Черная Мельница

Раздел IV

Солнце взошло, и Маркус со всех ног бросился прочь из Черного Леса. Благополучно добравшись до дома, он увидел, что матушка его жива, старая липа тоже. Но точит и точит Маркуса мысль о Крабате - не верит он, что Черному Мельнику удалось одолеть его друга. Да и матушка наотрез отказалась достать из ларя белое траурное покрывало.

"Не будь его в живых, сердце мое перестало бы биться, - сказала она. - А ведь оно бьется".

Ждет Маркус возвращения Крабата, а сам боится - не явился бы вместо него мельник. Книгу из-под корней старой липы он выкопал и название ее прочел: Книга Знания и Колдовства.

Стал Маркус учиться Знанию. Никак оно ему не дается. Да и какой толк знать, что жизнь всему живому дает солнце, когда день за днем ждешь, что явится мельник, а с ним - смерть?

А вот колдовству научиться легче легкого. Черная магия - просто детская забава, коли у тебя в руках волшебный шнур мельника. Пускай только заявится, думает теперь Маркус, мы с ним еще померяемся силами! И Маркус решил учиться черной магии. Он пошел к соседу, недавно забившему свинью, и попросил дать ему несколько костей - якобы для супа.

Мельник превращал кости в крошечных поросят, вот и Маркус сделал их из костей - сразу целую дюжину. Выгнав поросят на пастбище, он лег на травку и принялся изучать книгу. А время от времени развлекался тем, что заставлял поросят маршировать на задних лапках: "Направо! Налево! Парадным шагом, марш!"

Из ивового прутика он вырезал дудочку, и розовые поросята заплясали под его музыку - цирк, да и только!

По ближней дороге пыль клубами - катит целая вереница богатых карет, и одна из них вся в золоте. Остановились кареты, и из раззолоченной донесся раскатистый смех: поросячий балет королю понравился. А значит, и балетмейстер пришелся бы очень ко двору при его дворе. Ведь жизнь королевская скучна до крайности, и королю приходится самому ломать голову и придумывать себе развлечения. А разве королю пристало все время ломать себе голову, чтобы только не умереть со скуки?

И король дал знак егерям: "Взять этого малого ко двору!"

Егеря схватили Маркуса, и министр двора объяснил деревенскому парню, что ему выпала высокая честь: стать шутом - или обершутом, это уж как повезет, - при особе его величества. А у Маркуса сразу же мысль мелькнула: не превратиться ли мне в песчинку? То - то король опешит! Вот смеху - то будет! Но тут он вспомнил про Черного Мельника и смекнул, что при королевском дворе тот его искать вряд ли додумается. А если и додумается, то вряд ли посмеет забрать к себе в батраки столь важную особу, как придворный шут. Такого еще не бывало.

"Согласен, - сказал Маркус министру двора и приказал своим поросяткам: - Галопом, домой, марш!"

Поросята пустились вскачь, а Маркус сел в последнюю карету, где ехали придворный повар, придворный пекарь, придворный портной и придворный цирюльник. Кареты с шумом понеслись по деревне, но Маркус пробормотал себе что-то под нос, и колесо у королевской кареты тотчас сломалось.

"Сейчас вернусь!" сбросил он на бегу и помчался домой.

В огороде мать пропалывала грядки. "Уезжаю, матушка!" - Маркус указал рукой в сторону карет. "Небось опять за счастьем?" - спросила мать. "Просто неохота сидеть сложа руки и ждать беды, - ответил сын. - Пока Крабат не вернулся, там для меня безопасней". "Останься со мной!" - попросила мать. "Но я ведь не навек, матушка. До скорого свидания! И не тревожься понапрасну. Теперь я сумею за себя постоять. Да и ты нужды знать не будешь!"

Прошептал он что-то себе под нос, и куча сорняков у ее ног мигом превратилась в гору пшеничных зерен.

"Всего тебе наилучшего, матушка! И скажи Крабату, где меня найти!"

Обнял он мать и поспешил к каретам. Проделок нового шута хватило королю ровно на двадцать три дня. Но потом все приелось и наскучило - и танцующие розовые свинки, и летающие перепелки из марципана, и кувыркающиеся через голову мышки. Надоели ему и золотые рыбки, что выныривали из фонтана во дворе замка и превращались во флотилию боевых кораблей. Кораблики палили из крохотных пушечек и топили друг друга. Потопленные вновь превращались в золотых рыбок, и только один всегда оставался на поверхности целым и невредимым.

Король каждый раз брал увеличительное стекло и с его помощью читал название, начертанное на носу корабля: "Maximum rex", что означает: "Величайший из королей".

И придворные каждый раз восторженно рукоплескали - впрочем, вовсе не шуту Маркусу, а своему королю: ведь это он доставал из воды кораблик чистого золота. Правда, кораблик прямо у него в руках превращался в обыкновенный серый камешек. Король с досадой отшвыривал камешек - на земле оказывался золотой слиток. Министр двора бросался к слитку - и попадал рукой в собачий помет. Король покатывался со смеху, а раз смеялся король, смеялись и все придворные.

Одному лишь министру было не до смеха. И настал день, когда его терпение лопнуло, и, вытерев руку о камзол Маркуса, он прошипел сквозь зубы: "Отправляйся на мою личную кухню! И не вздумай со мной шутки шутить, не то заживо замурую! И тогда - колдуй себе, сколько влезет!"

Маркус ждал, что король вмешается. Но тот и бровью не повел: "Подсовывать моему министру собачье дерьмо... Это все равно что бросать им в меня! Благодари бога, что дешево отделался!"

Королю уже приелись шутовские фокусы: в конце концов, все время одно и то же. Но Маркуса его немилость мало заботит: не все ли равно, в кухне у министра или в каморке придворного шута? Лишь бы поблизости от короля - и, значит, в безопасности. И оплеухам, которые отвешивал ему старший повар, он вел точный счет - в надежде, что придет день, когда он с ним сполна расквитается - в розницу или оптом. Число оплеух перевалило за тридцать, когда на кухню вдруг влетел запыхавшийся министр двора и заявил Маркусу: "Нынче у меня званый обед. И король будет моим гостем. Надо его повеселить. Постарайся придумать что-нибудь новенькое!"

И Маркус постарался. Первое блюдо - гусиная печенка с трюфелями. Вдоль стола чинно вышагивал Живой гусь, запряженный в серебряную тележку с гусиной печенкой. Печенка была нафарширована трюфелями и выложена в форме королевской короны. Обслужив гостей, гусь спел песенку, улегся посреди блюд и превратился в марципановый торт.

"Браво!" - сквозь зубы процедил король, даже не улыбнувшись.

Но министру до зарезу нужно, чтобы король рассмеялся. Государственная мошна, попав в его ведение, поначалу была набита, как королевское брюхо, а по прошествии лет стала пуста, как его же башка. И не хватает в ней ровно столько, сколько нужно на постройку приличного замка. Министр его уже отстроил. Вот почему ему важно, чтобы король смеялся: король веселится - министру спокойнее спится.

Слуги в расшитых ливреях внесли суп: прозрачный бульон с золотистыми клецками. Когда бульон съели, то каждый увидел, что у него в тарелке осталось несколько клецек - у кого две, у кого пять, а у короля целых семь. На вид клецки золотые и даже на ощупь - чистое золото.

Бросил король семь своих клецек на колени молоденькой фрейлине, и фрейлина польщенно улыбнулась, а король игриво ей подмигнул. На золотом блюде подали форель. Вместо глаз у рыбы драгоценные камни: блюдо сияет и искрится на весь зал.

Король улыбнулся уголком губ, вынул из рыбины два рубиновых глаза и, вытерев их о скатерть, опустил в вырез платья фрейлины.

"Все же ваши во сто крат краше", - шепнул он ей на ушко.

Фрейлина старательно зарделась и прошептала в ответ: "У кого какой вкус, я судить не берусь".

Вот когда король рассмеялся от души, громко и весело. А раз засмеялся король, засмеялись и все остальные. У министра просто гора свалилась с плеч.

Слуги внесли очередное кушанье, и церемонимейстер возгласил: "Цыплята, жаренные на вертеле, с гарниром из моченой брусники, маринованных грецких орехов и имбиря, а также макароны с сыром "пармезан" и салатом из свежих огурцов, сельдерея, турецкого лука и плодов шиповника".

Церемониймейстер стукнул жезлом об пол, и слуги стали обносить гостей. Первым взял с блюда цыпленка сам король. Но только он хотел положить его на тарелку своей соседке, как цыпленок прямо у него в руках превратился в жабу, а жаба прыгнула на грудь фрейлины. Та лишилась чувств и упала со стула.

Вытащил король жабу из выреза платья и швырнул ее в лицо министру. Тот смертельно побледнел и что-то забормотал в свое оправдание. Но вдруг краем глаза заметил, что весь стол уже кишит жабами, из блюд с макаронами выползают дождевые черви, а лицо короля искажено гневом. Вырвав жезл из рук церемониймейстера, министр сломя голову помчался на кухню. Грош цена была бы Маркусу, если б он стал его дожидаться. Услышав, что фрейлина вскрикнула, а хохота не последовало, он сразу смекнул, что шутка его не совсем удалась.

"Смешить королей труднее, чем варить для них суп. Никогда не знаешь, что их величества позабавит", - сказал он, ни к кому не обращаясь, сунул свой колпак в самую большую кастрюлю, чмокнул в щечку самую молоденькую служанку, отвесил старшему повару самую звонкую оплеуху и, обернувшись маленьким вертким воробышком, выпорхнул в окно. Опустился на землю воробышек, смотрит - часовой стоит, казарму королевских лейб-гренадеров охраняет. Гренадер от страха даже ружье выронил. Еще бы! Вместо воробышка - откуда ни возьмись - здоровенный верзила. А Маркус подхватил ружье да вежливо его солдату и подал.

"Нельзя ли и мне получить такой же красивый мундир, приятель?" - спросил он как бы между прочим.

А гренадер уже оправился от испуга - решил, верно, что померещилось, - и спокойно так объяснил: "Отчего же нельзя? Дело нехитрое. Войдешь в эти ворота, пойдешь сперва прямо, потом направо. - И, наклонившись к самому уху Маркуса, добавил: - Скажи там, что это я тебя завербовал. Нам за каждого новобранца по два талера платят. Так что считай - один талер твой".

"Скажу, брат, все, что надо, скажу", - успокоил его Маркус и прямиком зашагал в ворота. Мундир королевского солдата - все равно что шапка-невидимка, подумал он про себя. В полку королевских лейб-гренадеров не найти меня ни Черному Мельнику, ни министру. Засмеялся он своим мыслям, а у королевского каптенармуса глаза на лоб полезли: не встречал еще чудака, чтобы, поступая в солдаты, радовался. "Разучишься зубы-то скалить, приятель, - мрачно прокаркал он. - Завтра на Вену выступать. А уж там турки ждут тебя не дождутся! И быстро научат волком выть да зубами по-волчьи клацать!"

"Рад буду с ними встретиться, - пуще прежнего просиял Маркус. - У турок, говорят, больно мед хорош. А за хорошим медом я до самой Вены топать готов".

Каптенармус только рот раскрыл и глазами захлопал. А Маркус незаметно отломил щепочку от шкафа с амуницией, превратил ее в кость и сунул каптенармусу в зубы: "Вот сам и вой по-волчьи: руки-то у тебя отнялись, так что кость и не вынуть. И турки тебе теперь пострашней, чем мне".

Выбрав самый красивый мундир и самые лучшие сапоги, Маркус, весело насвистывая, вышел во двор казармы. А там полк уже строился, готовясь выступить в поход против турок. Маркус стал было в строй да вспомнил про каптенармуса, и взяла его жалость; пробормотал он что-то себе под нос, и изо рта у каптенармуса кость сама собой вывалилась, сопровождаемая длинным перечнем отборнейших ругательств. На следующее утро полк гренадеров выступил из города под бравую песню "Прощайте, девицы, белянки, смуглянки". И только один Маркус пел на этот мотив совсем другие слова: "Прощай и ты, мой Черный Мельник".

На душе у него легко, и мысли в голове веселые: "Нипочем не догадаться мельнику искать меня на войне". Это не значит, что Маркус забыл о Крабате. Думая о мельнике, он каждый раз думает и о Крабате, своем названом брате, и о том, что тот завещал ему бороться с Черным Мельником не на жизнь, а на смерть. Но какой смысл бороться, раз ясно, что победы не видать? Против Черного Мельника все бессильны. Вон Крабат - на что уж умен, силен, храбр, а мельник все ж таки сжил его со свету.

Так что Маркус бодро - весело марширует со своим полком в сторону Вены и на привалах забавляет своих товарищей, показывая им всякие фокусы.

Однажды ночью мельник явился ему во сне. Вскрикнул Маркус от ужаса и тут же проснулся в холодном поту. Бессильно его колдовство против мельника. Наедине с кем-нибудь из новых приятелей он иногда шепотом рассказывал о Крабате: о том, как вола и коня продавали, о том, как с Черной Мельницы спасались, и о том, что Крабат, конечно же, жив и обязательно его разыщет. И тогда - держись, мельник! Черный Мельник решил: раз время свернуто в кольцо, значит, нет у него ни начала, ни конца; Черная Мельница будет работать вечно, ничего меняться не будет, и все останется, как было.

Он бросил это кольцо между собой и Крабатом. Но того не учел, что Крабат - вне времени или, вернее, в любом времени.

Время не подвластно ничьей воле, его нельзя поставить себе на службу, оно идет вперед и вперед и несет в себе Крабата - вот чего мельник изменить не в силах.

Время несет в себе Крабата, и люди, у которых мельник забрал, берет или еще только готовится отобрать сыновей, эти люди из уст в уста передают легенды о Крабате. Одни рассказывают о его уме и хитрости, другие - о его могуществе, третьи - какой он забавник и насмешник, четвертые - какой он смельчак и герой. И во всех рассказах о Крабате присутствует его вечный враг - Черный Мельник. А слава Крабата растет.

Когда пробил смертный час очередному батраку на Черной Мельнице, тот вдруг бросил в лицо мельнику слова, полные ненависти и надежды: "Погоди, вот явится Крабат и сотрет тебя в порошок?" И мельник понял, что в этих словах - ненависть и надежда всех остальных.

Можно бы их всех уничтожить, да ведь без батраков мельница остановится. А если она остановится, власть мельника рухнет как карточный домик.

И мельник заметался из угла в угол, точно зверь в клетке.

"Проклятое время!" - ярится он. А время уже несет в себе Крабата. "Придется мне изготовить его двойника, - решил мельник. - Подсуну-ка я им нового Крабата - мрачного да черного".

Опрометью бросился он к сундуку и, вытащив волшебные книги, три дня и три ночи изучал их вдоль и поперек, пока не узнал, как сделать душу Крабата черной и мрачной, чтобы надежды людские отскакивали от него, как стрелы от доспехов.

А королевское войско тем временем все движется и движется на юго-восток. Вперед высылаются лазутчики, дабы вызнать: где турки? Каковы их замыслы?

Войско стоит лагерем, ждет их возвращения. Маркус присел на корточки перед муравейником и от нечего делать стал превращать муравьев в крошечных всадников. Разделил их на две кучки - получилось два отряда. Десятки солдат столпились вокруг и с интересом глядят, как крошечные всадники скачут, стреляют, колют, рубят, режут.

Зрелище нравится всем, потому что приятно щекочет нервы. Чувствуешь себя полководцем, наблюдающим с вершины холма за ходом битвы.

Советы со всех сторон так и сыплются: "Вводи в бой резервы!"

Взял Маркус из муравейника пополнение и бросил его на поле боя - фланговый удар, обходный маневр, несколько тысяч убитых? - и полководцы, стоящие вокруг, сидящие на корточках и лежащие на брюхе, чувствуют себя превосходно. А один бородач фельдфебель даже высказался в том смысле, что игра в войну полезна для здоровья не меньше, чем лечение на водах.

И Маркус так увлекся, что не заметил, как король вырос у него за спиной.

"Интересно, и даже весьма! - неожиданно раздался сзади надменный голос. - Однако ведь еще далеко не все убиты? Уцелела чуть ли не половина войска слева и столько же справа! А ну-ка - сабли наголо! В атаку! Галопом марш!"

Маркус передал команды короля своей муравьиной коннице.

"Прелестно!" - воскликнул король, глядя, как два последних эскадрона рубят друг друга на куски, и раздавил носком сапога десяток-другой случайно выживших.

"А ты никак мой бывший придворный шут?" - вгляделся попристальнее король. Маркус молча кивнул.

"Значит, ты умеешь превращать муравьев в конников. А сможешь ли наоборот - конников превратить в муравьев?"

Маркус заколебался: вдруг король потребует, чтобы он все турецкое войско обратил в муравейник. На такие фокусы он и впрямь не способен.

"Ага, все понятно, - засмеялся король. - Не хочешь раскрывать секреты своего ремесла. Ну что ж, следуй за мной!"

И Маркус покорно побрел. Пришли они в королевский шатер.

"Присядь-ка! - приказал король. - И выпей сперва глоток-другой".

Собственноручно налил он Маркусу полный кубок. "Мои лазутчики, говоря между нами, просто безмозглые тюфяки. Турки вспарывают их одного за другим. Еще глоточек!" Маркус выпил и второй кубок. "А не мог бы ты пробраться в турецкий лагерь..." "Легче легкого! - Маркус уже слегка захмелел. - Я готов хоть сейчас..."

"Хорошо бы вызнать, какие у турок планы, подслушать, о чем говорят на военном совете..." "Будет сделано!"

"А ты храбрый малый?" - Король похлопал Маркуса по плечу.

"Да для этого никакой храбрости и не требуется". "Разве это совсем не опасно?" "Так ведь я полечу..." "Полетишь?" - перебил его король. "Ну да, а потом обернусь блохой или комариком, погляжу на их военные карты и прилечу назад", - объяснил Маркус, прикидывая, не стоит ли сразу же попросить короля в награду за это поймать и четвертовать Черного Мельника.

А король между тем рассудил по-своему, по-королевски: "Чего ради отдавать вонючему пентюху славу лихого разведчика? Все будут спрашивать - кто выведал военные планы турок? Да такая слава одному королю под стать? И вообще, раз это совсем не опасно..."

"Ну что ж, - сказал король. - Выпей-ка еще глоточек". Маркус послушно выпил.

"А не можешь ли ты превратить меня... ну, скажем, в орла?"

Маркус сразу смекнул, в чем дело: король боится уронить свое королевское достоинство, потому и птица должна быть царственная. Он покачал головой и сделал вид, будто ломает голову над очень сложными загадками.

"Нет, господин король, - сказал он наконец. - Я могу превратить тебя только в удода. А когда доберемся до турок - в навозную муху. К сожалению, больше ничего предложить не в силах".

В какого-то вонючего удода... А тем более в навозную муху... Нет, решил король, этого я не вынесу. Но потом вспомнил, что у удода красивые перья, а навозная муха блестит и переливается всеми цветами радуги.

"Ну что ж, будь по-твоему, - ворчливо согласился он. - Полетим вместе. Ты - воробьем!"

"Сейчас?"

"Немедленно!"

"Чуть не забыл предупредить тебя, господин король. В шатре турецкого султана не дотрагивайся ни до золота, ни до серебра, ни до драгоценных камней. Не то чары с нас спадут, как осенние листья". Это королю вообще не по вкусу. "Что такое, в конце концов? Король я или не король?" - в запальчивости воскликнул он.

"В том-то и дело! - подхватил Маркус. - А без этих побрякушек ты выглядишь как простой смертный". "Что ты сказал?" - не на шутку разгневался король. "Ну, не совсем уж простой, конечно, - уступил Маркус и придирчиво оглядел короля. - Скорее ты похож на... пекаря". "На кого?"

"На старшего пекаря, конечно. Или даже на главу всех пекарей. Но именно золото, серебро и драгоценные камни и показывают, что ты не какой-то там пекарь, а самый настоящий король. Хоть и заколдованный".

"Понял, понял", - согласно закивал король и пообещал ни до чего такого не дотрагиваться.

Маркус решил, что им обоим все-таки лучше превратиться в ласточек - эти летают и быстрее, и выше других птиц.

Полетели они и видят - на обширной равнине раскинулся турецкий лагерь; посреди тысяч солдатских палаток - роскошный султанский шатер из шелка и бархата. Издалека видно зеленое знамя пророка, плещущее на ветру.

Две ласточки плавно спускаются с высоты, и стражник, стоящий на часах у входа в шатер, от нечего делать наблюдает за их полетом; но вдруг они исчезают, как бы растворившись в воздухе, и стражник испуганно протирает глаза - наверное, думает он, моргнул, а птички и упорхнули.

Две мухи, жужжа, пролезают в шатер сквозь щель. А там на драгоценном ковре разложены планы сражений. Пояснения дает великий визирь, султан и его военачальники слушают. Муха-король садится на плечо великого визиря и ловит каждое его слово.

Муха-Маркус пока отдыхает. Она сидит на потолке и оглядывает собравшихся сверху. А чтобы со скуки не заснуть, считает редкие волоски на чьей-то лысине. Муха-король ползает по карте и старается запомнить все в точности.

Военный совет окончен, карты свернуты в трубку. Безмолвные слуги - языки у них предусмотрительно вырезаны - вносят на серебряном подносе ароматный кофе и раздают присутствующим золотые тарелочки с засахаренными орешками и жареным миндалем. Муха-король взлетает под полог шатра, но улетать и не думает: может, удастся подслушать еще кое-что важное. Султан открывает рот и отчетливо произносит только одно имя: "Ахмед-бей!" Он говорит слишком тихо, так что муха-король, кружа поверху, не разбирает остальных слов.

Нужно куда-то присесть, и она оглядывает шатер, подыскивая местечко под стать своему королевскому достоинству.

Наверное, надул меня этот малый, думает муха. Неужто мне пристало сидеть на ковре, по которому ступают ноги какого-то низкородного бея? Не будет этого!

Муха-король решает, что золотая тарелочка - самое подходящее место, и, подлетев к одной из них, опускается на горку сладостей. Но только ее лапки прикоснулись к золоту, как муха исчезла. И на ее месте оказался король - кругленький, толстенький, в пух и прах разодетый. Под его тяжестью миндаль и орешки раскрошились и слиплись в лепешку.

"Ахмед-бей, - промолвил султан тихим голосом, ничем не выдав своего удивления по поводу внезапного появления короля. - Вели связать короля-шпиона и охранять как зеницу ока".

Вторую муху, свалившуюся сверху и превратившуюся в Маркуса, султан не удостаивает ни единым словом. Нет нужды, всем и так ясно, какая участь его ждет.

Стражники связывают его, заламывают руки и, захлестнув веревочную петлю вокруг шеи, рвут на нем одежду. Заодно срывают и тоненький шнур из черных и красных нитей.

В третьем по счету шатре справа от главного помещается палач. Туда стражники и втолкнули Маркуса. Отрубят ему голову, поволокут по земле за лошадьми или четвертуют - зависит от того, в каком настроении будет палач. А может, захочет вздернуть его на виселицу или заживо закопать в землю.

В шатре султана король визжит, как будто его режут: "Вы не смеете! Я король!" Ахмед-бей знает, что султан не выносит громких звуков, у него от них резь в ушах. Поэтому он срывает с короля широкую ленту - перевязь и заталкивает ее в визжащий рот.

"Тебе нечего бояться за свою драгоценную жизнь, король, - молвит султан. - Поможешь нам уничтожить твое войско, и мы отпустим тебя домой со всеми королевскими почестями. Солдаты в обмен на жизнь - что ты на это скажешь?" Король утвердительно трясет головой. Конец ленты свисает у него изо рта и тоже трясется. Султан взял щепоть орешков с другой тарелочки, долго жевал и наконец произнес: "Подробности уточнит с тобой великий визирь. Ахмед-бей, наверно, королю сейчас будет приятно немного отвлечься от мрачных дум. Посади его на место для почетных гостей. Пусть поглядит, как будут казнить его солдата".

И опять султан протянул руку за орешками, а визирь вывел короля из шатра.