перед подъездом этого дома, и услужливый извозчик снял с козел серый клетчатый чемодан под цвет макинтоша его владельца. Прибывший был человеком средних лет, высокого роста, с крупными чертами лица, которое оживляли внимательные серо-голубые глаза. Широкие, приподнятые брови вразлет придавали его лицу выражение восточного воителя. На нем был светлый дорожный костюм, отлично сидевший на его широкоплечей спортивной фигуре, и галстук темно-вишневого цвета.

Откинув рукой прядь темных, с каштановым отливом волос, человек, прихрамывая, вошел в дом.

— Я приехал ненадолго, — сказал он владелице пансиона. — Хорошо бы поселиться на солнечной стороне, и обязательно нужна тихая комната. Не выношу шума.

Приезжий протянул хозяйке свой паспорт. Она раскрыла его.

— Господин Рихард Зорге?

— Да, Рихард Зорге. Но меня знают больше как Джонсона. Вы слышали о таком журналисте? Это мой литературный псевдоним — Александр Джонсон. Впрочем, называйте меня как вам нравится…

Элегантный иностранец, умеющий держать себя просто и непринужденно, произвел выгодное впечатление на хозяйку пансиона. Она проводила гостя на второй этаж и распахнула перед ним дверь.

Гость бегло осмотрел комнату и как будто остался доволен. Был послеобеденный час, и в комнату лились потоки света. Зорге подошел к окну и взглянул на открывшуюся панораму: буро-оранжевые черепичные крыши, почерневшие трубы, рядом с костелом резная колоннада, увенчанная открытым куполом, из-под которого тянулись белесые струйки пара от горячего гейзера. Еще дальше виднелась часть набережной, аллея каштанов, и все это на фоне зеленых круч, нависших над городом. Зеленый цвет листьев нарушался малиновыми, желтыми даже лиловыми мазками подступающей осени.

В тот день Зорге никуда не выходил и попросил принести ему ужин наверх. Только совсем поздно, когда на улицах схлынула толпа отдыхающих, он вышел подышать свежим воздухом. По лестнице с железными перилами спустился к костелу и сквозь высокие, как в храме, двери прошел внутрь колоннады. Рихард остановился перед гигантской каменной чашей, в которой бились пульсирующие струи гейзера, постоял перед статуей богини здоровья и отправился дальше. Он перешел через мост на тесную площадь, прошелся вдоль набережной и возвратился в пансион.

Вечерняя прогулка освежила его. Рихард запер дверь, сбросил пиджак и прилег на тахту под окном. Облегченно вздохнул: все сделано! Осталось только ждать парохода. С улицы тянуло прохладой, было приятно лежать и наслаждаться покоем. Рихард подумал: все же хорошо, что он сможет здесь отдохнуть несколько дней. Говоря по правде, он чертовски устал за последние недели, хотя еще и не начинал работать по-настоящему.

Рихард любил этот курорт, он бывал здесь, когда еще жил в Германии, и теперь охотно заглянул сюда перед отъездом в Японию. Конечно, дело не в отдыхе, отдохнуть можно было бы и на море, в пути, но лучше никому не мозолить глаза перед отъездом, — Паспорт готов, — ответил Зорге. — Билет я заказал на Ванкувер. Предпочитаю ехать через Канаду. Пароход уходит в субботу из Гамбурга.

Он говорил лаконично, собранно, хорошо зная, что разговор может быть неожиданно прерван.

— Вы едете корреспондентом?

— Да… Об этом я уже сообщил в Центр. Вероятно, еще не дошло. Аккредитован корреспондентом «Франкфурте? цайтунг» и еще буду представлять две, возможно, три небольшие газеты… Уже заказал визитные карточки.

Зорге с усмешкой достал визитную карточку и протянул ее Людвигу:

— «Франкфурте? цайтунг» — это наиболее солидная газета, — говорил Зорге. Негласно ее поддерживают директора «ИГ Фарбен». Она распространена среди немецкой интеллигенции. Геббельс пока оставляет газету в покое. Считаю, что получилось удачно, но от заключительного визита в министерство пропаганды я уклонился. Это могло бы вызвать дополнительную проверку моей персоны… Точно так же и со вступлением в нацистскую партию Я сделаю это в Токио, там это проще, а главное, подальше от полицейских архивов.

Зорге рассказал о своей работе в последние месяцы. Людвиг, видимо, хорошо был информирован о делах разведчика — понимал с полуслова, а порой даже прерывал его сухими, короткими фразами: «Я знаю… Знаю… Я это читал у вас…»

Прожив несколько лет по заданию Центра в Китае, Зорге вернулся в Москву и оттуда уехал в Германию — вскоре после фашистского переворота. В последний день января 1933 года Гитлер захватил власть, и страшный террор обрушился на Германию. А в мае советский разведчик Рихард Зорге был уже в этом пекле, где царил фашистский разгул, где охотились за коммунистами, социал-демократами, профсоюзными функционерами, за любым демократически настроенным немцем, бросали их в концлагеря на муки, на смерть. Вполне возможно, что в полиции сохранилось досье и на коммунистического редактора, партийного активиста Рихарда Зорге, участника кильского, гамбургского, спартаковского и саксонского восстаний, с 1925 года жившего в Советском Союзе, в Москве. В этих условиях уже сам приезд Зорге в фашистскую Германию под своей фамилией, под своим именем был поступком героическим. И он пошел на это, коммунист Зорге.

Конечно, было величайшей дерзостью прибывшему из Москвы коммунисту пойти к редактору респектабельной буржуазной газеты и предложить свои услуги в качестве иностранного корреспондента. Но Старик именно в такой дерзости видел успех операции. Старик — это Ян Карлович Берзин, он же Павел Иванович, человек легендарный, стоявший уже много лет у руля советской разведки.

Рихард отчетливо помнил, как все произошло. Берзин встретил его в тесном коридоре старого особняка в Знаменском переулке и сказал: «Зайди, потолкуем». А когда пришли в кабинет, спросил: «Что ты думаешь относительно Гитлера?»…

Рихард много размышлял об этом. Гитлеровцы у власти — это приближение войны, в первую очередь войны против Советской России. Он резко обрушивался на тех, кто воспринимал фашизм как временное, недолговечное явление. Партийный работник и социолог, отлично разбиравшийся в политической обстановке Германии, Зорге глубоко анализировал положение и делал вывод — дальнейшие события могут привести к объединению международной реакции, прежде всего Германии, Японии, Италии. Нужно предвидеть, что силы фашизма несомненно готовятся к широкому наступлению против демократии…

— Я думаю, — сказал Рихард, — что фашизм усиливается, наступает, и это намного повышает угрозу войны против Советского Союза.

Ян Карлович согласился с этими соображениями Зорге.

— А это значит, — добавил Берзин, — что нам надо знать планы вероятных противников, проникать в их организации… Не так ли? Это наш вклад в оборону страны. — Узнать мысли противника — значит сорвать его агрессивные планы или во всяком случае упредить их… Отвести угрозу войны — вот главное.

— Именно так! — воскликнул Зорге. — И я просил бы, Ян Карлович, послать на эту работу меня. У меня есть некоторые соображения в пользу собственной кандидатуры.

— Для этого я и пригласил тебя, — сказал Берзин. — Давай подумаем…

И они стали думать — руководитель советской разведки и боец незримого фронта Рихард Зорге.

Было много встреч в кабинете Яна Карловича Берзина. Как в шахматах, Берзин и Зорге прикидывали различные варианты, отбрасывали их, возвращались к ним, выдвигали новые, и постепенно складывался план, получивший название «Операция Рамзай».

А время не ждало. Захват Гитлером власти до предела осложнил обстановку. Фашисты — эти цепные псы германского империализма — задолго до поджога рейхстага вынашивали мысль о разбойничьем походе на Советскую страну. Их главарь открыто писал об этом.

Как-то раз, беседуя с Рихардом, Ян Карлович подошел к шкафу, взял с полки книгу в коричневом переплете и принялся ее листать. Это был перевод мракобесной книги Гитлера «Майн кампф». Берзин нашел нужное место и прочитал:

«Мы переходим к политике завоеваний новых земель в Европе. И уж если желать новых территорий в Европе, то в общем и целом это может быть достигнуто только за счет России. К этому созрели все предпосылки».

Ян Карлович швырнул книгу на стол.

— Видишь, на что они замахиваются! — сказал он. — История не простит нам, если мы упустим время, притупим бдительность. Мне кажется, мы решаем правильно: через Германию проникнуть в Японию и там добывать информацию об агрессивных замыслах фашистской Германии. Именно там!

Потом, по привычке ударяя кулаком в открытую ладонь другой руки, Берзин остановился перед Рихардом и добавил:

— В нашем деле расчет, самая дерзкая смелость, трезвый риск должны сочетаться с величайшей осторожностью. Вот наша диалектика!.. Понимаешь?

Да, Рихард понимал этого человека, которого уважал, любил, считал своим учителем. Он преклонялся перед Яном Карловичем — представителем старшего поколения революционной России.

Ян Берзин, человек с молодым лицом и неугомонным характером, был умудрен большим житейским и революционным опытом. Уже в шестнадцать лет, поротый казачьими шомполами, трижды раненный н схватке с жандармами, приговоренный к смерти, замененной потом пожизненной каторгой, Петер Кюзис сделался совершенно седым. Когда он бежал из далекой Якутии и тайком, среди ночи прибрел домой, мать не узнала его. Он усмехнулся:

— Так и должно быть… Теперь я Берзин, Ян Берзин, а Петрика не существует. Он пропал без вести где-то в Сибири, в тайге… Знаешь, мама, я взял себе имя отца. Я никогда не посрамлю его, никогда!..

Эту клятву Ян никогда не нарушал. В феврале, в июльские дни семнадцатого года, в Октябрьскую революцию Ян Берзин — на революционном посту, он сражается с юнкерами, участвует в вооруженном восстании в Петрограде, потом в Латвии…

— Вот откуда моя седина! Жандармы и охранка научили меня уму-разуму. Учился шесть лет в школе и почти столько же провел в тюрьме. Хорошо, что удалось сократить эту науку — бежал с каторги…

Когда Зорге и Берзин уставали, Ян Карлович предлагал сыграть партию в шахматы — «просветлить мозги». Пили чай, крепкий до коричневой черноты, и снова принимались раздумывать вслух о предстоящей «Операции Рамзай», и снова, как бы между делом, Ян Карлович говорил о характере и целях советской разведки, о качествах разведчика.

Рихарду вспомнилась одна фраза Берзина, которую бросил он в разгаре шахматной партии:

— Ты знаешь, Рихард, что должен я тебе сказать? Требуется всегда быть начеку, а в противнике видеть не глупого, не ограниченного человека, но изощренного, умного врага. Побеждать его надо мужеством, дерзостью, находчивостью и остротой ума… Извини меня за такие сентенции, но вот смотри — ты приезжаешь в Берлин…

И снова оставлены шахматы, стынет чай, забытый на столе. Уже сложился план операции, нужно только отшлифовать детали — ведь каждая деталь может быть причиной поражения или успеха.

— В нашем деле, в советской разведке, нужно иметь горячее сердце патриота, холодный рассудок и железные нервы, — говорил Берзин. — Мы люди высокого долга и своим трудом должны сделать все, чтобы предотвратить войну, и в частности войну между Японией и Советским Союзом. Это основное задание твоей группе. Но, конечно, ты должен знать и главное — планы врага номер один — фашистской Германии… Все это трудно, чертовски трудно, но это нужно сделать, Рихард. Понял меня?..

Такая уж была привычка у Берзина — спрашивать, понял ли его собеседник, сотрудник, единомышленник.

Когда идея «Операции Рамзай» была ясна, начали обдумывать оперативную сторону дела. Прежде всего нужно внедряться не в Германии, а в Токио, но проникнуть туда через Германию. Бить на два фронта. Прикрываться нацистской фразеологией, войти в доверие. Для этого Зорге должен использовать старые связи в деловом мире, связи, установленные им еще в Китае. Как это сделать практически? Берзин полагался на самого Зорге — у него есть партийная хватка, навык, наконец, интуиция, присущая опытному разведчику.

Лучше всего, если бы для этого представилась возможность поехать в Японию корреспондентом солидной немецкой газеты. Ян Карлович согласился с Зорге, который предложил использовать «Франкфурте? цайтунг» — там сохранились некоторые связи. На том и порешили. Берзин просил держать его постоянно в курсе дела. Связь обычная, но если понадобится — через специального человека.

Прощаясь, начальник разведки вынул из сейфа две американские пятидолларовые бумажки и одну из них протянул Зорге.

— Другую получишь в обмен, когда приедет наш человек. Можешь доверять ему, как мне, знай твердо: это я послал доверенного человека.

И вот пошел третий месяц, как Зорге покинул Москву. Берзин послал к нему своего связного, и Рихард рассказывал ему о том, что удалось сделать за это время.

Они поднимались все выше по отлогой тропе, вышли на северную сторону лохматой горы. Видимо, солнце редко сюда проникало, и тропинка, как малахитом, была покрыта темным зеленым мхом. Людей здесь не было. Сели на уединенную, грубо сколоченную из жердей скамью перед обрывом, круто спускающимся к реке.

— Доложите Старику, — продолжал Рихард Зорге, — что мне удалось получить рекомендательное письмо к германскому послу в Токио Герберту фон Дирксену. Написал его директор химического концерна «ИГ Фарбен» из Людвигсхафена. Это дальний родственник посла фон Дирксена и его покровитель. Директор позвонил и в редакцию. После этого передо мной открылись многие двери…

Когда-то в Китае, где Зорге официально изучал экономические проблемы банковское дело и емкость китайского рынка, он оказал коммерческую услугу химическому концерну. Это закрепило деловые отношения доктора Зорге с дирекцией «ИГ Фарбен». Да и сама поездка была осуществлена через немецкое химическое общество, членом которого состоял Зорге. Общество химиков и газета «Франкфурте? цайтунг» находились под негласным руководством могучего концерна, дирекция которого тоже находилась во Франкфурте-на-Майне. Все это как нельзя лучше способствовало планам Рихарда Зорге.

Редактором «Франкфурте? цайтунг» оставался не чуждый либеральных настроений человек, которого нацисты еще не успели сменить. Он предупредительно встретил Зорге, расспросил его о Китае, внимательно выслушал пожелание доктора заняться корреспондентской работой и без долгих раздумий пригласил его сотрудничать в газете.

— Я уже слышал о вас, господин доктор! Редакция «Франкфурте? цайтунг» будет рада видеть вас своим сотрудником. Мне говорили о вас весьма почтенные люди. Иных рекомендаций не требуется.

Представьте, вы попали в самое удачное время — наш токийский корреспондент намерен вернуться в Европу. Его место остается вакантным…

Теперь Рихарду Зорге предстояло обойти еще одно серьезное препятствие в лице амтслейтера — особого уполномоченного нацистской партии в редакции газеты. Такие представители появились во всех немецких учреждениях после гитлеровского переворота. Без них никто не смел и шагу шагнуть, они же решали вопросы благонадежности отъезжающих за границу.

Зорге явился к амтслейтеру во второй половине дня. За столом сидел начинающий тучнеть молодой человек с покатой спиной и тяжелой челюстью. Шрамы, которыми было иссечено его лицо, — следы многочисленных студенческих дуэлей придавали ему свирепое выражение. Было жарко, и амтслейтер сидел в расстегнутом эсэсовском кителе.

Еще с порога Зорге крикнул: «Хайль Гитлер!» — и вытянул руку в фашистском приветствии. Затем Рихард без обиняков начал деловой разговор:

— Моя фамилия Зорге, — сказал он, развалясь в кресле. — Из-за дерьмового режима Веймарской республики я восемь лет прожил за пределами фатерланда. Теперь вернулся, хочу служить фюреру и возрожденному им рейху. Мне предлагают уехать в Японию корреспондентом газеты. Нужен совет: как поступить?

Зорге хорошо усвоил несложную терминологию гитлеровцев, их примитивные идеи и лозунги и легко сошел в разговоре за убежденного нациста, желающего послужить фюреру. Через час они были с амтслейтером на «ты», а вечером сидели в «Кайзергофе», излюбленном месте сборищ франкфуртских наци, пили водку и пиво, стучали по столу кружками, пели песни, ругали евреев и коммунистов.

Амтслейтер был еще довольно трезв, хотя движения его становились все неувереннее. Он убеждал Зорге:

— Ты, брат, об этом не думай… Фюреру служить можно везде. В Японии нам тоже нужны надежные люди… Давай лучше выпьем!.. Цум воль!

Недели через три все документы были оформлены, амтслейтер обещал перед отъездом Зорге устроить ему встречу с Геббельсом — таков порядок для всех аккредитованных за рубежом корреспондентов перед выездом из рейха. Рихард поблагодарил своего нового приятеля, но принял решение — постараться от аудиенции уклониться.

— Вот и все, — закончил Зорге. — Передайте товарищам, и прежде всего Старику, мой самый горячий привет. Скажите, что буду стоять на посту до конца… Пусть побыстрей присылают людей, прежде всего радиста.

— Передам обязательно, — ответил Людвиг. — Из Центра просили сообщить, что связь пока будете поддерживать через Шанхай. Люди прибудут за вами следом. Сигнал дадут сразу же после вашего приезда в Токио… Павел Иванович просил еще раз напомнить вам, что Центр интересует в первую очередь информация о политике Японии в отношении Советского Союза. После захвата Маньчжурии это первое… Второе…

Людвиг излагал вопросы, по которым Центр ждал сообщений от Зорге.

…Оккупация Маньчжурии, осуществленная в 1931 году в результате «мукденского инцидента», позволила японской армии выйти к дальневосточным границам Советского Союза и Монгольской республики. Это резко меняло политическую обстановку на Дальнем Востоке, усиливало угрозу войны. Секретный меморандум премьера Танака прямо намечал агрессивные пути японской военщины. В этих условиях надо было знать, как теперь станет вести себя Квантунская армия, сосредоточенная в Маньчжурии, какими силами она располагает и вообще какие наземные, морские, военно-воздушные силы Япония может бросить против Советского Союза. Следовало знать, каков вообще военный потенциал страны, где у власти оказалась агрессивно настроенная военная клика.

Это были военно-технические, экономические проблемы, но советскую разведку интересовали также и проблемы политические. Многое в международной обстановке зависело от того, сколь тесными будут отношения между Японией и фашистской Германией после захвата Гитлером власти. Зная их взаимоотношения, можно было судить о конкретных агрессивных намерениях этих двух стран, наиболее вероятных противников Страны Советов.

Представляла интерес и японская политика по отношению к Китаю, англо-японские и японо-американские отношения… Нужны были факты, подтверждающие или опровергающие, что англо-американские правящие круги подталкивают агрессоров к нападению на Советский Союз.

Людвиг сжато перечислил вопросы, которые интересовали руководство.

В мире отчетливо вырисовывались два очага войны — на Западе и на Востоке. Рихарду Зорге и его людям предстояло выполнить важнейшее задание для обеспечения безопасности Советского государства.

— Повторить задание? — спросил Людвиг.

— Не нужно, — возразил Зорге. — Я надеюсь на свою память. К тому же эти проблемы мы уже обсуждали в Москве.

Обратно разведчики возвращались разными путями — Зорге лесными тропами поднялся в верхнюю часть города и вскоре был в гостинице, а связной Центра вышел на шоссе и затерялся в нарядной толпе гуляющих курортников. Они условились встретиться на другой день. Людвиг должен был передать Рихарду кое-что из техники связи.

За ночь погода испортилась, и с утра моросил мелкий теплый дождь. Зорге и Людвиг встретились в сквере у памятника какому-то императору. Будто ссутулившись, он стоял под дождем в каменной мантии, с каменными атрибутами давно ушедшей власти. Рихард попросил у Людвига огня, прикурил и ушел, сжимая в руке маленький пакетик. Больше они не сказали ни слова — посланец из Москвы и разведчик, направлявшийся в Японию.

В комнате Рихард развернул полученный пакетик — броши, брелоки, ожерелье, браслетик… Все будто бы купленное в лавочке сувениров и бижутерии. И еще использованный билет в парижскую оперу без контрольного ярлыка, половина маленькой любительской фотографии, немецкая бумажная марка с оторванным казначейским номером, что-то еще…

Да, это было совсем недавно. И вот теперь краткий отдых в Карлсбаде.

Через два дня Рихард Зорге уезжал в Мюнхен повидаться со своим старшим братом. Поезд отправлялся поздно вечером, и Рихард пошел побродить по Карлсбаду. Его привлекала улица, название которой он узнал от матери только в свой последний приезд в Гамбург.

Мать его, Нина Семеновна, украинская женщина, связавшая судьбу с отцом Рихарда, была как бы хранительницей семейных реликвий, преданий, легенд, родословной семейства Зорге. Когда отношения родителей Рихарда еще не были омрачены жизненными разногласиями, носившими, пожалуй, политическую окраску, Нина Семеновна Зорге, урожденная Кобелева, по письмам сдружилась с дедом Рихарда — Фридрихом Зорге — соратником Маркса, хотя никогда с ним не встречалась. Старик в письмах к невестке каждый раз рассказывал о каком-либо эпизоде из своей жизни, о своих встречах и взглядах. По мере того как возрастала их духовная близость, Фридрих Зорге все больше места уделял в письмах ушедшему, пережитому. Он приводил выдержки из своей переписки с Марксом и Энгельсом, с которыми дружил и взгляды которых разделял. С Энгельсом его роднило еще и другое — оба они были участниками Баденского восстания, их связывало боевое содружество в революции, прокатившейся через все европейские страны.

Дед Рихарда умер в Америке четверть века назад, давно в живых нет и отца, но мать заботливо хранит резной ларец с дорогими ей письмами. Среди этих писем оказалось и письмо Маркса, написанное старому Зорге из Карлсбада. На поблекшем конверте стоял обратный адрес. И вот теперь Рихарду захотелось найти дом, в которою жил тогда великий друг его деда.

Он вышел из пансиона, перешел реку и поднялся в верхнюю часть города. Его охватили сложные чувства, схожие с теми, что испытал он впервые при входе в Мавзолей Ленина…

Захваченный мыслями о прошлом, Зорге шел через город. Это не были воспоминания, Рихард совсем не знал деда, но он испытывал проникновенное чувство благоговения человека, отдающего долг ушедшему из жизни единомышленнику и соратнику. Рихард как-то особенно ясно ощутил себя наследником идей своего деда — наследником и носителем. И с особенной теплотой вспомнил мать. В семье она была как бы связной двух поколений — поколений Фридриха и Рихарда Зорге.

Середина прошлого века… Революционные борцы повторяют вдохновенные слова: «Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма…» Это из «Коммунистического манифеста». И еще призывная завершающая фраза: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

Эти слова вместе с друзьями повторяет и молодой учитель музыки Фридрих Зорге. Для него манифест звучит могучей, волнующей симфонией.

Через год «призрак коммунизма» становится реальностью для Фридриха Зорге. Баден, феодально-тихую германскую землю, охватывает пламя революционного восстания. Улицы городов покрываются баррикадами. Идет жестокая борьба. В отряде коммуниста Августа Виллиха плечом к плечу с другими повстанцами героически сражаются Фридрих Энгельс и учитель музыки Фридрих Зорге. Каждому из них нет еще и тридцати лет.

Восстание длится два месяца. Силы реакции, поддержанные войсками прусского монарха, теснят повстанцев. В разгар лета 1849 года завязывается последнее сражение под стенами роштадтской крепости. Тринадцать тысяч восставших баденцев сдерживают натиск прусского войска. Но слишком неравны силы пруссаков впятеро больше.

Разрозненные отряды инсургентов отходят к швейцарской границе. Их прикрывает отряд коммуниста Августа Виллиха. Его адъютант — Фридрих Энгельс, здесь же Фридрих Зорге и его братья. Они ведут арьергардные бои, последними переходят границу Швейцарии.

Реакция торжествует, по всей Германии происходят суды и расстрелы. Фридриха Зорге заочно приговаривают к смертной казни. Это было страшное время. Тысячам борцов пришлось бежать. Многие эмигранты, отверженные своей страной, прожив три года в близком изгнании, решили переселиться в Америку, хотя бы временно. Их не влекли открытые к тому времени золотые россыпи Калифорнии, они не теряли надежды возвратиться в Германию, чтобы снова жить и бороться. Так в Нью-Йорке появились немецкие эмигранты. Среди них были братья Зорге, был их славный командир Август Виллих, Роберт Розе, Фриц Якоби… Многие из них работали с Марксом в Германии. Приехал и отставной офицер-артиллерист Йозеф Вейдемейер. Они создали «Пролетарскую лигу», во главе которой через несколько лет стал Фридрих Зорге. В лигу вступили семнадцать немецких эмигрантов-марксистов. Они объединились на американской земле с другими марксистами, эмигрировавшими из Европы. Объединились и продолжали бороться.

«Пролетарская лига» ширилась, в Нью-Йорке возник Коммунистический клуб, тоже возглавляемый Зорге. В то время в Соединенных Штатах разгоралась борьба за устранение рабства. Когда началась война Юга и Севера, немецкие коммунисты оказались в первых рядах северян, сражавшихся за освобождение негров.

В армии Севера половину солдат составляли рабочие. Герои Баденского восстания заняли командные посты в освободительной армии Авраама Линкольна. Генералом стал Август Виллих, тот, что сражался с немецкой контрреволюцией под стенами роштадтской крепости. Йозеф Вейдемейер, первый руководитель марксистской «Пролетарской лиги» в Соединенных Штатах, сформировал отряд добровольцев, стал полковником армии Севера и погиб в бою. В сражении под Фридерихсбургом был убит Фриц Якоби…

Честно воевал за правое дело Роберт Розе, не щадил крови и сил Фридрих Зорге.

Еще шла война на американском континенте, когда в Европе родилось международное объединение рабочих, названное Первым Интернационалом. Во главе его стал Карл Маркс. Прошло еще несколько лет, и Генеральный совет Международного товарищества рабочих переселился в Нью-Йорк. Его генеральным секретарем по рекомендации Маркса становится Фридрих Зорге.

Шли годы, десятилетия, рушились надежды возвратиться в Европу, но Фридрих Зорге и его товарищи никогда не порывали связей с Германией. Одной из таких связей была переписка Зорге с Марксом и Энгельсом. Она продолжалась десятки лет, и Фридрих Зорге, хранивший всю жизнь дорогие для него письма, опубликовал их незадолго до своей смерти.

Рихард читал их в немецком и в русском издании с предисловием В. И. Ленина, но еще до этого многое рассказывала ему мать. Давным-давно она показала Рихарду письмо деда, в котором он вспоминал о последних годах переписки с Марксом. К довершению невзгод и лишений на Маркса свалились тяжелые удары судьбы — умерла жена, а вскоре, почти следом за ней, и его старшая дочь Женни. Как только Зорге узнал о горе, постигшем Маркса, он отправил ему письмо, которое подписали и члены его семьи — жена, преданная, заботливая Катрин, и сын, тогда еще подросток, Адольф, будущий отец Рихарда Зорге. Семейство Зорге приглашало Маркса переселиться к ним в Америку. Они обещали внимание, заботу, любовь — все, все, пусть только приезжает… Но Марксу не довелось воспользоваться радушием друзей, вскоре он умер.

И еще одно письмо вспомнилось Рихарду… В семье деда не все было благополучно, его тревожила судьба сына. Адольф рос типичным молодым американским бизнесменом, который не желал иметь ничего общего с идеями отца, идеями людей, участвовавших в революции, в борьбе Севера с Югом. В семье нарастал конфликт. В самом конце столетия Фридрих Зорге написал о своих огорчениях Энгельсу, писал, что сын его работает инженером и намерен уехать в Европу.

Рихард невольно усмехнулся, подумав об этом эпизоде. Как меняются роли! Дед огорчался, тяжело переживал, что сына развратила американская жизнь, что он стал бизнесменом, таким далеким от революции. Но Рихард помнит и другое огорчения своего отца, который стремился сделать из Рихарда предпринимателя-коммерсанта. А он, как и дед, стал революционером, и мать была на его стороне…

Погруженный в эти мысли, Рихард медленно шагал по городу, отыскивая нужную ему улицу. Он нашел ее, нашел и тот дом, в котором жил Маркс, — высокий, с колоннами, с каменными мансардами и сводчатыми проемами окон. Здесь и сейчас был пансион. Рихард прошел мимо подъезда вверх по улице, вернулся назад. Вдруг подумал: «А зачем это? Нужен ли этот поиск, который он предпринял? Наивный романтик?» И Рихард сам же ответил себе: «Да, романтик!.. Или, точнее, хранитель революционных традиций!..»

Зорге гордился своим дедом, его дружбой с людьми, которые определили и его, Рихарда, мировоззрение. Взгляды младшего Зорге сформировались не сразу. В борьбе отца с дедом за Рихарда Зорге мог одержать верх коммерсант, делец. Этому воспрепятствовало многое, главное — жизнь, война, революции, заочное знакомство Рихарда с дедом через полвека…

Рихард вновь тепло подумал о матери — он обязательно навестит ее в Гамбурге. Иначе когда же еще они свидятся?

Он посмотрел на часы: времени было достаточно, но все же пора на вокзал…

А через месяц, 6 сентября 1933 года, немецкий корреспондент Рихард Зорге прибыл в Иокогаму. Чуть прихрамывая, он сошел по трапу на берег, в многоголосый шум порта.

Так вот она — Япония…