Человек, который похитил королеву и распустил парламент

20

Лингфилд вразвалку вошел в кабинет Перринса.

— Читали газеты, сэр?

— Читал. А что тебя беспокоит, Керли?

— Они, без сомнения, готовы действовать. Почему бы нам не пойти и не уничтожить их?

— Кого, Керли?

— Этих негрофилов. Мне казалось, что наш долг — остановить их.

Перринс насторожился. В голосе Керли слышались необычные для него нотки раздражения.

— Ты ошибаешься. Это был только предупредительный выстрел.

— Только один. Какое это имеет для них значение?

— Не знаю, но нам приказано…

— Вот именно «приказано». А чей это приказ? Если Вайатт — ничто, то кто же отдает приказы?

— Те силы, которые…

— Никогда не слышал о них.

— По их приказу пристрелили Моррисона.

— Почему же останавливаться на этом?

— Возможно, есть расчет на то, что общественное мнение сделает все. Это будет элегантнее и эффективнее. Видимо, так считают.

— Общественное мнение! Нет ничего эффективнее пуль.

При этих словах Перринс выпучил глаза, как человек, который чуть было не проглотил яд вместо лекарства.

— Значит, подождем, пока общественное мнение нажмет на спусковой крючок.

Что-то в голосе Перринса подсказало Керли, что он больше ничего не добьется. Поэтому он направился к двери, но, не дойдя до нее, остановился:

— Как вы полагаете, сэр, родезийцы будут воевать? Настороженность Перринса усилилась еще больше.

— Откуда мне знать?

— Если будут, то я с удовольствием отправился бы в Родезию.

Долго после ухода взволнованного Лингфилда Перринс читал изложение речи американского президента, но тщетно силился что-нибудь понять.

На седьмой день в стране прошли митинги протеста. И этого следовало ожидать. Массовый митинг в Гайд-парке дал Моргану возможность проявить себя…

— Если они намерены действовать, то могут попытаться предпринять что-либо сегодня, — предположил Лоример.

Вайатт согласился с ним.

— Им придется спешить. Они должны будут убрать нас и до утра отозвать войска. Но мне представляется, что они будут выжидать, надеясь, что мы совершим какую-нибудь ошибку.

— Не представляю, что они могут сделать. Ведь королева еще в наших руках, — сказал Бейнард.

Вайатт ничего не ответил.

Реакция газет в субботу и воскресенье была соответственной. «Будет ли родезийский премьер воевать?» — таков типичный заголовок тех дней. На первой полосе одной из газет появился напечатанный жирным черным шрифтом заголовок — «Война в Африке».

И все же ничего не случилось. Как бы ни шумели газеты, что бы ни происходило в Африке, для обывателя было важнее помыть свой автомобиль, как это обычно делалось в субботу или воскресенье, выехать с семьей за город, заняться садом. Газеты со статьями о Родезии и ООН были отброшены в сторону. Вайатт находился на месте, и у рядовых граждан претензий к нему не было. Не обошлось без петиций, но ведь петиция «правых» — только петиция, и если ее вручают в момент угасания кризиса, кризис все равно угасает. Даже массовый митинг в Гайд-парке быстро превратился в пикник на зеленых лужайках, по мере того как грустные настроения людей таяли под неожиданно теплыми в этот ноябрьский день лучами солнца. Из разных концов страны поступило несколько сообщений о волнениях, но когда наступил вечер, Вайатт мог поздравить себя с тем, что в этот день ни одной капли английской крови не было пролито за Родезию или расизм.

Восемь часов вечера. Каждый гадал, что произойдет. Будет ли родезийский премьер воевать или уступит? Его заявление было воинственным, но слова этого человека имели примерно такую же цену, как чековая книжка обанкротившегося бизнесмена.

Что же касается Вайатта, то для него не существовало сомнений, выраженных его коллегами. Он был совершенно спокоен и никак не реагировал на слухи о возможном поведении родезийского премьера. Он знал, чем все кончится, знал, что его планы увенчаются успехом, и думал о ближайшем будущем, обещавшем для Родезии новый путь. Вместе с тем Вайатт не сомневался, что находится у конца своего пути. Но этими мыслями он ни с кем не делился.

Точно в восемь ноль-ноль по гринвичскому времени, когда на всем протяжении от Кениэмбы до водопада Виктория солдаты сжимали в руках винтовки, транспортный самолет, прилетевший с северо-востока, вторгся глубоко на территорию Родезии и высадил десант в составе сорока человек во главе с майором из 136-го парашютного полка. Это был красивый бросок. Парашютисты опустились в районе спортивных площадок в пригородах Солсбери. Десять минут спустя, собравшись все вместе, они остановили проходивший мимо автобус с неграми, которые удивленно поглядывали то на небо, то на солдат, а потом высыпали из машины. Парашютисты быстро погрузились и приказали водителю ехать к радиостанции, которую небольшая группа быстро захватила. Остальные отправились к дому премьера. После короткой схватки с удивленной охраной парашютисты нашли спрятавшегося премьера и арестовали его. Двадцать минут спустя родезийская армия, все еще ожидавшая на замбийской границе вторжения войск ООН, с удивлением выслушала заявление своего одурманенного премьера о занятии Солсбери, о том, что он сам находится в руках войск ООН и что сопротивление бесполезно. С открытыми от удивления ртами родезийцы наблюдали за тем, как первые подразделения англичан пересекли границу. Без двадцати девять по гринвичскому времени все кончилось.

Мир вскоре узнал о молниеносном разгроме родезийских властей. Кое-кто заговорил о предательстве, но большинство людей, посмеиваясь, еще раз задумались над тем, кто же этот человек, хладнокровно принявший решение и снова одержавший победу.

Операция была проведена классически: стремительный удар небывалой силы в самое сердце. Хотя войска действовали под флагом ООН, честь успеха, несомненно, принадлежала Вайатту.

Такого же мнения был и «Кабал». Как и всех, членов тайного кабинета новость застигла врасплох. Злоба и раненая гордость — эти чувства охватили их, когда они около половины десятого собрались в клубе «Букерс» на экстренное заседание. Никогда прежде «Кабал» не заседал в этой мрачной комнате в присутствии постороннего. Более того, в нарушение всех традиций тут должно было быть два посетителя — Микер и, как верный признак конца света, Ригли.

Проклятый дурак на уикенд уехал в свой избирательный округ. Были предприняты отчаянные попытки отыскать его, и это удалось сделать только к вечеру в воскресенье. Ригли отказался выехать раньше, чем на следующее утро. Пока собравшиеся ждали его появления, Микер спросил, почему нельзя начать без Ригли.

— Потому что он пока еще премьер-министр, черт его побери, — отрезал Ригг. За истекшие десять часов Ригг постарел буквально на десять лет.

— К чему эти формальности? — презрительно произнес Лэнгли.

В своем возрасте он еще имел силы выдержать штормы, которые опасны и для людей помоложе. Мартин только нахмурился, удивляясь, как это старик может смотреть на все так легко. Ведь он сам всегда требовал серьезности.

Все правила процедуры были отброшены в сторону. Минтер и Уинлос полушепотом обсуждали различные точки зрения на происшедшие события. Комптон-Дуглас с грустью размышлял о том, как сорока солдатам удалось сломить сопротивление врага без единого выстрела. В представлении Дугласа это было просто невероятно. Настроение фельдмаршала заметил Лэнгли.

— Что вас мучает, Дуглас?

Национальный герой пробормотал что-то, а потом зло сказал:

— Кажется, я сойду с ума.

Собравшиеся удивленно смотрели на Комптона, пока тот каким-то безумным взглядом обводил комнату.

— Королева заперта в Тауэре, а я… Этот Вайатт… Наши войска превратились в средневековых миссионеров. Англия — республика, а я сижу здесь и ничего не предпринимаю.

Лэнгли сделал вид, что сочувствует. В глазах его вспыхнули хитрые огоньки.

— Не беспокойтесь, Дуглас. Скоро вы снова получите свой пост и своих солдат.

Прибытие премьер-министра помешало Комптону ответить, если у него вообще был готов ответ. Лейбористский лидер выглядел усталым и взволнованным. Избиратели устроили ему хорошую головомойку, не ладилось у него и с мемуарами, а тут еще позвонили из министерства и спросили, почему он не сделал никакого взноса в фонд помощи безработным.

Председательствовал на заседании, естественно, Лэнгли, который начал с выражения сердечного соболезнования Ригли в его неудачных делах. В то время как остальные сидели свободно вокруг стола, оставшийся не у дел премьер сидел подчеркнуто прямо и гордо взирал на собравшихся. Все явно чего-то хотели от него. Правда, им не было дела до того, что произойдет с ним потом. В глазах избирателей он уже был конченым человеком, но с точки зрения закона…

— Мы, конечно, могли бы помешать родезийскому делу несколько часов назад, — тихо сказал Лэнгли. — К сожалению, у нас не было возможности связаться с вами. Глупо, конечно, с нашей стороны. Нам следовало бы догадаться, что вы предпочтете быть со своими избирателями в это тревожное время.

Ригли кивнул, но ничего не сказал. Ему просто нечего было сказать. Сейчас он больше думал о том, можно ли закурить.

— Без сомнения, — продолжал Лэнгли, — мы все разделяем вашу точку зрения: никаких решительных действий против Вайатта нельзя предпринимать до тех пор, пока он не допустит существенной ошибки. Уверен, вы согласитесь с тем, что выжидательная тактика была лучшим, если не единственным, выходом для нас.

Ригли снова кивнул и в этот момент заметил пепельницу на столе.

— Возьмем, к примеру, родезийское дело. Как только Вайатт показал, что готов пренебречь общественным мнением, тем самым мнением, которое вы так умело использовали в своих отношениях с родезийским премьером, тогда, мне кажется, стало ясно, что путь к перевороту открыт.

Ригли согласился. Все пепельницы были пусты. Возможно, потому, что договорились не курить до двенадцати часов.

— Должен признать и думаю, что выражу ваши чувства, что сегодняшнее сообщение — полнейшая неожиданность. Вряд ли кто-нибудь из нас мог предвидеть ту быстроту, с которой змея нанесла удар.

Премьер-министр потряс головой и полез в левый карман за портсигаром.

— До сих пор не могу понять, как это случилось. Видно, я ошибался в оценке Вайатта. Не представлял себе, что он может быть так опасен. Свергнув правительство за какие-нибудь десять минут, он, видимо, поднимет свой престиж. — Лэнгли показалось, что Ригли слушает его с меньшим вниманием, чем следовало бы, и поэтому вежливо спросил, согласен ли Ригли.

— Да, — ответил Ригли. Потом, решив, что этого недостаточно, добавил — Я согласен.

— Тогда, значит, так, — продолжал Лэнгли, бросив косой взгляд на Микера. — Если мы быстро не остановим этого человека, задача будет становиться все сложнее и сложнее.

— Да, это верно. Но что мы можем предпринять, пока королева в его руках?

Все замерли в ожидании. Ригли забыл о своем желании закурить, почувствовав, что атмосфера накаляется.

— А если я сказал бы вам, что через час можно восстановить статус-кво? — Заметив недоверчивый взгляд Ригли, Лэнгли продолжил: — Если Вайатт способен действовать быстро, то почему мы не можем действовать с быстротой молнии?

«Кабал» внимательно слушал Лэнгли. В этот момент он, бесспорно, был вождем. Все знали, что он добьется своего, доведет дело до конца. Минтер вспомнил, как Лэнгли вывел их из трудного положения, в которое они попали в связи с прилетом Гесса.

— Хотел бы согласиться с вами, — произнес Ригли, надеясь, что сумеет поступить так. Было оскорбительно оставаться в тени в тот момент, когда один из политических соперников одерживал верх.

— Все зависит от вас, премьер-министр. «Хорошо. Очень хорошо, — подумал лорд Уинлос. — Старик превзошел себя». Микер сидел с серьезным видом, не осмеливаясь посмотреть на других. Минтер про себя подумал, что дело не шуточное, и только сжал зубы.

У Ригли был вид человека, которому приходится оглядываться, прежде чем сказать что-то.

— От меня? — Это было все, что мог сказать премьер.

— Все, что от вас требуется, — это отдать приказ комиссару полиции немедленно арестовать Вайатта и всю его банду в Вестминстерском дворце.

Ригли удивленно посмотрел на Лэнгли. Сомнений в серьезности предложения лорда не было. Премьер бросил взгляд на Микера, но тот умышленно наклонил голову, будто увидел что-то на натертом до блеска полу. «А что это он говорил тогда у Мостина насчет того, чтобы поменьше говорить на эту тему?» — подумал Ригли и сказал:

— Уверен — Микер, как лидер оппозиции правительству Ее Величества, признает, что подобный образ действий, как бы желателен он ни был, создает серьезную угрозу Ее Величеству и остальным членам королевской семьи.

Микер молчал. Пятеро тоже сидели не двигаясь, всем своим видом показывая, что компромисса не будет. Ригли бросало в дрожь. «Неужели они…» — подумал он.

Лэнгли постарался снять напряжение:

— Мы понимаем ваши чувства. Поверьте, все мы переживаем агонию в своем сознании. Однако я полагаю, что лучше вынести в десять раз большие муки во имя страны, которая стоит дороже любого из нас…

Ригли покопался в памяти, выискивая нужный аргумент, и сказал:

— Я не могу санкционировать меру, которая ставит под угрозу Ее Величество.

Ригг уже потерял веру, но Лэнгли знал, с кем имеет дело, знал, что Ригли исчерпал все свои доводы и со временем согласится.

— Ее Величество оценит ваши чувства, но больше никто. Однако она сознает свой долг и готова на жертвы… Кроме того, разве вам не приходило в голову, что Вайатт с самого начала только бравирует угрозой королеве?

Прежде чем ответить, Ригли снова бросил взгляд на Микера.

— Не совсем понял вас.

— Почему мы должны предполагать, что Вайатт вообще когда-либо намеревался убить Ее Величество? На что он мог бы тогда рассчитывать? Мертвая королева стала бы для него гораздо опаснее живой. Если же он уничтожит всю семью, то я могу назвать по памяти сорок семь наследников трона, а их еще больше. А пока все его действия свидетельствуют о намерении избежать кровопролития. Возможно, мы просто приписываем ему определенный курс действий, потому что сами понимаем эту неизбежность. Но понять — значит простить…

— Не возражаете, если я закурю? — тихо спросил Ригли.

Все стали предлагать Ригли сигары и сигареты. Старик уже почти поймал рыбку, а теперь пусть курит, пусть получает все, что хочет, пока не настанет время бросить рыбку на сковородку. Ригли попросил извинения за то, что курит только свои сигареты, и все вдруг вспомнили, что это были особые сигареты для астматиков. Не оставалось ничего другого, как вежливо уступить. Ригли закурил и облегченно вздохнул, в то время как все остальные напряженно ждали.

— Мне кажется, — тихо произнес Ригли, — нужно посоветоваться с архиепископом.

Уинлос и Минтер сидели с серьезным видом, едва сдерживая негодование. Фельдмаршал встал, подошел к окну и раскрыл его. По общему мнению, архиепископ здесь был ни при чем. Лэнгли справился со своими эмоциями и сказал:

— Согласен. В других условиях присутствие нашего старого друга было бы не только приятно, но и необходимо.

Лэнгли помахал перед собой газетой, как веером, и продолжал:

— Поверьте, ваши сомнения нам понятны. Все мы люди. Но если вы задержитесь с принятием мер, то, мне кажется, можно будет с уверенностью сказать, что нынешней политической системе придет конец. Через несколько дней Вайатт опубликует проект новой конституции. Народ уступчив и может согласиться с его точкой зрения на форму правления. Спросите Минтера, даже в его избирательном округе наблюдается удовлетворение, скрытое облегчение. Внутреннее напряжение, которое создавалось борьбой двух партий, ослабевает. Если народ поймет, что можно обойтись без этого, мы пропали.

Они ждали, пока Ригли кончит курить.

— Я все это понимаю, но мне нужно быть уверенным, что Ее Величество…

Лэнгли вскочил и нервно зашагал по комнате, не скрывая больше своего нетерпения, которое он умышленно преувеличивал:

— Это невозможно. Вы, политик, каждый день играете жизнью людей. Неужели имеет какое-нибудь значение то, что среди них оказывается королева? Ваша политическая карьера поставлена на кон. Почему? Потому что в его руках королева, а у вас козырной туз — полное пренебрежение монархом в интересах народа. Итак, если он убьет королеву, то, как я уже говорил, найдутся другие. Даже если он убьет всех, мы сумеем найти нового монарха. Разве тот нормандец родился королем?

— И это говорите вы? — Ригли был ошеломлен.

— Да. Возможно, потому, что не верю в то, что только кажется реальностью, и верю в блеф Вайатта, который принес ему желаемое. Только законно избранный руководитель может назвать это бредом. Отдайте приказ, и я гарантирую, что к среде вы уже будете, как и прежде, браниться с Микером в палате общин.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Ригли заговорил:

— Хорошо. Я сделаю все, что вы хотите.

— Делайте. Не обсуждайте этого с другими членами правительства. Они только собьют вас с толку. Страна рассчитывает, что вы будете действовать так же решительно, как Вайатт.

Пять минут спустя Ригли был уже на пути в Скотленд-Ярд.

Лэнгли был прав в одном: старые распри постепенно исчезли. Создавалась более спокойная политическая атмосфера. В общественном мнении безразличие уступало место уверенности людей в том, что они делают, какой курс держат, уверенности в Вайатте. Если, он обещал родезийцам конституцию, справедливую для всех рас, значит, они получат ее. В этом могли сомневаться только самые пристрастные критики Вайатта. А что же с Родезией? Полчаса, и все? Сорок солдат и водитель автобуса! Люди даже стали гордиться своим руководителем в Вестминстере. Один из прохожих на настойчивые вопросы корреспондента ответил: «Но ведь он всего добивается, не так ли?»

Никто, однако, не знал, что к ночи вся история кончится.

Одиннадцать часов. Комиссару полиции прежде не доводилось встречаться с Ригли. А сейчас он не произвел на комиссара особого впечатления. Однако комиссар понял, что его служебный долг — подчиниться приказу.

— Понимаю. — Комиссар как бы нечаянно не назвал собеседника по должности и не дал ему уважительного титула «сэр». Уважения у него этот человек не вызывал. — Я вижу только одно препятствие. Можно, конечно, послать человека с ордером на арест, но вдруг Вайатт не подчинится?

— Тогда вы можете сообщить ему, что будут приняты насильственные меры.

Сэр Джон с интересом посмотрел на Ригли.

Наверно, за этим безвольным человеком стоит кто-то очень энергичный.

— Королева… — начал было сэр Джон.

— Страна важнее королевы!

Властитель лондонской полиции удовлетворенно откинулся в кресле. Первоначальная мысль оправдывалась. Кто-то еще вступил сейчас в тайную игру, иначе почему этот человек не мог двадцать третьего числа прибегнуть к помощи армии и не посчитаться с судьбой монархов. Налицо были все признаки действий «Кабала».

— Тогда никаких проблем нет… если вы гарантируете, что армия будет на нашей стороне.

Ригли был явно раздражен. Где-то в своей памяти сделал отметку о будущем сэра Джона, не подозревая, что скоро эта отметка вряд ли будет что-нибудь стоить.

Ригли возвратился на квартиру в Вестминстере, где в небольшой темной комнате собрались члены его правительства. Жестом руки он оборвал поток посыпавшихся на него вопросов, принял, как и подобает в такой обстановке, серьезный вид и пренебрег усмешкой министра иностранных дел.

— Друзья, — начал он. — Разрешите сказать вам, что сегодня мы достигли критического момента. Но тем не менее все мы должны оставаться на своих постах и безо всяких колебаний выполнять свой долг. Настал час назвать мятеж Вайатта блефом.

— Но ведь вы первый все время возражали против этого, — заметил министр внутренних дел.

— Это был вопрос времени, Хорас, — солгал премьер. — Теперь я считаю, что, пока не поздно, мы должны нанести удар.

— На это вас толкнули события в Родезии? — спросил Данн.

— Нет, моя совесть, — резко ответил Ригли. — В этот решающий момент я должен взять на себя ответственность за то, что может произойти. И это нелегкая ответственность. От моего решения зависит жизнь королевы, а может быть, и всей династии, но…

— Но ведь вы говорили это и раньше, — напомнил ему министр обороны. — Вопрос состоит в том…

— Никаких вопросов. Немедленно отправляйтесь в министерство, Альфред. Распорядитесь привести в готовность пару танковых батальонов. Кроме того, пусть подразделения «коммандос» будут готовы к вертолетному десанту в Тауэр.

Взгляды всех устремились на Ригли. Секретарь правительства даже пропустил пару строчек в протоколе заседания.

— Но, Кеннет, как же королева? — жалобным тоном произнес министр транспорта.

— К черту королеву! — крикнул в ответ Ригли. — Разве вам не понятно, что, если бы не эта женщина, которая только открывает мосты, подписывает бумаги и, возможно, освящает своим присутствием кое-какие из наших мелких дел, если бы не она и ее проклятая семья, мы по-прежнему управляли бы страной, а не сидели здесь, как золотые рыбки в аквариуме, дожидаясь, когда их накормят. А теперь, Альфред, — вконец разошелся премьер, — намерены вы заняться делом или мне придется все проворачивать самому?