Чернее некуда

I

Фокс медленно подвел машину к углу Каприкорн-Плэйс.

— Вон он шагает. Нет, безусловно не к Кокбурн-Монфорам, — сказал Аллейн. — Свет у них не горит да и идет он по другой стороне улицы, стараясь держаться в тени. Притормозите на минутку, Фокс. Да. Он не хочет рисковать, проходя мимо дома. Или все же рискнет? Нет, вы только полюбуйтесь, Фокс.

Навстречу им по Каприкорн-Плэйс медленно ехало припозднившееся такси. Водитель, похоже, искал нужный ему номер дома. Машина остановилась. Огромная туша Санскрита, едва различимая в темноте, с легкостью эльфа метнулась вперед, воспользовавшись тем, что такси заслонило ее от дома.

— Вперед, Фокс. Он направляется к кирпичной стене в конце улицы. Свернете налево, потом снова налево, на Сквер, а там направо и еще раз налево. Остановитесь, не доезжая до Каприкорн-Плэйс.

Фокс выполнил этот обходной маневр. Они проехали мимо дома № 1 по Каприкорн-Уок (в спальне мистера Уипплстоуна еще теплился за шторами свет) и мимо «Лика Светила», уже затмившегося. Доехав до дальнего угла Каприкорн-Сквер, Фокс повернул налево, проехал еще немного и остановил машину.

— Впереди у нас Каприкорн-Плэйс, — сказал Аллейн. — Она упирается в кирпичную стену, там есть проход, выводящий на узкую пешеходную улочку. Улочка идет по задам Базилики, но от нее ответвляется к Дворцовым Садам проулок. Готов поспорить, он направляется именно туда, хотя и допускаю, что это чистой воды догадка. Вот он.

Санскрит, похожий на плавно шагающий шатер, миновал перекресток. Подождав несколько секунд, его преследователи вылезли из машины и двинулись следом за ним.

Когда они свернули за угол, Санскрита уже не было видно, однако из-за стены долетал звук его шагов. Аллейн кивком указал на проем в стене. Они проскочили его как раз вовремя, чтобы увидеть, как Санскрит сворачивает за угол.

— Так и есть, — сказал Аллейн. — Бегом, Фокс, но на цыпочках.

Они пронеслись по улочке, притормозили, неслышно свернули в проулок и теперь ясно видели на другом его конце шагающего Санскрита. Впереди по его курсу находились с трудом различимая отсюда широкая улица и пышный фасад дома с флагштоком на балконе второго этажа. У входа в дом стояли двое полицейских.

Аллейн с Фоксом, выбрав крыльцо потемнее, наблюдали за происходящим.

— Спокойно топает себе прямо на них! — прошептал Фокс.

— Да.

— Хочет что-нибудь передать из рук в руки?

— Он что-то показал полицейским. Вообще-то Гибсон организовал там систему пропусков. Выдаются работникам посольства и их ближайшим помощникам и снабжены печатью Президента. Весьма затейливо изукрашены. Может быть, такой пропуск он и показал?

— Да откуда бы он его взял?

— Хороший вопрос. Вы смотрите, смотрите.

Санскрит вытащил из-под пальто какой-то предмет, похожий издали на большой конверт. Один из полицейских посветил фонариком. Луч скользнул по лицу Санскрита и опустился ему на руки. Полицейский наклонил голову, рассеянный свет ненадолго залил его лицо. Пауза. Полицейский кивнул напарнику, тот позвонил в дверь. На звонок вышел нгомбванец в ливрее, по-видимому, ночной портье. Санскрит что-то коротко объяснил ему, нгомбванец выслушал, принял конверт, если то был конверт, отступил в дом и захлопнул дверь.

— Быстро сработано! — заметил Фокс.

— Теперь он болтает с полицейскими.

Они еле различали тоненький голосок Санскрита, затем услышали хором сказанное полицейскими: «Спокойной ночи, сэр».

— Нахально он действует, братец Фокс, — сказал Аллейн.

Оба неторопливо зашагали в сторону посольства. Тротуар на их стороне был совсем узенький. Кажущаяся в полутьме гротескной огромная фигура наплывала на них, двигаясь серединой проулка. Минуя ее, Аллейн говорил Фоксу:

— Мне кажется, все в порядке, по-иному такие дела и не делаются. Надеюсь, вы не очень скучали.

— О нет, — отвечал Фокс, — Я даже подумываю присоединиться.

— Вот как? Прекрасно.

Так они добрели до посольства. Легкие шаги Санскрита к этому времени замерли в отдалении. Наверное, он уже проходил сквозь проем в стене.

Аллейн с Фоксом приблизились к двум констеблям.

Аллейн сказал:

— Суперинтендант Аллейн. Департамент уголовного розыска.

— Сэр, — отозвались констебли.

— Мне нужен от вас по возможности точный и полный отчет о том, что здесь только что произошло. Вы выяснили имя этого человека? Говорите вы, — он обратился к констеблю, которые разговаривал с Санскритом.

— Нет, сэр. У него был специальный пропуск, сэр.

— Вы хорошо разглядели пропуск?

— Да, сэр.

— Но имени не прочитали?

— Я… нет… я его толком не разобрал, сэр. Начинается на «С», потом там еще «К» есть, «Сан» что-то такое, сэр. Пропуск был в порядке, сэр, с фотографией, как в паспорте. Фотография точно была его. Он не просил, чтобы мы его впустили, сэр. Ему только нужно было кое-что передать. Если бы он внутрь просился, мы бы записали имя.

— А так вы его даже не заметили.

— Сэр.

— Что именно он сказал?

— Он хотел передать письмо, сэр. Первому секретарю посольства. Я его осмотрел, сэр. На конверте было написано «Первому секретарю», а в углу «Для предоставления Его Превосходительству Президенту». Крепкий конверт из желтой бумаги, сэр, но совсем тоненький, сэр.

— Что дальше?

— Я сказал, что время для передачи письма неподходящее. Говорю, давайте его мне, я после передам, сэр, но он ответил, что обещал доставить конверт лично. Там, говорит, внутри фотографии, Президент потребовал, чтобы их проявили и отпечатали как можно быстрее, пришлось, дескать, постараться, только полчаса назад закончили. Говорит, у него инструкции — передать их через ночного портье Первому секретарю.

— И?

— Ну, я взял конверт, посветил фонариком, — наощупь в нем вроде как картонная папка лежала. Никаких шансов, что там могло оказаться что-нибудь опасное, сэр, и потом, у него же был специальный пропуск, ну и мы разрешили передать конверт и… вот и все, сэр.

— А вы, стало быть, позвонили в дверь? — спросил Аллейн у другого полицейского.

— Сэр.

— Он что-нибудь сказал ночному портье?

— Они не по-английски говорили, сэр. Обменялись несколькими словами, по-моему, на туземном языке. Потом портье взял конверт и захлопнул дверь, а этот человек пожелал нам спокойной ночи и ушел.

Во все продолжение беседы мистер Фокс каменно взирал на того из констеблей, к которому в данный миг обращался Аллейн, причиняя бедняге явное беспокойство. Когда беседа закончилась, он похоронным тоном сообщил в пространство, что он-де не удивится, если этой историей займутся На Самом Верху, отчего оба констебля заледенели.

Аллейн сказал:

— Вы обязаны были немедленно обо всем доложить. Если мистер Гибсон не узнает об этом происшествии, считайте, что вам чертовски повезло.

— Спасибо, сэр, — хором произнесли констебли.

— За что? — осведомился Аллейн.

— Вы расскажете обо всем Фреду Гибсону? — спросил Фокс, когда они тронулись в обратный путь.

— О случившемся? Да. Остальное его забота. Я обязан ему рассказать. Неприятная получается история. Со специальным пропуском ему ничего не стоит проникнуть в посольство. Полицейским сказано, что любой его обладатель — persona grata. У него был отличный шанс, пусть даже он им не воспользовался.

Аллейн вдруг схватил Фокса за руку.

— Посмотрите туда, — сказал он. — Этот еще откуда взялся?

На дальнем конце проулка кто-то быстро удалялся от них, погружаясь в глубокую тьму. Едва они успели заметить этого человека, как он свернул за угол и сгинул. Послышался легкий звук бегущих ног. Аллейн с Фоксом, стремительно понеслись по проулку, но увидеть им уже никого не удалось.

— Он мог выйти из одного из этих домов и погнаться за такси, — сказал Фокс.

— Во всех домах темно.

— Это верно.

— И работающего двигателя мы не слышали. Вы что-нибудь разглядели?

— Нет. Шляпа. Плащ. Резиновые подошвы. Брюки. Я даже не возьмусь сказать мужчина это или женщина. Все произошло слишком быстро.

— Черт, — сказал Аллейн.

Некоторое время они шагали молча.

— Неплохо бы узнать, что было в конверте, — сказал, наконец, Фокс.

— Это «неплохо» может оказаться самым слабым из сказанного вами на протяжении всей жизни.

— Вы спросите?

— Можете поспорить, не проиграете.

— У Президента?

— У кого же еще? И спрошу ни свет ни заря, понравится это ему или нет. Знаете, Фокс, — продолжал Аллейн, — меня посетила чрезвычайно неприятная мысль.

— Что вы говорите, мистер Аллейн? — мирно откликнулся Фокс.

— Я буду вам очень обязан, если вы просто послушаете, пока я стану перебирать все разрозненные обрывки сведений, имеющихся у нас насчет этого гнусного толстяка, и посмотрите, не складывается ли из них определенная картинка.

— С удовольствием, — сказал Фокс.

Пока они шли по пустынным Каприкорнам к своей машине, Фокс с тихим одобрением слушал Аллейна. Уже усаживаясь в машину, Аллейн сказал:

— Вот что у нас имеется, братец Фокс. Теперь вопрос. Что отсюда в общем и целом следует?

Фокс провел широкой ладонью по своим коротким усам и затем оглядел ее, словно надеясь обнаружить на ней ответ.

— По-моему, — сказал он, — я понял, куда вы клоните.

— Клоню я вот куда, — отозвался Аллейн, — если говорить попросту, то этот…

II

Угрозу Аллейна разбудить Громобоя ни свет ни заря не следовало воспринимать буквально. На самом-то деле это его ни свет ни заря разбудил мистер Гибсон, желавший узнать, действительно ли Президент собирается приехать к Трой в половине десятого, чтобы позировать для портрета? Аллейн подтвердил это, в ответ из трубки полились шумные вздохи. Аллейн, наверное, уже видел утренние газеты? — спросил Гибсон, и когда Аллейн ответил отрицательно, сообщил ему, что в каждой имеется на первой странице по три колонки текста с фотографиями, и все насчет вчерашнего посещения Громобоем их дома. Скучным голосом Гибсон принялся зачитывать наиболее оскорбительные журналистские домыслы. «Пикантное положение?». «Знаменитая жена красавца-супера и африканский диктатор». Аллейн взмолился, чтобы Гибсон перестал, и тот перестал, заметив лишь, что с учетом всех обстоятельств он никак не возьмет в толк, почему Аллейн не послал Президента с его просьбой о портрете куда подальше.

Аллейну не хотелось объяснять ему, что помешать Трой написать этот портрет, означало бы совершить уголовное преступление. Поэтому он перевел разговор на случай с Санскритом и услышал, что Гибсону о нем уже доложили.

— Похоже, — забубнил Гибсон, — дело идет к развязке.

— Перекрести пальцы. Я попробую получить ордер на обыск. На основе косвенных свидетельств.

— Начальство любит, когда у него просят ордер. Активный, значит, работник. Кстати, тело устранили.

— Что?

— Ну, покойника. Перед самым рассветом. Все было проделано очень тихо. Задний вход. Неприметный грузовичок. Специальный самолет. Тихо-мирно. Одной заботой меньше, — закончил мистер Гибсон.

— Возможно, тебе стоит поставить людей в аэропорту, Фред. Пусть последят за рейсами на Нгомбвану.

— Да хоть сейчас. Только свистни, — зловещим голосом произнес мистер Гибсон.

— Считай, что уже свистнул. Будем поддерживать связь, — сказал Аллейн и оба повесили трубки.

Трой была в студии, готовила фон для своего натурщика. Аллейн сказал ей, что вчерашние меры предосторожности будут повторены и сегодня, и что сам он постарается вернуться еще до появления Громобоя.

— Вот и хорошо, — сказала она. — Только сядь там же, где сидел вчера, ладно, Рори? Когда он глядит на тебя, он становится просто великолепен.

— Ну и нахалка же ты. Знаешь ли ты, что все, кроме тебя, считают меня полоумным из-за того, что я разрешаю тебе продолжать эти сеансы?

— Конечно, но ведь ты — это ты, правда? — ты же понимаешь, как все обстоит на самом деле. И честно говоря… он у меня получается — получается, так? Не нужно ничего говорить, но… я права?

— Получается, — ответил Аллейн. — Как ни странно это звучит, я даже побаиваюсь смотреть в твою сторону. Кажется, будто он сам стекает с твоей кисти.

Она поцеловала его.

— Я так тебе благодарна, — сказала она. — Да ты и сам знаешь — ведь знаешь?

Аллейн приехал в Ярд в приятном расположении духе, даром, что его переполняли дурные предчувствия. Здесь его поджидала записка от мистера Уипплстоуна, содержавшая просьбу позвонить как можно скорее. Он позвонил, и мистер Уипплстоун сразу взял трубку.

— Я подумал, вам следует знать об этом, — начал он уже привычной фразой. У него потекла труба, торопливо стал рассказывать мистер Уипплстоун, и он в десять минут десятого отправился к своим квартирным агентам, господам Эйблу и Вертью, хотел, чтобы они порекомендовали ему водопроводчика. Там уже находился Санскрит, погруженный в беседу с молодым человеком, тем, у которого прерафаэлитская прическа. Увидев мистера Уипплстоуна, Санскрит замолк на полуслове, а затем произнес своим контр-тенором, что он-де во всем полагается на них и надеется, что они постараются устроить все наилучшим образом.

Молодой человек, рассказывал дальше мистер Уипплстоун, сказал, что никаких сложностей не предвидится, поскольку жилье на Каприкорнах пользуется большим спросом. Санскрит проблеял нечто невнятное и с большой поспешностью удалился.

— Я спросил, как бы между прочим, — сказал мистер Уипплстоун, — не сдается ли, часом, помещение вместе с гончарной. Сказал, будто у меня есть друзья, которые ищут квартиру. Помощница молодого человека, да и сам он тоже, как-то странно замялись. Дама принялась объяснять, что официально это место пока не освобождено, а если и освободится, то скорее поступит в продажу, чем будет сдаваться. Теперешний жилец, сказала она, пока не хочет, чтобы об этом стало известно. Меня это, как вы можете вообразить, заинтриговало. Оттуда я прямиком отправился на Каприкорн-Мьюс и дошел до гончарни. На дверях висела табличка: «Закрыто на инвентаризацию». Окна были задернуты довольно ветхими шторами, которые, правда, сходились не до конца. Я заглянул вовнутрь. Света там почти не было, но у меня осталось впечатление, что какая-то крупная фигура бродит внутри между упаковочных ящиков.

— О Господи, так вот взяли и заглянули?

— Да. А по дороге домой зашел в «Неаполь», купить немного паштета. Пока я его покупал, появились Кокбурн-Монфоры. Он был, по-моему, пьян не то что в стельку, а уже в обе, но на ногах держался по-обыкновению твердо. На нее же и смотреть было страшно.

Мистер Уипплстоун примолк и молчал так долго, что Аллейн спросил:

— Вы еще не ушли, Сэм?

— Нет, — сказал мистер Уипплстоун, — еще не ушел. Честно говоря, я пытаюсь представить, что вы подумаете о следующем моем ходе. Успокойся, Люси. Вообще-то я — человек не порывистый. Далеко не порывистый.

— Я бы сказал, очень далеко.

— Хотя в последнее время… Как бы там ни было, в данном случае я позволил себе увлечься минутным порывом. Я, разумеется, поздоровался с ними, а затем, словно бы мельком, ну, вы понимаете, сказал, принимая из рук миссис Пирелли паштет: «Вы, кажется, вот-вот останетесь без соседей, миссис Пирелли?» Она в замешательстве уставилась на меня, а я продолжал: «Ну, как же. Те двое из гончарни. Я слышал, они съезжают и чуть ли не сегодня.» Что, конечно, не было чистой правдой.

— Я бы за это не поручился.

— Нет? Так или иначе, я повернулся к Кокбурн-Монфорам. Описать выражения их лиц или, вернее, чередование выражений, я затрудняюсь. Потрясение, неверие, ярость. Полковник полиловел еще пуще, а миссис Монфор только и сумела выдавить: «Не может быть!». Тут он схватил ее за руку так, что она скривилась, и оба, не сказав больше ни слова, вышли из магазина. Я видел, как он поволок ее в сторону мастерской. Она упиралась и, по-моему, умоляла его о чем-то. Миссис Пирелли сказала что-то по-итальянски и прибавила: «Уедут, я только образуюсь». Я ушел. Проходя Каприкорн-Плэйс, я увидел, как Кокбурн-Монфоры поднимаются на свое крыльцо. Он по-прежнему держал ее за руку, а она, как мне кажется, плакала. Это все.

— Это было — когда? Полчаса назад?

— Около того.

— Хорошо, мы все обсудим позже. Спасибо, Сэм.

— Сильно я навредил?

— Надеюсь, что нет. Думаю, вы лишь ускорили кое-какие события.

— Я хотел переговорить относительно труб с Шериданом — только об этом, уверяю вас. Его не оказалось дома. Может быть, мне?..

— Может быть, но скорее всего вас опередят Кокбурн-Монфоры. Впрочем, попробуйте.

— Хорошо.

— И про Чаббов не забудьте, — сказал Аллейн.

— Да. О Господи. Если хотите.

— Только не переборщите. Сообщите им новость, и все.

— Да.

— Я буду дома примерно через четверть часа — это на случай, если я вам понадоблюсь. Если звонка от вас не будет, я сам, как только сумею освободиться, позвоню вам, — сказал Аллейн.

Он связался с человеком, ведущим наблюдение, и услышал, что Санскрит после посещения квартирного агента вернулся в гончарню и больше не выходил. Мастерская закрыта, окна по-прежнему занавешены.

Минут пять спустя Аллейн, подъехав с Фоксом к своему тупичку, обнаружил его перекрытым, как и вчера, полицейским кордоном. На сей раз толпа здесь собралась даже побольше, появилось также множество фоторепортеров, донимавших суперинтенданта Гибсона крикливыми жалобами на грубость констеблей. Поговорив с Гибсоном, Аллейн вошел в дом, провел Фокса в кабинет, а сам направился прямиком в студию Трой. Она уже успела изрядно поработать над фоном.

— Трой, — сказал Аллейн, — когда он появится, мне нужно будет побеседовать с ним. Наедине. Не думаю, что это займет много времени, но с другой стороны, не знаю, насколько наш разговор его расстроит.

— Вот черт, — сказала Трой.

— Да, я знаю. Однако возникли осложнения. У меня нет выбора.

— Ладно, ничего не попишешь.

— Черт знает как неудобно все складывается, но такова ситуация.

— Не расстраивайся, я все понимаю. Слышишь? Он подъехал. Тебе лучше самому встретить его.

— Я скоро приду. И что гораздо важнее — надеюсь, он тоже.

— И я надеюсь. Удачи тебе.

— Аминь! Да будет по твоим словам, — сказал Аллейн.

Он вышел к дверям как раз вовремя, чтобы встретить Громобоя, сопровождаемого «млинзи», который нес огромный букет красных роз и, к удивлению Аллейна, вел на поводке белую афганскую борзую в красном ошейнике. Громобой объяснил, что пес, похоже, совсем пал духом.

— Скучает по хозяину, — сказал Громобой.

Он поздоровался с Аллейном с обычной своей жизнерадостностью, но затем, вглядевшись в его лицо, сказал:

— По-моему, что-то не так.

— Да, — сказал Аллейн. — Нам с вами нужно поговорить, сэр.

— Хорошо, Рори. Где?

— Вот сюда, пожалуйста.

Они вошли в кабинет. Увидев Фокса, к которому успел присоединиться Гибсон, Громобой остановился.

— Похоже, разговор предстоит далеко не частный.

— Речь пойдет о вопросе, касающемся полиции, и моих коллег в частности.

— Вот как? С добрым утром, джентльмены.

Он что-то сказал «млинзи», тот передал ему розы, вышел вместе с собакой и прикрыл за собой дверь.

— Вы не присядете, сэр? — спросил Аллейн.

На сей раз Громобой не стал возражать против его официального тона.

— Разумеется, — сказал он и опустился в белое кресло. Парадный мундир, надетый им для позирования, сидел на нем великолепно. Красные розы сообщали общей картине сюрреалистический оттенок.

— Нельзя их куда-нибудь их пристроить? — спросил Громобой.

Аллейн положил розы на стол.

— Это для Трой? — поинтересовался он. — Она будет в восторге.

— Итак, о чем мы станем говорить?

— О Санскрите. Не могли бы вы сказать мне, что находилось в конверте, который он принес в посольство сразу после полуночи? Конверт был адресован Первому секретарю, однако несколько слов, написанных на нем, указывали, что он предназначается для вас.

— Ваши люди весьма ревностно выполняют свои обязанности, мистер Гибсон, — сказал Громобой, на Гибсона, впрочем, не взглянув.

Гибсон кашлянул.

— По-видимому, специальный пропуск, несущий мою личную печать, для них не указ, — прибавил Громобой.

— Если бы не пропуск, — сказал Аллейн, — конверт скорее всего вскрыли бы. Надеюсь, вы сообщите нам о его содержимом. Поверьте, я не стал бы спрашивать, если бы не считал это очень важным.

Громобой, с той минуты, как он сел, не сводивший с Аллейна глаз, произнес:

— Конверт вскрыл мой секретарь.

— Но он сказал вам, что в нем находилось?

— Записка с просьбой. О некоторой услуге.

— О какой?

— Об услуге, связанной с возвращением этого человека в Нгомбвану. По-моему, я говорил вам, что он намеревается вновь обосноваться там.

— Не означает ли это, что он хочет уехать немедленно и просит как можно скорее предоставить ему въездные документы — визу, разрешение на въезд, все, что для этого требуется? То есть ускорить обычную процедуру, которая занимает, насколько я понимаю, не один день?

— Да, — сказал Громобой. — Именно так.

— Как вы полагаете, почему он сказал полицейским, что в конверте находятся фотографии, которые вы приказали доставить без промедления?

На секунду-другую лицо Громобоя приобрело сердитое выражение. Однако он сказал:

— Не имею ни малейшего представления. Это утверждение смехотворно. Ни о каких фотографиях я не распоряжался.

— Мистер Гибсон, — сказал Аллейн, — не могли бы вы с мистером Фоксом оставить нас наедине?

Оба с важным видом удалились, закрыв за собой дверь.

— Итак, Рори? — произнес Громобой.

— Он был твоим информатором, — сказал Аллейн, — не правда ли? То есть одним из тех, кого мистер Гибсон столь неизящно, но верно именует стукачами?

III

Громобой, при всей его врожденной громогласности, обладал талантом впадать в неожиданное молчание. На этот раз он проявил свой талант в полной мере. Он оставался неподвижным и безмолвным достаточно долго, чтобы часы в кабинете успели откашляться и пробить десять. Лишь после этого он сжал затянутые в белые перчатки ладони, утвердил на них подбородок и заговорил.

— Я помню, в прежние дни в «Давидсоне», — сказал он и в его необычайно звучном голосе вдруг прорезалось нечто напевное, окрасившее эту фразу в густые ностальгические тона, — мы как-то разговорились с тобой одним дождливым вечером обо всем на свете — обычный для юношей разговор. В конце концов, мы принялись рассуждать о правительствах, о применении силы и неожиданно для себя обнаружили, что словно бы стоим на противоположных сторонах глубокого ущелья, едва ли не пропасти, через которую не перекинуто никакого моста. Мы были полностью отрезаны один от другого. Помнишь?

— Да, помню.

— По-моему, мы оба удивились и встревожились, обнаружив себя в таком положении. И я, помнится, сказал примерно следующее: мы с тобой наткнулись на естественный барьер, такой же древний, как наши, отличные один от другого процессы эволюции — в ту пору нам нравились громкие слова. А ты ответил, что существуют огромные территории, которые мы можем исследовать совместно, не натыкаясь на такие барьеры, и что для нас же будет лучше, если мы не станем выходить за их пределы. Так мы с тобой и поступали, начиная с того дождливого вечера. И до сегодняшнего дня.

— Я не вправе бродить вместе с тобой по тропам такого рода воспоминаний, — сказал Аллейн. — И если ты с минуту подумаешь, то поймешь почему. Я полицейский, я обязан исполнять свой долг. Первое, чему нас учат, это необходимость сохранять полную отрешенность. Если бы я знал, во что выльется это задание, я попросил бы избавить меня от него.

— А во что оно вылилось? Что уж такое особенное ты… откопал?

— Могу рассказать. Я думаю, что позапрошлой ночью несколько человек, некоторые из них — фанатики, каждый отчасти не в своем уме и каждым движет собственное неотвязное побуждение, намеревались убить тебя, свалив это убийство на твоего копьеносца, твоего «млинзи»: это как раз те самые люди, о которых я все порываюсь с тобой побеседовать. Но прежде всего — Санскрит. Прав ли я в моей догадке относительно Санскрита? Он действительно был твоим информатором?

— В данном случае, дорогой мой Рори, я могу лишь сослаться на мое право не разглашать определенные сведения.

— Да, наверное. Хорошо. Кокбурн-Монфор. Его надежды занять при новом режиме высокий воинский пост потерпели крушение. Мне было сказано, что это привело его в ярость. Должен ли он именно тебя благодарить за свою преждевременную отставку?

— О да, — холодно ответил Громобой, — именно я от него и избавился. Он превратился в алкоголика, так что полагаться на него было опасно. Кроме того, моя политика состояла в том, чтобы назначать на высшие посты только нгомбванцев. Мы все это уже обсуждали.

— Он угрожал тебе?

— Прямых угроз я от него не слышал. Я предоставил ему возможность лично встретиться со мной, и он повел себя оскорбительно. Мне докладывали, что, напившись, он изрыгает угрозы. Все было очень глупо и я давным-давно об этом забыл.

— Ты — да, он, возможно, нет. Ты знал, что его пригласили на прием?

— Я сам предложил пригласить его. В прошлом он хорошо нам послужил. Мы наградили его медалью.

— С этим ясно. Далее. Ты помнишь дело Гомеца?

На какой-то миг Громобой приобрел удивленный вид.

— Конечно, помню, — сказал он. — Отвратительный был человек. Зверь. Убийца. Я имел удовольствие обеспечить ему пятнадцатилетнюю отсидку. Хотя вообще-то он заслуживал смертной казни. Он…

Громобой не докончил фразы, спросив вместо этого:

— А он тут причем?

— Похоже, твои источники предоставили тебе неполные сведения. Хотя, возможно, они ими и не владели. Гомец переменил имя. Теперь его зовут Шериданом, и он живет в пяти минутах ходьбы от твоего посольства. На приеме его не было, но он входит в круг этих людей и по тому, что я о нем слышал, первая неудача его не остановит. Он предпримет новую попытку.

— Вот в это я верю, — сказал Громобой. Аллейн впервые увидел, как на его лице появляется озабоченное выражение.

— Когда ты позировал Трой вчера вечером, — сказал Аллейн, — он следил за домом, сидя на другой стороне улицы. Возможно, он и сейчас там. За ним приглядывают, и очень внимательно. Как ты считаешь, он способен предпринять что-либо в одиночку — бросить, к примеру, бомбу — в твою машину или в окно моего дома?

— Если им все еще владеют чувства, которыми он проникся ко мне во время процесса… — начал Громобой и опять умолк, не докончив фразы.

Просидев некоторое время в задумчивости, он внезапно разразился обычным своим громовым хохотом, на этот раз прозвучавшим не вполне убедительно.

— Что бы он ни предпринял, — сказал Громобой, — его ожидает полное фиаско. Бомбу! Нет, право же, это слишком глупо!

На миг-другой Аллейна охватило пугающее ощущение, что он сам того и гляди взорвется. С немалым усилием овладев своим голосом, он ровным тоном уведомил Громобоя, что если попытка покушения на него и обернется полным фиаско, то лишь благодаря бдительности и расторопности столь презираемого им Гибсона и его людей.

— А почему вы его не арестуете? — небрежно полюбопытствовал Громобой.

— А потому, что, как тебе самому отлично известно, мы не производим арестов, исходя из беспочвенных, по всей видимости, подозрений. Он не сделал ничего, что давало бы нам право арестовать его.

Громобой, судя по всему, слушал его вполуха, что отнюдь не умеряло владевшего Аллейном раздражения.

— В этой компании состоит еще один человек, — сказал он, — слуга по имени Чабб. Тебе это имя о чем-нибудь говорит?

— Чабб? Чабб? Да, конечно! По-моему, я слышал о Чаббе. Это ведь слуга мистера Уипплстоуна? Он проходил мимо с подносом, когда я разговаривал с его хозяином, и тот показал мне его. Не хочешь же ты сказать?..

— Что Сэм Уипплстоун тоже в этом участвует? Вот уж нет. Но слуга его участвует, это мы установили.

Похоже, последних слов Громобой попросту не услышал. Он вдруг вскочил на ноги, одним плавным, как у животного, движением распрямившись во весь свой гигантский рост.

— О чем я только думал! — воскликнул он. — Притащился к тебе! Привлекая к твоей жене внимание этого опасного идиота, способного закидать ее, если не бомбами, то камнями на улице! Я должен немедленно убраться отсюда. Если позволишь, я загляну к ней на минуту, чтобы извиниться, и сразу исчезну.

— Это не доставит ей радости, — сказал Аллейн. — Она проделала немыслимую работу за невообразимо короткое время и, похоже, твой портрет обещает стать лучшим из всех ею написанных. Мне даже подумать страшно, что он останется неоконченным.

Громобой расстроено уставился на него и, помолчав, сказал с удивительной простотой:

— Опять я все запутал!

Именно эти слова произнес в свои первые школьные дни мучимый одиночеством чернокожий мальчишка, и именно с них началась его дружба с Аллейном. Аллейн едва не выпалил: «Брось, не расстраивайся». Вместо этого, он взял со стола букет роз, сунул его Громобою в руки и сказал:

— Пойдем, Трой ждет.

— А можно? — с сомнением, но и с великой радостью спросил Громобой. — Ты правда так считаешь? Как хорошо!

Размашистым шагом он приблизился к двери, распахнул ее и требовательно возгласил:

— Куда подевался мой «млинзи»?

Сидевший в вестибюле Фокс вежливо ответил:

— Стоит у входа в студию миссис Аллейн, Ваше превосходительство. По-видимому, он решил, что его место именно там.

— Спасибо, хоть пику с собой не принес, — сказал Аллейн.

IV

Аллейн проводил Громобоя в студию и посмотрел, как тот устраивается на своем возвышении. Трой, чуть ли не дрожа от нетерпения, на все лады расхвалила розы и подобрала для них подходящую вазу. Не меньших похвал удостоилась и афганская борзая, которая, обнаружив пугающий артистический инстинкт, заскочила на подиум и пристроилась у левой ноги Громобоя, создав умопомрачительный эффект. Трой немедленно принялась переносить ее на холст.

Аллейн, в душе которого тревожные предчувствия спорили с разноречивыми привязанностями, с трудом оторвался от этого невиданного зрелища и вышел в вестибюль, к Фоксу.

— Все в порядке? — спросил Фокс, кивнув в сторону студии. — Там, у них?

— Если по-вашему «порядок», это когда моя жена пишет черного диктатора, причем у ее двери торчит предполагаемый убийца, а собака жертвы тоже позирует для портрета — то да, все в порядке. В отличнейшем!

— Да, положеньице аховое, — согласился Фокс. — И что вы намерены делать?

— Поставлю у студии полицейского, чтобы «млинзи» не скучал. Извините меня, Фокс, я на минутку.

Он вышел на улицу, выбрал из стоявших там констеблей самого здоровенного и дал ему необходимые указания.

— По-английски этот человек толком не говорит, — сказал Аллейн, — не думаю также, что от него можно ждать каких-либо неприятностей. Скорее всего, он просто будет сидеть на корточках и есть вас глазами. Он не вооружен и, как правило, не опасен. Ваша задача — глядеть за ним в оба, пока он не усядется вместе с хозяином в машину.

— Слушаюсь, сэр, — сказал здоровяк и двинулся в указанном ему направлении.

Аллейн вернулся к Фоксу.

— Не проще ли было, — решился задать вопрос Фокс, — в данных обстоятельствах, я имею в виду, отменить сеанс?

— Видите ли, братец Фокс, — ответил Аллейн, — я все силы положил на то, чтобы удержать жену подальше от моей работы, и в конечном итоге у меня ничего из этого не вышло. Но я одно вам скажу: если появится даже малейший намек на то, что моя работа может хотя бы на миг встрять между ее кистью и холстом, я брошу все к чертовой матери и открою приготовительную школу для начинающих детективов.

После долгой паузы Фокс рассудительно произнес:

— Повезло ей с вами.

— Да не ей, — ответил Аллейн. — Как раз наоборот. Ладно, что у нас творится в окружающем мире? Где Фред?

— На улице. Он хотел поговорить с вами. О какой-то рутинной мелочи, насколько я знаю.

Мистер Гибсон сидел в патрульной машине, стоявшей чуть дальше по тупичку, рядом с пабом. Вдоль всей улочки были расставлены полицейские в форме, головы ее обитателей торчали из окон верхних этажей. Толпа на въезде значительно поредела.

Аллейн с Фоксом забрались в машину к Гибсону.

— Какие у нас еще неприятности? — одновременно произнесли Аллейн и Гибсон. Вслед за чем Гибсон сообщил, что по его сведениям все члены интересующей их гоп-компании сидят по своим домам. Он послал двух человек с рацией патрулировать район.

Пока он монотонно излагал это, из двери Аллейнова дома вышел здоровяк-констебль, обратившийся с каким-то вопросом к одному из своих оставшихся на улице коллег. Коллега указал в сторону их машины.

— Это за мной, — сказал Аллейн. — Сейчас вернусь.

Звонил мистер Уипплстоун, как всегда сдержанный, но распираемый новостями. Он все-таки зашел к мистеру Шеридану по поводу водопровода и обнаружил того в состоянии далеко не нормальном.

— Весь белый, трясется, почти неспособен собраться с мыслями и толком меня выслушать. У меня создалось впечатление, что он собирается уйти. Сначала я думал, что он меня не впустит, однако он быстро проехался взглядом вверх-вниз по улице, отступил внутрь дома и кивком пригласил меня войти. Мы с ним стояли в прихожей. По правде сказать, не думаю, чтобы он понял хоть слово из сказанного мной, однако он кивал и время от времени не то, чтобы улыбался, но оскаливался.

— Как мило!

— Ничего милого, уверяю вас. Знаете, я словно бы снова вернулся в те годы и прямиком в нгомбванский суд. У него был такой вид, точно он сидит на скамье подсудимых.

— Собственно, вы не столь уж далеки от истины. Вы сказали ему что-нибудь о Санскритах?

— Да. Сказал. Решился. Уже уходя. Пожалуй, могу утверждать, что я не переборщил. Я спросил, может быть, он знает — не берут ли в гончарной мастерской, что в конюшнях, фарфоровую посуду в починку. Он уставился на меня, как на сумасшедшего, и покачал головой.

— Он ушел?

— Боюсь, что этого я не знаю. Можете мне поверить, я хотел за ним последить и направился прямиком к окну, но в прихожей меня остановила миссис Чабб. Сказала, что Чаббу нездоровится и не буду ли я возражать, если она сама займется моим завтраком — подаст мне его и все такое? По ее словам, у мужа случаются, как она выразилась, «приступы», а лекарство, которое он принимает в таких случаях, кончилось, и он хочет сходить в аптеку. Я, разумеется, ответил, что могу, если это поможет, позавтракать где-нибудь вне дома. Времени-то было всего-навсего десять часов. Но она, бедняжка, была страшно расстроена. Не отпихивать же ее было, чтобы пройти в гостиную, поэтому поклясться, что Шеридан-Гомец — не ушел, я не могу. Как только мне удалось развязаться с миссис Чабб, я подскочил к окну. Калитка была открыта, а я уверен, что прикрыл ее.

— Понятно. А что Чабб?

— Что Чабб! Ушел Чабб. Ничуть не таясь. Я спросил об этом у миссис Чабб, и она сказала, что муж настоял на своем. Сказала, что приготовление лекарства требует времени и что ему придется подождать.

— Он уже вернулся?

— Пока нет. Как и Шеридан. Если, конечно, он выходил.

— Вы там последите немного, Сэм, ладно?

— Конечно.

— Хорошо. Думаю, я скоро буду у вас.

Аллейн вернулся к машине. Он пересказал Фоксу и Гибсону сведения, полученные от мистера Уипплстоуна, и они втроем коротко обсудили положение.

— На мой взгляд, — сказал Аллейн, — самое важное это то, как думают и что чувствуют наши заговорщики. Если мои догадки верны, случившееся в ночь приема было для них серьезным ударом. Все было подготовлено. Выстрел прозвучал. Свет погас. Началась ожидаемая ими неразбериха. Крики со всех сторон. Однако, когда свет снова зажегся, они увидели, что убит совсем не тот человек, хотя и тем самым оружием, которое было намечено для убийства. Большое разочарование для всех заинтересованных лиц. Какова была их реакция? На следующую ночь они встретились у Санскритов. Времени на то, чтобы произвести несколько простых арифметических действий и прийти к выводу, что у них в подполе завелась крыса, они имели достаточно.

— Какая еще крыса? — спросил Гибсон.

— Предатель в их рядах. Стукач.

— А! О!

— По меньшей мере, они должны были проникнуться подозрениями. Многое бы я дал, чтобы узнать, как протекало их совещание, пока мы с Фоксом сидели на Мьюс.

— Кого они заподозрили? Почему? Какой выработали план? Попробовать еще раз подобраться к Президенту? Не похоже, чтобы Шеридан-Гомец так просто взял, да и сдался. Узнал ли кто-нибудь из них о ночном визите Санскрита в посольство? И чья, черт возьми, тень улепетнула от нас за угол?

— Ну давайте, мистер Аллейн. Какова ваша теория? Чья, как вы считаете?

— О, это-то я вам могу рассказать, — ответил Аллейн.

И рассказал.

— И если хоть один из вас, — закончил он, — посмеет хотя бы прошептать слово «домыслы», я подам на обоих рапорт за неподобающее поведение.

— Стало быть, все сводится к следующему, — сказал Фокс. — Либо они замышляют второе покушение на Президента, либо нацелились на доносчика, кого бы они таковым ни считали, либо начали действовать каждый на свой страх и риск. Либо, — добавил он, — они решили распустить Ку-Клус-Карпа и разбежаться в разные стороны.

— Весьма справедливо. Поэтому давайте и мы разделимся. Разбежимся отсюда в разные стороны, братец Фокс. Кто — убивать червей в мускатных розах…

— Это еще что? — мрачно осведомился Гибсон.

— Цитата, — ответил Фокс.

— Да, Фред, — сказал Аллейн. — Ты — сов гонять, что ухают всю ночь, а мы с Фоксом — добывать мышей летучих крылья.

— Это кто же такого нагородил?

— Феи. Будем поддерживать связь. Вперед, Фокс.

Они вернулись в свою машину и поехали в Каприкорны. Поколесив немного по улицам, они отыскали одного из людей Гибсона, сержанта в штатском, у которого нашлось, что им рассказать. Рыбное братство не тратило времени даром. Кокбурн-Монфоры в последние полчаса то и дело мелькали в окнах собственной гостиной — они явным образом пьянствовали, уныло переругиваясь между возлияниями. Еще один сержант в штатском, нагруженный принадлежностями художника, проводил Чабба до аптеки на Баронсгейт. Чабб отдал аптекарю рецепт и уселся на стул, видимо, дожидаясь, пока приготовят лекарство. Сержант, увидев такое дело, вернулся на Каприкорн-Мьюс и теперь сидел на раскладном стульчике, делая карандашные наброски гончарни, — в свободное время он баловался живописью. Дома у него имелось целое собрание разного рода набросков — как законченных и даже подкрашенных акварелью, так и едва намеченных и брошенных из-за того, что сержанту приходилось то арестовывать преступника, то перебираться в другое место, чтобы там вести наблюдение. На эту работу он обыкновенно выходил в джинсах, замызганной куртке и роскошном парике а ля маленький лорд Фаунтлерой. Звали его сержант Джекс.

На улицу мистер Шеридан, Кокбурн-Монфоры и Санскриты носа пока не высовывали.

Фокс остановил машину там же, где прошлой ночью, под платанами Каприкорн-Сквер, от которых хорошо было видно дом № 1 по Каприкорн-Уок, и Аллейн, покинув его, пешком отправился на Мьюс. Он постоял за спиной даровитого сержанта, изображая досужего зеваку, заинтересовавшегося борениями художника с непростой перспективой. Интересно, подумал он, каким волшебным превращениям подвергает сейчас Трой Громобоя у себя в Челси?

— Есть новости? — спросил он.

— Квартира заперта, сэр. Но внутри происходит какое-то движение. Между шторами есть щель, в ней временами что-то мелькает. Хотя толком ничего не разобрать. Никто не входил и никто не выходил.

— Я буду поблизости. Каприкорн-Уок дом один. Если что, вызывайте. Можете нырнуть вон в тот проезд, чтобы воспользоваться рацией.

— Да, сэр.

Из гаража неторопливо вышли двое молодых людей и тоже остановились рядом, посмотреть.

Аллейн сказал:

— У меня бы на это терпения не хватило. Только не вставляйте меня в вашу картинку.

Трой уверяла, что эти две фразы художник слышит на улице чаще всего.

— На продажу рисуете? — спросил он.

— Угу, — ответил сержант.

— Я, может, еще вернусь посмотреть, что у вас получается, — сказал Аллейн и покинул сержанта Джекса, за спиной которого так и остались торчать двое любопытствующих молодых людей.

Надвинув шляпу на лоб, Аллейн скорым шагом миновал Каприкорн-Сквер и дошел до Уок. Там он, коротко переговорив с сидевшим в машине Фоксом, пересек улицу и подошел к дому номер один. Мистер Уипплстоун, увидевший Аллейна в окно, впустил его.

— Сэм, — сказал Аллейн, — Чабб действительно пошел в аптеку.

— Рад слышать.

— Однако это, как вы понимаете, не означает, что он не зайдет в свинарник.

— Вы так думаете?

— Если Чабба донимает мигрень, ее вполне могло вызвать напряжение последних сорока восьми часов.

— Да, пожалуй.

— Жена его дома?

— Дома, — ответил мистер Уипплстоун, сразу приобретя сокрушенное выражение.

— Мне нужно с ней поговорить.

— Да? Это… это довольно неудобно.

— Простите, Сэм, но тут, боюсь, ничего не поделаешь.

— Вы собираетесь нажать на нее, чтобы получить сведения о муже?

— Возможно.

— Как это все неприятно.

— Тут вы правы, однако работая в полиции, приходится мириться с такими вещами.

— Я понимаю. И часто удивляюсь, как вам это удается.

— Вот как?

— Да. Временами мне кажется, что вы человек на редкость разборчивый в средствах.

— Жаль, что приходится вас разочаровывать.

— А мне жаль, что я завел этот бестактный разговор.

— Сэм, — мягко сказал Аллейн, — одно из отличий полицейской службы от всякой иной, включая и «возвышенное служение», состоит в том, что мы сами стираем грязное белье, вместо того, чтобы сбывать его во вторые и третьи руки.

Мистер Уипплстоун порозовел.

— Я это заслужил, — сказал он.

— Нет, не заслужили. Это была напыщенная и неуместная тирада.

Люси Локетт, омывавшаяся с тщательностью педантичного доктора, произнесла одно из своих двусмысленных замечаний и запрыгнула Аллейну на колени.

— Ну-ну, милочка, — сказал он, почесывая ее за ухом, — порядочной девушке такое поведение не к лицу.

— Вы даже не понимаете, — произнес мистер Уипплстоун, — какую честь она вам оказала. Вы единственный, кто ее удостоился.

Аллейн передал ему кошку и встал.

— Так или иначе, — сказал он, — а нужно с этим разделаться. Она наверху, не знаете?

— По-моему, наверху.

— Надеюсь, это не займет много времени.

— Если я… если я смогу чем-то помочь…

— Я дам вам знать, — сказал Аллейн.

Он поднялся наверх и стукнул в дверь. Открыв ее и увидев Аллейна, миссис Чабб повела себя в точности так же, как при его прошлом визите. Она замерла, прижав пальцы к губам. Когда он попросил разрешения войти, она отступила в сторону, испуганно и неохотно. Войдя, он снова первым делом увидел на стене большую фотографию румяной девушки. Даже медальона, как и в прошлый раз, на месте не было. Возможно, Чабб носит его на шее, подумал Аллейн.

— Миссис Чабб, — сказал он, — я не задержу вас надолго и надеюсь, то, что я скажу, не очень вас напугает. Пожалуйста, присядьте.

Как и в прошлый раз, она почти упала в кресло, не сводя с Аллейна взгляда. Он взял стул, сел и наклонился к ней.

— С нашей вчерашней встречи, — сказал он, — мы очень многое узнали об ужасном происшествии в посольстве и о людях, так или иначе к нему причастных. Я хочу рассказать вам о роли вашего мужа в этих событиях — какой она мне представляется.

Она пошевелила губами, словно собираясь сказать: «Он не имеет никакого…», — но так ничего и не сказала.

— От вас мне требуется только одно — чтобы вы выслушали меня, а затем сказали, прав ли я, или прав лишь отчасти, или целиком и полностью заблуждаюсь. Заставить вас говорить я не могу, но очень рассчитываю на то, что вы сами мне все скажете.

С минуту помолчав, он продолжил:

— Итак. Дело обстоит следующим образом. Я считаю, что ваш муж, входящий в кружок людей, о которых мы с вами вчера говорили, согласился принять участие в задуманном ими покушении на президента Нгомбваны. Думаю, его согласие обусловила питаемая им ненависть к чернокожим вообще и к нгомбванцам в особенности, — Аллейн на миг перевел взгляд на улыбающуюся с фотографии девушку. — Изначально эту ненависть породила случившаяся с вами трагедия, а за последние пять лет она лишь стала острее и глубже.

План покушения был составлен, когда выяснилось, что ваш муж будет одним из лакеев, прислуживающих в шатре. От своих нанимателей он получил детальное описание обязанностей, которые ему предстояло выполнять. Еще более подробную информацию эти люди получили от их агента в посольстве. На этой информации и основывались полученные Чаббом указания. Он когда-то служил в частях командос, что делало его тем более подходящим для выполнения полученного им задания. А задание это сводилось в следующему: после того, как в парке и в шатре погаснет свет, а в доме раздастся выстрел, Чабб должен был разоружить и вывести из строя копьеносца, стоявшего за спиной Президента, вскочить на стул и оказавшимся в его руках копьем убить Президента.

Миссис Чабб мерно качала головой из стороны в сторону, бессмысленно поводя туда-сюда руками.

— Нет? — спросил Аллейн. — Я ошибаюсь? Вы ничего об этом не знали? Ни до, ни после? Но вы ведь знали, что у них возник какой-то замысел, не правда ли? И вы испугались? И потом, когда все уже случилось, вы знали — что-то пошло не так, как было задумано? Верно?

Она прошептала:

— Он не… Он этого не сделал.

— Нет. Ему повезло. Он был… то, что должно было случиться с охранником, случилось с ним самим. Второй лакей попросту вывел его из строя. И то, что произошло после этого, с Чаббом никак не связано.

— Вы не можете ему повредить. Не можете тронуть его.

— Потому-то я и пришел, чтобы поговорить с вами, миссис Чабб. Строго говоря, мы имеем полную возможность предъявить ему обвинение относительно участия в заговоре, а именно — в осуществлении замысла, имевшего целью как минимум нанесение телесных повреждений. Однако нас заботит не заговор, а убийство. Если ваш муж порвет с этими людьми, — а они дурные люди, миссис Чабб, действительно дурные, — и без утайки ответит мне на вопросы, основанные на том, что я вам сейчас рассказал, — полиция, я думаю, не станет предъявлять ему обвинений в попытке убийства или соучастии в заговоре. Не знаю, насколько вы мне верите, но прошу вас, и прошу со всей серьезностью, если вы имеете на него хоть какое-то влияние, заставьте его порвать с ними, не ходить больше на их встречи, и самое главное — не участвовать в действиях, направленных против кого бы то ни было, нгомбванцев, белых, кого угодно. Скажите ему, чтобы он бросил все это, миссис Чабб. Скажите, чтобы бросил немедленно. И чтобы он не наделал при этом каких-либо глупостей, не поднял, расставаясь с ними, лишнего шума. Это было бы хуже всего.

Он уже начал думать, что не добьется от нее никакого ответа, но тут миссис Чабб сморщилась и залилась слезами. Поначалу было практически невозможно понять, что она пытается сказать. Слова слетали с ее губ по частям, вперемешку с рыданиями. Однако в конце концов они стали складываться в относительно осмысленные фразы. Она говорила, что для Чабба случившееся пять лет назад случилось словно бы вчера. Несколько раз она повторила, что он «так и не свыкся с этим», что «он все время молчит, но она-то знает». Что они никогда не говорили об этом, даже в годовщины несчастья — дни, которые были ужасными для них обоих. Что стоит ей самой увидеть чернокожего, как на нее «что-то находит», а уж Чабб-то, как понял ее Аллейн, питает к ним непримиримое отвращение, считает их зверьми. У него уже были из-за этого неприятности. По временам он ведет себя очень странно, особенно когда его мучает головная боль. Доктор велел ему принимать какое-то лекарство.

— То самое, за которым он пошел сегодня в аптеку?

Да, сказала она и добавила, что «эти его друзья» с самого начала были ей не по душе.

Он всегда уклончиво говорил об их встречах, сказала она, и обрывал ее, если она задавала какие-либо вопросы. Она знала, что они задумали что-то дурное. Что назревают какие-то страшные события.

— Они старались растравить его страдания. То, что на него находило, когда он думал о нашей Глен. Я видела это. Но не знала, чего они от него хотят.

После того, что случилось, рассказывала она, Чабб стал немного разговорчивее, жаловался, что из него «сделали дурака». Он выполнил приказ, говорил Чабб, и чего добился? С его-то опытом? Он был очень сердит и все время жаловался на боль в шее.

— Он рассказал вам, что с ним на самом деле случилось?

Нет, ответила миссис Чабб. Он только говорил, что «действовал быстро, по плану», но что его «оголоушили, так что он ничего толком и не сделал».

Аллейн с трудом сдержал восклицание.

Миссис Чабб все это казалось бессмыслицей. Насколько понял Аллейн, она смутно ощущала, что Чабб вроде бы должен радоваться тому, что убили какого-то чернокожего, а он вместо того злился, утверждая, что его облапошили. Когда Аллейн обмолвился, что сказанное ею нимало не противоречит его версии событий, она уставилась на него затуманенным взором, неуверенно покачала головой и сказала:

— Может, и нет.

— Судя по вашему рассказу, мое предложение заставить его порвать с ними не имеет смысла. Вы уже пытались это сделать. И все-таки, когда он вернется из аптеки…

Она перебила его, воскликнув:

— Он уже должен был вернуться! Лекарство готовится быстро. Ему давным-давно следовало быть дома. Господи, и куда он запропастился?

— Не стоит начинать волноваться раньше времени, — сказал Аллейн. — Оставайтесь здесь и благодарите за все судьбу. Да-да, миссис Чабб, благодарите. Если бы ваш муж сделал в ночь приема то, что он собирался сделать, вот тогда у вас был бы повод для печали. Когда он вернется, передайте ему все, что я сказал. Скажите, что за ним наблюдают. Не выпускайте его из дома — а пока заварите себе крепкого чаю и будьте умницей. Всего вам доброго.

Он сбежал вниз и в дверях гостиной столкнулся с мистером Уипплстоуном.

— Ну что же, Сэм, — сказал он. — Ваш Чабб, хоть он того и не желал, убийства все же не совершил. Не говоря уж…

Зазвонил телефон. Мистер Уипплстоун, испустив негромкое восклицание, снял трубку.

— Что? — сказал он. — А, да. Он здесь. Да, конечно. Сейчас. Это вас. Миссис Родерик.

Аллейн успел произнести лишь одно слово, как Трой скороговоркой выпалила:

— Рори. Очень важно. Кто-то позвонил и придушенным голосом сказал, что в машину Президента подложена бомба.