Черная богиня

4. Вторник, начало дня

Отмычка плавно вошла в замочную скважину, царапнула шестеренку запорного механизма, зацепилась за зубчик, и замок, тихо щелкнув, открылся. Смуглый индус в чалме, длиннополом халате и мягких туфлях с загнутыми кверху острыми носками чуть-чуть приоткрыл входную «сейфовую» дверь и проскользнул в темноту квартиры из полумрака лестничной клетки. Он был удивительно гибок, как будто не имел скелета. Индус с детства занимался «килари-пайят», редким воинским искусством, иногда именуемым «боевой йогой». Он мог выделывать со своим телом все что угодно, принимать самые невероятные и фантастические позы, словно вместо скрепленных мышцами костей у него под кожей перетекала сгустками ртуть. Он в совершенстве владел техникой «варма-кали», умел дробить ударом кулака огромные каменные глыбы. «Ниханги» — «воины смерти» из касты сикхов — обучили его науке бесшумно передвигаться, а туги вручили ему священный румал и повелели убивать во имя и во славу Черной богини.

Прикрыв за собой входную дверь, индус, изогнувшись угрем, миновал шаткую этажерку с книгами и смуглым призраком вплыл в комнату, где лежал на постели похолодевший от страха Игнат.

Игнат почувствовал приход индуса, как неизлечимо больной чувствует приближение конца земным страданиям. Сквозь щелочки меж век Игнат увидел бесшумно приближающийся призрак. Увидел смуглые руки с сильными пальцами, развязывающими узел румала на поясе, увидел блеснувшие в свете луны глаза и белоснежный полукруг зубов, обнаженных в улыбке, похожей на улыбку бультерьера, на оскал безжалостной и неотвратимой смерти. Игнат боялся пошевелиться, страшился выдать себя, ибо знал: едва индус поймет, что за ним наблюдают, в ту же секунду просвистит в воздухе желтая лента румала и кислород перестанет поступать в легкие, остановится сердце, закончится жизнь.

Зазвонил телефон. Призывно и требовательно. И холодок страха сменило адское пламя ужаса. Лоб моментально вспотел, Игнат не сдержался, застонал... Хвала духам! Индус не услышал его стона, слишком громко трезвонил телефонный аппарат. Какое счастье! Еще минуту, две, а то и больше суждено прожить, наслаждаясь возможностями свободно дышать, слышать, чувствовать, думать.

С первым телефонным звонком индус растворился, растаял в воздухе. Как только телефон замолчал, жрец Черной богини снова возник подле кровати. Но телефон звонил долго, и Сергач успел отдохнуть от нечеловеческого напряжения, необходимого, чтобы сохранить полную неподвижность под пристальным взглядом убийцы-фанатика.

Телефон замолчал. И опять страх затормозил привычное течение времени. Капельки пота на лбу превратились в льдинки. Воля напряглась до предела. А узловатые пальцы туга не спеша продолжили развязывать узел румала на поясе.

Кошмарная дуэль, в которой у одного из дуэлянтов нет никаких шансов, а есть лишь возможность ценою сверхусилий замедлить происходящее и отсрочить падение в пустоту, дуэль слепой веры и всепоглощающей жажды жить, дуэль жреца и жертвенного агнца, казалось, длится вечность. Но всякому терпению есть пределы. Струны нервов со звоном лопнули, Игнат вскинулся на постели. В унисон с лопнувшими нервами взвизгнул румал, рассекая изморось застывшего времени. Желтая лента змеей обвилась вокруг шеи, высокий звенящий звук врезался в барабанные перепонки, и... Игнат проснулся.

Звон в прихожей разрывал тишину предрассветных утренних часов и, казалось, разбудил не только Игната, но и всех жильцов старинного дома в центре столицы.

Игнат соскочил с кровати, накинул халат на голые плечи и, выбежав в переднюю, передернул затвор замка, звон прекратился — Виталий убрал палец с кнопки звонка.

— Хари Кришна! — приветствовал открывшего дверь заспанного Игната свежий и бодрый Виталий.

— Воистину хари.

— Проспал? Будильник забыл завести?

— Так точно. Проходи, я сейчас...

— Спасибо за приглашение, но я тебя лучше внизу, в машине обожду. Десять минут тебе на сборы, и ни секундой больше!

Виталий повернулся и проворно побежал вниз по лестнице. Столь же шустро позавчера спускался по ступенькам Овечкин. До лестничной площадки пролетом ниже, где его после удара по голове задушили.

Игнат встряхнул головой, прогоняя наваждение, — на секунду ему почудился в эхе удаляющихся шагов посторонний шум. Почудилось, будто кто-то тихо крадется вслед за Виталием.

— Схожу с ума! — констатировал Игнат, протирая заспанные глаза вялой рукой. — Ежели так будет продолжаться и дальше, вскоре начну шарахаться от собственной тени...

Игнат горько усмехнулся, почесал затылок и, хлопнув входной дверью, побежал на кухню. Наскоро позавтракал, ежели так позволительно выразиться: схватил батон колбасы из холодильника, откусил пару кусков, сжевал ломтик хлеба, глотнул воды из-под крана. Посетил «уголок задумчивости», то бишь сортир, заглянул в ванную, чиркнул по зубам зубной щеткой. Покачал головой, глядя на сваленную в кучу вчерашнюю одежду. Нашел в шкафу тонкий свитер, джинсы, напялил их торопливо. Сунул ноги в ботинки, сорвал с вешалки куртку и выскочил из дома, закрыв в спешке замок на один оборот.

На сиденье рядом с Виталием Игнат расслабился ровно в пять часов десять минут, о чем узнал, взглянув на электронные, мигающие зеленым часы на приборной панели.

— Молодец, Игнат. Секунда в секунду уложился. Поехали.

— А где Николай Васильевич?

— Вчера, поздно вечером, только мы обкашляли с Николаем время, когда за ним заехать, я домой приезжаю — бац, телефонный звонок. Николай обрадовал изменением собственных планов на сегодняшнее утро. Пока я от него до дома пилил, «стрелку» ему, понимаешь, на восемь утра забил наш агент с Петровки. Желает ментенок сотку баксов по дороге на работу перехватить, сулит за сотняшку выдать ценную информацию. А мне что? Мне в кайф! Лишние полчаса дрых. Кабы еще и за Николаем заезжал, вообще пришлось бы вставать в полтретьего!

Бодрый и веселый, Виталий сноровисто управлял автомобилем, болтал с Игнатом, как со старинным приятелем или по крайней мере как с давним знакомцем.

— "Бардачок" открой... Не туда жмешь. На черненькую пумпочку нажимай... Во!.. В «бардачке» слева стопка визиток... Слева смотри, рядом с музыкальными кассетами... Увидел?.. Возьми себе визитку Николая Васильевича. На визитке его домашний, мобильный и офисный телефоны. Когда приедем к Борису Викторовичу, представишь меня господину Тарасову и свободен. Рядом с визитками баксы лежат, возьми, пожалуйста, двадцатник. За двадцать баксов тебя любой обратно домой завезет. Какие неприятности с Циркачом случатся, не скромничай — смело звони Николаю, он разрешил.

— Погоди-ка, Виталий. Или я чего-то не понимаю, или ты просишь, чтоб я познакомил тебя с Тарасовым и свалил до дома до хаты?

— Не я прошу, Николай Васильевич велел так действовать. Нечего тебе, Игнат, вязнуть в этом деле больше, чем ты уже завяз. Без надобности тебе присутствовать во время нашего с господином Тарасовым общения. Даже если продлится оно пять-десять минут, а все равно Циркач тебя потом спросит: «О чем разговаривали сотрудник фирмы „Самохин и брат“ с гражданином Тарасовым?» Николай Васильевич желает, чтоб ты искренне ответил Циркачу: «А не знаю, о чем они разговаривали! Я их познакомил и свалил. Взял тачку и домой поехал». Врубаешься? О тебе Николай беспокоится. Смекаешь?

— Смекаю, спасибо.

— Не за что, служба у нас такая... Ты двадцать баксов-то возьми, не тушуйся. Чего ты баксы-то в «бардачке» оставил?

— Спасибо, но в кармане куртки шуршит, греет сердце тысяча условных единиц, за которые я вчера расписывался. Так что денег у меня с собой полно.

— Все равно, возьми двадцатник. Встреча с Тарасовым — наш фирменный интерес, следовательно, все расходы по организации встречи — за счет фирмы. Тебя разбудили ни свет ни заря, везут на окраину, в Бибирево, ради, в общем-то, пустяка, ради того, чтоб ты лично представил меня Борису Викторовичу. Пустяк, но в нашей работе немаловажный. В твоем присутствии мне будет гораздо легче нащупать точки психологического контакта с Тарасовым, — судя по твоей же характеристике, человеком совсем не простым. Короче — ты мне, нам, фирме согласился помочь, и что? Поможешь и поедешь домой на трех автобусах с двумя пересадками в метро, так, что ли?.. Нет уж! Возьми двадцатник на таксомотор, не обижай солидную фирму с кристально чистой репутацией!

В Бибиреве минут десять плутали по улицам, переулкам, закоулкам, разыскивая конкретный дом среди типовых панельных собратьев. Нашли наконец. Припарковались у парадного, узнанного Игнатом по приметному тополю с раздвоенным стволом напротив дверей со сломанным домофоном. На второй этаж шли пешком по оскверненной подростками-живописцами лестнице. Темная лестница отвратительно пахла и, очевидно, не пользовалась популярностью среди жильцов даже вторых и третьих, а тем более последующих этажей. Народ предпочитал пользоваться лифтом. Дверь квартиры Тарасова выделялась среди соседних — «сейфовых» — древесностружечной простотой. «Слепая» дверь — без «глазка» с кнопкой звонка додемократического производства. Голос дверного звоночка навевал воспоминания о первом сентября в советской провинциальной школе. Щелчок единственного дверного замка выдавил бы ностальгическую слезу у престарелого вора-домушника. Скрип дверных петель ассоциировался со старинным бабушкиным сундуком, а смело распахнутая дверь характеризовала хозяина как человека, покорного судьбе, вследствие чего лишенного элементарной осторожности и предусмотрительности.

— Здрасьте, Борис Викторович. Знакомьтесь — это Виталий Васильевич, он...

— Туги опять появились в Москве?! — не то вопросительно, не то утвердительно произнес Борис Викторович, решительно вклинившись в вежливую речь Игната. Попутно он отступил в глубь коридорчика-прихожей, как бы предлагая визитерам переступить порог.

— Почему «опять»? — спросил Виталий. Казалось, его ничуть не удивило то, как, презрев нормы общения, Борис Викторович с ходу перешел к делу.

— Вы читали книгу Владимира Алексеевича Гиляровского «Москва и москвичи»? — встречным вопросом ответил Тарасов, закрывая за вошедшими хлипкую дверцу.

— Читал. — Виталий скинул с плеч кожаную куртку, повесил ее на вбитый в стену гвоздь, заменявший в прихожей Тарасова вешалку. — Замечательная книжка о нравах и обычаях москвичей в конце девятнадцатого — начале двадцатого веков! Однако дядю Гиляя я штудировал давненько и, кроме описаний залихватских купеческих попоек, ничего не помню.

— Раз читали и раз ищете тугов, должны были вспомнить историю о смерти богатого индуса, пересказанную автором в главе «Сухаревка». История запоминается хотя бы потому, что Гиляровский безграмотно пишет «индеец» вместо «индус». Богача «индейца» убили в собственном доме, полном драгоценных безделушек, но ничего не взяли. Случилось это еще до Русско-турецкой войны. Гиляровский пишет о ходивших по Москве слухах, якобы убитый «индеец» являлся главой секты душителей. Так и пишет: «секта душителей»! Кроме тугов, о других сектантах-душителях я лично не слыхал.

Борис Викторович повернулся спиной к гостям и молча удалился из коридорчика прихожей в единственную комнату очень малогабаритной квартиры.

Виталий вопросительно взглянул на Игната. Мол, что делать? Идти без приглашения за Тарасовым? Обувь снимать? Как себя вести? Но тут в прихожую возвратился Борис Викторович. В руках Тарасов держал открытую книгу. Это был томик Гиляровского «Москва и москвичи».

— Автор пишет о племяннике убитого душителя, — вымолвил Тарасов, сосредоточенно изучая текст. — О племяннике-наследнике. Об «индейце», одетом по европейской моде. Гиляровский пишет: племянник появился в Москве через два года после убийства богатого дядюшки. Я лично берусь утверждать — Гиляровский что-то путает либо в корне ошибается. Я лично убежден — молодой индус задушил старого. Племянник-туг принес в жертву Кали жизнь дядюшки. Жертвенное убийство родственников крайне распространено у тугов и считается особенно богоугодным делом. Наследство здесь ни при чем! У Гиляровского написано, что племянник исчез, так и не получив наследства. Туги презирают деньги. Их мистический культ учит относиться к мирским благам с презрением. Объясню почему...

И он пустился в объяснения. Захлопнул книжку, уперся взглядом в лицо Виталия и принялся толковать о тонкостях ту-гизма. Низкорослый, лысоватый, худой и жилистый Борис Викторович, облаченный в синие спортивные треники, тапочки-чешки и застиранную белую майку, походил на чудака-профессора из советской кинокомедии. Он и был чудаком. Умным, начитанным, интеллектуально подкованным чудаком. Игнат, ухмыльнувшись про себя, попробовал представить, каково вчера пришлось Циркачу, ежели мент посетил-таки Бориса Викторовича. Однозначно, охренел мусор, оказавшись в типовой квартире с нетипичной обстановкой. В комнате Тарасова, кроме циновки на полу, книжных полок у стены и занавесок на окнах, более нет ничего. Самое главное — нет телевизора. Всякий впервые пришедший к Борису Викторовичу обалдевает прежде всего от отсутствия ящика с «голубым» экраном, а уже потом от предложения хозяина присаживаться на пол, на циновку. И в конце концов пришелец совершенно офигевает, когда сам Тарасов опускается на краешек циновки, переплетая ноги в соответствии с канонами позы «лотоса».

Стоя посреди прихожей, Борис Викторович увлеченно ораторствовал на темы тугизма, сверля глазами Виталия, изо всех сил старавшегося изобразить на лице неподдельный интерес к заумным речам йога Тарасова.

«Ну-ну, Виталий Васильевич! — позлорадствовал про себя Игнат. — Вы сами просили об этой встрече, терпите теперь. Зато часа через два запросто сможете садиться за написание подробнейшего трактата-отчета о тугах и тугизме, раза в два превышающего по объему текст, считанный вами вчера с компьютерного монитора».

— Борис Викторович! — смело перебил Тарасова Игнат. — Вы извините, но мне пора уходить. А Виталий Васильевич останется у вас, хорошо? Кстати, Виталий оплатит вам консультацию по вопросам тугизма. Не волнуйтесь, все официально. Плату, как и положено, получите в рублях, расписавшись в соответствующей ведомости. Извините еще раз — дела! Я побежал, вечером позвоню.

Жидкие сумерки обещали вскоре рассеяться под лучами раннего, еще робкого весеннего солнца. Игнат сосредоточенно шел, засунув руки в карманы куртки, к автомобильной магистрали. При себе тысяча долларов в рублевом эквиваленте и плюс к ним родная американская бумажка двадцатидолларового достоинства. Капитал.

— Черт! — Игнат хлопнул ладонью по лбу. — Опять, блин, мобильник дома забыл!

Хвала духам, в ларьке возле автобусной остановки удалось купить «телефонную карту».

С уличного таксофона Игнат позвонил школьному другу Костику. У Костика недавно родился сын, и на крестинах малыша Сергач клятвенно обещал «завалить Константиныча игрушками-погремушками». Времени с тех пор прошло немало, в кармане куртки шуршат купюры, пора выполнять обещание. Тем паче что Овечкин с Костиком никогда не пересекались и очень хочется отвлечься, забыть ненадолго о драматических событиях минувших суток, погреться у огонька чужого счастья.

Костик оказался дома. Врач по профессии, он сегодня дежурит во вторую смену, но все равно, по привычке, уже на ногах. Да, конечно, он, и супруга, и малыш будут рады видеть Сергача. На вопрос: «Ничего у тебя не стряслось?» — Сергач ответил вопросом: «Удивлен, что звоню так рано?» И соврал: «Ночевал у прекрасной незнакомки, и она меня выставила чуть свет». Сергач вешал трубку, а Костик все еще смеялся.

На часах — 7.40. Игнат прикинул, что с учетом игрушечно-погремушечного шопинга будет у Костика где-то около девяти. Нормально...

...Крышу родного дома Игнат увидел, когда на жидкокристаллическом овале наручных часов появилась нехорошая цифра 13 с двумя нулями. В гостях у счастливого семейства Сергач пробыл недолго. Перед дежурством Костик собирался заехать прикупить памперсов и детского питания. Сергач категорически отказался ломать планы папаши ради лишнего часа общения, поехал с Костиком. Друг детства на личном автотранспорте подбросил Игната до метро. Пересаживаться на такси Игнат не стал, спустился под землю. Перемещаться под центром Москвы гораздо быстрее, чем поверху.

Кратчайший маршрут от метро до родного дома пролегал вдоль щербатого забора. За забором из грубо сколоченных досок с прошлой осени лениво ремонтировалось безликое жилое строение ста с лишним лет от роду. Хаживал Сергач, бывало, и по стройплощадке, сокращая путь до ближайшего молочного магазина. Вот и сегодня замедлил шаг, прикидывая, стоит ли шмыгнуть в знакомую заборную дыру или же ну ее на фиг, «Милую Милу», — топтать грязь надоело, пора уж растянуться поперек любимой тахты, включить ящик и отдохнуть, тупо таращась в экран. Быть может, и заснуть получится.

Увы, заснуть Игнату Кирилловичу Сергачу суждено сегодня не скоро...

«Бз-з-з-зиу-у-у» — скрип тормозов, «фрш-ш-ш» — шуршание шин. Обогнав Игната, резко затормозил впритык к узкой пешеходной дорожке блестящий черный автомобиль. Бесшумно распахнулась дверца с тонированным стеклом. Из дохнувшего теплом салона высунулась голова Самохина.

— Николай Васильич?..

— Игнат! Залезайте в машину! Быстро! — приказала голова и исчезла.

Николай Васильевич умел командовать. Приказ «залезать в машину» прозвучал безапелляционно, однозначно, с пугающей приказной интонацией. Так, словно и вовсе не господину Самохину нужно, чтобы Сергач поторопился, а самому Игнату жизненно важно поспешать, и нету ни полсекунды в запасе, и НАДО незамедлительно подчиняться, иначе хана!

— Что случилось?! — С тем же проворством, как в армии натягивал противогаз после команды старшины «Газы!», Игнат запрыгнул в просторный салон иномарки.

Самохин не ответил. Едва Игнат коснулся задницей сиденья, машина рванула с места. Дверцу Игнат захлопывал уже на ходу. Со скоростью спринтера-чемпиона автомобиль проскочил мимо дома Сергача, свернул в переулок, сбавил ход, опять свернул и еще раз, и еще. Московские переулки будто специально планированы, чтобы, петляя по ним, отрываться от погони.

От погони? От какой погони, черт побери?

— Что случилось? — повторил вопрос Игнат, глядя сквозь легкий прищур на мужественный профиль Николая Васильевича.

— В котором часу вы расстались с Виталием? — спросил Самохин, притормаживая в безлюдном тупичке.

— Где-то в семь двадцать, наверное. Точно не знаю — уходя, на часы не посмотрел. Приехали к Тарасову, представил Виталия Васильевича и ушел. Что-то случилось?

— Виталий убит. Задушен. Тарасов тоже убит, его задушили, как и Виталия. — Николай Васильевич остановил автомобиль, приглушил мотор. Его лицо было непроницаемо и сурово, как скульптурный лик памятника на надгробии. Он взглянул в остекленевшие глаза Игната бесстрастным, ничего не выражающим взглядом, откинулся на спинку сиденья, провел по лицу ладонью.

— Молчите, Игнат?.. Потеряли дар речи? Понимаю. Очень хорошо вас понимаю. Я тоже, когда узнал, пять минут находился в полном шоке. Трупы обнаружил сосед Тарасова — физкультурник. Выходя на ежедневную утреннюю пробежку в семь тридцать, обратил внимание на приоткрытую дверь в квартиру Тарасова, заглянул внутрь и вызвал милицию. У Виталия милиционеры нашли удостоверение фирмы, связались с моими сотрудниками по телефону. Мне перезвонили из офиса, и я узнал о двойном убийстве...

Трель электронного звоночка за спиной прервала Самохина. Игнат оглянулся. Звонил небрежно брошенный на заднее сиденье миниатюрный сотовый телефон.

— Не обращайте внимания. Это Циркач меня вызывает. Наверное, после вчерашнего посещения Тарасова в квартире Бориса Викторовича осталась и была найдена сегодня местными операми визитка Циркача. Иначе не могу объяснить, почему затейник с Петровки, тридцать восемь, подключился к расследованию буквально спустя минуты после прибытия на место преступления дежурной опергруппы. Меня Циркач еще не допрашивал. Я договорился со своими людьми, к телефону не подхожу. Когда надо — сам звоню. Циркачу не терпится со мной побеседовать, но еще больше ему неймется встретиться с вами, Игнат. Я, как узнал о случившемся, сразу поехал к вам, ждал вас на подходе к дому с одиннадцати и видел ребятишек с Петровки. В полдень пожаловали, курят на лестничной клетке, ожидают вашего возвращения... Игнат! Мне крайне необходимо узнать все подробности касательно обстоятельств, предшествующих случившемуся в квартире Тарасова двойному убийству! Сколько времени Циркач будет вас допрашивать — одному богу известно, а мне работать надо. Ситуация экстраординарная — второй наш человек гибнет! Заранее предупреждаю: как вчера возле райотдела, сегодня у выхода из строения номер тридцать восемь по улице Петровка никто вас не сможет встретить, свободных людей нет, все заняты по самые не балуйся. Виталий должен был передать вам мою визитку. Сердечно прошу — отпустят с Петровки, сразу же позвоните мне в офис, в любое время. Я предупрежу сотрудников. За вами пришлют машину, дождетесь меня, ежели я буду отсутствовать, поговорим еще раз, более обстоятельно и вдумчиво, ну а пока, чтоб не злить ментов в засаде, ограничимся коротким диалогом. Итак, я спрашиваю, вы отвечаете коротко, по существу, без лишних эмоций. Вопрос первый, самый важный: до того как вы покинули квартиру Тарасова, сообщал ли Борис Викторович Витанию Васильевичу что-либо новое, имеющее непосредственное отношение к делу об убийстве Дмитрия Геннадиевича Овечкина, конкретно — к возможным религиозным мотивам преступления и к методам его совершения?

— Да. Тарасов сказал, что секта тутов ОПЯТЬ появилась в Москве...