Чёрные деньги - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Росс МакДональд (ч. 4)

- Да. 1427, улица Падре-Ридж.

Я поблагодарил его.

- Не благодарите меня. Между нами есть соглашение, и оно того стоит. Я хочу к нему добавить еще одну просьбу. Не говорите Лео Спилмену, что я навел вас на него.

Он боялся Спилмена. Страх слышался в его голосе. На пути на север, в Санта-Терезу, я остановился у своего дома и взял пистолет.

Город Санта-Тереза раскинулся на склоне, начинающемся на краю моря и поднимающемся все круче к прибрежным горам серией уступов. Падре-Ридж первый и самый низкий из них и единственный в пределах города.

Это весьма дорогостоящая территория, устоявшееся соседство хорошо содержавшихся старых домов, и при многих из них замечательные сады. Участок 1427 был единственным в этом квартале, выглядевшим неухоженным. Кустарник нуждался в стрижке. Колючая трава разрослась по всей территории.

Даже дом под красной черепицей показался мне необитаемым. Передние окна занавешаны. Единственным признаком жизни был крапивник, преградивший мне дорогу на веранду.

Я приподнял колотушку в виде львиной головы и ударил ею, не ожидая ответа. Но послышались шаги с задней стороны дома. Дверь слегка открылась и вышла женщина средних лет в мокром голубом купальном костюме.

- Мое имя Арчер. Миссис Кетчел дома?

- Сейчас посмотрю.

Женщина вышла из лужи, образовавшейся на кафеле вокруг ее ног, и ушла в глубь дома. Я толкнул входную дверь, она распахнулась, и я вошел внутрь, ощущая под мышкой как приятную опухоль выпирающий пистолет.

В коридоре находилось несколько закрытых дверей и открытая дверь в конце. Через нее и через комнату со скользящими дверьми, я увидел голубую воду бассейна.

С Китти текла вода, когда она переходила комнату, оставляя следы на ковре. На ней был белый эластичный купальный костюм и белая резиновая шапочка в форме шлема, что делало ее похожей на амазонку.

Она увидела меня в дверях.

- Вы немедленно отсюда уберетесь, иначе я позову полицию.

- Конечно, вызывайте. Они прочесывают штат в поисках Лео.

- Он не сделал ничего плохого, - окрысилась она, - в последнее время, по крайней мере.

- Я хочу это услышать от него.

- Нет, вы не сможете с ним говорить.

Она вышла вперед и хотела запахнуть за собой дверь, но сделала это так резко, что налетела на меня. Она оперлась руками на мои плечи, чтобы сохранить равновесие, и отпрянула, будто обожглась. Она, вероятно, ощутила пистолет у меня под мышкой под пиджаком. Страх к ней вернулся. Ее лицо передернулось, будто она проглотила яд.

- Вы пришли сюда, чтобы убить нас, так что ли?

- Мы уже с вами говорили на эту тему. У вас, по-видимому, убийство все время на уме.

- Я видела их очень много... - Она остановилась.

- Видели, как умирают люди?

- Да, в автомобильных катастрофах и в случаях, подобных этому. Она пыталась придать себе облик невинности. Без косметики и со скрытыми под шапочкой волосами она выглядела моложе и естественнее, но отнюдь не невинной.

- Чего вы хотите от нас? Денег? У нас нет денег.

- Не вертите, Китти. Это же головное заведение денежной фабрики.

- То, что я говорю, истинная правда. Этот кот, который называл себя Мартелем, удрал со всей нашей наличностью, и мы не можем реализовать наши вложения.

- Как он ухитрился наложить лапу на вашу наличность?

- Предполагалось, что он привезет деньги Лео. Я не верила с самого начала, а Лео поверил.

- Мартеля застрелили вчера в Лос-Аджелесе. Еще один инцидент для вашего дневника. У него с собой была только сотня тысяч долларов.

- А где же они?

- Я думал, что могли бы быть здесь. Это были "черные деньги", не так ли, Китти?

Она взмахнула руками как пьяная, прижав кулаки к плечам, затем снова опустила руки.

- Я ничего не признаю.

- Настало время говорить правду, вы не думаете? Есть такая вещь, как возможность купить за счет информации освобождение от ответственности, особенно если это касается налогов.

Хотя в комнате было не холодно, она начала дрожать.

- Попасть за решетку по делу об убийстве, - сказал я, - это так просто. Но вы не можете себе позволить молчать. Это Лео или один из его молодцов вышли на Мартеля?

- Лео не имеет ничего общего с этим.

- Если имел, а вы знаете, что имел, лучше скажите мне об этом. Если вы не хотите попасть вместе с ним за решетку.

- Я знаю, это не его дело. Он не покидал этот дом.

- Но вы выезжали.

Она задрожала еще сильнее.

- Послушайте, мистер, я не понимаю, почему вы преследуете нас?

- Вы сами себе это сделали. То, что вы сделали другим, вы сделали себе - это обратная сторона "Золотого правила", Китти!

- Я не понимаю, о чем вы говорите.

- Три убийства. Мартель вчера, Мариэтта Фэблон за день до этого, когда вы по совпадению оказались в Монтевисте, и Рой Фэблон семь лет до того. Помните вы его?

Она быстро кивнула.

- Скажите мне, что случилось с Фэблоном. Вы там были.

- Дайте мне одеть что-нибудь. Я замерзаю. Я была с Лео в течение часа.

- Он у бассейна?

- Да, занимается с физиотерапевтом. Не говорите ничего в ее присутствии, хорошо? Она не надежная женщина.

Китти стянула с головы свою резиновую шапочку. Ее рыжие волосы рассыпались. Когда она открыла одну из запертых дверей, я успел заметить женскую спальню с зеркалом на потолке над большой, королевского размера, кроватью.

Я вышел наружу. Среди мебели у бассейна стояла инвалидная коляска. Женщина в голубом купальном костюме находилась по грудь в воде с мужчиной на руках. У него было круглое, вялое лицо и дряблое тело. Только в его глазах блестела какая-то доля сознательной жизни.

- Хэлло, мистер Кетчел!

- Я скажу ему "хэлло", - сказала женщина. - Около трех месяцев назад у мистера Кетчела был небольшой инсульт, и с тех пор он не говорит. Так ведь, дружок?

Его печальные черные глаза ответили ей. Затем он с опаской перевел их на меня. Он униженно улыбался. Из угла рта текла слюна.

Китти появилась у скользящей стеклянной двери и поманила меня внутрь. Она одела штаны в обтяжку с блестками, которые вызывающе сверкали, ангорский свитер с высоким воротником, кое-как наскоро намазанное лицо обрело бессмысленную маску. Было трудно сказать, что она приготовила для меня.

Она провела меня в небольшую комнату в передней части дома, подальше от бассейна, и отодвинула шторы. Она стояла у окна, и один ее вид дополнял раскинувшуюся за окном картину. Паруса на море выглядели нарядно и отрешенно, как белые петухи на салфетках, разложенных на голубой выцветшей скатерти.

- Вы видели, что я теперь имею на руках? - спросила она, вытянув руки. - Совершенно больной старик. Он не может ходить, не может говорить, он не может даже написать свое имя. Он не может мне сказать, где все находится. Он не может защитить меня.

- От кого вам нужна защита?

- Лео всю жизнь наживал себе врагов. Если бы они знали, что он беспомощен, то за его жизнь ничего нельзя дать. - Она щелкнула пальцами. За мою также. Тогда почему мы прячемся здесь, в камышах?

"Для нее, - подумал я, - зарослями является любое место, не находящееся на линии Чикаго-Вегас-Голливуд".

- Представляет угрозу партнер Лео - Дэвис?

- Он главная опасность. Если Лео умрет или будет выбит, Дэвис первый от этого выиграет.

- Клуб "Скорпион"?

- На бумаге он уже его владелец: комиссия по налогам заставила Лео отказаться от него. И у него есть претензии к Лео.

- Я говорил с Дэвисом вчера. Он предложил мне деньги, чтобы я сказал, где Лео.

- Вот почему вы здесь?

- Я никогда не делаю поспешных выводов. Я отказался.

- В самом деле?

- Да. Какие претензии к Лео?

Она качнула головой. Ее волосы рассыпались рыжим огнем в солнечном свете. Странно, но они мне напомнили сборщиков апельсинов, их костер около железнодорожного полотна. Странная вынужденная близость той ночи все еще не исключала возможности близости между мной и Китти.

- Этого я не могу сказать.

- Тогда я скажу. Служба внутренних налогов гоняется за Лео из-за денег, которые он присвоил со всей выручки. Если они не смогут найти его и деньги, даже если и смогут, они пришлют все Дэвису. На худой конец, он потеряет свою лицензию на дело из-за сокрытия доходов. На самый худой конец, ему грозит федеральная тюрьма до конца жизни.

- Он не один.

- Если вы имеете в виду Лео, то смотрите, остаток его жизни ничего не стоит.

- А что с остатком моей жизни? - Она погладила свою прикрытую ангорской шерстью грудь. - Мне еще нет тридцати. Я не хочу попасть в тюрьму.

- Тогда вступите в сделку.

- И выдать Лео? Я этого не сделаю.

- Они ничего ему не сделают, увидев его в таком состоянии.

- Они запрут его, и он не будет лечиться. Он никогда не научится вновь говорить или писать, или... - Она остановилась на полуслове.

- И не сможет сказать вам, где находятся деньги, - досказал я фразу.

Она заколебалась.

- Какие деньги? Вы сказали, что деньги ушли.

- Сотня тысяч - да. Но по моим сведениям, Лео снял со счетов миллионы. Где они?

- Мне самой хотелось бы знать, мистер. - Сквозь маску, надетую на ее лицо, я видел, какие сложные расчеты происходят за ней. - Как вы сказали ваше имя?

- Арчер. Лео знает, где деньги?

- Думаю, да. У него кое-что из мозгов осталось. Но трудно сказать, насколько он все понимает. Он всегда изображает, что понимает все, что говорю. Однажды, я испытала его, шутки ради, на тарабарщину. Он улыбался и кивал головой, как всегда.

- Что вы говорили?

- Я не хотела бы это повторять. Это был набор грязных слов о том, что я сделала бы ему, если бы он научился говорить или хотя бы писать. - Она медленно сложила руки на груди. - Меня бесит, когда я подумаю, через что я прошла в надежде обрести мир и какую-то безопасность. Избиения, окорбления и многое другое. Не думайте, что у меня не было других возможностей. Но я привязалась к Лео. Привязалась - это именно то слово, которое определяет мое отношение к нему. Теперь я связана с калекой, и это стоит нам две тысячи в месяц, чтобы прожить. Шесть тысяч только за доктора и терапевтическую помощь - и я не знаю, где взять деньги на следующий месяц. - Ее голос зазвучал громче. - Я была бы миллионершей, если бы имела свои права.

- А может быть, и ничего бы не имели.

Она склонила голову.

- Я заработала эти деньги. Я намолачивала их как кофе каждый год. Не говорите мне, что я не имею права на них. Я имею право на приличное существование.

- Кто вам это сказал?

- Никто и не должен говорить мне. Женщина с моей внешностью может выбирать.

Это был детский разговор. Она себя накручивала, и я начал понимать ее фантазии, которые привязали ее к Спилмену и держали ее при нем, когда она была отгорожена от всего его усилиями.

- Вы говорите, что можете выбирать. Почему тогда не займетесь какой-нибудь деятельностью. У вас большая сила воли и самолюбие.

Ее все еще заносило.

- Как вы смеете, я не проститутка!

- Я не имею в виду этот род деятельности. Найдите работу.

- Я никогда не буду работать ради существования. Благодарю вас.

- Пришло время начать. Если вы продолжаете мечтать о тех исчезнувших миллионах, вы мечтаете о несбыточном.

- Не смейте мне угрожать.

- Я вам не угрожаю. Это все ваши мечты. Если вы не хотите пальцем пошевелить, чтобы помочь себе, вернитесь к Гарри.

- Этому ничтожеству? Он не мог даже расплатиться с больницей.

- Он отдал все, что имел.

Она молчала. Ее лицо было похоже на цветную картинку, пытающуюся с трудом и болью вновь ожить. Жизнь засветилась в ее глазах. Слезы проложили дорожки на ее щеках. Я стоял около нее и пытался ее успокоить. Она положила голову мне на плечо, и я почувствовал, что дрожь ее тела стала слабее, и она наконец успокоилась.

Терапевт постучала в дверь и вошла. Она переоделась в уличную одежду.

- Я ухожу, миссис Кетчел. Мистер Кетчел доволен и спокоен, он в своем кресле. - Она посмотрела на меня подозрительно. - Но не оставляйте его одного на слишком долго.

- Не буду, - сказала Китти. - Благодарю вас.

Женщина не двигалась.

- Не могли бы вы мне заплатить за прошлую неделю? А также за дежурство ночью в понедельник. Мне самой тоже нужно платить по счетам.

Китти ушла в спальню и вернулась с двадцатидолларовой бумажкой. Она сунула ее женщине.

- Этого хватит?

- Думаю, да. Я не переоцениваю свои услуги, но, понимаете, каждый человек имеет право на честную оплату и честный труд.

- Не беспокойтесь, вы получите свои деньги. Оплата по нашим дивидентам что-то задерживается в этом месяце.

Женщина недоверчиво посмотрела на нее, но ничего не сказала. Китти рвала и метала от злости. Она стучала кулаками в гневе.

- Старая тряпка, она издевается еще надо мной.

- А действительно вы ожидаете деньги по дивидендам?

- Нечему приходить. Мне придется продать драгоценности. А я держала их на черный день.

- Похоже, что лето не из легких, дождливое.

- Вы что, приносите с собой дождь?

Она близко подошла ко мне, напевая песенку о том, что можно делать, когда идет дождь. Ее груди мягко касались меня.

- Я могла бы сделать очень много для любого, кто помог бы мне найти деньги для Лео.

Она вела себя намеренно провокационно. Но момент был упущен.

- Вы можете сказать мне правду, например.

- О чем?

- О Рое Фэблоне. Лео убил его?

После некоторого молчания она сказала:

- Он не хотел. Это был несчастный случай. У них была драка из-за чего-то.

- Из-за чего?

- Если хотите знать, виной всему была дочка Роя. Чем старше становился Лео, тем больше ему нравились молоденькие курочки. Это было невыносимо. Может быть, мне не следовало бы делать того, что я сделала, но я шепнула миссис Фэблон, что Лео договаривается с Фэблоном относительно девушки.

- Вы сказали миссис Фэблон?

- Верно. Но действовала в виде самозащиты. Я так же оказывала девушке услугу. Миссис Фэблон потрясла своего мужа, и он сказал Лео "нет".

- Я понимаю, почему он не сказал "нет" сразу же.

- Он должен был Лео кучу денег, а это было то средство, которое хотел использовать Лео. Фэблон также притворялся, что не понимает существа сделки. Вы знаете, что я имею в виду?

- Понимаю.

- Он думал, что Лео филантроп или что-то в этом роде. А он продал бы кровь своей больной матери за десять долларов пинту и еще взял бы залог за бутылку. Лео это бы сделал не раздумывая. Но он собирался послать девушку в школу в Швейцарию, чтобы помочь ей в образовании. И Фэблон считал, что это великолепно, пока его жена не взбеленилась. Откровенно говоря, я думала, что Фэблон ненавидит девушку.

- Я думал, что он ее безумно любит.

- Иногда нет большой разницы между любовью и ненавистью. Спросите меня, я специалист в этом вопросе. Фэблон взъярился против нее, когда она от кого-то забеременела. И Фэблон предпринял все возможное, чтобы отвлечь от нее этого человека.

- А кто это был?

- Я не знаю. Миссис Фэблон также незнала или же не хотела мне говорить. Как бы там ни было, Фэблон пришел тогда ночью в наш коттедж и отказался от сделки. У него и Лео завязалась драка, и Фэблон получил изрядную взбучку. Лео умел управлять своими кулаками, даже когда был болен. Фэблон выкатился из коттеджа в очень плохом состоянии. Он не мог найти дорогу в темноте, упал в бассейн и утонул.

- Вы это видели?

- Сервантес видел.

- Он, вероятно, лгал. По данным химического анализа Фэблон утонул в соленой воде. В бассейне пресная вода.

- Может быть, это сейчас. В те дни она была соленая. Мне положено знать. Я плавала там каждый день в течение двух недель.

Ее голос прерывался в воспоминаниях. Может быть, для нее и наступили дождливые дни и ей придется продать свои драгоценности. Но она провела две недели под солнцем Теннисного клуба.

- Что Сервантес говорил об этом, Китти?

- Он обнаружил Роя Фэблона в бассейне, пришел и сказал Лео. Произошла неприятная сцена. Лео совершил преступление, использовав свои кулаки. Когда Фэблон утонул, произошло фактически убийство. Сервантес предложил, что он выбросит тело в море и имитирует самоубийство. Он и раньше крутился вокруг Лео, и это был верный шанс втереться к нему в доверие. Когда мы покинули город на следующий день или около того, он забрал парня с собой. Вместо того, чтобы послать дочку Фэблона учиться в Швейцарию, Лео послал Сервантеса во Францию, в мужской колледж в Париж.

- Я сказала Лео, что он сумасшедший. Он ответил, что делает это потому, что смотрит на годы вперед. Он ожидал время, когда можно будет использовать Сервантеса, сказал он, и что он верит ему после этого дела с Фэблоном. Это был первый случай, когда он оказался не прав. Как только Лео заболел, Сервантес обернулся против него. - Ее голос зазвучал проникновеннее, глубже. - Чудно с Лео. Все боялись его, включая меня. Он был крупной фигурой. Но как только он действительно заболел, он стал никому не нужен. Подонок вроде Сервантеса мог ободрать его как липку.

- По крайней мере, произошла пересменка. Как Сервантесу удалось наложить руку на деньги?

- Лео передавал ему разовые суммы единовременно в течение последних трех-четырех лет. У Сервантеса была какая-то правительственная работа, и он мог переезжать границу без осмотра. Он складывал деньги где-то за пределами страны, может быть, в Швейцарии, в одном из тех банков, где имеются номерные счета.

Я не думал, что в Швейцарии. Номерные счета имеются и в банках Панамы.

- О чем вы думаете?

- Я прикинул, не шантажировала ли миссис Фэблон Лео за убийство мужа.

- Так и было. Она приезжала в Лас-Вегас встретиться с ним после того, как было найдено тело. Она сказала, что оградила его во время допроса и самое меньшее, что он может сделать для нее, помочь ей материально. Он терпеть не мог делать такое, но, думаю, он посылал ей с тех пор пособие. Она замолчала и внимательно посмотрела на меня. - Я сказала все, что знаю о Фэблоне. Вы не собираетесь найти для меня эти деньги?

- Я не говорю "нет". В настоящее время я занят другим делом и на мне висит расследование еще двух убийств.

- Но там деньги не замешаны?

- Деньги всегда самое главное в жизни.

- Я так тоже думала до настоящего момента. Кто вы такой? Человек, помогающий всем? Или что-то в этом роде?

- Я бы не сказал так. Я работаю честно.

Она посмотрела на меня с сомнением.

- Я не пойму вас, Арчер. Чему вы поклоняетесь?

- Я люблю людей и стараюсь им помочь.

- И в этом заключается смысл жизни?

- Это делает жизнь возможной, во всяком случае. Попытайтесь это сделать сами когда-нибудь.

- Я пробовала, - сказала она. - С Гарри. Но у него не было того, что нужно. Меня всегда окружали слабые и калеки. - Она вздрогнула.

- Я пойду посмотрю, что с Лео.

Он сидел и терпеливо ждал в тени под навесом. Его рубашка и штаны висели на нем свободно. Он заморгал, когда я подошел, будто ожидал, что я ударю его.

- Трусливый размазня, - произнесла Китти. - Это мой новый дружок. Он собирается найти деньги и взять меня в круиз вокруг земного шара. И ты хочешь знать, что случится с тобой, ты, бедный старый клоун? Мы поместим тебя в палату дураков в загородную больницу. И никто не придет навестить тебя.

Я вышел на улицу.

Я направился обратно в Лос-Анджелес, остановился там пообедать и закончил поездку в Монтевисте уже поздно вечером.

Вера открыла дверь дома Джемисонов. На ней было выгоревшее кимоно, и ее черные волосы свободно спадали на плечи. Было еще не поздно. Порядок в доме разваливался по кускам, как положено.

- Он в доме для приезжих, - сказала она. - С ней.

Вера, казалось, не желала даже видеть в доме другую женщину.

Дом для приезжих представлял собой коттедж с белыми рамами в задней части сада. Свет, прорывавшийся из полузакрытых окон освещал цветочные клумбы вокруг. Сладкий аромат наполнял воздух.

Казалось, это место для идиллического счастья, а не для трагедии. "Жизнь коротка и хороша, - подумал я. - Коротка и хороша".

Питер крикнул:

- Кто там?

Я ответил, и он открыл дверь. Он был одет в просторный серый свитер и белую рубашку с отложным воротничком, открывавшим его жирную, в складках шею. В его глазах светился радостный огонек. В нем отражалась чистая, невинная радость. А может быть, и простое возбуждение.

У меня имелись свои сомнения по поводу девушки, находившейся в яркой, обитой ситцем комнате. Она сидела под лампой с книгой на колене, совершенно спокойная и умиротворенная, в черном платье. Она кивнула мне, и это было все.

- Входите, пожалуйста, - сказал он.

- Не могли бы вы выйти на несколько минут?

Он вышел, оставив дверь полуоткрытой. Была теплая, безветренная майская ночь.

- Что такое, мистер Арчер? Я не хочу оставлять ее одну.

- Даже на минуту?

- Даже на минуту, - произнес он с какой-то гордостью.

- Есть некоторые сведения об истинной причине смерти ее отца. Я сомневаюсь, что она будет рада услышать то, что я узнал. Это не было самоубийство. Он умер в результате несчастного случая.

- Мне кажется, Джинни захочет об этом услышать.

Без всякого желания я вошел в комнату и рассказал ей все, что знал, слегка подредактировав. Джинни восприняла мой рассказ спокойнее, чем Питер. Его нога отбивала нервный ритм, будто какая-то неконтролируемая им часть тела хотела убежать, даже когда рядом находилась Джинни.

Я сказал ей:

- Жалею, что мне пришлось все это узнать и сообщить вам. Вам и так досталось немало за последнее время.

- Это ничего. Теперь это все в прошлом.

Я тоже надеялся, что в прошлом. Ее уныние вызывало во мне беспокойство. Она была похожа на безжизненную статую.

- Вы хотите, чтобы я предпринял какие-нибудь шаги в отношении мистера Кетчела?

Питер ждал ее ответа. Она подняла руки на несколько дюймов и уронила их на книгу.

- Какой смысл? Вы говорите, что он старый человек и болен? Как растение. Это одно из самых страшных наказаний у Данте. Большой, необузданный мужчина, превратившийся в беспомощного калеку. - Она поколебалась. - Он и мой отец подрались из-за меня?

- Да.

- Я не понимаю, - сказал Питер.

Она обернулась к нему.

- Мистер Кетчел имел на меня неблагопристойные виды.

- А вы еще не хотите, чтобы он понес наказание?

- А почему? Это было давно, семь лет назад. Я сама уже совсем не та девушка, - добавила она без улыбки. - Вы не знаете, что мы меняемся полностью с точки зрения нашего химического содержания каждые семь лет. Казалось, ей была приятна эта мысль.

- Вы ангел, - произнес Питер, - но не подошел и не дотронулся до нее.

- Есть еще одна версия, - сказал я. - Кетчел-Спилмен, может быть, не виновен в смерти вашего отца. Кто-то еще мог видеть вашего отца слоняющимся в клубе расстроенным и умышленно утопил его в плавательном бассейне.

- Кто мог это сделать? - спросила она.

- Ваш покойный муж мог быть в этом деле первым кандидатом. Я имею еще кое-какие сведения о нем, кстати. Он панамец, прошедший суровую школу жизни.

Она прервала меня.

- Я это знаю. Профессор Таппинджер побывал у меня и все рассказал сегодня днем. Он рассказал мне все о Фрэнсисе. Бедный Фрэнсис, произнесла она отрешенно. - Я теперь вижу, что он не был полностью нормальным, и я тоже, поскольку он завладел мной целиком. Но какая причина была в том, что он сделал с Роем? Я даже не была знакома с ним в те дни.

- Он, может быть, утопил его, чтобы прихватить Кетчела. Или он видел, как кто-нибудь еще утопил его, и убедил Кетчела, что это его вина.

- У вас ужасные фантазии, мистер Арчер.

- Так же, как и у вашего покойного мужа.

- Нет, вы в нем ошибаетесь. Фрэнсис был не такой.

- Вы знали его только с одной стороны. Фрэнсис Мартель был с гордым характером. Профессор Таппинджер сказал вам, что его настоящее имя было Педро Доминго и он был незаконнорожденный побочный продукт панамских трущоб? Это все, что мы знаем о реальном человеке, реальной жизни, толкнувшей его на фантастическую авантюру жизни с вами.

- Я не хочу об этом говорить. - Она вся сжалась, будто почувствовала холодное дыхание окружающей ее реальности. - Пожалуйста, давайте не будем говорить о Фрэнсисе.

Питер поднялся со стула.

- Я совершенно согласен. Теперь все это в прошлом. И мы уже достаточно поговорили на ночь, мистер Арчер.

Он подошел к двери, открыл ее. Ароматный ночной воздух ворвался в комнату.

- Могу я задать вам вопрос личного характера, мисс Фэблон? Вы зовете себя мисс Фэблон?

- Полагаю, что так. Я не думала об этом.

- Она не долго будет мисс Фэблон, - произнес Питер с приторной нежностью. - В один из этих чудесных дней она станет миссис Джемисон, как это и предполагалось.

Джинни молчала и казалась отрешенной и очень усталой.

- Что вы хотите спросить у меня, - осторожно спросила она меня.

- Это сугубо личный вопрос. Скажите Питеру, чтобы он вышел на минуту.

- Питер, ты понял?

Он нахмурился и вышел, оставив дверь широко открытой. Я слышал, как он вышагивал по коридору.

- Бедный старый Питер, - сказала она. - Я не знаю, что делала бы теперь без него. Я не знаю также, что я буду делать с ним в будущем.

- Выйдете замуж за него?

- Кажется. У меня нет другого выбора. Это звучит цинично, не так ли? Но я не имею это в виду. Но на сегодняшний день ничего не выглядит чем-то стоящим.

- Выйти замуж за Питера - это было бы вполне честно, если он для вас что-то представляет.

- О да. Мне он нравится больше, чем кто-нибудь. Я всегда считала, что Фрэнсис - это эпизод в моей жизни.

За ее неимоверно усталой позой я увидел признак незрелости. Я не мог понять, изменилась ли она в эмоциональном плане с тех пор, как умер ее отец.

И я подумал, что Джинни и Китти, девушки с различных концов одного города, имели, в конце концов, массу общего. Ни одну из них не минули осложнения с их красотой. Она превратила каждую из них в вещь, в зомби, в мертвом пустынном мире.

- Вы и Питер раньше ходили в одну школу, он мне сказал.

- Это верно. В течение всей учебы в высшей школе. Он не был толстым в те дни, - добавила зачем-то она.

- Вы были любовниками?

Ее глаза потемнели, как океан темнеет от надвигающихся облаков. Впервые я, казалось, затронул самое существо ее собственной жизни. Она отвернулась так, чтобы я не смог заглянуть ей в глаза.

- Полагаю, что это не имеет значения.

Это означало "да".

- Вы забеременели от Питера?

- Если я отвечу вам, - произнесла она, отвернувшись, - обещайте никогда не повторять мой ответ. Никому, даже Питеру.

- Хорошо.

- Тогда я вам скажу. Мы хотели ребенка, когда я была новичком в колледже. Я не сказала Питеру. Он был так молод, молод даже для своих лет. Я не хотела пугать его. Никому не сказала, кроме Роя, и, естественно, матери. Но даже им я не сказала, кто был отцом. У меня не было желания, чтобы меня забрали из школы и насильно заставили бы нас жениться. Рой очень рассердился на меня из-за этого, но он занял тысячу долларов и отвез меня в Тиджуну. Он организовал аборт по первому классу - с доктором, сиделкой, в абсолютно гигиенических условиях. Но после этого он стал считать, что я должна отдать ему эти деньги.

Она говорила безжизненным голосом. Она так же могла говорить о походе в магазин. Но это полное безразличие говорило о той травме, которая была нанесена ей и которая сдерживала проявление эмоций. Она спросила без всякого любопытства:

- Как вы узнали о моей беременности? Я думала, об этом никто не знает.

- Не важно, как я узнал.

- Но я сказала только Рою и матери.

- А они уже умерли.

Едва заметная дрожь сотрясла ее. Медленно, будто против своей воли, она повернула голову и посмотрела мне в лицо.

- Мне кажется, они были убиты, потому что знали о моей беременности.

- Вполне возможно.

- А что можно сказать о смерти Фрэнсиса?

- Пока нет никаких предположений, мисс Фэблон. Я блуждаю в потемках. У вас есть какие-нибудь мысли?

Она покачала головой. Ее яркие волосы мотнулись, коснувшись холодных бледных щек.

Питер нетерпеливо спросил из двери:

- Могу я теперь войти?

- Нет, не можешь. Уходи и оставь меня в покое. - Она встала, предложила и мне уйти.

- Но ты не должна оставаться одна, - сказал Питер. - Доктор Сильвестр сказал мне...

- Доктор Сильвестр - старая баба, а ты - другая. Уходи. Если не уйдешь, то я уйду. Немедленно.

Питер ретировался, и я за ним. Она закрыла и заперла дверь. Когда нас уже нельзя было слышать в коттедже, Питер набросился на меня:

- Что вы ей сказали?

- По сути, ничего.

- Вы сказали что-то, что вызвало у нее такую реакцию.

- Я задал ей один или два вопроса.

- О чем?

- Она попросила меня не говорить вам.

- Она попросила вас не говорить мне? - Его лицо склонилось близко ко мне. Я не мог даже его рассмотреть. Его голос звучал резко и угрожающе: Вы опять все разрушили, перевернули все вверх тормашками, ведь так? Я вас нанял. Джинни моя невеста.

- Скороспелая невеста, не так ли?

Возможно, мне не следовало это говорить. Он разозлился, обозвал меня вонючим грубияном и начал замахиваться на меня. Я заметил появившийся из темноты его кулак слишком поздно, чтобы избежать удара. Мне удалось увернуться, но не совсем.

Я не стал отвечать ему, но выставил руки, чтобы успеть поймать его руку, если последует второй удар. Он не стал продолжать.

- Убирайтесь отсюда, - прорычал он прерывающимся голосом. - Мы с вами все кончили. Здесь вы больше не нужны.

Морально я чувствовал себя не очень хорошо, поскольку уходил от незавершенного дела. Я вернулся обратно в свою квартиру в Западном Лос-Анджелесе и напился до состояния умеренного ступора. И даже тогда спал не очень хорошо. Я проснулся среди ночи. Капли дождя шуршали, как по целлофану, по стеклу. Я уже протрезвел и пребывал в состоянии какой-то паники: средних лет мужчина лежит в одиночестве в темноте, в то время как жизнь течет мимо, как уличный поток на шоссе.

Я проснулся поздно и пошел завтракать. Утренние газеты не сообщили ничего нового. Я пошел в свой офис и стал ждать, когда Питер переменит свое решение и позвонит мне.

Он мне, по правде, не был нужен. У меня все еще были его деньги. Даже без этого, даже без его поддержки в Монтевисте, я мог пойти работать с Перлбергом, расследуя убийство Мартеля. Но по некоей важной причине я хотел, чтобы он мне позвонил и нанял меня. Я подумал в своих ночных одиноких размышлениях, что приобрел воображаемого сына - бедного толстого сына, который проедал свои печали вместо того, чтобы пропивать их, как все нормальные люди.

Солнце пробивалось сквозь утренний туман и высушило тротуары. Моя депрессия постепенно проходила. Я перелистал свою почту, ожидая найти какое-нибудь предвестие.

Любопытный конверт из Испании с портретом генерала Франко на марке был адресован сеньору Лу Арчеру. Вложенное внутрь письмо гласило: Сердечный вам привет: это послание из далекой Испании для того, чтобы привлечь ваше внимание к нашему новому выпуску мебели с исключительно испанским орнаментом и характером, как, например, изображением корриды или танцев фламенко. Приезжайте и посмотрите в одном из любых наших магазинов в Лос-Анджелесе.

Мне понравилась папка для почты, которую прислала Торговая палата из Лас-Вегаса. Среди имеющихся развлечений упоминалось о плавании, гольфе, теннисе, кеглях, водных лыжах, походах в церковь и на концерты. Но ни слова не говорилось об азартных играх.

Собственно, это и было предвестие. Пока я с улыбкой рассматривал папку, позвонил капитан Перлберг.

- Вы заняты, Арчер?

- Не очень. Мой клиент потерял ко мне интерес.

- Очень плохо, - сказал он бодрым голосом, - вы могли бы нам обоим сослужить службу. Не хотели бы вы побеседовать со старушкой Мартеля?

- Его матерью?

- Это я и говорю. Она прилетела из Панамы сегодня утром и устроила плач над телом своего сына. Вы знаете больше о подоплеке всего дела, чем я, и мне пришло в голову, что если бы захотели поговорить об этом с ней, вы могли бы способствовать заглушению международного инцидента.

- Где она сейчас?

- Она сняла двойной люкс в отеле "Беверли-Хиллз". В данный момент она спит, но она ждет вас после обеда, скажем в четверть второго. Она для вас будет хорошим клиентом.

- Кто мне заплатит?

- Она заплатит. Она перегружена деньгами.

- Я думал, что она из голодной губернии.

- Вы ошиблись, - сказал Перлберг. - Генеральный консул сказал мне, что она замужем за вице-президентом банка в городе Панаме.

- Как ее зовут?

- Розалес, Рикардо Розалес.

Это было имя вице-президента того банка "Новая Гранада", который написал письмо Мариэтте с сообщением, что денег больше не будет.

- Буду рад нанести визит миссис Розалес.

Я позвонил профессору Аллану Бошу в Государственный колледж в Лос-Анджелесе. Бош сказал, что будет рад пообедать со мной и рассказать все, что знает, о Педро Доминго, но у него опять проблема времени.

- Я могу подъехать в колледж, профессор. У вас там есть ресторан?

- У нас три таких заведения, - сказал он. - Кафетерий, Инферно и "Вершина севера".

- Инферно звучит интересно.

- Менее интересно на деле, чем звучит. В действительности, это просто автомат. Давайте встретимся в "Вершине севера". Это на крыше нашего северного здания.

Колледж расположен на восточной границе города. Я выбрал Голливудскую магистраль до Сан-Бернандино и оттуда доехал до поворота на Восточную авеню. Территория колледжа представляла собой искромсанный холм, застроенный зданиями. Места для паковки было мало. Так что я запарковался на служебном месте и поднялся на лифте на шестой этаж, где находилась "Вершина севера".

Профессор Бош оказался моложавого вида человеком в возрасте лет тридцати, ростом достаточным для того, чтобы играть центральным в баскетбольной команде. Он немного сутулился, как все большие люди, но смотрел прямо. Его речь была отрывистой, со среднезападным акцентом.

- Удивительно, что вы приехали вовремя. Дорога загружена. Я занял место у окна.

Он провел меня к восточной стороне гудящего зала. Из окна открывался вид в сторону Пасадена и гор.

- Вы хотели бы, чтобы я рассказал вам все, что знаю, о Педро Доминго, - произнес Бош за луковым супом.

- Да, я интересуюсь им и его родственниками. Профессор Таппинджер сказал, что его мать из кабаре, девица "Голубой Луны". Это панамский эквивалент наших девочек по вызову? Не так ли?

- Полагаю, так. - Бош запихнул свое тело в кресло и посмотрел на меня сбоку через стол. - Прежде чем мы продолжим, скажите мне, почему об убийстве Педро не было сообщения в газетах?

- Об этом сообщили. Таппинджер не сказал вам, что он пользовался другим именем?

- Может быть, и сказал, я не помню.

Мы оба вспылили, и он некоторое время молчал, пристально глядя на меня.

- Каким именем пользовался Педро Доминго? - спросил он.

- Фрэнсис Мартель.

- Это интересно, - произнес Бош, не сказав почему. - Я видел сообщение об этом. Не высказывалось ли предположение, что это гангстерская разборка?

- Такое предположение было.

- Ваши слова звучат как-то неубедительно.

- Я все больше и больше склоняюсь к этому.

Бош перестал есть. Он больше не прикасался к супу. Когда подоспел стейк, он механически разрезал его на кусочки и не стал их есть.

- Кажется, я задаю много вопросов, - сказал он. - Я интересовался Педро Доминго. У него был острый ум, беспорядочный, но определенно незаурядный. Он был очень жизнерадостным.

- Все это у него исчезло.

- Почему он пользовался фальшивым именем?

- Он украл кучу денег и не хотел быть пойманным. Он также хотел произвести впечатление на девушку, которая увлекалась французским. Он выдавал себя за французского аристократа по имени Фрэнсис Мартель. Это звучит лучше, чем Педро Доминго, особенно в Южной Калифорнии.

- К тому же это почти подлинное имя.

- Подлинное?

- Настолько же подлинное, насколько подлинны все генеалогические претензии. Дед Педро, отец ее матери, носил имя Мартель. Он, может быть, и не был аристократом, в точном смысле, но он был образованным парижанином. Он прибыл из Франции молодым инженером "Ла Компани Универсаль".

- Я не знаю французского, профессор.

- Это название компании, которое Лессепс дал своему предприятию по построению канала, - большое имя для грандиозной аферы. Она обанкротилась где-то до 1890 года, и прародитель Мартеля потерял свои деньги. Он решил остаться в Панаме. Он, как любитель, занимался орнитологией, и особенно его интересовала флора и фауна.

С течением времени он превращался все больше в местного жителя и провел свои последние годы с девушкой из одной из деревень. Педро говорил, что она происходила из первых рабов, которые боролись с Фрэнсисом Дрейком против испанцев. Он претендовал на то, что является прямым потомком Дрейка через нее, - этим и объясняется имя Фрэнсис. Но я думаю, что это была его чистейшая фантазия. Педро был весьма изобретательным фантазером.

- Это опасно, - сказал я, - тогда возникает желание соответственно и вести себя.

- Полагаю, что так. Во всяком случае, эта деревенская девушка была бабушкой Педро по материнской линии. Его мать и он взяли от нее имя Доминго.

- Кто был отцом Педро?

- Он не знает. Мне кажется, и мать его не знает. Она вела беспорядочную жизнь, это мягко говоря. Но она поддерживала традиции деда всю жизнь.

В Панаме существуют устоявшиеся определенные французские традиции. Мать Педро научила его французскому одновременно с испанским. Они вместе читали дедовы книги. Старик был достаточно образованным - в его библиотеке имелись книги начиная от Ла Фонтена и Декарта до Бодлера. Педро получил вполне приличное образование во французском. Можете понять, почему он так увлекся языком. Он был трущобным мальчишкой, с индейской и рабской кровью в своих венах, так же как и французской. Эта тяга к французскому была его единственным отличием и единственной надеждой на отличие.

- Как вам удалось все это узнать, профессор?

- Я занимался с парнем и наблюдал его. Он подавал надежды, возможно очень большие, и страстно хотел говорить с кем-нибудь, кто знает Францию. Я провел там год по университетскому обмену, - добавил Бош мимоходом. Кроме того, на своих повышенных курсах по французской композиции я использовал одно пособие, которое по случаю заимствовал у Таппинджера. Студенты должны были писать сочинение на французском, где бы они объясняли, почему они изучают язык. Педро выступил с потрясающим рассказом о своем деде и о величии - величии Франции. Я поставил ему "А" с плюсом за это, мою первую за многие годы преподавания в колледже. Это источник большей части того, что я вам рассказываю.

- Я не знаю французского, но, безусловно, хотел бы посмотреть это сочинение.

- Я отдал его обратно Педро. Он сказал, что пошлет его домой матери.

- Вы знаете ее имя?

- Секундина Доминго. Она, должно быть, была второй дочерью у матери.

- Если судить по ее второму имени, она никогда не была замужем.

- Очевидно, нет. Но мужчины были в ее жизни. Однажды вечером я угостил Педро слишком большой порцией вина, и он рассказал об американских моряках, которых она приводила домой. Это было во время войны, когда мальчик был очень мал. У него и матери имелась всего одна комната и одна кровать в комнате. Он должен был ждать на улице, когда у нее находились клиенты. Иногда ему приходилось ждать всю ночь.

Он был предан своей матери, и я думаю, эти обстоятельства повлияли на его психику. В ту ночь, о которой я говорю, когда он выпил лишнего по моей вине, он пустился в дикие разглагольствования о своей стране, ставшей затоптанным перекрестком мира, и что сам он порождение и суть этой грязи: белых, индейцев, негров. Он, похоже, считал себя живым олицетворением Черного Христа с Номбре де Диос, знаменитой панамской религиозной скульптуры.

- У него были наклонности к пророчеству?

- Если и были, я об этом не знал. Я не психиатр. Я действительно думаю, что Педро - несостоявшийся поэт, символ идеализированной души, который унаследовал слишком много проблем. Я признаю, у него были некоторые странные идеи, но даже они не были лишены смысла. Панама для него была больше, чем страна, больше, чем географическая связь между Северной и Южной Америками. Он думал, что она представляет собой базовую связь между душой и телом, головой и сердцем, и что североамериканцы разрушили эту связь. - Он добавил: - И теперь мы убили его.

- Мы?

- Мы, североамериканцы.

Он поковыривал кусочки мяса, лежавшие на его тарелке. Я посмотрел на горы. Над ними пролетал реактивный самолет, и в небе осталась белая полоса.

Я уже имел представление об Аллане Боше, и он мне нравился. Он отличался от людей старого типа, как Таппинджер, который был так занят собой и своей работой, что превратился в социального эксцентрика. Бош казался искренне озабоченным, когда говорил о своих студентах. Я сказал что-то по этому случаю.

Он пожал плечами, выразив таким образом свое удовольствие по поводу комплимента.

- Я учитель и не хочу быть никем другим.

После паузы, вызванной ворвавшимся шумом от толпы студентов вокруг нас, он продолжил:

- Я сожалел, когда узнал, что Педро ушел из колледжа. Он был почти самым интересным студентом, какого я когда-либо имел здесь, в Иллинойсе. Я преподавал только в двух местах.

- Ваш друг Таппинджер говорит, что иммиграция охотилась за ним.

- Да, Педро попал в страну нелегально. Он должен был покинуть Лонг-Бич и затем это место, на один прыжок опередив людей из иммиграции. По сути дела, я намекнул ему, что они сделали о нем запрос. И не стыжусь этого, - сказал он с улыбкой.

- Я не предам вас, доктор Бош.

Его улыбка стала несколько кривой и оборонительной.

- Боюсь, я не имею докторской степени. Я потерпел неудачу у тех, кто этим командует в Иллинойсе. Можно было бы попытаться снова, на нет уже в этом большого смысла.

- Почему же?

- Тапс тогда уже ушел. Я был одним из его главных протеже. И я унаследовал какую-то долю его невезения. То, что с ним случилось, не придавало мне, конечно, бодрости. Я подумал, что, если такое может случиться с одним из наиболее перспективных ученых в нашей области, может случиться с кем угодно.

- А что случилось с ним в Иллинойсе?

Бош замолчал. Я подождал, а затем решил подступиться с другого конца:

- Он все еще ведущая фигура в вашей области?

- Был бы, если бы подвернулся подходящий случай. Но у него нет времени для своей работы, и это сводит его с ума. Когда выделяют ассигнования, они его обходят. Он не получает продвижения даже в таком невзрачном колледже, как Монтевиста.

- Почему?

- Им не нравится, как он причесывает свои волосы, полагаю.

- Или как причесывает их его жена?

- Думаю, она тоже имеет к этому отношение. Но откровенно, я не люблю пересказывать факультетские сплетни. Предполагалось, что мы будем говорить о Педро Доминго, по другому - Сервантесе. Если у вас есть еще вопросы, пожалуйста, я готов рассказать все, что знаю. Иначе...

- Откуда у него это имя - Сервантес?

- Я думал об этом в ту ночь, когда он уехал. Он всегда мне казался донкихотским типом.

Я подумал, но не сказал, что слово это больше подходит к самому Бошу:

- И вы послали его к Таппинджеру?

- Нет, я, возможно, упомянул о нем когда-то, но Педро отправился в Монтевисту из-за девушки. Она была новичком, по-видимому, очень способная к языкам.

- Кто это сказал?

- Сам Тапс сказал, и, по правде, я сам разговаривал с ней. Он привез ее с собой на наш весенний фестиваль искусств. Мы ставили пьесу Сартра "Нет выхода", а она никогда до этого не видела ни одной постановки на французском языке на современную тему. Педро находился там, он влюбился в нее с первого взгляда.

- Отуда вы знаете?

- Он мне сказал. Нет это было иначе, он показал мне некоторые сонеты, которые написал о ней и ее идеальной красоте. Она была очень хороша, одна из ярких блондинок, и очень молода, не больше шестнадцати или семнадцати.

- Она уже не такая молоденькая и не такая невинная, но еще очень красивая.

Он уронил вилку с шумом, который слился с гулом от разговоров в зале.

- Вы утверждаете, что знаете ее?

- Она вдова Педро. Они поженились в прошлую субботу.

- Ничего не понимаю.

- Если бы я сказал вам об этом, вы бы больше переживали. Он решил жениться на ней семь лет назад - возможно, в тот вечер, когда смотрел пьесу. Вы не знаете, предпринимал ли он что-нибудь тогда или впоследствии?

Бош подумал над вопросом.

- Уверен, что нет. Уверен с моральной точки зрения. Это была одна из тех тайных страстей, которые носят в себе латиноамериканцы.

- Подобно Данте и Беатриче?

Он с некоторым удивлением посмотрел на меня:

- Вы читали Данте?

- Я попотел над ним. Но должен признать, я процитировал другой источник. Она сказала, что Педро следил за девушкой такими глазами, как Данте смотрел на Беатриче.

- Кто на свете мог это сказать?

- Бесс Таппинджер. Вы знаете ее?

- Естественно, я ее знаю. Можно сказать, она авторитет в отношении Данте и Беатриче.

- В самом деле?

- Я не считаю, что это серьезно, мистер Арчер. Но Бесс и Тапс играли в свое время вполне сравнимые роли: интеллектуал и идеальная девушка. У них были очень нежные платонические отношения, прежде чем реальная жизнь взяла над ними верх.

- Не могли бы вы сказать немного проще? Меня интересует женщина.

- Бесс?

- Оба Таппинджера. Что вы имели в виду, когда сказали, что реальная жизнь взяла над ними верх?

Он изучал мое лицо, чтобы понять мои намерения.

- Не будет вреда, если я вам скажу. Практически каждый в Ассоциации Современных Языков знает эту историю. Бесс была второкурсницей, изучавшей французский в Иллинойсе, а Тапс - подающим надежды молодым ученым на факультете. Они оба довольствовались этими платоническими отношениями. Они были как Адам и Ева до своего падения. Это может казаться романтическим преувеличением, но все было так. Я был при этом.

Затем реальная жизнь просунула свою отвратительную голову, как я сказал. Бесс забеременела. Тапс, конечно, женился на ней, но тут началась запутанная история. В те дни иллинойское заведение было пропитано пуританским духом. Что хуже, помощник декана женского отделения обрушилась на самого Тапса и буквально устроила на него охоту. То же делали и родители Бесс. Это была парочка буржуазного воспитания из Оук-Парка. Итогом всего этого было то, что администрация уволила его за аморальное поведение и отправила в ссылку, - преподавать в Монтевисте.

- И он пребывает в ней до сих пор?

Бош кивнул головой:

- Двенадцать лет. Это много времени, чтобы заплатить за такое незначительное прегрешение, кстати совершенно обычное. Учителя женятся на своих студентках очень часто, с пистолетным аккомпанементом или без него. Тапс, по моему мнению, сделал вполне реальный шаг и почти разрушил себе всю жизнь. Но мы углубились куда-то далеко в сторону, мистер Арчер. Молодой человек взглянул на свои часы. - Уже половина второго, а у меня встреча со студентами.

- Отмените ее и пойдемте со мной. У меня более интересное свидание.

- Да? С кем?

- С матерью Педро.

- Вы шутите?

- Мне даже хотелось бы, чтобы это было так... Она прилетела из Панамы сегодня утром и остановилась в отеле "Беверли-Хиллз". Мне может понадобиться переводчик. Как на этот счет?

- Конечно. Мы поедем лучше на двух машинах, чтобы вам не пришлось везти меня обратно.

Мы с Бошем встретились в вестибюле отеля. Я на несколько минут опоздал, и служащий сказал нам, что нас уже ждут.

Женщине, которая провела нас в гостиную номера люкс было около пятидесяти, все еще красивая, несмотря на ее золотые зубы и круги под глазами. Она была одета во все черное. Мускусный запах духов обволакивал ее, создавая какую-то ауру растраченной сексуальности.

- Сеньора Розалес?

- Да.

- Я частный детектив Лу Арчер. Мой испанский не очень хорош. Полагаю, вы говорите по-английски?

- Да, я говорю по-английски. - Она вопросительно посмотрела на молодого человека, сидящего рядом со мной.

- Это профессор Бош, - сказал я. - Он был другом вашего сына.

С внезапно проявившейся эмоциональностью она протянула каждому из нас руки и усадила по обе стороны от себя. У нее были руки рабочей женщины, шершавые, покрытые въевшейся копотью. Она говорила на хорошем, но каком-то тяжелом английском языке, будто заученном.

- Педро рассказывал о вас, профессор Бош. Вы были очень добры к нему, и я вам благодарна.

- Он был лучшим студентом из тех, которых я когда-нибудь имел. Я сожалею, что он умер.

- Да, это большая потеря. Он мог бы быть одним из наших самых больших людей. - Она обернулась ко мне. - Когда они выдадут его тело для погребения?

- В течение одного-двух дней. Ваш консул организует доставку его домой. Вам действительно незачем было приезжать сюда.

- Так говорил и мой муж. Он говорил, что я должна держаться в стороне от этой страны, что вы арестуете меня и заберете мои деньги. Но как вы можете это сделать? Я - панамская гражданка, и им же являлся мой сын. Деньги, которые дал мне Педро, принадлежат мне.

Она говорила с каким-то вызывающе-вопросительным видом.

- Принадлежат вам и вашему мужу.

- Да, конечно.

- Вы давно замужем?

- Два месяца. Чуть больше двух. Педро согласился на мою свадьбу. Он сделал нам свадебный подарок в виде виллы в Ла-Кресте, и сеньор Розалес, мой муж, и он подружились и стали добрыми друзьями.

Казалось, она пытается оправдать свое замужество, будто она подозревала связь между ним и смертью сына. У меня не было сомнения, что это был брак по соглашению. Когда вице-президент банка, в какой бы то ни было стране, женится на женщине средних лет с сомнительным прошлым, то для этого должны существовать веские деловые причины.

- А были они коллегами по бизнесу?

- Педро и сеньор Розалес? - Она надела на себя маску полной глупости, подняла руки и пожала плечами: слегка похоже на то, когда торгуются: - Я ничего не понимаю в бизнесе. Тем более замечательно, что мой сын был так удачлив в этом. Он понимал, как работает биржа - вы зовете это Уолл-стрит, не так ли? Он сохранил деньги и удачно их вложил, - произнесла она завороженным голосом.

Она, должно быть, подозревала правду, потому что добавила:

- Ведь это ложь, что Педро убит гангстерами?

- Я не знаю, сеньора, правда это или нет. Убийца еще не пойман.

Бош вставил:

- Вы сказали, что сомневаетесь, что это было гангстерское убийство?

Сеньоре Розалес это понравилось:

- Конечно, мой сын не имел ничего общего с гангстерами. Он был приличным человеком, великим человеком. Если бы он остался жив, он бы стал министром иностранных дел, возможно, президентом.

Она продолжала излагать свои фантазии, чтобы скрыть правду, которая могла просочиться. Мне не хотелось омрачать ее печаль и спорить с ней. Но все же я спросил:

- Вы знали Лео Спилмена?

- Кого?

- Лео Спилмена.

- Нет. Кто такой Лео Спилмен?

- Владелец игорного дома в Лас-Вегасе. Ваш сын был с ним связан. Он никогда не упоминал при вас имя Спилмена?

Она покачала головой. Я не видел даже намеков на то, что она лгала. В ее черных глазах застыла глубокая печаль.

Она подошла к двери и открыла ее. Я рад был уйти, я выяснил все, что хотел, все, что мне нужно. И я не хотел иметь ничего из ее "черных денег" или ее "черных" поминовений, которые следовали вместе с ними.

- Вы были весьма грубы с ней, - сказал Бош в лифте. - Она мне показалась совсем невинной, я даже бы сказал, наивной.

- Она может себе позволить так себя вести. Совершенно ясно, что ее муж мошенник. Он прибрал к рукам и ее, и ее деньги. И американское правительство не увидит из них и пенни.

- Я не понял, что вы имели в виду, когда сказали, что Педро убили из-за своих денег. Его мать конечно же не убивала его.

- Нет, и тот, кто убивал Педро, не подозревал, что деньги были переданы ей.

- Для таких предположений имеется большой простор.

Но Аллан Бош был чувствительным человеком, и он мог нащупать интуитивно то направление, в котором шли мои мысли. Когда мы вышли из лифта, он попрощался и рванул прочь, как спринтер.

- Я не кончил говорить, Аллан.

- О, боюсь, я вам не многим помог. Я думал, у нас был шанс поговорить обо всем с матерью Педро.

- У нас был этот шанс. Она сказала даже больше того, на что я рассчитывал. Теперь я хочу поговорить вами.

Я позвал его в бар и ухитрился засадить внутри обитой кабины. Чтобы удрать, ему пришлось бы перелезть через меня.

Я заказал пару джина с тоником. Бош настаивал, что платить он будет сам за себя.

- О чем нам осталось еще говорить, - спросил он довольно мрачно.

- О любви и деньгах. О профессоре Таппинджере и его большой ошибке в Иллинойсе. Почему, по вашему мнению, он продолжает платить за нее в течение уже двенадцати лет?

- Не имею представления.

- Он ее не повторит?

- Я не совсем понимаю, что вы конкретно имеете в виду? - Бош почесал свой затылок. - Тапс счастлив в браке. У него трое детей.

- Дети не всегда являются сдерживающим элементом. Фактически я знаю мужчин, которые обращались против своих собственных детей, потому что дети напоминали им, что они сами уже не молоды. Что касается женитьбы Таппинджера, их брак с Бесс на грани краха. Бесс в отчаянии.

- Глупости. Бесс - чудесная женщина.

- Я думаю, не нашел ли он себе другую чудесную среди своих студенток?

- Конечно нет. Он не путается со студентками.

- Однажды это было, вы рассказывали мне.

- Мне не следовало бы вам об этом рассказывать.

- Ошибки имеют тенденцию повторяться. У меня был богатый опыт в общении с мужчинами и женщинами, которые не хотели становиться взрослыми и не могли даже вынести мысли о том, что стареют. Они все время пытаются обновиться, путем подыскивания все более молодых партнеров для себя.

Лицо молодого человека сморщилось в гадливой гримасе.

- Все может быть. Но к Тапсу это не имеет никакого отношения. Откровенно говоря, я нахожу тему нашего разговора слегка непорядочной.

- Для меня она тоже неприятна. Мне нравится Таппинджер, и он отнесся ко мне хорошо. Но часто приходится сталкиваться с неприятными фактами, которые затрагивают людей, которые нам нравятся.

- Вы не говорите о фактах. Вы просто размышляете о том, что случилось двенадцать лет назад.

- Вы уверены, что это не продолжается? Семь лет назад, вы сказали мне, Таппинджер привел девушку-новичка сюда посмотреть пьесу. Были еще студентки в той группе?

- Кажется, не было.

- Это нормальное явление, когда профессор привозит студентку-новичка за шестьдесят или семьдесят миль посмотреть пьесу?

- А почему бы и нет? Я не знаю. Во всяком случае, Бесс была с ними.

- Почему вы мне раньше об этом не сказали?

- Я не придал такого значения этому случаю, - сказал он с некоторой долей иронии. - Профессор Таппинджер не является сексуальным психопатом, вы это знаете. Он не требует двадцатичетырехчасового спецнаблюдения.

- Надеюсь, не требует. Вы говорите, что беседовали с девушкой. Она что-нибудь говорила о Таппинджере?

- Не помню, это было давно.

- Вы их видели вместе?

- Да. Все трое пришли ко мне на обед, и потом мы отправились на спектакль.

- Как девушка и Таппинджер вели себя друг с другом?

- Мне показалось, что они нравятся друг другу. - На мгновение его лицо изменилось, он что-то вспомнил, и затем приняло обычное выражение. Он привстал со стула. - Слушайте, я не знаю, что вы подозреваете.

- Нет, вы, безусловно, знаете что. Они вели себя как любовники?

Бош отвечал медленно и осторожно:

- Я не вполне понимаю смысла этого вопроса, мистер Арчер. И я не вижу, какую они имеют связь с нынешними событиями. В конце концов, мы разговариваем о событиях семилетней давности.

- За эти семь лет произошло три убийства, и все как-то связаны с Джинни Фэблон. Ее отец, мать и муж были убиты.

- Боже праведный, вы не обвиняете Тапса?

- Слишком рано об этом говорить. Но вы можете быть уверены, эти вопросы имеют связь. Были они любовниками?

- Бесс, кажется, думала так. Мне казалось, она придумывала это тогда. Получается, что, может быть, не придумывала.

- Скажите мне, что произошло?

- Нельзя сказать, что многое. Она встала и вышла в середине пьесы. Мы все сидели вместе. Бесс была между мной и Тапсом, а девушка с другой стороны от него. Бесс внезапно вскочила и в смятении выскочила в темноте. Я последовал за ней. Я подумал, что она почувствовала себя плохо. Она действительно не стала вместе с нами обедать на стоянке. Но это было больше моральное недомогание, нежели физическое. Она вылила кучу жалоб на Тапса и девушку Фэблон и говорила, как она портит его...

- Она портила его?

- Так считала Бесс. Это одна из причин, что я не воспринимал ее слова серьезно. Она была, очевидно, беременна в то время, а вы знаете, как бывают женщины ревнивы, когда находятся в таком состоянии. Но, возможно, был и другой смысл в том, что она сказала. В конце концов, Тапс влюбился в Бесс, когда та была не старше, чем девушка.

Бош внезапно покраснел, как от удушья.

- Я чувствую себя как Иуда, рассказывая вам все это.

- А что это значит для Таппинджера?

- Я понимаю, что вы имеете в виду. Он по сути не Христос. От заигрывания с хорошенькой девушкой большой шаг до убийства ее родителей. Это невообразимо.

- Убийство обычно таким и бывает. Даже сами убийцы не могут такого вообразить, иначе они бы этого не сделали. В какое точно время Таппинджер приехал к вам на днях, во вторник, во второй половине дня?

- В четыре часа. Он заранее договорился и прибыл вовремя.

- Когда он с вами договорился?

- Менее чем за полчаса до того, как приехал. Он позвонил мне и спросил, на месте ли я.

- Откуда он звонил?

- Он не сказал.

- В каком он был состоянии, когда приехал?

- Вы спрашиваете, как следователь прокуратуры, мистер Арчер. Но вы им не являетесь, и я не думаю, что отвечу на этот ваш вопрос и на другие, подобные этому.

- Ваш друг Педро был застрелен в Бретвуде во вторник после полудня. Ваш другой друг, Таппинджер, покинул Монтевисту около часа. Между часом и четырьмя у него было время и возможность убить человека и вернуться, чтобы в вашем лице получить алиби.

- Получить алиби?

- Он использовал визит к вам, чтобы объяснить, почему он отменил занятия во вторник после обеда и предпринял поездку в Лос-Анджелес. Он владеет оружием?

Бош молчал.

- Он упоминал, что посещал школу по направлению из армии, - сказал я, - что означает, что он служил в одной из частей. Умел Таппинджер пользоваться пистолетом?

- Он служил в пехоте, - Бош свесил голову, будто нагромождение доказательств свидетельствовало и о его собственной вине. - Когда Тапс был парнем девятнадцати или двадцати лет, он участвовал в Движении Сопротивления в Париже. Он не был и сейчас не является мелким человеком.

- Я никогда не говорил так и не думаю так. Какое у него было психическое состояние, когда он пришел к вам во вторник?

- Я не эксперт по определению психического состояния человека. Он часто повторялся, мне казалось, был чем-то обеспокоен. Конечно, мы не встречались с ним несколько лет. И он только что съехал с шоссейной магистрали. Эта дорога к Сан-Бернардино поистине ужасна... - Он оборвал свой рассказ и сказал: - Тапс казался сильно потрясенным, я этого не могу отрицать. Он практически впал в истерику, когда я узнал на снимке Педро Доминго и сообщил ему все, что знал о нем.

- Он что-нибудь сказал?

- Он говорил мало. У него был, я бы сказал, приступ смеха. Он считал, что все происходящее является великолепным розыгрышем.

Бесс Таппинджер подошла к двери с трехлетним малышом, цеплявшимся за ее юбку. На ней было порванное и вылинявшее хлопчатобумажное платье, будто она специально оделась под роль покинутой жены. Пот струился по ее лицу из-под платка на голове. Когда она вытерла лицо локтем, я заметил пот и у нее под мышками, тщательно выбритыми.

- Почему вы мне не сказали, что придете? Я занимаюсь уборкой дома?

- Я вижу.

- Вы подождете, пока я приму душ? Я, должно быть, выгляжу ужасно.

- Если по честному, вы выглядите великолепно. Но я пришел не любоваться вами. Ваш муж дома?

- Нет, - сказала она упавшим голосом.

- Он в колледже?

- Я не знаю. Входите, пожалуйста. Я приготовлю кофе. И избавлюсь от маленького. Ему пора спать.

Она увела плачущего малыша. Она вымылась, переменила платье, причесала свои густые темные волосы и вернулась через долгих полчаса.

- Извините, что задержала вас. Я должна была привести себя в порядок. Когда я чувствую себя плохо, у меня появляется желание почиститься.

Она села на сундук рядом со мной и дала мне почувствовать, насколько она теперь свежа.

- А почему вы себя плохо чувствуете?

Внезапно она некрасиво выпятила красную нижнюю губу.

- Мне не хочется об этом говорить. Мне хотелось говорить вчера, но вы не хотели.

Внезапно она вскочила и стояла надо мной, красивая и вся дрожащая от ожидания, будто ее тело, ввергнувшее ее в замужество, могло бы вдруг и избавить от него.

- Вы совсем не беспокоитесь обо мне.

- Наоборот, я так сильно желаю вас сейчас.

- Почему же вы ничего не делаете? - Она не двигалась, но ее тело трепетало.

- В доме ребенок, и муж неподалеку.

- Тапсу все равно. Он, практически, способствует этому.

- Почему он так делает?

- Он хотел бы, чтобы я влюбилась в другого человека. В кого-нибудь, кто развязал бы ему руки и избавил его от меня. Он влюбился в другую девушку. И любит ее уже многие годы.

- Джинни Фэблон?

От этого имени у нее будто подкосились колени, и она опять села около меня. - Значит, вы знаете о ней. Как давно вы знаете?

- Только сегодня узнал.

- Я знала об этом с самого начала.

- Мне это сказали.

Она быстро искоса посмотрела на меня.

- Вы говорили об этом с Тапсом?

- Нет еще. Я только что обедал с Алланом Бошем. Он рассказал мне о некоем вечере семь лет назад, когда он, и вы, и ваш муж, и Джинни отправились смотреть вместе спектакль.

Она кивнула головой:

- Это была пьеса Сартра "Нет выхода". Он не сказал вам, что я видела?

- Нет, полагаю, что он не знал.

- Это верно, я ему не сказала. Я не могла заставить себя сказать ни ему, ни кому-нибудь другому. И какое-то время спустя то, что я увидела, перестало казаться реальным. Это как-то смешалось в моей памяти с содержанием пьесы. Она была о трех людях, живущих в своего рода психологическом аду.

Я сидела рядом с Тапсом в почти совершенно темной комнате, и я слышала, как он издавал какое-то хрюканье или вздох, будто ему было больно. Я посмотрела. Она держала свою руку на его... на его ноге сверху. Он вздыхал от удовольствия.

Я не могла поверить этому, хотя все видела. Я почувствовала себя так ужасно, что тут же вскочила и ушла. Аллан Бош вышел со мной. Я не помню точно, что сказала ему. С тех пор я умышленно избегала его из опасений, что он начнет меня расспрашивать о Тапсе.

- А чего вы боялись?

- Не знаю. Но нет, я, по правде, знаю. Я боялась, что люди узнают, что Тапс совратил девушку или его совратили, я боялась, что он потеряет работу или шанс на лучшую работу. Я видела, что произошло в Иллинойсе, когда Тапс и я... - Она остановилась. - Но вы этого не знаете.

- Аллан Бош рассказывал мне об этом.

- Аллан - ужасный трепач. - Но она, казалось, чувствовала облегчение, что не придется самой об этом рассказывать. - Я испытываю чувство какой-то вины, оставшейся от всего этого. Я почти ощущаю, что Джинни Фэблон проделывает то же, что и я. От этого я не ненавижу ее меньше, но это заставляет меня молчать. Мне кажется, я провела последние семь лет, покрывая любовные делишки своего мужа, даже от себя самой. Но после сегодняшнего дня я не собираюсь это делать и дальше.

- А что произошло сегодня?

- Это произошло сегодня утром, перед рассветом. Она позвонила ему сюда. Он спал в кабинете, как он это делал уже последние годы, и взял отводную трубку. Я слушала по другому аппарату. Она была в панике, холодной панике. Она сказала, что вы загнали ее в угол, и она уже не может молчать дальше, в особенности потому, что она не знает, что происходит. Затем она спросила его, это он убил ее мать и отца. Он сказал, что, конечно, нет. Странный вопрос: "какая для этого причина, убивать их". Потому что они знали о ее беременности и что он был отцом ребенка.

Бесс проговорила это очень быстро. Теперь она замолчала с пальцем на губах, как бы перебирая в памяти слова, которые она сказала.

- Кто им сказал, Бесс?

- Я сказала. Я держала язык за зубами до сентября первого года.

В то лето, когда родился мой собственный бэби, девушка пропала из виду. Я думала, что мы избавились от нее. Но затем она снова появилась во Французском кружке. Тапс отвез ее домой в тот вечер. Думаю, он хотел держать ее подальше от Сервантеса. Когда он вернулся, у нас вспыхнула ссора. Он имел наглость сказать, что я интересуюсь Сервантесом в такой же степени, в какой он интересуется девушкой. Тогда он сказал мне об аборте, который она сделала. Я была виновата только потому, что существовала. Я должна была упасть на колени и рыдать по этой девице, он так считал.

Я плакала много и долго, в течение двух недель. Затем я уже не могла всего этого переносить. Я вызвала ее отца и рассказала ему о Тапсе. Он исчез через день или два, и я терзала себя за его самоубийство. Я решила ничего больше не говорить. - Снова казалось, что она прислушивается к своим словам. Их значение как бы стало мутить ее глаза. - Вы думаете, мой муж убил миссис Фэблон и мистера Фэблона?

- Мы должны будем допросить его, Бесс.

- Вы думаете, он это сделал, вы думаете? - Даже задавая вопрос, она не переставала скорбно качать головой. - Ее мать звонила сюда на днях.

- Когда?

- В понедельник вечером. Это было тогда, когда ее убили?

- Вы знаете, что тогда случилось. Что она сказала?

- Она попросила Тапса, и он принял звонок в доме. Я не могла подслушать. Во всяком случае, тогда ничего не случилось. Он сказал, что поговорил с ней, и ушел.

- Он покинул дом?

- Да.

- В какое время?

- Должно быть, очень поздно. Я собиралась спать. Я спала, когда он вернулся.

- Почему вы мне не сказали об этом раньше?

- Я хотела сказать вчера утром. Но вы лишили меня этой возможности. Ее глаза были широко раскрыты, как у куклы, и, казалось, ничего не видели, как у статуи.

- О чем они еще говорили?

- Он сказал, что любил ее, всегда любил и будет любить. Я что-то сказала в трубку. Какое-то грязное слово, оно как-то вырвалось у меня. Мне казалось таким ужасным, что он мог так говорить с другой женщиной в то время, как трое его детей спят в доме. Я пошла в кабинет в ночной рубашке. Это было впервые, когда я пошла к нему с тех пор, как был зачат наш маленький, последний счастливый день для нас. - Она замолчала, прислушиваясь, не плачет ли трехлетний малыш во сне. Но в доме было так тихо, что я слышал, как капает вода из крана на кухне. - С тех пор наша жизнь проходила как в лагере на леднике. Я испытала это раз в Висконсине, когда была там с отцом. Вы уверены в том, что лед представляет собой прочную опору, хотя и знаете, что внизу темная, глубокая вода. - Она посмотрела вниз на изношенный ковер у нее под ногой, будто там, под ним, плавали страшные чудовища. - Мне кажется, что я каким-то образом была в сговоре с ними. Не знаю почему я это делала или почему я чувствовала, будто делаю. Это была моя семья, и она рушили ее, но все эти годы я как-то была вне всего этого. Я просто казалась себе участиником этого странного брака. Мне казалось, что это не моя жизнь. Моя еще не началась.

Мы сидели и вслушивались в тягучую тишину.

- Вы собирались сказать мне, что произошло, когда вы вошли в кабинет этим утром.

Она передернулась.

- Мне страшно вспоминать. Тапс сидел за своим столом с пистолетом в руке. Он выглядел таким истощенным и остроносым, как выглядят люди, собирающиеся умереть. Я испугалась, что он решил застрелиться, я подошла к нему и попросила отдать мне пистолет. Это было почти точное повторение того, что произошло, когда маленький был зачат. И это был тот же пистолет.

- Я не понимаю.

Она сказала:

- Я купила пистолет, чтобы убить себя четыре года назад. Это был подержанный револьвер, который я нашла в лавке у старьевщика. Тапс пропадал ночь за ночью вместе с девушкой, притворяясь, что дает уроки, и настал день, когда я не смогла больше этого выносить. Я решила прикончить нас всех троих.

- Револьвером?

- Он был для меня. Прежде чем это совершить, я позвонила миссис Фэблон и сказала ей, что я собираюсь сделать и почему. Она знала об интрижке, конечно, но не знала, кто был мужчина. Она думала, что Тапс был просто учителем Джинни, этакой отеческой фигурой, находящейся на заднем плане.

Во всяком случае, она связалась с Тапсом, кем бы он ни был. Он бросился домой и отобрал у меня револьвер. Я была рада. Я не хотела пользоваться им. Я ухитрилась даже убедить себя, что Тапс меня любит. Но все, чего он хотел достичь, - избежать скандала, еще одного скандала.

Миссис Фэблон также этого не хотела. Она заставила Джинни уйти из колледжа и устроила в какую-то клинику неподалеку от больницы. Некоторое время я думала, что связь их прекратилась. Я снова забеременела. Это был третий ребенок, и я решила, что и Тапс никогда не бросит меня. Он мне это обещал. Он сказал, что забросил мой револьвер в океан.

Но он врал. Он хранил его все эти годы. Когда я хотела забрать его сегодня утром, он наставил револьвер на меня. Он говорил, что я заслуживаю смерти за то, что говорила грязные слова, когда Джинни это слышала. Она всегда была чиста и прекрасна, говорил он, а я всю жизнь была вонючей лягушкой.

Я сняла ночную рубашку, не знаю точно почему. Я просто хотела, чтобы он видел меня. Он говорил, что мое тело похоже на мужское лицо, длинное, мрачное, с красными глазами, безносое, как у сифилитика, и с глупой, маленькой бородой. - Она разглаживала руками грудь и живот и ниже к центру тела. - Он приказал мне убираться и сказал, что убьет меня, если я снова зайду в его личную комнату. Я сидела и смотрела, как занимается заря. Некоторое время спустя, когда совсем рассвело, я слышала, как он вышел и уехал на "фиате". Я отправила детей в школу и затем начала уборку дома. С тех пор и убираюсь.

- Вы сказали, что его нет в колледже?

- Нет. Звонили из деканата и спрашивали, не болен ли он. Я сказала, что болен.

- Он взял с собой револьвер?

- Не знаю. Я не была в кабинете и не намерена туда входить. Он так и останется неприбранным.

Я произвел быстрый обыск в кабинете. Пистолета не было. Я обнаружил в ящике письменного стола около двадцати вариантов первой страницы книги Таппинджера о французском влиянии на Стефена Крейна. Самый последний вариант, над которым Таппинджер работал, когда я пришел к нему в понедельник, лежал сверху на столе.

"Стефен Крейн, - гласило начало, - жил подобно Богу среди сверкающего города своего Разума. Где он обнаружил прототип для своего города? В Афинах, мраморного подобия Запада, или в божественных предначертаниях, завещанных нам Августином в его "Граде Божьем"? Или в Париже, городе искусства? Возможно, он смотрел на тело потаскушки с картины Мане. Возможно, блестящий град его интеллекта был сотворен из созерцания грязного разврата".

Для меня это звучало как тарабарщина. И это свидетельствовало, что Таппинджер сходил с ума, и началось это еще тогда, когда я первый раз пришел к нему.

Помимо бессмысленной рукописи на столе лежал черновик тех пяти вопросов, которые он составил для Мартеля. Ознакомившись с ними так, как они представились Таппинджеру, я понял, что они имеют для него личную значимость. Он использовал их, возможно, бессознательно для общения с теми силами, которые толкали его к самому обрыву: опасная сексуальная связь, лицемерие, чувство вины, боязнь тюрьмы. Человеческая душа, заключенная в железу внутренней секреции.

Если для меня вопросы звучали слишком однобоко, то потому, что это были своего рода ответы, составленные Таппинджером в соответствии с его представлениями и моральным состоянием. Я вспомнил с некоторым удивлением, что ответом на пятый вопрос был Сартр, и подумал, что это было связано с тем спектаклем на студенческом вечере семь лет назад, когда ставилась пьеса Сартра.

Отсутствие револьвера означало, что он у Таппинджера. Я вышел из дома и достал свой пистолет, лежавший в багажнике машины. Поскольку на улице бегали ребятишки, я вошел в дом вставить патроны.

- Вы собираетесь убить его? - спросила Бесс. Она уже начала чувствовать себя вдовой.

- Я не воспользуюсь им, если он меня не заставит. Возможно, я должен буду защищаться.

- Что будет с детьми?

- Это уж вы решите, что делать.

- Почему я должна? - она сказала это голосом маленькой девочки. Почему это было должно случиться со мной?

"Вы вышли замуж не за того человека, в не то время и не по той причине", - сказал я ей про себя. Но не было никакого смысла произносить это вслух. Она уже знала это. Фактически, она сама мне это говорила все время с тех пор, как я встретил ее.

- По крайней мере, вы остались живы. За это надо сказать спасибо судьбе.

Она подняла руки в жесте отчаяния, почти угрозы.

- Я не хочу остаться в живых таким образом. Не таким путем.

- Таким тоже можно. Жизнь, которой вы живете, может быть вашей собственной.

Будущее пугало ее.

- Не оставляйте меня наедине с собой.

- Я должен это сделать. Почему бы вам на время не пригласить одного из ваших друзей?

- У нас нет друзей. Они отошли от нас давным-давно.

Она казалась потерянной, лишней в своем собственном доме. Я попытался поцеловать ее на прощание. Это была неудачная мысль. Ее губы не реагировали, тело словно одеревенело.

Мысли о Бесс не покидали меня, тяжелые и горькие, всю дорогу через город к дому Фэблонов. Возможно, где-то в подсознании, где плавают чудовища в холодной темноте, Бесс была даже увлечена этой любовной историей своего мужу.

Джинни была дома, и он находился с ней. Серый "фиат" стоял под дубом. Когда я постучал в переднюю дверь, они ответили сразу оба. У него были красные глаза и бледное лицо. Она дрожала.

- Может быть, вы заставите его замолчать, - сказала она. - Он говорит часами не останавливаясь.

- О чем?

- Я запрещаю тебе говорить. - Голос Таппинджера был хриплым и какой-то неестественный. - Убирайтесь отсюда, - обратился он ко мне.

- Пожалуйста, не уходите, - попросила Джинни. - Я его боюсь. Он признался, что убил Роя и других. Об этом он говорит весь день. Все о причинах, почему он должен был убить Роя. И он выдвигает различные причины. Подобно тому, что Рой наклонился над бассейном, чтобы вымыть свое окровавленное лицо, и ему стало так жалко его, что он столкнул его в бассейн. Чтобы у него была легкая и быстрая смерть. Затем, как у Святого Георгия и дракона: Рой продавал меня Кетчелу, и с этим надо было что-то делать, чтобы остановить сделку. - Она говорила хриплым презрительным тоном.

Таппинджер произнес, отшатываясь от нее:

- Ты не должна издеваться надо мной.

- Это именно издевательством называется, - она повернулась ко мне. Истинная причина проста. Вы догадались об этом прошлой ночью. Я была беременна от него, и Рой каким-то образом узнал, что Тапс был отцом ребенка.

- Вы заставили меня думать, что это был Питер.

- Я знала, что сказала это. Но я не покрываю больше Тапса.

Он как будто задыхался.

- Джинни, ты не должна так говорить. Кто-нибудь может услышать тебя. Почему бы нам не войти вовнутрь?

- Мне нравится здесь.

Она прислонилась к дверному проему. Он боялся оставить ее. Он должен был слышать, что она могла сказать.

- Что вы делали в Теннисном клубе в ту ночь, профессор? - спросил я.

Его глаза забегали, потом застыли.

- Я прибыл туда по чисто профессиональным причинам. Мисс Фэблон была моей студенткой с февраля. Я консультировал ее, и она мне доверяла.

- Ничего подобного, - сказала она.

Он начал выплескивать поток непрерывных слов, пытаясь найти в них какую-то опору:

- Она призналась, что ее отец с помощью мистера Кетчела собирался послать ее в школу в Швейцарии. Я думал, что мой совет как ученого будет им полезен, и я отправился в клуб предложить свою помощь.

Я прибыл туда слишком поздно, чтобы помочь. Я увидел мистера Фэблона, пересекавшего лужайку, и, когда я заговорил с ним, он меня не узнал. Он шел к территории бассейна, очевидно вымыть свое окровавленное лицо, и, прежде чем я успел что-то спросить его или остановить его, он свалился в бассейн. Я сам не пловец и попытался вытащить его с помощью шеста с гарпуном на конце, который там висел...

- Вы использовали этот шест, чтобы держать его под водой.

- Это странное обвинение. Почему вы так говорите?

- Фрэнсис дал мне полное описание того, что произошло той ночью. Тогда я ему не поверила. Я решила, что он делает это из ревности. Но сейчас я этому верю. Он видел, как вы толкнули Роя и держали его под водой при помощи шеста.

- Почему он не вмешался, если он там был? - спросил Таппинджер. Почему он не сообщил об этом в полицию?

- Я не знаю. - Она смотрела мимо меня на заходящее солнце. - Многие вещи я не понимаю до сих пор.

- Вы говорили об этом со своей матерью в понедельник вечером?

- Кое о чем. Я напрямую спросила ее, правда ли, что Тапс утопил отца в бассейне. Мне, думаю, не следовало бы этого делать. Это потрясло ее.

- Я знаю, что это так. Я говорил с ней, когда вы ушли. После этого она звонила Таппинджеру по телефону. Это был ее последний разговор. Таппинджер приехал сюда и застрелил ее.

Он проговорил неубедительным тоном:

- Я не убивал миссис Фэблон.

- Вы это сделали, Тапс. - Голос звучал мрачно. - Вы убили ее и на следующий день приезжали в Бретвуд и убили Фрэнсиса.

- Но у меня не было причины убивать кого-либо из них. - В отрицании звучала нота вопроса.

- У вас была масса причин.

- Что за причины? - спросил я обоих.

Они обернулись и посмотрели друг на друга, будто у каждого из них был ответ, и не один. Меня поразило любопытное сходство между ними, несмотря на разницу в поле и возрасте. Они были почти одинакового роста и телосложения, и черты лица отличались правильностью форм. Они могли сойти за брата и сестру. Мне хотелось бы, чтобы так и было.

- Какой смысл в убийстве Мартеля? - спросил я.

Они продолжали смотреть друг на друга, будто каждый из них видел другого во сне и этот сон надо разгадать.

- Вы ревновали к Фрэнсису, не так ли? - сказала наконец Джинни.

- Это бессмыслица, глупость.

- Тогда вы сами глупец, потому что вы первый заикнулись об этом. Вы хотели, чтобы я прикрыла все дело.

Я спросил:

- Какое это "все дело"?

Они оба замолчали. Они смотрели на меня с выражением глубоко осознанного стыда, как дети, застигнутые врасплох за нехорошим занятием. Я сказал:

- Вы собирались убить его и завладеть его деньгами, ведь так? Но в конечно итоге мошенник всегда бывает обманут сам. Вы были так полны собственными мечтами, что поверили в его россказни. Вы не знали или не придавали значения, что его деньги были получены от укрывателей подоходных налогов.

- Это неправда, - сказала Джинни. - Фрэнсис на прошлой неделе рассказал мне все о своей жизни. Это правда, что он начал как бедный парнишка в Панаме. Но он был прямым потомком Фрэнсиса Дрейка по линии матери, и у него была пергаментная карта, которая передавалась в семье и на которой было обозначено место, где Дрейк зарыл свои сокровища. Фрэнсис нашел сокровища, стоимостью свыше миллиона долларов в перуанском золоте, на панамском берегу около Номбре де Дио.

Я не спорил с ней. Больше не имело значения, во что она верила или говорила, что верит.

- И это неправда, - продолжала она, - что мы собирались убить его или кого-нибудь. У меня были планы жениться на Питере. Я должна была развестись с ним и получить возмещение, чтобы Тапс и я могли бы уехать...

Он замотал головой. Его волосы рассыпались, как у женщины.

- Отправляйся учиться в Европу, - сказал я.

- Да. Тапс думал, что если он вернется обратно во Францию, то сможет написать свою книгу. Он писал ее в течение ряда лет. Я тоже была в отчаянии. Становилось противно заниматься любовью наспех на заднем сиденье машины, или в его офисе, или в общественных мотелях. Иногда мне казалось, что каждый в колледже, каждый в городе знает о нас. Но никто никогда не сказал нам ни слова.

- Ты не должна рассказывать ему все это, - сказал Таппинджер. - Не признавайся ни в чем.

Она вздрогнула:

- Какое значение это имеет сейчас?

- Первоначально вы хотели выйти замуж за Питера и затем развестись с ним. Это верно? - спросил я.

- Да, но мне не по нутру был этот план. Я согласилась лишь потому, что мы отчаянно нуждались в деньгах. Мне всегда нравился Питер. Когда сюда прибыл Фрэнсис и предложил мне выйти за него замуж, я переменила свои планы. Я ничего не была должна Фрэн-сису.

- Он привлекал вас, - слова, казалось, с трудом выходили из рта Таппинджера, будто чревовещатель использовал его в качестве марионетки.

- Я сказала, что вы ревновали к нему.

Он брызнул слюной:

- Ревновал? Как я мог ревновать? Я никогда не видел человека до тех пор, пока... - Он захлопнул рот.

- Пока не застрелили его, - сказал я.

- Я не стрелял в него. Как я мог найти его?

- Я дала адрес. Мне этого не следовало бы делать. Фрэнсис сказал мне после того, как вы стреляли в него, что это были вы. Он сказал, что это был тот же человек, который убил Роя.

- Он сказал так, потому что ненавидел меня.

- А почему? - спросил я.

- Потому что Джинни и я - любовники.

- Вы признаете это, не так ли?

Его рот выдавливал слова, которыми он хотел прикрыть свое вранье:

- Мы были любовниками в платоническом смысле слова.

Она презрительно смотрела на него.

- Вы не мужчина! Сожалею, что давала вам возможность прикоснуться ко мне.

Он дрожал, будто ее, похожая на озноб, дрожь заразила и его.

- Ты не должна так говорить со мной, Джинни.

- Потому что вы такой чувствительный? Вы такой же чувствительный, как бешеная собака. Я сомневаюсь, чтобы вам кто-нибудь говорил, что делаете не больше того, что знает бешеная собака.

Он закричал:

- Как можешь ты относиться ко мне с таким неуважением? Ты всегда была невежественная девчонка. Я сделал из тебя женщину. Я допустил тебя к близости моего интеллекта...

- Я знаю, Блистающий город. Но только он не такой уж блистающий. Последний хилый свет он выпустил в понедельник ночью, когда вы застрелили Мариэтту.

Он внезапно кинулся на нее, будто хотел напасть. Но момент был упущен. Я был начеку.

- Я не могу этого вынести. - Он резко вырвался и почти вбежал в гостиную.

- Будьте осторожны с ним, - сказала Джинни. - У него есть оружие. Он пытался уговорить меня на договор самоубийц.

Выстрел револьвера произвел несильный звук. Мы нашли Таппинджера лежавшим на полу в той комнате, где он застрелил Мариэтту. Револьвер, который он использовал против Мариэтты и Мартеля, проделал темную дыру в его голове. Брифкейс с деньгами стоял позади двери, будто он не хотел упускать его из виду даже мертвым.

Я взял револьвер, в котором еще находилось три патрона, и пошел к соседям позвонить в полицию. Появился Питер, очень возбужденный. Он хотел вернуться в дом Фэблонов и смотреть за Джинни. Но за ним самим нужен был присмотр. Я приказал ему оставаться дома.

И хорошо, что я это сделал. Она лежала на полу лицом к лицу с Таппинджером. Она лежала там молчаливая и недвижимая до тех пор, пока звук полицейской сирены не послышался с дороги. Тогда она встала, умылась и привела себя в порядок.