Человек из Оркестра

Эстафета

Когда ее наказывали в детстве, она в свое оправдание всегда говорила обидчикам: «Я – хорошая».

Убедительно так, и упрямо повторяла эти слова из угла, в котором частенько бывала, и потом, в классе, когда ей объявили бойкот за ябедничество учителям. Она и тогда тихо повторяла: «Я – хорошая».

И почему-то эта тихая простая фраза обескураживала нападавших. И они, уже усомнившись в своей правоте, иногда соглашались – а может и впрямь она хорошая.

Так она, хорошисткой, плавно вкатилась в юность, молодость, зрелость.

Как-то не случилось у нее своей семьи, хоть и каждый раз очередному мужу она, на его упреки в нехозяйственности, взбалмошности и безответственности, честно настаивала: «Я – хорошая».

Но мужей это не останавливало, они уходили, вероятно, не поверив в такое признание. И у них были свои аргументы, увесистые, как чугунные гири, которые так и стояли в ее доме – наследством от первого мужа атлета, до последнего – альфонса, который иногда колол этой гирей грецкие орехи.

Она вела толстые тетради, в которых старательно записывала хронику годов своей жизни. Тетради занимали несколько стеллажей в кладовке, в которую она крайне редко заглядывала, и совсем не за тем, чтобы прочитать листы своего жизнеописания, а бросить туда брезгливо сезонную обувь. Сапоги-босоножки, так отмерялись у неё лета, сбежавшие как-то уж совсем быстро и подло.

От первого мужа атлета был ребенок, крепкий и ладный мальчик. Она плохо и мало занималась с ним. Он вырос как-то вопреки, и ушел в свою жизнь. Иногда звонил, забегал на чуть-чуть. Но она была не в претензии. Однако попросила его забегать без снохи. Ей это было ни к чему. Думай, как не обидеть, что сказать. А то все обиды, обиды. Одно беспокойство.

Там в семье рос внук, но это всё ее интересовало мало, а чтобы скрыть даже от себя эту нелюбовь, она иногда останавливалась у большого трюмо в коридоре и говорила ему: «Я – хорошая».

И отражение кивало головой, улыбалось и соглашалось.

Все бы продолжалось так, в ладу и мире с собой, пока однажды ей не «подбросили» внука. Именно так она и назвала действо, которое сын и его супруга совершили.

«Всего на пару недель», – клялись родители, оставили пацана с ранцем учебников, пижамой и свитером. И умчались, ничего ей толком не объяснив, только уже на прощанье сын выдал: «Не бойся, мама. Он справится».

Она осталась с Геной. Когда она вернулась в комнату, Гена уже освоился. Он сбросил прямо на пол из её кресла изношенный любимый плед. На него были сброшены со стола ее книги и тетради. Поставил вместо – ноутбук, банку чипсов, сел в это кресло и стал смотреть в экран, и хрустеть чипсами.

– Тебе удобно? – с издевкой спросила она.

– Вполне, – лаконично ответил Гена, не уловив ее иронии, и не переставая жевать.

Она подумала: «Интересно, в каком классе он учится?» Но не спросила, ей было почему-то неловко, и она скосила глазом на гору учебников на столе. «5-6 класс», – прочитала она.

Дальше она приняла одностороннюю заботу о внуке. Будила и провожала его в школу, старалась не докучать вопросами и считала дни до приезда сына.

Гена, несмотря на свою тощесть, занял все место в ее квартире.

Ранец, кеды, учебники она находила в неожиданных местах. Самых неожиданных. Пару раз он забывал закрывать краны в ванной. И когда она сделала ему замечание, самым строгим голосом, и попросила быть внимательнее к кранам, чтобы не залить соседей, то Гена, не отрывая глаз от монитора, сказал:

– Я хороший. Хороший я.

Что-то с нею тут же случилось невероятное.

– Что ты сказал? – подошла она сзади к его креслу.

– Я – хо-ро-ший.

Она присела на краешек дивана, долго смотрела на сутулую спину и вихрастую голову в наушниках. И почувствовала странное першение в горле и щипание забытое в глазах. Она вдруг, впервые за много лет, заплакала от неожиданной нежности к этому пацаненку.

Она вдруг сильно и звучно заплакала, подошла к Гене, поцеловала его в светлую макушку и сказала:

– Ты – хороший. Ты – хороший, ты – хороший.

Но Генка вряд ли услышал её, на нем ведь были наушники, и глаза целились в какой-то стрелялке. И нельзя было промазать.

Проходя мимо, прямо на кухню, она остановилась на секунду, чтобы сказать своему отражению.

– Он – хороший! Хороший он.

А на кухне, увидя коробку с чипсами, открыла ее и попробовала.

Она хотела знать, что так нравится ее Генке.

И еще у нее было ощущение, что она пробежала свою дистанцию в длинной какой-то эстафете, вручила тяжкую эстафетную палочку следующему участнику.

И подумалось ей, что теперь не надо будет никогда произносить столь ответственные и, иногда, невероятные слова «Я – хорошая».

От этого стало легко и хорошо. И на вкус чипсы оказались очень качественными, и она заменила ими свой пресный обыденно-привычный ужин.

Пёстрая тетрадь,

11 октября 2020