Через Антарктиду

Глава 4 Шеклтон

Пока мы со Стреттоном искали на шельфовом леднике подходящую площадку для строительства, разгрузка шла полным ходом. Вернувшись, мы нашли собак на привязи, размещенными на льду неподалеку от судна. Было очень приятно видеть, как они радуются тому, что снова находятся в привычной обстановке. Хотя первые приступы восторга уже улеглись, но ясно было, что собаки рады пребыванию на неподвижном льду, они ели, копались и катались в снегу. Во время морского путешествия мы ежедневно мыли конуры и вообще создавали собакам возможно более удобные условия. Но при всем том жажда в тропиках, постоянная качка судна и пребывание в тесном помещении должны были казаться очень неприятными собакам, жизнь которых до той поры проходила среди снегов и скал Гренландии. Несмотря на длительное пребывание в конурах на борту, они вышли из путешествия в хорошем состоянии, и мы гордились этим.

Кроме гренландских собак экспедиция приобрела четырех щенков, родившихся в Уипснейде. Когда они подросли, то один из них превратился в отличную лайку, но у других появились признаки сомнительного происхождения: длинные тонкие хвосты с короткой шерстью, совсем неподходящие, чтобы прикрывать ими кончик морды, худое тело, слишком длинные ноги и, что хуже всего, негустая рубашка с малым подшерстком, столь необходимым для защиты от холода. Теперь, когда им предстояло жить все время на воле при сильном ветре и при температуре постоянно ниже точки замерзания, казалось жестоким заставить их вести такую жизнь, и мы с сожалением были вынуждены их уничтожить.

Ночью наши авиаторы провели много часов за заменой поплавков «Остера» лыжами, чтобы можно было спустить самолет за борт, где он не мешал бы операциям по разгрузке. Когда самолет стал на лед рядом с судном, Джон Льюис запустил двигатель, Гордон Хэслоп и Питер Уэстон прицепились к крыльям, чтобы придать самолету устойчивость, и он пошел к кольям, заранее приготовленным для его закрепления на главком участке льда, примерно в трехстах ярдах от судна. Нам чрезвычайно повезло, что сразу нашлась эта ровная площадка так близко от «Терона»: в течение многих недель, пока судно продвигалось среди льдов, мы искали участок, с которого наш самолет мог бы взлететь на лыжах, но не нашли ни одного, в котором не было бы вмерзших обломков подвергшегося сжатию льда.

Когда Стреттон и я вернулись, то кроме собак, самолета и другого оборудования с судна были спущены два трактора— «Фергюсон» и «Уизел». Следующей нашей задачей было опробовать дорогу на шельфовый ледник, пользуясь машиной, и надежно укрепить открытые трещины вдоль краев широких расселин. С этой целью шестеро из нас выехали на тракторе и прицепленных к нему двух санях. На одних санях стоял дизель-генератор весом 550 килограммов , на других были брусья, инструмент и флажки. Пока мы пересекали морской лед, все шло хорошо, но, как только начался крутой подъем по склону снежного наноса у кромки шельфового ледника, полозья саней глубоко погрузились в снег и тягач начал зарываться. В конце концов мы оставили генератор у подошвы склона и продолжали подъем с одними санями. У вершины склона гусеницы тягача начали проламывать тонкую корку у краев трещины, оставляя дырки, через которые мы могли заглянуть в синюю глубину. На верху ледника поверхность была более или менее ровной, но гусеницы глубоко врезались в мягкий зернистый снег. Все же можно было продолжать двигаться, и мы решили устроить «временный прибрежный склад» на небольшом расстоянии от кромки шельфового ледника, чтобы сэкономить время, какое потребовалось бы при перетаскивании всего оборудования прямо на площадку базы.

С этой целью мы начали размечать различные дорожки для объезда выгруженного имущества, отмечая одновременно места, где оно было сложено, шестами и флажками. На первой же дорожке трактор провалился в две скрытые трещины, идущие под прямым углом к тем, которые мы видели. Это доказывало, что внешне благополучный участок далеко не безопасен и хотя было маловероятно, что машина провалится в относительно узкую второстепенную трещину, но людям будет невозможно спокойно передвигаться пешком по такому месту. Устроить временный склад еще дальше от моря значило расположить его настолько близко от базы, что все расстояние до нее можно было с тем же успехом пройти на тракторах и без двойной погрузки и разгрузки.

Мы со Стреттоном двинулись к месту, выбранному для базы, и там в соответствующих точках расставили маркировочные флажки с буквами. На обратном пути к судну мы разметили дорогу шестами, воткнутыми в снег через некоторые промежутки, чтобы при плохой видимости водители могли по ним ориентироваться.

При спуске на морской лед трактор опять проваливался сквозь перемычки нескольких трещин, и вечером я отправил группу людей строить деревянные мосты через открывшиеся щели.

На следующее утро температура была — 17° С — довольно низкая для этого времени года, и даже неприятно низкая, так как в спокойную погоду море при такой температуре может очень быстро замерзнуть. Весь день вследствие разницы в температурах воздуха и воды туман испарения поднимался с моря, и ветер уносил его в сторону. Зрелище было удивительное: поверхность моря больше всего походила на воду в гигантском кипящем котле.

Капитан Маро несколько беспокоился, во-первых, из-за того, что море могло замерзнуть и сразу сковать судно, а во-вторых, из-за западного ветра, который мог закрыть узкий проход, через который «Терон» прошел в залив Фазеля. К счастью, в течение дня ветер переменился на южный, и Маро согласился с тем, что если условия не изменятся, то будет разумно оставаться в Шеклтоне до 14 февраля. К тому времени мы не только разгрузим судно, но и успеем помочь рекогносцировочной партии в постройке фундамента, а может быть, и каркаса главного домика. Таковы были наши намерения 31 января, но кто мог тогда знать, какие неприятности вскоре свалятся на нас!

Утром 1 февраля началась работа под затянутым облаками небом при легком северо-восточном ветре и очень высокой температуре, было —0, 5°. В начале дня в одном из «Уизелей» что-то испортилось, а нужная запасная часть, как нам было известно, находилась на дне трюма № 2, который еще не начали разгружать. До сих пор разгрузка шла таким медленным темпом, при котором можно было все выгруженное спокойно убирать сразу с морского льда в безопасное место — на шельфовый ледник. Каким бы прочным ни казался морской лед, но выгружать и укладывать запасы непосредственно около судна было бы неправильным подходом к разгрузке. Теперь мне приходилось решать, оставить ли «Уизел» в непригодном для работы состоянии — а это значило, что у нас останется только одна машина, способная переправлять оборудование и запасы по мягкому снегу крутого склона на шельфовый ледник, — или пойти на риск более быстрой разгрузки судна и позволить выкладывать запасы в штабели на морском льду, толщина которого в этом месте равнялась 12 футам . Из-за позднего времени года было принято последнее решение, и мы начали быстро разгружать трюм № 2.

Как только развернулась эта работа и на морском льду скопилась груда запасов, поднялся ветер и на нас начали налетать сильные шквалы со снегом с севера. После полудня разыгралась настоящая снежная буря и метель над морским льдом была такая густая, что стало необходимо расставить вехи через каждые 50 ярдов , чтобы водители тракторов находили дорогу к подошве шельфового ледника. Скоро усилилось волнение, и на лед стали набегать волны, заливая поверхность настолько, что вокруг груды запасов, лежавших в штабелях около судна, образовалось снежное болото. «Терон» терло об лед, судно сильно натягивало кормовые швартовые канаты. Все больше воды переливалось через невысокий, выступающий край льда; площадку с запасами заливало, и стало ясно, что нужно использовать всех людей до единого, чтобы спасти все, что сможем, раньше чем ящики пропитаются морской водой. Незадолго перед этим я послал сказать людям, работавшим в Шеклтоне, чтобы они вернулись на судно, так как было очевидно, что, если с севера начнет нажимать паковый лед, капитан Маро может оказаться вынужденным отвести судно от края льда.

Через час или два глубина слоя воды на большом участке льда уже достигла двух футов, и одно время мы использовали нашу шлюпку, чтобы спасать предметы, которые всплыли.

Вскоре все так промокли, что уже не нужно было стараться не ходить по воде и в снежной каше. Все это время тракторы оттаскивали как можно быстрее все запасы и материальную часть на сухое место у подошвы шельфового ледника в полумиле от судна. Несмотря на наши усилия, сражение было частично проиграно, и вскоре несколько ящиков уже плавали, а другие оставались на месте, целиком затопленные. Что могло быть во многих из них, мы едва смели себе представить; конечно, консервы останутся неповрежденными, но радио и другое электрическое оборудование, несомненно, погибнет. Я знаю, что в какой-то момент оказался стоящим на двух совершенно затопленных ящиках с надписью «записывающее оборудование Би-Би-Си». В этот момент я увидел, что кормовые канаты «Терона» оборвались и судно начало медленно отворачивать от края льда. Я сейчас же крикнул полудюжине матросов, которые работали на льду вместе с нами, чтобы они бежали к судну и пытались вскарабкаться на борт, пока между корпусом и льдом еще не раскрылся промежуток. Шлепая по воде и барахтаясь в снежной каше, они промчались сотню ярдов до судна и только-только успели взобраться наверх по веревкам и трапам, свисавшим с борта. Довольные тем, что по крайней мере у капитана Маро сейчас в сборе вся команда, все остальные добрались до кромки льда как раз вовремя, чтобы увидеть, что судно полностью повернулось кругом, оборвало носовые канаты и медленно стало дрейфовать, уходя от нас. Постепенно метель скрыла от нас дрейфующее судно, капитан, стоя на одном из крыльев мостика, кричал нам что-то в мегафон. Мы едва разобрали слова «Мы вер-не-е-е-мся» — протяжный крик, донесшийся к нам сквозь вой ветра.

Люди, работавшие наверху, на шельфовом леднике, еще не вернулись, а у нас возникла новая срочная проблема — переодеться: нас было на льду 12 человек с насквозь мокрыми обувью и штанами, и мы не знали, сколько времени займут у судна поворот и возвращение, чтобы подобрать нас. Собственно говоря, я сомневался, удастся ли ему подойти к месту высадки, так как, продолжая работу по спасению припасов, мы видели, как огромные вздыбленные массы сжатого льда плыли мимо, гонимые ветром и течением, вращаясь и раскачиваясь на волнах, катящихся вдоль кромки ледяного припая. Меня, главное, беспокоило то, что мы промокли и, возможно, некоторое время будем оставаться отрезанными, не сменив одежды, при низкой температуре. Пока что температура была еще высокая — минус 0, 5°, но, если бы она сильно понизилась, наше положение стало бы действительно тяжёлым.

В то время как я обдумывал, где найти укрытие и в каком из сотен ящиков, сложенных на берегу, у подошвы шельфового ледника, может лежать запасная одежда, люди сохраняли тепло в достаточной мере, таская сани, откапывая завязшие тракторы и вытаскивая ящики из становящегося все более глубоким слоя воды со снегом.

Когда судно оборвало последний канат, было четверть шестого; без четверти шесть чей-то крик заставил меня обратить внимание на море, где внезапно таинственно и беззвучно сквозь снежную бурю возник «Терон». Сначала появился нос и фок-мачта, затем постепенно все судно выступило как призрак из разрыва, образовавшегося в белой стене, оградившей все вокруг. Несколько мгновений люди на льду смотрели на судно, потом снова взялись за свою работу, как будто не интересуясь им, и я увидел, что их нужно поторопить: было ясно, что капитан Маро не сможет удержать «Терон» у края льда. Действительно, первые слова, которые он прокричал, были: «Всем придется подняться на борт на ходу судна!» Осторожно, рассчитывая каждый момент, Маро подвел «Терон» к краю льда, протискиваясь между двумя громадными дрейфующими массивами, и подошел вплотную к прежнему месту высадки. С борта свисали все веревки и трапы, какие команда смогла набрать, и по ним мы стали карабкаться, пока «Терон» скользил мимо.

Одна веревка была сброшена на лед с носа судна. Ее схватил Гордон Хэслоп, но, когда он начал по ней взбираться, веревка повисла под бортом носа, и Гордон оказался подвешенным над бушующим морем, не будучи в состоянии перебраться через нависающий выступ. К счастью, двое из нас успели ухватить конец, пока он еще не упал в воду, и сумели втащить болтающиеся ноги Хэслопа назад, на неподвижный лед.

В трудное положение попал еще Рой Хомард, который, вскарабкавшись на борт, оказался стоящим на фальшборте у возвышающейся перед ним вертикально стенки ящика самолета. Он вынужден был оставаться в этом неустойчивом положении, в то время как судно отходило от края льда, до тех пор, пока мы смогли добраться до него сверху, с ящика, и вытащить его в безопасное место.

Теперь на борту находились вся команда и 14 членов экспедиции, остальные пять остались наверху, на строительной площадке. Эти пятеро были Дэвид Стреттон, Ральф Лентон, Дэвид Пратт, Боб Миллер и Питер Джеффрис. Так как держать судно у кромки льда было невозможно, Маро отошел в море. Судно управлялось с помощью радара: дрейфующие ледяные поля и пятна чистой воды были ясно видны на экране. Хотя я знал, что оставшиеся на берегу люди будут переживать неприятное время, я не слишком беспокоился о них, так как у них были палатки и машины, в которых можно было укрыться, и большое количество продовольствия и топлива, сложенных во временных складах. Да мы и не могли ничего сделать; поэтому я посоветовал всем поесть и отправиться сразу спать, чему все были очень рады.

В четверть одиннадцатого меня разбудил капитан Маро и сообщил, что с севера надвигается лед и нам нужно идти на восток или на запад.

Изучив картину на экране радара, мы с ним сошлись в том, что лучше будет идти в большую замкнутую акваторию к северу и западу от надвигающегося сейчас льда. Когда судно пробилось через узкую полосу очень тяжелых ледяных полей, мы с облегчением почувствовали, что оно мается на больших волнах, так как это значило, что к северу есть обширная область чистой воды. Всю ночь мы попеременно то дрейфовали, то шли вперед средним ходом, стараясь держаться в отдалении от береговых льдов, у которых скапливалось все больше ледяных полей, пока наконец между судном и местом высадки не оказалось две мили пакового льда.

На следующий день северный ветер продолжал дуть до 3 часов дня, затем перешел сначала на северо-западный, а потом задул с юга. В 4 часа судно уже пробиралось к кромке льда при непрерывном снегопаде. Как будто чудом большое скопление пакового льда медленно ушло в сторону, и капитан Маро подвел «Терон» к прежнему месту высадки. С каким облегчением, приближаясь к нему, мы увидели движущиеся среди машин фигуры людей, собак и груды припасов.

До того как судно оборвало швартовые канаты, я часто осматривал узкие трещины, уходившие в лед от его кромки, но ни одна из них не «дышала». Я поэтому был в общем уверен, что массового отрыва льда не будет. Но видя только экран радара, наблюдая на нем смутную картину дрейфующих и скапливающихся ледяных полей, я стал испытывать неприятные сомнения. Правда лед был большей частью толщиной 12 футов , а по кромке припая мы видели лед до 20 футов и даже более, но и такой старый лед может взломаться под действием волн и шторма вроде того, какой мы испытали. Подойдя на расстояние, с которого можно было окликнуть людей на берегу, мы увидели Боба Миллера, крутившего ручку воображаемого киноаппарата, направленного на судно и будто бы поставленного на треногу для фотоаппарата, которую мы бросили, когда бежали на судно. В следующую минуту Дэвид Стреттон, пускавший красные опознавательные сигналы, крикнул нам: «Угадайте, что у нас было на завтрак?»

Все они были в хорошем настроении, несмотря на то, что провели довольно трудную ночь. Выяснилось, что их отряд пытался добраться до судна, но, несмотря на шесты вдоль дороги, они потеряли ее в низовой метели, еще не дойдя до кромки шельфового ледника, и вполне разумно сели и стали ждать улучшения видимости. Довольно трудно пяти человекам с радио и другими принадлежностями поместиться в «Уизеле», не говоря уж о том, чтобы пытаться поспать несколько часов при температуре ниже нуля. Время от времени они включали электропечь, но оказалось, что от нее делается слишком жарко, а потом, когда ее выключали, опять страшно холодно. Каждые четверть или полчаса машину передвигали на один-два ярда, чтобы большие прицепные сани не занесло так, что их нельзя будет стронуть. Через четыре часа условия улучшились настолько, что они нашли дорогу вниз, к морскому льду. Тут-то они узнали, что судно ушло и что на неопределенное время они предоставлены самим себе.

Два или три часа они продолжали брошенную нами работу по спасению запасов, но затем вернулись на строительную площадку и набились в маленькую каморку, сооруженную накануне из нескольких ящиков как укрытие на время перерыва для еды. Теперь они обнаружили, что пятерым в этом помещении очень тесно; когда они закутались в объемистые полосы стекловаты, то вынуждены были лежать чуть ли не друг на друге. К трем часам утра холод и беспокойная ночь стали невыносимыми; поэтому они сварили себе горячее питье из сахара и молочного порошка, а на завтрак приготовили рагу из сардин, помидоров и сахара, перемешав все это в одной консервной банке.

После такой роскошной трапезы они почувствовали себя лучше и, видя, что ветер значительно ослабел, поставили три палатки для использования их в будущем, а затем спустились вниз, на морской лед, чтобы продолжать спасение запасов. Это было в 10 часов утра; семь часов спустя они увидели «Терон», выходящий из-за пелены падающего снега и медленно двигающийся к старому месту причала.

Впоследствии я узнал, что при обсуждении нужных и возможных направлений деятельности у береговой партии и у нас на судне возникали почти одни и те же мысли, но только эти пятеро мужчин, оставшиеся на берегу, знают, что они подумали, когда обнаружили исчезновение «Терона»; нам-то они ничего не сказали, и наше возвращение было принято как вполне естественное.

Когда судно снова стояло надежно пришвартованное, мы взялись за работу в снежном болоте, используя «Уизелы» и тракторы для вытаскивания остального оборудования, уже начинавшего смерзаться в сплошную массу. Каждый предмет приходилось буксировать на некоторое расстояние до сухого снега, где его можно было погрузить на сани. Не только были тяжелы сами ящики, полные воды, но снаружи к каждому из них пристали толстые слои снежной каши, что существенно увеличивало их вес. В этот день работу прекратили в полночь.

В течение следующих дней разгрузка шла полным ходом, причем запасы размещали в аккуратных временных складах у подошвы шельфового ледника, чтобы сэкономить затрату времени на тракторные перевозки. После шторма обширные поля пакового льда, усыпанные большими и малыми айсбергами, непрестанно дрейфовали на запад, к счастью оставляя полосу чистой воды шириной в милю между собой и судном. Это перемещение в западном направлении оставалось постоянным, несмотря на переменные ветры, дувшие большей частью с юго-востока или юго-запада. По-видимому, течение, омывающее восточный берег моря Уэдделла и идущее вдоль кромки шельфового ледника, достаточно сильно, чтобы преодолевать обычный дрейф морского льда по ветру.

5 февраля стало ясно, что прибрежная полынья сужается и что судну, может быть, придется уйти, предупредив нас всего за час. Поэтому, поскольку оставалось выгрузить только половину материалов для домика и 25 тонн угля, мы взвинтили темп работы до максимума, а членов передовой, рекогносцировочной партии, которые должны были остаться на зимовку, предупредили, чтобы они упаковали все свои вещи и были готовы к немедленной высадке.

На тракторах, ходивших взад и вперед от судна, водителей можно было узнавать по характерным позам, в каких они сидели на подпрыгивающих металлических сиденьях. По меньшей мере в одном случае мы наблюдали, как Джордж Лоу вел трактор, держа ноги на капоте, и в то же время каким-то хитрым образом полулежал в небрежной позе на неустойчивом сиденье. Весело распевая, он исчез вдали: трактор и сани, видимо, сами заботились о себе.

Днем капитан Маро летал с Джоном Льюисом в залив Фазеля и на север вдоль берега. Из полета Маро вернулся в неплохом настроении, так как видел с самолета к северу и в западном направлении очень много чистой воды, в то же время он заметил, что в очень толстом и на вид сплоченном паковом льду, шедшем мимо судна на запад, на самом деле имелись разводья, идущие по всем направлениям. Ночью, без четверти два, все материалы для домика и 12 тонн угля были сложены в штабели на берегу, и мы теперь могли бы отойти, оставив рекогносцировочную партию, если потребуется, немедленно.

На следующий день, 6 февраля, разгрузка была закончена, и запасы снова начали отправлять наверх, на базу Шеклтон. Ральф Лентон начал там переделывать солидный ящик, в котором был упакован вездеход сноу-кэт; ящик этот должен был служить сначала временным укрытием, а впоследствии мастерской. Погода улучшилась, и вечером я полетел с Джоном Льюисом в залив Фазеля, затем в юго-восточном направлении, чтобы посмотреть, какова местность подальше от берега моря. Я всегда считал, что горная цепь в 200 милях от побережья Земли Королевы Мод и свыше чем в 800 милях к северу-западу от Шеклтона, вероятно, продолжается к югу более или менее параллельно восточному берегу моря Уэдделла. Если это так, то не исключено, что небольшие выходы скал в заливе Фазеля могут представлять собой самую южную часть продолжения этих гор, но возможно и то, что горы тянутся дальше внутрь континента или поворачивают на запад, огибая море Уэдделла с юга.

Для наших будущих походов было бы чрезвычайно важно определить топографию страны.

Когда «Остер» оторвался от взлетной полосы на морском льду рядом с судном, шельфовый ледник под нами ушел назад и вдалеке появилось несколько черных пятнышек. Это были растущие временные склады на площадке Шеклтона, и были заметны следы тракторов, идущие от них назад до края ледника, затем извилистой линией спускающиеся по крутому склону на морской лед к судну.

Мы легли на восточный курс и полетели к заливу Фазеля, постепенно набирая высоту 3000 футов . Внизу под нами был уже привычный пейзаж — морской лед и шельфовый ледник. Меньше чем через полчаса мы уже делали круги над заливом Фазеля, рассматривая немногочисленные выходы скал, которые казались почти недостижимыми с земли. Затем, повернув на юго-восток, самолет набрал высоту более 6000 футов и полетел над почти горизонтальной снежной поверхностью, лежащей на высоте около 2000 футов . В 30 милях от залива Фазеля Джон Льюис вдруг спросил: «Что это на горизонте?» Увидев низкую темную черту, я ответил: «Облако»; несомненно, эта черта и была облаком. Но минуту или две спустя, глядя в бинокль, я увидел то, что мне пытался показать Джон, — другую, далекую, похожую на гребень черту, то светлую, то темную; это была, конечно, очень далекая горная цепь прямо к югу от нас, видимо идущая в общем направлении с востока на запад. Мы оценили высоту гор в несколько тысяч футов, а расстояние до них не менее чем в 75 миль . Высшая точка хребта, видимо, находилась на западном его конце, а за ней дальше к югу виднелся еще один отрог. К востоку темные пятна обнаженных скал редели, и широкие снежные склоны, казалось, спускались между гор далеко вниз, открывая, может быть, дорогу для машин ко льдам, лежащим выше за горами.

Наше первое открытие взволновало нас. Естественно, мы испытывали желание взять курс на горы и узнать, какого рода преграду они могут создать для нашего наземного похода на юг. К сожалению, радиосвязь с судном уже была утрачена и нельзя было сообщить им наш новый курс; у нас также не было достаточного запаса горючего, чтобы продолжать полет так далеко. С грустью мы повернули назад, к судну. Там мы обсудили наше открытие и его значение для экспедиции. С одной стороны, доказано, что появилось новое препятствие для похода. С другой — наши топографы и геологи могли теперь рассчитывать на определенную работу, вместо того чтобы видеть перед собой бесконечные однообразные снежные поля.

Вечером было решено совершить на следующий день полет прямо к этим горам. В этом полете Гордона Хэслопа сопровождал Блейклок, намереваясь сделать набросок карты местности, который помог бы ему, когда он выступит на юг для разведки первой части маршрута нашего главного похода, запланированного на следующее лето. Утренняя температура была — 20°, и полынья шириной в милю вокруг судна покрылась полудюймовым молодым льдом. К счастью, ветер был слабый, а день ясный и солнечный. Хэслоп и Блейклок поднялись в воздух и взяли курс на вновь открытую горную цепь, которую мы уже назвали «горы Терон». Спустя час они уже делали круги над высшей точкой, по их сообщению, высотой около 4506 футов . Согласно их наблюдению, горы в общем идут с северо-востока на юго-запад, образуя скалистую стену, обращенную к северу. Во многих местах ледники спускались вниз между гор или срывались ледопадом с крутых обрывов и сливались внизу с ровным льдом у их подошвы.

Горы, примыкающие с юга к этому скалистому крутому обрыву, были погребены под гладким снежным куполом. За этим куполом с востока на запад спускался ледник; южную стену его составлял второй большой хребет, высота которого, по их мнению, достигала шести или семи тысяч футов.

На борту «Терона» напряженно ждали прибытия самолета, так как ветер перешел в северо-западный и гнал паковый лед к северу, ежеминутно сужая полынью, в которой стояло судно. Когда паковый лед сплотился, он сжал тонкие льдины молодого льда и наслоил их одну на другую. Увлекательное, но грозное зрелище — тонкий лед разламывался на множество угловатых пластин, которые беззвучно скользили одна поверх другой, как рассыпанные игральные карты, каким-то образом ожившие, чтобы образовать новую колоду. Они все двигались, становились толще, вспучивались, скользили, наступали на судно, и, казалось, лед ожил и молча движется, грозя уничтожить нас.

В половине двенадцатого Маро решил, что судно должно отойти через час, но самолет еще был в воздухе и приходилось ждать его возвращения.

С каждой минутой лед вокруг нас продолжал утолщаться: тяжелый паковый лед, двигаясь на юг, постепенно сжал тонкий слой молодого льда шириной в одну милю до 100 ярдов и даже меньше. В половине первого, когда «Остер» сел, снежная каша и наслоившийся лед вокруг судна уже имели толщину 18 дюймов , а вдали на востоке показался язык пакового льда, приближавшийся к судну, угрожая закрыть нам выход в этом направлении.

Теперь необходимо было торопиться; восемь членов рекогносцировочной партии уже уложили свои вещи на сани и приготовились идти наверх, на строительную площадку. Нам оставалось только поднять самолет на борт и поспешно попрощаться с теми, кого мы оставляли здесь. Мы знали, что впереди у них грандиозная задача — задача, ставшая гораздо более сложной из-за нашего позднего прибытия. Мы предполагали закончить до ухода судна хотя бы каркас жилого домика. Но в действительности все, что мы успели сделать, — это собрать снова ящик вездехода сноу-кэта; этот ящик должен был служить временным укрытием, пока будет построен главный домик. Не подозревали мы, что этот ящик послужит партии жильем в течение всей зимы в Антарктике.

Членам передовой партии предстояло приступить к еще одной большой задаче, которая не была раньше предусмотрена, — перевезти около трехсот тонн запасов с морского льда у подошвы шельфового ледника на 200 футов выше, на площадку базы Шеклтона. Для выполнения этой задачи у них были один сноу-кэт, два «Уизела» и два трактора «Фергюсон» со специальными гусеницами. Благоприятной стороной ситуации было то, что на случай, если нам окажется трудно вернуться следующим летом, мы оставляли рекогносцировочной партии запасы продовольствия и топлива, которых ей хватит не меньше чем на три года.

Как только самолет приняли на борт, все собрались на льду, чтобы попрощаться с теми восемью, кого оставляли здесь. Тут было всего понемногу: рукопожатия и шутки, смех и неловкость. Никому не нравилось, что экспедиция делилась на две половины, и у многих из тех, кто уезжал на родину, было чувство неловкости, будто они бросают своих товарищей в беде.

Затем «Терон» медленно заскользил, отходя от кромки льда, и, повернув по широкой дуге, взял курс на восток. Три долгих гудка заглушили последние прощальные возгласы; мы стоим молча, махая руками крохотной группе людей, которые быстро уменьшаются в размерах, и вот уже нельзя различить отдельные фигуры.

Судно шло вперед, и плавучий мелкий битый лед расходился и снова смыкался позади, как будто оно плыло в огромной луже белой грязи. Скоро «Терон» подошел к точке, где, как мы раньше видели, паковый лед надвигался на припай. В самом узком месте свободный промежуток имел теперь только 12 футов ширины, но все же, казалось, судно сможет пробить себе дорогу. Когда передняя часть корпуса вошла в промежуток, то сразу стало ясно, что в ненагруженном состоянии легкое судно даже при полной мощности не сможет ни сломать, ни сдвинуть очень толстый лед.

Приди «Терон» на пять минут раньше, он, несомненно, легко бы прошел через это узкое место на чистую воду за ним, но теперь приходилось высвобождаться из этой точки нарастающего сжатия. Двигаться назад было нелегким делом из-за каши наслоившегося тонкого льда позади судна, скреплявшей отдельные большие льдины, как жидкая замазка. Если бы эта «замазка» замерзла, то «Терон» стал бы совершенно неподвижным, как если бы его забетонировали.

Наконец судно медленно двинулось задним ходом, и капитан Маро смог начать пробираться к северу сквозь сложную сеть сплоченных ледяных полей. Меньше чем через полчаса мы стали неподвижно, зажатые льдами, и были вынуждены ждать ослабления сжатия. В эти минуты на борту ощущалось общее напряжение, так как каждый знал, что необходимо освободиться быстро или повторить дрейф на запад несчастного «Эндьюренса» Шеклтона.

Через два часа «Терон» начал медленно и с трудом продвигаться к северу. Было очевидно, что мы покинули базу Шеклтон как раз вовремя. В течение многих часов мы видели оставленные нами временные склады запасов, а позже стала видна и сама база, казавшаяся нам издали расположенной на самом краю шельфового ледника. В течение ночи судно постепенно пробиралось на северо-восток и добралось до более легких условий около Берега Кэрда.

Вечером 8 февраля мы снова достигли Халли-Бей, где забрали последнюю почту экспедиции Королевского общества, и направились на север вдоль берега. К вечеру 10-го мы вышли в открытое море.