Чёрная маркиза

Часть 8. Возвращение

Выбравшись наконец на берег, Дидье сообразил, что вновь свалял дурака, да ещё какого, когда его начала пробирать до костей мелкая дрожь. Вода текла с него ручьями, и даже то, что он залез в кусты и кое-как выкрутил там свою одежду, свирепо чертыхаясь себе под нос, мало помогло. Если он не хотел подхватить лихорадку, ему следовало отправиться либо обратно к Жозефине, либо под крышу отчего дома… либо на «Маркизу».

Представив себе собственное явление в любом из этих мест, Дидье снова тихонько зафыркал себе под нос, хоть и стуча зубами от холода.

Решительно, всё это было до чёртиков смешно…

— Patati-patata! — наконец пробормотал он, махнув рукой… и обычное его присловье сразу сработало.

Он увидел пламя маленького костерка, мерцающего невдалеке, у излучины. И небольшой хрупкий силуэт мальчишки-подростка. Присмотревшись повнимательней, он узнал того галчонка, что отвёз его в своей лодке к дому Жозефины Сорель, чтоб ей икалось, этой ведьме…

Дидье подумал, что может напугать паренька, задумчиво сидевшего у костра и ворошившего угли хворостиной, только когда уже вывалился из кустов, хрустя ветками.

Он в очередной раз чертыхнулся и поспешно выпалил:

— Вечер добрый! Могу я тут у тебя присесть, малыш? Мне бы только погреться да обсохнуть чуток… Ты не бойся.

— Я и не боюсь, — мальчишка поднял на него удивлённые глаза, чёрные, как вороньи ягоды. — И я не малыш. Грейтесь, если желаете, капитан.

— Спасибо, ма… — Дидье в замешательстве кашлянул и, оглядевшись, подпихнул к огню берёзовый чурбачок, на который и присел, искоса рассматривая парнишку. Тот, в свою очередь, с таким же нескрываемым интересом уставился на него.

Что может предполагать мальчуган, обнаружив его вымокшим в реке сразу же после посещения дома старейшины?

Palsambleu!

Дидье едва не покраснел и торопливо осведомился:

— Как тебя зовут?

— Габриэль, капитан, — степенно отозвался тот, продолжая рассеянно ворошить светящиеся алым жаром угольки.

— Сколько же тебе лет?

Дидье и вправду стал интересен этот одинокий и совершенно независимый мальчуган.

— Двенадцать, — так же неспешно отозвался Габриэль и опять умолк.

— Ты сирота? Где ты живёшь? — Дидье сосредоточенно сдвинул брови. В этом ребёнке ни на гран не было детской непосредственности или озорства. Пожалуй, слово «малыш» и впрямь совсем ему не подходило.

— Все мои родные умерли, — парнишка пожал плечами. — В своём доме я только зимую. Я люблю, когда у меня над головой небо. — Голос его смягчился.

— Я тоже люблю небо, — искренне признался Дидье. Его одежда мало-помалу высыхала, и по мере этого у него из головы выветривались постыдные воспоминания о том, что произошло на кухне у Жозефины. — А море ты любишь?

— Реку люблю, — Габриэль снова пожал худыми плечами. — А море… я его никогда не видел.

— Если захочешь, — негромко сказал Дидье, внимательно глядя в его остроскулое большеглазое лицо, — можешь уйти отсюда со мной… с нами, на моём судне, когда завтра в полдень мы отправимся в море.

Чёрные глаза Габриэля на миг вспыхнули, но, помедлив несколько мгновений, он твёрдо ответил:

— Благодарю вас, капитан, но я нужен здесь.

— Кому? — вырвалось у Дидье, и он покаянно прикусил язык.

— Мадам Жозефине, — ответил парнишка спокойно и серьёзно. — Она добра ко мне… и даёт мне всякие поручения… доверяет мне.

— М-м… — промычал Дидье, поморщившись при одном упоминании о мадам Жозефине. — Что ж, как знаешь, ма… Габриэль. Но я бы с радостью принял тебя в свою команду.

Улыбка на миг осветила смуглое лицо мальчугана, но он больше ничего не сказал.

А Дидье, недолго думая, растянулся на песке, подложив под голову всё тот же чурбачок, и уставился в звёздное небо, щедро рассыпавшее над ними свои бриллианты. Тепло от костра согревало ему бок, речная вода мерно всплёскивала, — видать, у берега гуляла немаленькая рыбина, — какие-то птахи коротко поцвиркивали в кустах…

Дидье и сам не заметил, как провалился в глубокий и крепкий, без будоражащих сновидений, сон.

Проснулся он, согретый уже не костром, а солнцем. Он и забыл, какими долгими бывают здесь рассветы, не то что в южных широтах, где солнечный шар выстреливает вверх, будто из гигантской пушки. Покосившись на Габриэля, который, завернувшись в одеяло, безмятежно посапывал по другую сторону от погасшего костерка, Дидье спустился к заводи и старательно умылся, пригладив мокрыми ладонями торчащие вихры — так, как бывало, ему приглаживала их Даниэль, смеясь и тормоша его.

Дидье точно знал, что ему сейчас надо сделать.

По дороге к церкви он собрал целый сноп блестящих от росы цветов, которые тонко и медвяно благоухали: сиреневые и тёмно-лиловые колокольчики, белые с лимонными сердцевинками ромашки, выглядевшие, как девчонки-скромницы, и пурпурные полевые лилии.

Боже, как же давно он не приносил цветов своей матери…

— Прости, мам, — с трудом выговорил Дидье, неловко рассыпая букет по серому, чуть потрескавшемуся от времени надгробному камню.

Он знал, что виноват перед ней и перед Мадлен, но так же твёрдо знал, что теперь всё будет по-другому.

— Случается только то, что должно случиться, — с болью прошептал Дидье, глядя в невидящие глаза каменного ангела, украшавшего могилу.

Даниэль должна была пожертвовать собой, чтобы дать жизнь Мадлен.

Отец должен был ввести в свой дом Инес и Адель, чтоб те присмотрели за его осиротевшими детьми.

Инес, запуганная властной Аделью, должна была обратить на него, мальчишку-шалопая, весь пыл своего сердца и тела — так горный родник торит себе дорогу в скале, прорываясь к морю.

И он сам, Дидье Бланшар, должен был с позором оставить родную деревню по навету, который сам же на себя возвёл — для того, чтобы вернуться сюда через много лет совершенно другим человеком… пиратом и капитаном… вернуться за своей сестрой.

Всё было справедливо.

Всё было предопределено.

Круг замкнулся.

«Но мы жаждем, чтобы на Страшном Суде нас судили не справедливо, а милосердно»…

Буквы, чётко выбитые на надгробии, — имя матери, — вдруг расплылись у Дидье перед глазами, и он досадливо моргнул.

Останься он здесь, он никогда не увидел бы огромный, волшебный, сияющий и прекрасный Божий мир.

Никогда не узнал бы Тиш и Жаклин.

Не зачал бы дочь.

И не встретил бы Грира и Морана.

Нежданное тепло, похожее на тепло вчерашнего костра, разлилось у него в сердце, когда он вспомнил о том, как запер этих двух волков в своей каюте.

— Надеюсь, они не разнесут мою несчастную берлогу вдрызг, mon chien sale! — пробормотал Дидье вслух, улыбаясь во весь рот и невольно оглядываясь туда, где мирно покачивались в фарватере реки «Разящий» и «Маркиза».

Mon hostie de sandessein, ему ведь ещё предстояло выпустить Морана и Грира из каюты!

Пресвятая Дева, и куда же ему потом бежать? Отсиживаться на нок-рее, пока те не остынут?

Решив, что подумает об этом попозже, Дидье наклонился и порывисто подобрал с надгробия несколько пурпурных лилий. И, осенив себя крестным знамением, повернулся туда, откуда, как ему казалось, на него кто-то упорно смотрел.

К могиле Инес Бланшар, жены своего брата.

— И ты прости меня, Инес, — выдохнул он, роняя цветы на надгробие, которое оказалось совсем рядом. — Прости меня, и я прощу.

Он запнулся.

Эта полубезумная от страсти женщина-девочка, которую он сперва боялся, потом ненавидел, а потом старался не вспоминать, встала перед ним, как наяву. Такой, какой она была в ту ночь, перевернувшую всю его жизнь — с залитым слезами отчаянным лицом, с растрёпанными, чёрными, как смоль, волосами, в разодранной ею самой сорочке, бесстыдно обнажавшей грудь.

Он был слишком мал тогда, чтобы понять, как надо поступить.

И поплатился за это.

Что ж…

Всё было немилосердно… но справедливо.

Лилии каплями крови сверкали на сером граните.

Дидье снова перекрестился и снова почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд.

Он рывком обернулся — перед ним стояла Мадлен.

Его сестрёнка.

Уже не в уродливом чёрном балахоне, который напялила на неё Адель, а в мужских штанах и рубахе, босая. Светлые её кудри короткими завитками топорщились вокруг круглого серьёзного личика.

— Ты что сделала?! — ошалело простонал Дидье, указывая пальцем на эти кудряшки.

— Обрезала свои дурацкие патлы, а что? — Мадлен беззаботно пожала плечами и залихватски присвистнула. — Я же теперь пират, а не девчонка!

Дидье в отчаянии закатил глаза, подавив, впрочем, невольную улыбку. Что за егоза!

— Ты пират, но ты теперь в моей команде и должна слушаться меня, — строго отчеканил он, глядя, как в зеркало, в бирюзовые, будто море на рассвете, лукавые и смущённые глаза сестры. — И учти, рука у меня тяжелая. Ты поняла?

Он машинально заправил ей за ухо растрёпанные кудряшки, живо представив себе, каких верёвок она навьёт из беззащитных Марка с Лукасом, и опять чуть не прыснул.

Мадлен горячо закивала, хватая его за пальцы и нетерпеливо их сжимая:

— Я поняла, поняла! Я буду твоим матросом и должна тебя слушаться! Тебя и того страшного капитана… — Она указала подбородком в сторону «Разящего». — Но пожалуйста, пожалуйста, сейчас ты послушай меня, Дидье!

Что такое?

Дидье нахмурился:

— Чего ты хочешь, малышка? — тревожно спросил он, всё так же не отрывая взгляда от её глаз, в которых вдруг блеснули слёзы.

— Франсуа… — всхлипнула Мадлен, и губы её задрожали. — Мы не можем его здесь оставить! Он погибнет! Я знаю, знаю, что он был жесток с тобой… что он избил тебя тогда… я всё слышала вчера… но, Дидье… Дидье! На самом деле он горюет, и он… совсем одинокий! У отца была мама… а у него — совсем никого!

Дидье невольно закрыл глаза.

К горлу его опять подкатил тяжёлый горький комок.

Его брат!

Франсуа, всегда казавшийся несокрушимой и бесчувственной гранитной глыбой.

Вчера вечером он понял, что это не так.

— Скажи ему, что я не против… чтобы он был с нами, — хрипло проговорил Дидье, не глядя на Мадлен. — Если он хочет, пусть придёт вместе с тобой в полдень на пристань.

Тонкие руки Мадлен обвились вокруг его шеи.

— Спасибо тебе! — пылко воскликнула она. — Ты самый-пресамый добрый!

— Я злобный и страшный, как бродячий гризли, и ещё я идиот, — пробурчал Дидье, по-прежнему пряча глаза. — Но я… буду рад, если он придёт, palsambleu!

Вымолвив это, он вдруг понял, что сказал чистую правду.

Но сейчас ему предстояло вернуться на «Маркизу» и встретиться лицом к лицу с Мораном и Гриром.

И немедленно.

Потому что каждый миг зловещей песчинкой утяжелял чашу его преступленья.

Ведь никто в целом свете не посмел бы посадить под замок Эдварда Грира.

Разве что монашки в католической школе…

Представив это, Дидье наконец захохотал.

Добрый католик никак не должен был уходить прочь от святой церкви, не исповедавшись и не причастившись, но… получалось так, что гнева Эдварда Грира Дидье Бланшар боялся куда больше гнева Господня.

Он горячо надеялся, что Всевышний будет к нему снисходителен, как всегда. А вот в снисходительности капитана «Разящего» после своей неописуемо наглой проделки он сильно сомневался.

Дидье снова прыгнул в маячившую у причала лодчонку Габриэля, который встретил его молчаливой улыбкой, и со вздохом взъерошил тому вихры, прежде чем вскарабкаться на борт «Маркизы».

Ему нравился этот независимый самостоятельный чертёнок, и страсть как не хотелось оставлять его на попечение мадам Жозефины. Но паренёк был просто заворожен смуглокожей ведьмой, хоть и не осознавал эдакого по малолетству.

Интересно, сколько времени ей понадобится, чтобы схарчить мальчишку, — мрачно подумал Дидье, перемахивая через борт своего брига.

Он отлично понимал, что несправедлив к Жозефине, но так и вспыхивал при воспоминании о вчерашнем позоре. Сладостном позоре, чтоб ей пусто было, этой Жозефине Сорель!

Дидье старательно отогнал от себя пронизавшее насквозь воспоминание о жаркой нежности её губ и устало цыкнул на возникшего из трюма и поспешно скрывшегося там же Сэма. Сейчас Грир с Мораном покажут ему такую нежность, что не то что ему, а небу жарко станет, par ma chandelle verte!.

Подумав об этом, он невольно заулыбался во весь рот.

И с той же бесшабашной улыбкой, легко проведя пальцами по едва заметным выступам переборки, распахнул дверь своей каюты настежь и весело крикнул:

— Эй, garcons! С добрым утром!

Порог он на всякий случай не переступал и, кроме того, втайне рассчитывал, что солнечный свет, хлынув в каюту, хоть на миг ослепит разозлённых узников. Но это ему мало помогло. Вернее, нисколько не помогло.

Железная рука Грира мёртвой хваткой стиснула ему плечо и втащила в каюту, перебросив через порог, как пушинку. Дверь предательски захлопнулась со зловещим скрипом, и с такой же клятой готовностью закрылись распахнувшиеся было створки иллюминаторов.

В абсолютном непроглядном мраке, вжавшись лопатками в переборку, Дидье проглотил сперва ругательство, потом готовую вырваться мольбу о пощаде и вместо всего этого жизнерадостно брякнул:

— А чего со светильником-то приключилось? Чего у вас тут темно, как в…

Он поперхнулся.

— Как где? — ласково осведомился Грир, продолжая сжимать его плечо, а Моран не менее ласково объяснил:

— Мы на него нечаянно наступили.

— Он же на столе стоял, — пробормотал Дидье, сам не соображая, что он, собственно, говорит.

Душа у него пребывала в пятках. Но показывать этого он никак не мог.

— Мы его нечаянно уронили, — голос Морана прерывался от едва сдерживаемого смеха, как и прозвучавший над самым ухом Дидье вкрадчивый голос Грира:

— Больше ничего спросить не хочешь?

— Хочу. Не хотите ли вы меня вздуть, как сидорову козу, вот что, — честно признался Дидье, снова начиная улыбаться и уже понимая, что нет, не хотят. — Уй-й…

Жёсткие пальцы Грира запутались в его вихрах, а потом небрежно подёргали за ухо.

— Стоило бы — хотя бы за твою несусветную наглость, Дидье Бланшар, — вполголоса проворчал капитан «Разящего», толчком распахивая дверь каюты. — Но…

Сузив свои ястребиные глаза, он покосился на Морана, и Дидье показалось, что этот взгляд смягчился, скользнув по смущённо улыбавшемуся лицу канонира.

— На самом деле, — рассудительно промолвил Моран, протискиваясь мимо них на палубу, — мы тебя хотели как следует попугать, чтоб ты не слишком-то мнил о себе — будто бы всё про нас знаешь, и всё такое.

— Я?! — пылко вскричал Дидье, прижимая ладони к груди для пущей убедительности. — Про вас?! Да я ж даже и не думал… ничего такого…. И вообще, дверь эта чёртова… она сама, сама заперлась, palsambleu! Я даже и не… — Он запнулся, поглядев в насмешливое лицо Грира, привычно-лениво вздёрнувшего левую бровь, и почесал в затылке, покаянно свесив голову: — Ла-адно, вру. Прости, капитан. Вы меня выручили, а я… но я не со зла… я просто хотел, чтоб вы помирились, — одним духом закончил он и снова умолк, уставившись в пол.

— И мы помирились, — усмехнулся Грир, вновь потрепав его по макушке. — Можешь радоваться, ты… миротворец хренов.

Дидье взглянул сперва в его усталые сумрачные глаза, а потом в синие глаза Морана, счастливые и тревожные, и наконец вновь с облегчением заулыбался. Но горло у него почему-то судорожно сжалось, как недавно у могилы матери, когда он стоял, держа в объятиях сестру и глядя поверх её растрёпанных кудряшек в бескрайний простор неба.

Франсуа пришёл на пристань, где, кажется, собралась вся деревня, включая косматых индейских шавок, грудных младенцев на руках у матерей, и, конечно, треклятую Жозефину Сорель. Никто не хотел упустить возможности поглазеть, как отбывает прочь блудный сын семьи Бланшаров, забрав к тому же с собой брата и сестру, — хмуро подумал Дидье, стоя у борта «Маркизы» всё в том же попугайском облачении, со шпагой на перевязи и в парадной треуголке, вызывающе надвинутой на лоб.

Пусть их себе глазеют.

Пусть обсуждают и осуждают семью Бланшаров.

Вот только Пьер Бланшар на пристань не пришёл.

Дидье невольно взглянул в сторону родного дома, на крыше которого всё так же задорно вертелся жестяной петушок. Подворье Бланшаров казалось пустым и вымершим.

Пьер Бланшар умер в ту минуту, когда тело Даниэль опускали в могилу, как если бы сам лёг рядом с женой, — понял вдруг Дидье с пронзительной безнадёжной горечью. И всё, что произошло потом, для его отца значения уже не имело.

Не Жозефину Сорель стоило просить присмотреть за ним.

Дидье перевёл взгляд на шпиль старенькой церквушки, а потом — вновь на безмятежно синеющее небо.

Губы его беззвучно шевельнулись.

Он вздрогнул, когда широкая ладонь Грира легла ему на плечо, и весь подобрался, ожидая выволочки за новое самоуправство.

В конце концов, «Маркиза» принадлежала Гриру, и тот вовсе не был обязан призревать всю его неприкаянную родню.

— Ты молодец, что разрешил своему братцу, этому медведю, отправиться с нами, — негромко промолвил капитан «Разящего», внимательно глядя на ошеломлённого Дидье сверху вниз. — Хотя я не думаю, что от него здесь будет прок. Медведям не место в море.

Он чуть усмехнулся и отошёл прочь, оставив Дидье стоять с разинутым от удивления ртом.

Впрочем, тот немедля опомнился и, вмиг очутившись у планшира, протянул руку сперва Мадлен, которая взлетела на борт легко, как птичка, а потом — Франсуа. Пальцы брата кузнечными клещами сомкнулись на его запястье, и Дидье едва не крякнул, втаскивая его на палубу.

Пока Мадлен, всё в тех же мальчишеских обносках, с горящими от возбуждения глазами носилась туда-сюда, то свешиваясь с планшира, чтобы помахать толпившимся на берегу односельчанам, то ныряя в трюм вместе с Сэмом и Кэлом, Франсуа неторопливо принял поданный ему Габриэлем аккуратный сундучок, поставил его на палубу и встал перед Дидье, искоса поглядывая на младшего брата.

Он действительно казался настоящим медведем, кряжистым, угрюмым и опасным, но в глазах его Дидье увидел почти детскую растерянность и смятение. Сердце у него ёкнуло.

Они заговорили одновременно и так же одновременно осеклись.

— Я… просто хотел сказать, чтоб ты не боялся, тебя никто тут не обидит, — неловко пробормотал Дидье, машинально сжимая и разжимая пальцы на эфесе своей шпаги.

Франсуа поморгал и едва слышно произнёс, указывая на свой сундучок:

— Я не был дома… ушёл прямо из кузницы вместе с Мадлен… отец меня там заменил… и потому у меня с собой только мои инструменты.

Он запнуся и смолк, неловко переминаясь с ноги на ногу на покачивавшейся палубе.

Значит, Франсуа покидал родную деревню так же, как сам Дидье когда-то — в чём был.

И значит, отец тоже отправился прочь из дома — в свою кузню.

— Найдутся тебе штаны, — буркнул Дидье с натянутой улыбкой. — По мне не суди — эта одёжа мне нужна, только чтоб пыль в глаза пускать.

Франсуа степенно кивнул.

— Вы что тут? — воскликнула Мадлен, налетая на них обоих, как вихрь, и хватая за руки, переводя взгляд широко раскрытых глаз с одного брата на другого. — Я вас люблю!

Франсуа вдруг улыбнулся — коротко и почти незаметно — так, что Дидье было решил, что ему это почудилось, но Мадлен, радостно подпрыгнув, повисла у Франсуа на шее и задрыгала ногами.

Братья встретились взглядами поверх её русоволосой головы, и Франсуа опять улыбнулся — уже смелее.

— Эй, капитан! — раздался позади них резкий окрик Грира. — Забудь-ка на время о своей драгоценной семейке. Пора отчаливать!

Дидье обернулся.

Грир стоял, пронзительно глядя на него, готовый прыгнуть в шлюпчонку Габриэля, где уже сидел Моран. Команда «Разящего» суетилась на палубе.

Действительно, пора.

Дидье коротко выдохнул и, дождавшись, пока Грир спрыгнет в шлюпку, гаркнул во всё горло вылетевшим из трюма Кэлу и Сэму:

— По местам стоять, с якоря сниматься!

Зажужжали и заскрежетали диковинные механизмы близнецов, подменявшие большую часть команды, и «Маркиза» с готовностью встрепенулась, словно собиравшаяся упорхнуть птица.

Дидье подмигнул ошеломлённо застывшим Мадлен и Франсуа и снова повернулся к родному берегу.

Всевышний Боже, он опять покидал этот проклятый, постылый, единственный во всём мире берег, и снова без всякой надежды когда-нибудь сюда вернуться.

Церковный шпиль над могилой матери.

Жестяной петушок над кровлей отцовского дома.

Смуглое, строгое и прекрасное лицо Жозефины Сорель, застывшей впереди всех, у самой пристани. Ветер трепал подол её поношенной юбки. Она опять была без чепца, и пряди иссиня-чёрных волос небрежно спадали на её высокий лоб.

Губы её были плотно сжаты.

Боже, да ведь он никогда больше не увидит этого.

Не увидит отца.

Не увидит… её.

Под устремлёнными на него взглядами десятков пар глаз Дидье Бланшар шагнул к борту своего брига, сорвал с головы капитанскую треуголку и, низко поклонившись Жозефине Сорель, швырнул треуголку в воду.

За его спиной тихо ахнула Мадлен.

«Разящий» и «Маркиза» достигли устья реки Святого Лаврентия к следующему полудню. Механизмы близнецов, исправно работавшие, доставили бы их туда и быстрее, но ход кораблей замедляла сама река, её многочисленные излучины и отмели.

Дидье чувствовал, что прямо-таки задыхается без океанского простора. Он то и дело теребил старичка лоцмана, взятого им на борт в одной из прибрежных деревушек, и сам словно прирос к штурвалу.

И вот наконец на другой день он даже без подзорной трубы углядел, как далеко впереди речная вода, тёмная, как свинец, постепенно меняет свой цвет на бирюзовый — море, море распахивало «Маркизе» свои объятия.

— Мадлен! — ликующе выкрикнул Дидье, не оборачиваясь, не в силах оторвать взгляд от этого бирюзового отсвета вдали. — Франсуа! Смотрите! Море!

Пресвятые угодники, да он готов был пританцовывать у штурвала! Наконец-то ему в лицо снова ударил солёный ветер, принеся с собой свежий и острый запах водорослей, взметнул ему волосы, раздул воротник рубахи.

Скоро, скоро «Маркизу» примет настоящая глубина.

Мадлен вихрем промчалась мимо, устремляясь к форштевню. Глаза её сияли, когда она обернулась на бегу, и Дидье ликующе рассмеялся.

Его сестра была настоящим маленьким бесёнком, и ему уже пришлось от души шлёпнуть её вчера, стаскивая с мачты, куда она полезла без страховочного конца вокруг пояса… но она понимала его, ещё как!

Франсуа тоже подошёл вразвалочку, вынырнув из трюма, где он сосредоточенно изучал чудесные, ускорявшие ход механизмы, поставленные там близнецами, но посмотрел он вовсе не в морскую даль, а на Мадлен.

Братья переглянулись, и Франсуа кивнул, будто прочтя мысли Дидье.

Вырвавшись вперёд, «Маркиза» вышла в речное устье, лавируя между разномастными судами и судёнышками — Пресвятая Дева, тут были даже плоты, груженные сосновыми брёвнами, и как же вся эта братия мешала! Дидье смачно выругался себе под нос, ещё крепче сжимая штурвал.

Ещё чуточку, palsambleu!

Океанская, настоящая волна качнула «Маркизу», зеленью прокатившись под форштевнем, и Дидье не выдержал.

Nombril de Belzebuth, да он уже не мог больше терпеть!

— Поднять паруса! — скомандовал он, и Кэл с Сэмом, напряжённо застывшие в ожидании этой команды, наперегонки кинулись к вантам.

Мадлен радостно взвизгнула, а Дидье опять рассмеялся.

Он хорошо помнил, как с захолонувшим от восторга сердцем увидел это в первый раз — громаду белоснежных, захлопавших на ветру парусов, развернувшихся над головой.

Он наконец обернулся к «Разящему». Фрегат уже настигал их, вырвавшись на простор и тоже развернув паруса. Грир со смехом погрозил ему кулаком с мостика, а Моран замахал руками, неудержимо улыбаясь.

Дидье знал, что и это он запомнит навсегда — полёт над залитым солнечными лучами морем, которое отражалось в широко распахнутых глазах его брата и сестры. Ветер, наполнивший паруса. Улыбки, которые тоже будто солнцем осветили всегда сумрачные лица канонира и капитана «Разящего».

— Догоняйте! — азартно проорал им Дидье, перекладывая «Маркизу» на левый галс.

Три дня спустя Дидье Бланшар от всей души сожалел о том, что не сидит сейчас на верхушке грот-мачты, выискивая взглядом затерянный в океане островок. Да он с удовольствием готов был очищать днище «Маркизы» от чёртовых ракушек, palsambleu! Лишь бы не стоять в собственной каюте с низко опущенной головой — перед воинственно подбоченившейся Жаклин Бланшар, голос которой осколками стекла резал ему уши.

Судя по кислым физиономиям Грира и Морана, оба они тоже с радостью улетучились бы отсюда куда глаза глядят, будь на то их воля и воля Божия.

Но сегодня Всевышний явно от них отвернулся.

— Вы бросили меня тут одну в окружении стервятников, Эдвард Грир, а сами помчались спасать моего разгильдяя-муженька от невесть какой беды! — прокричала Жаклин, сверкнув изумрудными глазами и ткнув капитана «Разящего» в грудь своим изящно сложенным веером, будто алебардой. — Мы могли лишиться всего золота, которое с таким трудом добыли!

— Я оставил тебе «Эль Халькон» и почти всех своих людей, — хмуро пробурчал Грир. — Я знал, что кто-кто, а ты справишься с любым стервятником. И мы быстро вернулись. Так что не преувеличивай, Джекки.

— А я не знал, что ты тут, ma puce, — уныло пробормотал Дидье, уперевшись покаянным взглядом в свои босые ноги. — Прости.

— Конечно, кто бы удосужился тебе об этом сообщить! — едко заметила Жаклин, раздув ноздри. — Похоже, вам было не до таких пустяков там, где вы без толку болтались, par ma chandelle verte!

Дидье и вправду не подозревал о местонахождении своей супруги, пока «Разящий» и «Маркиза» не вернулись к острову Сан-Висенте и не обнаружили близ места крушения испанского галеона не только «Эль Халькон» и «Сирену», но и три неизвестных посудины, которые подняли паруса и стремительно улепетнули при их появлении — так стремительно, что «Разящий» не успел даже выставить пушки в боевую позицию.

А потом к борту «Маркизы» причалила шлюпка с «Сирены», где нетерпеливо подпрыгивала Жаклин, и вот тут-то и началась настоящая бойня.

— Не сердись, ma puce, я виноват, но я больше не буду, — всё так же покаянно и горячо пообещал Дидье, боязливо косясь на свою венчанную супругу.

Жаклин пренебрежительно фыркнула, но Дидье показалось, что её уничтожающий взгляд слегка смягчился.

— Можно подумать, кто-то здесь этому поверит! — Она так же искоса, как Дидье на неё, взглянула на Грира. — И куда же его носило, Эдвард? Небось за какой-нибудь очередной юбкой?

Дидье вскинул голову, собираясь возмущённо запротестовать, но тут дверь капитанской каюты вновь распахнулась, и низкий спокойный голос Франсуа произнёс:

— Не браните Дидье, мадам. Он отправился выручать из беды нашу сестрёнку Мадлен. Но получилось так, что он выручил нас обоих.

Дидье машинально отметил, что для его брата это был очень длинный монолог.

Из-за могучей спины Франсуа высунулась растрёпанная кудрявая головка Мадлен и энергично закивала, а Дидье, расплываясь в облегчённой улыбке, переглянулся с Мораном. Тот пошевелил губами, складывая ладони в молитвенном жесте, и Дидье едва не прыснул, но вовремя спохватился и снова скорчил постную мину.

— Боже мой… — протянула Жаклин, взирая снизу вверх на воздвигшегося посреди каюты смуглого и серьёзного великана. — Вы — брат Дидье?

Франсуа переступил с ноги на ногу и утвердительно кивнул.

Жаклин сосредоточенно нахмурилась и шагнула вперёд, пронизывая Франсуа испытующим взором, который тот встретил совершенно невозмутимо.

— Почему я раньше никогда и ничего не слышала о вашем существовании? — требовательно вопросила хозяйка «Сирены», и Франсуа повёл широким плечом — так, как это обычно делал Дидье:

— Но и я ни разу не слышал о вас, мадам.

Скупая улыбка тронула его губы, когда он столь же пристально разглядывал из-под нависших бровей крошечную — особенно по сравнению с ним самим — рыжеволосую женщину. А потом они оба повернулись к Дидье и укоризненно уставились на него.

Тот выставил перед собой ладони, словно защищаясь, и зачастил скороговоркой:

— Ну да, все мы теперь родня. И у тебя даже есть племянница, Франсуа, и у тебя, Мад. Её зовут Ивонна, ей уже три года, и она умница и красавица, — с гордостью провозгласил он и лукаво добавил, взглянув на супругу: — Совсем, как её достопочтенная матушка…Уй-й-й!

Он не успел увернуться — Жаклин, взметнувшись, как кошка, вцепилась ему в вихры и от души потрясла.

Впрочем, он принял это как должное.

— Ты не старше собственной дочери, несусветный ты балабол! Всеблагой Господь в неописуемой милости своей наградил меня муженьком, за которым нужно присматривать, будто за малым дитятей, чтоб он не выкинул каких-нибудь дурацких коленец! — Она ещё раз хорошенько встряхнула хохочущего Дидье и, запыхавшись, повернулась к Франсуа и Мадлен, которые поспешно попятились к двери.

— Вы… вы капитан соседнего судна, мадам? — выпалила вдруг Мадлен, во все глаза уставившись на роскошно разодетую красавицу, которая, о чудо из чудес, приходилась ей невесткой. — Сэмми сказал мне, что оно ваше…

Жаклин по-корлевски величественно вскинула голову:

— Да, я владелица и капитан собственного брига «Сирена». И хозяйка усадьбы «Очарование» на острове Пуэрто-Сол. И я добилась всего этого, не дожидаясь ни от кого ни защиты, ни помощи, сама, своим разумом и трудом.

— А также прочими славными добродетелями, например, разными замысловатыми уловками и интригами, — ехидно, но со странным уважением в голосе ввернул Грир и, смеясь, ухватил тонкую руку Жаклин, когда ему в бок снова воткнулся веер. — Зачем тебе какой-то правильный добропорядочный супруг, Джекки? С таким тебе стало бы скучно до зевоты, а что касаемо защиты, так ты в ней вовсе и не нуждаешься.

— Впору самому защищаться… — пробормотал Моран, ухмыляясь и на всякий случай отступая подальше. Однако Жаклин не удостоила его вниманием.

— Если ты хочешь добиться того же, девочка, — властно проговорила она, переводя суровый взгляд с босых ног Мадлен на её всклокоченные кудри, — ты не должна уподобляться своему непутёвому брату, который горазд только драть глотку в трактирах. Я про своего супруга говорю, — пояснила она, быстро глянув на Франсуа. — Он и на один день вперёд не хочет заглядывать, оправдываясь Святым Писанием, и всё твердит своё дурацкое «patati-patata»!

Дидье почесал в затылке, широко улыбнулся, но промолчал.

— Зато он самый добрый! — пылко воскликнула Мадлен, хватая брата за руку. — Вот что главное!

Строгий взгляд Жаклин смягчился, и она пожала точёными плечами:

— Да я и не спорю.

Дидье бережно взял обе руки сестры в свои, заглянул ей в глаза и тихо промолвил:

— Но мадам Жаклин права, малышка. Если ты хочешь стать капитаном, тебе действительно нужно многому научиться. Лазить вверх и вниз по вантам умеет и обезьянка.

— Близнецы могут научить её всякой учёной дребедени, — небрежно заметил Грир, поведя бровью в сторону Мадлен, — а ты, Джекки, обучишь её манерам знатной дамы, вот и всё. Хотя того золота, что мы подымаем с галеона, с лихвой хватит на целый полк дармоедов-учителей — выписывай их, Джекки, для неё и для вашей малышки хоть из Парижа, хоть из Лондона. Ну а я… — Он повернулся и, хищно прищурившись, уставился на Мадлен, которая чуть побледнела, но ответила ему таким же твёрдым взглядом. — Я обучу тебя премудростям морского дела, маленькая обезьянка, но для начала ты должна уметь хотя бы читать и писать.

Мадлен вспыхнула до ушей, услышав про «обезьянку», блеснула глазищами из-под пшеничных кудряшек, но только сдержанно кивнула:

— Если это всё нужно для того, чтобы выиграть у вас пари, то я готова учиться.

Грир фыркнул, снова язвительно приподняв бровь:

— Что ж, я погляжу, как ты справишься, бесёнок.

— Справлюсь, можете не сомневаться, — безапелляционно заявила Мадлен.

Дидье затрясся от смеха, а Жаклин покачала головой:

— Что ж, пусть так. Я выпишу из Европы учителей для обеих девочек. Но… — Она раздумчиво покусала пухлую нижнюю губку, явно колеблясь, и наконец проговорила, снова обернувшись к Франсуа: — Я совсем не знаю вас, но вы кажетесь мне надёжным человеком… и вы теперь мой родственник… мой и Ивонны… — Она набрала побольше воздуху и решительно закончила: — Словом, мне нужен управляющий моим поместьем на Пуэрто-Сол, и я хотел бы, чтобы это были вы… если вы решитесь оставить море.

Дидье затаил дыхание.

Все взгляды обратились на Франсуа, который, оказавшись в центре такого внимания, вновь неловко затоптался на месте и наконец негромко проговорил, смущённо улыбнувшись:

— Что греха таить, я привык стоять на земле — прочно, двумя ногами, а не болтаться посреди солёной пучины. И я стал бы защищать вас от всякого зла, мадам Жаклин, хоть вы и говорите, будто не нуждаетесь в этом, но вы же такая… маленькая. — Голос и взгляд его странно смягчились. — И я хотел бы быть рядом с Мадлен, коль уж вы пока что забираете её к себе. И посмотреть на свою племянницу хотел бы тоже.

Враз выпалив всё это, он умолк и сконфуженно потупился.

— Всё-таки медведям не место в море, — подытожил Грир, разводя руками.

Жаклин молчала, сжав губы и растерянно глядя на Франсуа, а Дидье просто ласково и крепко похлопал брата по плечу:

— Я видел, что ты не в себе, mon frХre. Что ж, если ты выбрал земную твердь, так тому и быть.

Все заговорили одновременно, пытаясь перекричать друг друга, — столько всего сразу потребовалось обсудить, а Дидье, даже не вслушиваясь, выскользнул прочь из каюты.

На душе у него было смутно — вот оно, самое подходящее слово, и он, как это обычно с ним бывало, поспешил скрыться от посторонних глаз, чтобы поразмыслить в одиночестве. Благо «Маркиза» прочно встала на якорь возле остальных судов.

Лёгкая зыбь чуть покачивала бриг. Дидье безмолвно сидел на юте вблизи одной из шлюпок и наблюдал за тем, как близнецы, радостно примчавшись с «Эль Халькона», завладели Мадлен и Франсуа и помчались вместе с ними в трюм. Жаклин отбыла на «Сирену» — перед отбытием всё-таки найдя Дидье и неловко обняв, что его весьма удивило. Но потом он сообразил, что её, должно быть, мучает совесть за все нелестные слова, сказанные о нём.

Вот уж ерунда какая, ведь она же была совершенно права, его венчанная супруга. Он по-прежнему жил одним днём, не заглядывая далеко вперёд и оправдываясь присловьем из Библии. А ведь он грешник, вовсе не Божий угодник.

Грир с Мораном тоже отправились восвояси на свой «Разящий», и даже не стали искать Дидье. От этого ему почему-то взгрустнулось ещё сильней.

Его сестра, которую он только что обрёл, и брат, с которым он только что помирился, покидали его, как и Жаклин. Его дочка росла вдали от него. Никто, похоже, не верил в то, что он хоть на что-то путное годен.

«Маркиза» досталась ему под начало случайно, как и потерянный испанский галеон с индейским золотом — по милости людской и Божией. Ну а чего же он добился сам, своим умом и трудом?

С горечью размышляя обо всём этом, Дидье так и сидел, обхватив обеими руками колени и слушая печальные чаячьи крики, когда из-за борта «Маркизы» донес плеск вёсел и тихий свист.

Дидье так и подскочил.

Вмиг оказавшись у борта, он перегнулся через планшир и ахнул.

Грир сидел на вёслах маленькой шлюпки, а Моран стоял, нетерпеливо выпрямившись во весь рост, и оба они смотрели на него выжидательно и требовательно.

На душе у Дидье враз потеплело, и он поспешил сбросить вниз швартовочный конец, потом — трап, а потом поочерёдно протянул каждому руку, помогая вскарабкаться на палубу.

— С чего вы решили, что я буду тут? — с любопытством осведомился он, склоняя голову к плечу и с удовольствием рассматривая капитана и канонира «Разящего».

Грир не спеша отряхнул с камзола капли воды и так же не спеша отозвался:

— А где тебе ещё быть? Ты, конечно, любишь шебутиться на людях, но если припекло, всегда прячешься там, где тебя не ищут.

Вот ведь как.

Дидье никогда раньше не задумывался о том, что его, оказывается, можно читать, как книгу, но эта мысль не задела его, а, наоборот, принесла облегчение.

— Что с тобой такое, Ди? — Моран подошёл поближе, тревожно заглядывая ему в лицо. — Ты не хочешь расставаться с родными? Или тебя так обидела твоя гарпия?

Так значит, они заметили…

— Ну какая же она гарпия? — торопливо запротестовал Дидье, мотнув головой. — Она ведь правду сказала. Я… — Он пожал плечами почти беззаботно. — Я воистину веду себя совсем как малое дитя, а ведь я муж ей и отец Ивонне. От меня никакого проку.

Моран даже захлебнулся от возмущения, и Дидье безотчётно фыркнул, увидев, как сердито запылали его глаза.

— Не пори ерунды, — опередив Морана, отрезал Грир — так же серьёзно и сердито. — Ты раздобыл для всех этот чёртов галеон, благодаря которому и твоя дочь и твоя жена, и сестра смогут до конца жизни не заботиться о куске хлеба и о шёлковых тряпках, если на то пошло.

— Но я ничего не предпринял, чтобы раздобыть его, — пробормотал Дидье и потупился. — Я просто…

— Просто был самим собой, да, — Грир выразительно постучал ему по лбу костяшками пальцев. — Я уж молчу о том, что вся твоя многочисленная семейка обязана как раз тебе своим благополучием. Как и твой почтенный батюшка, между прочим, из которого до сих пор пила бы кровь его мегера, если б не ты. Так что выброси из головы всю эту муть, Дидье Бланшар, и живи как живёшь. Ну что ты молчишь?

В голосе его вдруг прозвучала такая тревога, что Дидье, помолчав ещё несколько мгновений, тихо и сдавленно вымолвил:

— Что бы ни случилось, вы оба всегда на моей стороне? Что бы я ни выкинул, в чём бы меня ни обвиняли?

— Если что, мы всегда сами надерём твою дурную и распрекрасную задницу, — проворчал Грир, опуская широкую ладонь на его плечо. — Но мы будем за тебя, против всего этого паршивого мира, если понадобится! Понял? Хватит уже киснуть.

Он тряхнул Дидье за плечо, а Моран горячо закивал, сверкнув глазами.

— Да он вовсе не паршивый, мир-то, — всё так же серьёзно проговорил Дидье, на мгновение сжав руку Грира. — Он… просто наш мир, такой, какой есть — иногда жестокий, иногда добрый… прямо как мы сами или как наш всемилостивый Господь. И его надо просто… просто веселить почаще, вот и всё. Чтобы он был добрее, мир.

Он прикусил губу и умолк.

— Да ты прямо провозвестник слова Иисусова, а не пират, — съязвил Грир чуть дрогнувшим голосом, не зная, что и сказать в ответ на эту пылкую тираду, которая и смутила, и тронула его. — Хватит проповедовать, улыбнись ты уже, чёрт тебя подери! Делать мир добрей, ну надо же…

— Это не всегда получается, кэп, — торжественно произнёс Дидье Бланшар и забавно сморщил нос перед тем, как наконец улыбнуться от уха до уха. — Не всегда получается… но надо стараться.