Чернее некуда

I

— Не… — сказал Аллейн, но Трой перебила его:

— Подожди, послушай! Дело в том, что он уехал. Минут пять назад. В своей машине.

— Куда?

— В посольство.

— Хорошо. Оставайся дома, — и повернувшись к мистеру Уипплстоуну, Аллейн сказал: — Срочное дело. Увидимся позже.

Выйдя на улицу, он увидел торопливо идущего к дому Фокса.

— Получено сообщение о бомбе, — сказал Фокс. — По телефону.

— Я знаю. Едем в посольство.

Они погрузились в машину. По дороге к посольству, далеко не такой прямой, как путь сквозь проем в стене, Фокс рассказал, что сообщение передано в Ярд человеком, явно постаравшимся изменить голос. Из Ярда сразу позвонили Трой, одновременно известив Гибсона и всех прочих, кто нес службу в этом районе.

— Президент уже уехал, — сказал Аллейн. — А обладатель измененного голоса успел сам дозвониться до Трой.

— Машину сопровождения тоже должны были известить.

— Надеюсь.

— Вы думаете — фальшивка?

— Принимая во внимание характеры людей, с которыми мы имеем дело, строить какие-либо догадки бессмысленно. Мы, как обычно, обязаны исходить из того, что бомба действительно подложена. И все-таки, братец Фокс, меня не оставляет неприятное чувство, что тревога поддельная и устроена она намеренно. Нас пытаются направить по ложному следу. Ну что же, повидаемся с Фредом и вернемся к нашим баранам. Нашему живописцу на Мьюс следует глядеть в оба. Ага, вот и он.

Не выключая сирены, они свернули с магистрали к Дворцовым Садам и сразу увидели, как из остановившейся у входа в посольство машины сопровождения выбираются Громобой, «млинзи» и афганская борзая. Аллейн с Фоксом вылезли из своей машины и подошли к Президенту. Он радостно поздоровался с ними:

— Привет-привет! Чудны дела Твои, Господи! Последнюю новость, надеюсь, слышали?

— Слышали, — ответил Аллейн. — А где посольская машина?

— Где-где? На полпути между здесь и там — «там», если быть точным, это ваш дом. Достойный Гибсон со своей ордой роется под ее сиденьями в поисках бомбы. Вашей жене я был больше не нужен, вот и уехал немного раньше, чем намеревался. Войдем внутрь?

Аллейн извинился, сказав что не может, и с большим облегчением проводил глазами Громобоя, скрывшегося в посольстве. Водитель полицейской машины говорил по радио.

— Мистер Аллейн здесь, сэр, — сказал он. — Да, сэр.

Это был Гибсон.

— Уже в курсе? — спросил он. — Пока ничего, но мы еще не закончили.

— Ты сам слышал этот разговор?

— Нет. Он или она позвонили в Ярд. Говорили скорее всего через носовой платок.

— Так он или она?

— Голос звучал довольно странно. Что-то вроде квакающего шепотка. У того, кто получил сообщение, осталось впечатление, что говорящий то ли сильно напуган, то ли волнуется. А может, и то и другое сразу. Точные слова таковы: «Это Скотланд-Ярд? В машину посольства черных подложена бомба. Вот-вот взорвется.» Проследить звонок не удалось. Они считали, что машина стоит у твоего дома, и потому потеряли минуту-другую, пока выяснили, что это не так. Мои ребята, получив сообщение, мигом оказались на месте. Да, еще одно, Этот человек вроде бы шепелявил.

— Важная новость! Засунь в рот носовой платок, тоже зашепелявишь. Кто у нас в Каприкорнах?

— Тот парень в парике, с цветными мелками.

— О нем я знаю. Кто еще?

— Больше никого. Остальных отозвали сюда, — сказал Гибсон и с негодованием добавил: — Моя работа — обеспечить безопасность этой чертовой черной зануды, и посмотри в какой балаган он ее превратил!

— Да ладно, Фред, я все понимаю. С ним каши не сваришь. Я возвращаюсь туда. А ты?

— Пойду дальше копаться в его машине. Послушай! — в голосе Гибсона прорезались едва ли не визгливые нотки, которых Аллейн никогда прежде в нем не замечал. — Я уже до того дошел, что был бы рад найти в ней самую настоящую бомбу, без дураков. Ты слышишь? Хоть было бы что в руках подержать!

Пока Аллейн старался придумать какую-нибудь утешительную фразу, по рации пришел новый вызов. На сей раз от даровитого сержанта Джекса.

— Сэр, — немного взволнованно сказал сержант. — Я решил, что следует доложить вам о том, что здесь творится.

— Да?

— Я насчет тревоги, объявленной по поводу бомбы, сэр. Буквально за минуту до нее тут объявился этот джентльмен из военных, Полковник как-его-там. Притопал прямо к мастерской, стараясь ступать очень прямо, сэр, привалился к двери и как нажал на кнопку звонка, так с тех пор и не отпускает. Тут как раз объявили тревогу и человек мистера Гибсона, сидевший в машине на углу прохода к Баронсгейт, подъехал ко мне и через окно машины в двух словах описал ситуацию. Пока мы с ним разговаривали, из гаража выкатил здоровенный грязный фургон и загородил от меня гончарню. Я, сэр, остался здесь, поскольку вы мне так приказали. А человек мистера Гибсона уехал. Тем временем на Мьюс из-за этого дурацкого фургона образовалась пробка, сэр. Гончарни мне видно не было, зато я хорошо слышал Полковника. Он поднял крик. Вопил что-то вроде: «Откройте ваши поганую дверь и впустите меня». Потом водители принялись жать на клаксоны. Все продолжалось минут пять, сэр.

— Мог ли кто-либо — могли ли два очень крупных человека, незаметно ускользнуть, пока продолжался затор?

— Думаю, нет, сэр, уж больно они приметны. И потом, когда пробка рассосалась, Полковник по-прежнему стоял на крыльце и жал на звонок. Он и сейчас жмет. Кричит тоже, но уже потише. По-моему, он настолько пьян, что кричит просто из боязни заснуть. Как мне следует поступить, сэр?

— Вы сейчас где?

— Спрятался за мольберт, сэр. Не лучшая маскировка, но я решил, что рискнуть стоит. Минутку, сэр, не отключайтесь.

Некоторое время до Аллейна доносились только уличные шумы. Затем снова послышался голос.

— Я на въезде в гараж, сэр. Пришлось уйти в укрытие. Появился джентльмен из подвала дома номер один по Уок. Направляется к мастерской.

— Возвращайтесь к мольберту и продолжайте вести наблюдение.

— Сэр.

— Я еду к вам. Конец связи. Каприкорн-сквер, — сказал Фоксу Аллейн. — Как можно быстрее, но без сирены.

— Что там такое? — спросил Фокс. Выслушав новости, он заметил, что сержант-живописец, похоже, дело свое знает, даром что с виду — дурак-дураком. Мистер Фокс питал предубеждение против тех, кого он именовал «маскарадными полицейскими». Единственную маскировку, до которой сам он снисходил, когда возникала необходимость изменить внешность, образовывали допотопное длинное пальто из донегальского твида и поношенная войлочная шляпа. Как ни удивительно, этот наряд полностью изменял его облик.

Когда они добрались до Каприкорн-Сквер, Аллейн сказал:

— Нам лучше разделиться. Ситуация не из простых. Шеридан-Гомец — единственный в этой шайке, кто не знает меня в лицо. Зато все остальные могут помнить вас по посольству. Ваша ночная рубаха при вас?

— Если вы о пальто, то да, при мне. Лежит на заднем сиденьи.

— А колпак?

— В кармане пальто.

— В таком случае, принарядитесь и топайте к свинарнику через Сквер и Каприкорн-Плэйс. А я двинусь по Уок и Мьюс. Около него и встретимся.

Фокс, приобретший сходство с северо-ирландским зерноторговцем в минуты досуга, ушел. Аллейн, в своем обычном обличье, свернул на Каприкорн-Уок.

Люси Локетт, принимавшая солнечные ванны на крыльце дома № 1, проводила его взглядом.

Люди Гибсона, патрулировавшие Каприкорны и по тревоге отозванные к посольству, несомненно вот-вот вернутся сюда, думал Аллейн. Впрочем, пока их видно не было.

В это время дня в Каприкорнах обычно царит наибольшее оживление. Вот и сейчас по Уок в обе стороны двигались потоки машин. Аллейн, приближаясь стоящему на углу Мьюс магазинчику домашних украшений, использовал машины как прикрытие. Сквозь угловую витрину магазинчика перед ним открылась вся Мьюс до самой гончарни. Время от времени в поле зрения появлялся и сидящий за мольбертом сержант Джекс, однако его то и дело скрывали машины, въезжающие в гараж и выезжающие наружу. Сама гончарня тоже то возникала, то пропадала из виду, словно фон телевизионной рекламы. Полковник Кокбурн-Монфор по-прежнему стоял у ее двери, теперь уже в обществе Гомеца. Затем, словно в цирковом фокусе, около них объявился о чем то расспрашивающий обоих Чабб. Еще через минуту на Мьюс поворотил и остановился около «Неаполя» грузовой фургон, из которого начали выгружать какие-то коробки и ящики, и больше Аллейну ничего разглядеть не удалось.

Между «Неаполем» и гаражом, бок о бок с цветочным магазином располагается крохотное бистро, носящее имя «Шкатулка». В ясные дни оттуда выносят на тротуар четыре столика, за которыми можно выпить кофе с пирожными. Один из столиков оказался свободным. Аллейн миновал фургон и цветочный магазин, уселся за этот столик, заказал кофе и раскурил трубку. Он сидел спиной к гончарне, однако видел ее четкое отражение в витрине цветочного магазина.

Гомец с Чаббом маячили у двери в квартиру над мастерской. Полковник, похоже, дремал, привалившись к ней. Чабб, прижав пальцы к губам, замер пообок. Гомец пытался разглядеть что-нибудь сквозь щелку в шторах.

Вскоре к ним присоединился инспектор Фокс, подошедший по Каприкорн-Плэйс. Он, судя по всему, искал некий дом с нужным ему адресом — и нашел, им оказалась гончарная мастерская. Подойдя к двери мастерской, он вытащил из кармана очки, прочитал объявление «Закрыто на инвентаризацию» и обратился с каким-то вопросом к Гомецу, который пожал плечами и повернулся к нему спиной.

Фокс двинулся по Мьюс, ненадолго задержался около даровитого сержанта Джекса, снова надел очки и склонился массивным телом к мольберту, разглядывая рисунок. Аллейн, тихо веселясь, наблюдал, как его коллега выпрямляется, склоняет на бок голову, оценивая достоинства рисунка, отступает на шаг-другой, извиняется перед налетевшим на него прохожим и снова трогается в путь. Подойдя к столику Аллейна, Фокс спросил:

— Простите, сэр, это место свободно?

— Да, — ответил Аллейн. — Прошу вас.

Фокс уселся, потребовал кофе и, получив его, поинтересовался у Аллейна который теперь час.

— Будет вам, — сказал Аллейн. — Никто на вас не смотрит.

Тем не менее оба продолжали изображать незнакомых друг с другом людей, занятых пустым разговором.

Фокс сказал:

— Занятная там обстановка. Каждый делает вид, будто двое других ему неизвестны. Полковник, похоже, еле держится на ногах. Ткни его пальцем, он и повалится.

— Что внутри?

— В лавке ничего не видно. Шторы сдвинуты, свет не горит.

Он подул на кофе и сделал глоток.

— Состояние у всех троих не из лучших. Гомец весь белый и трясется. По-моему, он в любую минуту может сорваться. Как вы считаете, мистер Аллейн, они дали деру? Санскриты.

— Последний раз Санскрита видели примерно в 9.10, когда он вернулся домой.

— Малый с мелками, считает, что пока он сидел здесь они улизнуть не могли.

— Он, видимо, забыл, как отходил к въезду в гараж, чтобы поговорить со мной. Конечно, объявленная в связи с бомбой тревога увела отсюда людей Фреда Гибсона, и все же я не думаю, что они улизнули. Скорее всего, затаились в своем логове.

— Так какая диспозиция? — спросил, обращаясь к кофейной чашке, Фокс.

— У меня имеется ордер на обыск. И будь я проклят, братец Фокс, если я им не воспользуюсь. Стало быть, так, — Аллейн вынул изо рта трубку и с удовлетворением оглядел небо. — Мы имеем дело с довольно опасной публикой. Поэтому возвращайтесь к машине и вызывайте подмогу. Люди Фреда, надо полагать, уже закончили поиски бомбы. Как только они появятся, начинаем действовать. Вы подаете сигнал нашему живописцу, и мы тут же идем на сближение.

— Что насчет Гомеца с Полковником? И Чабба?

— Постараемся задержать их без лишнего шума. Действуйте. Увидимся у дверей мастерской.

Фокс поставил пустую чашку на стол, огляделся, встал, кивнул Аллейну и зашагал в сторону Каприкорн-Уок. Аллейн подождал, пока он скроется за углом, допил свой кофе и неспешно приблизился к сержанту Джексу, занятому отделкой мелких архитектурных деталей.

— Укладывайтесь, — сказал Аллейн. — Оставьте ваше имущество на въезде в гараж. Через несколько секунд вы получите сообщение от мистера Фокса.

— Дело идет к концу, сэр?

— Возможно. Если эти деятели начнут разбегаться, мы их задержим. Тихо-мирно, но задержим. Ладно. Поторопитесь. Как только мистер Фокс вызовет вас, выходите на улицу, чтобы я вас увидел, и начинаем действовать. Договорились?

— Договорились, сэр.

Доставочный фургон, громыхая, отъехал от «Неаполя», с трудом развернулся перед гончарней и покатил назад. Аллейн медленно пошел в сторону мастерской.

С Баронсгейт донесся, приближаясь, звук полицейской сирены. Где-то совсем рядом взвыла другая.

Из въезда в гараж показался сержант Джекс. Фокс с Гибсоном не теряли времени даром.

Гомец торопливо засеменил в сторону Мьюс, но Аллейн пересек улицу и преградил ему путь. Сирены, совсем уже близкие, вдруг смолкли.

— Мистер Шеридан? — спросил Аллейн.

На миг сквозь облик разгневанного джентльмена средних лет проступил другой — пятнадцатилетней давности облик из альбома мистера Уипплстоуна. Гомец побелел настолько, что его иссиня-черная короткая бородка стала казаться нарисованной.

— Да, — сказал он. — Меня зовут Шериданом.

— Не сомневаюсь. Вы хотели навестить Санскритов, не так ли?

Последовало едва приметное движение: Гомец распределял вес своего тела, отчасти напоминая готовящуюся к прыжку кошку мистера Уипплстоуна. Сзади к Аллейну приблизился Фокс. Двое одетых в форму людей Гибсона свернули на Мьюс с Каприкорн-Плэйс. Вокруг гончарни собиралось все больше крупных мужчин. Сержант Джекс разговаривал с Чаббом, рослая фигура Фреда Гибсона почти заслонила привалившегося к двери полковника Кокбурн-Монфора.

Гомец перевел взгляд с Аллейна на Фокса.

— Что это значит? — прошепелявил он. — Чего вы от меня хотите? Кто вы?

— Мы из полиции. Мы собираемся войти в гончарню, и я хотел предложить, чтобы вы составили нам компанию. Устраивать сцену на улице, пожалуй, не стоит, вы не считаете?

На миг лицо Гомеца приобрело такое выражение, словно он именно сцену устроить и собирается, однако вместо того он, не разжимая зубов, сказал:

— Да, я хочу повидать этих людей.

— Вот мы и предоставим вам такую возможность.

Гомец пробурчал что-то, поколебался и в конце концов сказал:

— Очень хорошо.

После чего он, Аллейн и Фокс направились к гончарне.

Гибсон и сержант управились без осложнений. Чабб стоял по стойке смирно и молчал. Гибсону удалось оторвать от кнопки звонка палец полковника Кокбурн-Монфора, развернуть его тело на сто восемьдесят градусов и прислонить к дверному косяку. Глаза у Полковника были стеклянные, рот слегка приоткрыт, однако ему, как и Чаббу, все же удавалось сохранять остатки былой солдатской выправки.

Появилось еще четверо полицейских в форме, вокруг уже собирались зеваки.

Аллейн позвонил, постучал по верхней доске двери, с полминуты подождал ответа и затем сказал одному из полицейских:

— Замок американский. Будем надеяться, что он не заперт на два оборота. У вас найдется чем его открыть?

Полицейский пошарил по карманам и выудил плотную пластиковую карточку с отпечатанной на ней таблицей перевода английских мер в метрические. Аллейн протиснул ее под язычок замка и покачал ею туда-сюда.

— Дело мастера боится, — пробормотал полицейский, и дверь, словно согласившись с ним, отворилась.

Аллейн сказал Фоксу и Гибсону:

— Подождите здесь немного с этими джентльменами.

Затем он кивнул констеблям, один из них встал в дверном проеме, остальные последовали за ним.

— Эй! — крикнул Аллейн. — Есть кто-нибудь дома?

Голос у Аллейна был достаточно звучный, но в спертом воздухе квартиры он прозвучал глухо. В узкой прихожей висели какие-то выцветшие африканские одежды, пахло пылью и застоявшимся дымком сандарака. Слева, прямо от входной двери поднималась наверх крутая лестница. В дальнем конце прихожей имелась дверь, судя по всему ведущая в мастерскую. У стены стояли два больших чемодана, перетянутые ремнями и украшенные наклейками.

Аллейн щелкнул выключателем, под потолком загорелась псевдовосточная лампа с красными стеклышками. Он взглянул на наклейки: «Санскрит, Нгомбвана».

— Пошли, — сказал он и первым начал подниматься по лестнице. Добравшись до верхней площадки он крикнул еще раз.

Тишина.

Четыре закрытых двери.

Две маленьких, тесных, обставленных экзотической мебелью спальни, пребывающие в беспорядке. Со спинок неубранных кроватей свисает какое-то белье. Открытые, наполовину опустошенные комоды и бюро. Еще два небольших чемодана, не уложенных до конца и брошенных. И заполняющий все чрезвычайно неприятный запах.

Запущенная и грязная ванная комната, пропахшая распаренным, влажным жиром. Стенной шкафчик заперт.

Наконец, обширная, заставленная тяжелой мебелью комната с диванами, толстыми коврами, кошмарными шелковыми, вышитыми стеклярусом абажурами на лампах, курильницами для благовоний и множеством якобы африканских поделок.

Они вернулись на первый этаж.

Аллейн открыл дверь в конце прихожей и оказался в гончарне.

Здесь было совсем темно. Лишь тонкий лучик серебристого света пробивался сквозь щель между тяжелыми оконными шторами.

Он постоял в дверном проеме. Констебли переминались с ноги на ногу за его спиной. По мере того, как глаза его привыкали к недостатку света, в сумраке стал вырисовываться интерьер мастерской — стол, бумажный мусор, обрывки упаковочного материала, незаколоченные ящики на полках, одна-две глиняных свиньи в едва угадываемых цветочках. Он помнил, что в конце бывшей конюшни имеется подобие алькова или ниши, в которой размещается печь для обжига и рабочий стол. Да, действительно, там и сейчас что-то красновато светилось.

Его охватывало странное оцепенение, памятная по давним детским ночным кошмарам неспособность сделать хотя бы одно движение.

Вот и сейчас ладонь его шарила по грязной стене и все никак не могла нащупать выключатель.

Обычно это состояние длилось несколько секунд, не более, миновало оно и на сей раз, оставив Аллейна при ощущении, что за ним кто-то следит.

Да, кто-то сидел в алькове, по другую сторону рабочего стола, сидел и смотрел на него, кто-то огромный, поначалу принятый им за тень.

Понемногу эта фигура начала проступать из темноты. Крупный человек, согнувшись, сидел за столом, уложив подбородок на руку, напоминая позой плутоватого пса, и не сводил с Аллейна широко открытых глаз.

Ладонь Аллейна нашла выключатель, комнату залил свет.

На него во все глаза смотрела мисс Санскрит, уютно устроив на руке подбородок и склонив голову набок.

За скамьей, на которой она сидела, обвисал, приподняв колоссальный зад и погрузив руки и голову в упаковочный ящик, ее брат, напоминавший увеличенного во много раз чертика, заглядывающего в свою табакерку. Оба были мертвы.

По полу и по скамье между ними были рассеяны окровавленные осколки керамики.

А в упаковочном ящике лежало обезглавленное тулово огромной глиняной свиньи.

II

Один из констеблей безостановочным шепотом изрыгал непристойности, впрочем, когда Аллейн вошел в альков, констебль примолк и вознамерился последовать за ним.

— Оставайтесь на месте, — сказал Аллейн. — Хотя нет! Пусть один из вас заведет с улицы в дом всю компанию и запрет дверь. Отведите их наверх, держите всех в одной комнате и не спускайте с них глаз. Записывайте все, что они скажут. Другой пусть позвонит в отдел убийств и передаст всю необходимую информацию. Попросите мистера Фокса и мистера Гибсона зайти сюда.

Констебли вышли, закрыв за собой дверь. Через минуту Аллейн услышал топот входящих в дом людей, затем поднимающиеся по лестнице шаги.

Когда Фокс и Гибсон вошли в мастерскую, Аллейн стоял между Санскритами. Вошедшие хотели присоединиться к нему, но он, подняв руку, остановил их.

— Хорошенькое дело! — сказал Фокс. — Чем это их?

— Подойдите сюда, увидите — только осторожно.

Они обогнули скамью и увидели затылок мисс Санскрит, похожий на вдавленное яйцо. Свекольные волосы, потемневшие и намокшие, прилипли к краям раны. Платье на спине пропиталось кровью, на столе под ее локтем образовалась темная лужица. Судя по платью, она собиралась выйти из дому. Окровавленная шляпка мисс Санскрит валялась на полу, сумочка лежала на столе.

Аллейн повернулся к огромному крупу ее брата, обтянутому пальто из верблюжьей шерсти, — только круп и торчал наружу из ящика.

— То же самое? — спросил Гибсон.

— Да. Глиняная свинья. Первый же удар пробил ему голову, а после второго он свалился в ящик.

— Но… Как же это все?… — спросил Фокс.

— Посмотрите что там на столе. Под ее рукой.

Под рукой мисс Санскрит лежал листок почтовой бумаги. «Мастерская „Глиняные свиньи“, Каприкорн-Мьюс, 12, Ю.-З. 3». Под этим печатным заголовком было от руки написано: «Господам Эйблу и Вертью. Будьте добры…» — и больше ничего.

— Зеленая шариковая ручка, — сказала Аллейн, — так и осталась у нее в руке.

Фокс тронул ладонь мисс Санскрит.

— Еще теплая, — сказал он.

— Да.

Рядом с печью лежал кусок клетчатой ткани. Аллейн прикрыл ею кошмарную голову мисс Санскрит.

— Давно я такого не видел, — сказал он.

— А он-то что делал? — спросил Фокс.

— Укладывал оставшихся свиней. Согнувшись над упаковочным ящиком.

— Вы, похоже, уже реконструировали происшедшее? Как?

— Я полагаю, вот как — если, конечно, мы не обнаружим в дальнейшем чего-либо противоречащего моим выводам. Она пишет. Он по одной перекладывает свиней со скамьи в ящик. Некто оказывается между ними. Некто, во всяком случае, не внушающий им опасений. Этот человек берет свинью, наносит два сильных удара, вправо и влево, и выходит наружу.

— Выходит! — возмущенно вмешался Гибсон. — Когда? И главное, когда он вошел? Мы двенадцать часов непрерывно наблюдали за их квартирой!

— Наблюдали, Фред, пока не поднялась тревога из-за бомбы.

— Здесь остался сержант Джекс.

— С автомобильным затором, отделившим его от мастерской.

— Господи, ну и история! — сказал Гибсон.

— А рыцарственный Полковник все это время торчал на крыльце, — добавил Аллейн.

— А-а, этот вряд ли бы что заметил, — сказал Фокс, — даже если бы мимо него промаршировал туда и обратно отряд королевских гвардейцев.

— Это мы еще выясним, — сказал Аллейн.

Все трое примолкли. Гнетущая жара стояла в душной комнате. Между шторами и оконным стеклом жужжали мухи. Одна из них вырвалась наружу и пулей понеслась в дальний угол.

На столе с заставившей всех вздрогнуть внезапностью зазвонил телефон. Аллейн обернул руку платком и взял трубку.

Стараясь говорить тонким голосом он назвал номер Санскритов. Несомненно нгомбванский голос произнес:

— Это из посольства. Вы запаздываете. Паспорта ждут вас. Самолет улетает в пять тридцать.

Аллейн прошептал:

— Мне пришлось задержаться. Прошу вас, пришлите их сюда. Пожалуйста.

Долгая пауза.

— Ну хорошо. Это не очень удобно, но мы их пришлем. Их положат в ваш почтовый ящик. Через несколько минут. Так?

Аллейн ничего не ответил. Послышался сердитый вздох и щелчок опущенной на аппарат трубки.

Аллейн тоже положил трубку.

— Как бы там ни было, — сказал он, — теперь мы знаем, что в конверте, переданном Санскритом в посольство, находились паспорта. Впрочем, это я уже выяснил у Президента. Через пару минут паспорта опустят в почтовый ящик. Он не пришел в назначенный срок, чтобы забрать их.

Фокс глянул на торчащее из ящика тело Санскрита.

— Это было уже не в его власти, верно? — сказал он.

От входной двери донесся звонок. Аллейн выглянул сквозь щель в шторах. Приехали Бейли с Томпсоном. Небольшая компания, свернув с Каприкорн-Мьюс, направлялась в сторону Баронсгейт.

Оставшийся в прихожей констебль впустил Бейли и Томпсона со всей их оснасткой. Аллейн сказал им:

— Все что есть. Осмотрите каждый дюйм. Особое внимание уделите осколкам.

Осмотрительно ступая, Томпсон вошел в нишу и замер.

— Двое, стало быть? — произнес он и расстегнул футляр камеры.

— Приступайте, — сказал Аллейн.

Бейли приблизился к столу, оглядел огромные тела и с выражением человека, не верящего своим глазам, поднял взгляд на Аллейн. Тот кивнул и повернулся к нему спиной. Бейли осторожно приподнял клетчатую тряпицу и вымолвил:

— Мать честная!

— Да, красивого мало, — откликнулся Аллейн.

Бейли, у которого потрясение, по-видимому, вызвало неожиданный прилив фантазии, сказал:

— Они кажутся ненастоящими. Вроде надувных кукол из варьете. Гиганты. Им бы в ужастиках сниматься.

— Тут я с вами согласен, — сказал Аллейн. — Вы не знаете, с сэром Джеймсом уже связались?

— Да, мистер Аллейн. Он едет сюда.

— Хорошо. Ну, ладно. Начинайте работать.

И повернувшись к Гибсону с Фоксом, Аллейн добавил:

— Я думаю, следует показать эту картину нашим подопечным наверху.

— Шоковая тактика? — спросил Гибсон.

— Что-то в этом роде. Вы согласны?

— Ты тут начальник охоты, не я, — ответил Гибсон, все еще пребывавший в состоянии угрюмого раздражения. — Мое дело — безопасность, пропади она пропадом.

Аллейн давно уже привык не обращать внимания на стенания Гибсона.

— Фокс, — сказал он, — поднимитесь, пожалуйста, наверх. Возьмите с собой полицейского из прихожей. Оставайтесь с ними в комнате, но предварительно переговорите с констеблем, который за ними присматривал. Если у него есть что-то, о чем мне следует знать, пришлите его ко мне. Если нет, просто побудьте с ними немного, хорошо? Но ни слова о том, что мы здесь нашли. Договорились?

— Да вроде бы так, — безмятежно ответил Фокс и ушел наверх.

Вспыхивала и щелкала камера Томпсона, сообщая немного повернутому кверху страшному лицу мисс Санскрит шаржированные признаки жизни. Бейли собирал глиняные осколки и раскладывал их на дальнем конце стола. Все больше заинтересовавшихся мух сновало по комнате. Аллейн стоял у окна, глядя в щель между шторами.

К дому подъехал в машине нгомбванец в штатском, перебросился несколькими словами со стоящим на страже констеблем и пропихнул что-то в щель для писем. Аллейн услышал, как щелкнул клапан щели. Машина отъехала, Аллейн вышел в прихожую и подобрал пакет.

— Ну, и что там? — спросил Гибсон.

Аллейн вскрыл пакет: два британских паспорта с затейливыми штампами плюс письмо на бумаге посольства Нгомбваны.

— Обхождение по высшему разряду, что, впрочем, не удивительно, — сказал Аллейн, засовывая документы в карман.

События продолжали развиваться в полном соответствии с полицейской «рутиной». Появился в сопровождении своего секретаря сэр Джеймс, не преминувший с некоторой ядовитостью поинтересоваться, дозволено ли ему будет на сей раз следовать обычной процедуре и произвести, наконец, вскрытие там и тогда, где и когда он сочтет нужным. Когда его провели к трупам, он выказал нечто похожее на отвращение — впервые на памяти Аллейна — и не без испуга спросил, сможет ли полиция предоставить ему бульдозеры.

Сэр Джеймс подтвердил догадки Аллейна, сказав, что смерть, судя по всему, наступила около часу назад, не более, выслушал рассказ Аллейна относительно того, что он намеревается предпринять, и собрался уходить, однако Аллейн остановил его, спросив:

— Убитый подозревался в причастности к торговле наркотиками. Вы не могли бы сказать, имеются ли какие-то признаки того, что эти двое сами их принимали?

— Я этим займусь, но вообще говоря, обнаружить что-либо подобное очень непросто, как вы, разумеется, знаете.

— Можно ли надеяться найти следы крови на одежде убийцы?

Сэр Джеймс поразмыслил и сказал:

— Думаю, надежда слабая. Орудие убийства, при его размерах, могло послужить своего рода щитом, особенно если принять во внимание позы убитых.

— Мог ли убийца попросту уронить орудие на голову мужчины или, скажем, швырнуть его. Эти их свиньи весят немало.

— Вполне возможно.

— Понятно.

— Так вы пришлете мне этих монстров, Рори, хорошо? Всего вам доброго.

Едва он удалился, как появился Фокс и с ним констебль, все это время остававшийся наверху.

— Я решил подождать, пока уедет сэр Джеймс, — сказал Фокс. — Посидел с ними наверху. Чабб ведет себя очень смирно, однако невооруженным глазом заметно, что он на грани.

Последнее на языке Фокса могло означать все что угодно — от вспышки раздражения до попытки покрушить все вокруг или самоубийства.

— Время от времени его прорывает, причем каждый раз он спрашивает одно и то же — где Санскриты и почему их троих здесь держат. Я спросил у него, зачем ему нужны Санскриты, он ответил, что они ему вообще не нужны. Уверяет, будто шел из аптеки по Каприкорн-Плэйс и наткнулся на Полковника с мистером Шериданом. Полковник был не в себе, сказал Чабб, и он попытался привести его в чувство и доставить домой, однако Полковник упер палец в звонок и слышать ничего не желал.

— А что сам Полковник?

— От Полковника толку не добьешься. Витает где-то за пределами здравого смысла. Раз за разом высказывается в том смысле, что Санскриты произошли от гадюки и что их надлежит предать военному суду.

— Гомец-Шеридан?

— Изображает праведный гнев. Требует объяснений. Он-де сумеет сообщить об этом безобразии куда следует, и оно нам еще отольется горючими слезами. Вообще говоря, это нормальная реакция рядового гражданина, вот только под левым глазом у него то и дело дергается жилка. Все трое повторяют один и тот же вопрос — где Санскриты?

— Пора просветить их на этот счет, — сказал Аллейн и повернулся к Бейли с Томпсоном: — Тут попахивает горелой кожей. Пошарьте-ка в печи.

— Искать что-либо конкретное, мистер Аллейн?

— Нет. Хотя… Нет. Просто поищите. Остатки любой вещи, которую пытались уничтожить. Действуйте.

И он поднялся вместе с Фоксом наверх.

Первое впечатление, возникшее у него, когда он открыл дверь в гостиную, состояло в том, что Гомец только что вскочил на ноги. Он стоял лицом к Аллейну, вжав в плечи лысую голову и сверля его глазами, выглядевшими на белом, будто телячья кожа, лице совершенными кнопками на сапогах. Такую физиономию мог бы иметь персонаж плохого южноамериканского фильма. На другом конце комнаты возвышался, уставясь в окно, Чабб — этот походил на солдата под арестом, угрюмого и понурого, прячущего под маской послушания все свои мысли, чувства и поступки. Полковник Кокбурн-Монфор полулежал в кресле, открыв рот и храпя громко и неизящно. Он выглядел бы не столь омерзительно, подумал Аллейн, если бы перестал, наконец, изображать офицера и — с гораздо меньшим успехом — джентльмена: консервативный костюм, перстень с печаткой на том пальце, на котором таковой следует носить, башмаки ручной работы, полковой галстук, неяркие элегантные носки и лежащая на полу шляпа с Джермин-стрит — во всем ни следа какого-либо беспорядка. Чего никак нельзя было сказать о самом полковнике Кокбурн-Монфоре.

Гомец немедля забубнил:

— Вы, насколько я понимаю, и есть тот офицер, который отвечает за происходящее здесь безобразие. Прошу вас немедленно сообщить мне, почему меня задерживают без какой-либо причины, без объяснений и извинений.

— Разумеется, сообщу, — сказал Аллейн. — Все дело в том, что я рассчитываю на вашу помощь в том деле, которым мы в настоящее время занимаемся.

— Полицейская тарабарщина! — взвился Гомец. Под его левым глазом затрепетала мелкая мышца.

— Надеюсь, что нет, — сказал Аллейн.

— Каким еще «делом» вы тут занимаетесь?

— Проводим расследование, связанное с двумя людьми, которые живут в этой квартире. Братом и сестрой по фамилии Санскрит.

— Где они?!

— Здесь, неподалеку.

— У них неприятности? — спросил, оскаливаясь, Гомец.

— Да.

— Ничего удивительного. Это преступники. Чудовища.

Полковник всхрапнул и открыл глаза.

— Что? — спросил он. — О ком вы г’ворите? Какие чудовища?

Гомец презрительно фыркнул.

— Спите, — сказал он. — На вас смотреть противно.

— Я запомню это замечание, сэр, — величественно произнес Полковник и снова закрыл глаза.

— Почему вы считаете их преступниками? — спросил Аллейн.

— Имею достоверные сведения, — ответил Гомец.

— Откуда?

— От друзей в Африке.

— В Нгомбване?

— В одной из так называемых зарождающихся наций. Их ведь так называют?

— Вам лучше знать, как их называют, вы провели там немало времени, — заметил Аллейн, подумав при этом: «Уж если кто и похож на гадюку, то именно он».

— Вы говорите нелепости, — прошепелявил Гомец.

— Не думаю, мистер Гомец.

Стоявший у окна Чабб обернулся и уставился на Аллейна.

— Моя фамилия — Шеридан, — громко сообщил Гомец.

— Как вам будет угодно.

— Эй! — почти яростно произнес Чабб. — О чем вы говорите? О каких еще фамилиях?

— Идите сюда, Чабб, — сказал Аллейн, — и сядьте. Я собираюсь кое-что вам рассказать и вам же будет лучше, если вы меня выслушаете. Сядьте. Вот так. Полковник Кокбурн-Монфор…

— Апррделенно, — сказал, открывая глаза, Полковник.

— Вы способны следить за моими словами или мне следует послать за нашатырным спиртом?

— Разумеется, способен. Былбо за чем следить!

— Очень хорошо. Я хочу сказать вам троим следующее. Вы все входите в кружок людей, движимых расовой ненавистью, говоря точнее, ненавистью к народу Нгомбваны. Позапрошлой ночью вы пытались убить президента этой страны.

— Что за бредни! — сказал Гомец.

— В посольстве у вас имелся информатор, а именно сам посол, полагавший, что после смерти Президента ему удастся совершить государственный переворот и захватить власть. В награду за это вы, мистер Гомец, и вы, полковник Монфор, могли бы снова обосноваться в Нгомбване.

Полковник махнул рукой, словно давая понять, что все это не стоящие внимания враки. Гомец, не без изысканности уложив левую ногу на правую, взирал на Аллейна поверх сцепленных пальцев. Одеревенелый Чабб сидел, словно проглотив аршин, на краешке стула.

— Брат и сестра Санскриты, — продолжал Аллейн, — также состояли в вашей клике. Мисс Санскрит изготовила в своей мастерской по медальону для каждого из вас. При всем при том, они были двойными агентами. С момента зарождения вашего плана и до момента его осуществления Санскриты без ведома посла сообщали о каждом вашем шаге властям Нгомбваны. Я думаю, что когда ваш план провалился, вы что-то такое заподозрили. Я думаю также, что после того, как закончилось ваше вчерашнее совещание, один из вас проследил Санскрита до самого посольства и видел издали, как тот передал конверт. Он проходил мимо вашего дома, полковник Монфор.

— Я в последнее время по ночам не гуляю, — не без грусти откликнулся Полковник.

— Возможно, гуляет ваша жена? Это было бы не первым замысловатым поручением из тех, что вы ей давали. Впрочем, речь не о том. Думаю, вы окончательно уяснили себе, кто такие Санскриты, только сегодня утром, когда узнали, что они закрыли мастерскую и намереваются съехать.

— О чем вы говорите? — гневно встрял Чабб. — Они что, сбежали? Где они?

— Однако вернемся к событиям позапрошлой ночи. Казалось, до того, как прозвучал выстрел, все идет по плану — гости пришли в замешательство, вы, Чабб, напали на копьеносца. Вы ударили его сзади ребром ладони, скорее всего, взобравшись для этого на стул. Но в самый ответственный момент вы сами подверглись нападению — на вас, опять-таки сзади, набросился слуга-нгомбванец. Он немного замешкался. Ударить вы все же успели, однако, удар пришелся не по руке копьеносца, в которую вы целили, а по ключице. Тем не менее он сохранил способность управиться с копьем и он с ним управился — схватил копье обеими руками и, отлично сознавая, что делает, заколол им посла.

Аллейн окинул взглядом сидевших перед ним мужчин. Ни позы, ни выражения их лиц не изменились, однако щеки Чабба заливала тусклая краснота, а лицо Полковника (обычно выглядевшее настолько багровым, насколько это вообще представляется возможным), казалось, еще потемнело. Все трое молчали.

— Судя по тому, что никто из вас мне не возражает, я достаточно близок к истине, — заметил Аллейн.

— Напротив, — парировал Гомец. — Рассказанная вами история, это чистой воды домысел и клевета. Она слишком нелепа, чтобы против нее возражать.

— Ваше мнение, Чабб?

— Я не собираюсь отвечать на ваши обвинения, сэр. Я уже говорил вам, меня скрутили.

— Полковник?

— Что? Без комментариев. Никаких дурацких комментариев, черт бы их побрал!

— С какой целью вы трое ломились сюда полчаса назад?

— Без комментариев, — хором повторила троица, а Чабб снова заявил, что вовсе и не собирался к Санскритам, а остановился, чтобы предложить Полковнику помощь и отвести его домой.

— Вы, стало быть, предпочитаете держаться этой версии? — сказал Аллейн. — Вы совершенно уверены, что вам не хотелось устроить Санскритам, или хотя бы Санскриту, теплые дружеские проводы, чтобы ему было о чем вспоминать в Нгомбване?

Все трое замерли. Они не глядели ни на Аллейна, ни друг на друга, однако на миг затаенная улыбка скользнула по их лицам.

Кто-то вновь принялся безостановочно названивать у входной двери. Аллейн вышел на лестницу.

Миссис Чабб препиралась с констеблем, требуя, чтобы ее впустили. Констебль обернулся, глянул вверх и увидел Аллейна.

— Хорошо, — сказал Аллейн. — Пусть поднимется сюда.

На этот раз он увидел иную миссис Чабб, — немного склонясь вперед и подняв голову, чтобы глядеть ему прямо в лицо, она быстро поднималась по лестнице.

— Где он? — задыхаясь, требовательно спросила она. — Где Чабб? Вы сказали, чтобы я не выпускала его из дому, а сами держите его тут. И других вместе с ним. Разве не так? Я знала, куда он пошел. Я ходила на Мьюс, видела. Зачем это? Что вы с ним делаете? Где мой Чабб? — повторила миссис Чабб.

— Входите, — сказал Аллейн. — Он здесь.

Она заглянула мимо Аллейна в комнату. Муж ее встал, она подошла к нему.

— Что ты тут делаешь? — спросила она. — Пойдем домой. Не нужно было сюда приходить.

— Не заводись, — ответил Чабб. — И уходи отсюда. Тебе здесь не место, Мин.

— Это мне не место? Рядом с моим мужем?

— Дорогая… послушай…

— Не хочу я ничего слушать! — она повернулась к двум другим. — А вы, джентльмены, он работал на вас, а вы втянули его неизвестно во что, всю душу ему разбередили. Внушали ему всякие мысли. Да разве ее воротишь? Оставьте вы нас в покое. Пойдем со мной, Сид. Пойдем домой.

— Я не могу, Мин, — сказал он. — Не могу.

— Почему ты не можешь? — она прижала ладонь к губам. — Тебя арестовали! Дознались, что ты…

— Заткнись! — рявкнул он. — Глупая корова! Сама не понимаешь, что несешь! Заткнись!

С минуту оба молча глядели друг на друга. Потом Чабб сказал:

— Прости, Мин. Я не хотел обзываться. Меня не арестовали. Вовсе нет.

— Тогда где же они? Те двое?

— Эй вы! Чабб! — сказал Гомец. — Вы что, с собственной бабой справиться не способны? Гоните ее в шею.

— Я вас самого сейчас… — взревел Чабб, свирепо поворачиваясь к нему.

Утонувший в кресле полковник Кокбурн-Монфор вдруг произнес голосом на удивление ясным и хлестким:

— Чабб!

— Сэр!

— Вы забываетесь.

— Сэр.

— Миссис Чабб, — сказал Аллейн, — все, что я сказал вам сегодня утром, я сказал совершенно искренне. Однако с того времени обстоятельства резко переменились, о чем вы пока не знаете. Все объяснится в самом скором времени. Пока же вы можете, если хотите, остаться в этой комнате, но только тихо…

— Лучше останься, Мин, — вставил Чабб.

— …или уйти домой и подождать там. Долго ждать вам не придется.

— Я остаюсь, — сказала она, отошла в дальний конец комнаты и села.

Гомец, последние несколько минут трясшийся, если судить по внешним признакам, от гнева, вдруг заорал:

— В последний раз спрашиваю, где они? Куда они смылись? Сбежали? Я требую ответа. Где Санскриты.

— Они внизу, — сказал Аллейн.

Гомец вскочил, выкрикнул что-то — по-португальски, решил Аллейн, — замешкался, явно не зная, что сказать, и наконец, едва ли не с облегчением спросил:

— Вы их арестовали?

— Нет.

— Я хочу их увидеть, — сказал Гомец. — Я очень хочу их увидеть.

— Сейчас увидите, — пообещал Аллейн.

Он бросил взгляд на Фокса, и тот ушел вниз. Гомец рванулся к двери.

Констебль, все еще остававшийся в комнате, отступил на несколько шагов и перекрыл дверной проем.

— Ну что же, спустимся вниз? — предложил Аллейн и первым вышел на лестницу.

III

С этой минуты события в мастерской стали принимать такой гротескный и жуткий оборот, что Аллейн, когда он впоследствии оглядывался назад, называл этот эпизод самым диковинным в своей профессиональной карьере. Каждый из трех мужчин, стоило ему увидеть труп мисс Санскрит, обращался в карикатуру на самого себя, в двумерную марионетку, движущуюся с нарочитой неуклюжестью. Будь обстановка в мастерской несколько иной, происходящее, наверное, приобрело бы оттенок черного фарса. Однако и здесь, в ужасном присутствии Санскритов, мотивы последнего время от времени прорывались наружу, подобно всплескам неуместной истеричности в дурном представлении якобианской трагедии.

Помещение внизу было готово к приему посетителей. Бейли с Томпсоном поджидали их, стоя у окна, Гибсон присел к столу, Фокс с блокнотом в руках замер у ниши. У двери стояли двое полицейских в форме, третий расположился в глубине ниши. Ничем не прикрытые тела брата и сестры Санскритов так и остались в прежних позах. В комнате царила ужасная духота.

Аллейн занял позицию рядом с Фоксом.

— Входите, мистер Гомец, — сказал он.

Гомец застыл на пороге, похожий на настороженного зверя, подумал Аллейн, который, прижав уши, озирает чужую территорию. Не поворачивая головы он оглядел находящихся в мастерской полицейских, поколебался, заподозрив, по всей видимости, нечто неладное, чуть качнулся вперед и вошел внутрь.

Приблизившись к Аллейну, он снова застыл и спросил:

— Ну?

Аллейн легко повел рукой в сторону Санскритов. Гомец проследил за ней взглядом, повернул голову — и увидел.

Звук, изданный им, представлял собой нечто среднее между позывом к рвоте и восклицанием. Мгновение он простоял неподвижно, казалось, будто Гомец и мисс Санскрит, замерли лицом к лицу и каждый мерит другого взглядом. Из-за своего рода игривости, с которой безжизненная голова мисс Санскрит склонялась на ее безжизненную руку, создавалось впечатление, будто она изображает Банко, обличающего Гомеца.

Сделав несколько шагов, Гомец вошел в нишу. Стоявший у печи полицейский кашлянул и выпятил челюсть. Гомец оглядел тела, обошел рабочий стол и заглянул в упаковочный ящик. Он вел себя, словно посетитель музея. Единственным, что слышалось в комнате, были звуки его легких шагов по деревянному полу да безучастное жужжание мух.

Наконец, повернувшись к нише спиной, Гомец ткнул в Аллейна пальцем и сказал:

— Вы! Чего вы надеялись этим добиться? Думали, что я забьюсь в нервном припадке? Испугаюсь настолько, что ляпну что-нибудь, из чего вам удастся состряпать признание? О нет, друг мой! Не я раздавил этих червей. Покажите мне человека, сделавшего это, и я расцелую его в обе щеки, как брата, однако я к этому руки не приложил и ничего иного вам доказать не удастся.

Гомец умолк. Казалось, его бьет озноб. Он дернулся к выходу и только тут увидел, что дверь охраняется. И тогда он взвизгнул:

— Прикройте их чем-нибудь! Они непристойны! — и отошел к окну, повернувшись к комнате спиной.

Аллейн взглянул на Фокса и тот ушел наверх. Томпсон еле слышным шепотом сказал:

— Можно вас на секунду, мистер Аллейн?

Они вышли в прихожую. Томпсон извлек из кармана конверт и вытряс себе на ладонь его содержимое — два плоских, круглых, чуть вогнутых предмета размером со старый шестипенсовик. У одного имелся на нижней поверхности круглый пупырышек, у другого — углубление. Оба были покороблены, к обоим прилипли еле заметные кусочки какого-то сгоревшего материала.

— В печке? — спросил Аллейн.

— Совершенно верно, сэр.

— Хорошо. Давайте их сюда.

Он уложил кругляши обратно в конверт, сунул его в карман и перевел взгляд на лестницу, вверху которой стоял в ожидании Фокс.

— Следующий, — сказал он и подумал: «Как в очереди у дантиста».

Следующим был Полковник. Он сошел вниз размеренной поступью, расправив плечи, задрав подбородок и нащупывая каблуками ступени. Перед тем как войти в мастерскую, он подкрутил кверху кончики воображаемых усов.

После театральной выходки Гомеца, Полковника, осматривающий Санскритов, показался почти бесстрастным. Он замер на месте, несколько секунд разглядывал их, сохраняя молчание, и с выражением, почти неотличимым от достоинства, произнес:

— Какой позор!

— Позор? — переспросил Аллейн.

— Их убили.

— Определенно.

— Тела надлежит прикрыть. Отвратительное безобразие.

И словно бы спохватившись, Полковник прибавил:

— Меня от них тошнит.

Действительно, лицо его заметно меняло окраску.

Он повернулся к Санскритам спиной и присоединился к стоящему у окна Гомецу.

— Я категорическим образом протестую, — сказал он, успешно справившись с этой фразой, — против манеры, в которой проводится расследование. Я требую, чтобы меня выпустили отсюда.

— Увы, вам обоим придется немного подождать, — сказал Аллейн, увидев, что Гомец качнулся в сторону двери.

— Какое вы имеете право удерживать меня здесь? Вы не имеете ни малейшего права.

— Что ж, — мирно откликнулся Аллейн, — если вам угодно жаловаться, мы разумеется, зафиксируем ваши протесты, что, как я вижу, мистер Фокс и без того уже делает, и если вы настаиваете на том, чтобы покинуть эту комнату, вы сможете покинуть ее через минуту. Хотя, разумеется, в этом случае нам придется попросить вас поехать с нами в Ярд. А пока, приведите сюда Чабба, мистер Фокс.

Реакция Чабба, при всей ее скудости была, пожалуй, классической. Он вошел, по солдатски печатая шаг, отчего следовавший по пятам за ним Фокс стал вдруг напоминать старшину с полковой гауптвахты, произвел четкий разворот налево, увидел мисс Санскрит, остановился, вытянулся в струнку, неверящим тоном спросил: «Кто это сделал?» и упал в обморок — навзничь, как и положено хорошему солдату.

Полковник, видимо, вознамерившийся посоперничать с Чаббом по части предсказуемости реакций, сердито всхрапнул и сказал:

— Жалкое зрелище!

Чабб пришел в себя почти мгновенно. Один из констеблей подал ему стакан воды. Его подвели к единственному в комнате креслу, стоящему спиной к нише.

— Прошу прощения, сэр, — пробормотал Чабб, обращаясь не к Аллейну, а к Полковнику.

Тут глаза его вспыхнули и впились в Гомеца.

— Это ваших рук дело! — сказал он, покрываясь испариной и дрожа. — Так ведь? Вы сказали, что все устроите, и исполнили обещание. Устроили.

— Вы предъявляете обвинение мистеру Гомецу? — спросил Аллейн.

— Гомецу? Не знаю я никакого Гомеца.

— Мистеру Шеридану?

— Я не понимаю, что значит «предъявляете обвинение» и не знаю, как он это проделал, откуда мне? А только он вчера ночью сказал: если выяснится, что это они нас предали, то он им покажет. И сдержал свое слово. Показал.

Гомец рванулся к нему, словно распрямившаяся пружина — так внезапно и с такой злобой, что Гибсону и двум констеблям пришлось повозится, усмиряя его. Он изрыгал в сторону Аллейна короткие, бессвязные фразы, видимо, португальские, заплевывая свой синеватый подбородок. Замолк он, скорее всего, лишь потому, что исчерпал запас ругательств. Однако глаз с Аллейна он не сводил, отчего казался еще более опасным, чем прежде.

— Я вижу, к вам возвращается ваша прежняя нгомбванская форма. — сказал Аллейн. — Утихомирьтесь, мистер Гомец. Иначе нам придется посадить вас под замок.

— Дерьмо! — просипел Гомец и плюнул, впрочем неточно, в сторону Чабба.

— Жалкое зрелище. Чертовски жалкое зрелище, — повторил Полковник, похоже решивший взять на себя обязанности сценического хора.

Аллейн спросил:

— Никто из вас, случайно, не хватился пары перчаток?

Наступило молчание. Секунду-другую все оставались неподвижными, затем Чабб поднялся на ноги. Гомец, которого все еще держали два констебля, опустил глаза на свои поросшие черными волосками руки; Полковник сунул свои в карманы. И сразу после этого все трое, словно в едином порыве, принялись бессвязно и бессмысленно орать друг на друга, обвиняя каждый каждого в убийстве Санскритов. Конца этой сцене явно не предвиделось, но тут кто-то вновь принялся насиловать кнопку дверного звонка. И вновь, словно некто невидимый затеял повторно прослушивать звуковую запись спектакля, из прихожей донесся истерический женский голос.

— Я хочу видеть моего мужа! Не смейте! Не трогайте меня! Я пришла повидать мужа.

— Нет! — шепотом произнес Полковник. — Ради Христа, не впускайте ее! Не впускайте!

Однако она уже ввалилась в мастерскую, волоча за собой констебля, безуспешно пытающегося ее удержать. Двое других, стоящих у двери, от неожиданности опешили и уставились на Аллейна, ожидая распоряжений.

Аллейн взял миссис Кокбурн-Монфор за руку. Волосы ее торчали в разные стороны, глаза косили. Трудно было сказать, чем от нее пахнет сильнее — джином или духами.

Аллейн развернул ее спиной к нише и лицом к мужу. Он чувствовал, как ее покачивает.

— Хьюги! — произнесла она. — Ты ведь не сделал этого? Скажи, что не сделал! Хьюги!

Она пыталась высвободиться из рук Аллейна и подойти к мужу поближе.

— Я не могла больше вынести, Хьюги, — закричала она. — Одна, после того, что ты сказал. Куда ты пойдешь и что сделаешь. Я не могла не прийти. Мне нужно было узнать.

И точно так же, как незадолго до того Чабб обрушился на жену, Полковник обрушился на свою.

— Придержи язык! — взревел он. — Ты пьяна!

Она забилась в руках Аллейна и, борясь с ним, развернулась лицом к нише.

И завизжала. И вместе с визгом из нее потоком полились признания, настолько убийственные, что Полковник сделал яростную попытку наброситься на нее, так что Фокс, Томпсон и Бейли еле-еле его удержали. Тогда ее обуял ужас, она принялась умолять Аллейна не подпускать к ней мужа и в конце концов рухнула в обморок.

Поскольку положить миссис Кокбурн-Монфор здесь было некуда, ее полуволоком отвели наверх к миссис Чабб и оставили — безостановочно лепечущей о том, как плохо он с ней обращался, и как она поняла, когда он в слепом гневе выскочил из дому, что он сделает то, что грозился сделать. Все это записывал полицейский, оставленный в комнате наверху.

Внизу же Аллейн, не имевший ордера на арест, попросил полковника Кокбурн-Монфора проехать с ним в Скотланд-Ярд, где ему будет официально предъявлено обвинение в убийстве Санскритов.

— И должен предупредить вас, что каждое ваше…