Черная Книга Арды

ЛААН ГЭЛЛОМЭ: Праздник Ирисов

от Пробуждения Эльфов год 478-й, июнь

Праздник Ирисов — середина лета. Здесь, на Севере, поздно наступает весна, и теплое время коротко. Праздник Ирисов приходится на пору белых ночей: три дня и три ночи — царствование Королевы Ирисов…

…Испуганный ребенок закрывает глаза, думая, что так можно спрятаться от того, что внушает страх; но она давно перестала быть ребенком, и — как закрыть глаза души? Видеть и ведать — и не отречешься от этого…

Кому стать последней Королевой Ирисов?

Сияющие глаза Гэлрэна:

— Элхэ, мы решили, Королева — ты!

На мгновение замерло сердце — ударило гулко, жаркая кровь прихлынула к щекам.

Потому что с той поры, как празднуется День Ирисов, Королева должна называть имя — Короля. Хотя и было так несколько раз: та, чье сердце свободно, называла Королем Учителя или его первого Ученика; может, никто и не подумает…

Решение пришло мгновенно, хотя ей показалось — прошла вечность:

— Нет, постойте! Я лучше придумала! — Она тихонечко рассмеялась, захлопала в ладоши. — Йолли!

Мягкие золотые локоны — предмет особой гордости девочки; глаза будут, наверно, черными — неуловимое ощущение, но сейчас, как у всех маленьких, ясно-серые. Йолли - стебелек, и детское имя — ей, тоненькой, как тростинка, — удивительно подходит. Упрек в глазах Гэлрэна тает: и правда, замечательно придумано!

Йолли со взрослой серьезностью принимает, словно драгоценный скипетр, золотисто-розовый рассветный ирис на длинном стебле. Элхэ почтительно ведет маленькую королеву к трону — резное дерево увито плющом и диким виноградом; Гэлрэн идет по другую сторону от Йолли, временами поглядывая на Элхэ.

Глаза девушки улыбаются, но голос серьезен и торжествен:

— Госпожа наша Йолли, светлая Королева Ирисов, назови нам имя своего Короля.

Йолли задумчиво морщит нос, потом светлеет лицом и, подняв цветочный жезл, указывает на…

«Ну, конечно. А, согласись, ты ведь и не ждала другого. Так?»

— Госпожа королева, — шепотом спрашивает Элхэ; золотые пушистые волосы девочки щекочут губы, — а почему — он?

Йолли смущается, смотрит искоса с затаенным недоверием в улыбающееся лицо девушки:

— Никому не скажешь?

Элхэ отрицательно качает головой.

— Наклонись поближе…

Та послушно наклоняется, и девочка жарко шепчет ей в самое ухо:

— Он дразниться не будет.

— А как дразнятся? — тоже шепотом спрашивает Элхэ.

Девочка чуть заметно краснеет:

— Йутти-йулли…

Элхэ с трудом сдерживает смех: горностаюшка-ласочка, вот ведь прозвали! Это наверняка Эйно придумал; острый язычок у мальчишки, похоже, от рождения. Не-ет, на три дня — никаких «йутти-йулли»: Королева есть Королева, и обращаться к ней нужно с должным почтением!

Праздник почти предписывает светлые одежды, поэтому в привычном черном очень немногие, из женщин — одна Элхэ. А Гэлрэн — в серебристо-зеленом, цвета полынных листьев. Словно вызов. В черном и нынешний Король Ирисов: только талию стягивает пояс, искусно вышитый причудливым узором из сверкающих искр драгоценных камней.

— Госпожа Королева… — низкий почтительный поклон.

Девочка склоняет голову, изо всех сил стараясь казаться серьезной и взрослой.

Праздник Ирисов — середина лета. Три дня и три ночи — царствование Королевы и Короля Ирисов. И любое желание Королевы — закон для всех.

Каково же твое желание, Королева Йолли ?

— Я хочу… — лицо вдруг становится не по-детски печальным, словно и ее коснулась крылом тень предвидения, — я хочу, чтобы здесь не было зла.

Она с надеждой смотрит на своего Короля; его голос звучит спокойно и ласково, но Элхэ невольно отводит глаза:

— Мы все, госпожа моя Королева, надеемся на это.

Поднял чашу:

— За надежду.

Золотое вино пьют в молчании, словно больше нет ни у кого слов. И когда звенящая тишина, которую никто не решается нарушить, становится непереносимой, Король поднимается:

— Песню в честь Королевы Ирисов!

Гэлрэн шагнул вперед:

— Здравствуй, моя королева — Элмэ иэлли-солли,

Здравствуй, моя королева — ирис рассветный, Йолли:

Сладко вино золотое, ходит по кругу чаша -

Да не изведаешь горя, о королева наша!

Смейся, моя королева в белом венке из хмеля,

Смейся, моя королева, — твой виноградник зелен;

Полнится чаша восхода звоном лесных напевов -

Дочь ковылей и меда, смейся, моя королева!..

Шествуй в цветах, королева, — ветер поет рассвету;

Славься, моя королева в звездной короне Лета!

В светлом рассветном золоте клонятся к заводи ивы -

О ллаис а лэтти-соотэ Йолли аи Элмэ-инни…

Здравствуй, моя королева,

Смейся, моя королева,

Шествуй в цветах, королева, -

Славься, моя королева…

Пел — для Йолли, но глаз не сводил — с лица своей мэльдэ айхэле.

— Ты хотел говорить, Гэлрэн?.. — шепнула сереброволосая. Менестрель не ответил — сжал руку в кулак, разглядев в ее волосах — белый ирис, листья осоки и все тот же можжевельник; все было понятно — слова трав, кэни йоолэй, для того и существуют. И все-таки с надеждой отчаяния провел рукой по струнам лютни:

— Гэллиэ-эйлор о лаан коирэ-анти -

Льдистые звезды в чаше ладоней долины -

Кэнни-эте гэлли-тииа о антъэле тайрэ:

В раковине души слова твои — жемчуг;

Андэле-тэи, мельдэ, ллиэнн а кори'м -

Дар мой прими, любовь моя, — песню и сердце:

Гэллиэ-ллаис а кьелла о иммэ-ллиэнн.

Кружево звезд и аир — венок моей песни,

нежность и верность…

Элхэ побледнела заметно даже в вечерних сумерках — сейчас, перед всеми?!. Но льалль под ее пальцами уже отзывалась тихим летящим звоном:

— Андэле-тэи нинни о коирэ лонно,

Слезы росы в чаше белого мака — дар мой,

Энъге а ниэнэ-алва о анти-эме -

Листья осоки и ветви ивы в ладонях.

Йоолэй къонни-ирэй им ваирэлли ойор,

Стебли наших путей никогда не сплетутся:

Фьелло а элхэ им итэи аили Арта -

Вместе вовек не расти тростнику и полыни.

Горечь разлуки.

Теперь две лютни согласно пели в разговоре струн — она уже понимала, куда выведет их эта песня, начавшаяся, кажется, просто как состязание в мастерстве сплетания трав:

— Андэле-тэи, мельдэ, ллиэнн а кори'м.

Дар мой прими, любовь моя, — песню и сердце.

— Андэле-тэи, т'айро, сэнниа-лонно…

Дар мой прими, о брат мой, — белые маки,

милость забвенья.

— Гэллиэ-ллаис а кьелла о иммэ-ллиэнн.

Кружево звезд и аир — венок моей песни.

— Энъге а ниэнэ-алва о анти-эме…

Листья осоки и ивы в моих ладонях:

Час расставанья.

Низко и горько запела многострунная льолль — предчувствием беды, и затихли все голоса, побледнел, подавшись вперед, Король, и глаза его стали — распахнутые окна в непроглядную тьму.

— Им-мэи Саэрэй-алло, ай иэллэ-мельдэ,

Ирис, любовь моя, — радости нет в моем сердце.

Астэл-эме эс-алва айлэме-лээ.

Недолговечна надежда, как цвет вишневый:

ветер развеет…

Эйнъе-мэй суулэ-энге дин эртэ Хэле -

Ветер-клинок занесен над этой землею:

Тхэно тэи-ийе танно, ай элхэ-йолли?

Ветви сосны — защитят ли стебель полыни?

«Зачем ты, т'айро…» — но, откликаясь, зазвенела льалль пронзительной горечью:

— Им-мэи Саэрэй-алло, ай гэллиэ-т'айро:

— Радости нет в моем сердце, о названый брат мой.

Элгъе-мэй суулэ-сотэ ллиэнэ энге,

Слышу я ветер заката, поющий разлуку

сталью звенящей,

Эйнъе-мэй эртэ о морнэрэ — ийен о кори'м -

Вижу я гневное пламя — боль в моем сердце.

Танно ан горт-анта суули ойо и-тхэннэ…

И не укрыться сосне на ладони вершины…

И снова — две мелодии, как руки в безнадежном жесте несоприкосновения:

— Им-мэи Саэрэй-алло, ай иэллэ-мельдэ.

Ирис, любовь моя, — радости нет в моем сердце.

— Астэл-эме алва айлэме-лээ, т'айро -

Вишни цветущей ветвь — надежда, о брат мой:

недолговечна.

— Тхэно тэи-ийе танно, ай элхэ-йолли?

Ветви сосны — защитят ли стебель полыни?

— Танно ан горт-анта суули ойо и-тхэннэ…

Что защитит сосну на ладони вершины…