Черная заря

Они быстро доехали до аэродрома. «Уазик» остановился в тени большого ангара. Солдат побежал в сторону вертолетов, стоявших на площадке, и, поговорив о чем-то с военными в легких светлых куртках, вернулся.

— Ждут, когда военспецов подвезут. Вон на том полетите, — он указал на вертолет «Ми-8». — Летчики в курсе. Посидите тут, в тенечке, — он указал на рядом стоявшие ящики. Писарь был явно старше призывного возраста. Андрей поинтересовался:

— После вуза?

— Пединститут окончил. Буду географию преподавать скоро. Мне осенью на дембель, — охотно ответил тот.

— А что за военспецы?

— Ваш полк на новых бэтээрах — БТР-70. Они периодически приезжают в части и проверяют, как техника в боевых условиях себя ведет. Дорабатывают ее.

Он полез в «уазик», вытащил из-под сиденья банку кильки в томате, четверть хлеба и протянул Андрею:

— Пока время скоротайте, а то когда еще их привезут. Ну, счастливо вам! — он запрыгнул в «уазик» и быстро скрылся за пределами аэродрома.

Андрей, расположившись на ящиках, достал нож и вскрыл консервную банку:

— Ну вот, теперь и в мою пользу страна будет каждый день отказываться от килечки!

В его словах была и шутка, и правда, заключающаяся в том, что после ввода войск в Афганистан товаров в продовольственных магазинах постепенно поубавилось, а очереди увеличились. Появился новый сорт колбасы — Эстонская, состоящая из сала и хрящей, появились в изобилии и рыбные пельмени. Цены на водку стали повышаться чаще, что мотивировалось по телевизору исключительно многочисленными просьбами трудящихся. Вероятно, тех трудящихся, которые устали пить и решили наконец-таки поработать, взявшись за перо и строча бесконечные письма в ЦК партии с просьбой непременно повысить цены на ненавистную водяру.

Андрей с аппетитом опустошил банку кильки.

Вскоре к вертолету подкатил санитарный «уазик», прозванный в народе «буханкой». Из него вышли несколько человек. Андрей понял, что это военспецы, и тоже поспешил к месту посадки.

Однажды ему уже приходилось летать на таком вертолете, когда на учениях отрабатывали высадку десанта.

Две винтовые машины с кассетами реактивных снарядов, подвешенных по бокам, медленно оторвались от площадки и полетели, гудя двигателями над головами пассажиров. Набрав высоту, они прошли над невысокими горами, окружавшими плато, и полетели параллельно им. Справа по ходу открылась степь, скоро сменившаяся пустыней с уходящей вдаль желтой рябью барханов. Вертолеты снизились и пошли на небольшой высоте.

Раскаленная солнцем земля очаровывала своим безжизненным великолепием, притягивая взгляд к горизонту, заставляя от напряжения слезиться глаза. О присутствии людей напоминала лишь грунтовая дорога внизу, на которой встречались колонны военной техники. Дорога была степная, пыльная. Зато ровная, широкая и, вероятно, более безопасная, поскольку местность вокруг хорошо просматривалась. Видно было, как машины едут, смещаясь относительно друг друга в шахматном порядке, уходя от пыли впередиидущих.

Колонны шли с некоторыми разрывами. Те машины, которым было уже некуда смещаться, держались на расстоянии, позволяющем пыли отойти по ветру. Время от времени на глаза попадались стоявшие у дороги бронепосты.

Слева от дороги показалась небольшая крепость, которая, судя по всему, стояла здесь не один век, охраняя караванный путь, являясь пристанищем для усталых караванщиков. С небольшой высоты хорошо различались зубцы на ее высоких стенах, где несли службу солдаты. В ее воротах, закрывая проезд, стоял БТР. Несколько других стояли в капонирах у ее стен. Земля вокруг крепости была изрыта траншеями с огневыми точками.

Через некоторое время впереди по направлению дороги показался очень большой кишлак. Вертолеты, оставив его в стороне, резко отклонились вправо и пошли над пустыней.

Полет продолжался больше часа. Вдали за пустыней снова показался горный хребет. Не долетев до него несколько километров, вертолеты пересекли асфальтовую дорогу, отделявшую предгорную степь от пустыни, и зависли в воздухе перед посадкой.

Внизу располагался большой палаточный городок мотострелковой части с парком техники и боевым охранением вокруг. Андрей рассмотрел расположение полка, где ему предстояло служить командиром взвода ближайшие пару лет.

К приземлившимся вертолетам подошли два офицера. Один из них, высокий, средних лет, с погонами полковника, вероятно, командир полка. Рядом стоял подполковник — среднего роста человек с борцовской фигурой.

Офицеры по очереди пожали руки военспецам, как уже старым знакомым. Андрей, когда очередь дошла до него, доложил полковнику о прибытии для прохождения службы. Полковник, поздоровавшись с ним за руку, добродушно сказал:

— Вот и молодец, что прибыл. Пошли в штаб.

Они подошли к нескольким одноэтажным строениям, сложенным из глиняных кирпичей. В одном из них располагался штаб полка.

Полковник, обращаясь к военспецам, похвалился, указывая на эти архитектурные сооружения барачного типа:

— Вот, обустраиваемся помаленьку своими силами. Уже общежитие для офицеров построили. Постепенно и казармы строить начнем. Глины тут навалом. Давно вы у нас не были. Мой заместитель по техчасти, — он повернул голову в сторону подполковника, — уже рацпредложения по бэтээрам для вас подготовил.

Неподалеку работали несколько солдат. Одни из них размешивали в большом железном корыте глину с водой и цементом, другие черпали ведрами этот раствор и разливали его в формы по размеру кирпичей. Форм было много. Дальше стояли стопки уже готового, высушенного кирпича. Его носилками перетаскивали к месту строительства очередного барака.

Андрей был назначен в третий батальон командиром взвода мотострелковой роты.

На выходе из штаба его ожидал капитан. Это был маленького роста, щуплый очкарик в хорошо отутюженной форме. Увидев Андрея, он обратился к нему:

— Ласточкин? — и на утвердительный ответ продолжил: — Я заместитель командира батальона по политчасти — капитан Рыбин. В настоящее время исполняю обязанности комбата. Он поехал с инспекцией по ротам, начальник штаба в отпуске. Идемте, покажу ваше место в общежитии.

Рыбин подвел его к одной из дверей барака и отпер ее. За дверью была небольшая квадратная комната с небольшим окном посередине. По бокам у стен стояли четыре кровати с тумбочками.

— Здесь живут командиры взводов вашей второй роты. Эта свободна, — он указал на одну из кроватей. — Рота стоит на охране дороги. — Он распахнул дверь на улицу, позвал солдата-дневального, стоящего под грибком рядом с бараком, и приказал: — Сейчас покажешь командиру взвода, где находится вещевой склад и столовая. — Затем, глядя на Андрея, заключил: — Получите форму и располагайтесь пока. Вечером, когда жара спадет, я к вам зайду и введу в курс дела. Умывальники и душ за бараком. — С этим он быстро ушел.

Андрей получил на складе обмундирование южного образца, пообедал под навесом полевой кухни и помылся в душе из бочки нагретой солнцем водой. Вернувшись в комнату, он быстро распаковал новую форму, прикрутил на погоны звездочки и знаки отличия. Переодевшись, он занялся изучением своего нового жилища.

Койки были заправлены одеялами синего цвета. По слою пыли на одеялах можно было догадаться, что на них давно не спали. У входной двери в стене с обеих сторон торчали по нескольку изогнутых крюков для одежды.

На стенах над двумя кроватями висели семейные фотографии. Над третьей висела только географическая карта мира с двумя полушариями.

Андрей посмотрел на пустую, оштукатуренную глиной стену над своей кроватью и, не зная, чем обозначить свое место, повесил на торчащий из стены гвоздь свою новую панаму. Затем он поснимал одеяла с коек, выйдя из барака, хорошенько вытряс их от пыли и снова заправил. Разобрав вещи из чемодана, он просто сидел на койке и смотрел в окно. За окном, в луже еще не успевшей высохнуть возле душа воды, барахтались, спасаясь от жары, две дворняжки. Метрах в двухстах на пригорке виднелись посты боевого охранения.

За последние трое суток у него было предостаточно впечатлений, и хотелось просто спокойно посидеть и освоиться с новым местом. Он был доволен тем, что наконец добрался сюда, но короткое замечание капитана Рыбина о том, что его рота где-то на охране дороги, и пустые койки наводили на мысль, что это еще не конечная точка его маршрута.

Жара помаленьку спадала. Замполит Рыбин не заставил себя долго ждать. Он вошел в комнату и, посмотрев на облаченного в новую форму Андрея, удовлетворенно произнес:

— Так, вижу, все в порядке. Ну, товарищ старший лейтенант, пойдемте, осмотрим окрестности, заодно и поговорим.

Они вышли из барака и пошли по расположению полка. Рыбин сразу ввел его в суть обстановки:

— Территория, подконтрольная полку, очень большая. Если по дороге, двести километров в одну сторону и столько же в другую. В полку три мотострелковых батальона, по три роты в каждом. Один батальон примерно месяц находится в рейде, второй на охране дорог, а третий здесь, на КП полка — выезжает по тревоге и занимается сопровождением автомобильных колонн в сторону Герата, Кундуза и Кабула. Примерно раз в месяц батальоны меняются местами. Так что скучать нам, как видите, не приходится. Есть еще и танковый батальон. Танкисты стоят на охране объектов, одна танковая рота находится в полку. Наш батальон сейчас на охране дорог, ваша рота в том числе. Здесь только взвод управления, хозвзвод и минометная батарея батальона.

Рыбин провел подробную экскурсию по расположению части, рассказав, где и какие стоят подразделения, парк техники и склады. В парке Андрей увидел военспецов в сопровождении зампотеха полка и новые бэтээры — БТР-70. Рыбин, поняв его заинтересованность, охотно объяснил преимущества этой новой остроносой бронемашины в маневренности и скорости:

— Хотя броня и вооружение те же, что и на предыдущем БТР 60-ПБ, но двигатели нового образца. Тяга зверская. До сотни километров эти двенадцать тонн брони разгоняют по асфальту в момент! У нас весь полк на них, за исключением роты разведки. Они на БМП. Но, может, тоже скоро на бэтээры пересядут. За год с лишним у них половина бээмпэшек осталась — какие духи поугробили, а какие просто свой моторесурс исчерпали. Они же из рейдов не вылезают.

Андрей, выслушав умозаключения замполита, спросил, где стоит его рота и как скоро он туда попадет.

Рыбин, сняв очки и протирая их от пыли, указал рукой в сторону, откуда несколько часов назад прилетел Андрей:

— Не так далеко, пятьдесят километров по хорошей дороге, а по пустыне восемьдесят и раза в три дольше ехать. Да вы, скорее всего, над ними сегодня пролетали. Крепость видели? Вот там КП роты и находится.

— А зачем по пустыне, если хорошая дорога есть? — уточнил Андрей.

— Вы там, после крепости, кишлак большой видели?

— Да, перед ним вертолеты как раз в сторону пустыни повернули, — ответил Андрей.

— Вот. Это потому, что кишлак этот давно уже не безопасен, обстреливают часто. В нем тысяч двадцать населения, и он, считай, уже полностью под духами, хотя в нем стоит подразделение афганской милиции, человек сто. Силами полка его от духов не очистить.

— А если совместно с афганской армией?

Замполит засмеялся и сам спросил Андрея:

— А вы за время пути эту армию где-нибудь видели? То-то. Мы здесь армия. Правда, пару раз брали их солдат с собой в рейды. Одна морока. То их слабит, то их крепит… — Он махнул рукой. — Что касается вашего отбытия, то я уже связался с ротой. Завтра к обеду за вами оттуда прибудет БТР, с ним и поедете.

На обратном пути за палаточным городком, предназначенным для расквартирования солдат, Рыбин подвел Андрея к большой глубокой яме размером три на пять метров и в глубину больше двух. Яму копали двое солдат. Рыбин посмотрел вниз и сказал им:

— Копайте живей! Немного уже осталось! Придурки!

Шагая дальше, он объяснил ситуацию.

— Это бойцы нашего взвода управления. Пользуясь тем, что их командир в отъезде, напились ночью браги, блудили по полку и замполита полка обматерили. Ох, уроды! Губы у нас нет, кроме вон той, — он указал на корпус старого бэтээра, лежавший без колес на песке. — Но там днем человек не выживет. Поэтому днем они яму под новый полковой сортир копают и ночуют в ней третьи сутки. Завтра докопают, выпущу на волю. Весело тут у нас. И рота, где вам предстоит служить, тоже одна из веселых! Имейте в виду. Командиры взводов своеобразные подобрались — с мухами в башке! Да и командир роты под стать им! Только успевай оправдываться перед начальством об упущениях в их воспитании. Я, что ли, их рожал и в ясли водил? Они мне уже в офицерских погонах достались такие идиоты! — Он с досадой пнул лежавший на дороге камень. — Ладно, отдыхайте, завтра будьте готовы. — Он оставил Андрея около двери комнаты и ушел.

Когда стемнело, заработали моторы дизельной электростанции, и территорию вокруг полка осветили прожекторы. Свет появился на столбах, в помещениях и палатках.

Андрей извлек из тумбочки купленный в Ташкенте томик стихов Омара Хайяма, лег на кровать и стал читать его четверостишия, неторопливо перелистывая слегка склеившиеся страницы.

— Подъем! — раздался снаружи голос дневального.

Андрей открыл глаза. Через простынную занавеску окна в комнату пробивался свет. Он не помнил, как уснул вчера. Томик стихов лежал на земляном полу рядом с койкой.

После завтрака он принялся слоняться по расположению полка в ожидании бэтээра из роты. На глаза снова попалась яма с нарушителями дисциплины.

Солдаты блаженно лежали на ее прохладном дне. Рядом стояли два пустых котелка с остатками перловой каши и фляжка с водой. Увидев Андрея, они встали.

— Вольно. Что, шахтеры, когда из забоя выйдете?

— Вероятно, скоро, — ответил один из них, белобрысый здоровенный детина с явным прибалтийским акцентом. — Дальше копать будет опасно. Там, по нашим расчетам, уже близко Америка. А если к нам через полковой сортир шпионы полезут? Но в другом случае, — не спеша и обстоятельно рассуждал он, — если до них все-таки прокопать — все дерьмо к ним улетать будет.

— О, це ж гарно буде! — живо включился в разговор второй, небольшого роста живчик, с лычками младшего сержанта на погонах. — О, то ж гарно, шо мы усим полком в ихний Пентагон срать будемо! — Он хлопнул в ладоши в предвкушении такой удачной перспективы. — А шо, як мы усею армиею ямок туда к ним понакопаемо? Писля нашей перловки мы им туда таку говняную цунаму зробымо!

— Конечно, это мы в любое время готовы! — поддержал шутливый тон Андрей. — Хоть кого дерьмом зальем, вне конкурса и за так! Нам бы только браги нажраться посильней!

— Нет, товарищ старший лейтенант, — снова неторопливо вступил прибалт. — Картина была иная. Я водитель бэтээра, Гриша — башенный стрелок. Мы с ним в час ночи из сопровождения колонны вернулись. Пошли на кухню, хотели пищи принять. Повара спят. Тогда мы пошли к моему земляку, кое-куда. Там мы покушали, браги выпили, только в меру. Идем спокойно назад. Гриша держит приемник, а я антенну из провода, чтобы волна лучше шла. Музыку слушаем. Из темноты нас грубо окликнули. А я и спросил его ласково, потому что сам был в хорошем расположении духа: «Чего тебе надобно, старче?! Может быть, тебе корыто разбить?!» Я не предполагал, что это замполит полка посты проверяет.

— Тут часовые зараз налетели! — затараторил живчик. — Ну, я-то быстро с приемником убег! А утром дывлюся, Сильвестр ямку копае! Ну я и сдався сам, другу на подмогу.

— Ладно, орлы! — сказал смеясь Андрей и, уходя, процитировал классика: — Не пропадет ваш скорбный труд и дум высокое стремленье!

— Это шо, за Америку, шо ли? — переспросил живчик.

— За нее тоже! — бросил он на ходу, направляясь в сторону штабных домиков, куда, поднимая густую пылюгу, подъезжал БТР.

По дороге он догнал замполита Рыбина, который, увидев его, указал на БТР:

— Ваши пожаловали! Блинов к командиру полка побежал, опять что-нибудь не так!

Издалека Андрей видел, как из верхнего командирского люка бэтээра выбрался офицер и быстро вбежал в штаб полка.

Рыбин тоже побежал в штаб, а Андрей не спеша шел по направлению к бэтээру. Скоро из штаба вышел командир полка с офицерами, а за ними вышли и военспецы. Все собрались у бэтээра. Андрей подошел сзади, остановился за их спинами и наблюдал.

В башне бэтээра вместо двух пулеметов находился один. Рядом с гнездом, где должен быть второй пулемет, на броне башни была вмятина с оплавленным вокруг нее металлом.

Двое солдат из бокового межколесного десантного люка выбросили на песок несколько автоматов Калашникова, подсумки с магазинами, гранатомет и шесть больших, хорошо упакованных тюков с вьючными лямками. Упаковку тюков быстро вскрыли штык-ножом. В некоторых из них были боеприпасы, в других автоматы иностранного производства в смазке.

Затем солдаты выволокли из люка за ноги окровавленный труп мужчины-европейца, одетого в афганскую одежду. На вид ему было лет тридцать — тридцать пять. Когда труп переворачивали, то из-под длиннополой рубахи на песок вывалились окровавленные кишки.

Один из военспецов, зажав руками рот, отбежал в сторону и срыгнул.

Андрей сделал над собой усилие, чтобы не последовать его примеру, поскольку завтрак, съеденный им с утра, настойчиво заторопился на свежий воздух.

— Блинов! А этого ты мне за каким сюда приволок?! — громко спросил командир полка, обращаясь к старшему лейтенанту, приехавшему на БТРе. — Мне что, в полку теперь кладбище неизвестного душмана устраивать?!

— Я для отчета, товарищ полковник! А то будет, как прошлый раз. Скажут, что я теперь миссию ООН раздолбал! А этот с духовскими документами, с картами караванных путей и записями. Остальные местные — без документов, я их и брать не стал, а то всех бы погрузил, не поленился бы! — громко отвечал тот, вытирая ладонью перепачканное пороховой сажей лицо.

— Разговорчики! Разошелся тут! — Комполка подозвал офицера штаба, дал распоряжение, указав на оружие, труп, и, снова обращаясь к старшему лейтенанту, сказал: — Иди в штаб, пиши рапорт!

Когда тот ушел в штабной домик, комполка посмотрел на военспецов, наблюдавших всю картину, потом на двоих солдат в грязной окровавленной одежде, стоявших у бэтээра, и удовлетворенно сказал:

— Командира — к ордену Красной Звезды, бойцов — к медали «За отвагу»! — и обнял по очереди каждого солдата. — Молодцы, ребята, отдыхайте!

Комполка подозвал Рыбина и распорядился:

— Позаботься, чтоб БТР от кровищи отдраили и оружие в порядок привели. — И уже тихо добавил: — Солдатикам налей по стакану и пусть отдыхают.

Командир и другие офицеры снова вернулись в штаб, а БТР с Рыбиным на броне покатил в автопарк. Подошли солдаты, завернули труп в плащ-палатку, собрали оружие, тюки и унесли.

Снова наступила тишина. О происшедшем напоминало лишь кровавое пятно на земле, которое ветер постепенно заметал песком. Андрей понял, что сегодня они вряд ли уедут в роту, и направился в общежитие.

Войдя в комнату, он повесил панаму на гвоздь, присел на свою койку и с силой потер лицо ладонями. Он пытался соединить уже имевшийся в его сознании образ врага, основанный на литературе, кино и спец-фильмах, просмотренных им в училище, с трупом, который он видел несколько минут назад. Именно с этим европейцем. Что заставило его забраться в эти пески в поисках собственной смерти? Думал ли он о том, что в какой-то момент на его пути может встретиться БТР, который по-своему допишет его биографию? Вероятно, да, но вряд ли предполагал, что именно сегодня его вид вызовет у кого-то тошнотный рефлекс.

Андрей снова потер лицо ладонями и мысленно подвел итог своим рассуждениям: «Кино вовсе не художественное. Долго и с речами помирать не придется. Тут кино документальное — словил пулю и брыкнулся как попало, зато с одного дубля и со стопроцентной достоверностью».

Он поднялся, достал папиросу и направился к двери.

В это время дверь распахнулась. В комнату вошел тот старший лейтенант, поджарый, немного выше среднего роста молодой человек, ровесник Андрея. Он был без головного убора. Его коротко стриженные волосы и усы были густо набиты пылью.

При виде Андрея его лицо утонуло в добродушной улыбке, как будто только что происшедшее случилось не с ним. Нос, сидевший плотной картошкой, слегка расползся в стороны, серые большие глаза прищурились. Он снял с плеча автомат Калашникова со складным прикладом, бросил его на койку и протянул Андрею руку:

— Здорово! Блинов Александр! Для хороших людей — просто Саня!

Андрей тоже улыбнулся и, пожимая руку, ответил в тон:

— Здорово! Ласточкин Андрей! Для хороших людей — просто Андрюха!

Блинов вытащил из кармана бутылку «Столичной» и поставил на тумбочку:

— Командир дал, но приказал не напиваться. А мы и не будем. Так, только гульнем малость, для порядка! Слушай, Андрюха, пока я отмоюсь, сгоняй на кухню. Там повар Степанов — мой земляк из Иркутска, скажи, что Блинов просил картохи пожарить с тушенкой.

Повар по фамилии Степанов оказался маленьким кривоногим бурятом. На просьбу Андрея он согласно закивал бритой головой и скороговоркой ответил:

— Готово почти уже. Как услышал, что земляк приехал, сразу приготовил. Он всегда картошку просит жарить.

Вскоре Андрей вошел в комнату с большой чугунной сковородой, на которой под крышкой шипела и брызгала маслом жареная картошка с кусками говяжьей тушенки. Степанов передал для земляка еще и пару слегка подсохших селедок.

Андрей поставил между кроватями две табуретки, опустил на них сковородку, нарезал сельдь и хлеб.

Блинов вернулся посвежевший и прямо с порога, заперев дверь на замок, скомандовал:

— Андрюха, наливай! Ща нервы полечим!

Они выпили, закусили. Блинов положил подушку к стене, оперся на нее спиной и глубоко вздохнул:

— Ну, полегчало. Я сегодня подумал было, что там, в кишлаке, к своему финишу добрался. Но, видать, еще не судьба. Видать, дистанция у меня подлиннее.

И, понимая интерес Андрея, неторопливо рассказал об утреннем событии:

— Вчера замполит по рации с командиром роты связался и сказал, что за тобой надо приехать. Мы утром с водителем на БТР прыгнули. Экипаж я брать не стал, чтобы позицию не оголять. Взял только бойца, у которого живот третий день болит, чтобы полковому доктору показать. Двинулись. Кругом, по пустыне, не поехали, долго слишком. Хотя, как теперь показала практика, надо бы. Ну, доехали мы, значит, до кишлака. Кишлак здоровенный, и духи в нем последнее время часто постреливать стали. Объехать его невозможно. С левой стороны горы, а с правой, примерно в середине, глубокий овраг. Едем по окраинной улице. Улицы у них узенькие — впритирку двигаемся, не разгонишься. Половину кишлака уже проехали. А дальше улица прерывается. Слева — он повел рукой в сторону, — открывается пустырь с развалинами старой крепости, наверно, еще времен Александра Македонского, а справа стены глухие. Оказались мы как на ладони — отличная мишень для тренировок по движущейся цели. Тут по нам из этих исторических развалин гранатометом и шарахнули! — Он ударил кулаком в ладонь. — Благо что промазали. Граната прямо перед носом бэтээра пролетела и в стену угодила.

Я водителю ору — давай огородами уходи! Пустырь мы проскочили и снова в улицу въехали. Сам я за пулеметами, а стрелять некуда, вокруг стены высоченные. Думаю, сейчас духи сзади выбегут, еще раз шарахнут, и застрянем мы тут, как щепка в заднице! Но водила молодец, под горку разогнался, стену справа проломил и газу. Выскочили в сторону пустыни, как раз за оврагом. Жмем на всю. Я по кишлаку пострелял, для приличия. В ответ ничего. Ну и едем, Бога благодарим! До барханов с полкилометра оставалось.

Спускаемся, значит, с пригорка, — он повел ладонью вниз, — там арык, на бэтээре перескочить его плевое дело, а впереди, из-за бугорка, караван из нескольких верблюдов, тоже в сторону пустыни бежит! Мы за ними. Каравану уже метров двести до барханов осталось. Если за них уйдут, не достанешь. На бэтээре в барханы лезть в таких обстоятельствах опасно. Там для него маневра нет, да и нас всего двое стрелков, не считая водителя. Короче, гоним к каравану, а нам оттуда снова из гранатомета — привет по башне! Видел вмятину? Рикошетом прошла! Так стеганула! Я думал, у меня башка вместе с башней оторвалась! — Он на секунду ухватился за голову обеими руками, словно пытаясь удержать ее на месте. — Обошлось, башка целая, только гудела сильно! Шлемофон мозги спас. Один пулемет все же повредили. Остался только крупнокалиберный. Ну, я из него того гранатометчика сразу укосил, пока он другую гранату заряжал. Потом всех до одного верблюдов укосил, чтоб груз на месте остался. Несколько духов рванули к барханам. А мы им, — он помахал указательным пальцем из стороны в сторону, — добежать не дали. Я из пулемета, а больной боец из автомата через бойницу.

По рации из роты подмогу вызвал. С час, пока они до нас доехали, катался рядом и постреливал по кругу. Наши приехали, все посмотрели. Мы погрузились — и сюда. Остальное ты уже видел.

— Видел! — восхищенно воскликнул Андрей. — Я бы так, наверное, не смог!

— А куда бы ты делся? Смог бы! Наливай! А то что-то не забирает! Может, мне командир бракованной водки дал? — Он засмеялся, подвигая стаканы на середину импровизированного стола.

Опрокинув еще, они слегка охмелели, черпали ложками плавающую в тушеночном сале картошку и с большим удовольствием ели подсохшую, пожелтевшую от долгого хранения селедку. И казалась им эта еда лучше любой ресторанной.

— Слушай, Сань, а зачем ты того духа сюда привез? — не утерпел Андрей, слышавший, как возмущался командир полка.

— Для отчета, Андрюха, для отчета! — Блинов поднял вверх указательный палец. — Был со мной случай в апреле месяце.

Стояла тогда наша рота километрах в ста пятидесяти отсюда в сторону Герата. С месяц объект один охраняли, пока танкисты нас не сменили. Пришло время за жратвой в полк ехать. Ну и поехали. Впереди грузовик — «Урал» бортовой, за ним я на бэтээре с экипажем. Едем по степи. Пылища от «Урала», — он повел рукой перед глазами. — Вообще ни хрена не видно, а дорога узкая, в сторону не отъедешь — овраги. Вот мы на бэтээре и приотстали порядком.

Там при выезде на асфальт пост афганской армии всегда стоял. Они нашу технику никогда не тормозили, потому что права не имеют. Да и за каким, спрашивается, им нас тормозить?

Ну вот, «Урал», значит, от нас оторвался, подъезжает к посту, а там вместо этой армии духи в чалмах, с автоматами. Автоматы нацелили на него и машут, чтобы остановился. Один прямо посередине дороги стал и целится. Уроды! Думали, наверное, что он один, без прикрытия, от нечего делать катается. Водила на «Урале», конечно, по газам, того духа переехал и удирать. Духи по машине стрельбу открыли. Кузов весь продырявили, но водила цел остался. А я уже к тому моменту из пылюги-то выехал, — Блинов, ехидно улыбаясь, погрозил над своей головой указательным пальцем, — и издалека наблюдаю, как они из нашей машины дуршлаг делают.

Я пулеметчику — отсекай их! Короче, мы по ним, они по нам. Метров за сто до них я с пехотой из бэтээра десантировался. Хибару ихнюю, где они засели, наш гранатометчик с двух выстрелов раздолбал, чтоб не застила, а мы под прикрытием бэтээра перебежками быстро до них добрались. Кого успели, укокошили. Сами без потерь. Несколько духов все же умотали. Ну и ладно, мы не погнались. Оружие духовское собрали и в полк. В полку доложил, прям как сегодня. Целый день в героях ходил! На следующее утро жратву погрузили и назад в роту уехали.

Через неделю меня по рации в полк требуют. Думал, медаль дадут. В полк еду, прикидываю, кому из бойцов, которые тогда со мной были, какую медаль просить — кому «За отвагу», кому «За боевые заслуги». Не могу же я один наградиться! Зря думал. Медали не подвезли. — Блинов махнул рукой: — Выливай остатки, Андрюха!

Они допили водку, закурили, и Блинов продолжил повествование.

— Дня через три-четыре после той пальбы в полк заявились представители их властей и давай валенки наизнанку выворачивать. Говорят, что мы тогда раздолбали пост их революционного ополчения. О, едрены палки! — Блинов начал загибать пальцы на руке. — Во-первых, нас не предупредили, что это ихнее сознательное и прогрессивное революционное ополчение. У них что, на лбу написано, что они не духи? Во-вторых, чего им не объяснили, что нас тормозить нельзя? В-третьих, чего они пальбу затеяли? И за каким ежиком на дорогу перед машиной с автоматом выбегать?! Я так примерно и объяснялся. Все, как было. Потом и солдатиков моих допрашивали. Военный следователь приезжал. Не шутка.

В общем, стали на меня документы собирать, характеристики составлять.

И представь себе, наш карась позорный — замполит Рыбин, говнюк, написал, что я, видите ли, пассивно принимал участие в политзанятиях при изучении материалов партсъездов и еще там чего-то такого!

Командир полка ему эту маляву назад завернул и сказал, чтоб написал, как на себя. Характеристика получилась объективная, как на маршала!

Больше месяца меня трепали, как половик. Потом все утихомирилось. Вот, Андрюха, я и привез духа для отчета, на всякий случай. А так, конечно, больше для куражу. В отместку за потраченные нервы. Хотя, наверное, зря. Но командир не в обиде. Там документы, говорит, важные и карты.

Блинов поднялся. Отомкнул дверь и сказал:

— Посиди, я быстро.

Через несколько минут он вернулся, снова замкнул дверь и вытащил из-за пояса еще одну бутылку со словами:

— Эта не бракованная, земляк выгнал из какой-то хрени.

Самогон был вонючий, но убойный.

Они долго говорили обо всем на свете, о чем могут разговаривать молодые, только начинающие по-настоящему осознавать эту жизнь люди. Блинов показывал фотографии на стене, на которых были его родители, двое братьев и друзья по военному училищу. Ночь, как бывает в таких случаях, пришла не спросясь.

Утром в дверь постучали. Блинов отворил. На пороге появился солдат.

— Товарищ старший лейтенант, БТР готов. Оружейники новый пулемет поставили, патроны пополнили. Можно ехать.

— Ладно, скоро поедем. Иди, завтракай и подгоняй сюда.

Они умылись, заварили крепкого чаю и пили его вприкуску с рафинадом.

Андрей поинтересовался у Блинова о судьбе своего предшественника.

— Ушел в Союз на повышение командиром роты.

— А чего это замполит нашу роту веселой назвал?

Блинов поставил кружку с чаем на тумбочку и закурил.

— До вчерашнего дня мы вроде как были не в почете. Но, может, сейчас что и изменится. Я вроде теперь реабилитировался.

Андрей тоже закурил и снова спросил:

— Сань, ты же не один в роте, за что он на всю роту окрысился?

— Есть за что. — Блинов засмеялся и закашлялся от дыма папиросы. — Первым у нас фраернулся на весь полк лейтенант Димка Вавилкин — командир второго взвода, единственный женатик из нас четверых. Слушай, как было. После того, как нас сюда перебросили, жизнь у нас здесь, понятное дело, по-другому пошла, в отличие от стационарной части в мирное время. Отбой и подъем здесь дело весьма условное, потому что чего, спрашивается, солдат поднимать в шесть утра, когда они в пять только вернулись. Кто спал ночью, того понятно — поднимай. Для этого есть дневальные, которые проорут кому надо. Согласен?

— Согласен, — кивнул Андрей.

— Правильно. Я тоже согласен. Но у нас тут не все такие согласные, как мы с тобой. У нас тут по старинке, всех утром под трубу полкового трубача поднимали, — он приставил кулак ко рту. — Ту-ту-ту-ту-ту-ту-ту!!! Жалко, не под оркестр!

В общем, Димка возмутился как-то вслух по этому поводу. А солдаты из его взвода оказались с ним вполне согласные. Но не сказали, что исключительно из большого уважения к нему они этот вопрос собрались урегулировать своими силами и по своему усмотрению. В общем, каким-то образом они ту трубу уперли и в пустыне закопали. А когда они ее закапывали, видно, кто-то их усек и начальству настучал. Тут, конечно, можно было бы и отбрехаться. Мол, не мы это, мало ли солдат, кроме нас, в полку! Но самое смешное то, что эти олухи трубу не просто так закопали, а вложили внутрь ее письмо к потомкам! Представляешь! — Блинов хлопнул ладонями себя по коленям и захохотал. — Они, придурки, написали, что, мол, когда через века археологи найдут эту трубу, то пусть знают, что в этих краях несли нелегкую службу такие-то солдаты из такого-то взвода под командованием такого-то командира!

Андрей с Блиновым долго смеялись, после чего он закончил эту историю:

— Димке за это нагорело, и в полку ему дали прозвище — Дирижер. Но он не обижается, даже сам для связи себе такой позывной взял. Но, кстати, после того случая по утрам дудеть перестали.

Погоди, Андрюха, это еще не все в плане характеристики личного состава! — Блинов снова хлопнул себя по коленям и громко засмеялся. — Недавно отличился еще и командир третьего взвода! Он поехал в Союз с желтухой, а справку привез от триппера!

Андрей подскочил, расплескав чай:

— Бочок? Вася? Да мы с ним в поезде до Ташкента ехали! — он радостно потряс кулаком.

В это время за дверью послышался шум подъехавшего бэтээра.

Блинов поднялся.

— Ну вот, Андрюха. Теперь ты тоже славный представитель нашей боевой роты. Уж не подведи нас, таких! Поехали, что ли?

БТР стоял прямо у дверей. Они забрались сверху на броню. Блинов положил рядом свой автомат. Оружие Андрея находилось в роте, поэтому Блинов снял со своего ремня кобуру с пистолетом Макарова и передал его Андрею:

— Держи, мало ли что.

Пока Андрей надевал кобуру на ремень, к бэтээру подбежал солдат.

— Товарищ старший лейтенант, я с вами назад поеду!

— А живот как? — спросил Блинов. — Я тебя обратно в полк не повезу, учти!

— Живот нормально! Дизентерии нету! Мне пилюлек с собой много дали! На всех хватит! Чего я буду здесь загорать?

— Ладно, садись за пулеметы, а мы сверху прокатимся. — Блинов наклонился к водительскому люку и сказал: — В объезд по пустыне поедем. Хватит нам пока острых ощущений. Тормознешь у трубопроводчиков на повороте. — И, обращаясь к Андрею, добавил: — Кореша проведаю, тебя познакомлю. Он в инженерных войсках. Они горючее из Союза качают по трубопроводу.

БТР заревел двигателями и скоро, покинув пределы расположения полка, быстро покатил по асфальтовой дороге, пролегающей по самому краю пустыни. По обочине дороги тянулся трубопровод малого диаметра. Они сидели на броне, свесив ноги в передние люки. Сильная жара еще не наступила. Со стороны гор дул легкий прохладный ветер.

Андрей с удовольствием подставил лицо ветру и смотрел по сторонам. Рядом на броне сидел Блинов, обычный, нормальный парень, а где-то в роте находился его знакомый прапорщик Бочок. Он постепенно переставал воспринимать войну как явление таинственное, малопостижимое для его ума. Исчезли мучившие до сих пор сомнения о его пригодности в здешних условиях. Вокруг были такие же парни, как и он сам, исполняющие свой долг перед Отечеством, защищая его рубежи на дальних подступах.

Километров через пятнадцать БТР сбросил скорость и остановился у небольшой заставы. Кроме техники охраны, в капонирах стояли дизельные моторы, приводящие в движение насосные установки по перекачке топлива.

Блинов спрыгнул с брони и позвал Андрея за собой.

Навстречу им шел прапорщик, небольшой пузатый мужичок, лет тридцати с гаком. Из-за полноты, даже в условиях относительной утренней прохлады, у него виднелись большие потные круги на форме в области подмышек, на спине и животе. Его лицо с широкими скулами, мясистым носом и заметным вторым подбородком было сосредоточенно-серьезным.

Блинов шутливо поприветствовал его:

— Все, что создано народом, защитим трубопроводом! Здорово, Ковальчук! Где Сидоров?

— Здорово. — Ковальчук пожал им руки и серьезно сказал: — Ты, видно, не знаешь, в госпитале он.

— А что такое? — посерьезнел Блинов.

— Да обычное. Ранен в плечо и в легкое. Насквозь пуля прошла. Но сказали, что не очень опасно для жизни. Еще у нас двое контуженных.

— А что случилось? Давай рассказывай! — нетерпеливо просил Блинов.

— Да ясно что. Духи за последнюю неделю по трассе до кишлака три раза трубопровод ночью подрывали. Мы на это время прокачку прекращаем, а утром, когда свиднеется, латаем его. В последний раз разведчики из вашего полка духов на засаду словили. Но духов оказалось немерено. Так и поперли на них из пустыни. Слышим, они по рации подмоги из полка просят. Мол, у них уже убитый есть. А к ним из полка-то когда еще доскачут? Тогда капитан Сидоров десять человек из наших взял и к ним на бэтээре по кювету добрался. Я тут остался за него, сам ничего не видал, только издали. Стрельба была долгая, со взрывами. Когда из полка подмога пришла, духи уже в пустыню утекли и своих дохлых с собой утащили. Ловко у них получается. Но им тоже попало от наших. Кровищи с их стороны дороги было много. Я утром видел.

— Да ладно про кровищу трепать, что с Сидоровым произошло? — перебил Блинов.

— Да что, попали в него! А как? В потемках, говорят, не видали, только слышали, как он закричал в материк. Оттащили в сторону, он сознание и потерял. А контуженые наши до приезда ваших отстреливались. Только потом блевать стали кровью и равновесие терять. Их тоже забрали в санбат.

— Ясно, Ковальчук. Ты писать умеешь?

— Умею, конечно, я ж десятилетку кончил, — серьезно ответил прапорщик.

— Молодец, я так и знал. Ты, Ковальчук, счастливый обладатель дара рассказчика! Ты, как чего кому рассказываешь, потом сразу записывай за собой. В старости вот такие мемуары получатся! — Блинов поднял вверх большой палец и, пожимая ему руку, прощаясь, сказал: — Ну, будь. Береги хозяйство до возвращения Сидорова. Как от него весточка придет, привет от меня передавай и адресок запиши, где он лечится. Пока!

Они снова забрались на броню. Блинов задумчиво сказал:

— Может, и не вернется Сидоров, ранение серьезное. В Союзе, скорее всего, служить оставят. Главное, живой.

БТР свернул с дороги и направился в пустыню по колее, наезженной тяжелой бронетехникой. По сторонам потянулись невысокие барханы из желто-рыжего песка. Объезжая их, БТР двигался медленно и плавно, как корабль, покачиваясь на волнах. По мере продвижения в глубь этого царства песка барханы становились все выше. Некоторые из них достигали высоты трехэтажного дома. Колея время от времени терялась, занесенная песком, но потом местами появлялась вновь.

Иногда на песке встречались змеи, ящерицы и черепахи.

— Смотри, смотри! — Андрей тронул Блинова за локоть и указал в сторону, на край бархана. — Глянь — крокодил!

По песку неторопливо шествовал коричневый варан размером больше метра в длину. Увидев БТР, он остановился, замерев на кривых коротких лапах, и повернул в его сторону свою мощную голову, несколько раз высунув длинный темный язык, всем своим видом подчеркивая превосходство хозяина этих мест.

— О, да этой дряни здесь много! — махнул рукой Блинов. — Босиком ходить не советую. Можно на скорпиона, на фалангу или на змею наступить. Они сейчас, пока пекла нет, поверху ползают, а потом все в песок зароются, до вечера.

Меж тем воздух заметно разогревался. Небо быстро меняло цвет, превращаясь из утреннего голубоватого в белое, обесцвеченное ярким палящим солнцем.

Через пару часов плавания по пескам Блинов крикнул водителю:

— Давай на наше место! Повыше зарули! Человеку красоту покажем!

БТР, загребая песок всеми восемью колесами, свернул в сторону и медленно пополз наверх по пологому склону высоченного бархана. Достигнув его вершины, он остановился.

Вокруг до самого горизонта простиралось гладкое море воды. Было такое впечатление, что они стоят на песчаном острове. Зрелище было настолько неожиданным и красивым, что Андрей, ранее слышавший о миражах в пустыне, все равно поддался этому обману природы и молчал, затаив дыхание от восторга.

— Ага! — кивнул Блинов, наблюдая его реакцию. — Я тоже первый раз, когда увидел, думал, что сбрендил. Красиво как! Только корабликов с парусами не хватает! Но это еще что, если вечером проезжать будешь, обязательно остановись здесь. Когда миража нет, картина под закат фантастическая. До самого горизонта ничего вокруг, кроме песка. На что у нас в Сибири красот разных без счета, но тут, Андрюха, у меня возникает такое необъяснимое чувство, будто бы я здесь родился и душа моя здесь много раз уже бывала. Понять невозможно! Хочется сесть среди этих песков и остаться тут навсегда. Хотя! Чем черт не шутит! Война кончится, женюсь на местной красавице и останусь. Буду по пустыне им нашу водку караванами возить.

— Да как же вы, товарищ старший лейтенант, определите, кто из них красавица? Они же все в паранджах! — крикнул водитель из люка. — Как в кино будете просить, чтоб личико открыла? Достанется какая-нибудь завалящая! Вон и Петруха в кино зазря голову сложил, Гюльчатай — так себе бабенка! Вы к нам в Донецк жениться приезжайте. У меня сестра красавица! К вашему приезду еще подрастет.

— Малолетками не интересуюсь! Поехали, сваток! Сползай помаленьку задним ходом!

БТР продолжал свое лавирование меж барханов, пока не выполз на открытое пространство. Пустыня внезапно расступилась, образовав ровный степной коридор шириной около сотни метров. Водитель дал газу и, поднимая густую пыль, на скорости повел бронемашину в сторону показавшихся на горизонте гор.

Блинов крикнул Андрею:

— Километров пятьдесят осталось! Давай внутрь, опасный участок! Только люк не закрывай! Если кумулятивной гранатой стеганут, с закрытыми люками от давления и температуры сразу шпротами станем!

В бэтээре было жарко. Спасал ветер, прорывающийся через открытые люки. Водитель опустил бронированные пластины, закрыв передние смотровые окна, и управлял бэтээром, глядя в узкие триплексы. Блинов занял командирское место рядом с водителем, открыл бойницу, установил в нее автомат и приказал солдату за пулеметами:

— Не спи, крути башней. Я тоже буду посматривать! — прильнув к триплексу командирского смотрового прибора, поворачивая его из стороны в сторону.

Андрей тоже открыл бойницу и смотрел в нее. Не было смысла доставать пистолет, который являлся оружием ближнего боя и был непригоден для стрельбы в таких условиях. Скоро глаза устали от мелькания барханов. Он откинулся на спинку жесткого сиденья и молчал, не желая мешать остальным.

Через несколько километров Блинов приказал водителю:

— Тормози, посмотрим, что там у десантуры случилось.

Впереди стояли четыре гусеничные боевые машины десанта с развернутыми в стороны башенными орудиями. Часть десантников заняли позиции на барханах с обеих сторон дороги, другие находились рядом с техникой. Они с Блиновым подошли к офицеру — рослому русоволосому парняге с уставшим, небритым лицом и темными кругами вокруг глаз.

— Здорово, помощь требуется? — спросил Блинов.

— Здорово. Спасибо, сами управимся. Бээмдэшка разулась, — он указал на бронемашину, стоящую без гусеницы. — Скоро уже обуем. На мину вчера наскочила, катки повреждены. Второй раз останавливаемся, гусеница соскакивает. Но, думаю, доберемся до своих. Батальон вперед ушел, а мы чуток приотстали. У ваших на перекрестке заночуем, заодно катки подладим. Дойдем.

— А экипаж в порядке? — спросил Андрей.

— В порядке. Рванула прямо под гусеницей. Если бы под брюхом, было бы хуже.

— Куда вас носило-то? — интересовался Блинов.

Десантник отвечал спокойно и монотонно. В каждом его слове чувствовалась усталость, накопленная, судя по всему, не за один день.

— Вдоль Амударьи в сторону Хайратона неделю по кишлакам ходили.

— Удачно сходили?

— Да так, — он пожал плечами. — Не очень сходили.

— Потери?

Десантник кивнул и сплюнул сквозь зубы на песок:

— Два месяца назад мы уже по этому маршруту двумя ротами прошли. Тогда нормально прошли, с некоторыми незначительными перестрелками. А в этот раз, по сведениям разведки, духи один из кишлаков полностью заняли, поэтому мы всем батальоном пошли. Этот кишлак два дня взять не могли. Духи хорошо встретили. Две бээмдэшки в первую же нашу атаку спалили. Вокруг кишлака они настоящие фортификационные сооружения устроили с несколькими безоткатными орудиями. По всем правилам военной науки. Вооружение у них современное и в достатке. Видно, что руководство боем с их стороны вели знающие люди. Когда после нескольких попыток прорваться в кишлак стало ясно, что сил у нас маловато на этот укрепрайон, а больших потерь без поддержки не избежать, вызвали вертолеты. Четыре «крокодила» прилетели. По паре заходов по духам сделали, а на третий одного из них духи крупнокалиберным пулеметом повредили. Он прямо за нами кое-как сел. Кишлак мы взяли. Дороговато обошлось. Хорошо, что вертушки были, мы хоть раненых на них отправили. Убитых с собой везем.

— А пленных много было? — спросил Андрей.

— Эти в плен не сдавались. — Десантник снова сплюнул, прервав рассказ, и, как бы подводя итог, после паузы добавил: — Духи уже не те, что год назад. Воюют, как регулярная армия. Ладно, мужики, — он пожал им руки — давайте, удачи.

— Бывай, — сказал Блинов. — Если что, нашу частоту знаешь? Ближний к тебе — Дирижер.

— Знаю. Счастливо!

Подходя к бэтээру, Блинов произнес:

— А вчерашний караван, Андрюха, как раз в ту сторону шел. Готовятся духи.

Они снова помчались по степному коридору. По мере продвижения горная гряда просматривались все более ясно и, наконец, приобрела черты громадных островерхих скал.

Впереди показался перекресток. Это была та самая дорога, которую Андрей наблюдал из вертолета. БТР свернул на нее и в скором времени подъехал к уже знакомой с высоты полета крепости.

— Все, приехали! Мой взвод здесь на КП роты стоит, а твой в сторону того самого кишлака, ближний к нему, — Блинов указал рукой на горы.

В воротах крепости по-прежнему стоял БТР. В широком внутреннем дворе находились два «ЗиЛа» с цистернами, один из которых был заправщик, другой — водовоз. Позади них дымила походная кухня. По внутреннему периметру крепости к стенам были пристроены помещения, в которых располагался личный состав. Они с Блиновым зашли в одну из комнат. Внутри была обычная обстановка — кровать, тумбочка и пара табуреток. На тумбочке стоял транзисторный радиоприемник. В комнате никого не было.

Вслед за ними вошел офицер с капитанскими погонами. Бритая голова, густые черные брови, темно-карие большие глаза и орлиный с горбинкой нос над пышными черными усами безошибочно выдавали в нем горца.

Андрей понял, что это командир роты, и доложил:

— Товарищ капитан, старший лейтенант Ласточкин прибыл в ваше распоряжение для дальнейшего прохождения службы.

— Вольно, — пожимая ему руку, ответил капитан совершенно без акцента, что не вязалось с его внешностью. — Я командир роты. Фамилия моя Барсегян. Зовут Карен. Ты, Ласточкин, у нас, стало быть, командир четвертого взвода. Как зовут?

— Андрей.

— Хорошо, садись, Андрей, — он указал на табуретку и обратился к Блинову: — Нормально доложил вчера в полку?

— Нормально. Командир доволен, бутылкой премировал.

— Я так и понял, несет от вас обоих, как с дрожжевого завода! Рядом стоять невозможно! Садись.

Барсегян посмотрел на Андрея и, подняв вверх указательный палец, строго сказал:

— Объясняю раз и на всю жизнь! Выпиваем только вне службы. То есть в полку, когда находимся на отдыхе после рейда. И только по достойному поводу с моего разрешения! Повторяю — по достойному! В остальное время исключено. Никаких боевых ста граммов! Это дурь! Пьяный командир — предатель! Ясно?!

— Так точно! — Андрей встал смирно.

— Вольно! Садись. — Барсегян сбавил обороты в голосе и спокойно добавил: — Это не я так решил, Андрей. Жизнь так решает. У нас солдатики — пацаны еще, а с той стороны духи, которые, между прочим, на своей земле воюют, и наемники с ними. А для тех вообще война — работа, и выучка не два года срочной службы! Мы должны трезво соображать, когда посылаем своих пацанов и сами ходим с ними по краю того света. А пьяный командир может этот край и не различить. Сам переступит и их с собой потянет. Нарушение моего приказа буду считать кровной обидой до конца жизни. Вчерашний повод считаю достойным, тем более что комполка разрешил.

Он пожал руку Блинову со словами:

— Поздравляю, Саша. Рыбин вчера вечером по связи сказал, что тебя к ордену представили. Сейчас пообедаем и отвезу Ласточкина в его взвод. А пока, Андрей, расскажи нам свою биографию и чем ты теоретически можешь у нас отличиться, чтобы мы, как родные люди, знали, от чего тебя оградить. У нас все с отличиями, Блинов, наверное, тебя уже посвятил, — и вопросительно посмотрел на него. Блинов в ответ кивнул.

Андрей быстро пересказал свою двадцатипятилетнюю жизнь и в конце добавил:

— Явных отличий пока не имею.

— Хорошо. Дай-то бог. Надо тебе выбрать внутриротный позывной. Сам предложишь? Я запишу в листок связи. Позывной себе каждый сам выбрал. Вот, посмотри. — Барсегян протянул ему лист, где напротив его фамилии было пустое место. Остальные были заполнены.

Андрей вернул листок.

— Напишите — Птица. В училище меня так друзья звали.

— Отлично звучит! Птица!

Барсегян карандашом внес запись.

После обеда Андрей получил свой автомат и пистолет. Они с Барсегяном вышли из крепости к дороге. Мимо проходила колонна автомашин в сопровождении бэтээров. С бэтээра, идущего во главе колонны, сидящий на броне солдат помахал им рукой. Барсегян помахал в ответ и сказал:

— Наши, из второго батальона, колонну повели.

Барсегян решил заранее ввести Андрея в курс дела.

— Сейчас взводом командует твой заместитель — сержант Шестак, белорус. Умный парень. Третий месяц командует. Я его агитирую в военное училище поступать. Ему до дембеля еще полгода, а мы ему направление дадим через полтора месяца. С Афгана его, считай, без экзаменов в любое училище возьмут, к тому же у него медаль «За боевые заслуги». Наградили за успешное командование взводом в последнем рейде. Вот только он упирается, хочу, говорит, геологом стать, мир посмотреть. Я ему: военным станешь — наглядишься. Может, ты его еще поуговариваешь осторожненько. Парень — уже готовый командир.

— Постараюсь, — Андрей улыбнулся такой перспективе.

— А так вот что. Взвод стоит в пяти километрах от кишлака, где Блинов на засаду и караван нарвался. Задача твоего взвода — охранять участок дороги от тамошнего перекрестка до первого отделения взвода Блинова. Это полностью подконтрольная тебе зона. Основная задача — безопасность прохождения нашей техники и оказание содействия саперам при разминировании дороги. Дорога, сам видел, в ширину метров триста — степь, но есть несколько мест, где она сужается из-за оврагов, — он указал на карте места, отмеченные крестиками. — Вот там-то духи мины и устанавливают. На твоем участке такое место одно — узкий перешеек, примерно в километре от кишлака. Днем его прикрывай. Самостоятельных ночных засад не устраивай. Утром с саперами это место пройдете. — Он указал на стоящий в капонире гусеничный тягач с большими чугунными противоминными катками, установленными спереди, для быстрого подрыва мин, и бульдозерным ножом сзади. — Его к нам из саперного полка прикомандировали. А ночью охраняете себя. Духам нравится по ночам наши позиции проверять. За прошлую неделю было два ночных нападения. Отбились, правда, раненый есть. Одно из них, кстати, позавчера было на позицию Шестака.

— А что в кишлаке? — спросил Андрей, указывая его на карте.

— В кишлаке духи, — спокойно ответил Барсегян и посмотрел на Андрея. — Не вздумай туда соваться, даже случись тебе их преследовать.

— Так ведь в нем же вроде милиция афганская базируется?

— Базируется. Но, предполагаю, живы они там до сих пор только потому, что с духами сговорились. Поэтому, когда эти милиционеры к вашим позициям будут подъезжать, не подпускай, вплоть до стрельбы. На форму внимания не обращай, не остановятся — открывайте огонь, не раздумывая. Из их армии и той же милиции уже многие на сторону духов перешли вместе с оружием и техникой.

— А где стоит Бочок?

— А вы что, знакомы?

— В поезде до Ташкента вместе ехали.

— Так это он, выходит, тебя вспоминал, когда я у него канистру с самогоном изъял до лучших времен! — Барсегян рассмеялся. — Говорит, я лучше бы ее со старлеем в поезде выпил, чем теперь ждать неизвестно сколько, пока весь самогон испарится! Его взвод крайний в противоположную сторону.

— Можно еще вопрос? — спросил Андрей, как бы раздумывая, задавать его или нет.

— Давай спрашивай, что считаешь нужным.

— Когда наша очередь в рейд идти?

— Торопишься? — Барсегян слегка усмехнулся и сощурил глаза. — Не торопись, находишься. По моим подсчетам примерно дней через пятнадцать-двадцать. Первый батальон вернется, второй, который сейчас на КП полка стоит, нас сменит. Мы на КП станем на пару недель. Передохнем, подготовимся и двинемся.

— Сколько в рейде будем?

— А это как сложится. Обычно от недели до трех, как пойдет. Первый батальон вторую неделю в рейде, я слышал, уже с потерями. Так что не торопись. Хорошо изучи личный состав взвода, чтобы знать, с кем воевать будешь. Особое внимание уделяй огневой подготовке, на строевую время не трать. После рейда в полку строем походим и песни попоем. Здесь только стрельба и метание гранат.

Барсегян свернул карту, снял с головы панаму и, глядя на горы, проведя ладонью по своему бритому черепу, задумчиво добавил:

— Думаю, скоро нам всем здесь станет жарче, чем летом. К этому надо готовиться, в первую очередь бойцов морально готовить. Ну а пока поехали осматривать твое хозяйство.

БТР, стоявший в воротах крепости, медленно вырулил на дорогу.

Они уселись сверху на броню. По пути дважды останавливались. Барсегян лично представлял бойцам каждого отделения взвода их нового командира. Наконец они подъехали к последнему, третьему, отделению. Картина расквартирования была, как и везде. Блиндаж, укрытый сверху маскировочной сетью, БТР в капонире и окопы. Личный состав отделения уже был построен для встречи командиров.

Во главе строя стоял сержант. Андрей понял, что это и есть тот самый его заместитель Шестак, которого Барсегян прочил в офицеры.

Но в представлении Андрея его образ был несколько иным. Он ожидал увидеть высокого, мужественного на вид и подтянутого вояку с медалью на широкой груди. А перед ним стоял маленький, худой, кривоногий, длиннорукий боец. Казалось, что форму таких размеров должны продавать только в детских магазинах. Создавалось впечатление, что его узловатые пальцы не могли выпрямиться до конца, когда он отдавал честь офицерам и докладывал об отсутствии происшествий во время несения службы.

Окончив доклад, сержант Шестак улыбнулся. Добрее улыбки Андрей, наверное, за свою жизнь не встречал. Большие губы сержанта расползлись в стороны и скрылись где-то за скулами. Немного удлиненный нос задрался кверху. Серо-зеленые глаза излучали при этом наивный приветливый восторг от радости встречи. Андрей тоже не смог сдержать улыбки и, нарушив субординацию, раньше Барсегяна протянул сержанту руку, на что Барсегян совершенно не отреагировал и, здороваясь с Шестаком, сказал:

— Радуйся, передохнешь теперь. Устал один взводом командовать?

— Никак нет, товарищ капитан! — так же с улыбкой ответил Шестак.

Барсегян, обращаясь к строю, громким голосом представил Андрея:

— Это ваш командир взвода — старший лейтенант Ласточкин. Опытный офицер с отличным послужным списком. Он теперь для вас и папа, и мама! Желающие прожить долгую и счастливую жизнь должны беспрекословно исполнять его приказы! Вопросы есть? — строго спросил Барсегян.

Шестак перестал улыбаться, вытянулся по стойке «смирно».

— Никак нет!

— Вольно, разойдись! — скомандовал Барсегян. — Шестак, доложишь командиру обстановку со всеми тонкостями, а я поехал. Мне надо еще по всем взводам проскочить. Служите!

Он быстро вскочил на броню, как в седло. БТР развернулся и двинулся в обратном направлении.

Бойцы разошлись. Андрей с Шестаком остались вдвоем.

— Пойдемте, товарищ старший лейтенант, покажу место жительства.

Слегка пригнувшись, они вошли в блиндаж, вход которого был соединен с окопами.

Блиндаж был достаточно просторный, представлял собой большую квадратную комнату с земляными стенами и деревянными перекрытиями сверху. Внутри можно было свободно стоять в полный рост. В центре блиндажа на полу стоял большой деревянный ящик, заменяющий стол. Над ним висели две лампочки, питающиеся от автомобильного аккумулятора. Вдоль стен стояли деревянные нары, вполне пригодные для размещения всего личного состава отделения. В углу находилась небольшая круглая чугунная печка-буржуйка с выведенной вверх через перекрытия трубой. За ней в коробе горкой лежал уголь.

— Ваше место в углу, — Шестак указал на нары, рядом с которыми стояла единственная тумбочка.

Андрей бросил на нары вещи, огляделся вокруг и сказал:

— Нормально. Ну, давай, сержант, вводи в курс дела.

Они вышли из блиндажа, забрались на БТР, уселись на его башню для лучшего обзора, и Шестак начал докладывать о состоянии дел:

— Во взводе двадцать семь человек личного состава, не считая вас, то есть три отделения по девять человек экипажа бэтээра. Порядок несения службы в каждом отделении такой: днем три человека, включая водителя, ночью — шесть. С постепенной сменой одного человека с дневной смены на ночную, боец полноценно отдыхает только каждую пятую ночь.

— А почему меняете по одному, а не по два? — уточнил Андрей.

— Приказ командира роты — водители спят каждую ночь, потому что раз в три дня они заступают на целые сутки в патрулирование. Сегодня патрулирует участок нашего взвода БТР третьего отделения. Командир отделения сержант Кречетов. Завтра наша очередь.

— А стрелок башенный тоже каждую ночь спит? Тоже ведь с водителем в патрулирование заступает.

— Нет. Стрелок у нас в каждом бэтээре, конечно, определен и отвечает за состояние пулеметов. Но у нас каждый боец хорошо обращается с ними и стреляет. В том числе и водители бэтээров. Бывает, в рейде вся пехота в случае необходимости спешится, тогда водитель за пулеметами прикрывает. Каждый боец умеет водить БТР, хоть и не очень хорошо, но проехать в случае чего сможет. Полная взаимозаменяемость. Барсегян лично у каждого стрельбы принимал и вождение.

— Ясно. Продолжай.

— После ночной смены отдых с шести до четырнадцати часов, потом подготовка к новой смене, хозяйственные вопросы и свободное время. Раз в четыре дня часовая огневая подготовка с отработкой стрельбы по различным целям из разных положений.

— Какие результаты?

— В основном отличные! Наш взвод из роты лучше всех стреляет! — с гордостью ответил Шестак.

Андрей удовлетворенно кивнул:

— Так, а что у нас с обороной? — он повел взглядом по окопам, тянувшимся в обе стороны от бэтээра.

— Да тоже вроде в порядке. С тыла, в пятидесяти метрах, полукольцом с захватом флангов, нам саперы поставили противопехотные мины с одним проходом в центре, на случай отступления. Этот проход ночью под контролем. Там сигнальные мины. Так что нас можно взять только в лоб. Мы здесь уже четвертый раз стоим. Каждый бугорок пристрелян. — Шестак повернулся и указал пальцем на небольшие степные холмики, тянувшиеся вдоль дороги. — Пойдемте, товарищ старший лейтенант, покажу проход в минном поле.

Они спрыгнули на землю и пошли в тыл.

— Вот камень, — Шестак указал на небольшой валун. — Вон второй, между ними четыре метра. Ориентир — прямо от середины блиндажа.

— Понятно. Ночью потренируемся. Показывай дальше, что у нас в хозяйстве.

— Хозяйство небогатое, но жить можно, — Шестак снова весело улыбнулся. — Щас все покажу!

Они подошли к блиндажу с тыльной стороны. На земле стояли несколько ящиков. Шестак принялся по очереди открывать их, показывая их содержимое:

— Тут бронежилеты. Надеваем только на ночь. Днем невозможно. На жаре они нагреваются, люди в обморок в них падают от теплового удара. Тут противогазы. Надеваем только с приходом «афганца». Это ветер такой из пустыни — песчаная буря. Несколько дней подряд может дуть. Задохнуться можно и зрение потерять. В десяти метрах ни черта не видно. Колонны в эти дни ходят в обход через Пули-Хумри и Баглан.

— Знакомые места, — кивнул Андрей.

— Тут, — Шестак открыл следующий ящик, — сушеная верблюжья колючка. Отличное средство от поноса. Кого прихватит, отвар из нее пьет, помогает. А вот там, — он подвел Андрея к ящику, стоявшему в стороне от других, — дуст.

— Для чего? — удивился Андрей.

— Это у нас пункт санитарной обработки. С бронетранспортерами боремся.

— С чем, с чем?

— С бронетранспортерами — со вшами! — засмеялся Шестак, глядя на неподдельное удивление Андрея. — Со вшами!

— Вас что, в баню не водят?! — воскликнул обескураженный Андрей.

— У нас тут монгольская баня.

— Это что значит, «монгольская»?

— Это значит вот что. — Шестак серьезно стал объяснять принцип помывки. — Одни из нас в полдень, когда самая жара, надевают на себя бронежилеты, зимние бушлаты и шапки. В этом наряде мы минут пять бегаем вокруг блиндажа. Когда от бега сильно вспотеем, быстро раздеваемся догола, а другие штык-ножами с нас грязь соскребают. Сразу чистыми становимся!

Андрей выпучил глаза от удивления:

— Вы че, тут все дураки собрались?!

Шестак засмеялся:

— Я пошутил, извините, товарищ старший лейтенант! Не со зла!

Андрей и сам рассмеялся, наглядно представив себе картину такой бани.

— На самом деле мы, конечно, моемся, как все нормальные люди. Вон бочка на двести литров. — Шестак сделал несколько шагов в сторону и поднял с земли круглую металлическую крышку. Под ней находилась вкопанная в землю металлическая бочка с водой. — Раз в три-четыре дня водовозка приезжает и заполняет ее. Помыться хватает.

— А с чего тогда вши?

— Их к нам со складов завозят вместе со сменой белья. Белье после прачки, видно, не просыхает до конца, вот они, наверное, от сырости на швах и плодятся. Мы, прежде чем надевать, на пару часов белье в ящик с дустом кладем, и порядок. Правда, потом некоторое время сами дустом воняем. Вот в рейдах хуже. Они там у нас сами, от нервов, видно, заводятся. После рейдов в полку мы одежду в специальные машины сбрасываем, ДДА называются. Ее там под большой температурой пропаривают. Потом только дохлых вшей стряхнем, и все. Так что, если почувствуете, что вас кто-то покусывает, сразу к ящику. А прическу лучше побрить.

— Слушай, а почему ты их бронетранспортерами называешь? — спросил Андрей, который никогда в жизни вшей не видел и думал о них, как о вымерших динозаврах.

— Да потому, что когда вошку ногтями давишь, то она — щ-щ-е-елк! — Шестак показал, сдавив меж собой ногти больших пальцев на руках.

— Так, с гигиеной мне все ясно — образцово! А что у нас со жратвой?

— Горячее в термосах привозят в обед из роты. В остальном рубаем сухпай. Но мы тут сами кое-что придумываем для разнообразия.

— Что, например?

— Вечером на ужин угостим, — загадочно сказал Шестак. — Я уже задание дал, чтоб сегодня приготовили деликатес в честь прибытия командира взвода.

— Ну, посмотрим, посмотрим, — улыбнулся Андрей.

Они прошлись по траншеям. Андрей обратил внимание на грамотно расположенные огневые точки, охватывающие все секторы обстрела.

В это время из бэтээра показалась голова бойца в шлемофоне. Боец громко крикнул в их сторону:

— Птицу на связь!

Андрей быстро забрался в БТР к рации и надел шлемофон.

— Птица на связи, прием!

В наушниках раздался голос:

— Птица! Я Бочок! Как слышишь, прием?

— Бочок! Я Птица, слышу хорошо, прием!

— Поздравляю с прибытием!

— Спасибо!

— До встречи!

— Пока!

Андрей снял шлемофон и вылез на броню. Он отыскал взглядом Шестака, покуривающего в окопе, подошел и тоже закурил. Его интересовал еще один вопрос.

— Барсегян говорил, что позавчера ночью нападение на вас было? Расскажи.

Шестак, сделав глубокую затяжку, докурил сигарету до ногтей и отбросил ее за бруствер.

— Да особенно и нечего рассказывать. Вся потеха минут двадцать длилась. Дело было перед рассветом. Самое паскудное время для глаз. Ночью здесь такая яркая луна — книжки читать можно. А к утру, когда небо сереет, луна блекнет. Вот в это время видимость сильно ухудшается и сознание чумовое делается, всякое померещиться может. Люди от таких ночных стояний за две недели уже подустали, нет-нет да и пальнет кто-нибудь по воздуху. Нашатырем только и спасаемся. У каждого бойца по пузырьку. Ваш — у меня, потом отдам. Нюхнешь! Сразу в мозгах ясность! Ну вот. На левом фланге у нас в ту ночь Артист стоял — рядовой Дудкин. Потом рассказывал: «Вижу тени по бугоркам, а разобрать не могу, то ли шакалы, то ли просто в глазах от усталости рябит. Пульнул по ним на всякий случай». А я тогда на правом фланге находился и тоже пульнул очередью, хотя ничего толком не видал еще, и сразу осветительную ракету запустил. Тут духи в полный рост поднялись и по нам хорошо втележили! Видим, цепью на нас бегут! Человек двадцать, не меньше. Им уже до нас метров сорок осталось. Если бы мы тогда чуть промедлили, то они как раз на расстояние броска гранаты подобрались бы. Однако хрен им с кочерыжку! Мы тоже им втележили будь здоров! Еще с бэтээра под прожектор как дали им! Они че думали, ишаки, мы спим, что ли?! Мы полезный нашатырь нюхаем! Это наша военная хитрость! — Шестак рассказывал это на удивление весело, даже слегка пританцовывал на месте, переминаясь с ноги на ногу.

— А почему постоянно не светите прожектором ночью?

— Пробовали поначалу. Только это еще хуже! От него аккумуляторы на бэтээре садятся быстро, и электроспуски пулеметов не работают. А если двигатели постоянно заводить, чтоб аккумуляторы заряжались, то задохнемся в окопах от вони. К тому же прожектор — хорошая мишень, прострелят быстро, а после света пока глаза привыкнут к темноте, нас быстро духи уделают. Вот в момент стрельбы, когда он с пулеметами вместе включился, это другое дело. — Шестак повел вытянутой рукой с кулаком из стороны в сторону. — Отлично духам накосорезили! Как говорит наш Артист, сценка достигла апогея! Утром четверых убитых духов обыскали. В карманах пусто. Зарыли их вон там, за бугорком, чтоб не воняли. Из автоматов ихних иностранных постреляли, и все дела.

— Понятно. Сегодня ты спишь, я стою. Будем через ночь меняться, — распорядился Андрей.

— Это хорошо, через ночь. — Шестак довольно хмыкнул. — А то я каждую ночь с трех до шести с мужиками стоял.

— А почему Дудкин — Артист?

— Потому, что после дембеля он хочет на артиста поступать. Каждый день репетирует, стихи нам читает, пляшет. В общем, клоун в каске! А так отличный парень. Он у нас башенный пулеметчик. Он из Москвы. Учился в институте на журналиста. После первого курса выгнали — на занятия не ходил, балбес.

— Ну а ты на кого учиться собрался?

Шестак хитро посмотрел на Андрея, снова улыбнулся и намеренно медленно и четко произнес:

— Я военным быть не хочу. Я хочу быть нормальным геологом. Вот дембельнусь, поступлю в техникум геологоразведки. Буду потом по тайге ходить, ископаемые искать.

— А почему в техникум, а не в институт?

— Грамотешки у меня маловато для института. Экзамены не сдам. Я у себя в деревне восьмилетку закончил, а десятилетка в соседнем селе за шесть километров. Когда пойдешь на учебу, когда не пойдешь. Родителям больше помогал по хозяйству, скотину пас в колхозе да тяпкой махал в поле. Правда, аттестат за десятилетку мне дали. Но дуб дубом, — Шестак постучал себя пальцем по голове. — Какой мне институт? Хоть бы в техникум взяли на заочное.

— Ну, это ты зря, брат. Вот в училище тебя взяли бы, подтянули бы в учебе, высшее образование получил бы, — пытался подвести мотивировку Андрей.

— Не-е, — снова хихикнул Шестак. — Я военным быть не хочу, хочу быть геологом.

— Ну, раз хочешь, значит, будешь. Но подумай. Ладно, иди, — Андрей похлопал его по плечу.

Шестак прошел по траншее, остановился в конце нее, рядом с солдатом, несшим службу, и стал что-то ему говорить, глядя на него снизу вверх, слегка размахивая руками.

Вечерний ветер с гор, казалось, задувал солнце, которое висело над ними ярко-красным шаром, готовое отправиться на покой до утренней смены. Бойцы были заняты каждый своим делом. Андрей, приступив к своим обязанностям командира взвода, познакомился и побеседовал почти с каждым. Более полное знакомство с остальными двумя отделениями взвода он планировал на послезавтра по окончании патрульных суток.

Из дальнего окопа поднимался дымок. Вместе с дымом по расположению распространялся аппетитный запах стряпни, о которой, вероятно, говорил Шестак.

Шестак вернулся, выдал ему пузырек с нашатырным спиртом и, указывая на дым, доложил:

— Через полчасика будем ужинать. — И снова удалился в окоп.

Пользуясь моментом, Андрей решил написать письмо родным. Он вошел в блиндаж, достал тетрадь, вырвал из нее один лист и, усевшись на нары к тумбочке, начал письмо:

Он перечитал письмо и решил: «Вроде нормально набрехал».

Запечатав в конверт, подписал его и оставил на тумбочке.

В блиндаж вошел Шестак, увидев конверт, сказал:

— Завтра в роту передадим. Оттуда в полк с колонной доставят. Ужин готов. Разрешите приступить к приему пищи?

— Разрешаю. — Андрей поднялся и вышел из блиндажа вслед за ним.

Под навесом рядом с входом в блиндаж на низких лавочках сидели бойцы, заступающие на ночное дежурство. Посередине на пустом ящике из-под гранат стоял металлический десятилитровый бачок от термоса, заполненный выше половины вкусно пахнущей горячей пищей. Рядом стоял настоящий русский пятилитровый чугунок с мелко нарубленными кусками мяса, сдобренного подливой.

— Сегодня у нас гуляш с деликатесами! — объявил высокий долговязый боец с длинным тонким носом, торчавшим, как штык, из-под его панамы. Он не спеша помешивал половником содержимое в емкостях и раскладывал его по котелкам.

— Прошу, товарищ старший лейтенант! — он протянул котелок с гуляшом, сверху которого лежали несколько кусочков мяса, по запаху напоминающего баранину.

— Откуда баранина? — поинтересовался Андрей.

— Это не баранина, — пояснил Шестак. — Это деликатес для миллионеров — черепаха. Мы их в пустыньке за один заход по целому вещмешку набираем.

— Черепаха? — Андрей еще раз понюхал мясо, словно раздумывая, есть его или воздержаться. Он слышал, конечно, что на западе миллионеры по праздникам едят черепашину, которая является у них большим дефицитом, как в Союзе апельсины. Но чтобы вот так, запросто, из котелка от пуза жрать этот деликатес, и предположить не мог. Он оглядел солдат, которые смотрели на него, держа котелки, но не ели, будто ожидая команды, и, еще раз понюхав мясо, протяжно сказал, как бы оправдывая свое замешательство:

— За-а-апа-ах! Королевский! — и, зачерпнув ложкой гуляш с куском мяса, изобразив на лице удовольствие, стал жевать. Солдаты, с одобрением на лицах, тоже накинулись на еду.

Ужин напоминал Андрею сцену приема в члены индейского племени, вычитанную им в детстве в приключенческих книжках.

Мясо было хотя и жестковатым, но достаточно вкусным, действительно напоминающим по вкусу баранину. Но ничего такого деликатесного в нем Андрей не ощутил, решив, что миллионеры, наверное, от жиру бесятся, когда черепах жрут. То ли дело — свининка с сальцем!

Покончив с ужином, все закурили. Пепел и окурки складывали в пепельницы из распиленных вдоль черепаховых панцирей.

Андрей оглядел сидящих рядом солдат и сказал:

— Спасибо, мужики. Очень вкусно было.

— Да это еще что, — вступил Шестак. — В первые дни прямо на нашу позицию дикий верблюд выбежал. Всей ротой несколько дней верблюжатину ели. Один раз змею сожрать пробовали, Артиста послушали сдуру! — он указал пальцем на длинноносого солдата, раздававшего пищу несколько минут назад. — Он нам: это, мол, настоящая тибетская еда! Давайте подлинней змею поймаем! Поймали, варили часа четыре — коренюшка, не угрызешь! На ней вареной, в случае крайней нужды, повеситься можно!

Солдаты расхохотались.

Артист, сидя на лавке, уперся ладонями в свои острые колени и, вытянув вперед голову, шутливо возмутился:

— А ты сам, отец родной! Забыл, как мы на той неделе по твоей милости варана сожрали?! А?! — Он встал во весь свой длиннющий рост, искривил ноги, вытянул руки книзу и, очень похоже копируя Шестака, сделал пару шагов со словами: «Ловите его, ловите! Он мясистый! Не то что змеюка поганая! Деликатес убегает!» — Он снова присел на лавку. — Конечно, мясистый и вроде даже вкусный. Только на следующий день после этого деликатеса мы всю позицию, до самых мин, позасрали. Потом, когда Барсегян про это узнал, он нам сказал, что мы такие придурки, которых даже на свете не бывает! Варан, оказывается, падалью питается! Теперь только за черепахами ходим, продукт проверенный.

— А как Барсегян про это узнал? Сами ему рассказали? — спросил Андрей.

— Нет, — ответил Шестак. — Он приехал службу проверить, как на дорогу перед позицией глянул, так и догадался.

— У него БТР на дерьме забуксовал! — добавил кто-то из солдат.

— Нас и духи взять не смогли, потому что на дерьме поскользнулись! — хохотал Артист.

Посмеявшись от души, Андрей обратился к присутствующим:

— Хорошо, что веселитесь, мужики, только с этого дня вылазки за провиантом отставить. Объясняю. Позавчера духи в гости приходили? Приходили. Откуда? С фронта — в лобовую, прямо на огневые точки шли. Им что, жить неохота? Охота. Они знают, что с тыла и по флангам мины стоят. Вы им сказали? Нет. Наблюдают они за нами. И волну нашу по рации, скорее всего, слушают. У них тоже разведка работает.

— Точно! А я-то думаю, чего последнее время помехи идут, когда мы по рации переговариваемся, — сказал один из солдат.

— Отставить перебивать! — строго одернул солдата Шестак.

— Вот, — продолжил Андрей. — Вполне может быть, что в следующий раз их будет уже не двадцать, а сорок. И, скорее всего, с гранатометом. Так что, мужики, готовиться будем. Завтра с патрулирования привезем камней, какие сможем в БТР погрузить, и будем укреплять позиции. — Он сделал паузу и посмотрел на солдат. — О себе скажу. Служил на полигоне под городом Горьким командиром мотострелкового взвода. До настоящего времени в боевых действиях участвовать не приходилось. Надеюсь, что с помощью вас, имеющих боевой опыт, быстро освоюсь. Моим заместителем по-прежнему остается сержант Шестак.

— Есть! — Шестак принял стойку «смирно».

— Вольно! Всем готовиться к смене. Сегодня ночью с вами стою я.

— До смены полчаса! — сказал Шестак и посмотрел на бойца-узбека с перебинтованным ухом. — Мамаджонов, тащи сюда железяки!

Боец ушел за блиндаж и вернулся с охапкой бронежилетов. Он положил их на лавку и снова ушел.

— А что у него с ухом? — спросил Андрей.

— Позавчера ночью пуля порвала. Санинструктор намазал мазью и зеленкой. Сказал, срастется. Сегодня утром тоже приезжал, перевязку делал.

— Что сказал, срастается?

— Сказал, что ухо не жопа, на нем не сидеть. Срастется, куда денется. Я, товарищ старший лейтенант, самолично смотрел на перевязке. Опухоль спала, гноя нет. Дырка срастается.

— Так. Ясно. Какой порядок завтрашнего патрулирования?

— В пять утра к нам подходит тягач. Мы на бэтээре в составе экипажа из трех человек сопровождаем его до опасных участков. Он их катками прокатает — и назад на КП роты. Колонны с шести часов утра начинают двигаться. Мы патрулируем эти места до двадцати одного часа. Потом возвращаемся и несем службу вместе с водителем до утра на случай выезда по тревоге.

Бойцы, заступающие в ночь, снова собрались под навесом и надевали бронежилеты. Последним подошел Артист.

— Ну, Илья Муромец, — обратился он к Шестаку, — где тут мои латы и доспехи? А также лук со стрелами и коняшка?

Андрей с интересом наблюдал за бойцами. Артист на самом деле обладал театральными способностями. Видно, что Шестак и остальные были довольны его шутками и безобидным ехидством, воспринимая их как потеху.

— Вон твоя коняшка, Алеша Попович! — Шестак указал на БТР. — Сегодня ты у нас не богатырь, а Анка-пулеметчица! Понял? Смотри, в башне не захрапи!

Артист, уже напяливший бронежилет, обхватил ладонями свою голову, а точнее, каску на ней, и жалобным голосом, глядя на Шестака, заканючил:

— За что мне такое наказание, Чапай?! Я в башне мозжечком тронуся! Боюся я в башне одна! То ли дело в тачанке с Максимкой! Может, я лучше буду богатырские обязанности исполнять? Дозором ходить буду! — Он повесил на шею автомат, сморщил лицо, отчего его нос стал казаться еще длиннее, надвинул каску по самые уши и, подгибая ноги, на носочках стал выхаживать туда-сюда, хриплым голосом декламируя классика:

— И днем и ночью кот ученый все ходит, ходит…

— Под себя! — проорал Шестак. — Строиться! Сигареты на ящик!

Бойцы быстро достали из карманов и побросали на ящик пачки сигарет под названием «Охотничьи», после чего построились в шеренгу.

— Разрешите развести? — обратился Шестак к Андрею и, получив согласие, отдал команду:

— Напра-во! По постам шагом марш! — и сам последовал за строем в окопы.

Трое солдат из дневной смены, войдя под навес, повесили автоматы на крюк у входа в блиндаж и, открыв термос с едой, приступили к ужину. Андрей тоже надел бронежилет, каску, взял автомат и пошел в траншею. За горами постепенно затухали последние красно-оранжевые лучи. Быстро темнело. Подошел Шестак.

— Иди отдыхай. Спасибо. — Андрей пожал ему руку. — Я утром на патрулирование, ты за старшего. В пять разбужу.

— Приемник в блиндаже послушать разрешите? Духовской, с рейда. «Санье» называется. Все подряд ловит.

— Слушай, конечно, только негромко.

Шестак ушел в блиндаж. Андрей прошелся по траншеям. Бойцы молча вглядывались в стремительно чернеющий пейзаж, опираясь локтями на бруствер. Стало тихо. Ночь будто бы подменила людей, которые еще недавно весело смеялись над шутливой перебранкой Артиста и Шестака. Сейчас их лица в неярком матовом свете восходящей луны были сосредоточенны и серьезны. Башня бэтээра время от времени поворачивалась. Артист просматривал окрестности через пулеметный прицел.

Луна довольно ярко светила своим желтым шаром. Видимость действительно была сносной для привыкших к темноте глаз.

Андрей расположился в центре позиций рядом с бэтээром, так, чтобы все бойцы были в поле зрения.

Он думал о том, что впервые в жизни заступил на настоящее боевое дежурство. Рядом в окопах несли службу и в самом деле, как сказал Барсегян, пацаны, каждый со своей похожей биографией — школа, армия, война, после которой все они имели свои планы на жизнь. Сам же он пока не строил конкретных планов. На ближайших два года они были уже построены, а каждый последующий означал для него прибытие к новому месту службы. Ну, разве что стоило бы подумать о женитьбе, потом, через пару лет. Увы, предыдущая служба в условиях полигона, с жизнью в ограниченном пространстве военного городка не очень-то способствовала развитию ожидаемого им бурного романа, который, по его мнению, должен был стать прологом к началу семейной жизни. Контингент противоположного пола был строго разбит по категориям, исключающим какие-либо серьезные контакты: офицерские жены и их иногда взрослые дочери. Малейшее внимание в сторону дочерей трактовалось как серьезная заявка на поход в загс. Такой вариант его не слишком устраивал и был им отнесен в разряд неприкосновенного запаса на последний, почти смертельный случай. Андрей, который и сам был старше стоявших в окопах солдатиков всего-то на пять-шесть лет, мечтал когда-нибудь поехать в отпуск к Черному морю и там, среди кипарисов, под шум морской волны и трели цикад встретить барышню своей мечты. Это казалось ему гораздо более романтичным, чем объясняться в любви в дремучих зарослях лесов полигона, у болот, постоянно отмахиваясь от комаров.

Из этих раздумий его вывел громкий душераздирающий крик, очень похожий на детский плач. Впереди перемещались несколько пар светящихся в потемках глаз.

— Шакалы, — донесся голос Артиста из бэтээра. — Может, пальнуть по ним? А то этот детский хор имени Веревки изведет за ночь!

Вой становился все сильнее. Шакалы бегали недалеко от позиций и выли сразу в несколько глоток.

— Пальни, — разрешил Андрей.

— Ща, исполним рапсодию против оратории! Кому мех на шапку? Заказывайте!

Прожектор, установленный на пулеметах, вспыхнул вместе с длинной очередью, прошедшей красными иглами трассирующих пуль по разбегающимся четвероногим зверькам, и погас сразу с окончанием стрельбы. Снова наступила тишина.

Андрей подошел к десантному боковому люку бэтээра и сказал:

— Дудкин, иди покури. Я за пулеметами посижу. Потом сменишь следующего на перекур.

— Есть.

Артист быстро вылез и пошел под навес. Там он закурил, укрывшись с головой бушлатом, для маскировки. Андрей сел за пулеметы. Через полчаса Артист вернулся и доложил:

— Все покурили, товарищ старший лейтенант. Давайте я сяду.

Андрей вылез, зашел под навес и заглянул в блиндаж. В тусклом свете лампочек на нарах спали двое солдат. Не спал один Шестак.

Он лежал на нарах рядом с небольшим радиоприемником и слушал.

— Чего не спишь? Вставать рано завтра.

— Москву слушаю. Концерт передают. — Шестак потянулся и сел. — Высплюсь еще. Хороший концерт, выключать жалко. Лещенко, Ротару, «Самоцветы».

В это время женский голос диктора объявил:

— А сейчас мы представляем вашему вниманию, дорогие товарищи, еще не известного широкому кругу радиослушателей нового талантливого певца. Для вас поет Валерий Леонтьев.

Из приемника полилась медленная мелодия, и высокий приятный мужской голос протяжно запел:

— Там, там в сентябре желтый лист кружился, как звезда…

Дослушав песню, Шестак тихо сказал:

— Душевно спел. — И откинувшись на нары, мечтательно добавил: — Там, в сентябре — у меня скоро дембель. Вернусь домой. Брюки клеш надену и на танцы.

— Спи, концерт окончился, — улыбнулся Андрей и вышел из блиндажа.

Перевалило за полночь. Луна постепенно передвигалась по небосводу, усыпанному миллионами звезд, сформированных астрономами в созвездия, для придания этому непонятному небесному хаосу некоего людского порядка.

С познаниями в астрономии у Андрея было туговато. При изучении этого предмета его раздражали модели построения Вселенной и строгий учет небесных светил, как на складе. Он хорошо усвоил, где находится Полярная звезда, обе Медведицы и некоторые другие. Ему нравилось смотреть в бездонное звездное небо, безо всякой его разбивки на сектора.

— Фу-у-у-у! — раздалось из окопа. — Ф-у-у-у! Едрены палки! — это один из солдат понюхал нашатырь. Ближе к утру такие фукания раздавались чаще. Он и сам разок нюхнул, когда мозги перестали успевать за зрением.

Бойцы исправно несли службу с периодической сменой на перекур.

Около пяти утра, когда было уже совсем светло, тишину нарушил гул моторов. Андрей разбудил Шестака и водителя — рядового Орешина. Лязгая гусеницами, выпуская черный дым, подъехал тягач, а за ним и БТР сопровождения. Они остановились немного в стороне от позиций. Из люка тягача вылез механик-водитель, подошел и доложил о готовности. Орешин выгнал БТР из капонира и стал впереди тягача.

Шестак стоял рядом с Андреем.

— Кто за пулеметами? — спросил у него Андрей.

— Любой из ночной смены, — ответил Шестак. — После патрулирования ночью поспит.

— Я поеду, разрешите, товарищ старший лейтенант? — подскочил Артист. — Хоть покатаюсь, а то надоело постоянно ниже уровня земли ходить, — он кивнул на окопы.

— Разрешаю. Заодно там и разомнешься. Камни в БТР грузить будем.

— Камни в БТР грузить? Да я с детства только и мечтал, чтобы камни в БТР грузить! Все космонавтами, врачами стать мечтали, а я нет — я камни в БТР грузить! — Артист подбежал к бэтээру и забрался внутрь.

БТР, с экипажем из трех человек, включая Андрея, сидящего рядом с водителем на командирском сиденье, ехал впереди. За ним на некотором удалении, уклоняясь от столба пыли, двигались тягач и БТР сопровождения.

Через несколько километров они подъехали к опасному участку, о котором говорил Барсегян. Вдали виднелся тот злополучный кишлак. Дорога сузилась, ограниченная оврагом с одной стороны и невысокими холмами с другой. Глубокий извилистый овраг тянулся метров на двести вдоль дороги, но подходы к нему были хорошо видны и могли простреливаться.

Водитель бэтээра, не раз патрулировавший этот участок, молча въехал на ближний холм и занял позицию, с которой хорошо просматривалась округа и окраина кишлака. Второй БТР остановился на дороге. Из него быстро выбрались с десяток солдат. Из тягача вылез сапер с металлоискателем и шестом с закрепленным на конце тонким стальным прутом. Он присоединился к солдатам. Трое из них спустились по пологому склону в овраг и медленно пошли по нему вслед за сапером, остальные растянулись цепью по краю оврага. Когда солдаты вернулись, тягач опустил противоминные катки и двинулся по узкой дороге. В конце участка, на самом въезде в него, под катками взорвались две мины, установленные по ширине дороги. Тягач проехал дальше и хорошенько прокатал все вероятные места минирования. Мин больше не было. Он вернулся к стоящему на дороге бэтээру сопровождения. Андрей подошел к механику-водителю тягача и попросил его:

— Земляк, поковыряй бугор бульдозером, камни нужны для позиций.

— Да не вопрос, сделаем, — ответил водитель. — Помогите волокушу постелить.

Они сняли уложенную сверху тягача сеть, сплетенную из тросов, и расстелили ее в стороне от дороги. Тягач развернулся и двинулся к бугру задом, где у него располагался бульдозер. Через минуту он наковырял достаточно больших камней и, подцепив их бульдозером, затолкал на волокушу. Стянув ее мешком, механик-водитель накинул конец троса на буксирный крюк тягача.

— Завтра еще наковыряю, — пообещал он, залезая в люк.

Тягач с волокушей и БТР отправились обратно. Андрей вернулся назад. Артист, опершись плечом о броню, курил и лукаво досадовал:

— Вот жалко, мечта детства не сбылась!

— Ладно, один ноль в твою пользу, — засмеялся Андрей, тоже довольный таким удачным вариантом решения такелажной проблемы. — Садись за пулеметы, Артист! — Но тут же, спохватившись, добавил: — Извини, Дудкин.

— Да ничего, меня все Артистом называют. Мне даже приятно, может, накаркаете и правда смогу поступить в театральное.

— Ну что ж, попробуем накаркать. Иди, крути башню. Твой сектор обзора от дороги до кишлака. Мой — в обратную сторону.

Андрей забрался на броню и стал наблюдать в бинокль. Местность просматривалась далеко. С одной стороны — кишлак в предгорьях и пустыня, с другой — степь и пустыня, а сверху набирающее силу солнце.

У горизонта стала подниматься пыль. Шла первая колонна. Пыль разрасталась и тянулась к небу. Вскоре по широкой степи, как на скачках, в их сторону неслись машины, каждая со своим шлейфом. Подъезжая к месту сужения дороги, они сбрасывали скорость и проходили этот участок медленно, сигналя дозорному бэтээру. Некоторые водители махали руками из кабин. Андрею было приятно признание полезности их труда, и он с удовольствием махал им в ответ, осознавая себя причастным к общему большому делу. То же делал и водитель Орешин, сидевший на броне у своего люка. Колонна была длинная, состоявшая из тяжелых грузовиков и многотонных бензовозов. Замыкающий ее БТР свернул и поднялся по склону к ним. По знаку, нарисованному белой краской на броне, Андрей понял, что он из их полка.

С бэтээра спрыгнул лейтенант. Андрей тоже спрыгнул на землю.

— Здорово, мужики. — Лейтенант пожал ему руку. — Угостите куревом. В полку кончилось, а нам еще ехать и ехать.

— Конечно, держи, — Андрей протянул ему пачку своих папирос. — У первого нашего отделения остановишься, спросишь Шестака, он снабдит вас.

— Спасибо. Поехали догонять. — Лейтенант уже вставил ногу в подножку, чтобы забраться на броню, но потом снова опустил ее на землю, вернулся к Андрею и приглушенным голосом сказал: — В полку дела хреновые, первый батальон досрочно из рейда вернулся из-за потерь. Говорят, в окружение в горах попали. Вырвались с трудом. Техники угробили много, и командир батальона погиб. Ну, бывай!

— Бывай.

Андрей еще некоторое время смотрел вслед удаляющейся колонне, потом снова занял свое место на броне.

Часа через два прошла колонна в обратном направлении. Снова установилось затишье. Ни ветра, ни движения, только горячий воздух, поднимающийся от раскаленной земли, медленно плавал из стороны в сторону, слегка искажая пространство.

— В моем секторе движение — духи! — крикнул Артист.

Андрей посмотрел в сектор его обзора. В бинокль было хорошо видно, как со стороны кишлака по кромке пустыни друг за другом шли вооруженные люди численностью около десятка. Часть из них была в афганской одежде, часть в униформе. Шли неспешно, не обращая внимания на них. Остановились. Один из них, одетый в униформу, тоже приложил к глазам бинокль и смотрел в сторону бэтээра. Духи разошлись на расстояние нескольких шагов друг от друга, вытянувшись в цепь, но остались стоять на месте. Андрей впервые видел духов живьем. Вдали спокойно стояли люди, готовые в любую секунду напасть и сбросить их с этой высотки, а в конечном итоге вообще удалить с поверхностного слоя планеты. Они же, в свою очередь, готовы были сделать то же самое и с ними. Все было просто, без лишних умственных декораций.

— Надо пальнуть! — предложил Артист.

— Отставить, только по моей команде! — пресек инициативу Андрей. — Далеко, метров шестьсот. Не попадешь.

— Не попаду, — согласился Артист. — В следующий раз обязательно надо Джина взять.

— Какого Джина? — не понял Андрей.

— Мамаджонова, он у нас снайпер. С такого расстояния в саперную лопатку попадает.

— Ладно, возьмем потом.

— Может, поближе подъедем и долбанем? — предложил водитель.

— Нет, здесь будем стоять, — спокойно приказал Андрей. — Пока мы будем ехать, они за барханы уйдут. А другие духи дорогу заминируют. Сдается мне, что они нас на живца поймать решили, за барханом наверняка удобно устроился на песочке какой-нибудь гранатометчик. Стрельнет разок и угробит нас. Видишь, на месте стоят, ждут. И кишлак недалеко. Нельзя нам туда соваться.

Духи выпустили по бэтээру несколько автоматных очередей. Пули прошли далеко. Было понятно, что они тоже не надеялись на попадание.

— Выманивают, — согласился Артист.

Андрей продолжал смотреть в бинокль. К духам присоединились еще несколько человек, и они цепью спокойно пошли в сторону бэтээра. Их позиция для атаки была невыгодна. На открытой местности под пулеметами бэтээра им долго не протянуть. Когда расстояние сократилось метров до трехсот, Андрей спустился в люк на командирское сиденье и, прильнув глазами к командирскому прибору наблюдения, скомандовал:

— Из крупнокалиберного, очередь подлинней, огонь!

Артист дал длинную очередь по всей цепи. Духи залегли на землю, укрываясь за большими кочками. Время от времени они стреляли по бэтээру, но экипаж не отвечал. Так продолжалось с полчаса.

Тем временем Андрей заметил, что по дороге со стороны кишлака к ним двигалась небольшая машина. В бинокль он разглядел «уазик» с открытым верхом и закрепленным на стойке крупнокалиберным танковым пулеметом системы «ДШК». На переднем сиденье находились двое, судя по форме, афганских милиционеров, о которых его предупреждал Барсегян.

— Артист! Видишь гостей?

— Вижу.

— У них «ДШК». Они БТР быстро продырявят. Орешин, разверни БТР в лобовую.

Водитель быстро поставил БТР носом, где броня была толще, в направлении приближающихся гостей и опустил бронепластины на окна. «Уазик» ехал медленно.

— Артист, кустики сбоку дороги, перед въездом на наш участок, видишь? Как до них доедут, дашь очередь метрах в десяти перед машиной. Если не остановятся или вздумают дергаться, кроши «уазик» до самых колес, без моей команды!

— Есть! Это мы можем — до последнего болтика разберу! А может, сразу им врезать? Все равно они духи переодетые!

— Сразу нельзя! Они в форме милиции и на нас еще не напали! Про случай с Блиновым помнишь?

— Помню, а как же.

«Уазик» подъезжал все ближе и наконец поравнялся с кустами. Артист нажал на спуск. Очередь крупнокалиберных трассеров легла точно, как надо. Машина остановилась на краю оврага. В командирский прибор Андрей видел, что один из милиционеров, сидящий рядом с водителем, поднялся и, размахивая руками, что-то кричал им, указывая в сторону кишлака.

— На понт берут, суки! — умозаключил водитель.

— Давайте им сразу влупим! — нетерпеливо ерзал Артист.

— Нельзя. Держи в прицеле. — Андрей посмотрел в сторону. Духи поднялись из-за кочек и перебежками двигались на них.

В это время в «уазике» из-за спин впереди сидящих вскочил в полный рост еще один человек с гранатометом, а двое с передних сидений бросились к оврагу.

Артист сразу нажал на спуски обоих пулеметов. Андрей замер с застрявшей в горле командой «Огонь!». Потом он часто в мыслях возвращался к этому моменту и радовался, что разрешил Артисту, в случае чего, стрелять без команды, доля секунды на которую могла стоить им жизни.

Гранатометчик все же смог сделать выстрел, но, видно, не успел хорошо прицелиться, и поэтому граната рванула сбоку от бэтээра, разорвав только шину переднего правого колеса. БТР здорово тряхнуло. А Артист тем временем, расстреляв гранатометчика, пытался достать убегавших по оврагу двух других, но тщетно. Они попали в мертвую зону, ниже которой пулеметы опуститься не могли, и скрылись в овражных извилинах.

— Духи справа! Перенеси огонь! — скомандовал Андрей.

Артист развернул башню на правый фланг и очередями стал бить по наступающим духам, отсекая их от дороги. Андрей вышел в эфир по рации, но в наушниках раздавалось лишь громкое шипение. По броне, словно десятком молотков, стучали пули. БТР все больше оседал на правую сторону. Воздушная подкачка не успевала поддерживать нужное давление в пробитых шинах. Андрей открыл бойницу, выставил в нее автомат и сказал водителю:

— Орешин, маневрируй, убери бок от удара!

БТР, сильно хромая на переднее, разорванное в клочья колесо, стал медленно разворачиваться. Андрей стрелял через бойницу и впервые в жизни видел, как выпущенные им из автомата трассирующие пули, как в масло, вошли не в мишень на стрельбище, а в живот одного духа, отчего тот неуклюже подвернул ноги, сделав по инерции еще шаг, рухнул на песок и бешено забился. В этот момент Андрей не испытывал в душе никаких ранее ожидаемых чувств, о которых писали в книжках и рассказывали в кино. Душа будто ушла в другую комнату, как женщина, не желавшая смотреть футбол. Ее просто не было рядом. Он быстро и прицельно стрелял, выпуская по два патрона зараз, не размышляя, словно выполнял норматив на скорострельность. Духи были уже метрах в пятидесяти от дороги. БТР наполнился пороховой гарью.

— Коробку, коробку! — кричал Артист, у которого в обоих пулеметах кончились патроны.

Водитель быстро подал ему коробки с пулеметными лентами. Пока тот перезаряжал, Андрей стрелял длинными очередями, пытаясь прижать духов к земле. Но узость бойницы ограничивала видимость на флангах, и он кричал водителю:

— Доверни влево, правее, стой! — стараясь успеть за духами, рвущимися к оврагу.

Артист снова продолжил стрельбу и, глядя в прицел, крикнул:

— Трое уже в овраге! Обойдут с зажигалками!

— Отсекай остальных! Отсекай! Я наружу! — крикнул ему Андрей, сменив магазин в автомате.

Пробравшись мимо Артиста к боковому десантному люку, он выскочил из бэтээра и подполз к краю холма.

Трое духов расположились на дне оврага, зная, что находятся в безопасной мертвой зоне пулеметного огня. Других Артист держал на расстоянии, поднимая очередями фонтаны песка, заставляя их прятаться за кочками. Андрей не торопился обнаруживать себя. Он видел, что один из сидящих в овраге духов держал в руках бутылку с горючей смесью, которая могла вывести из строя двигатели бэтээра. Выбрав удобный момент, когда духи поползли вверх по пологому склону оврага к дороге, он расстрелял их, не успевших опомниться. Убедившись, что опасности со стороны дороги нет, и оглядевшись вокруг, он снова стал вести огонь, помогая Артисту.

Не добежавшие до оврага духи, осознавшие свое безысходное положение легкой мишени, пытались все-таки добраться до него, то перебегая, то падая. Успевшие добежать скатывались в овраг и убегали по его извилистому дну.

Андрей прекратил огонь, когда последний дух скрылся из виду.

— Все. Антракт! — громко крикнул из бэтээра Артист, слегка оглохший от стрельбы. — Отбились! В буфет пойдем?

Андрей поднялся с земли и обратил внимание на антенну, которая была перебита у самого основания.

— Артист, понаблюдай, пока я с антенной повожусь.

Он взял у водителя плоскогубцы, влез на броню, извлек из трубки перебитую часть кабеля и скрутил его.

— Заработала! — обрадовался водитель Орешин. — Есть связь! Есть!

Андрей вернулся к рации, надел шлемофон и вышел в эфир:

— Барс! Прием! Я Птица! Атакован в районе перешейка. Атаку отбил. Потерь нет. Прошу помощи.

В наушниках он услышал:

— Птица! Я Барс! Вас понял! Помощь будет!

Андрей снял шлемофон, посмотрел в бойницу и вдруг увидел, что тот дух, в которого он попал вначале, все еще дергался и бился в судорогах. В этот самый неподходящий момент вернулась душа и заныла, и запричитала. Он внутренне проклинал ситуацию, которую сам поневоле и создал, не убив сразу этого духа. Надо было ему добавить, когда он только начал дергаться, тогда бой был. Но, с другой стороны, не до него тогда было. Да и кто ж знал, что он сразу не окочурится? А теперь что делать? Мучается дух, никак не сдохнет!

Андрей понимал, что Артист тоже наблюдал в прицел эту картину.

Они молча смотрели на него, зная, что дух обречен биться в конвульсиях, умирая медленно и мучительно.

Артист молча нажал на пулеметный спуск. Рядом с умирающим духом взметнулись фонтаны песка.

Андрей промолчал, потом повернулся к водителю:

— Орешин, давай закурим, что ли, а то я свои папиросы лейтенанту отдал.

Они выбрались наружу из осевшего на колесные диски бэтээра. У дороги горел «уазик». На той стороне оврага валялись несколько трупов.

Положив автоматы, они прилегли на землю сбоку от бэтээра, закурили, глядя, как из дальнего конца оврага выбрались несколько уцелевших духов и побежали в сторону кишлака.

Они молча смотрели, курили, жадно и глубоко вдыхая горький дым, не ощущая его крепости.

Со стороны расположения роты к ним на большой скорости мчались три бэтээра.

Барсегян, соскочивший с брони ставшего рядом бэтээра, на попытку Андрея доложить по форме махнул рукой, обняв его, горячо воскликнул:

— Молодцы, что живые! — Потом, глядя на лежавшие на той стороне дороги трупы, громко сказал: — Хорошо сработали! — И, уже обратившись к Андрею, спокойно спросил: — Ну, говори теперь, что было?

Они отошли от бойцов, и Андрей вкратце пересказал происшедшие события.

— Как себя вел экипаж? — спросил Барсегян, посмотрев на Артиста и Орехова, разговаривающих в стороне с другими бойцами.

— На отлично! — без колебаний ответил Андрей.

— Не зря учил их, три шкуры спускал! — Барсегян махнул вытянутой рукой, как саблей. — Зато живые! Молодцы! — при совершеннейшем отсутствии акцента в речи горячая кавказская кровь так и брызгала из него через жесты.

Барсегян не спеша в бинокль осмотрел окрестности.

— Сегодня вряд ли еще полезут, — предположил Андрей.

— Да, сегодня вряд ли, — кивнул Барсегян. — Надо пойти обыскать убитых. Может, что интересное найдем. Пошли.

Андрею меньше всего хотелось смотреть на трупы, что явно отразилось в тот момент на его лице. Уловив это, Барсегян по-дружески тихо сказал:

— Знаю, удовольствие ниже среднего. Проблюешься раз, другой, потом пройдет. Мы тут этого не стесняемся и не обсуждаем. Сами все блевали. Это надо перетерпеть, как морскую болезнь. По-другому нельзя, Андрей. К крови надо привыкнуть, чтоб смог, когда придется, помощь оказать, а не упасть в обморок, пока твой солдат кровью истекать будет. Пошли.

Взяв с собой нескольких бойцов, они спустились с холма и, миновав дорогу, достигли места, где духи нашли свою погибель.

Картина, против ожидания Андрея, показалась ему еще более ужасной. Некоторые трупы, залитые кровью, просто лежали в позах, в которых их настигла смерть. Но были и такие, которые попали под огонь крупнокалиберного пулемета. Рядом с ними лежали оторванные руки, ноги, вывернутые внутренности. Неподалеку валялась развороченная голова с растекающимися желто-красными мозгами.

Андрей почувствовал, как кровь стала отливать у него от лица, а в глазах побежала мелкая рябь. Он быстро нащупал в кармане пузырек с нашатырем, который получил накануне от Шестака, вытащил, свинтил крышку и что есть силы вдохнул его содержимое.

В мозги словно воткнули шило. Он дернул головой и присел, чтобы не свалиться.

На него никто не обратил внимания. Осматривая каждый труп, переворачивая и обыскивая карманы, Барсегян с солдатами действовали быстро, без особенных раздумий.

Посмотрев на Андрея, уже пришедшего в себя, Барсегян сказал:

— Ничего интересного.

Андрей, стараясь не смотреть на трупы, спросил:

— Что с этими духами делать?

— Ночью их свои заберут и похоронят, — спокойно ответил Барсегян.

Покончив с осмотром, они снова поднялись на холм к бэтээрам.

Барсегян снял панаму, как в прошлый раз, провел ладонью по своей бритой голове и задумчиво сказал:

— Надо теперь сюда по два бэтээра ставить и с полными экипажами. Только где людей взять? Придется ужиматься. Ладно, посмотрим. Сейчас оставлю тебе еще один БТР с тремя бойцами. Вечером к тебе во взвод подошлю зампотеха роты. К утру чтобы все колеса на твоем бэтээре были в порядке. Понял?

— Так точно, понял, — ответил Андрей.

— Тогда служите. — Пожав руку Андрею, Барсегян коротко сказал: — Первому батальону в ущелье досталось. Скорее всего, нам придется задержаться на охране дороги. — И, быстро забравшись на бэтээр, добавил: — Твои бойцы там таких амбразур понаделали! Правильно, всех заставлю.

Барсегян уехал.

Андрей поставил второй, оставленный в подкрепление БТР ближе к дороге, указав старшему экипажа на фланг, который следует прикрывать, и вернулся к своему.

Орешин с Артистом меняли взорванное колесо, сняв другое с третьего моста левой стороны.

Увидев Андрея, Орешин разогнулся, вытирая пот, размазал рукавом грязь по лицу и сказал:

— На семи колесах доедем. Уже ездили, даже на шести. Ему что восемь, что семь, он и не понимает, прет себе. Зверь! Щас тросом лебедки барабан на левой стороне кверху подтянем, чтоб не болтался, и порядок.

Андрей кивнул и спросил:

— Помочь чего?

— Нет, товарищ старший лейтенант, сами управимся, — ответил Артист, помогавший надевать колесо на шпильки.

Андрей присел рядом и смотрел за их работой.

Когда последняя гайка на колесе была затянута, бойцы тоже присели.

— Орешин, — обратился к водителю Андрей, — про Артиста я уже кое-что знаю, а ты родом откуда?

— Я из-под Донецка. До армии на шахте работал. У нас все на шахтах работают. Деньги немалые получал. Мог бронь от армии получить.

— А чего ж не получил?

— Да отказался я, — загадочно улыбнулся Орешин. — Очень в армию захотел. Жуть как захотел. Причем внезапно. — Он засмеялся.

— Во, во, расскажи командиру, как ты внезапно захотел пилотку на свою башку примерить! Расскажи, расскажи, доведи нас до икоты! — смеялся Артист.

Орешин, улыбаясь, начал рассказ:

— Дурак потому что. — Он почесал затылок и продолжил: — Как-то получил я зарплату вместе с премией и пошел с дружком в местную рыгаловку — в кафешку. Обмыли. Мы всегда обмывали. Денег полный карман, че ж не обмыть. В общем, наобмывались. Не то чтобы зенки прямо совсем до краев залили, но наполовину — это точно. Потом по домам разошлись. Дружок-то рядом живет, а мне на автобусе еще проехаться надо. — Он опять почесал затылок. — Лучше бы я пешком прошелся. Я почти всегда после смены пешком ходил, а в этот раз чего-то решил прокатиться. Уставший, видно, был сильно, — он развел руками. — Короче, захожу в автобус, ну и споткнулся о ступеньку, упал, испачкался. Обидно. А кондукторша поперла на меня, мол, пьянь пучеглазая, дороги не разбирает. Плати, кричит, за проезд. А я че, отказываюсь? У меня капусты — карман топорщится! На, говорю, тебе за проезд. Она и заткнулась. Я сел себе на сиденье, еду. Но потом я вдруг понял, что она меня на целую копейку нагрела! Сдачу не так сдала. Оттого и заткнулась, думала, раз я выпимший, то не сосчитаю. А я, хоть не сразу, но сосчитал! А у самого-то денег в кармане под тысячу рублей! Че мне та копейка? Да провались она! Но я же обиженный, ею обгавканный. О, думаю, лярва, попалась. Ща я тебе покажу, как честной народ обворовывать. — Орешин стукнул кулаком по земле. — Я ей ласково так и говорю, мол, мадам, что же вы копеечку мою кровную так бессовестно у меня манданули? Мне, по случаю знакомства с вами, не жалко, берите, но если бы я ее вам за билет не доплатил, вы меня ни за какой золотой хрен не повезли бы!

Она на меня еще больше заорала. Это за мои же деньги! Водителя на подмогу позвала, а тот и рад, не разобравшись, меня за грудки на улицу выталкивать. Я тоже разошелся, в драку полез. Какой-то правильный пассажир унимать меня бросился, хотел руку за спину закрутить. Я ему тоже заехал, чтоб он не торопился. В общем, доставили меня в милицию за злостное хулиганство. Следователь потом долго понять не мог, чего я с тысячей в кармане из-за копейки под статью залез. Думал, что со мной делать. Хороший мужик. Из кутузки выпустил, сказал, чтоб я бегом в военкомат бежал, как раз призыв начинался. Вот мы с маманей к военкому, да за ради бога. Я следователю повестку принес. Он дело закрыл и сказал, что заменяет мне по закону тюрягу на армию. — Орешин еще посмеялся и серьезно добавил: — Да ну ее, эту шахту. Там в любой момент сдохнуть можно, ничего от тебя не зависит, а тут, — он указал пальцем на трупы духов, — как повезет.

— Ага, — засмеялся Артист. — В шахте в любой момент можно сдохнуть, а тут, выходит — через раз! Эх, молодец ты, Серега! Ценю я тебя и уважаю за твою прямоту и принципиальность при защите народных денег от коварных расхитителей!

Они смеялись. Сначала над историей Орешина, потом просто смеялись, уже не понимая, над чем, катаясь по земле, не обращая внимания на приветственные сигналы проходившей внизу колонны.

В конце дня они оставили дорожный перешеек и отправились назад в подразделение.

Подъезжая к своей позиции, Андрей оценил восхищение Барсегяна. Вместо насыпного земляного бруствера аккуратно и даже по-своему красиво были уложены камни внушительных размеров, с устройством между ними удобных для стрельбы амбразур, что делало позицию при правильной организации ведения огня почти неприступной. Вдоль новоявленных укреплений деловито, без головного убора, с ремнем, висевшим на плече, ходил Шестак, вероятно, любуясь результатами проделанной за день работы. За блиндажом мылись бойцы, черпая ведром воду из бочки.

Шестак, увидев подъезжающий БТР, надел панаму, ремень, заправился и подбежал встречать. Когда Андрей слез на землю, он подскочил и доложил:

— Товарищ старший лейтенант, за время несения службы происшествий не случилось. Ваше приказание по укреплению позиции выполнено!

— Вольно! Молодцы! — Андрей подал руку.

Шестак двумя руками долго тряс руку Андрея, приговаривая:

— Мы-то что, это вы молодцы! Барсегян, когда назад проезжал, сказал мне по секрету, что повезло нам с командиром. Правда, приказал вам не говорить. А какой тут секрет? Мы и без него вчера еще поняли, что повезло!

Андрей шутя надвинул ему панаму на лоб:

— Что ж ты военную тайну выдал, Штирлиц?! — И, поведя взглядом по окопам, продолжил: — Барсегян мне тоже, между прочим, по секрету сказал, что всему взводу с тобой повезло и что основная моя задача — наставить тебя на путь истинный и отправить учиться на офицера. Так что квиты!

— Не-е-е! — громко крикнул Шестак. — Я геологом буду! А может, археологом! Мамонтов ископаемых находить буду, динозавров!

— Дрянь всякую будешь находить! — крикнул Артист, стоявший позади. — Которая в земле миллион лет гниет и ждет, когда ты своими ручищами ее раскопаешь и на консервы перекрутишь! Ты же у нас хозяйственный! У тебя даже чешуя рыбная не пропадает! По тебе плачет минимум должность начальника тылового обеспечения дивизии. Минимум! — Артист поднял кверху указательный палец.

Рядом с Артистом стоял водитель Орешин и от себя, обращаясь к Шестаку, добавил:

— Ничего, Петя, на крайняк будем с тобой уголек в шахте ковырять. Все лучше, чем трупанину, ты же не варан.

Андрей оставил их и пошел в блиндаж.

Шестак обратился к Артисту и Орешину:

— Давайте рассказывайте, что там было?

Вскоре приехал зампотех роты прапорщик Поваляев, привез камеры для колес. За пару часов вместе с бойцами он перемонтировал пробитые колеса, после чего, отказавшись от ужина, снова уехал на КП роты.