Черный квадрат

Глава 21

– Цончик!! – дико заорал я и ударил по тормозам, едва стартовав от светофора.

Бронзоволицый, не успев ухватиться за что-нибудь, повалился вперед и больно толкнул стволом Анну.

– Потише, шляпа! – сказал он. – Раньше мне казалось, что нервы у тебя покрепче.

– Откуда ты? – бормотал я, озираясь через плечо назад. – Бред какой-то. Этого быть не может!

Машины, идущие следом за нами, сигналили как сумасшедшие. Из-за меня образовался затор. Справа и слева нас объезжали легковушки, и водители, глядя на меня, выразительно стучали себя пальцем по голове.

– Как видишь, может быть, – усмехнулся Цончик. Ему понравилась моя реакция. – Ты не волнуйся, поехали!

Он чуть ослабил струну, и я вздохнул полной грудью.

– Вот черт! – без всякого преувеличения изумлялся я. – Кого угодно готов был увидеть, но только не тебя. Ты что ж, воскрес?

– А я и не умирал, – без всякой попытки мистифицировать событие ответил он. – Я был в отключке, когда ты скинул меня в реку. А там я быстро пришел в чувство.

– Мне казалось, ты не дышал.

– Пульс щупать надо было, шляпа!

– И как тебе жилось под моим именем? – спросил он спустя некоторое время, когда мы вырулили на Симферопольское шоссе и я быстро разогнался до ста восьмидесяти. – Читал в газете: «Чудом спасшийся Цончик похищен из Склифа».

– Хреново мне жилось, – признался я. – Дел надавали выше крыши, а денег не заплатили никаких.

– А-а-а! – обрадовался Цончик. – Понял теперь, почем хлеб рядового милиционера из отряда особого назначения?

Я не стал говорить, что мне известно, какой он теперь милиционер. Я сказал другое:

– Значит, Тарасов решил все-таки не отпускать нас?

– Естественно! Ты ж ему вместо денег «куклу» сунул.

– А ты откуда знаешь?

– А откуда у тебя деньги? У тебя их никогда не было. Это ты, шляпа, думал, что они в кейсе. Сразу было видно, борет-ся ли человек за кейс, как за свою жизнь, или же только делает вид, что не хочет его отдавать. Ты дрался. И я понял, что тебя тоже облапошили, ты тоже думал, что вынес из банка золото.

– Какой ты наблюдательный! – похвалил я, но с оттенком иронии.

Анна не принимала участия в нашем разговоре. Я уже всерьез стал беспокоиться за ее психику.

– Когда я сказал Тарасову про то, как ты за чемодан цеплялся, он все поверить не мог, что ты блефуешь. А когда поверил, то приговорил твоего дружка… Не пойму, зачем ты водил Тарасова за нос и не признавался, что Влад подсунул тебе бомбу? Он бы от тебя сразу отцепился.

– Мне нужно было спасти Анну, – ответил я.

– Что ж, можешь считать, что ты ее спас… Да, ягодка? Что ты молчишь, будто язычок проглотила? Когда в чулане сидела, горластая была, голодовки объявляла. Огонь, а не баба!

– Она, как и я, шокирована предательством друга, – ответил я за нее и не удержался, чтобы не вставить шпильку: – Влад для нее был очень близким человеком.

Выпад прошел мимо цели. Похоже, что Анна вообще не слушала наш разговор.

– Я понимаю, – сочувственно вздохнул Цончик. – Когда предает друг, на сердце всегда тяжело. Но тонуть в холодной воде, когда тебя затягивает под лед, – тоже не сладко. Так что ты прости меня, шляпа, за то, что я доставил тебе некоторые неудобства.

Я так и доехал до особняка Жоржа с петлей из стальной струны на шее. Цончик освободил меня сразу, как только я заглушил мотор и отдал ему ключи. Я был готов к тому, что он сейчас обыщет меня и найдет спрятанный за поясом «сентинел», но бывший омоновец то ли нарочно, то ли по забывчивости упустил эту немаловажную процедуру, и в особняк я зашел с оружием, что, как уже известно, было моветоном.

Ни вьетнамца, ни кого бы то ни было из охраны я не встретил на своем пути. Казалось, особняк после гибели хозяина опустел, лишь по-прежнему громко чирикали волнистые попугайчики в зимнем саду да журчал маленький водопад.

Цончик приказал нам подняться по лестнице, идущей вдоль стены, на балкон, нависающий над зимним садом, а оттуда провел в небольшую, совершенно пустую комнату без окон. Ее стены, пол и потолок были обиты мягкой ворсистой тканью, оттого она напоминала внутренность шкатулки. Цончик закрыл за нами дверь и щелкнул замком.

Анна, оставшись со мной наедине, тотчас опустилась на пол и прислонилась спиной к стене.

– Опять тюрьма, – прошептала она. Это были ее первые слова, произнесенные с момента нашей встречи.

Я кинулся к ней, встал на колени и прижал ее голову к себе. Волна жалости захлестнула меня, когда я представил, сколько пришлось пережить ей за этот месяц.

– Где тебя держали? – спросил я. – Ты здорова? Ничего не болит?

Это была несвоевременная участливость, и Анна в ответ лишь отрицательно покачала головой. Она была права: сейчас надо было говорить о более важных вещах.

Я сел рядом с ней, обнял ее за плечи, зарылся носом в распущенные волосы и на ощупь нашел губами ее ухо. Я шептал ей очень тихо, и это был не столько план действий, сколько слова любви.

Прошло около часа. Анна дремала, лежа у меня на груди, когда дверь отворилась. Я поднял голову. Тяжелая тень заслонила собой свет, хлынувший из дверного проема, как вода через корабельную пробоину.

– Ну, чего застрял! – сказал кто-то.

Дверь захлопнулась. Опять клацнул замок. Возвышаясь как памятник, передо мной стоял Влад.

– Привет, Кинг-Конг! – сказал я ему. – Не ожидал я тебя здесь увидеть.

Влад ничего не сказал. Он зачем-то двинул кулаком по двери, словно хотел проверить ее на прочность, а затем сел на пол в противоположном углу.

Рядом со мной зашевелилась Анна. У нее заболела спина, и она, подняв над головой руки, сладко потянулась. Мне было страшно смотреть на выражение ее лица.

– Ой, миленький мой! – воскликнула она, глядя на Влада. – И ты здесь? Это кого же я должна благодарить за такой подарочек? Да я даже мечтать не могла о том, чтобы лицезреть твой сладкий образ!

От этого приторно-притворного тона мне становилось не по себе. Анна встала на ноги и, виляя бедрами, словно была на подиуме, подошла к Владу.

– Котик, – сказала она, присаживаясь на корточки рядом с ним, – с тобой все в порядке? Тебя не били? Денежки, поди, отдавать жалко, а дяди эти нехорошие могут сделать бо-бо.

– Пошла вон, – огрызнулся Влад из-под ладони, которой прикрывал глаза, словно от Анны шел нестерпимо-яркий свет.

– Дерьмо, – сказала Анна уже другим тоном, встала и той же походкой вернулась ко мне.

– Еще одно такое оскорбление, – предупредил Влад, – и я намылю тебе физиономию.

– Не намылишь, – сказал я, вытаскивая из-за пояса «сентинел».

– Вы, дебилы, уроды, кретины! – вдруг изо всех сил завопил Влад, вскочил на ноги и вскинул вверх кулак с оттопыренным средним пальцем. – Я имел вас всех! И не надо пугать меня своей сраной хлопушкой! Что вы мою совесть треплете! Я нашел это золото! Я! И мне положено девяносто процентов, а вам как носильщикам – десять. И если бы не уголовные дружки Вацуры, то я бы ни за что не согласился делиться поровну.

– Я всегда знал, что он падаль, – произнес я. – Но что в такой степени!

– Я взял лишь то, что мне причиталось!

– Ты мне бомбу в «дипломат» подложил, гадина, – устало сказал я, как обвинитель, легко выигрывающий процесс, но уставший от жалкого лепета адвоката. – Еще надо доказать, что это сделал я, – неубедительно огрызнулся Влад. – Предупреждаю вас, дружки хреновы: будете наезжать – разобью морды невзирая на пол.

– Наезжать? – усмехнулся я. – Да я просто пристрелю тебя, и на этом наш затянувшийся разговор закончится.

– Рука дрогнет, сопляк! – загудел Влад. От обороны он переходил в наступление. – Анку взяли, а ты, вместо того чтобы по ее следам кинуться, в банк сразу пошел. Как же – бабки в первую очередь!

– Что?! – Я даже опешил от такой наглости. – Я пошел в банк?! И это говоришь мне ты, иуда, ублюдок! Это говоришь ты, кто натравил на Анну Тарасова со своими шалопаями? Скотина! Это чтобы от ментов откупиться, ты сказал, что у Анны в квартире три килограмма антикварного золота лежит, а в моем личном сейфе – еще шесть. Продажная шкура! Дебил! Переросток!

– Нет, видит бог, я тебя сейчас урою! – Влад насупился и угрожающе двинулся на меня.

– Ты куда мое золото дел, свинья? – спросил я.

– В «Элекс-банке», в личном сейфе, арендованном на мое имя! – не без удовольствия признался Влад. – Номер – три шестерки. Иди возьми, если сможешь!

– Я отдам твои гнилые потроха одичавшим псам, чтобы они превратили тебя в дерьмо! – пообещал я.

– Что ты сделаешь?!

– Заткнитесь оба! – крикнула Анна, но было поздно. Влад уже не управлял собой. Разъяренным быком он ринулся на меня. Я едва успел вскочить на ноги. Принимать боксерскую стойку было и поздно, и бесполезно. В рукопашной Влад был намного сильнее меня.

– Стоять, гнида! – заорал я, поднимая руку с револьвером и направляя ствол Владу в грудь. – Стоять, или выстрелю!

Влад уже ничего не соображал. В последний момент я услышал, как Анна истошно закричала:

– Не на-ада-а-а!

Грохнул выстрел. Влад, словно налетев на невидимое препятствие, мгновенно остановился и, сдавленно застонав, мешком повалился на ковер. Белая рубашка под кожаной курткой в секунду окрасилась кровью. Я успел подумать: «Как много в нем крови!»

Револьвер вывалился из моей руки. Оцепенев, я смотрел на лежащего на ковре бывшего друга и не мог поверить в то, что сделал. Анна, оборвав крик, закрыла лицо ладонями, не смея оторвать их от глаз.

На звук выстрела открылась дверь. На пороге появился какой-то тонкий малорослый человечек в черном. Я не сразу узнал в нем вьетнамца.

– Вы что, обалдели? – испуганно зашептал он.

Не поворачивая головы, я произнес:

– Пошел вон.

Дверь захлопнулась. Анна наконец оторвала руки от лица и с ужасом взглянула на лежащего Влада.

– Ты… – прошептала она. – Ты что сделал?.. Ты убил его…

Я медленно отходил от шока. Тело, распростертое на мокром от алой крови ковре, уже не вызывало леденящего чувства ужаса.

– Да, – ответил я. Голос был слабым. Связки болели, как если бы я обжег их спиртом. – Убил. И правильно сделал. За все, что он сделал…

– Господи! – тихо запричитала Анна и на коленях подползла к Владу. – Господи, какой ужас! Что же это происходит! Куда же ты смотришь, господи!..

Она пыталась перевернуть его на спину, но обмякшее тело было тяжелым, намного более тяжелым, чем было при жизни.

Плечи Анны стали содрогаться от рыданий. Она, с трудом сдерживая вопль, прижалась лицом к еще теплому плечу Влада.

– Нет, нет… – стонала она, раскачиваясь, как болванчик. – Не может быть!.. Только не это! Миленький, родненький мой, встань, прошу тебя, не умирай!

Я остолбенел. Я не верил своим глазам. Какие-то глупые утешения стали срываться с моих губ:

– Анна, зачем ты так? Он недостоин твоих слез… Ты слышишь меня? Он нас предал! Он втоптал тебя в грязь! Он променял тебя на золото…

– Молчи! – страшным голосом крикнула Анна. – Ты ничего не понимаешь! Он меня любил так, как никто! Ты безмозглая тупица! Ты убил его! Ты ничего не понимал в наших отношениях! Он всего лишь ошибся! Его самого обманули…

– Дура! – не стерпел я. – Ты сошла с ума, пока сидела в своем чулане! Этот гад вытер о тебя ноги, он обошелся с тобой, как с половой тряпкой, а ты сейчас размазываешь сопли по его поганому трупу! Да я с радостью в тюрьму за него сяду, ясно тебе, истеричка!

– С радостью… сядешь? – медленно повторила Анна, словно смысл этих слов не сразу дошел до нее. – Ты сядешь и будешь жить, а Влада закопают?..

Ее лицо исказила судорога. Качая головой и не скрывая жуткой улыбки, Анна медленно вытянула руку в сторону, и когда я понял, что она собирается сделать, револьвер был уже в ее руках.

– Ну-ка, Вацура, встань к стенке, – задыхаясь, прошептала она, сдувая тонкую прядь, упавшую ей на лоб и двумя руками направляя ствол оружия мне в лицо. – Встань, встань, герой! Ты же смелый и сильный, ты с такой легкостью убил безоружного человека.

– Ты совсем спятила, шизофреничка, – произнес я, чувствуя, как немеет спина. – Ты рехнулась, Анюта.

– Встань! – диким голосом крикнула она и дернула стволом.

Я не смог ослушаться и прижался спиной к стене.

– Слушай же меня теперь, дрянь, – произнесла она, отступая от меня на шаг. – Я любила Влада. Я всегда его любила. А тебя ненавидела! Потому что ты самовлюбленный, высокомерный кобель! Ты вынуждал меня унижаться перед тобой, все время намекать про наше будущее, первой поднимать вопрос о замужестве… Я словно вытягивала из тебя слова любви, а ты, чувствуя себе цену, изгалялся, наслаждался властью над женщиной… А Влад – он относился ко мне, как к святой, только рядом с ним я чувствовала себя женщиной. А ты, дрянь, выстрелил в него… Нет, ты не сядешь в тюрьму с радостью. Ты сейчас встанешь на колени и попросишь у Влада прощения. Ты сейчас будешь каяться над его телом… Ну! Вставай же на колени! Считаю до трех… Раз!

Меня словно ледяной волной окатило. Я смотрел на Анну и не узнавал ее. Она отдает отчет своим словам? Она понимает, о чем говорит? Любила Влада? Ненавидела меня? Но этого не может быть! Мое сердце не обманешь!

– Постой, Анна! – Я понял, что она уже не шутит и действительно способна выстрелить. – Давай поговорим спокойно! Возьми себя в руки.

– Да, я возьму себя в руки и все-таки сумею выстрелить, хотя… хотя мне будет и непросто это сделать… Два!

– Да остановись же ты, психопатка! – рявкнул я. Волевой крик иногда действовал на нее успокаивающе. – Влад первый кинулся на меня, у меня не было другого выхода! Ты вспомни, что Влад рассказал о твоем золоте милиции! Он не стоит твоего мизинца! Очнись, подумай, что ты делаешь!

Анна пригибала голову. Ее безумные глаза опустились до уровня прицельной планки.

– Три, – тихо произнесла она.

Я надеялся, что она все-таки не выстрелит, и в первое мгновение не понял, почему перед глазами вспыхнуло пламя, и меня откинуло на стену, словно я был вратарем и на лету поймал быстрый мяч. Крикнув, я схватился за плечо и сжал его изо всех сил. По руке, под рукавом, побежала теплая липкая струйка. Ковер подо мной стал покрываться красными каплями.

Не знаю, как долго я еще колебался. Каждая секунда могла стать последней в моей жизни. Опережая мысли, уподобляясь раненому зверю, я кинулся на Анну. Она вскрикнула, попыталась снова поднять револьвер, но не успела. Тяжестью тела я опрокинул ее на пол и схватил обеими руками за горло.

– Придушу! Придушу! – орал я, переполненный яростью.

Она махала рукой, норовя попасть тяжелым револьвером мне по голове. Несколько сильных оплеух пришлись по ли-цу. Она слабела подо мной, и оттого я становился более жестоким.

– Гадина!.. Ненавижу!.. – хрипела подо мной Анна.

– Врешь!.. Ты любишь меня! Ты всегда любила только меня!

– Всегда ненавидела! Господом богом клянусь…

Я поймал ее руку, в которой она крепко сжимала «сентинел», за запястье и сдавил так, словно хотел выжать из лимона сок. Анна закричала и заплакала от боли и бессилия и в последнем отчаянном порыве попыталась направить ствол в меня. Грохнул выстрел. Я почувствовал, как по волосам на макушке прошла горячая волна. Свирепея от того, что мне никак не удается покончить с этой сумасшедшей бабой, я налег на ее руку всем своим весом, прижал к ковру и попытался разжать ее пальцы.

Анна закричала настолько пронзительно, что у меня заложило уши. В какое-то мгновение револьвер оказался между нами, и тотчас снова прогремел выстрел.

Анна сразу обмякла, сразу прекратила сопротивляться, как борец после сигнала судьи. Потрясенный страшной догадкой, я уперся руками в ковер и встал перед ней на колени.

Широко раскрытыми глазами она смотрела на меня так, словно я был прозрачный. Прекрасные золотистые волосы налипли на ее влажный лоб. Губы были крепко стиснуты, словно Анна хранила тайну под пытками. На ее голубом платье расползалось безобразное красное пятно – под грудью, чуть выше живота. Она все еще сжимала «сентинел», и ее палец лежал на спусковом крючке.

– Анна! – прошептал я.

У меня не хватало смелости приложить ухо к ее груди. Я оказался трусом.

– Анюта! Ты меня слышишь?

Я отшатнулся от нее, встал на ноги и, не в силах пошевелиться, долго стоял над двумя телами.

Все, подумал я. Мы свое отыграли.

Шатаясь, как пьяный, я хотел отойти в дальний угол, лечь лицом на ковер, чтобы не видеть Влада и Анну, как тихо, со скрипом, приоткрылась дверь, и в образовавшемся проеме показалось лисье лицо Цончика.

– Ну, блин, ты даешь, Вацура! – произнес он, посмотрев на трупы. Затем вошел в комнату, вытащил из кармана платок и, накинув его на револьвер, поднял еще теплое оружие.

– Выходи! – добавил он с порога. – Поговорим.

Я вышел вслед за Цончиком на балкон. Внизу журчал и щебетал зимний сад. Цвета морской волны попугайчик пролетел мимо моего лица, едва не задев мой нос крылом.

– Идем, идем! – поторопил меня Цончик, видя, что я задержался на балконе, не в силах совладать с нахлынувшей на меня песней жизни.

Мы спустились вниз. Под ветвью пальмы стоял белый пластиковый стол. На нем – зеленые ракеты бутылок шампанского, колба для льда и бокалы. За столом, откинувшись на спинку и закинув ногу на ногу, сидел вьетнамец. Увидев меня, он сузил глаза, натянуто улыбнулся и кивнул на стул:

– Садитесь, господин Вацура.

Цончик опустился на стул рядом с вьетнамцем, придвинул ему «сентинел» в платке и стал цедить шампанское, время от времени подливая себе из бутылки.

– Больно? – поинтересовался вьетнамец, скользнув взглядом по моему плечу.

– Не очень.

– Ну и хорошо, – кивнул узкоглазый. – Я все равно не смог бы тебя перевязать. Это рушило бы наш сценарий. Максимум через час ты должен покончить жизнь самоубийством.

И он, аккуратно развернув платок, многозначительно посмотрел на револьвер.