Черная Изабэлла

14. В бухте контрабандистов

Ночью на улицах Монако так много огней, и это прекрасно. Ощущение веселого города, праздника. Здесь бывают карнавалы и маскарады в отдельные дни, но почти нет дней, когда они прекращаются. А ночь наступает, когда стемнеет. Примерно, после девяти вечера. Спать еще никому не хочется, и по улицам движется множество народа. Так много, и на всех хватает цветных огоньков — каждому свой.

Богачи гордо прогуливаются в свете уличных фонарей и огромных витрин. Остальные стараются держаться в тени. Тогда они становятся практически невидимыми. Но это не значит, что на свете их нет.

На молодую нищенку с непокрытой головой и растрепанными недлинными волосами никто не обращал внимания. Во-первых, она держалась в тени…

А те кто видит в темноте, издали замечали на нищенке длинный мужской плащ с металлической круглой застежкой — военный. Мужской плащ при отсутствии рядом мужчины — это привилегия женщин не особенно нравственных, спешащих на свидание. Для шлюхи это знак, что она "занята", поэтому обращать на нее внимание и задерживать в пути просто неприлично.

У этой, спешащей сейчас по улице к северо-восточной окраине Монако, также есть свой огонек: окно на втором этаже театра-варьете "Колесо Фортуны". С фронтона, где горят пестрые фонарики, это окно не видно. Но оно есть.

На тихий стук в дверь их комнатки служившей и жильем и гримерной Жозе и Жозефина вместе открыли дверь. Луч света скользнул по маленькой фигурке в плаще с "железкой" и прядям тусклых каштановых волос.

— Элка! Господи, наконец-то!

Жозефина втащила ее через порог.

— Как ты? Всё прошло гладко?

— Дадите поесть и переодеться — скажу, — ответила Крошка. Жозефина чмокнула ее в лоб:

— Слава Богу, жива. Извини, мне на выход. Наша кухня и костюмерная в твоем полном распоряжении.

Хосе усадил свою юную атаманшу в кресло и принес ей кофе с галетами.

— Сейчас добуду что-нибудь более серьезное как для ужина, — пообещал он. — Перекуси пока тем, что есть.

— Спасибо.

— Как Изабэлле удалось тебя вытащить?

— Очень просто: мы поменялись, и "благотворительницей мадам дю Шаллон" сразу стала я, а не Изабэлла.

— А она?

— Осталась там, в камере.

— Шуточки у тебя, Крошка! — сказал Хосе, нервно расхаживая по комнате. Элла следила за ним хитрыми кошачьими глазами, горящими в лучах стрельчатых ресниц:

— За сестру не беспокойся.

— Она должна уехать сегодня вечером!

— Значит, уедет, — Элла вздохнула и прислонилась головой к плюшевой спинке кресла.

Хосе сказал, что должен переправить всю банду и саму Крошку в королевство Сицилию. Собираясь сходить в соседнее кафе "Ла Бэлла Венециана" и принести что-нибудь на ужин, Хосе остановился возле двери, прислушиваясь к движениям в коридоре. Обернулся к Элле.

— Правда, хотела бы иметь такую сестру? — спросил он.

Крошка удивленно подняла голову:

— Разве у меня ее нет?

Испанец усмехнулся. Уходя, Хосе сказал, что закажет пиццу: надо привыкать к итальянской кухне…

Антонио Бонито как обычно ждал вечером постоянную клиентку своего казино. Только ждал он не в зале, стоя за зеленым столом (там сегодня работал другой крупье), а на кухне у себя дома, сидя на табуретке. Домик семьи Бонито находился в саду, недалеко от рабочего места синьора Антонио. За окном мелькнула черная тень, и синьор поспешил открыть дверь. Прежде чем в нее постучали. Он узнал Изабэллу, несмотря на то, что тень промелькнула быстро.

— Доброй ночи, Тонино.

— Доброй ночи, синьора. Я готов проводить вас, только накину плащ.

Через несколько секунд они вдвоем пробирались по саду, а дверь в доме была закрыта на ключ. Антонио держал свою спутницу под руку.

— Почему вы дрожите, синьора? Случилось что-нибудь непредвиденное?

— Нет-нет, Тонино, всё спокойно. Я почти половину дня провела в Босолее, в тюрьме, а вторую — в капелле Ла-Мизерикорд. Знакомые уверены, что я уехала в Канны с новым любовником.

— Это после маскарада? Прекрасно. Но почему вы дрожите?

Перехватив горящий взгляд Изабэллы, синьор Бонито смущенно заулыбался:

— О синьора, простите мою бестактность. Я старый болван, ей-Богу!

— Что ты, Тонино. Ты — золото.

До того как выйти на набережную, где гуляло в этот час множество пар, они продолжали путь молча. Потом замедлили шаг, создавая видимость беспечной прогулки. Но, миновав залив Фонвьей и мыс Кап-д`Ай, выступавший двуглавым чудищем в море, пустились почти бегом.

Линия французского берега хмуро чернела вдали. За небольшой скалой открывалась Бухта контрабандистов — место, где береговую пошлину берут кровью, а не деньгами. Но тех, кому везет, тянет в эту бухту из года в год. И меньше их не становится. Сюда и спешили сейчас двое, мужчина и женщина.

Антонио с трудом поспевал за Изабэллой. Она уже видела за скалой две мачты и высокую корму старого брига. Она знала в нем каждую досочку. Знала, что краска с бортов облупилась и "Морской Лев" нуждается в хорошем ремонте. Он — старый, по-королевски роскошный внутри, с резными украшениями не тронутыми червями и устоявшими против всеразъедающей морской соли. Это их первый корабль! Изабэлла чуть ли не сама лично отбила его у шведского купца. Бриг назывался "Морской Лев" и раньше, только на другом языке чем теперь.

Внизу на каменном диком пляже стояли люди. Покачивала кормой, вытащенная на берег шлюпка. Тропка вела с обрыва на берег. На ней, в нескольких шагах ниже края обрыва стоял человек с фонарем. Увидев пришельцев, окликнул их. Антонио назвал пароль.

Изабэлла обернулась и обняла своего спутника. "Прощай". Услышала: "Да храни вас Бог" — и ступила на тропинку. Пальцы Антонио отпустили ее руку в тот момент, когда моряк с фонарем подал ей свою.

— С возвращением, мадам.

— Здравствуй, Джино. Идем?

— Только скорее, мадам. Здесь ползают корабли береговой охраны, нам надо отчаливать.

— Плевать мы хотели на береговую охрану! — ответила женщина, несколько секунд назад переступившая черту, за которой остался образ графини Маркес. — При такой волне шлюпка пройдет?

— Не беспокойтесь, мадам. Всё будет в порядке. Капитан приказал, чтобы всё было тихо.

Сбежав вслед за матросом на берег, Изабэлла протянула обе руки матросам из экипажа Меченого и с разгону перелетела на борт шлюпки. Джино поставил фонарь на корму и вместе с еще двоими матросами столкнул шлюпку на воду. Она поднялась на волне и под сильными взмахами вёсел заспешила к бригу. Изабэлла последний раз оглянулась на темный берег. Низенькая, очень мирная фигура синьора Бонито помахала рукой и исчезла за зубчатой кромкой обрыва. Теперь только "Морской Лев" поднимался и опускался перед глазами, в такт волнам, резко качавшим шлюпку. Но мадам не чувствовала опасности на море. Единственное, что ей угрожало — появление военных кораблей Франции. А что им здесь делать такой ветреной ночью?

Светящийся туман за мысом Кап-д`Ай обозначал оживленный Монако. Где-то там, Жозефина стоит на плоской крыше кафе "Колесо Фортуны" и смотрит поверх домов на море. Ее губы произносят слова популярных песен, а сердце разрывается между границей с Италией, куда уехал Хосе, и Бухтой контрабандистов, где стоит на якоре старый пиратский бриг "Морской Лев".

Шлюпка подвалила к борту. Женщина вцепилась рукой в веревочный трап, словно он был для нее родным существом. Она так ненавидела широкие парадные лестницы, всегда боясь оступиться на каблуках. Через мгновение Изабэлла уже стояла на палубе в окружении вахтенных моряков. Людей на палубе было немного, но всё-таки человек десять, считая и тех, что прибыли в шлюпке, однако мадам не видела никого. Ее глаза были прикованы только к одной высокой, очень крепкой фигуре на юте. Если бы не светившаяся в темноте новая сталь на рукоятках оружия и блеснувшая на миг полоска белых зубов, это изваяние можно было бы принять за памятник. Памятник Капитану. Рвущийся на ветру плащ не нарушал статики.

Изабэлла подошла почти вплотную. Не решаясь почему-то подняться на ют, пройти три высоких ступени разделявшие их, женщина остановилась и посмотрела вверх. Их глаза встретились, и на темном сейчас лице, снова мелькнула белая молния.

Он сделал шаг навстречу и вниз, она качнулась навстречу и вверх. Подняла руки и почувствовала, что отрывается от ступенек. Он нашел ее губы и долго-долго держал женщину на весу, прижимая к своей груди. У Изабэллы кружилась голова, но она не боялась упасть. Руки больше трех лет не выпускавшие галерное весло не могли уронить ее ни с того ни с сего. Наконец, мужчина медленно опустил ее, поставив на настил юта рядом с собой.

— Здравствуй, — выдохнула она.

— Здравствуй, жена, — он иронично прищурился. — Наконец-то княжеский двор надоел вам.

— Мне пришлось бежать.

— Слава Богу! С возвращением вас, мадам. — Он обернулся к команде: — Эй, живее, ребята, уходим! Снимаемся с якоря! Подожди меня в каюте. Только выйдем в открытое море, приду и устроим праздничный ужин.

— Нет! — Изабэлла испуганно вцепилась в рукав мужа. — Я здесь подожду.

Он засмеялся и, перегнувшись через край перил, ведущих на капитанский мостик, приказал:

— Ролл! Встань к штурвалу.

— Да, капитан! — ответили снизу из темноты.

— Зажигайте фонари, ставьте фок и грот. Курс — зюйд-зюйд-вест. В общем, вперед.

— Ясно, капитан! Будет сделано!

Корабль сбрасывал маскировочную темноту, собираясь выходить в море. Капитан вместе с женой спустился с юта.

— Ролл Вильерес с тобой? — удивилась Изабэлла.

— Представь себе, моя радость! Мне чертовски надоело ходить без помощников! Твоей драгоценной сестричке он пока не понадобится.

— А Танти… здесь?

— Что, Танти? А… — Меченый с усмешкой кивнул: — Здесь твой любимчик. Грабитель банков! Не заметила, висит на грот-мачте. За то, что срывал поцелуи в чужом саду.

Изабэлла улыбнулась:

— Так я и знала, что не промолчит. О, мужчины! Но, во-первых, это я его поцеловала и потом…

— Так вы сознаётесь, мадам?! Отлично, теперь я его точно повешу.

— Хочу это видеть! И останешься без старшего помощника и младшего брата? Твое дело, — спокойно заметила Изабэлла, спускаясь в каюту. — Боже мой, наконец-то… Я — дома!

"Морской Лев" на всех парусах удалялся от берегов Империи, а его хозяева сидели в роскошной каюте, ужинали и пили вино.

— Почему ты ни о чем не спрашиваешь? Знаешь, Элла чуть было…

— Я в курсе. Антонио вызвал меня, сказав, что тебе нужен корабль; мальчишки рассказали подробности. Кстати, надеюсь, Хосе Каррерас догадается убрать вашего фараона?

— Догадается. Я говорила, что Лорье нужно прихватить и выяснить, что он знает. А потом… отправить на острова.

— Лучше — на дно. Надежней.

— По своему опыту знаешь, что лучше? — спросила жена.

Капитан резко вскинул на нее глаза. Они казались черными, но днем были синие-синие.

— Ладно, — сказал он, опуская взгляд и спокойно вернувшись к ужину. — Это твоя работа, тебе решать. Надеюсь, ты нескоро вернешься в шкуру графини. Ее больше не существует?

— Ошибаешься. Только улягутся страсти, будем штурмовать двор неаполитанского короля. Через два месяца зайдем на Сицилию, а оттуда отправишь нас с Элкой в Неаполь на "Стэлле".

— С ума сошла? — нахмурился он, — Вас сразу поймают.

— Не надейся! Сёстры Маркес ушли со сцены красиво. И так же красиво могут объявиться где им только вздумается. Эти костюмы нам еще долго прослужат. Да, извини: пришлось заложить индийские изумруды. Жаль, но ничего не поделаешь.

— Черт с ними. Не в изумрудах счастье. Для тебя любые камни всегда найдутся. Посмотри сюда…

Капитан встал и взял с бюро резную шкатулку. В ней оказалось ожерелье из голубого жемчуга, отливавшее лунным льдом. Изабэлла долго держала драгоценность в руках, наблюдая за игрой света в зрачках гладких теплых жемчужин. Потом подала ожерелье мужу. Он сам надел жемчуг на ее шею.

— Нравится? — спросил он.

Жена гордо выпрямилась:

— А тебе?

Он со вздохом кивнул.

— Ты прекрасна, любимая. Даже слишком. — Маркер показал глазами на ожерелье: — Это наш гонорар за… Бог его знает, в общем, из Англии. Не только это, конечно.

Капитан стоял рядом с женой, опираясь рукой о стол. Изабэлла обняла эту руку и прижалась виском к его локтю.

— Правда, что в Испании будет война? Все говорят.

Он кивнул:

— Будет.* Хосе ждет не дождется, да?

— Угу.

Капитан сел рядом с ней и высвободив руку, обнял Изабэллу за плечи. Хмуро усмехнулся, глядя в окно каюты.

— Война, Империя, деньги — это всё мелочи. А жизнь идет. Наша работа не может этого ни ускорить, ни остановить.

— Может. Очень незаметно, конечно, но может. Ты сердишься на меня? Оттого, что я собираюсь в Неаполь? Это еще нескоро…

Капитан с досадой махнул рукой и обернулся к жене.

— Ты хоть раз сама попробуй объяснить сыну, что мама редко бывает дома потому, что у нее много дел, а не потому, что она нас не любит, — тихо проговорил он. — Поймешь тогда, легко ли мне говорить каждый раз, что "вот эта тетя — твоя мама, малыш. Посмотри на нее хорошенько! Чтобы, когда она снова явится через полгода, ты мог узнать ее, и нам не было стыдно".

— Естественно, если бы я ждала тебя по полгода, как все нормальные жены моряков, тебе было бы гораздо проще!

— Естественно!

Изабэлла покорно вздохнула:

— Допустим, я плохая жена. Я плохая мать. Но…

— "Но" не надо, — перебил Маркер. — Ты начала монолог так удачно! (Он тепло улыбнулся) разве я не знаю, что сам втянул тебя в эту игру. Не мы ее придумали. Пиратов давно, уже очень давно кормит политика. Но я имею право за тебя волноваться, потому что…

— "Потому что" — не надо. Ты так хорошо закончил свой монолог! — лукаво парировала Изабэлла. — Мне нравится, что у меня тоже есть право за тебя волноваться. Я знаю, ты сам отправишь меня в Неаполь, хотя ни мне, ни тебе этого совершенно не хочется. Зато, у нас есть "сейчас"! И еще два месяца. Если не будет ничего непредвиденного и меня не стащат на берег раньше.

— Тогда, давай выпьем за это, — предложил капитан. — За наше "сейчас". И за очень нескорое будущее, я надеюсь. За возвращение Черной Изабэллы!

Она улыбнулась:

— Откуда ты знаешь?

— Докатилось. Антонио как-то сказал. А что это было "тридцать черное"? Просто знак, что всё в порядке, спокойно?

Изабэлла засмеялась, как смеются только очень счастливые женщины и, глядя поверх бокала на мужа, сказала:

— Единственная ставка, которая ничего не значила. Мне просто ужасно везло на черном. Должна я хоть иногда играть для себя…

* Народная война в Испании начнется через полтора года в 1808 г.