Черные дыры российской истории

Ордынские страсти

Один из самых устойчивых мифов отечественной истории — это миф о глубокой взаимной неприязни Руси и Орды. И в школьных учебниках, и в популярных изданиях, и в серьезных исторических трудах продолжают рассказывать сказки о непосильном бремени монгольского ига, под гнетом которого несчастная Русь изнемогала чуть ли не два с половиной века. При этом упорно игнорируются исследования других ученых (в частности, работы замечательного историка Льва Николаевича Гумилева), убедительно показавших, что реальные отношения Руси и Орды были много сложнее той примитивной схемы, которая выдается за истину в последней инстанции. Имеются серьезные основания полагать, что наделе это был, по всей вероятности, взаимовыгодный союз, в рамках которого Русская земля рассматривалась ордынцами как один из улусов своего государства, требующий охраны и защиты от внешних врагов. Разумеется, были и сожженные города, и поражение русской дружины на реке Сить, и баскаки, и дань, но при всем при этом Русь сохранила свою национальную идентичность, известную самостоятельность и православную веру. Монгольские гарнизоны никогда не стояли в русских городах, а сбором дани занимались сами русские князья. С другой стороны (и это хорошо известный факт), монгольские отряды входили в состав войск Александра Невского и оказали ему неоценимую помощь в борьбе с ливонскими и тевтонскими рыцарями.

Однако прежде чем перейти к изложению альтернативных версий русско-ордынских отношений, имеет смысл коротко остановиться на официальной, общепринятой трактовке нашествия монголов на Русь. Первое столкновение русских князей с «безбожными моавитянами» — а именно так характеризует неведомый народ, появившийся из глубин Азии, «Повесть о битве на Калке, и о князьях русских, и о семидесяти богатырях» — произошло еще в 1223 году на реке Калке. Объединенное русско-половецкое войско было вдребезги разбито, а монгольские отряды двинулись вверх по Днепру, но, не доходя до Переяславля, повернули обратно. Современные историки считают, что это была глубокая стратегическая разведка, призванная всесторонне оценить будущий театр военных действий. После этого знаменательного события о монголах на Руси прочно забыли на десять с лишним лет.

Осенью 1236 года огромная 150-тысячная (!) конная армия монголов под командованием Бату-хана (Батый — в русских летописях) — сына Джучи и внука покойного Чингиса обрушилась на Волжскую Булгарию, сожгла ее столицу, разорила страну и, форсировав Волгу весной 1237 года, начала затяжную и кровопролитную войну с половцами и аланами, населявшими причерноморские степи. Жестокая война на истребление продолжалась все лето. Зимой 1237 года (по другим данным — глубокой осенью) монгольские войска через мордовские земли вторглись в пределы Рязанского княжества. Один за другим пали рязанские города. Сама Рязань была взята штурмом в конце декабря 1237 года после упорной шестидневной осады. Дальше события развивались стремительно.

В январе 1238 году великий князь Юрий Всеволодович, собрав полки в сопредельных землях, попытался остановить неприятеля под Коломной, прикрывавшей удобный зимний путь к стольному граду Владимиру. Попытка успехом не увенчалась: великокняжеская рать была перебита, Коломна — сожжена, а монгольские отряды двинулись на Москву. После взятия Москвы монголы в начале февраля 1238 года осадили Владимир. Через восемь дней ожесточенных боев Владимир пал, и монгольские части рассредоточились на огромном пространстве от Торжка до Вологды. Были захвачены Переяславль, Юрьев, Дмитров, Тверь, Суздаль и многие другие русские города. После двухнедельной осады пал Торжок. Свежие полки, собранные великим князем Владимирским Юрием Всеволодовичем, потерпели сокрушительное поражение на берегу реки Сить 4 марта 1238 года. Сам князь погиб в этом сражении. «Убиен великии князь Юрий Всеволодович на реке на Сити и вои его мнози погибоша» — пишет летописец. Монгольским отрядам открылся путь на Новгород, они находились не более чем в ста верстах от него. Внятного ответа на вопрос, почему уцелела северная столица, не существует. Виной ли тому весенняя распутица или ожесточенное сопротивление населения, но как бы там ни было, монголы повернули обратно. Разорив земли Смоленского и Черниговского княжеств и стерев с лица земли «злой град» Козельск после упорной семинедельной осады, Батый ушел за Волгу. В ходе войны образовалась полуторагодовалая передышка.

С лета 1238 года и до осени 1240 года большая часть ордынских войск пребывает в Дешт-и-Кипчак (так восточные историки называют половецкие степи), где ведет непрерывные войны с половцами, аланами и черкесами, попутно совершая походы на порубежные русские крепости. В конце 1239 года монгольская конница, преследуя отступающих половцев, ворвалась в Крым и дошла до Сурожа (современный Судак). В том же году ордынские отряды окончательно подчинили мордовскую землю, сожгли Муром и разорили Переяславль в Черниговском княжестве. Затем приступом был взят Чернигов, а осенью 1240 г. главные монгольские силы двинулись к Киеву. «Матерь городов русских» продержалась недолго — 6 декабря 1240 года Киев пал. Разорив Киевскую землю, монголы устремились далее на запад, в Галицко-Волынскую Русь, захватили Галич и Владимир-Волынский, а весной 1241 года обрушились на Венгрию и Польшу. Но это уже совсем другая история…

Прежде чем коснуться проблематики русско-ордынского альянса по Гумилеву, имеет смысл, на наш взгляд, задаться простым вопросом: а могла ли в принципе возникнуть на излете XIII века грандиозная Монгольская империя, раскинувшаяся от Тихого океана на востоке до Адриатики на западе и от Владимирского княжества на севере до Бирмы и Индокитая на юге? Причем следует иметь в виду, что необозримые евразийские просторы — это еще далеко не все. Подчинив Китай, монголы, как известно, организовали две морские экспедиции — в Японию и Индонезию. Каким образом немногочисленный кочевой народ, еще вчера живший родовым строем, пусть даже и создавший самую совершенную военную машину своего времени, мог за несколько десятков лет завоевать полмира? Такой размах оказался не по плечу даже гитлеровцам семьсот лет спустя, хотя в их распоряжении были танки, авиация, артиллерия и моторизованные соединения. Вести боевые действия одновременно на двух, а то и трех фронтах, разделенных несколькими тысячами километров, — задача едва ли выполнимая и в XX веке. Во всяком случае, у Германии ничего не вышло, несмотря на помощь союзников. А вот непобедимые монголы, действуя в одиночку, без труда добились успеха. Между прочим, население Китая на рубеже христианской эры (т е. за тысячу с лишним лет до монголов) составляло, по некоторым оценкам, 50 миллионов человек, а население современной Монголии не превышает двух миллионов. Китай, как известно, был богатым и процветающим государством с практически неисчерпаемыми ресурсами, в то время как Монголия представляла собой нищую периферию дальневосточной ойкумены. Поэтому имеются самые серьезные основания полагать, что мировая Монгольская империя — не более чем миф и никогда не существовала в действительности. Впрочем, в наши задачи не входит подробное рассмотрение деяний Чингиса и его потомков. Желающие ознакомиться с точкой зрения автора этих строк на монгольские походы XIII века могут обратиться к уже упоминавшейся книге «А был ли мальчик?». Итак, вернемся к противостоянию Руси и Орды.

Давайте попробуем вдумчиво и без спешки разобраться в событиях 1237–1240 годов. Прежде всего: сколько было монголов к началу Батыева похода? Мнения историков по этому поводу расходятся. Ранее, как вы помните, мы говорили о 150-тысячной конной армии — эта цифра приводится отечественным историком В. В. Каргаловым и получена расчетным путем. Существуют и другие оценки. Российские дореволюционные источники упоминают о полумиллионной монгольской армии. Талантливый писатель В. Ян, автор знаменитой трилогии «Чингисхан», «Батый» и «К последнему морю», называет иную цифру — четыреста тысяч. Если обратиться к другим сочинениям, то выяснится, что численность ордынских войск «плавает» в широких пределах — от ста до трехсот тысяч. В общем и целом тенденция здесь такова: чем современнее исторический труд, тем меньше оказывается цифра, которой оперирует его автор. Владимир Чивилихин в своей книге «Память» говорит, например, всего-навсего о тридцати тысячах монгольских захватчиков.

Историков понять можно: и пятьсот, и четыреста, и триста тысяч всадников — это вопиющая, невообразимая нелепость. Дело в том, что любой кочевник, отправляясь в поход, имеет при себе три лошади — вьючную, походную и боевую. Первая несет весь потребный ему инвентарь, начиная от конской упряжи и оружия и заканчивая провиантом, а со второй на третью он время от времени пересаживается на марше, чтобы одна лошадь всегда была более свежей. На войне случается всякое, поэтому никогда не помешает иметь под рукой неутомленную, отдохнувшую лошадь. В самом крайнем случае можно обойтись двумя лошадьми. Несложный расчет показывает, что полумиллионная конная армия должна располагать гигантским табуном в полтора миллиона голов. В реальности эта цифра будет еще больше, потому что у такой махины непременно должен быть обоз и, смеем полагать, весьма немалый. Не забудем и про осадные орудия, которые тоже должен кто-то тащить — невозможно себе представить, чтобы монгольские инженеры строили свою камнеметную артиллерию каждый раз заново, обложив очередной неприятельский город. Что мы видим на этой интересной картинке, как говаривал в свое время один учитель французского языка? А видим мы очень простую вещь: мобильность такой армии неудержимо стремится к нулю. Несметный табун в полтора миллиона голов далеко не уйдет: передовые отряды моментально истребят всю траву на огромном пространстве, так что двигающиеся следом попросту передохнут от бескормицы. С другой стороны, альтернативы подножному корму в нашем случае не существует, потому что запасти фуража на такую прорву скотины — задача нереальная. Рассчитывать на запасы неприятельского фуража тоже проблематично: во-первых, никто в точности не знает, сколько его там имеется, а во-вторых, вражеские города еще только предстоит взять, имея при этом в виду, что в пламени пожаров многое погибнет.

Обратим внимание и на такой пикантный момент — все крупные военные кампании монголов на Руси были зимними. Это очень странно и подозрительно, поскольку хорошо известно, что практически всегда кочевые народы начинали военные действия ранней весной, когда степь покрывается свежей зеленью. В нашем же случае картина прямо противоположная: поход на Волжскую Булгарию Батый начинает поздней осенью, в Рязанское княжество монголы вторгаются в начале зимы 1237 года, да и южнорусская кампания, увенчавшаяся взятием Киева в декабре 1240 года, тоже началась осенью. Вы представляете себе, уважаемые читатели, что это такое — прокормить полтора миллиона лошадей на необозримых просторах Восточно-европейской равнины, занесенных глубоким снегом? Да будь даже этих несчастных лошадок в пять раз меньше — такая задача все равно не решается. К тому же не помешает напомнить, что XIII столетие, по мнению многих авторитетных климатологов, это начало так называемого малого ледникового периода, когда климат был заметно суровее современного. А теперь отложите в сторону ветхие летописи и пухлые исторические труды, писанные в теплых кабинетах, и представьте вживе трескучие морозы, глубокий снег, в котором лошади тонут по брюхо, и деревянные города, затерявшиеся в непроходимых лесах, уходящих до самого горизонта. Плюс практически полное отсутствие сколько-нибудь приличных дорог. Плюс крайне скудная и отрывочная географическая информация относительно этой чужой и холодной страны. Представили? Прониклись? И если ваш наступательный порыв не угас, если вы по-прежнему рветесь вперед, «разя огнем, сверкая блеском стали», тогда что ж… Тогда дерзайте, воюйте, рассылайте свои непобедимые тумены по всем четырем сторонам света — и Бог вам в помощь…

А что говорят по этому поводу сторонники классической версии? Как правило, ничего — подобные мелочи наших ортодоксов не занимают. Есть документы, есть толстые труды предшественников — чего ж вам боле? А провиант, фураж, состояние дорог, географические карты — все это низко, скучно, все это такая презренная проза… Вот уловить геополитический расклад сил и наметить тенденции — это совсем другое дело, это достойная задача для специалиста. Справедливости ради следует сказать, что иногда историки-небожители все-таки снисходят до нас, грешных, давая скупые чеканные пояснения. Например, приуроченность военных кампаний монголов к зиме объясняют тем, что ордынская конница использовала замерзшие реки в качестве дорог, стремительно проникая в глубь русских земель. При этом, правда, забывают о том, что такие лихие марши имеют какой-то смысл только при наличии достаточно подробных карт или прекрасного знания неприятельской территории.

С кормом для скотины еще проще. Всем же известно, что лошади монгольской породы — это очень выносливые и неприхотливые животные, способные самостоятельно добывать корм даже зимой. У себя дома, в степях Онона и Керулена, они разбивают корку наста копытом и преспокойно питаются прошлогодней сухой травой. Все было бы просто замечательно, но вот беда: специалисты по коневодству на основе анализа дошедших до нас миниатюр и других источников чуть ли не в один голос утверждают, что монгольская кавалерия воевала на «туркменах» — лошадях совсем другой породы, которые зимой без помощи человека прокормиться не могут. К тому же тяжеловооруженных латников (а все историки сегодня признают, что помимо легких конных лучников монголы располагали латной кавалерией, составлявшей основную ударную силу их войска) на «монголок» уж никак не посадишь. Но — допустим. Допустим, что коневоды все-таки ошибаются, и ордынцы ездили на лошадях монгольской породы. К сожалению, и в этом случае концы с концами не сходятся. «Монголки» действительно на удивление выносливые создания, все так. Но упомянутый способ добывания пищи они практикуют исключительно у себя на родине, в степях и полупустынях, где за счет сильных постоянных ветров снежный покров очень тонок, поэтому лошади не составляет большого труда добраться до прошлогодней травы, разбив наст копытом. Иное дело — лесные русские земли, тонущие в глубочайшем снегу. В наших краях огромные сугробы могут заносить дома до крыш, и никакой лошади сквозь снежный покров такой толщины, разумеется, не пробиться. Кроме того, согласитесь, существует все-таки разница между лошадью, которая вольно бродит в степи, пощипывая прошлогоднюю травку, и ее товаркой, испытывающей все тяготы походной и боевой жизни. Такие сверхнагрузки, вне всякого сомнения, требуют совсем иного рациона.

Получается любопытная картина. С одной стороны, прокормить огромную конную армию в снежной России — задача исключительной сложности. Если не кривить душой и говорить откровенно, это попросту невозможно. Мы тешим себя надеждой, что сумели достаточно убедительно сие показать. С другой стороны, нельзя же уменьшать силы иноземных захватчиков до бесконечности. Многие современные историки скрепя сердце сходятся сегодня на цифре в тридцать тысяч всадников (смотри мнение Владимира Чивилихина). И даже в этом случае они вынуждены признать, что ордынская конница двигалась не единой массой, а так называемой облавой, разбившись на несколько отрядов и по разным направлениям. Понятно, что численность каждого такого отряда следует еще значительно уменьшить. Тогда сразу же возникает другой неудобный вопрос: как такая сравнительно немногочисленная армия могла в считанные месяцы опустошить огромную многолюдную страну? Куда ни кинь, всюду клин: полчища «безбожных моавитян» просто не выживут зимой на Руси, а небольшая мобильная армия не сумеет добиться поставленной цели. Противоречие представляется неразрешимым. И, в конце концов, как все же быть с тем упрямым фундаментальным фактом, что кочевники всегда начинали свои военные предприятия весной?

А ответ, между прочим, лежит на поверхности. Стоит только избавиться от эпициклов и поставить вслед за Коперником на место Земли Солнце, чтобы увидеть, насколько картина сразу же упростится. Зима — это излюбленное время военных походов русских князей. Вот они, прекрасно зная географию своих владений, действительно использовали замерзшие реки в качестве торных дорог, которые надежно выводили их дружины к намеченной цели кратчайшим путем. По сути дела, это единственно разумный способ ведения боевых действий в огромной, заросшей дремучими лесами стране. Стоит лишь на мгновение допустить, что никаких «злых татаровей» и в помине не было, что не приходили на Русь неизвестные пришельцы из неведомых глубин Азии, как все сразу становится на свои места. В стране идет гражданская война (назовем для простоты это так), а боевые действия ведут сравнительно немногочисленные отряды, прекрасно ориентирующиеся в своей стране. Они не испытывают никакого недостатка в продовольствии, фураже и оружии, потому что действуют не в отрыве от собственных баз, а опираясь на свои города и запасы там накопленные. Княжеские воеводы, собаку съевшие на лесной войне, прекрасно себя чувствуют в непроходимых чащобах, и им вполне по силам спланировать и осуществить военную операцию вроде той, в которой полегли доблестные ратники князя Владимирского Юрия Всеволодовича. Не правда ли, уважаемый читатель, такое допущение позволяет одним махом избавиться от множества нелепостей и неувязок?

Вдумчивый читатель вправе спросить: если автор настоящего сочинения постулирует факт гражданской войны на территории Русских княжеств (или борьбу за передел власти — называйте сие, как хотите), то имеются ли в его распоряжении какие-нибудь более веские доказательства именно такого развития событий, помимо туманных рассуждений о невозможности зимней кампании со стороны пришлых кочевников? Отвечаем: таких доказательств более чем достаточно, и только поразительная зашоренность историков традиционной ориентации позволяет их игнорировать. Сама география Батыева похода не оставляет от ортодоксальной версии камня на камне.

География монгольских походов и в самом деле удивительна. В рамках традиционной версии найти ей объяснение весьма непросто. События развивались так: Батый, взяв штурмом Рязань, обрушился вслед за тем на Коломну, Москву и стольный Владимир. Основательно опустошив Владимиро-Суздальскую Русь, разорив Суздаль, Ярославль и Тверь, он двинулся к Новгороду, но не доходя каких-то жалких ста верст (один дневной переход одвуконь) до богатейшего русского города, у Игнач-креста повернул обратно. Две недели кряду с упорством, достойным лучшего применения, монголы штурмовали ничем не примечательный Торжок, и вот теперь, когда дорога к Новгороду была открыта, они неожиданно поворачивают коней. Сторонники классической версии теряются в догадках. Одни говорят о чувствительных потерях ордынцев, другие — о весенней распутице, которая якобы преградила монголам путь на север (дело происходило в начале марта). Что касается «чувствительных потерь», то скажем сразу: такая гипотеза не выдерживает никакой критики. Повернув на юг, Батый на семь недель (!) застрял возле Козельска, где войска монголов действительно понесли ощутимые потери. Для чего, спрашивается, нужно было терять драгоценное время и класть людей, чтобы овладеть крохотным заштатным городом, когда на расстоянии одного дневного перехода лежал один из самых богатых городов земли Русской?

Версия с весенней распутицей ничем не лучше. Во-первых, март на севере России (начало марта!) не такая уж и весна, а если принять во внимание, что в XIII веке начался малый ледниковый период, то вариант с распутицей рушится с оглушительным треском. К тому же Новгород лежит к северу, так чего ж бояться? Вот путь на юг действительно чреват неожиданностями, там можно столкнуться и с распутицей, и с разливом рек. Во-вторых, в то время с Волги к Новгороду уже вели большие торговые дороги, неплохо, по российским меркам, обустроенные. Так что монголы, будь на то их добрая воля, могли бы добраться до Новгорода, пожалуй, быстрее, чем за один дневной переход. А в-третьих, несколько лет спустя в том же месяце марте младший брат Александра Невского Андрей, спеша с ратью на помощь брату, в кратчайшие сроки прошел тысячу (!) километров. Такие вещи возможны только в том случае, если конница шла по замерзшим рекам, так что распутицей, как мы видим, в марте еще и не пахло.

Нелепая какая-то получается картина. Разыгранная как по нотам и с исключительным блеском осуществленная зимняя кампания заставляет, с одной стороны, предполагать прекрасное знакомство монголов с географией русских земель. С другой же стороны, получается черт знает что: вместо того, чтобы идти на богатый Новгород, который у них буквально под носом, ордынцы на три с лишним месяца застревают у стен ничтожного Козельска. Вы уж, господа историки, выбирайте что-нибудь одно: или Батый толком не знает, где что находится, но тогда летит в тартарары вся его пресловутая молниеносная война, или все-таки знает, но тогда… Тогда будьте добры объяснить нам, неразумным, все эти несообразности, причем объяснить толково, без реверансов в сторону виртуальной распутицы. Кстати, дополнительная пикантная деталь: небольшие Торжок и Козельск монголы осаждали две и семь недель соответственно, а вот Рязань пала на шестой день, стольный град Владимир продержался восемь суток и даже Киев — мать городов русских — защищался все те же несколько дней. А Киев, по свидетельству современников, был одним из крупнейших городов Европы… Об этих любопытных неувязках мы в свое время еще поговорим.

История с Новгородом только подливает масла в огонь. Орда вообще действовала с какой-то загадочной избирательностью. Скажем, князья Южной Волыни не пострадали вовсе: спокойно присягнули на верность Батыю и остались целы и невредимы. Торговый Углич отделался сравнительно небольшой контрибуцией (лошади и провиант). Ничуть не пострадал стольный град Смоленск, уступавший по богатству и торговле только Великому Новгороду. В пределах Смоленского княжества татары иногда показывались, а вот на Смоленск не нападали ни разу — ни в 1237, ни в 1238 году, ни позже. Не было ни единой попытки! И примерам такой поразительной избирательности несть числа. Как по-вашему, уважаемые читатели, нуждаются подобные вещи в разумном истолковании? А вот историки-ортодоксы считают, что дело выеденного яйца не стоит, поэтому проходят мимо таких фактов с удивительной безмятежностью. На душе спокойно. Ну захотел Батый один город разорить до основания, а другой оставить в целости и сохранности. Кто там его разберет — это его сугубо личное Батыево дело. Восток, господа, восток, ничего не попишешь…

Похоже, что читатели уже с откровенным раздражением ждут не дождутся нашей версии, многажды им обещанной. Минуту терпения, и она будет представлена, а читатели — вознаграждены за терпение. Начать, пожалуй, надо с того, что Батый вторгся на Русь в точности в тот момент, когда Русские княжества находились в состоянии перманентной междоусобной борьбы. Факт, хорошо известный всем историкам. Гораздо менее известно то обстоятельство (то есть специалистам, безусловно, известно, но они его стараются изо всех сил не замечать), что Русь пребывала в состоянии острейшего внутриполитического кризиса, вызванного неразберихой в системе престолонаследия. На первый взгляд, стройнее системы не придумаешь, поскольку наследование стола шло по старшинству. Все предельно просто: старший сын правящего князя становится его наследником еще при жизни отца. По смерти родителя он с полным правом занимает пустующий стол.

Четко и ясно. Но эта ясность сохранялась на Руси только до тех пор, пока наследников было мало. Мало было городов, уделов, земель. А вот в XIII веке, к сожалению, «дробление княжеств достигло крайней степени» (М. Ф. Владимирский-Буданов). В наши задачи не входит подробное рассмотрение системы престолонаследия в Древней Руси. Интересующиеся этим вопросом могут обратиться к специальным исследованиям, которые имеются в изобилии, или опять же к нашей книге «А был ли мальчик?», где запутанные межкняжеские отношения изложены несколько основательнее. Скажем только, что сложилась такая ситуация, когда количество претендентов значительно превысило число столов. Именно это обстоятельство и положило начало пресловутым княжеским усобицам. В годы, предшествовавшие монгольскому вторжению, на Руси царила исключительная неразбериха — различные системы наследования работали параллельно. Русские княжества буквально захлебнулись в крови.

Послушаем Александра Бушкова («Россия, которой не было»): «Стольные города прогоняли правящих князей и приглашали новых — изгнанные, собрав подмогу (у соседей, а то и у половцев), пытались под звон мечей и посвист стрел „восстановиться“ на понравившемся престоле. Князья свергали друг друга, ослепляли и убивали (причем никакие родственные узы сердец не смягчали: брат шел на брата, а дядя — на племянника), годами и десятилетиями держали конкурентов в „порубах“, подземных темницах. В Киеве горожане, взбунтовавшись против князя Игоря Ольговича, так увлеклись, что нечаянно убили его до смерти. В Галиче в 1208 году бояре, устроив заговор против князей Игоревичей, призвали мадьярских наемников, каковые князей и убили… Когда Юрий Долгорукий провозгласил, что Киев принадлежит ему по праву наследования, захвативший там власть Изяслав Давидович, не моргнув глазом, заявил: поскольку лично его киевляне провозгласили князем „по избранию“, стол он освобождать не намерен. Конечно, кончилось кровью.

Новгород и Псков заявили, что отныне намерены признавать только избранных ими князей, а все прочие правила на их территории отныне не действуют. Дошло до того, что в Галиче княжеский стол под шумок захватил некий „боярин Владислав“. По меркам того времени, это было вопиющим нарушением всех и всяческих обычаев: впервые на столе сидел правитель не княжеского рода… Свергали с превеликим шумом, призвав на помощь венгров и поляков.

Как легко догадаться, все эти усобицы и войны сопровождались погромами, разорением, убийствами и насилием. И дело, отметим, не ограничивалось борьбой князей друг с другом. Роман Галицкий, предвосхищая практику Иоанна Грозного, зарывал живьем в землю и жег на кострах своих бояр, рубил „по суставам“, сдирал с живых кожу. По Червоной Руси разгуливала банда князя Владимира, выгнанного с Галицкого стола за пьянство и разврат. Как свидетельствуют летописи, эта удалая вольница „тащила на блуд“ девиц и замужних женщин, убивала священников во время богослужения, а в церквах ставила коней…»

И вот вдруг появляются «татары» (мы не случайно берем их здесь в кавычки) и начинают стремительно наводить порядок. Невольно возникает крамольный вопрос: а были ли у Золотой Орды интересы, лежащие вне русских княжеств? Неужели внутренняя политика русских князей занимала золотоордынских ханов больше всего на свете? В очередной раз складывается донельзя нелепая ситуация. Огромное государство, раскинувшееся от Волги до Иртыша, занято исключительно русскими делами. Давайте разберемся. Итак, во времена, непосредственно предшествовавшие приходу татар, Русь погружена в пучину жесточайших усобиц. С появлением ордынцев все меняется, словно по мановению волшебной палочки. Возникает строгий и ненарушаемый порядок. Среди бесчисленного множества князей один назначается старшим. Получив ярлык на великое княжение в Орде, такой князь становится полновластным хозяином всех Русских земель. Сепаратистские поползновения отныне пресекаются на корню. Если некто, понимающий о себе очень много, лезет поперед батьки в пекло, его тут же берут к ногтю. Ордынская конница обрушивается на таких выскочек с завидной регулярностью.

В который уже раз складывается уникальная ситуация. Нигде, кроме Руси, монголы не проявляют такой исключительной озабоченности наведением порядка. А ведь под их высокой рукой, если верить историкам традиционной ориентации, находится половина тогдашнего цивилизованного мира. Наши дикие степняки не ограничиваются банальным взиманием дани с покоренных территорий. Вместо того чтобы заниматься решением насущных геополитических вопросов (полагаем, никто не сомневается, что у покорителей полумира — хлопот полон рот), ордынцы выстраивают строгую и стройную систему великого княжения в лесном захолустье Восточной Европы. Самое забавное заключается в том, что нигде больше (ни в Средней Азии, ни в Иране, ни в Китае) они не озабочены в такой степени наведением порядка.

Давайте зададимся простым вопросом: можем ли мы увидеть параллели между деятельностью ордынцев и внутренней политикой некоторых русских князей? Другими словами: нет ли таких князей на Руси, влияние которых резко усилилось бы после объявления в наших пенатах «безбожных моавитян»? Даже самый поверхностный анализ летописного наследия позволяет с легкостью ответить на сей сакраментальный вопрос. Имя этого князя историкам прекрасно знакомо. Даже люди, далекие от проблематики отечественной средневековой истории, смогут его вспомнить, сделав небольшое умственное усилие. Это Всеволод Юрьевич Большое Гнездо — дедушка Александра Невского. А теперь давайте сравним политику Всеволода Юрьевича с деятельностью ордынцев на российских просторах.

Официальная история нас учит, что Всеволод Юрьевич Большое Гнездо первым из русских князей попытался объединить русские земли вокруг своего княжества — Владимиро-Суздальского. Он овладел стольным градом Владимиром и занял великокняжеский стол. Потом он ходил походами на волжских булгар, мордву и Рязань, подчинил себе Киев, Чернигов и Галич. Что делает «безбожный» хан Батый? Вы не поверите, уважаемые читатели, но он тоже идет походами на волжских булгар, мордву и Рязань, а потом подчиняет Киев, Чернигов и Галич… Но самое интересное даже не это. Что он делает потом? А потом он овладевает Владимиром и передает ярлык на великое княжение внуку Всеволода — Александру Невскому. К слову сказать, не помешает вспомнить, что упомянутый Александр был своим человеком в ставке золотоордынского хана, так как являлся названным братом сына Батыя Сартака. Сей высокий союз был торжественно скреплен кровью по древнему монгольскому обычаю. Реплика в сторону: нигде и никогда (кроме Руси) монголы не были замечены в особом тяготении к властной верхушке покоренных стран.

Как вам, уважаемые читатели, такие совпадения? Подчеркнем на всякий случай, что мы не привлекали никаких дополнительных материалов, а опирались на те же самые источники, которыми оперируют официальные историки. Если посмотреть на вещи непредвзято, то остается сделать элементарный вывод, что все, совершенное на Руси «безбожным» ханом Батыем, было, во-первых, буквальным повторением политики Всеволода Юрьевича по укреплению единоличной власти, а во-вторых, открыло дорогу к великому княжению Ярославу Всеволодовичу (его сыну) и Александру Ярославичу (его внуку). Не лишним будет заметить, что потомки этого упорного племени стали сначала великими князьями Московскими, а потом царями Руси. Кстати, монгольское нашествие сплошь и рядом имело весьма любопытные последствия. Судите сами. Вы, быть может, думаете, что разоренное Батыем Рязанское княжество пребывает в упадке, отстраиваясь из руин? Да ничего подобного! Все происходит с точностью до наоборот: Рязанское княжество (и официальная историческая наука это признает) значительно расширило свою территорию за счет половецких земель и владений Чернигово-Северского княжества. Вот такие пироги с котятами…

Давайте повнимательнее присмотримся к деятельности Ярослава Всеволодовича и его сына Александра, получившего впоследствии прозвище «Невский». Кто такой князь Ярослав в 1238 году? Он правит в глухой дыре — крохотном, богом забытом Переславле-Залесском. Перспектив у него никаких, поскольку на великокняжеском столе во Владимире сидит его родной брат Юрий. Что происходит с появлением монгольских орд на рубежах земли русской? По Владимиро-Суздальской Руси проносится ордынская конница, сея смерть и разрушение. Пылают города и веси. Падает стольный град Владимир. Великий князь Юрий Всеволодович на берегу речки Сить терпит сокрушительное поражение и гибнет в бою. В разоренный Владимир приезжает его брат Ярослав. Как вы думаете — для чего? Может быть, он хочет собрать новую рать и дать отпор супостату? Отомстить, так сказать, за брата? Да ничего подобного! Ярослав приказывает хоронить убитых и восстанавливать порушенное, а сам прочно усаживается на великокняжеском столе. Раздает своим родственникам сопредельные земли в управление. С этого момента начинается стремительное возвышение Ярослава. Русские летописи пишут, что Батый приглашает его в Орду и выдает ярлык на великое княжение. На что это похоже, уважаемый читатель? Правильно. Это весьма напоминает элементарный захват власти и передел собственности. Могут возразить: как же так, неужели Ярослав… единокровного брата — да помилуйте! Что поделаешь, получается так. История для Средних веков вполне типичная. Перечитайте написанное о княжеских усобицах несколькими абзацами выше.

А вот дальше происходят уже совсем невероятные вещи. В далеком Каракоруме (это монгольская столица, находящаяся где-то в Забайкалье) умирает великий хан. Монголия в трауре и готовится к выборам, в которых должен принять участие в том числе и Батый. Но Батый в Каракорум не едет, а посылает туда представлять собственную персону Ярослава Всеволодовича. Чего, дескать, попусту мотаться в такую даль, своих дел по горло… Вот такую удивительную историю рассказывает нам итальянец Плано Карпини. У нас нет комментариев. Измыслить такую бредятину, находясь в здравом уме и трезвой памяти, невозможно. Где, когда, в истории какого народа мы можем откопать такую вопиющую нелепость? Вы только вдумайтесь на мгновение в то, что происходит. Победитель приближает к себе уездного князька покоренной страны и настолько проникается к нему доверием, что посылает его выбирать собственное начальство, нимало не заботясь о том, как отнесутся к этой милой шутке другие ханы, беки и нойоны, которые будут принимать участие в выборах. Уж не сошел ли Батый с ума?

Хорошо, а как по-другому можно истолковать сообщение Карпини? Да просто не всякому хронисту можно верить. Если летописный рассказ находится в разительном несоответствии с элементарной человеческой логикой, такой рассказ следует со спокойной душой отложить в сторону. Надо почаще вспоминать золотое правило старых юристов: врет, как очевидец. Вышеописанное объясняется предельно просто. Нет никаких «безбожных моавитян» и нет никакого Батыя. Великого Каракорума и справедливых выборов с участием всей монгольской знати тоже нет. На территории Владимиро-Суздальской Руси происходит элементарная борьба за власть, в ходе которой возвышается один из князей, жжет города других претендентов, устраняет опасных соперников, громит галичан, черниговцев, киевлян и прочих. Собирает вокруг себя значительную часть русских земель и железной рукой наводит порядок. Боярская вольница с ожесточенной войной всех против всех постепенно уходит в прошлое. Есть в его войске, по всей видимости, и татары, но это не пришельцы из неведомых глубин Азии, а наши старые знакомые, живущие испокон веков бок о бок с русскими где-нибудь за Волгой. А разнородные сообщения провинциальных летописцев, собранные воедино, стали со временем выглядеть как повесть о разорении земли Русской…

Если вас не устраивает эта версия, что ж, воля ваша. Тогда исповедуйте официальную, в рамках которой ничтожный князек покоренной страны отправляется выбирать великого хана Монголии и запросто усаживается за один стол с самыми знатными монгольскими вельможами. Только помните, что такого не бывало нигде и никогда. Наша матушка Россия и тут в очередной раз демонстрирует городу и миру свой особый путь. Мало-мальски критический взгляд на монгольскую политику в русских землях заставляет признать, что вся деятельность Батыя сводится к возвышению князя Ярослава и его потомков и созданию для них режима наибольшего благоприятствования. Своих собственных, ордынских, дел у Батыя, по-видимому, нет. Да и к чему они ему, если это фигура вымышленная, лица не имеющая, которой приписаны деяния Ярослава и Александра?

Присмотримся, кстати, к Александру Невскому, сыну Ярослава. До монгольского нашествия он сидит в Новгороде, откуда его неоднократно выгоняют (новгородцы отстаивали право выбирать князей по своему усмотрению). После того как ордынские отряды огнем и мечом прошли по русской земле, начинается его стремительное возвышение. Он получает в полное распоряжение Киев (!), по смерти отца занимает великокняжеский стол во Владимире, ставит своего сына князем в Новгороде и приобретает огромное влияние на Руси. После смерти канонизируется как святой Русской Православной Церковью, невзирая на совсем его не красящее побратимство с родным сыном разорителя земли Русской. Нужно ли сие комментировать?

Все нелепости и неувязки Батыева похода получают в рамках нашей версии простое и естественное объяснение. Монголы поворачивают на юг, не дойдя ста верст до Новгорода (не забудем, что никаких монголов нет, а по русской земле гуляют дружины Ярослава и Александра, усмиряя непокорных). А зачем, скажите на милость, Александру брать приступом свой собственный город? Конечно, отношения с новгородцами у него сложные — и собачиться приходилось, и выставляли его за ворота неоднократно. Но ведь милые бранятся — только тешатся. К тому же в описываемый период отношения новгородцев с Александром складывались достаточно гладко. Одна из летописей сообщает, что Всеволод Большое Гнездо добился от новгородцев обещания впредь призывать на княжение исключительно его потомков.

Столь же безболезненно разрешается и смоленская невнятица. Смоленск, как мы уже говорили, был одним из самых богатых и благополучных русских городов. Возникает резонный вопрос: если Батый — иноземный захватчик и супостат, озабоченный исключительно грабежом и закабалением покоренной страны, то как могло получиться, что Смоленск уцелел. Ежу понятно, что никак. А вот если у стен Смоленска стоит с дружиной Александр, то выходит совсем другой коленкор. Во-первых, богатейший Смоленск, почти не уступавший в торговых делах Великому Новгороду, практически не пострадал в усобицах и был хорошо укреплен. А во-вторых (и это самое важное), он был важным центром международной торговли. Весьма влиятельные иностранные купцы имели там свою недвижимость: лавки, дома, склады, не говоря уже о товарах. А самих заморских купцов в Смоленске обитало столько, что для них были даже выстроены храмы «латинского обряда». Процитируем еще раз Александра Бушкова: «Как написано в „Договоре“ 1229 г., русские купцы держали образцы употреблявшихся в торговле весовых мер (т. е. гирь, аршинов, других эталонов) в православном Успенском соборе, а иноземные купцы — в храме Немецкой богородицы». Понятно, что при штурме все это добро неминуемо пострадало бы, что вызвало бы бурю возмущения среди иностранных купцов. Штурм Смоленска был чреват далеко идущими последствиями — от разрыва дипломатических связей до серьезных осложнений в торговых делах. Выражаясь современным языком, обострение международной напряженности при таком развитии событий было Александру гарантировано.

Могли ли такие соображения остановить степняка и супостата Батыя? Да ни в коем случае — богатство города только бы подхлестнуло его пыл. Какое дело Батыю до международной политики и чьих-то обид и протестов, особенно если принять во внимание, что в перспективе он планировал продолжение похода дальше на запад — к последнему морю. Реальные монголы разграбили бы Смоленск подчистую, наплевав на все международные соглашения. А вот если у городских стен стоит Александр, то он десять раз подумает, прежде чем решиться на штурм. И в самом деле: зачем русскому князю международные осложнения? Цель-то у него совсем другая — захват и упрочение собственной власти, а головная боль с европейскими нотами протеста ему совсем ни к чему. В конце концов, Русь является составной частью единой экономической системы Европы, зачем же рубить сук, на котором сидишь?

А теперь давайте поговорим о Козельске. Вы припоминаете, уважаемые читатели, этот захолустный городок, возле которого тумены доблестного Батыя застряли аж на целых семь недель? Богатейший Новгород его не заинтересовал. Чуть менее богатый Смоленск тоже не привлек высокого ханского внимания. А вот заурядный Козельск (поищите его на карте) встал у него как кость в горле. Вынь да положь, и никаких разговоров! Небольшой штришок: знаменитая монгольская осадная техника (пороки, баллисты и прочие катапульты), так замечательно себя проявившая под стенами других русских (да и не только русских) городов, оказалась совершенно бессильной. Драгоценного времени было затрачено почти два месяца (а ведь распутица на носу), людей положили без счета, а в результате — пшик. Но в ставку можно отрапортовать с чистой совестью: так, мол, и так, взяли штурмом злой уездный град Козельск. Людишек частью избили, частью взяли в полон, а хаты пограбили. И уже летят в далекий Каракорум гонцы с радостным известием…

Лакомые куски вроде Новгорода Великого и стольного Смоленска могут и обождать. Пущай готовятся к обороне, дойдет и до них очередь. Скоро только кошки родятся. Воля ваша, но сия шизофреническая ситуация целиком и полностью укладывается в бородатый анекдот: маразм крепчал, и танки наши быстры. Что говорят по этому поводу историки традиционной ориентации? Вы не поверите — ничего. А чего тут, в самом деле, рассусоливать? Захотел Батый остановиться под стенами Козельска — и остановился. Искать логику в поступках азиатского владыки — дело безнадежное. Восток, как известно, дело тонкое, об этом еще товарищ Сухов говорил.

К слову сказать, а почему так долго ковырялись? Целых семь недель, это вам не фунт изюму, особливо на фоне ордынского блицкрига. Вон другие города — любо-дорого посмотреть! Сдаются за милую душу — ни один больше недели не продержался. Даже Киев взяли в несколько дней. А Киев это вам не Козельск, его сравнивали с Царьградом, и по свидетельствам иностранных путешественников, там было четыре рынка и более четырехсот церквей. Стольный Владимир тоже недолго трепыхался — всего-навсего восемь денечков. Правда, Владимир Чивилихин считает, что все дело заключалось в особом географическом положении древнего Козельска. Городок был расположен так удачно и укреплен так основательно, что представлял собой совершенно неприступную крепость. Знаменитые стенобитные машины монголов оказались совершенно бесполезными. Полемизировать с Чивилихиным мы не будем, поскольку не имеем возможности провести рекогносцировку окрестностей Козельска и воочию удостовериться в неприступности его оборонительных сооружений. К великому нашему сожалению, это ровным счетом ничего не объясняет. Если все обстояло действительно так, то возникает резонный вопрос: для чего штурмовать неприступную твердыню, в которой явно нечем поживиться, когда рядом находится сколько угодно городов, овладеть которыми можно с несопоставимо меньшей затратой сил? Неужели ордынские полководцы (а среди них был гениальный Субудай, проявивший себя еще в Китае) не смекнули сразу же, что овчинка не стоит выделки? А если Козельск, кровь из носу, все-таки зачем-то нужен, то почему не оставить возле него сравнительно небольшой и надежный отряд, который возьмет город в плотное кольцо осады и будет дожидаться окончания естественного развития событий? Пройдет совсем немного времени, когда жители, поев всех собак и кошек, добровольно сдадутся на милость победителя. Увы, приходится констатировать: если мы хотим оставаться в рамках традиционной версии, то с неизбежностью, в который уже раз, упираемся в непроходимый тупик.

Но спешу вас утешить, уважаемые читатели: не так все безнадежно. Есть еще порох в пороховницах! Лев Николаевич Гумилев, пустив побоку официальную историографию, в свое время популярно нам объяснил, почему Батый вдруг так прикипел душой к Козельску. Ларчик, оказывается, открывался просто. Гумилев полагает, что монголы мстили. Повод был самый что ни на есть серьезный: пятнадцать лет тому назад князь Черниговский и Козельский Мстислав, будучи на Калке, принимал активнейшее участие в убийстве татарских послов. Правда, к моменту описываемых событий он уже давно умер, но монголов сие остановить никак не могло: они свято исповедовали принцип коллективной ответственности за совершенные преступления. Суровые, но справедливые законы неукротимые степняки, если верить Гумилеву, блюли неукоснительно. Вспомним среднеазиатский Отрар, где в 1219 году убили мирных монгольских послов. Когда эта возмутительная весть дошла до ушей «Потрясателя Вселенной» Чингисхана, он рвал и метал. Хорезм-шах Мухаммед получил от него грозное и лаконичное, в духе древних спартанцев, письмо в шесть слов: «Ты хотел войны — ты ее получишь». Так что с монголами шутки плохи.

Версия Гумилева, безусловно, имела бы полное право на существование, если бы не одно «но». В числе всяких разных прочих на Калке воевал и принимал самое непосредственное участие в убийстве татарских послов (там же он и погиб) смоленский князь Мстислав-Борис Романович Старый. Если принцип коллективной ответственности не знает исключений (а все, что нам известно о монгольской ментальности, не оставляет места для дискуссий), то Смоленск может молиться всем святым. Впрочем, о Смоленске повторяться не будем.

Что у нас в результате в сухом остатке? Только наша версия. Если у стен «злого города» стоит дружина Александра, то упорство «ордынцев» объясняется легко и непринужденно. Дело в том, что в Козельске в ту пору сидел князь из черниговской династии, с представителями которой Ярослав и Александр боролись последовательно и беспощадно. Претенденты на великокняжеский стол подлежали бесповоротному искоренению. Изгнанный «татарами» из Чернигова князь Мстислав Глебович закончил свои дни в Венгрии. При штурме Рязани погиб не только сам князь, но и его молодая жена с малолетним ребенком. Таким образом, настойчивость Александра при осаде Козельска не должна нас удивлять. Политика в отношении возможных соперников была последовательной, безжалостной и исключительно жестокой.

Остается прояснить еще одну маленькую штучку. Почему все-таки незначительный Торжок держался две недели, а неугомонный Козельск — целых семь, в то время как стольные грады рассыпались в прах в несколько дней? В чем тут дело? А ведь ответ лежит на поверхности. Не нужно быть семи пядей во лбу и измышлять экстравагантные гипотезы, достаточно просто внимательно перелистать русские летописи. Вся вторая половина XII столетия и добрая треть XIII — это сплошная череда кровавых междоусобиц, в ходе которых едва ли не все крупные русские города оказались разграбленными и разоренными не по одному разу. Достаточно сказать, что Киев в промежутке между 1169 и 1204 годами штурмовали пять раз, причем трижды только на протяжении одного 1174 года. Интересующихся отсылаем к специальной литературе. Остановимся только на последнем разорении стольного града в 1204 году, когда в Киев нагрянул Рюрик Ростиславович с половецкой ратью. Лаврентьевская летопись пишет об этом так: «Сотворилось великое зло в русской земле, какого не было со времен крещения Киева; случались и прежде напасти, но такого зла доселе не свершалося: не только Подол взяли, а после сожгли, но и Гору взяли, и митрополию Святой Софии разграбили, и Десятинную святую церковь Богородицы разграбили, и монастыри все; и иконы захватили, и кресты честные, и сосуды священные, и книги, и платье блаженных первых князей, что висело в церквах святых памяти ради… Монахов и монашенок почтенных годами изрубили, а попов старых, и хромых, и слепых, и иссохших в трудах — всех тож изрубили, а иных монахов и монахинь, и попов с попадьями, и киевлян с сынами их и дочерями похватали и в полон увели…»

Если вы думаете, что на этом все закончилось, то сильно ошибаетесь. Рюрик Ростиславович овладел-таки Киевом, но долго там не усидел: вышибли его стремительно и постригли в монахи. Но Рюрика голыми руками не возьмешь. Не прошло и года, как, скинув монашеское облачение, он собрал дружину и вновь уселся на Киевском столе. Дальше началась какая-то уже совсем неприличная чехарда. Рюрика вышвыривают, а он возвращается опять, вышвыривают еще раз, он лезет снова, пока вся эта бодяга не приобретает привкус дурной бесконечности. Наконец в 1212 году Киевский стол занимает Всеволод Большое Гнездо (действуя, надо полагать, недобрым уговором), но и он долго тут не засиживается. Его с треском выгоняют Смоленские князья и сажают в Киев Мстислава Романовича в нарушение всех законов престолонаследия. Надеюсь, читателям уже понятно, что город, беспощадно разграбленный на протяжении полусотни лет бессчетное число раз, вряд ли мог оказать достойное сопротивление «ордынским» полкам. Легко сделать вывод, что оборонительные сооружения многих других городов земли Русской тоже находились не в лучшем состоянии. А вот Торжок и Козельск счастливым образом избежали междоусобной неразберихи. По крайней мере в летописных сообщениях о разорении этих городов не сказано ни слова…

В заключение еще немного Александра Бушкова. Речь пойдет об «ордынских» военачальниках, имена которых остались в русской истории. Итак, приступим.

«Алын — ордынский мурза. Упоминается в летописях как участник похода князя Андрея Городецкого на князя Дмитрия Переяславского. Ектяк — царевич казанский. В 1396 году командует частью войск Суздальского князя Симеона при нападении последнего на муромских сепаратистов. Кавгадый — ордынский чиновник. Участвует в походе городецкого князя на переяславского (1281). Уговаривает князя Михаила Тверского уступить великое княжение князю Московскому Юрию Даниловичу (1317), командует частью московской рати при нападении на Тверь. Присутствует при суде русских князей над Михаилом Тверским. Менгат — воевода Батыев. В 1239 году пытается уговорить Киевского князя Михаила сдать город без боя — и после убийства киевлянами его послов уходит от города.

Неврюй — царевич татарский. Командует войсками Александра Невского, посланными против княжеского брата Андрея, пытавшегося развязать очередную усобицу. В 1296/97 годах, по сообщениям Никоновской, Симеоновской и Лаврентьевской летописей, проводит княжеский съезд».

Возникает закономерный вопрос: а чем все эти люди занимались в Орде? Или они были заняты исключительно обустройством земли Русской, а перед своими соплеменниками не несли ровным счетом никакой ответственности? История об этом умалчивает. Все эти ордынские чиновники, мурзы и царевичи известны нам только в связи с русскими делами. А ведь чины занимали не маленькие. И напоследок одна небольшая цитата из В. Чивилихина (он был горазд цитировать летописи): «В лето 6805 бысть рать татарская, прииде Олекса Неврюй». Не правда ли, мило? У татарского царевича, оказывается, славянское имя…

Автор этих строк прекрасно отдает себе отчет, что вышеизложенная версия монгольских походов на Русь может показаться непривычной, излишне экстравагантной и даже еретической, поэтому ни в коем случае не настаивает на ней как на истине в последней инстанции. Разумеется, это не более чем гипотеза, но гипотеза, имеющая полное право на существование. Во всяком случае, она привлекательна уже тем, что непротиворечиво объясняет многие темные места русско-ордынских отношений XIII века. Что же касается воссоздания исчерпывающей картины «преданий старины глубокой», то подобная задача представляется совершенно утопической. Каноническая трактовка событий далекого прошлого просто невозможна. Любой хронист, как мы уже отмечали, был лицом заинтересованным и не просто механически фиксировал исторические события (современником которых, как правило, не был), а вольно или невольно их интерпретировал. Хорошо известно, что даже элементарный отбор фактов (выпячивание одних и замалчивание других) уже содержит в себе некий зародыш концептуального подхода. На практике же картина сплошь и рядом оказывалась еще более сложной. Неудобные факты безжалостно вымарывались, а пробелы заполнялись авторскими домыслами, в зависимости от политических или идеологических пристрастий хрониста. Очень часто присутствовал откровенный социальный заказ, когда летопись подвергалась тотальной переработке по команде сверху.

Отсюда с неизбежностью следует, что чем дальше во времени отстоит от нас то или иное историческое событие (а в особенности значимое историческое событие), тем большим искажениям оно могло подвергнуться. Чем глубже в прошлое — тем вариативнее история. Именно поэтому реконструкция древней и средневековой истории сопряжена с такими трудностями. Количество бифуркаций нарастает лавинообразно, и построить одну-единственную непротиворечивую историческую версию очень часто попросту не представляется возможным. И надо всегда помнить, что никакая, даже самая совершенная реконструкция не сможет прояснить все без исключения темные места.

Прекрасно понимая, что столь радикальный пересмотр средневековой русской истории едва ли сможет в обозримом будущем просочиться в учебники, мы хотели бы чуть подробнее остановиться на теории своеобразного альянса Руси и Орды в духе Л. Н. Гумилева. Покойный питерский историк был, конечно же, личностью увлекающейся, но его всеобъемлющая эрудиция заслуживает всяческого уважения. Если официальная историческая версия настаивает на чудовищном разорении монголами земли Русской с последующим ее закабалением, то Л. Н. Гумилев утверждает, что никакого ига на Руси и в помине не было. В реальности существовало нечто принципиально иное: усилиями русских князей и золотоордынских ханов на просторах Восточной Европы постепенно сложился своего рода взаимовыгодный симбиоз.

Гумилев полагает, что в великом западном походе участвовало не более 30–40 тысяч воинов, причем основные силы монголов под командованием Мункэ-хана сражались с половцами в причерноморских степях. Таким образом, в распоряжении Батыя было примерно пятнадцать тысяч всадников. Косвенным аргументом в пользу именно такой оценки могут послужить чувствительные неприятности, доставленные монголам отрядом Евпатия Коловрата. Если верить хроникам, его дружина насчитывала не более двух тысяч бойцов, но даже с этими крайне незначительными силами удалец Евпатий сумел задержать продвижение монгольской армии. Понятно, что если бы в рядах монголов находились десятки и сотни тысяч солдат, подобный подвиг не удалось бы совершить ни при каких условиях.

По мнению Гумилева, поход Батыя на Русь правильнее следовало бы назвать пусть очень масштабным, но все-таки набегом, поскольку ни о каком завоевании Русских земель не шло даже речи. Монголы нигде не оставили гарнизонов, не озаботились установлением постоянной власти и даже взимать дань с побежденных не торопились: северные Русские княжества начали регулярно выплачивать дань только через 20 лет после известных событий. Наконец, сразу же по окончании похода Батый, как мы знаем, ушел на Волгу, где и основал свою ставку — город Сарай. Принято считать, что после монгольского нашествия чуть ли не все русские города лежали в руинах, а на Руси наступили небывалые разор и запустение. Увы, сие не более чем расхожий пропагандистский штамп, ничего общего не имеющий с реальным положением вещей. Очень многие города отделались малой кровью, а богатые Новгород и Смоленск или, скажем, торговый Углич не пострадали вовсе. Согласно некоторым данным серьезным разрушениям подверглись от силы 14 городов земли Русской. К тому же не следует забывать, что городское население на Руси в те стародавние времена отнюдь не преобладало (даже в петровскую эпоху горожан было не более 3 процентов), поэтому сельские жители Волго-Окского междуречья или глухих заволжских лесов, вероятнее всего, никаких татар и в глаза не видели.

Читатели вправе спросить: а разве четырнадцати уничтоженных городов недостаточно? Разве уместен тут такой циничный арифметический подход? Кто же спорит — русским людям в XIII веке пришлось несладко. Да, лилась кровь, горели грады и веси, гибли и оставались без крова люди. Что поделаешь — a la guerre, comme a la guerre (на войне, как на войне). Но ведь все познается в сравнении. Вспомните кровавые междоусобицы русских князей, сопровождавшиеся такой исключительной жестокостью, что куда там монголам… Вспомните Столетнюю войну (1337–1453), когда англичане десятки лет хозяйничали во Франции, как у себя дома, а французские короли утратили едва ли не все свои владения, так что от страны остались рожки да ножки. Но разве хоть один человек слышал об английском иге во Франции? Вспомните, наконец, Тридцатилетнюю войну (1618–1648), в ходе которой Германия подверглась чудовищному опустошению и чуть ли не полностью обезлюдела. А ведь эти зверства происходили через сотни лет после походов безбожных монголов и творились ревностными христианами. О крестовых походах и разграблении Константинополя в 1204 году лучше вообще умолчим. В сущности, мы хотим сказать очень простую вещь — нужно изучать историю, хорошенько думать и не спешить наклеивать ярлыки.

Вернемся, однако, к концепции Льва Николаевича Гумилева. Не без оснований он полагает, что в XIII столетии гораздо более серьезную угрозу для Руси представляла Западная Европа. На протяжении всей первой половины XIII века давление немецкого крестоносного рыцарства на восток перманентно усиливается, а к 1237 году достигает своего пика, когда в результате слияния двух орденов — Тевтонского и Меченосцев — возникает мощный и агрессивный Ливонский орден. Если безбожные монголы, как мы помним, отличались редкой веротерпимостью и почти не вмешивались во внутренние дела русских княжеств, ограничиваясь взиманием дани и выдачей ярлыков на великое княжение, то целью Ливонского ордена стали захват Прибалтики и продвижение в русские земли, сопровождающиеся насильственным окатоличиванием покоренного населения. Угроза потери национальной идентичности сделалась для Руси как никогда реальной.

Борьбу с немецко-шведской агрессией возглавил молодой князь Александр Ярославич. Когда в 1240 году у слияния Невы с Ижорой шведы высадили десант, готовясь начать наступление на Новгород, Александр с небольшим отрядом форсированным маршем достиг Невы и атаковал шведский лагерь. Застигнутые врасплох войска ярла Биргера были разбиты вдребезги, Александр же, говорят, потерял всего 20 человек убитыми. Именно после этой блестящей победы молодой князь получил прозвище Невский. Откровенно говоря, сия героическая история больше похожа на красивую легенду. Очень трудно себе представить, чтобы в ожесточенном рукопашном бою (а поскольку огнестрельного оружия в то время, как известно, еще не изобрели, то сражение на Неве должно было быть рукопашным) потери одной из сторон оказались столь незначительными, даже если принять во внимание фактор внезапности. Поэтому скептиков, справедливо полагавших, что дело тут зело нечисто, хватало всегда, особенно когда выяснилось, что в старых летописях имя предводителя шведов не упомянуто вообще. Более того, хроники дружно свидетельствуют, что в 1240 году Биргер еще не был ярлом и получил этот титул только в 1248 году. Выдающийся историк Д. И. Иловайский, например, считал, что вооруженное столкновение на Неве есть не что иное, как небольшой пограничный инцидент. Спорить с ним трудно — количество полегших в бою русских ратников говорит само за себя. Но не будем придираться, исторические мифы — вещь, к сожалению, практически неизбежная.

В 1242 году тевтонские рыцари захватили Псков, Ям и Копорье и стали угрожать Новгороду. Зимой того же года Александр Невский во главе своей верной дружины и новгородского ополчения стремительным броском освободил Псков и, преследуя немцев, столкнулся с основными силами ордена на западном берегу Чудского озера у Вороньего камня. И хотя рыцарей было всего несколько десятков, каждый из них был штучным профессиональным бойцом, представлявшим собой грозную силу. Кроме того, рыцарей поддерживали пешие наемники и союзники ордена — ливы. Пятого апреля 1242 года Александр одержал убедительную победу, что позволило на некоторое время приостановить орденский Drang nach Osten. История о том, как закованные в железо тяжеловооруженные конные латники стали проваливаться под лед, тронутый весенним таянием, известна решительно всем. Однако, даже выиграв это сражение, Александр не смог решить всех политических задач. Сил у могущественного Ливонского ордена было все равно значительно больше, чем у новгородцев, а города-крепости Рига, Кёнигсберг и Ревель, полностью подконтрольные немцам, являлись готовыми и удобными плацдармами для развертывания масштабных военных операций против Прибалтики и северо-западных русских княжеств. Сильный и надежный союзник был необходим Александру как воздух. И такого союзника не пришлось долго искать.

Л. Н. Гумилев полагает, что Александру удалось блестяще разобраться в непростой этнополитической обстановке. Решительно и бесповоротно поставив на Восток, он в 1252 году приехал в Орду, где сначала подружился, а потом побратался с сыном Батыя Сартаком, сделавшись таким образом приемным сыном хана Золотой Орды. Понятно, что такой заковыристый кульбит великого князя ни в коем случае не мог найти единодушной поддержки, поскольку большинство новгородцев твердо придерживались прозападной ориентации. Даже среди близких родственников Александр не нашел понимания. Достаточно сказать, что его родной брат Андрей, убежденный западник, заключил союз со шведами, ливонцами и поляками, дабы извести «безбожных моавитян» на корню. Почти не подлежит сомнению, что так называемая Неврюева рать обрушилась на русские княжества с подачи Александра Невского. Выполняя свои союзнические обязательства, монголы в 1252 году разгромили войска князя Андрея, а сам он был вынужден эмигрировать в Швецию. Между прочим, по мнению большинства современных историков, ущерб, нанесенный Руси царевичем Неврюем, не идет ни в какое сравнение даже с походом Батыя.

С точки зрения Гумилева, к середине XIII века идея объединения Руси давным-давно стала насквозь иллюзорной, поэтому попытки антитатарских выступлений Даниила Галицкого или того же князя Андрея были заранее обречены на провал. Некогда единое Русское государство окончательно развалилось на Юго-Западную, Северо-Восточную и Новгородскую земли. Сепаратистские устремления русских князей не оставляли надежды на то, что набирающую обороты дезинтеграцию удастся остановить изнутри. Обращение к внешней силе сделалось насущной необходимостью. Когда в 1256 году Батый приказал долго жить, Александру пришлось искать нового покровителя. Он снова поехал в Орду, бил челом новому хану и договорился об уплате дани в обмен на военную помощь против литовцев и немцев. Но всякое соглашение непременно имеет и обратную силу. Взялся за гуж — не говори, что не дюж. В нашем случае это означает, что Александр был сплошь и рядом вынужден принимать непопулярные решения. Когда в Новгород явились монгольские переписчики, чтобы определить сумму налога, горожане взбунтовались. Князь расправился со смутьянами исключительно жестоко: зачинщикам «вынимали очи», полагая, что глаза этой бестолочи ни к чему, если она не видит, что творится вокруг.

Так или иначе, но союзный договор с Ордой сослужил великому князю неплохую службу. В 1261 году усилиями Александра Невского в монгольском Сарае открылось подворье православного епископа. Отныне все проблемы стали решаться элементарно. Если на Руси вспыхивала очередная княжеская усобица, епископ из Сарая вместе с татарским беком (непременно христианином) немедленно являлся к месту событий, чтобы утрясти спорный вопрос на месте. Если консенсуса добиться не удавалось, нарушителя урезонивали с помощью татарской конницы. Хитроумный Александр сыграл самой сильной мастью, с татарами никто связываться не рисковал. Рубежи Русского государства получили надежную защиту на много лет вперед. Когда в 1268 году (через шесть лет после смерти Александра Невского) новгородцам довелось неудачно схлестнуться с немцами и датчанами, в Новгород согласно договору немедленно явился татарский отряд. Летопись свидетельствует, что немцы, даже не поинтересовавшись численностью прибывшего подкрепления, тотчас же «замиришася по всей воле новгородской, зело бо бояхуся имени татарского».

Когда в дело вступали монгольские войска, крестоносный натиск моментально ослабевал. Таким образом, на налог, который Александр Невский был вынужден выплачивать в Орду, русский князь умудрился получить весьма изрядный процент. Отныне не только Новгород и Псков могли себя чувствовать в полной безопасности. В 70-е годы XIII века точно так же сумел сохранить независимость Смоленск, которому угрожали литовцы. Смоляне поступили предельно просто: в 1274 году они предложили своему князю добровольно подчиниться Орде, и литовцы не посмели штурмовать город, находящийся под высокой рукой татарского хана. По мнению Гумилева, союз с Ордой во второй половине XIII столетия наконец-то принес Северо-Восточной Руси вожделенные покой и твердый порядок. А вот те русские княжества, которые отказались от союза с татарами, рано или поздно были захвачены частично Литвой, а частично Польшей, и судьба их оказалась весьма незавидной, поскольку в рамках западноевропейского суперэтноса русичей неизбежно ожидала участь людей второго сорта.

Считаем необходимым еще раз подчеркнуть: идея о благотворности русско-ордынского альянса целиком и полностью находится на совести Льва Николаевича Гумилева. Он не уставал напоминать, что национальная ментальность русских имеет много общего с ментальностью степняков и на дух не приемлет стереотипов поведения западных европейцев. Поэтому Александр сделал совершенно правильный выбор. В книге «От Руси до России» Л. Н. Гумилев прямо пишет, что Александр Ярославич «…сумел встать выше своих личных эмоций ради спасения Родины». Надо сказать, что эту точку зрения разделяют далеко не все ученые. Например, красноярский историк А. М. Буровский от действий Владимирского князя далеко не в восторге и справедливо полагает, что своим выбором Александр Невский заложил на северо-востоке Руси тот тип российской цивилизации, который впоследствии назовут азиатским. Не кто иной, как Александр Ярославич, стоял у истоков Московского царства, взлелеявшего и выпестовавшего традиции векового холопства, вошедшие в плоть и кровь россиян. Именно поэтому многие учебники истории предпочитают стыдливо умалчивать о том, как национальный герой России разорял родную страну вместе с монголами. Когда в 1262 году по всей Руси вспыхнуло восстание против баскаков — монгольских сборщиков дани, Александр показал себя достойным выучеником ордынского хана. Восстание было подавлено с исключительной, просто пугающей жестокостью, причем дружинники Александра мало чем отличались от татар: они столь же упоенно резали пальцы, носы и уши, били виновных кнутом и жгли их дома.

А. М. Буровский пишет: «Именно тогда кончился на Северо-Восточной Руси вечевой строй. И удавил самоуправление и демократию на этой части Руси не кто иной, как великий князь Владимирский Александр Ярославич Невский. Ведь это городские вече принимали решение бороться с татарами, вечевые колокола созывали народ на восстание». Так что не нужно валить все шишки с больной головы на здоровую: отнюдь не татары принесли на русские земли азиатские методы управления; это наш героический Александр, «железом и кровью» насаждавший режим личной власти, использовал по полной программе ордынцев, подвернувшихся как нельзя кстати.

Между прочим, новгородцы трижды давали Александру от ворот поворот, несмотря на все его ратные заслуги, о чем в учебниках тоже писать не любят. Выходит, национальным героем его там никто не считал. Правда, Л. Н. Гумилев винит во всем самих неразумных новгородцев: «К сожалению, среди современников, безвозвратно терявших пассионарность (небезупречный термин Л. Н. Гумилева. — Л. Ш), политический курс Александра Ярославича популярностью не пользовался. Никто не думал благодарить князя за его героические усилия по спасению Русской земли. Большинство новгородцев твердо придерживались прозападной ориентации. Как следствие этого — после Невской битвы Александру „указали путь“ из Новгорода».

А чем, собственно говоря, так уж плоха прозападная ориентация? Почему, спрашивается, поляки и немцы много хуже татар? Ведь до возвышения Владимиро-Суздальского княжества вся Русь знала вечевой строй отнюдь не понаслышке. А в Западной Руси, отошедшей под руку Литвы и Польши, вечевые традиции продолжали успешно развиваться, сменившись со временем более совершенными формами самоуправления, вроде магдебургского права. И только Переяславская Рада (воссоединение Украины с Россией в 1654 году) поставила на русской демократии жирный крест. Так что отказ от вечевого строя и союз с Ордой были сознательным и глубоко продуманным решением Александра, необходимым ему для укрепления своей самодержавной власти. А через сто с небольшим лет после смерти Александра Невского этот союз принес новые неожиданные плоды.