Чернее некуда

I

— Как только мы обнаружили тела, — рассказывал Аллейн, — стало ясно, что это дело рук Кокбурн-Монфора. Гончарня находилась под неусыпным наблюдением с той минуты, как Санскрит вернулся от квартирных агентов. Единственный пробел образовался, когда людей Гибсона отозвали по тревоге. Одновременно автомобильная пробка отрезала сержанта Джекса от двери, у которой торчал Монфор, так что по меньшей мере пять минут, если не дольше, фасад дома оставался полностью заслоненным грузовиком. За это время Монфора, уже начинавшего громко скандалить, кто-то из Санскритов впустил в дом, видимо, желая заткнуть ему рот.

Они очень спешили. Им еще нужно было добраться до аэропорта. Они намеревались улизнуть в ближайшие четверть часа, поэтому брат укладывал свиней, а сестра писала письмо агентам. Поэтому они оставили пьяного Полковника, который, увидев, чем они занимаются, на миг врос в пол, и вернулись к своим занятиям. Санскрит укладывал в ящик предпоследнюю свинью, сестра снова уселась за письмо. А Монфор, подойдя поближе, оказался между ними, взял со скамьи последнюю свинью и в приступе пьяной ярости ударил ею налево и направо. Ужас содеянного отчасти протрезвил Монфора. Перчатки у него были в крови. Он швырнул их в печь, вышел наружу и снова привалился к двери, то ли умышленно, то ли невольно. Фургон все еще загораживал его, а когда он отъехал, оказалось, что полковник как стоял, так и стоит на крыльце.

— А кто сообщил о бомбе? — спросила Трой.

— Полагаю, кто-то из Санскритов. Чтобы отвлечь команду Гибсона, пока они будут улепетывать в Нгомбвану. Исход покушения поверг их в панику, а мысль о Ку-Клус-Карпе в еще пущую. Они должны были понять, что их раскусили.

— Похоже, — сухо заметил мистер Уипплстоун, — что они не переоценили своих друзей.

— Что похоже, то похоже.

— Рори, насколько пьян был этот несчастный? — спросила Трой.

— Можно ли сказать что-нибудь о степени опьянения законченного алкоголика? Что-то, наверное, можно. Если верить его жене, а у нас нет причин ей не верить, пьян он был мертвецки и, покидая дом, грозился всех поубивать.

— Но вы все-таки считаете, что убийство было полностью непреднамеренным? — спросил мистер Уипплстоун.

— Да. Когда он начал трезвонить у дверей, у него не было сколько-нибудь связного плана. Одна лишь слепая пьяная злоба и желание добраться до Санскритов. Потом ему подвернулась та свинья, оказавшаяся в прискорбной близости от двух голов. Трах-бах, и он снова очутился на улице. С автомобильной пробкой ему попросту повезло, как нередко везет пьяным. Не думаю, что он вообще эту пробку заметил, не будь ее, он повел бы себя точно так же.

— Однако у него хватило сообразительности бросить перчатки в печь, — указал мистер Уипплстоун.

— Это единственное, что всерьез свидетельствует против него. Я бы не решился строить догадки относительно того, насколько его протрезвило осознание совершенного. Или насколько он преувеличивал свое состояние, когда разговаривал с нами. У него взяли кровь на анализ и уровень алкоголя в ней оказался астрономическим.

— Он, разумеется, будет утверждать, что действовал под влиянием выпитого, — сказал мистер Уипплстоун.

— Можете не сомневаться. И готов поспорить, это ему поможет.

— А что будет с моим бедным дурачком Чаббом?

— При обычном ходе дела, Сэм, ему предъявили бы обвинение в сговоре. Если до этого дойдет, то его прошлое — несчастье с дочерью — и давление, которое оказывали на него эти люди, несомненно, будут истолкованы как смягчающие обстоятельства. При наличии первоклассного адвоката…

— Об адвокате я позабочусь. Как и о залоге. Я уже сказал ему это.

— Вообще-то я не уверен, что против него будут выдвинуты серьезные обвинения. Если не считать ключицы «млинзи», серьезного ущерба от Чабба никто не претерпел. Мы предпочли бы получить от него исчерпывающие показания о заговоре в обмен на освобождение от судебного преследования.

Мистер Уипплстоун и Трой обменялись смущенными взглядами.

— Да, я все понимаю, — сказал Аллейн. — Однако задумайтесь на миг о Гомеце. Он единственный, не считая Монфора, организатор заговора, и если есть на свете человек, заслуживший все, что его ожидает, так это он. Для начала мы задержали его за подделку паспорта, обыскали его контору в Сити, якобы занимавшуюся импортом кофе и обнаружили свидетельства совершения кое-каких весьма сомнительных сделок с необработанными алмазами. А в прошлом у него еще числится отсидка в Нгомбване за преступление, которое иначе как омерзительным не назовешь.

— А что по части посольства? — спросила Трой.

— Хороший вопрос! Все происшедшее в этой опере-буфф, является, как мы неустанно себе повторяем, их внутренним делом, хотя и образует косвенный мотив в деле Монфора. Что до другого спектакля, — убийства посла, совершенного «млинзи», — то эта история на совести Громобоя и пусть мой старинный друг сам с ней договаривается.

— Я слышал, он завтра улетает.

— Да. В два-тридцать. Вслед за тем, как он в последний раз попозирует Трой.

— Ну знаете! — воскликнул мистер Уипплстоун, с вежливым благоговением покосившись на Трой. Трой прыснула.

— Не смотрите на меня с таким ужасом, — сказала она и к изумлению Аллейна, мистера Уипплстоуна да и к собственному тоже чмокнула последнего в макушку. Увидев, как порозовела кожа под его редкими, аккуратно причесанными волосами, она сказала: — Не обращайте внимания. Это мой портрет меня так раззадорил.

— Зачем же все портить! — с неслыханным молодечеством выпалил мистер Уипплстоун. — Я уж было отнес это на собственный счет.

II

— По всем канонам, если они существуют, — говорила Трой в половине двенадцатого следующего утра, — портрет не закончен. Но даже если бы вы отсидели еще один сеанс, не думаю, что я смогла бы с ним что-нибудь сделать.

Рядом с ней стоял, глядя на портрет, Громобой. Во все время позирования он не выказал застенчивости, обычной для натурщика, не желающего произносить банальности, и во все время ни единой не произнес.

— В том, что вы сделали, — сказал он, — присутствует нечто явственно африканское. — У нас пока нет выдающихся портретистов, но если бы они были, я думаю, они вряд ли смогли бы вас превзойти. Мне приходится постоянно напоминать себе, что автор этого портрета не принадлежит к числу моих соотечественников.

— Вряд ли вы смогли бы сказать мне что-нибудь более лестное, — призналась Трой.

— Правда? Я рад. К сожалению, мне пора: нам с Рори нужно кое-что обсудить да и переодеться мне не мешает. До свидания, моя дорогая миссис Рори, и огромное вам спасибо.

— До свидания, мой дорогой президент Громобой, — откликнулась она. — И спасибо вам.

Она подала ему перепачканную краской руку и проводила его в дом, где ждал Аллейн. На сей раз Громобой явился без «млинзи», который, как он сказал, занят в посольстве последними приготовлениями к отлету.

Они с Аллейном выпили на прощание по рюмочке.

— Визит получился несколько необычный, — заметил Громобой.

— Да, не совсем, — согласился Аллейн.

— Что касается тебя, дорогой мой Рори, ты проявил завидное умение обходить острые углы.

— Старался как мог. Не без помощи, если это правильное выражение, дипломатической неприкосновенности.

Громобой робко улыбнулся ему. Редкостный случай, подумал Аллейн. Обычно он либо разражается хохотом, сияя, словно маяк в ночи, либо хранит важное молчание.

— Итак, — сказал Громобой, — этих неприятных людей убил полковник Кокбурн-Монфор.

— Весьма на то похоже.

— Очень неприятные были люди, — задумчиво сказал Громобой. — Противно было прибегать к их услугам, однако — нужда заставила. Тебе в твоей работе наверняка приходится попадать в подобные ситуации.

Поскольку сказанное было чистой правдой, Аллейн не нашел, что ответить.

— Необходимость позволить им вновь обосноваться в Нгомбване вызывала у нас глубокое сожаление.

— Что ж, — сухо сказал Аллейн, — теперь сожалениям пришел конец.

— Вот именно! — радостно воскликнул Громобой. — Как гласит пословица, нет худа без добра. От Санскритов мы избавлены. Это приятно!

Аллейн, не находя слов, молча взглянул на него.

— Я что-нибудь не так сказал, старина? — спросил Громобой.

Аллейн покачал головой.

— А, я кажется понял. На горизонте опять замаячила пресловутая пропасть.

— И мы опять можем разойтись, назначив новую встречу где-нибудь в другом месте.

— Вот почему ты так и не задал мне некоторых вопросов. Например, до какой степени я был осведомлен о контр-заговоре против моего предателя-посла. Или о том, имел ли я сам дело с одиозными Санскритами, сослужившими нам столь добрую службу. Или о том, не сам ли я придумал, как заставить бедного Гибсона заблудиться в трех соснах нашего парка.

— Если бы только Гибсона.

На большом черном лице Громобоя обозначилось выражение крайнего огорчения. Он стиснул плечи Аллейна и крупные, налитые кровью глаза его наполнились слезами.

— Постарайся понять, — сказал он. — Мы свершили правосудие в соответствии с нашими нуждами, с нашими древними традициями, с нашими глубинными убеждениями. Со временем мы изменимся и постепенно эти черты отомрут в нас. Пока же, драгоценный мой друг, думай о нас… обо мне, если угодно, как…

Он поколебался и, улыбнувшись, закончил с новой ноткой в раскатистом голосе:

— …как о незаконченном портрете.